Текст книги "Лелик и горячие доски"

Глава 24
Очень несчастная и одинокая Яна

Подвал, куда бандиты спустили Машу и Яну, был сырой и холодный. Но не это больше всего пугало Машу. Здесь была такая темень, как говорится, хоть глаз выколи. Маша широко раскрыла глаза, пытаясь хоть что-то увидеть, но темень была настолько плотная, что Маше казалось, будто она ослепла. Скрученные сзади руки уже начинали ныть, хотя с момента, когда бандиты связали девочек, прошло не больше пятнадцати минут. Но еще больше темноты и боли в запястьях Машу нервировали Янины подвывания. С момента, когда над головами девочек захлопнулась крышка подвала и что-то тяжелое глухо стукнуло сверху, замуровав девочек в темном подземелье, Яна не прекращала жалобно скулить.

– Слезами горю не поможешь, – кивнула Маша в сторону, откуда доносились всхлипывания.

От этих слов плач только усилился, и Маша решила не обращать внимания на Яну и сосредоточиться на главной цели – освободить руки от режущих веревок. Она встала, сделала несколько шагов, споткнулась обо что-то и чуть не разбила себе лоб.

И тут Машу осенило: бандиты не додумались вставить им в рот кляпы, а значит, у них обеих есть отличное природное оружие – зубы. Для животных зубы – незаменимый инструмент, если надо добыть еду, построить себе жилище или освободиться из силков. Человек, в принципе, то же животное, только избалованное цивилизацией. Что-то типа домашнего кота, который не хочет ловить мышей, потому что его и так неплохо кормят.

Эти мысли мгновенно пронеслись в Машиной голове, заставив ее забыть о Янкином подлом поступке.

– Послушай, Ян, надо перегрызть веревки!

– Как? – всхлипывания прекратились.

– Зубами. Давай-ка, иди сюда, где ты? – Маша стала продвигаться в сторону, откуда раздалось это «как».

– Я попробую перекусить твои веревки, а потом ты развяжешь руки мне. Поняла? Встань, так мне будет удобно. И не шевелись.

Маша стояла на коленях и, захватив передними зубами веревку на Янкиных руках, пыталась ее перекусить. Веревка была тонкой и, похоже, размокала во рту. Прошло не больше двух минут, как веревка поддалась и соскользнула с рук Яны.

– Теперь развязывай мне, – Маша протянула руки в темноту.

Яна на ощупь молча стала распутывать узел. Вскоре и Машины руки были свободны. Обессиленные, но воспрянувшие духом девочки сползли на пол. Они молчали, но уже не враждебно, и обе в душе были рады, что рядом кто-то есть. Первой подала голос Яна.

– Прости меня… пожалуйста, – она снова всхлипнула. – Я не хотела тебя подставлять, правда. Само как-то все получилось.

– Знаешь, если честно, я не очень понимаю, как тебя вообще терпят, – сухо ответила Маша. – У нас в классе тебе бы давно бойкот объявили. У тебя вообще друзья есть?

– Нет.

– Как? Совсем-совсем? Неужели никого из класса?

– Нет у меня никого, чего пристала! Я вообще в школу не хожу!

– Как это? У нас в стране обязательное среднее образование, твои родители нарушают закон…

– А вот так! Ко мне учителя сами приходят. Домой. Достали! Особенно математичка! – Яна всхлипнула.

Маше стало жаль Яну, и она решительно сменила тему.

– Вот только не начинай. Последнее дело – сейчас реветь. Надо подумать, что нам делать. Кстати, ты не знаешь, зачем им понадобилось тебя… нас красть?

– Они денег хотят от моего отца. Так все бандиты поступают: крадут детей, а потом выкуп требуют. Мой папа очень богатый, он заплатит! Так что лучше сидеть тихо и ждать. Он скоро приедет, и нас отпустят.

– Эх, мама, наверное, уже всех обзвонила, волнуется. У меня мама, как говорят психологи, тревожная личность. А твоя мама где?

– А у меня нет мамы. – Яна произнесла эти слова так, что у Маши по спине побежали мурашки.

– А что с ней случилось?

– Она умерла, когда я была совсем маленькой. В автомобильной аварии погибла. Сразу насмерть.

