Текст книги "Как в кино"

– Эти ребята не со школьной скамьи пришли! Многие из них уже не первый год в профессии, некоторые старше меня будут. Им прекрасно известно, как одеваются в богемной среде. Личиной их не возьмешь. Им важно лишь то, что я скажу, ясно?

– Вполне. С этим проблем не будет, за словом ты в карман не полезешь…

«Сглазила!»

Роман понял, что не может выдавить ни слова. Он сидел рядом с Борисом напротив слушателей киношколы, с которыми собирался затеять серьезный, профессиональный, чуточку сдобренный иронией разговор, и уже, широко улыбнувшись, готовился произнести первую, тщательно продуманную фразу, когда увидел девушку, сидящую на ряду возле окна. И онемел…

Подперев маленький подбородок, она смотрела на гостя, улыбаясь, серые глаза ее были полны ожидания. Неподдельного, как показалось ему, она не играла, хотя все, кто связан с кино, те еще лицемеры… Наконец-то показавшееся на небе солнце вспыхивало в ярких волосах, чуть растрепавшихся, но это не выглядело неряшливо. Вспышки были приглушенными, а Роману почудилось, будто ему обожгло глаза: это была та самая Ася, о которой он начисто забыл, получив приглашение от Раскина.

«Она-то здесь откуда?! Это что, какой-то заговор? Такие совпадения невозможны… Что тут происходит?» – Его мысли заметались, точно красные листья за окном, подхваченные ветром.

Чудом удержав ее имя, чуть не сорвавшееся с губ, Роман перевел взгляд на Бориса, в круглых очках которого играли солнечные блики, и ему захотелось сдернуть их, чтобы лучше разглядеть глаза старого приятеля. Что в них? Торжество? Язвительная усмешка? Презрение?

«Но за что?! Это месть? Я чем-то когда-то его обидел? И он подговорил свою студентку…» – на этом месте мысль оборвалась, ведь Роману не удавалось понять сам смысл этой игры. В чем заключалась Асина роль? Зачем она приходила на Варину могилу? Чего эти люди добивались от него? Он уже задыхался под толщей вопросов, которые все наслаивались, а ответа не находилось ни на один… Его взгляд скользнул к двери: «Бежать!»

И тут в нем внезапно проснулся тот строптивый пацан, который выжил в нищете на незнакомой окраине: «Да какого черта?! Вы об меня еще зубы сломаете!»

– Всем привет, – объявил Роман тем приветливым и уверенным тоном, который заготовил заранее.

И невольно взглянул на Асю, кивнувшую в ответ. Показалось: она даже шепнула что-то… Привет? Хорошо, если так. Улыбнулась.

Больше Воскресенский не смотрел на нее, хотя старался уловить взгляд каждого – установить визуальный контакт. Это всегда помогало ему, Варя даже уверяла, будто он обладает магнетическими способностями и пленяет людей, заглядывая им в глаза. С ней это сработало… И с этими ребятами, видимо, тоже, ведь с каждой минутой в аудитории становилось теплее от их воодушевления и симпатии к оратору.

А Роман, поймав энергетическую волну, уже вовсю незримо скользил между ними, подбадривая, поражая, провоцируя. Если он задавал вопрос, в разных концах кабинета взлетали руки… На его шутки откликались смехом все, не только девушки… Когда режиссер Воскресенский давал совет, каждый хватался за ручку, чтобы записать… В этом Ася ничем не отличалась от остальных, Роман все замечал боковым зрением, поворачиваться к ней не было нужды.

Вот только он ни секунды не верил, что эта девица попала в плен его обаяния наряду с остальными. У нее на уме было нечто недоступное его пониманию, ее хитрость превосходила его собственную. И единственное, что Роман мог сделать, – не подавать вида, как его выводит из себя ее присутствие. Не позволять себе схватить ее за волосы и ткнуть носом в стол, чтобы стереть эту фальшивую милую улыбку с ее хорошенького личика. Да как эта тварь посмела влезть в его жизнь?! Явиться в святое для него место и осквернить его своими погаными цветами?

– Наше время заканчивается, – виноватым тоном вмешался Борис, но остался сидеть, позволяя Роману самому завершить беседу.

– Уже? – Он действительно удивился: по ощущениям прошло не больше получаса, а никак не обещанные два.

