Текст книги "Отражение сна"

Поход в магазин за продуктами помог слегка остудить голову. Но перед глазами продолжали вставать люди из снов. Они загораживали реальность: задумавшись о Кураторе, Марина едва не врезалась в стенд.

Раз по-хорошему они уходить не хотят, почему бы не вышвырнуть их по-плохому? Точнее, выплеснуть – на бумагу. Чтобы совместить не очень-то приятное с более-менее полезным, Марина решила рисовать именно по старинке и для каждого сноходца выбрать подходящий ему материал: чернила, карандаши, акварель, маркеры-копики (если они ещё не засохли)…

Через пару часов настроение испортилось окончательно. Пять портретов – и ни одного портретного сходства. Да за такие каракули её бы из художки выгнали со свистом, улюлюканьем и закидыванием гипсовыми фигурками!

А ведь она столько раз видела этих сноходцев. И внешность у многих из них была колоритной, запоминающейся. Но не запомнившейся.

Ладно, Хлоя получилась сносно – правда, лишь на фоне остальных. Комплект знакомых черт никак не складывался в знакомого человека. Глаза большие и голубые? Большие и голубые, да ещё очки в массивной черепаховой оправе. Тёмная кожа, тёмные с проседью волосы, мешковатая одежда, выпуклая родинка на подбородке… Вроде все приметы на месте – а всё равно не похоже.

Портрет Хлои был словно детали паззла, которые не хотели стыковаться друг с другом. В таком случае портрет Куратора состоял из деталей паззла, костяшек домино и блоков конструктора. Его компоненты не то что не хотели соединяться – они попросту не могли это сделать.

Марина, разумеется, хотела выкинуть Куратора из головы. И он действительно выкинулся – только почему-то не из мыслей, а из памяти. О его глазах Марина помнила лишь то, что они у него были. То ли серо-голубые, то ли карие, то ли какие угодно ещё. Волосы тоже то ли светлые, то ли тёмные. Костюм? Классическая тройка; но лёгкий или тёплый, с узором или без?.. Голос она помнила чуть лучше – однако голос не нарисуешь.

В результате с бумаги на неё насмешливо глядел какой-то абстрактный денди. Он был похож на Куратора так же, как пингвин на павлина.

Не всякий художник мечтает стать живописцем и создавать шедевры. Более приземлённый и спокойный выбор – стать ремесленником. Но и ремесленнику больно падать со своей невеликой высоты – например, если однажды он поймёт, что разучился рисовать и теперь умеет только штамповать.

Марина поёжилась. Отложила портреты. И полезла в глубину ящиков за любимыми альбомами: посмотреть, что она могла когда-то, и проверить, что она могла сейчас.

Глава 5. Сны на продажу

Что подарить человеку, у которого всё есть? Раз в год этот вопрос вгрызался в мозг тем, кому повезло получить приглашение. На сей раз зубы вопроса были особенно остры: человек отмечал юбилей.

Праздник был обставлен тихо, по-домашнему: полдесятка шатров раскинулись в поле рядом с виллой. От парковки протянулась вереница личных водителей, они несли самые крупные и тяжёлые подарки.

Для подарков была отведена малая гостиная. Юбиляр собирался посмотреть их позже. Но одно подношение ему сунули-таки прямо в руки: давняя приятельница терпеть не могла поступать как все.

– Ну же, примерь! – она сияла. – Для звезды вечера – звёздный презент.

В нарочито простом футляре оказался браслет, составленный из пластинок почти не обработанного металла. Неровных, с шершавыми краями, соединённых шнурами из тонкой кожи.

Юбиляр удивлённо приподнял брови. Если он что-то подобное и носил, то в юности. Десятки лет назад.

– Это не какая-нибудь платина, это метеорит, – знакомая не спешила выкладывать все козыри сразу: она, смакуя, открывала их один за одним. – Тот же самый, из которого сделан похожий браслет для гитариста твоей любимой рок-группы.

– Для?.. – мало кто мог удивить его дважды за один день. Тем более подряд. Но она смогла. Причём удивление было приятным.

