Текст книги "Просто вспомни обо мне…"

Его дрожащая ладонь прижалась к ее животу, и они оба замерли, пронизанные одним ощущением. Но дверь в детскую оставалась открытой, и Даша заставила себя оторваться от его тела, чуть отпихнув Данила бедром. Но едва она отпустила ручку бесшумного замка, он снова оказался рядом и повернул ее к себе лицом. На миг Даша увидела его в свете луны, которая подглядывала сквозь неприкрытые шторы: глаза Данила стали огромными и наполнились такой отчаянной решимостью, будто он собирался шагнуть в пропасть.

– Не бойся, – шепнула Даша, сжав ладонями его щеки. – В этом нет ничего плохого. Поверь мне. Ты не станешь хуже.

Убрав его руки, она сняла блузку, потом, не сводя с Данила взгляда, расстегнула брюки и вышагнула из них, безвольно опавших к ее ногам.

На ней оставался только узенький треугольник, но Даша медлила, и тогда Данил сам взялся за тонкую резинку.

– Да? – спросил он осевшим голосом.

Она кивнула, внезапно поняв, что растеряла все слова. Данил медленно потянул вниз и сам осел на пол. Его губы оказались на уровне ее пупка, и он прижался к нему, словно надеялся вытянуть пуповину, которая позволит ему остаться ребенком.

Подняв голову, Данил тихо спросил:

– Я тоже должен снять одежду?

– Тебе не хочется?

– Не знаю… Так надо?

– Если ты хочешь стать моим…

Он уточнил:

– Твоим – кем?

– Просто моим. Всем.

– А это получится?

– Я тебе обещаю.

«Остановись! – вскрикнул кто-то внутри ее. – Ведь он тебе не нужен. Нельзя его обманывать, он – не мужчина. Он не заслужил».

Наклонившись, Даша сняла с него футболку и, встав на колени, прижалась к его груди, в глубине которой словно бурлили подземные воды. Глядя в его потерянные глаза, она взялась за ремень, но тут Данил смутился и забормотал:

– Можно, я сам? Я сейчас.

– Я не сделаю тебе ничего плохого.

– Да. Я знаю, – подтвердил он голосом, полным отчаяния, и с силой рванул ремень.

– Не торопись так, ты уже весь мокрый. Я никуда не убегу.

Наконец он выбрался из штанов и смущенно оглядел себя. Скользнув ладонями вдоль его тела, Даша с восторгом сказала:

– Тебе нечего стесняться, поверь мне. Любой мужчина может тебе только позавидовать.

Он не стал с этим спорить, но и не обрадовался. Заставив себя не обращать на это внимания, Даша мягко повернула Данила к дивану:

– Давай ляжем… Так, для начала, будет удобнее. Иди ко мне… Вот так. Ох, какой ты горячий!

– Подожди, – вдруг сказал Данил твердым, совсем мужским голосом. – Мы договаривались… Сначала мы полетим на радугу.

И ладонью закрыл ей глаза.

Глава 4

От рыжего солнца разбегались огненные круги. Они вспыхивали повсюду, в какую сторону Даша не обернулась бы. Ей чудилось, что стоит отвернуться, как круги исчезают, будто они перемещались в пространстве со скоростью мысли.

– Воображения, – раздался позади знакомый голос, который сейчас звучал без детских интонаций и от того казался чужим.

Встревоженно поискав взглядом, она громко спросила:

– Где ты, Даня? Я тебя не вижу. Перестань играть в прятки!

– Я не прячусь, – заверил он. – Меня здесь просто нет. И тебя нет. И радуги на самом деле нет. Только наши представления о ней. Ты же сама говорила, помнишь?

Поозиравшись, Даша жалобно призналась:

– Я ничего не понимаю. Где мы?

– Это вторая полоса радуги – оранжевая.

– А почему вторая? Куда делась первая?

Он ответил не сразу:

– Нечего тебе там делать. Это очень страшная полоса. Красная. Я видел ее.

– Я тоже хочу! – потребовала Даша и снова незаметно огляделась, все еще надеясь заметить Данила за каким-нибудь из огненных кругов. Ей не очень верилось в то, что он говорил.

– Выброси из головы! – незнакомым тоном отрезал он.

– Ты командуешь? – изумилась она и отшатнулась, едва не обжегшись о выросший из-под земли столб пламени.