Мне два года было, я ее совсем не помню… С тех пор у меня только няня. Вернее, няни. Они меняются каждые три месяца, папа их увольняет.

– За что?

– Я так хочу. Они мне не нравятся. Они злые. Нет, скорее равнодушные какие-то, холодные, как рыбы, их только деньги интересуют. У меня и подруг нет – не люблю, когда хвастаются нарядами и все такое. Мне папа может купить все…. У меня есть пони. Но, знаешь, лучше иметь одну маму, чем все это, все, что у меня есть.

Яна говорила не останавливаясь, ее будто прорвало, и Маша почувствовала, что эта девочка, красивая и богатая, невероятно несчастна и одинока. Вот, оказывается, почему Яна тог да в автобусе разрыдалась, и характер такой противный у нее от одиночества. Так часто бывает: человек вредничает, потому что ему самому плохо. А если у тебя нет мамы, это хуже всего на свете. Маша обняла Яну за плечи и прижала к себе.

– Хочешь, будем дружить? Мне все эти наряды вообще по фигу, и хвастунов терпеть не могу! Хочешь?

– Хочу, – прошептала Яна.

Глава 25
Лёлик берет след

– Владимир Викторович, вы только не волнуйтесь, мы сейчас выясним, с какого номера был звонок, и засечем их в два счета. Считайте, что ваша дочка уже здесь! Но для этого, пожалуйста, вспомните, может быть, у вас есть враги… или кто-то в последнее время вами был недоволен? – Милиционер был спокоен, чего нельзя было сказать о Денисове: у него нервно подергивался глаз.

С тех пор, как стало известно об этом звонке, съемочная площадка превратилась в милицейский штаб. Неизвестный позвонил Денисову два часа назад и сообщил гнусавым голосом, что его дочь похищена и что если к утру он не выложит миллион, ее ждет мучительная смерть.

Мы с Лешкой спрятались за огромным диваном, стоящим на первом этаже гостиной, и все слышали. Когда началась вся эта катавасия, нас вместе с другими ребятами хотели отправить на автобусе домой, но мы потихоньку выскользнули из автобуса в самый последний момент. Битый час мы пытались объяснить милиционеру, что пропала не только Яна, но и Маша, но нас по-прежнему никто не слушал, все говорили только о Денисове и его дочери. Мы решили отсидеться за диваном, чтобы нас не отправили домой – понятное дело, что без Маши мы вернуться не мог ли. Итак, мы сидели за диваном и размышляли, куда мог ла исчезнуть Маша. Лёлик давно похрапывал рядом, уставший за день и обалдевший от такого количества свежего воздуха: для городской собаки провести день за городом – роскошь.

– Жаль, что Лёлик – не ищейка, – вздохнул Лешка. – Говорят, немецкие овчарки чуют человека за километр.

– У Лёльки от личный нюх, – обиделся я за друга, – просто перед ним надо поставить задачу. А мы и сами не знаем, что делать и где искать.

– Послушай, а давай попробуем. Может быть, сработает? Я смотрел передачу про то, как люди, которые любят друг друга, чувствуют на расстоянии, если что-то случилось. Это называется интуиция.

– Фигня все это, если бы так было, мы бы уже знали, где Маша и что с ней случилось.

– Нет, не фигня. Мы с тобой Машу не любим. Ну, то есть, не любим, как любят обычно. Н у, ты понимаешь… Мы просто любим ее по-дружески… – У Лешки почему-то покраснели щеки и уши, но он продолжал излагать свою мысль: – А Лёлик – собака, он Машу обожает, у собак интуиция сильнее развита, чем у людей. Плюс нюх. Так что и задачу перед ним ставить не надо, сам все поймет, надо только найти какую-нибудь Машину вещь и дать ему понюхать. След он, конечно, не возьмет – тут народу столько, все следы затоптали, но, по крайней мере, догадается, чего мы от него хотим.

Я помолчал. Лёлик никогда не отличался способностями служебной собаки. Безусловно, он был невероятно умен, даже слишком. И если бы мы попросили его найти спрятанную сардельку-шпикачку, он бы выполнил задание на «пять». Не так давно мама потеряла серебряную ложечку, подаренную мне бабушкой на «первый зуб». Это такой праздник, когда у ребенка начинают резаться зубы. Так вот, мама перевернула весь дом, но ложки нигде не было. В это время Лёлик решил проверить содержимое мусорного ведра. Он это делает регулярно, хотя маме не нравится, когда он роется в помойке. Она начинает ругаться и спрашивает Лёлика: «Тебя что, не кормят?»