Приятельница удовлетворённо кивнула.

Легко подарить подарок, который будет дорого стоить; трудно подарить подарок, который будет дорогого стоить. Юбиляр небрежно закатал рукав шёлкового костюма и защёлкнул замок браслета. Эта побрякушка, чёрт возьми, действительно подняла ему настроение – больше, чем целая гора нарядно-безликих коробок, свёртков и чехлов, скопившихся в гостиной.

Он привык быть в центре внимания – и в свой День рождения, разумеется, ни на минуту не оставался один. Разве что в сортире. На обратном пути оттуда его перехватили: друг, с которым они конкурировали, или конкурент, с которым дружили, окликнул и протянул конверт. Ни надписей, ни рисунков – просто белая бумага.

– А вот и от меня кое-что, – друг-конкурент подмигнул. – И учти, это не шутка.

Такой конверт в таких обстоятельствах мог быть чем-то не предназначенным для чужих глаз. Юбиляр коротко кивнул и спрятал конверт за пазуху.

Праздник закончился. Разъехались приглашённые артисты, разъехались гости, даже службы кейтеринга уже отчалили. Юбиляр раздевался в своей спальне и наконец достал конверт, чтобы рассмотреть подарок.

Внутри оказалась открытка – одна из тех, которые продаются в любом магазине. Обычная пёстрая картонка. С обычными дурацкими поздравлениями… хотя нет. Типографский текст гласил: «Поздравляем! Вам подарили набор снов (5 шт.) на ваш выбор. Сегодня наш агент свяжется с вами, чтобы обсудить детали».

Кто из них двоих перебрал с выпивкой – юбиляр или друг-конкурент? Бред какой-то. Но юбиляр был достаточно опытен, чтобы не выбросить карточку с конвертом. Сделав мысленную заметку позже осмотреть те ещё раз, просканировать и, возможно, отдать своим ребятам на экспертизу, он убрал их в один из сейфов. А теперь можно было и отдохнуть.

* * *

– Вот раскадровка. Правда, сценарий не закончен, – призналась Марина.

– Давай поглядим… – Хлоя взяла у неё пачку листов.

Послушав совета главной Музы, на сей раз Марина не только записала сюжет придуманного сна, но и зарисовала. Так работать было привычнее: где не справлялись буквы, там на помощь приходили линии, штрихи, пятна.

На второй консультации Марина чувствовала себя увереннее. Ровно до тех пор, пока Хлоя не сняла очки и не начала протирать их платком; вид у неё был уж очень задумчивый.

– Что-то не так?

– Да нет, всё так, – откликнулась Хлоя. – Даже слишком так. Вымысел слишком похож на реальность.

– В смысле? То есть… кто-то реально дарит и продаёт сны? – похоже, Марина со своим сценарием изобрела велосипед, открыла Америку и разгадала секрет Полишинеля. Медаль ей за это! Из фольги. Или даже меньше, полмедали: сценарий-то недописан, история юбиляра и его подарка забуксовала, ведь Марина пока не продумала механизм «снов на заказ». Зато сноходцы, видимо, давно всё продумали и реализовали.

– Откуда бы иначе у нас был бюджет на зарплаты и стипендии? – пожала плечами Хлоя. – Есть, конечно, и меценаты, но клиентов – большинство.

– Э-э-э, я думала, Музы создают сны, чтобы донести до людей что-то важное…

– Это правда. Но не вся. Куратор, полагаю, рассказал тебе об одной части нашей работы: навевать сновидения людям с богатым воображением и творческой жилкой – такие люди неосознанно помогают нам поддерживать башню и бороться с кошмарами. Проснётся творец вдохновлённым, создаст произведение о, например, ограблении во сне или о лечении через сны, его аудитория тоже станет больше думать о снах… Однако есть и вторая часть работы Муз: показывать людям во сне то, что они хотят увидеть.

– И они за это платят?

– Охотно и щедро. Мы можем дать то, что недоступно им наяву.

– Но это же всё ненастоящее! Кто станет платить за иллюзию?