– А разве не этим занимаются все твои собратья?

– Какие еще собратья? Ты о ком?

– О людях.

– А ты разве не человек?

Молчание заполнилось жаром хриплого дыхания. Даша никак не могла понять – чье оно? То ли Данила, то ли самой радуги.

– Я не такой человек, – наконец ответил он.

Даша поддела его:

– Тогда почему же ты берешься командовать?

Но тут ему уже не пришлось искать ответа:

– Чтобы показать тебе. Дать почувствовать.

– Что именно? – Даша насторожилась.

Ей показалось, что дыхание (она так и не догадалась – чье) участилось.

– Да ты ведь уже чувствуешь это… Прислушайся к себе. Всё – в тебе.

Она улыбнулась: «Вот дурачок! Придумал новую игру…» Но в тот же миг огонь перед ней сгустился и завертелся колесом. Оно было одновременно огромным, как зев самой Вселенной, готовой поглотить без остатка, и таким маленьким, что проскользнуть, не обжегшись, было невозможно.

Даша вдруг поняла, что обязана прыгнуть в это кольцо. Это еще не свершенное действие было неотвратимо, и Даша точно знала, что ей не отвертеться, но всё топталась на месте, не решаясь оттолкнуться от высокой тумбы. Для этого нужно было всего лишь напрячься всем сильным, мускулистым телом, раскрашенным рыжими и черными полосами, а у нее от ужаса слабели лапы. Огненный круг властно манил ее, обещая мгновенную гибель, но она подозревала, что смерть окажется вовсе не такой легкой. И поблизости даже не было прохладной воды, которую она так любила, живя на воле.

Во всем истомившемся теле ожили воспоминания о текучих струях, что жмутся к шкуре, лаская и взбадривая. Она готова была проводить у реки долгие часы и плавать, загребая широкими лапами, и жадно лакать, погружая в воду только кончик шершавого языка. А выйдя на сушу, встряхнуться всем телом, распахнув над собой водяной веер, и на миг залюбоваться, как радостно солнце вспыхивает в каждой капле.

Но здесь водоема не было и не могло быть, ведь голубой цвет неуместен в царстве огня. Красный круг арены, как при цепной реакции, раскололся на множество бегущих друг за другом оранжевых кружков. Вновь со страхом взглянув в самый центр одного из них, она с изумлением увидела саму себя – неуклюже корчившуюся на тумбе и рычавшую от ужаса. И сама же себе она кричала какое-то нелепое слово «Ап!», в котором заключалось столько холодного безразличия, что казалось, это передергивают затвором прямо у нее над ухом. Даже огонь бледнел, поглощая этот звук, и становился желтым.

– Что это? – жалобно воскликнула она.

И голос невидимого Данила тотчас пояснил:

– Оранжевая полоса переходит в желтую так незаметно. Сегодня командуешь ты, завтра – тобой. Желания повелевать и покоряться на самом деле неразрывны, как сросшиеся близнецы. Самый жестокий хозяин – вчерашний раб, это история уже не раз доказала.

Даша нетерпеливо перебила:

– Как это все происходит? Ты знаешь? Объясни же мне, почему я это вижу?

На этот раз голос прозвучал задумчиво:

– Наверное, такие ассоциации родились у тебя, когда ты решила, что я пытаюсь диктовать тебе условия. Это все заключено в тебе, понимаешь?

– Нет. Это слишком сложно для меня, господин Фрейд.

– Господин Фрейд утверждал, что разум человека подобен айсбергу: над поверхностью – лишь седьмая его часть.

– Почему именно седьмая?

Его смех разнесся веселой октавой:

– Наверное, виден лишь один из цветов радуги.

– И какой же? Я не помню порядка…

– Ну, как же! – воскликнул Данил с упреком. – Разве ты не учила в детстве: «Каждый охотник желает знать…»

Даша опередила его:

– Фиолетовый!

– Это уровень философских идей, – важно пояснил он.

Без сожаления рассмеявшись, она махнула рукой, продолжая глазами отыскивать его в пустоте:

– О, до него мне уж точно не добраться! От философии меня тянет в сон. В институте я еле-еле на троечку натянула… Данил, я не могу так разговаривать! Я должна тебя видеть.

– А кто тебе мешает? Представь меня.