Но электронные часы на стене подтверждали, что Раскин прервал его ничуть не раньше времени. Роман с улыбкой развел руками:

– Ну что ж… Мы многое успели обсудить, хотя за рамками осталось куда больше вопросов.

– Если у тебя найдется время, в следующем полугодии мы можем встретиться еще раз. – Борис наконец поднялся и жестом призвал аудиторию поддержать его. – Это было грандиозно! Правда, ребята?

Они, конечно, одобрительно зашумели, кто-то даже зааплодировал. Отвернувшись от окна, чтобы не видеть Асю, Роман пожал Раскину руку:

– Спасибо, что пригласил. С удовольствием приду к вам еще.

И вышел из кабинета первым, чтобы подкараулить Асю на улице. Сбежал по лестнице и окунулся в темный вечер, подсвеченный застывшим теплым светом фонарей и скользящими лучами автомобильных фар. Донесся женский смех, испуганно гавкнула собака, хлопнула дверца машины. Стоя за углом особнячка, арендованного киношколой, Роман впитывал звуки жизни, торопясь вернуться к реальности, ведь все происходившее в течение последних двух часов было некой иллюзией, которую он воспринимал лишь половиной мозга. А другая билась о неприступную стену Асиного коварства, пытаясь разгадать, что нужно от него этой девушке?! Она хочет причинить ему боль, это ясно… Может быть, даже погубить. Но как именно? И за что?

Из дверей уже выходили студенты, возбужденно переговариваясь. Роману показалось, что пару раз он уловил звучание своей фамилии, но ему было не до того, чтобы почивать на лаврах. Пристально вглядываясь в темноту, он пытался не упустить Асю, рассчитывая поехать за ее машиной или пойти за ней к метро, если она бедна до такой степени. Могло это подтолкнуть ее к тому, чтобы продать его за тридцать… Впрочем, кто он такой, чтобы сравниваться? И кому понадобилось распять его на кресте?

Она едва не проскользнула мимо в компании, потому что оказалась самой маленькой из них и ее закрыли более рослые девушки, смеявшиеся так громко, что Воскресенский поморщился. Только Ася не смеялась. Накинула капюшон приталенного пальто, в котором неожиданно показалась ему похожей на француженку… Хорошо, не минутой раньше, не то Роман и не углядел бы ее. Представилось, будто Ася опустила глаза и пристально смотрела под ноги, точно пробиралась по заросшему бурьяном полю, а не по центральной улице.

«Совесть мучает?» – съехидничал он про себя. И с ходу отмел это предположение: у девиц, не испытывающих уважения даже к могилам, никаких угрызений быть не может.

Пропустив чирикающую компанию вперед, Воскресенский направился следом к станции на расстоянии достаточном, чтоб они не разглядели его лица, если кто-то из них обернется. И молил про себя, чтобы Ася отделилась от толпы, отстала в метро, что ли… Тогда он сможет выловить ее, иначе будет неловко заговорить с ней. Придется бросить машину в Москве и ехать домой на электричке, чтобы пристроиться по дороге к ее дому, а это создает дополнительные сложности.

Неожиданно группка, которую он выслеживал, остановилась у небольшого ресторанчика, все защебетали еще громче, прощаясь, чмокая воздух, и рассыпались: несколько девушек зашли внутрь, две свернули во двор, и только Ася отправилась дальше.

Роман, замерший за припаркованным фургончиком, несколько раз осторожно выглянул, прежде чем пустился за ней следом.

* * *

Съежившись от резкого ветра, набросившегося на нее на площади, Ася шла быстро, чуть наклонившись вперед, как маленький крепкий песик, рвущий поводок. Это сравнение отозвалось в душе неожиданным теплом, которое Роман раздраженно подавил: «Еще не хватало!» И в три прыжка догнал девушку:

– Подождите!

Она шарахнулась, побледневшее от холода личико исказилось испугом. Потом узнала и просияла от радости, которая могла показаться неподдельной, если б он не знал предысторию их встречи.

– Ой, это вы! А я…

– Нам нужно поговорить.

– Нам с вами? О… Ладно. – Ася растерянно огляделась, придержав капюшон. – Куда-то зайдем?

– У меня машина рядом. Я отвезу вас домой.