Во взгляде Хлои промелькнуло сочувственное умиление – так смотрят на ребёнка, который спрашивает, почему солнце всходит и отчего ветер дует:

– Поразительно, как часто люди платят за иллюзии – зачастую гораздо менее реальные, чем срежиссированные сны…

Марина замолчала, переваривая услышанное. Если бы её мозг мог заурчать от несварения, он бы непременно это сделал.

– А если клиенты захотят… странного?

Пронзительно-голубые глаза Хлои блеснули, как блестит выскользнувшая из ножен сталь. Но Муза не сердилась – скорее, оценивала и взвешивала. После паузы ответила:

– Если захотят неприемлемого, они не смогут нас ни заставить, ни даже найти.

– А если запомнят в лицо? Тогда смогут составить фоторобот, заплатить за розыски, – Марина вспомнила, как сама рисовала знакомых сноходцев, пускай и неудачно.

Хлоя снова помолчала. А Марина порадовалась, что бурящая сила взгляда была нематериальна: иначе в её теле уже было бы с десяток не запланированных природой отверстий.

– Об этом мы обычно говорим не на консультациях, а позже. Но ты задала правильные вопросы, и они не должны остаться без ответов. Слушай, запоминай и постарайся понять: то, что люди видят во снах, – не точное отражение яви. И оно легко стирается из памяти.

…приятно просыпаться самой, когда выспишься всласть и уже просто не хочешь валяться в постели. Неприятно просыпаться по будильнику. Но хуже всего, когда тебя «просыпают». Марина ещё о многом хотела расспросить Хлою, однако обнаружила себя в собственной кровати, уставившейся в потолок. Похоже, время некоторых уроков пока не пришло.

* * *

Возвращаться к заброшенному хобби трудно, даже если оно любимое. Особенно если оно любимое.

На работе рисование ограничено строгими рамками. Выходить за эти рамки крайне нежелательно – зато на них удобно опираться. Сразу ясно, кто чего сколько и как хочет. А если не ясно, то можно подёргать менеджера или уточнить детали у заказчика. Техзадание – проложенный маршрут: иди по стрелочкам и придёшь к цели (хотя, увы, бывают индивиды, чертящие стрелочки в противоположных направлениях или вообще завязывающие их узлом; выполнить их задание – всё равно что пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что).

Рисовать для себя значит рисовать то, что хочешь лично ты. Но понять свои желания порой сложнее, чем чужие. И никаких путеводных ограничений! Полная свобода. Полная неопределённость. Каждая линия может стать началом чего-то нового. Каждая линия может стать ошибкой.

Бывает и третий вариант: рисовать то, что хочешь и что пригодится для работы. Два в одном. Двойная сложность. Именно этого, похоже, ждала от неё Хлоя. История про сны на продажу далась Марине легче, чем история про фармакологического «супермена», и всё же результат получился не таким, как хотелось. Не хватало ёмкости, когда каждая линия, каждый штрих дополняют атмосферу, лучше раскрывают персонажей. Не хватало лёгкости, когда история будто рассказывается сама собой. Той лёгкости, которая свойственна снам: они могут быть какими угодно странными, нелогичными, нелепыми, но они текут свободным потоком, запросто смешиваются, переключаются. А не вышагивают по линейке, чеканя шаг и панически боясь оступиться.

Марина мрачно смотрела на открытый файл. Файл смотрел на неё в ответ, абсолютно пустой и безликий. У него даже названия не было. Что ж, можно начать хотя бы с этого. Марина открыла меню сохранения и вбила туда первое, что пришло на ум, – «СФиЧ».

«Смайт Фортсмайт и Чарамушта» – книга, про которую Марина узнала буквально час назад. И которую выбрала наобум: открыла в электронной библиотеке раздел фэнтези, открыла новинки в этом жанре и стала листать список в поисках того, за что зацепится взгляд. В обложки и в имена авторов принципиально не всматривалась – только в названия книг. Как это часто бывает, взгляд зацепился за несоответствие: уж очень контрастными показались имена героев (если это вообще были имена).