Лёлик же придерживается другой точки зрения, считая, что настоящая собака не должна брезговать ничем, даже объедками. Тем более в мусорном ведре можно найти деликатесы, которые никогда не положат в собачью миску. Например, кожу от сала, картофельные шкварки или засохшую горбушку копченой колбасы. Мама искала ложку по ящикам, а Лёлик как раз инспектировал помойку. И вдруг что-то со звоном упало на пол. Мама обернулась и увидела, что ложка выпала из ведра. Мама случайно смахнула ее в мусор с оберткой от масла. Лёлик же решил, что обертка еще может быть полезна – на ней осталось масло – и вытянул ее зубами. А вместе с ней и ложку. Не знаю, была ли это случайность или Лёлик хотел помочь маме, но у нас дома после этого случая Лёлику приписываются интеллектуальные способности, не свойственные обычной собаке. В общем, кто его знает…

– Ладно, давай попробуем. Только надо раздобыть какую-нибудь Машину вещь. – Лешка меня окончательно убедил.

– Когда она пропала, на ней было розовое платье. Переодевалась Маша в гримерке. Значит, ее вещи и сейчас там. Надо пробраться наверх.

Я растолкал недовольного Лёлика, и мы втроем на четвереньках (Лёлику это особого труда не составило) прокрались за диваном к лестнице, ведущей наверх. Народу везде было много, и мы растворились в толпе снующих работников съемочной площадки, которые демонтировали оборудование, охранников Денисова и еще каких-то людей, появившихся в доме после пропажи Яны и Маши.

Мы постучались, но за дверью стояла тишина. На съемочной площадке двери не запирались, даже в туалете. Гримерши в комнате не было, но по стоявшему столбом сигаретному дыму было понятно, что тётя Надя только что вышла. У стены стояла банкетка, заваленная барахлом.

– Ты помнишь, в чем она была? – спросил я Лешку.

– В джинсах… и кофта, кажется, синяя… или голубоватая.

– Во всяком случае, не розовая. Единственная девчонка, которую розовое не прикалывает.

– Вот, смотри, похоже, Машкина. – Лешка вытащил из груды набросанной одежды синюю толстовку с карманами на молнии. – Погоди, тут в кармане что-то есть…

Это был Машин мобильник. На дисплее высветились восемнадцать неотвеченных вызовов. Вероятно, это родители разыскивали Машу. Лешка положил телефон в карман.

– Ладно, это потом. Давай Лёлику, пусть понюхает толстовку.

Я взял Лёлика за ошейник, поднес вещь к его морде и строго сказал: «Нюхай!» Лёлик закрутил головой, пытаясь освободиться.

– Да не так! Ты ж ему нос за тыкаешь, так не только нюхать невозможно, так дышать перестанешь, – Лешка взял толстовку, присел на корточки и протянул ее Лёлику, как будто спрашивая, нравится она ему или нет: «Маша! Лёлик, след! Ищи!»

Лёлик понюхал кофту. Она пропахла табаком, но сквозь этот запах он почувствовал нежный запах Машиных духов. Лёлик терпеть не мог всякий парфюм. Особенно не переносил, когда он попадал на его шерсть. Однажды к нам приехала мамина старая подруга Танька, надушенная с ног до головы. Танька, как и все мамины подруги, обожала Лёлика и долго обнималась с ним в коридоре. Потом они с мамой пошли гулять в парк, захватив с собой Лёлика. Лёлик шел по улице и чувствовал на себе косые взгляды знакомых собак. Не удивительно, стараниями Таньки от него несло, как от на душенной болонки – собачья шерсть отлично впитывает запахи. И не отмылся бы Лёлик от такого позора, если бы при вх оде в парк в кустах ему не подвернулась протухшая рыбья голова. Недолго думая, Лёлик повалился на спину и стал тщательно втирать рыбу в шерсть. Рыбий запах оказался сильнее Танькиных духов, и Лёлик продолжил прогулку довольный и счастливый. Потом, конечно, Лёлику досталось, и по приходе домой его выстирали с шампунем. Но шампунь был «нейтральный» и особо не вонял, так что Лёлик остался доволен собой, несмотря на незапланированную стирку: целых два часа, пока они гуляли в парке, встречные собаки смотрели на него с уважением и завистью.