– Нет-нет! Это слишком далеко… Я за городом живу.

Он прикусил язык, чтобы не сказать: «Я знаю». От такого признания, пожалуй, она бросилась бы бежать…

– Ничего. Я люблю водить.

Это она не могла опровергнуть.

Уже шагая с ним рядом, доверчиво заглянула снизу в лицо:

– Вы видели мой фильм, да?

– Какой фильм? Вы уже что-то снимаете?

– Не видели… А о чем ж тогда разговор?

– Давайте в тепле побеседуем. Нам сюда.

– О, это ваша машина? Здоровая…

Подавив нежелание, Роман все же открыл перед ней дверцу, поддержал за локоть, пока она забиралась в джип. Потом обошел его, сел за руль. Не глядя на Асю, пообещал:

– Сейчас согреетесь. Куда едем?

Название их поселка она произнесла вопросительно, все еще ожидая услышать в ответ: «О нет! Это ж у черта на куличках!» Для москвичей пятнадцать километров от МКАД – глушь беспросветная… Неужели ей неизвестно, что Воскресенский никогда не был москвичом? Или же Ася знает о нем все, но очень убедительно играет выбранную роль.

К чему это все?!

– Поехали.

Он произнес это без гагаринской решимости. Все происходящее было непонятно настолько, что слегка пугало… Хотя Юрию Алексеевичу тоже наверняка было страшновато отрываться от Земли. «Последняя собака в космосе» – так он с усмешкой называл себя, уже благополучно вернувшись. Когда Роман прочел это, то понял, что первый космонавт навечно останется его кумиром. Воскресенский мечтал снять фильм о маленьком деревенском мальчишке, в которого влюбился весь мир…

Ася не торопила его, тихонько отогревалась на соседнем сиденье, даже не поглядывала в его сторону, уткнулась в окно, за которым проплывала малолюдная Сретенка.

«Уже почти одиннадцать! – спохватился Роман. – Обещал же Лизе позвонить, как закончу. Но не при этой же…»

С неприязнью взглянув на Асю, он заставил себя заговорить:

– Что вы на днях делали на кладбище?

Она быстро повернулась, глаза изумленно расширились.

– Вы нас видели? Там же никого не было…

– На каждого из нас всегда кто-то смотрит.

Роман произнес это прежде, чем сообразил, что ее ответ подразумевал, будто на Вариной могиле она была не одна. Но на запись Антона попала только Ася… Остальные стояли в стороне и камера их не захватила? У них что, там целый шабаш состоялся?!

– Вы имеете в виду…

– Так что вы там делали?!

На этот раз он не смог сдержать злости, Асю так и вжало в дверцу, за окошком которой уже показался проспект Мира. Измученные атланты остались позади…

– Я… Мы… Только один эпизод!

– Эпизод? – переспросил Роман отрывисто и резко крутнул влево руль, обгоняя такси на полупустом шоссе. – Какой?

– Жаль, вы не посмотрели мой фильм… Он очень короткий! Борис ограничил хронометраж тремя минутами.

«Правильно сделал, – согласился Воскресенский. – Тратить время на учебные фильмы…»

– Там у меня парень тоскует по своей девушке, пишет ей письма. Бумажные! Но все не то… Он комкает их, швыряет. Это дома, в своей комнате… В следующем кадре он на улице. Так удачно получилось! Он идет по тротуару, и никого ни за ним, ни навстречу, только пересекают ему дорогу, стремясь к переходу. Представляете, да? Жизнь кипит, все торопятся куда-то, и только он один. Это не постановочно было, просто повезло.

Она рассказывала, оживляясь все больше, и ее увлеченность делом, которое так любил и он сам, отозвалась в Романе одобрением и симпатией. Но он тут же рванул невидимые вожжи: чуть помедленнее! До главного-то еще не добрались…

– А в последнем кадре герой как раз на кладбище. Сидит возле могилы. И мы понимаем, что его девушка умерла. Он пишет письма на тот свет! На могильной плите уже целая пачка конвертов… Поцеловав, он кладет еще один и уходит. Все.

Замолчав, Ася выжидательно поглядывала на него, а Роман ждал продолжения, ведь о букете цветов не было сказано ни слова. Не выдержав, она вздохнула:

– Вам не понравилось?