Попытавшись сосредоточиться, Даша стянула всю свою фантазию в одну точку, и получилась остренькая блестящая пирамидка. Не слишком большая, но с ярким носиком грифеля на конце. Словно волшебный карандаш, сказку о котором Даша читала в детстве (вот только название начисто забылось!), пирамидка живо заплясала внутри одного из охваченных пламенем кругов, и между обжигающими языками стали прорисовываться черты Данила.

– Почему ты рыжий? – взвизгнула Даша от смеха.

– Здесь все рыжие, – невозмутимо ответил он. – Ты, думаешь, какая?

– Тоже рыжая? – не поверила она.

– Вылитый апельсин! Нет, скорее маленькая новогодняя мандаринка…

– Ничего себе, нашел маленькую! Ненамного я и меньше тебя. И совсем даже не круглая.

Он вдруг тихо спросил:

– Тебе тоже хочется казаться больше того, что ты есть на самом деле? Все вы такие… Взрослые. Они думают, будто дети не знают, что такое настоящий страх! И как ненавидишь того, кто заставляет пройти через этот страх… Ты тоже водила своего сына в цирк! Давай же прыгай сквозь огонь, как делали тигры, чтобы оправдать ваши затраты на билет! Ты же хотела меня? Так иди ко мне.

Отсветы пламени жутковато подергивались на его лице, искажая злобными гримасами. Даша завороженно слушала и глядела на это лицо и вдруг поняла: «Да ведь он только играет во взрослого! И это не очень-то хорошо у него получается…»

– Данил, взрослый человек не значит – жестокий, – мягко произнесла она, сделав шаг к пламени.

– Да?! – с обидой выкрикнул он. – А кого он жалеет, твой взрослый человек? Он все время кого-то убивает! Сжигает, взрывает… Нет ни одного существа в мире, которое не пострадало бы от него. Ну, приведи мне пример!

– Я жалею тебя, – сказала Даша и протянула руку. – Иди ко мне, мой хороший… Только не через огонь…

…Всё тело у него покрылось испариной, будто внутри Данила полыхал огненный шар. Или он сам был этим сгустком пламени, а телесная оболочка только создавалась Дашиным воображением, потому что так ей было привычнее. Вся постель под ними раскалилась, и Даше то и дело казалось, что сейчас они высекут из простыни целый сноп искр. Она не смогла уловить, в какой именно момент вернулась в эту самую постель и покидала ли ее вообще… Но если – нет, откуда же взялся этот бьющийся в висках вопль: «Нет, нет! Оставайся таким…»?

А потом он вдруг спросил:

– Ты споешь мне про Барбоса?

Дашу так обожгло, будто она все же шагнула в этот огненный круг: «Так он просто перепутал меня с Ксенией?! Вот почему он был таким… Это ее он любил сейчас…»

– Не спою! – От обиды ее голос прозвучал резко. – Не знаю я этой песни! Я уже говорила.

Но Данил ничуть не огорчился:

– Тогда я тебе спою.

И затянул хрипло и неверно:

– Век не стрижен пес Барбос…

«А если и так, – затихнув и уткнувшись в его влажное плечо, успокоенно думала Даша. – Что у меня – большой выбор? Мальчик он или мужчина – какая разница? И со мной он в этот момент или с Ксенией? Удовольствие-то он мне доставляет. Ни с кем еще мне не было так хорошо… Может, как раз оттого, что не поймешь – мальчик он или мужчина?»

– А мне понравилось так делать, – оборвав песню, заявил он. – Немножко страшно было, но все равно… Я еще никогда так не делал.

«Да уж! – усмехнулась она про себя. – И не сосчитать, сколько раз ты это делал».

– Теперь мы будем это делать каждую ночь, – пообещала Даша и блаженно улыбнулась в темноту.

– А почему только ночью?

– А ты и днем хочешь? Да, ты, наверное, смог бы… Но днем Сережка увидит.

Его голос тут же сошел на шепот:

– Это секрет?

– О да! Это страшная тайна. Наша с тобой. Смотри, не проболтайся ему. И вообще никому.

Данил внезапно опечалился:

– А кому еще? У меня больше нет друзей.

– Кроме Сережки?

– Кроме тебя. Сережка не дружит со мной. Он сказал, что я – странный.

Чтобы придать ему хоть немного уверенности в себе, Даша безапелляционно заявила:

– Все великие люди казались странными.