Книга понадобилась Марине для квеста, который она придумала сама себе. Целью квеста была разминка фантазии и внимательности: нарисовать титульных персонажей, не читая книгу, затем нарисовать их же после абзаца-другого их описания – и наконец, нарисовать их после прочтения всей книги.

Первый этап был самым сложным – зато и самым свободным. Кем могли бы быть герои с такими именами?.. Не факт даже, что они были людьми. Чем дальше, тем больше сомнений. А сомнения – невидимые кандалы, от которых опускаются руки.

Выходит, чтобы получить удовольствие, надо приложить усилие. Парадокс какой-то. Впрочем, как и многое другое в этой жизни.

Она никому эти рисунки не покажет. Никто о них не узнает, не будет оценивать и комментировать. Единственный возможный критик – у неё в голове; а ему пора бы заткнуться, хоть ненадолго.

Марина глубоко вдохнула, отложила в сторону смартфон, чтобы снова не сбежать в чтение блогов или просмотр видеороликов, и взялась за электронное перо.

Смайт Фортсмайт у неё получился классическим британским джентльменом – почему-то больше похожим на Куратора, чем недавний портрет этого самого Куратора. Разве что в чопорном Смайте не было той неуловимой Кураторской искры, насмешливой чертовщинки, мелькавшей в глазах и уголках рта, всегда готового к улыбке.

С Чарамуштой было сложнее. Наверное, это кто-то маленький – то ли по возрасту, то ли по росту. И уж точно не похожий на британского джентльмена. Может быть, служанка-индианка? Или гадалка-цыганка?.. В итоге получилась смуглая черноволосая воровка; на её одежде искрой сиял диковинный медальон.

Что ж, теперь можно было открыть книгу и узнать, насколько Марина промахнулась.

…как оказалось, она промахнулась во всём. Ни одного попадания! Тоже по-своему выдающийся результат, на самом деле. Стопроцентный, пусть и со знаком «минус».

Для начала, Смайт оказалась женщиной, а Чарамушта – мужчиной (хотя один из персонажей уже успел заподозрить в Чарамуште не то оборотня, не то колдуна, так что насчёт пола сохранялась некая неопределённость).

Смайт из рыцарского рода Фортсмайтов была телохранительницей молодого господина, не чопорной, а хладнокровной и сосредоточенной, в любой момент готовой броситься наперерез угрозе, пусть даже ценой своей жизни. Волосы у неё были короткими, но опять же не как у джентльмена: разделённые на прямой пробор, свободно свисавшие вдоль лица. Про её фигуру автор пока сказал только, что Смайт была «статной»; но и этого было достаточно, чтобы в воображении Марины появилась высокая, широкоплечая дева-рыцарь, в лёгких доспехах и с мечом у бедра, слегка хмурящаяся, цепким взглядом сканирующая окружение. Теперь нарисовать её было гораздо проще.

Чарамушта был настолько же противоположен Смайт, насколько его имя было противоположно её имени. Без роду без племени – или, по крайней мере, без желания о них рассказывать. Без профессии: когда его спросили о его ремесле, он с безмятежной улыбкой назвался бродягой-бездельником. Появился из ниоткуда – и как раз когда молодой господин попал в затруднительное положение. Парой слов мудрого совета справился там, где оказались бессильны острые мечи и золотые монеты. В благодарность молодой господин немедленно назначил Чарамушту своим советником – к неудовольствию других советников и двойному неудовольствию Смайт. Понять неприязнь телохранительницы было легко: Чарамушта действительно и вёл себя, и выглядел подозрительно. Бродяга – но не в обносках и без сумы с пожитками (при нём вообще не было никаких личных вещей!); с кожей, поцелованной солнцем, и выцветшими на свету волосами – хотя в холодной стране, где находились владения молодого господина, почти каждый день был пасмурным; абсолютно спокойный, даже когда ему пригрозили снять голову с плеч.