Но Машины духи отвращения у Лёлика не вызывали. Наоборот, он отметил, что давно не видел Машу. А когда Лешка произнес ее имя, он сразу понял, что от него требуется. Лёлик неторопливо обошел гримерку, принюхиваясь то к воздуху, то к вещам, набросанным на кушетке. Но Машей нигде не пахло. Тогда Лёлик пошел к двери, бросились за ним.

К черту конспирацию, ведь мы шли за нашей ищейкой, которая, похоже, взяла след!

Лёлик шмыгнул на лестницу и подсек парня в синей спецовке и желтой бейсболке, который тянул по ступенькам тонкий кабель. Это был тот самый парень, который накричал на нас в прошлый раз. Получив удар Лёликиным упитанным боком в колено, парень попятился и чуть не упал.

– Вам что, не понятно было! А ну валите отсюда, пока целы, – лицо парня перекосила злая гримаса.

Мы уже хотели последовать его совету, но Лёлик почему-то остановился и стал тщательно обнюхивать штаны парня. Лёликин хвост слегка покачивался из стороны в сторону, но чем дольше он это нюхал, тем амплитуда движений хвоста становилась больше, а махи чаще. Мы пристыли и смотрели на Лёлика во все глаза. Вид у него был очень деловой. Вдруг Лёлик перестал обнюхивать штаны парня, поднял голову и посмотрел ему в глаза. А потом так тихонько, предупреждающе зарычал, обнажив свои беленькие и очень внушительные зубы.

– Э-э-э… Уберите собаку! – испугался парень.

Я взял Лёлика за ошейник, но он стал вырываться и продолжал рычать.

– Что здесь происходит? Почему детей не отправили в Москву? Татьяна! – Иван Ильич поднимался по лестнице и стал громко звать Татьяну, не обращая на нас внимания, как будто мы были не живые люди, а какое-то оборудование, которое забыли увезти со съемочной площадки в Москву. Но Татьяны нигде не было видно и, чертыхнувшись, режиссер скрылся наверху.

И тут Лешка совершил непростительную ошибку.

– Где Маша? – спросил он у парня, глядя ему прямо в глаза.

– Маша? Какая Маша? Не знаю я никакой Маши, и вообще, я сказал, валите, пока целы, – парень замахнулся на нас локтем, как будто хотел ударить.

– Нет, вы знаете, где Маша. – Лешка стал бледным как мел и не отводил глаз, вперившись ими в лицо парню. Лешка всегда, когда волновался, становился очень упрямым. – Лёлик вас узнал. А Лёлик никогда не ошибается!

– А пошли вы оба…

Парень не договорил, потому что я схватил Лешку за рукав, а Лёлика покрепче за ошейник, и потащил обоих вниз. Мы нырнули за спинку нашего дивана-убежища и перевели дух.

– Нет, ты видел, как он извивался! Как уж на сковородке! Это он! Точно, я чувствую! – Лешка был возбужден и говорил слишком громко.

– Погоди, так нельзя, ты чуть все не испортил. Если это не он, то сейчас нас найдут и вышлют в Москву. Если же он… нас все равно вышлют, если не хуже… Теперь он знает, что мы знаем, и попытается от нас избавиться…

Я еще хотел что-то сказать, но кто-то плюхнулся на диван, и мы замолчали, потому что спинка, отделяющая нас от сидевших, была тонкой и звукопроницаемой. Их было двое, и одним из них, мы узнали по голосу, был парень, с которым мы только что столкнулись на лестнице.

Глава 26
Бандиты раскрывают свои планы

– Ты что ж это, Костян, делаешь! – зашипел незнакомый голос. – Чуть операцию не завалил. На детей кидаешься. Это вместо того, чтобы быть незаметным, как я тебе велел!

– Ты не ори на меня! Нас запалили. Они знают, что девчонки у нас. Надо сматываться, – это был голос того самого, которого Лёлик опознал на лестнице.