– Да при чем тут… Почему вы выбрали эту могилу?

– Вы так говорите, будто знаете какую!

– Так почему?

Она поерзала:

– Понимаете, я живу недалеко от кладбища. Маленького такого, сельского. Там до того хорошо!

– На кладбище?

– Не верите? Там столько деревьев, они все время точно шепчутся… И птицы поют в листве. Так спокойно и совсем не страшно… Я часто пересекаю кладбище, когда хожу к подруге, и каждый раз я прохожу мимо одной могилы. Она не так давно появилась…

«Год и два месяца, – уточнил Роман про себя. – Вот сколько прошло».

– А памятник появился только в начале лета, и он меня просто поразил! Знаете, у этой девушки было удивительное лицо…

«Мне ли не знать… Я любил это лицо больше всего на свете».

– Но дело не только в этом! Там была изображена кинолента. И я сразу подумала, что она из наших. Нашла. Оказывается, она была продюсером, представляете? Умерла от…

Он скрипнул зубами:

– Как вы посмели?

– Что?

– Чертовы циники! Для вас нет ничего святого, да? Как у вас хватило наглости забраться на могилу этой девушки и устроить там съемочную площадку?!

– Но она была не против!

– Была бы! – выкрикнул он и со всей силы стукнул по рулю, отчего Ася шарахнулась. – Возможно. Если б она осталась жива. Только она никак не могла отказать вам, прогнать… И вы этим бессовестно воспользовались!

Судорожно глотая воздух, Ася смотрела на него испуганно и умоляюще, а Роман продолжал кричать, яростно сжимая руль. Машина мчалась слишком быстро, выскочить на ходу было невозможно, на это он и рассчитывал. Пусть сидит и слушает, жестокая пиранья! Может, хоть от страха в ней проснется что-то человеческое… С такими иначе нельзя.

– Мы не сделали ничего плохого, – пролепетала она. – Я потом даже цветы ей принесла…

– А!

– Поблагодарила за то, что она поучаствовала в съемках. Ей ведь было в радость!

– Было бы! Да, она любила кино. И делала хорошие фильмы. Но это не повод осквернять ее могилу, используя…

– Вы знали ее, – наконец догадалась Ася. – Она была вашей девушкой? Об этом ничего не писали…

– Потому что мы не трепались. О нас знала только моя сестра и ее мать.

– Вы любили ее?

Подавшись к нему, она жадно всмотрелась в его лицо, и Воскресенский впервые понял, что чувствуют актеры, когда режиссер разглядывает их, как подопытных крыс: «Ты, пожалуй, толстовата… А ты слишком обычный. Не подойдешь!»

Оттолкнув Асю, он буркнул:

– Ты почему не пристегнулась? Ну-ка…

– Извините. – Она натянула ремень, щелкнула замком. – Вы любили ее, да?

– Не твое дело.

– Теперь уже, получается, мое, раз я в это влипла… Честное слово, я ничем не хотела обидеть ни ее, ни вас!

– Тебе просто нужна была локация.

– Ну… И это тоже. Вы же сами…

От визга тормозов заложило уши. Метнувшись к бордюру, джип замер, а Роман одним тычком отстегнул ее ремень:

– Выметайся.

– Здесь?!

Она в замешательстве огляделась: они находились на Ярославке, неподалеку от церкви Владимирской иконы Божией Матери, проглядывающей из темноты. Поймав ее взгляд, Роман тоже взглянул на купол:

– Иди-иди! Если ты ни в чем не виновата, Богородица тебя защитит.

Не сказав больше ни слова, Ася открыла дверцу и выпрыгнула в ночь. Роман заставил себя не смотреть в зеркало заднего вида, пока джип набирал скорость. Понятно, что она стоит там, на обочине, и выглядит маленькой и несчастной. Только хищницы не должны вызывать жалость, ведь сами они жалеть не умеют. Воскресенский видел подобных ей: ради хорошего кадра они готовы снимать, как тонет ребенок, прыгает с крыши человек, спасающийся от пожара, голубь попадает под колесо…

– Вот и посмотрим, как ты выкрутишься сейчас, – проговорил Роман злорадно. – Да ничего с тобой не случится! Такси поймаешь. Автобусы еще ходят. Доедешь.