Словом, книга ещё только началась, а уже было понятно, почему она называлась именно так. Молодой господин был тем, из-за кого закрутился сюжет, и тем (единственным), что объединяло Смайт и Чарамушту. Смайт оставалась в тени молодого господина; Чарамушта мерцал – то оказывался в центре внимания, то отступал в тень. В третьей главе Чарамушта вообще пропал: испарился из запертой (по настоянию Смайт) комнаты, не нашёлся ни в других помещениях, ни в саду. В четвёртой главе на его поиски окончательно плюнули и занялись более важной проблемой – расследованием диверсии. Но было ясно как день, что Чарамушта ещё появится, – вопрос лишь в том, как. И Марине было по-настоящему любопытно узнать ответ.

Начать было сложнее, чем продолжить. Первые два рисунка шли через силу, первые главы – через скепсис: Марина не ждала от книги ничего выдающегося, привычно искала недостатки, а не достоинства. Но незаметно для самой себя втянулась, нашла в вымышленном мире что-то близкое и знакомое. Даже нарисовала два внеплановых портрета – очень уж хотелось не только прочесть, но и посмотреть, как герои выглядели на карнавале. Единственной сложностью с этими портретами было то, чтобы оторваться ради них от чтения: в сюжете как раз появился намёк на магический заговор…

За целый день Марина не сделала ничего полезного ни для своей компании, ни для заказчиков, ни для сноходцев. Весь выходной потратила на себя – и на Смайт с Чарамуштой. И, к собственному удивлению, ничуть об этом не пожалела. Хотя она нарисовала восемь иллюстраций (пусть и не полноценных, а так, быстрых набросков), под вечер она чувствовала себя бодрее, чем с утра.

Теперь важно было не расплескать эту бодрость, не упустить вновь пойманное за хвост вдохновение.

* * *

Странно было покупать себе мороженое на деньги, которые кто-то заплатил за такой эфемерный товар, как сон. Ещё страннее было получать стипендию за то, что спишь. Но раз уж Куратор настаивал…

На самом деле, он это даже объяснил. Хотя ясности в его словах привычно было меньше, чем тумана. Мол, сноходцам было важно не утонуть в мире снов, потому они держались за мир яви якорями официальной работы, социальной жизни, родственных уз. А раз за работу наяву полагалась зарплата, то и за работу во сне – тоже. Причём не прыгучими овцами или расписными зонтами, а деньгами. Небольшими, но на оплату счетов и еды хватило бы.

Единственным условием было завести для такой платы отдельную карту, не важно какого банка. Марина завела. И испытала сложные эмоции, когда на карту впервые пришла стипендия: будто сон прорвался в явь.

Оплата по карте прошла. Купленное мороженное тоже оказалось вполне реальным – оно не торопилось во что-нибудь превратиться или испариться. Разве что растаять, но такова уж была его натура.

Поначалу, получив предложение о работе во сне, Марина колебалась. Во-первых, трудно было поверить. Во-вторых, не хотелось быть как какой-нибудь вымышленный персонаж, который днём рулит корпорацией, ночью борется с преступностью, а отдохнуть, видимо, успевает за время переодевания из одного костюма в другой. В-третьих, ещё меньше хотелось уйти с нормальной работы на не совсем нормальную. Впрочем, для подстраховки у Марины имелась «подушка безопасности» – лежавшая в банке заначка; да и кое-какое роялти капало… Но в итоге делать выбор «или одно, или другое» не пришлось: сноходческие обязанности без особых проблем встроились в график, будто очередная подработка. Даже отдых не пострадал: до или после (кому как было удобнее) странствий по чужим снам сноходцы расслаблялись в собственных. Там они отпускали контроль и из укротителей снов превращались обратно в зрителей.

Приятный бонус: абсолютно пропала бессонница. Если раньше Марина могла засидеться глубоко за полночь, а потом ещё час ворочаться в попытках уснуть, то теперь её глаза начинали слипаться вскоре после наступления темноты, и она проваливалась в сон, едва её голова касалась подушки.

Словом, всё оказалось лучше, чем можно было предположить. Если бы не один большой и смертельно опасный минус – кошмары.

Глава 6. Ловушка

Тишину нарушил голос Пелагеи. Морская свинка – это вам не обычная свинья, она не хрюкает, а урчаще поскрипывает: звук такой, будто кто-то трёт мокрым пальцем по стеклу. К этому звуку можно привыкнуть, его можно даже считать приятным. Однако на сей раз он звучал тревожно.