Мы с Лешкой прижались ушами к спинке, стараясь не пропустить ни одного слова. Лёлик тоже прислушивался, его уши слегка шевелились. И тут – о ужас! – Лёлик тихонько начал рычать. Это было совсем тихое, незаметное рычание, почти что легкая вибрация, но я знал, что если сейчас Лёлика не одернуть, это бульканье перерастет в громкий грозный рык, и нас обнаружат и, возможно даже, убьют, и мы уже точно ничего не услышим. Я схватил Лёлика за морду двумя руками и сжал ему пасть. Лёлик, тряхнув головой, освободил морду и обиженно замолчал, громко плюхнувшись на пол. Двое на диване, похоже, ничего не заметили.

– Так… Ночи дожидаться опасно. Надо срочно перетащить девчонку в машину. Мальчишек припугнуть, чтоб дар речи потеряли. Собаку – вообще убрать! Задание понятно? – голос говорящего был твердый и начальственный.

– Ну ты, Макс, раскомандывался! Во-первых, мы даже не знаем, которая из них Денисова. И даже если, допустим, мы попробуем перетащить в машину обеих, то нас сразу засветят – народу кругом полно, одних ментов рота. Во-вторых, чем мальчишек можно припугнуть, чтобы они заткнулись? Двойкой в четверти? – Костян захихикал. – А про собаку я вообще молчу. Как ее убрать? Куда?

– М-да, – Макс задумался, – надо что-то придумать, чтобы ментов отвлечь, пока девчонок в машину перетаскивать будем. Давай, Костян, шевели мозгой, ты ж у нас пироман. Сооруди взрывчик, чтобы все тут разметало. Шуму чтобы побольше, дыма… только без особых жертв.

– Я не пироман, а пиротехник, – обиделся Костян. – Это большая разница. Пироманы – это психи, которые любят все взрывать и поджигать. А я устраиваю профессиональные взрывы. И мне за это хорошо платят!

– Ты намекаешь, что за то, что ты операцию чуть не завалил, тебе дополнительные бабки положены?

– Не намекаю, а заявляю официально. Ты сам ничего не продумал. С сопливыми девчонками не смог справиться! А на меня все вешаешь! В общем так: восемьдесят процентов или я выхожу из игры!

– Т-а-а-а-а-а-к! Забастовка, значит? Я звоню шефу. – Мы услышали, как за спинкой дивана набирают номер на мобильном.

– Ладно, не мути. Ну, погорячился, с каждым бывает. Я один хороший взрывчик знаю. Раскурочит тут все, шуму наделает, да еще и пеплом все засыплет.

– О’кей. – Макс щелкнул мобильником-раскладушкой. – Ты все готовь, а я за девчонками. За две минуты дашь мне знать. Как грохнет, я их перетащу, а ты беги к машине. Все, разбежались!

Диван чуть скрипнул, и мы поняли, что бандиты встали.

Лешка со стоном сполз на пол. У нас обоих от услышанного кружилась голова. С полминуты мы размышляли.

– Может, к Денисову подойдем? – предложил я.

– Поздно. – Лешка был спокоен, чего не сказать обо мне. – Надо действовать. Я беру на себя пиротехника. Ты с Лёликом следи за этим… Костяном, он тебя выведет на Машу. Янка, похоже, тоже где-то здесь спрятана. Все, пошли!.

Лешка выглянул из-за дивана и решительно поднялся:

– Они ушли. Быстрее, упустим!

Глава 27
Я прыгаю на капот, а Лешка становится героем

Сквозь толпу курящих людей, среди которых мелькали милицейские фуражки, мы с Лёликом стали пробираться к выходу из особняка. Я уже не прятался, потому что никто и так не обращал на нас никакого внимания, будто мы шли под мантией-невидимкой.

Пока мы прятались за диваном, наступили густые сумерки. К тому же моросил дождь, и от этого казалось еще темнее. После прокуренного помещения было приятно вдыхать сырой прохладный воздух, вкусно пахнущий осенними листьями, грибами и мокрой землей. Я стал вглядываться в темнеющую даль, но ничего разобрать было нельзя, только лес чернел густой массой метрах в ста от дома. И вдруг я заметил тонкий луч света, идущий с соседнего участка. Луч плясал сверху вниз и справа налево, как будто кто-то подавал сигнал. Внезапно с противоположной стороны вспыхнули фары, посигналили несколько раз и погасли. Я различил силуэт джипа, стоявшего у кромки леса. Кто-то подавал сигнал сидящим в машине, и я был уверен, интуиция мне подсказывала, эти люди, кем бы они ни были, имели прямое отношение к исчезновению Маши и Яны.