Быстро повернув голову и едва не свалив подушку, Данил с восторгом спросил:

– А я – великий человек?

– Не знаю, – смешалась она. – Вполне может быть… Обычно это понимают, когда человек уже уходит.

– Куда уходит?

– Туда… Куда ушла Ксеня. Помнишь?

– Я помню Ксеню, – подтвердил он.

Не справившись с ревнивым любопытством, Даша спросила:

– Ты ее очень любил?

И прижалась к нему поплотнее, надеясь вытеснить последние сохранившиеся в его теле воспоминания о сестре. Он уже не был таким горячим, даже испарина успела высохнуть, а Даше хотелось, чтоб он таким и оставался.

– Мы все время ссорились, – неожиданно ответил он.

– С Ксеней? Господи, почему?

– Я не помню, – без сожаления сказал Данил. – Наверное, она тоже хотела, чтобы я стал другим.

Даша торопливо заверила:

– Я этого не хочу.

– Не хочешь? Ты же хотела!

– А теперь не хочу. Потому что… Ты мне очень нравишься таким. У меня таких, как ты, еще не было.

Он повернулся на бок и долго, печально смотрел ей в глаза. Не выдержав этого, Даша со вкусом чмокнула его в губы, но Данил чуть отодвинулся и угрюмо спросил:

– А куда ты дела тех, которые у тебя были?

– Куда дела? Ну… Как тебе сказать… Они приходили и уходили. Не бойся, я никого не выбросила в сугроб, как старую елку. Все они живы и здоровы.

– Ты… – он вдруг запнулся, и Даша на расстоянии почувствовала, как погорячела его щека. – Ты делала с ними это? Ну, как мы сейчас…

«Детям врать нехорошо! – приструнил ее внутренний голос. – Давай исповедуйся».

Прибегнув к тактике компромисса, которая часто выручала ее в разговорах с сыном, Даша сказала:

– Ты делаешь это лучше всех!

– Да?! – Он так обрадовался, что Даше стало стыдно, хотя она и не поняла – за что?

– Да, мой хороший.

– Почему ты называешь меня «мой хороший»?

Она сжала его мягкие щеки, и рот, как у младенца, раскрылся «клювиком».

– Потому что ты – мой. И ты – хороший. И очень мне нравишься. Ты, наверное, спать хочешь? Ложись поудобнее, я немножко поглажу тебя, ты успокоишься и уснешь. Я спою тебе свою колыбельную. Может, ты и ее запомнишь…

Послушно поерзав, Данил сунул под подушку согнутую руку, закрыл глаза и улыбнулся.

«Мой хороший, – повторила Даша уже про себя и с благоговением провела рукой по его выцветшим волосам. – Вот это да… Купила себе порося и влюбилась в него…»

Утром Даша металась по квартире, на ходу застегивая джинсы и отдавая распоряжения:

– Из дома не выходите, там тридцать один градус. Обед в холодильнике, Сережка знает. Не забудьте выключить плиту. Ну, может, я заскочу… У меня сегодня несколько съемок. Даня, ты долго будешь копаться? Давай за стол, я уже опаздываю. Мы проспали все мыслимые сроки… Ах ты, мой хороший. – Настигнутая ночным видением, она остановилась на миг и прижала к животу голову Данила, который, сидя на полу, старательно натягивал носок.

Засветившийся благодарностью взгляд метнулся вверх, но Даша уже помчалась дальше.

– Мальчики, за стол! – донесся из кухни ее свирепый окрик, и Данил покорно поднялся.

Выбравшийся из спальни Сережка, подтянув светлые трусики, неодобрительно оглядел его, но ничего не сказал. Он вообще редко обращался к Данилу первым.

– Доброе утро, – несмело проговорил старший ему в спину.

Что-то буркнув в ответ, Сережка прошлепал в ванную и оттуда заорал:

– Мам, я потом поем! Там мультики начинаются.

«Он не хочет даже есть со мной вместе…» – Данил с трудом справился с исказившимся обидой ртом. Прошмыгнув мимо ванной, он бросился к Даше и умоляюще зашептал:

– А можно, я с тобой? Я не буду мешать! Я сумку понесу. Что мне тут делать без тебя? Сережка со мной даже не разговаривает.

– Вот два обалдуя, – вздохнула Даша и, поморщившись, отхлебнула горячий кофе. – Ну ладно, пошли. Только замерзнешь ведь.