Марина подняла голову от планшета и удивлённо прислушалась. Обычно Пелагея вела себя как пушистое брёвнышко, округлое, малоподвижное и безмолвное. Но сейчас в морской свинке словно включилась сигнализация. Марина перевела взгляд на окно. Чёрт, уже закат! Она заработалась и совсем забыла, что скоро выползут твари.

Ну же, быстрее, да где же?.. А, вот!

Марина схватила полоски бумаги и метнулась к окнам, к дверям, к шкафам – на каждую дверь и дверцу нужно было наклеить по бумажке. Отогнать тварей такие обереги не могли – разве что чуть-чуть замедлить… но главное, они давали знать, откуда придёт угроза.

Мрак ночи проглотил последние лучи солнца. Марина задёрнула шторы, выключила свет, вытащила клетку с Пелагеей на середину комнаты и сама уселась рядом, прямо на пол, шёпотом успокаивая зверька и чутко прислушиваясь к любым звукам снаружи.

Скрип. Скрип. Скрип.

Проклятье! Похоже, ей не повезло. Сегодня твари пришли в её дом.

Скрип. Скрип. Скрип.

Совсем рядом, на её этаже.

Скрип. Скрип. Тишина.

Фуф, неужели пронесло?

Тишина. Треск – кто-то разрывал бумагу, соединявшую дверь с дверным косяком. Или разрезал когтём. Медленно-медленно.

Бежать было некуда. Звать некого. Оставалось только сжаться, замереть – и ни в коем случае не смотреть.

Бумага порвалась. Дверь квартиры дрогнула и открылась. Тварь, шумно принюхиваясь, замерла на пороге. Вдох. Выдох. Вдох. Когти лязгнули, сочленения скрипнули. Тварь проникла в прихожую.

Пелагея уже не пищала – она заверещала, выпучив глазки-бусинки и уставившись на что-то за спиной Марины. В её глазках Марина увидела отражение своей смерти.

Нельзя оборачиваться. Если обернуться, то увидишь самый страшный ужас, какой только есть на свете. Ужас, для которого нет слов, есть только крики, стоны, вой. Не шевелиться. Не дышать.

Пелагея захлебнулась визгом. И Марина очнулась от оцепенения: сквозь всепоглощающий страх пробилось желание помочь, защитить. Когда спасаешь кого-то близкого, забываешь о себе.

С лязгом отскочила дверца клетки, Марина схватила дрожащий меховой комочек, прижала к себе и метнулась прочь, к окну. В последней надежде на непонятно что отдёрнула штору – и отшатнулась: с улицы глядело бледное лицо. Его губы зашевелились – оно пыталось что-то ей сказать, но сквозь стекло до Марины не долетало ни звука. Бледный некто глянул ей за плечо, вздрогнул и стал подпрыгивать, пытаясь дотянуться до… форточки? Форточки!

Не важно, почему ей самой не пришло это в голову. Не важно, кем или чем был бледный некто. Важно, что сейчас появился хотя бы шанс на спасение, и Марина не собиралась его упускать.

Она не то что вскочила – она взлетела на подоконник. Правой рукой по-прежнему бережно прижимала себе морскую свинку. Левой распахнула форточку.

Тварь, прежде угрожающе медлительная, вальяжно игравшая со своей жертвой, напряглась. Хлестнул по стене хвост. Раздалось хриплое шипение. Когтистая лапа, становившаяся всё длиннее и длиннее, потянулась к Марине – Марина этого не видела, но буквально спиной чувствовала. Колыхнулся позади воздух, щёлкнул очередной удлинивший лапу сустав – а что было дальше, Марина не запомнила. Словно монтажёр вырезал десяток-другой кадров из ленты событий и сделал склейку. Вот Марина ещё на подоконнике – а вот она уже вываливается из форточки и падает вниз. И её хватает бледный некто.