Мы обошли дом и приблизились к забору соседнего участка, откуда по моим расчетам подавали сигнал фонариком. Лёлик слегка потянул, намекая на то, чтобы я его отпустил, но я крепко держал его за ошейник, и он смирился. За сгнившим забором черной горой на фоне синего неба высился старый, покосившийся деревенский дом с зловещими дырками разбитых окон.

Вид у дома был заброшенный. Справа от меня в заборе было выломано несколько досок, и мы с Лёликом легко пролезли на соседний участок. Засохшая мокрая крапива доходила мне до плеч и даже лезла в лицо, но я не решался выбраться на дорожку, ведущую к крыльцу. Я отпустил Лёлика, и он, сопя и фыркая, проложил мне дорогу. Дверь скрипнула, и я замер от страха. Но внутри было тихо, и я стал пробираться вглубь. И тут я увидел свет фонаря. Он исходил откуда-то снизу, из-под пола. В тот самый миг я услышал Машин голос:

– Отпустите меня!

И тут же Янкин писк:

– Ай! Не надо, мне больно!

– А ну заткнулись, малявки. – Это был Костян. – Значит, так: кто еще хоть раз пикнет, прирежу на месте. Вот, видали?

Раздался испуганный возглас. Машин или Янкин, понять было трудно, но, похоже, Костян проиллюстрировал свои угрозы, показав пленницам нож или заточку.

Лёлик тихонько зарычал. Я схватил его обеими руками за морду:

– Лёличек, тихо, тихо, – зашептал я, вкладывая в каждое слово столько убедительности, сколько мог. – Это очень важно… понимаешь!

Лёлик все понял. Он перестал вырываться, замолк, и я разжал руки.

– А ну давайте, пошевеливайтесь, – голос Костяна звучал прерывисто злобно. – Если не будете голосить, останетесь живыми. А теперь лезьте наверх. Э… кто это вам руки развязал? Ну-ка, давайте их сюда!

Я лег на живот прямо у лестницы, за которой находился открытый люк в подвал, и через пару минут в жидком свете фонаря увидел Яну, вылезающую на поверхность. За ней появилась Маша. Руки у обеих были связаны, и, вылезая, Маша чуть не упала.

Я не знал, что делать, и плана у меня не было никакого, но что-то внутри меня сработало, и, резко вскочив, я изо всех сил прыгнул на крышку люка, захлопнув ее над головой Костяна.

Наступила кромешная темнота, Яна взвизгнула, а из подвала раздался уже приглушенный и невнятный крик, сопровождаемый сильными ударами в деревянную крышку люка:

– Немедленно откройте, соплячки! Обеим горло перережу! Слышите, пигалицы, убью!

– Кто здесь? – не обращая внимания на угрозы Костяна и судорожные всхлипывания Янки, спросила Маша и тут же была сбита с ног восторженным Лёликом.

– Это я. Давайте завалим крышку, а то он может вылезти, – обниматься и целоваться было некогда, хотя я почувствовал, что девчонки готовы броситься нам с Лёликом на шеи. Впрочем, Лёлик их опередил и уже облизал с ног до головы и Машу, и Яну.

– Да ты нам руки-то развяжи, – засмеялась Маша.

Пока я ковырялся с веревками, Костян продолжал барабанить в крышку люка, грязно ругаясь и угрожая нам всем расправой.

Мы сдвинули на люк огромный шкаф, стоявший у входа, и крики стали еще глуше.

– Пошли! – скомандовал я, и мы стали продвигаться к выходу.

На улице стало совсем темно и очень холодно, но мы ничего не чувствовали: впереди был свет, люди, спасение. Впрочем, мы все трое находились в легкой эйфории и чувствовали себя в полной безопасности.