– Я не замерзну, вот увидишь! – обрадованно зачастил он. – Я ведь вчера не замерз, а ты тоже говорила: тридцать один градус.

Она сурово приказала:

– Съешь вот этот бутерброд и выпей чай, пока не остыл. Сейчас найду тебе теплую рубашку под свитер. Только, может, рукава будут коротковаты… А ты их не застегивай! Да не глотай же ты такими кусками, подавишься! Я не уйду без тебя…

Забравшись на табурет, она достала с антресолей большой чемодан с оставшимися от отца вещами. Даша точно помнила, что здесь хранится: спортивный костюм, который она приберегала для Сережки, протершийся под мышками шерстяной свитерок (отец всегда надевал его, когда они отправлялись в лыжный поход), выцветший шарф… Он носил свои вещи годами и покупал что-то новое только в крайних случаях, поэтому Даша так хорошо знала каждую. Но сейчас она искала рубашку. Кто-то подарил ее отцу и не угадал с размером – она оказалась великовата, а Данилу должна была прийтись впору.

– Чьё это? – промычал он, дожевывая бутерброд.

Даша оглянулась через плечо и подала ему рубашку:

– Не глаженая, но под свитером незаметно. Главное, чтоб тепло было, а она фланелевая… Это папины вещи. Ты помнишь своего папу?

Перестав жевать, он озадаченно уставился на нее.

– Папу? – повторил Данил почти по слогам.

– Ну, папу! Папу! – беспомощно повторяла она, не представляя, как объяснить значение этого простого слова. – У ребенка бывают мама и папа. Мама – это женщина, а папа… О господи, это же и младенец знает!

– Я не знаю, – печально сознался он и задумчиво повторил: – Папа…

«Да ты уже сам в дедушки годишься!» – насмешливо подумала Даша и спохватилась:

– Всё-всё, пора! Побежали.

Она опять заставила его завязать уши на шапке, ничуть не заботясь о том, как станет выглядеть этот взрослый мужчина. Еще десять лет назад Даша усвоила, что ребенку должно быть тепло, и хоть никогда не кутала сына, как многие сибиряки, но следила, чтоб он ничего себе не отморозил. Сама Даша всю зиму проходила в вязаной шапочке, но твердо знала, что не заболеет только потому, что не могла себе этого позволить. Появление в их доме Данила ничего не изменило. Полагаться ей по-прежнему не на кого.

Первая съемка была назначена в детском саду. Когда Даша узнала, что снимать придется Праздник Нептуна, то не на шутку удивилась:

– А почему в начале февраля?

– А почему бы и нет? – резонно возразили ей. – В бассейне же тепло. А летом ребятишек разбирают, не с кем будет и праздновать…

«Счастливые, бассейн у них», – позавидовала Даша. Своего сына она водила в обычный детский сад, настолько маленький и старый, что там даже спальни не были предусмотрены. На время сончаса дети вытаскивали из кладовой раскладушки. Но Даша была довольна и этим. Главное, что садик находился почти рядом с домом и не приходилось возить ребенка к черту на кулички, как делал в свое время ее отец.

Удержав Данила на крыльце детского сада, она ласково попросила:

– Мой хороший, ты там, пожалуйста, ничего не трогай. Ну, игрушки, мячики…

– Думаешь, я совсем дурак? – обиделся он.

– Нет, конечно! Я…

– Я же знаю, что это чужое.

Уже раскрыв рот, чтобы расхохотаться, Даша ткнулась лицом в задубевшую на морозе овчину и простонала:

– Вот-вот… Слушай, какой ты у меня!

Она прижалась губами к его щеке, которая оказалась совсем ледяной. Очнувшись, Даша торопливо затолкала Данила в теплый коридор. Лицо у него было красное, но несчастным и замерзшим он не выглядел. Задрав подбородок, Данил распутал завязки и стянул шапку. Затем аккуратно сложил в нее рукавицы и вопросительно взглянул на Дашу: довольна ли? Она одобрительно кивнула и сказала, что здесь придется еще и разуться.

– У тебя носки не дырявые? – запоздало забеспокоилась она, однако Данил и сам этого не помнил.

Когда он снял сапоги, они с облегчением убедились, что все в порядке. «Надо купить ему еще хоть пару, а то я эти скоро точно до дыр простираю», – озабоченно подумала Даша и потянула его за руку:

– Пойдем к заведующей.