Падение получилось недолгим – строительная люлька висела прямо под окном. Люльку эту Марина хорошо помнила: из-за капремонта рабочие который день катались в ней вверх-вниз, отмывая стены, с грохотом отдирая старые металлические листы и с не меньшим шумом прикручивая новые. Дополняло шум назойливое радио, которое ремонтники слушали на полную громкость. Впрочем, была от радио и польза: как СМС-ки от МЧС предвещают погодные неприятности, так нараставшие звуки попсы предвещали очередной проезд рабочих мимо окон. Это давало запас времени, чтобы задёрнуть шторы или сбежать на кухню.

Ремонтный шум обычно начинался часов в девять утра и оканчивался где-то в районе обеда. Что мешало начинать его где-то в районе обеда и оканчивать через те же несколько часов ранним вечером – неизвестно. Вся бодяга с капремонтом изрядно действовала на нервы, мешала сосредоточиться, омрачала самые напряжённые часы работы. Но сейчас Марина была готова расцеловать каждого ремонтника в оранжевую каску и испечь им пирожков к перекуру.

Впрочем, поймавший её некто был без каски. Да и вообще ничем на ремонтника не походил. К тому же по ночам люльку всегда опускали вниз, а сейчас она оказалась на немалой высоте…

Некто дёрнул Марину на себя, оттащил в самый дальний угол люльки. Там, где Марина стояла мгновение назад, сверкнули когти. Тварь просунула лапу в форточку и старалась дотянуться до ускользнувшей добычи. Одного загребающего маха хватило бы, чтобы снести Марине голову.

– Давай, просыпайся! – бледный некто панически встряхнул её за плечи. – Вали отсюда!

Секунда понадобилась на то, чтобы осознать, чего от неё хотят. Ещё несколько секунд – на то, чтобы с ужасом понять: она не могла проснуться.

– Просыпайся же, дурёха!

– Да не могу я! – её захлестнуло отчаяние.

Некто пошатнулся; по нему прошла рябь, как по голограмме. Ему тоже было очень страшно.

– Тогда зови того, кто может! На помощь зови, ну!

Тьму отчаяния прорезал луч надежды. Марина вспомнила. И закричала – одновременно вслух и мысленно, изо всех сил, надсаживая лёгкие, срывая голос.

Где-то высоко в небе вспыхнула звезда. И тут же сорвалась вниз, упала – прямо на ветви росшего рядом дерева. Она услышала. Она пришла.

Первый выстрел Яны снёс монстру его чудовищную лапу: та полетела к земле, извиваясь в судорогах и рассыпаясь чёрным песком. Второй выстрел был направлен в Марину.

* * *

Всё пропахло кофе. У всего был привкус кофе. Марина пила кофейный сок, ела кофейные котлеты, одевалась в кофейную одежду и любовалась кофейными закатами. Рассветы тоже были кофейными – даже более концентрированными. Марина больше не спала.

Сначала это было легко: одна мысль о пережитом ночном кошмаре давала такой заряд бодрости, что можно было бы пробежать полсотни кругов около дома на одном дыхании. Возможно, под аккомпанемент собственных воплей.

На третье утро пришлось надевать тёмные очки, чтобы при рабочем видеосозвоне не пугать людей лицевым пейзажем «Предгрозовой вечер» – красными глазами, утопавшими в лиловых мешках. На третий вечер Марина поняла, что неясная тихая музыка слышится не от соседей, а из головы. Стоило чуть-чуть расслабиться, взяв на руки Пелагею (какое счастье, что в кошмарной ловушке была не сама морская свинка, а только воспоминание о ней! Но чувство вины перед питомицей всё равно царапало душу) и бережно поглаживая рыжий мех, как зрение и сознание расплывались, а уши наполнялись шумом, будто к каждому из них была прижата морская раковина. Если прикрыть глаза, шум начинал складываться в неясную мелодию.

Поймав себя на попытке водить по планшету расчёской и едва не упав в обморок по пути в ванную, Марина поняла, что дальше так продолжаться не могло. Либо в сон, какие бы ужасы там ни притаились, либо в больницу.