Но, уже почти поравнявшись с ракетой на въезде в Королёв, он вдруг подумал, что Гагарин плюнул бы ему в лицо за такую выходку. Сколько этой девочке лет? Восемнадцать? Только школу окончила, наверное… Ее еще учить и учить, а он просто решил выкинуть Асю из жизни.

Пропустив въезд на нужную эстакаду, Роман пронесся дальше, развернулся и помчался назад, отыскивая взглядом фигурку в элегантном пальто с капюшоном на краю шоссе. Мадемуазель Бонасье ждет своего д’Артаньяна… Дождется ли?

Наверное, он ехал слишком быстро и не заметил ее… Оглянулся, но встречные машины закрыли обзор. Развернувшись еще раз, Роман сбавил скорость, чтобы не проскочить мимо Аси, и всматривался в каждую тень. Но вот уже и синяя церковь осталась позади, а человека на обочине он так и не увидел.

– Она уехала, – пробормотал Роман, чувствуя, как губы сводит от страха. – Куда еще могла деться? Только уехать. Какой-нибудь таксист тормознул… Она приедет домой раньше меня.

Но уснуть в эту ночь ему так и не удалось.

* * *

Ужас и гнев.

Пока Ася ловила на Ярославке машину, ее душу раздирали ужас от того, что она осталась совсем одна почти ночью между городами, и гнев на Воскресенского, посмевшего так обойтись с ней. Незаслуженно! Ведь он совсем не знает ее… Даже выслушать не захотел! Заранее решил, что Ася Полянина какая-то мерзкая авантюристка, не заслуживающая права на последнее слово.

Теперь с дрожащих от холода и страха губ срывались злые, грубые слова, все адресованные Воскресенскому. Смогут они создать вокруг нее защитную броню, холодную и твердую? Чтобы никто не посмел даже коснуться ее, не то что обидеть…

«А вдруг я доживаю последние минуты? – У нее задергался подбородок. – Смысл тратить их на то, чтоб обругать Воскресенского? Позвонить бабушке? Ага, и напугать ее до смерти! Я-то, может, еще и выживу… Если нужна этому миру».

Ася произнесла это вопросительно и ответ получила почти мгновенно – мимо сперва промчалась, а потом тормознула и сдала назад старенькая «Вольво». Пассажирская дверца приоткрылась, выглянула полная дама с седыми кудрями:

– Девушка, вас подбросить?

– Да! – выкрикнула Ася и шмыгнула на заднее сиденье.

Куда они едут, она даже не поинтересовалась. Все лучше, чем торчать ночью на дороге… Сидевшая за рулем молодая женщина, наверное, дочь той, что пригласила ее в машину, спросила с сочувствием:

– Где ты живешь?

И присвистнула, услышав ответ. Но мать мягко тронула ее за плечо:

– Ничего, отвезем.

– Спасибо. Спасибо большое, – пролепетала Ася и вдруг расплакалась – напряжение отпустило.

Они перепугались, засуетились – салфетки, конфетка, чай из термоса. Молодая свирепо раздула ноздри:

– Тебя обидели? Твой парень? Или…

– Нет, он просто знакомый, – протянула Ася и высморкалась в салфетку. – Извините. Взял и высадил меня там…

Она оглянулась, но того места, где пару минут назад куковала в одиночестве, уже не было видно. Все позади. Можно расслабиться.

– Вот же ублюдок!

– Вера, аккуратнее со словами.

– А что? Ублюдок и есть. Как можно бросить ребенка посреди дороги?

Ася не удивилась: ее опять приняли за школьницу, это происходило сплошь да рядом.

– Этот урод приставал к тебе?

– Нет, – честно ответила Ася. Какой смысл оговаривать Воскресенского, которого они даже не знают? – Он просто очень разозлился на меня. Хотя я не хотела никого обидеть.

– Все равно ублюдок, – донеслось спереди.

Выпив горячий чай, Ася сунула в рот конфету и закрыла глаза. Как мало нужно для счастья… Поверить, что жизнь не оборвется в следующее мгновение, оказаться в тепле и безопасности. Люди столько накручивают лишнего, а счастье – простое понятие. Это состояние спокойной радости и уверенности в будущем. Все хорошо. И будет хорошо.