Ладонь у него оказалась как замороженная – холодной и твердой. На всякий случай Даша ее потискала:

– Всё нормально? Все пальцы чувствуешь?

– Все. – Он громко засмеялся. – Ни один не убежал.

«Господи, я люблю его, – обреченно подумала Даша. – Вот наваждение… Смотрю на него, и сердце щемит… Улыбка у него такая хорошая. Только несчастная какая-то…»

И вдруг испуганно приказала себе: «Не лечи его! Не лечи. Незачем знать, каким он был. Мне он таким нужен… А прокормить я и двоих сумею».

Уже толкнув дверь в кабинет заведующей, Даша поняла, что сейчас впервые увидит Данила в окружении других женщин. И те увидят его. Это беспокоило Дашу, пожалуй, даже больше, потому что наивность Данила не знала границ, и любая могла этим воспользоваться. А как ни крути, выглядел он так, что не обратить на него внимания было невозможно.

Однако уже следующая минута принесла успокоение. На заведующую, которая явно была моложе его, Данил смотрел так, как обычно смотрят на чужих людей не слишком общительные дети – отчужденно и настороженно. Пока они были в ее кабинете, он и рта не раскрыл, только вежливо поздоровался.

«Хороший мальчик», – расслабившись, подумала Даша и незаметно погладила его согревшуюся руку. Он попытался ухватить ее пальцы, но это выглядело бы чересчур откровенно.

– Завтра я отправлю запись, – пообещала Даша и пристально взглянула в маленькие голубые глаза.

Заведующая понятливо заверила:

– И мы сразу же рассчитаемся.

Оставив одежду у нее, Даша повела Данила к бассейну. Она безошибочно находила дорогу в любом незнакомом месте, и отец еще в детстве шутливо называл ее Чингачгучкой.

«Напророчил, – подумала Даша, не зная, радоваться этому или огорчаться. – Вот я и стала женой индейского вождя… Или еще не стала? Подарка-то он мне так и не сделал».

Когда они проходили через игровой зал, Данил, помня данное слово, только покосился на стеллажи с игрушками. Сжалившись, Даша тихонько спросила:

– Хочешь, я тебе что-нибудь куплю?

– Не надо, – гордо отказался он.

– Почему? Ты не любишь подарки?

– Это дорого.

– А-а… Так ты знаешь про деньги?

С подозрением глянув на нее, Данил с сомнением выпятил губы, потом все же признался:

– Сережка говорил, что он и один дорого обходится. А тут еще и я…

– Я оторву ему голову! – мрачно пообещала Даша.

– Нет, не надо! И покупать мне ничего не надо, – разволновался он.

Даша с умилением подумала: «Ну конечно, а питаться ты маковой росинкой будешь?»

В темном переходе к бассейну их едва не сбила молоденькая нянечка в резиновых сланцах на босу ногу. В быстром почавкивании ее шагов слышалась тревога. Наткнувшись на них, она наспех оглядела Данила и разочарованно протянула:

– А я думала, это Васильич… А Васильича не видели? Внизу его нет?

– Нет, – ничуть не удивившись, ответил Данил.

Даша поспешила вмешаться:

– Мы не знаем, кто это. Мы пришли снимать ваш праздник. Он еще не начался?

Не обращая на Дашу внимания, девушка продолжила со слезами в голосе:

– Дети уже собрались, а Васильича нет. Ребятишки-то переоделись! Что же делать?

Даша посчитала нужным поинтересоваться:

– А зачем он им?

– Как зачем?! – поразилась нянька и даже всплеснула красными от воды руками. – Да он же и есть Нептун! Вообще-то он наш сторож… Опять, наверное, запил, скотина! Кто теперь Морским Царем будет?

Она вновь пристально оглядела Данила, но уже с новым выражением, и у Даши недобро похолодело сердце.

– А вы… не согласились бы?

Он непонимающе посмотрел на Дашу, но нянечка не позволила ей возразить. Судорожно вцепившись в рукав его свитера, она затараторила, захлебываясь словами:

– Ну, пожалуйста, мы вас все очень просим! Там и говорить ничего не надо! Мы ж на Васильича сильно не надеялись. Всё слуги Нептуна сделают, а вам только на троне посидеть!