Ужасы могли быть самыми разными, вот что скверно. Что за кошмар, вторгшийся в её сон и не выпускавший её оттуда? Что за выстрел в грудь от Яны – той самой Яны, Патрульной и наставницы, которую Марина отчаянно звала и которая пришла на зов? Что за бледный некто, в конце концов? Друг он или враг? В этот раз он помог. Но Марина вспомнила его, она уже встречала его раньше, во сне с раненым сноходцем. Человек (человек ли?) в мешковатой толстовке, он склонялся над раненым, и с его рук капала кровь.

Однако, как выяснилось, был и четвёртый ужас. Про него она даже не думала – а зря. Провалившись наконец в сон и сразу юркнув оттуда в башню, Марина устало плюхнулась в своё кресло. В кресле напротив сидел Куратор. Как всегда, идеальный костюм, идеальная осанка, одна нога с небрежным изяществом закинута на другую. Но ни намёка на привычную улыбку или хотя бы язвительную усмешку – Куратор был серьёзен как никогда. От этого стало крайне не по себе. Комната, всё ещё слегка напоминавшая аквариум, хоть уже и без пушистых рыб, грозила покрыться льдом.

Куратор ничего не говорил. Марина, в свою очередь, не решалась открыть рот. Затопившее комнату молчание было каким угодно, только не уютным.

– …На сей раз я задолжал вам не только пояснения, но и извинения, – тишина треснула и рассыпалась.

– А? – на большее Марины не хватило.

Куратор поморщился, как от зубной боли. Ни разу прежде он не был таким мрачным. Даже его клетчатый костюм был темнее обычного. Даже волосы… Или просто в комнате не хватало света?

– Обстоятельства, при которых на вас напал кошмар, далеки от ординарных. Как правило, кошмары не рискуют проникать в сны наших сотрудников. Большинство кошмаров банально неспособны это сделать! Но этот… – Куратор покачал головой. – Дело могло принять самый скверный оборот.

– Это какой же? – если раньше Марине казалось, что она слишком перепугалась, то теперь возникло подозрение, что она боялась недостаточно.

– Ваша гибель и прорыв кошмара в мир яви, – просто ответил Куратор.

Слова-то были простыми. Но не просто было их понять. И ещё сложнее – принять.

– Кошмары… могут выходить из снов? – Марина представила, что всё пережитое той ночью происходит наяву. В мире, из которого нельзя проснуться. В мире, где никто не спасёт.

– Вурдалаки, оборотни, вендиго, ракшасы и прочая, и прочая – все они когда-то были ночными кошмарами. По крайней мере, большинство из них, – поправился Куратор. – Если кошмар достаточно матёр и силён – он будет искать путь за пределы мира снов. Мы им противостоим, но не всегда успешно, к сожалению. Хуже того, в последнее время ситуация дестабилизировалась: прорывы и похищения участились.

Марина помолчала. Потом помолчала ещё немножко. А потом взорвалась:

– Зачем тогда этот выродок издевался, почему не напал сразу?!

– Подкреплялся, – пояснил Куратор таким будничным тоном, словно у него спросили прогноз погоды.

– Подкре… что?

– Питался вашим страхом. Подготавливал почву для прорыва. Проверял свои силы, возможно… Если так, то он довольно смышлён. Но как и все молодые кошмары, слишком жаден.

– Вы бы на его месте напали сразу? – Марине почему-то стало очень весело, она едва сдерживалась.

– На его месте – да.

Этот ответ стал последней каплей. Марина услышала дребезжащий смех – и не сразу поняла, что он её собственный. Что её плечи трясутся. Что по её щекам и широко растянутой улыбке стекают слёзы.

Куратор спокойно ждал. Не отворачивался, но и не смотрел прямо: его взгляд не цеплялся за неё, не обжигал. Ни одного слова утешения, ни одной попытки успокоить. Марина была ему за это благодарна.

Когда-нибудь стихает даже проливной дождь. После него воздух кажется свежее и чище, а сквозь тучи вновь пробивается солнечный свет. Слёзы смыли страх, горечь, безысходность; Марина почувствовала, что впервые за последние дни снова может нормально дышать.