И вдруг нас ослепил яркий белый свет. Он был такой силы, что чуть не сбил нас с ног. Я инстинктивно присел на корточки и закрыл лицо руками. Буквально в двух метрах от нас работал мотор и пахло выхлопным газом. В ту же секунду раздался хлопок: кто-то стукнул дверью машины, и перед нами вырос здоровенный парень. В свете фар он казался великаном. Ни слова не говоря, он схватил за шиворот Машу и Яну и уволок их в темноту. Снова хлопнула дверца, мотор заревел, и машина стала подавать назад. Я вскочил и, не соображая, что делаю, бросился на капот. Вообще-то я неспортивный, через «козла» на «физре» прыгаю на троечку. Но сейчас какая-то сила заставила меня взлететь на высокий капот джипа. Лёлик бешено лаял и скакал вокруг. Машина, разворачиваясь, сделала сильный рывок, пытаясь меня сбросить, но я двумя руками вцепился в щетки стеклоочистителя. Меня мотало из стороны в сторону, но я держался намертво. Вдруг машина резко остановилась, и парень выпрыгнул на землю. В руках у него блестел пистолет. На меня никто еще не нацеливал оружие, поэтому я не знал, как на самом деле это страшно.

– А ну пошел вон, щенок! – процедил парень и щелкнул затвором.

У меня от страха разжались руки, и я рухнул в мокрую траву.

Но не успел бандит впрыгнуть в свой джип – а это был тот самый джип, который второй день дежурил у кромки леса, я сразу понял, что это он, – как раздался бешеный крик. Парень скакал на одной ноге, пытаясь сбросить Лёлика, мертвой хваткой впившегося в его правую ногу. Прогремел выстрел и мое сердце остановилось: Лёлик!

Я был в шоке и поэтому не помню точно, что было дальше. Помню только, что откуда ни возьмись появилось множество огней, это были милиционеры и просто люди со съемочной площадки с мощными фонарями, направленными на джип.

Сверкнули наручники, и вот уже парень лежит животом на капоте с выкрученными наза д руками. Сознание полностью вернулось ко мне, только когда я услышал заливистый победный лай: Лёлик жив!

Дверь машины открыли, и Маша с Яной выпрыгнули с заднего сиденья.

– Папа!

– Яночка, доченька, ты в порядке? – Денисов схватил Машу и поднял ее над головой.

– Да отпустите же меня, я не ваша дочь! – Денисов в темноте перепутал Яну с Машей. Не мудрено, что бандиты не могли их отличить. Сейчас, в темноте, с измазанными глиной лицами, в одинаковых ободранных платьях девочки казались абсолютными близняшками.

– Ой, извини, пожалуйста, – Денисов бережно поставил Машу на землю и обнял Яну. Янка всхлипывала, размазывая грязь по лицу.

– Там, в доме, еще один бандит, – вот уже в третий раз повторял я, теребя за рукав милиционера, на погонах которого было больше всего звезд. Наконец до него дошло, и он, оглядев меня с головы до ног, начал допрос:

– Фамилия?

– Воронин.

– Имя?

– Павел. Послушайте, там, в доме, еще один бандит! В погребе. Мы на него шкаф поставили.

– На кого? На бандита?

– Да нет же, – я был в отчаянии от тупости человека в погонах, не сознавая, что, возможно, сам от волнения несу какую-то ахинею. – На люк. Он в погребе, а мы на люк шкаф поставили. Тяжелый.

Наконец дошло! Милиционер, уже не обращая на меня внимания, раздавал распоряжения другим людям в форме и без, и они забегали, засуетились у входа в заброшенный дом, мелькая своими фонарями.

И тут меня дернуло: я же не сказал самого главного! Я снова повис на рукаве у милиционера с погонами в звездах:

– Там еще есть один, – я махнул рукой в сторону особняка. – Он монтер, он – главный! Его Максом зовут. Лешка его должен был обезвредить…

Лешка… С тех пор, как мы расстались, прошло, наверное, не больше часа, но мне казалось, что это была вечность. Надо скорее бежать в дом, Лешке на подмогу, вдруг этот Макс его поймал и сейчас убьет…

Я поискал глазами Машу. Ее допрашивал другой милиционер, и она давала показания спокойно и четко, как будто отвечала у доски.

– Эй, парень, что у тебя там еще за бандит? – теперь уже милиционер в звездах сам взял меня за плечо.

– Скорее, надо спешить, – произнес я одними губами и бросился к дырке в заборе.