– Даже не знаю, как вас благодарить, – произнесла она с чувством, когда «Вольво» остановилась возле ее дома. – Вы просто спасли меня.

– Беги-беги, – добродушно проворчала та, что была помоложе. – И больше не садись в машину ко всяким говнюкам!

– Вера! – ахнула ее мать.

Когда Ася выбралась из машины, та опустила стекло:

– Береги себя, девочка. Ты знаешь, что похожа на феечку?

«Это пальто такое, – улыбнулась Ася, взбегая на крыльцо. – Хотя даже в нем я показалась Воскресенскому похожей скорее на дьявола… Знал бы он, как ошибается!»

Дом, как всегда, был наполнен голосами из телевизора. Ее девяностолетняя бабушка проводила перед старым ящиком, стоявшим в ее комнате, целые дни. Понимала ли, о чем так яростно спорят все эти незнакомые люди? После инсульта бабушка стала беспомощна, как ребенок, и Ася радовалась, что осталась с ней, когда ее родители внезапно решили перебраться в Таиланд.

– Что там делать? Кто вообще живет в Таиланде?! Чем вы собираетесь заниматься? – Пятнадцатилетняя Ася забрасывала их серьезными вопросами, хотя сама понимала, что у ее легкомысленных родителей нет ответов. Они в жизни ничего не планировали…

Каким-то образом они оба ухитрились не повзрослеть, хотя им было уже за пятьдесят – Ася стала поздним ребенком. И единственным, но они без колебаний оставили ее на старую бабушку, которая и сама родила Асину маму не рано.

По сути, ее родители были типичными представителями течения хиппи, хоть и принадлежали к более позднему поколению. Отец считался художником, хотя в Москве его картины не продавались. Почему-то он был уверен, что в Таиланде дела пойдут лучше… И ведь не ошибся! По крайней мере, им удавалось как-то выживать там, и возвращаться они не собирались.

Даже сезон дождей не вызывал у Асиной матери уныния, хотя до сих пор помнилось, как она проклинала серое, низкое небо Подмосковья. Если она снилась дочери, то всегда за пеленой дождя, и лицо ее виделось все менее отчетливо, хотя фотографиями родители делились охотно. Но Ася воскрешала во снах ту маму, которую помнила… Новый образ с ярких снимков был чужим для нее.

Сообщать им о том, что у бабушки случился инсульт, Ася не стала, ведь они все равно не прилетели бы к ней на помощь, а переживать очередное разочарование не очень-то хотелось. Больше надежды было на соседку – тетю Наташу, которая забегала проведать и покормить старушку, пока Ася была в институте. Хорошо еще после пандемии большая часть обучения так и проходила онлайн, преподавателям новая система пришлась по вкусу. Так что мотаться в Москву не было необходимости.

– Бабушка, это я! – крикнула Ася с порога. – Как ты? Сейчас подойду.

Быстро разулась, аккуратно повесила красивое пальто, сшитое соседкой ко дню Асиного рождения и побежала в дальнюю комнату, радуясь тому, что в доме тепло – заставить бабушку одеться потеплее было невозможно, она признавала только ситцевые халаты с короткими рукавами.

Присев рядом с ее креслом, Ася прижалась щекой к теплой полной руке:

– Я пришла. Поужинаем?

Было счастьем, что бабушка узнавала ее и даже могла связно поддерживать разговор, только многое забывала.

– В моей голове образовалась дырка, – как-то сказала она. – И в нее вылетело столько замечательных вещей! Вот только не помню каких…

Погладив внучку по голове, бабушка снова повернулась к телевизору, стоявшему здесь с незапамятных времен:

– Кажется, я ужинала. Не хочется.

– Ладно, – согласилась Ася. – Я перекушу, и будем укладываться, хорошо?

Бабушка не ответила, ее уже затянул разноцветный экран. Поцеловав седую макушку, Ася выпрямилась и внезапно ощутила то состояние, которое охватывало ее, когда в душе вызревал новый рассказ. От него вокруг сердца вскипали горячие буруны и хотелось выкрикнуть что-нибудь удалое… Забыв о еде, она бросилась в свою комнату и включила ноутбук. Размяла пальцы, на секунду зажмурилась и уверенно напечатала название: «Акварельный город»[1]1
  «Акварельный город» – рассказ Анастасии Лавряшиной (сборник «Под красной крышей». М., Эксмо, 2024).