Наконец и до него дошел смысл ее путаных объяснений. Но обратился он по привычке к Даше:

– Я буду Морским Царем?

– Если хочешь, – без особого восторга разрешила она.

У Данила восхищенно засветились глаза, а губы так и расползлись во все лицо. «Ну, как можно отказать такому?» – расстроенно подумала Даша.

– А во что он должен переодеться? – сердито спросила она, еще надеясь, что удастся отговориться.

– Да там ничего особенного! Из одежды только плавки, а сверху мы водоросли искусственные повяжем.

– А плавок у него нет! – обрадовалась Даша, но Данил с недоумением возразил:

– Есть.

Она толкнула его в бок:

– Не такие надо. Купальные.

Однако нянечка мгновенно разрушила эту надежду, проявив неожиданную находчивость:

– А мы полотенца скрепим… Ну, вроде подгузника сделаем! А сверху – водоросли. Будет еще смешнее.

Даша недовольно поморщилась:

– И кто этим будет заниматься? Вы, что ли? Давайте уж я сама.

По розовым пухлым губам скользнула блудливая ухмылка, но ответила девушка, скромно потупившись:

– Пожалуйста. Пойдемте, я провожу.

Но прежде чем повернуть за ней в более светлый коридорчик, откуда доносился слабый запах хлорированной воды, Даша сильно сжала его уже совсем горячую руку:

– Ты – мой. Помнишь это?

И огорчилась тому, что позволила этим словам вырваться. Но Данила они ничуть не удивили. Серьезно кивнув, он с тревогой спросил:

– Что-то может случиться?

– Нет, что ты! – поспешила она успокоить. – Тебе даже не придется лезть в воду.

Он разочарованно протянул:

– Нет? А я думал…

– Вообще-то я не знаю, что у них за сценарий. Может, и придется. Там мелко.

Это она добавила больше для себя, чтобы дрожью разбегающееся по телу беспокойство наконец улеглось в дальний уголок и затихло бы там до следующего повода.

Наконец они оказались в большой комнате, светлой и пестрой от рисунков на стенах. Длинный ряд кабинок для переодевания делил ее надвое. Здесь было так тепло и солнечно, что в зеленоватой голубизне за окном обманчиво прочитывалось обещание скорой весны, а прозрачные облака походили на последние тающие льдинки. Ей вдруг представился Данил, каким он был вечером – на морозе, рядом с брошенной елкой, и тревога опять недобро заворочалась у сердца.

«Деды Морозы не тают весной, – напомнила она себе. – Только Снегурочки. Но уж на Снегурочку-то он никак не похож…»

Не успел Данил и рубашку расстегнуть, как в комнату вбежали несколько одинаково длинноволосых девушек в купальниках, поверх которых уныло свешивались нити зеленой пакли. Одна из них, самая улыбчивая, с большим родимым пятном на плече (Даша вся так и напряглась, заметив, как Данил потянулся его рассмотреть), звонко воскликнула:

– Ну, слава богу! А мы уж боялись, что все пропало. Столько трудов, и все насмарку, представляете? Вас как зовут?

Он застенчиво представился и вопросительно поглядел на Дашу. Ей снова пришлось вмешаться:

– Объясните толком, что он должен делать.

Но оказалось, что делать и впрямь ничего не придется. Только важно пройтись вдоль бортика, пощекотать пару ребятишек и усесться на трон.

– Ну и прекрасно, – с облегчением сказала Даша. – Хоть не испортим вам праздник. Во что ему пере– одеться?

Свалив в кучу бороду, полотенца, плащ и некое подобие юбки из водорослей, девушки водрузили сверху зеленую корону и, похихикав, выскочили в коридор. Тщательно заперев дверь («Еще подсмотрят, паршивки!»), Даша, не поворачиваясь, сказала:

– Раздевайся, мой хороший. Сейчас мы будем делать из тебя Морского Царя.

– Должны быть кони с медными копытами и золотой гривой, – пробормотал Данил, что-то стаскивая с себя.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Даша.

– Ну… Знаю.

– Ладно. Придется тебе обойтись без коней. Доберешься до трона пешим ходом.

Громко фыркнув, он довольно сообщил:

– Я готов.

Повернувшись, Даша так и ахнула:

– Я думала, ты уже оделся!