Я уже почти пролез в нее, разодрав о ржавый гвоздь толстовку, как грянул взрыв. Грохот был такой сильный, что земля немного всколыхнулась, задребезжали осыпающиеся стекла особняка, и из окон повалил черный дым.

Лешка не успел. Не смог. Он наверняка сделал все, что было в его силах, и не смог. Изо всех ног я бросился к дому.

Из вышибленных дверей валил черный дым, и выбегали люди, засыпанные пеплом. Все они сильно кашляли и держались за голову, прижав ладони к ушам. Вероятно, взрыв сильно их оглушил. На крыльце показалась Татьяна. Оказавшись на улице, она упала на колени и стала громко откашливаться. Я глубоко вздохнул, потом поднял край толстовки и натянул его себе на лицо. Так делают спасатели, когда им надо проникнуть в задымленное знание, я видел по телевизору.

– Стой, ты куда! – Татьяна схватила меня за руку.

Я вырвался и скрылся в дымном проеме.

Весь первый этаж был окутан дымом, который тут же стал разъедать глаза. Я старался не дышать глубоко, но все равно хотелось кашлять. Дым на глазах оседал, и я увидел, что комнату завалило черными хлопьями пепла. Я начал продвигаться к лестнице, шагая осторожно, чтобы не поднять ядовитые хлопья снова в воздух. И тут я увидел Лешку…

Он лежал на полу рядом с раскуроченной осветительной аппаратурой лицом вверх. Глаза его были закрыты, руки и ноги раскиданы в стороны. Его правая щека была в крови. Что-то сжалось у меня в горле, а к груди подступило такое отчаянье, будто это не Лешка лежал сейчас передо мной, а я сам.

Такого я никогда не испытывал. Не знаю, от дыма ли или от горя, но слезы ливнем хлыну ли у меня из глаз. Я рыдал громко, не стесняясь неизвестно откуда взявшихся людей. Они что-то говорили, светили Лешке в глаза крошечным фонариком, приподняв его безжизненные веки. Потом у меня в ушах долго звучала сирена «скорой помощи». Лешку положили на носилки и унесли. А я все сидел на полу и ревел. Никогда не думал, что это так больно – потерять самого близкого на свете друга.

Из оцепенения меня вывел Лёлик, ворвавшийся в особняк и вызвавший вихрь пепла. Беспрерывно чихая, Лёлик тыкался сопливым грязным носом мне в ухо, что-то требуя от меня. Я потрепал его по голове и снова разрыдался. Лёлик растерянно вилял хвостом – он не знал, что только что здесь лежал Лешка. Погибший в неравной схватке с бандитом.

Я встал и побрел к выходу. В дверях я столкнулся с Максом. Двое милиционеров вели его в наручниках к машине с решетками на окнах. Туда же на моих глазах погрузили Костяна и парня из джипа. Еще были слышны звуки сирены «скорой помощи», увозящей Лешкино безжизненное тело.

Я присел на крыльцо. Казалось, все, что происходит вокруг, – это не реальность, а какой-то тупой, бездарный, отвратительный фильм. Рядом села Маша, и мы вместе стали молчать. Она переоделась в свои джинсы, которые, несмотря на взрыв, совсем не пострадали. На ее коленях свернулся неизвестно откуда взявшийся полосатый котенок. Лёлик лежал рядом и неодобрительно следил за Машиной рукой, механически гладившей худые ребрышки.

– А ваш друг – смелый парень, – произнес молодой милиционер, закуривая. – Обезвредил самый сильный заряд. Если бы не он, дом бы разорвало на мелкие кусочки. Знаете, сколько бы людей погибло? Не меньше двадцати! Тот, что рванул, – это не взрыв, а так, детская игрушка, петарда. В помещении она дыму дает и пепла гору. Вашему другу удалось в последний момент загасить более серьезную штуку. Он бросил ее в ведро с водой, не побоялся с уже горящим фитилем в руки взять. Смелый парень. Оклемается, мы ему обязательно медаль вручим. За отвагу.

Меня как будто током дернуло.

– Он что, жив?

– Конечно, жив! Так, траванулся слегка угарным газом, но врачи говорят, жить будет.

– Это точно? К уда его повезли? – я не верил своим ушам.

– В Склиф, институт Склифосовского. Это больница такая в центре Москвы. Самая лучшая. Думаю, через пару дней навестите своего героя.