[Закрыть].

* * *

«По канату света от окон мы бредем. Ночь разливается ветками лип. Здесь пахнет маленькими мятными леденцами с автосервиса.

Нам не по пути, и я скоро уйду. Ты поправляешь ворот пальто и покусываешь сигарету. Леся потягивается:

– Я так рада, что мы в театр сходили. Давайте чаще?

– Чаще… – грустно усмехаешься ты. – Нет. Театр – это, знаешь, как Новый год.

Леся смолкает и смущенно дергает носом, вдыхает морозный воздух. Я молчу. Я всегда молчу с ними. Хочется слушать их и улыбаться.

– Эмиль, я хочу кофе.

У тебя красивое имя из пяти букв, и она всегда небрежно произносит его, а я боюсь. Мне кажется, твое имя, как бабочка, взмахнет крыльями и улетит от меня.

Ты всегда покупаешь нам кофе и круассаны. Пока Леся что-то тараторит, ты смотришь на запотевшие от прохлады окна. Ты такой высокий, что мне кажется, ты меня просто не видишь.

Задрав голову, посмеиваешься и указываешь на окно, где девочка корчит нам рожи. Леся вздрагивает и начинает растирать себе руки:

– Черт, всего сентябрь, а такая холодрыга. Пойдемте?

Киваю и иду за ней.

Мне кажется, эта улочка с лентами теплых гирлянд, эта мягкая брусчатка, как будто с чьей-то картины. Очень знакомой картины. Я осматриваю дома и замечаю красивую мечеть. Ты бы зашел с удовольствием, если бы нас не было рядом.

Ты протягиваешь мне руку:

– Не потеряйся.

Небо будто акварельное. У меня кружится голова. Закрываю глаза. Сжимаю твои теплые пальцы. Леся уже танцует с продавцом картин. Здесь очень много картин.

– Эмиль! Давно не заглядывал. Что за дамы с тобой?

У старого художника серые прищуренные глаза. Он внимательно осматривает меня. Ты жмешь ему руку:

– Мои подруги. Хотел показать им ваши работы.

Художник отрывает от меня взгляд и зовет за собой. Полотно за полотном. Я касаюсь холста, и становится теплее.

– Нам пора. – Ты с грустью смотришь куда-то.

– Завтра придут заказчики?

– Да, это так. Завтра еще одна работа покинет меня.

– Девушка, а как вас зовут? Вы кого-то мне напоминаете.

Ты дергаешься и сжимаешь мою ладонь.

– Анжела.

Старик поднимает брови и начинает складывать свои картины. Хитро смотрит на тебя:

– Ты талантливее, чем я думал.

И ты уводишь меня. Леся бежит за нами.

Дома тишина. Пахнет краской и цветами. Их здесь очень много. Леся бухается на матрас:

– Все, я устала и буду спать.

Ты продолжаешь стоять в коридоре и потерянно смотреть на нас. Леся накрывается одеялом и бурчит:

– Не веди себя как маньяк. Иди спать.

Я сажусь на кухне и жду, когда закипит чайник. За окном смеются звезды. Дверь хлопает. Я чувствую, как тревога пульсирует во мне. Пальцы немеют от слабости.

Завтра нас тут уже не будет. Ты продашь нас, и мы уедем к какому-то человеку, который думает, что любит искусство».

* * *

– Мне кажется, он замышляет что-то нехорошее…

– Ваш брат? Может, он просто придумывает новый фильм?

– Тогда я была бы в курсе, мне же сценарий писать. А он не говорит ни слова! Уходит куда-то… Возвращается и молчит. И постоянно отводит взгляд, словно виноват в чем-то…

Антон сразу поднял глаза. В том лице, которое он видел перед собой, таилось нечто завораживающее, хоть и трудно было понять, что именно. Оно было правильным, интеллигентным, серьезным, умным, но красивым его назвал бы только тот, кто относился к Лизе с особым трепетом… Существовал ли такой человек? Не то чтобы это волновало Антона, влюблен он не был, и все же его обескураживало то, как это лицо удерживает, стоит лишь скользнуть взглядом. И приходится заставлять себя отворачиваться, опускать веки хотя бы время от времени, чтобы Лиза не вообразила, будто он на нее таращится.