Данил обескураженно заморгал:

– Ты же сказала: мы будем…

– Ладно, ладно, ты все правильно сделал, – торопливо заговорила она, отводя взгляд. – Сейчас мы соорудим тебе подгузник. Еще знать бы, как это делается… Сережка у меня на горшок просился уже в полмесяца!

Достав из швейной шкатулки несколько булавок, Даша скрепила приготовленные махровые полотенца, на которых были нарисованы зеленые утята с удивленно раскрытыми клювиками. Ей сразу вспомнилось, как губы Данила вчера ненадолго стали такими же, и она жадно поцеловала их, но тут же отстранилась. Стараясь не прикасаться к голому теплому животу, она обернула его в подобие набедренной повязки и скрепила полотенца на спине.

– Ты – «да», и я – «да», – неожиданно сказал он и радостно засмеялся.

– Что – да? – Она с любопытством заглянула в его светящиеся глаза.

Теперь, когда он был хоть немного одет, Даша чувствовала себя уверенней.

Он охотно пояснил:

– «Даша» начинается на «да», и «Данил» тоже. Да?

– Да.

– Да-да, – продолжал радоваться он.

– Знаешь, мне хотелось бы всегда говорить тебе только «да».

– Говори!

– Вряд ли такое возможно, – вздохнула Даша, а про себя закончила: «Если детям ни в чем не отказывать, они через полчаса сломают себе шею».

Взяв длинную спутанную бороду, она попросила:

– Присядь, пожалуйста, я должна завязать это у тебя на макушке. Наденем корону, и ты себя не узнаешь!

Данил присел, потом повозился, встал на колени и внезапно, совсем мужским движением, обхватил Дашу и прижался щекой к ее бедру. Задохнувшись от нежности, она погладила его седую голову, а он пробормотал:

– Вот как хорошо…

– Давай всегда будем вместе? – сказала она, чувствуя, что в носу пощипывает все сильнее. – Ты не уйдешь от меня, если… если вспомнишь… что-нибудь?

– Куда я могу уйти? – Данил задрал голову и преданно смотрел на нее снизу.

– Ну, я не знаю…

«О боже, а если он женат?! – вдруг обожгло ее опасение. – Ксюшку это не остановило бы… у нее уже были романы с женатыми… Нет, не буду я его лечить! Ни за что!»

– Пора идти, Даня, – сказала она через силу. – Там дети ждут. Тебя ждут. Давай наденем плащ… Вот твой посох. Ты знаешь, как должен вести себя Морской Царь?

– Да, – он уверенно качнул головой.

– Ну и прекрасно. Ладно, оставляю тебя этим Русалкам, нужно настроить камеру. Смотри, веди себя хорошо!

Погрозив ему, Даша чмокнула шершавую щеку и опять напомнила себе, что необходимо купить крем. Распахнув дверь, она жестом пригласила девушек войти, а сама бросилась к бассейну. В большом зале, закованном в кафель, оказалось темно, жарко и влажно – не лучшие условия для съемки. Выбрав для начала место напротив входа, чтобы первым делом заснять Данила, она перевела камеру в режим ночной съемки. Она никогда не работала со штативом, хотя к концу дня руки уже отваливались. Но Даша была убеждена, что даже в таком фильме должна быть динамика, и часто меняла план. Кроме того, ей хотелось, чтобы в кадр попал каждый участник праздника. Кроме нее самой.

– Начинаем, начинаем! – донесся чей-то испуганный возглас, и Даша, неожиданно для себя, разволновалась.

«А где же дети?» – удивилась она, но не успела ответить себе, потому что в этот момент грянула музыка и вдоль стен разбежались разноцветные огни.

«Здорово! – восхитилась она и быстро нажала на кнопку пуска. – Поехали!»

В другую дверь уже входили гуськом полуголые ребятишки, похожие на головастиков в своих разноцветных купальных шапочках. Они были здесь десятки раз, но предчувствие сказки все вокруг сделало другим, даже их самих, поэтому они держались неуверенно, то и дело озираясь по сторонам, и незаметно касались друг друга, чтобы верить собственным глазам.

Даше сразу вспомнилось, как недавно ее сын был таким же пузатеньким и неловким. И какие смешные словечки он придумывал: «апшина» вместо «машина» и «атавет» вместо «туалет». Видимо, подспудно Сережка был убежден, что все слова должны начинаться с буквы «а», коли уж она первая.