– Мне неприятно предполагать такое, – начал он тем же отстраненным голосом, какой избрал при первом знакомстве с ней, – но, возможно, Роман смущен потому, что хочет поработать с другим сценаристом.

Она так и шарахнулась от него:

– Что?!

– И не знает, как сказать вам об этом.

– Нет! Правда, ему на днях предложили готовый сценарий… И я была не против! Но Рома сам отказался. Если б ему просто надоело работать со мной, разве он не сказал бы мне этого?

– Послушайте, Лиза… Я, конечно, никогда не работал в кино, но где-то слышал, что многие новички воображают во время работы, будто съемочная группа стала им настоящей семьей, привязываются… А потом звучит команда: «Стоп! Снято», и все заканчивается. Каждый возвращается в свой мир и живет в нем. И только тот, кто не может смириться с этим, безумно страдает. Какая-то передача была об этом, не помню…

Резко поднявшись, она встала из-за стола, где они пили вечерний чай в доме, который Антон сторожил, прошлась по утепленной веранде. Движения головы, когда Лиза поглядывала на него, были резкими, птичьими. А из взгляда не уходило удивление, точно Лиза не могла поверить в то, что такое можно предположить всерьез.

– Я это знаю. Но Ромка не просто режиссер, с которым я работаю, он же мой брат! Это главное. Мы не близнецы, конечно, и все же связаны очень прочно. Видите ли, нам многое пришлось пережить вместе… Мне известно, что у многих братьев и сестер довольно… прохладные отношения. Но к нам это не относится. И Ромка никогда не предаст меня.

– Да боже ж ты мой! – воскликнул Антон с досадой. – О предательстве и речи нет. Мы же не на войне… И он не в плену у вас! Почему же Роман не волен поработать с кем-то другим? Это даже смешно!

Она смотрела на него, как на врага:

– Вы считаете, смешно?

Потом сделала вид, будто вспомнила что-то, взглянула на дизайнерские часы на стене:

– Ох, уже… Мне пора. Всего доброго.

И сбежала с крыльца, не дав ему опомниться.

Подавив порыв броситься следом, проводить до калитки, Антон остался в плетеном кресле, медленно поднес чашку к губам и только тогда заметил, что чай в ней кончился. Опустил ее на блюдце, обвел пальцем круглый край, почувствовал, что подцепил каплю, и тщательно вытер салфеткой. Потом скомкал ее одним движением, рыкнул, сжав в кулаке, и запустил бумажный шарик в угол веранды.

«Надо было мне все испортить!»

Годами он искал успокоения в саду и сейчас торопливо вышел к своим молчаливым друзьям, умеющим слушать внимательно, как никто. Только благодаря деревьям, которые бескорыстно делились с ним энергетикой земли, Антон выжил, когда жена ушла от него. Самым болезненным оказалось то, что влюбилась она не в молодого и успешного, а в алкаша из соседнего подъезда, с которым в первые годы брезговала и здороваться. Но однажды потеряла ключи от дома, и, пока Антон ехал на выручку, жена разговорилась с неприятным соседом на скамейке… Трудно вообразить, чем очаровал ее этот парень, ничем толком не занятый, перебивающийся случайными заработками, но как-то раз Антон застал его в своей постели. Так банально и пошло…

– В его глазах есть что-то такое… Я просто цепенею, когда в них смотрю, – это все, что смогла объяснить женщина с двумя дипломами и ученой степенью.

Если б Антон своими руками не выкидывал этого алкаша из супружеской спальни, то не поверил бы, что жена говорит всерьез. Такого не бывает! Дурацкий розыгрыш, не более того…

Который привел к разводу.

Пить сосед не бросил, на работу не устроился, но бывшая жена Антона, видно, и не рассчитывала на это. Может, ее всегда волновали мужчины подшофе, только он не догадывался об этом? У всех свои слабости…

«Надо было мне почаще напиваться», – думал Антон Шестаков на суде, пока адвокат, с которым они учились в школе, добивался совместной опеки над их десятилетней дочерью Викой. Добился. Накануне Антон как раз встречался с дочкой, сводил ее на новую выставку на ВДНХ, посвященную российским регионам. Должна же девочка представлять масштабы страны, в которой живет!