Текст книги "Найденная дважды/Дай мне руку, малыш"

– Разрешаю, – Саша засмеялась, и поторопилась вытереть с лица, все-таки процедившиеся из глаз слезы. – Только подождите немножко, я сейчас. – Сказав это, она исчезла за калиткой. А через минуту вернулась с большим куском торта и горкой конфет, сложенными на газету. – Это вам за то, что вы больше не злой дух.

– Больше не злой дух?!– мужчина пожал плечами и, взяв гостинец, вернулся в машину. – Спасибо, девочка с именем мальчика, – сказал он на прощание, помахал всем детям рукой и уехал.

– А что мы теперь будем делать? – полюбопытствовала одна из девочек. – Только чтобы нас больше не арестовывали.

– Теперь мы пойдем чай пить, а за это не арестовывают, – успокоила Саша подружку. – Отряхайтесь скорее, а-то мама уже звала. А снег в дом носить нельзя – мама сказала, что его лучше оставлять на улице, а-то он весь кончится, если все, как мы, его домой забирать станут.

глава восьмая

Папка…, папка…

– Мам, а почему папки еще нет? – спросила Саша, выходя из-за стола. – Мы же его ждем-ждем.

– Наверное, он тебе подарок выбирает, – улыбнулась мама, – это ведь не простое дело, правда? Но я уверена, что он придет с минуты на минуту. А пока, бегите в зал, поиграйте там.

– Хорошо! – Саша рванулась к комнате, позвав за собой всех своих гостей, но Надежда окликнула ее.

– И что это вообще, за папка такая, а? – покачав головой, произнесла она. – Папка бывает для бумаг.

– А папа для нас?

– А папа – для вас.

– А мне папка тоже нравится, – Саша засмеялась. – Но мы – не бумаги.

– Ну, конечно. Да, ладно, иди, развлекай гостей, пока «папка для бумаг» не явилась и не отругала тебя за то, что в доме не слышно веселья.

Выслушав мамино наставление, Саша приложила все усилия, чтобы веселье было слышно не только в доме, но и далеко за его пределами.

– А я знаю, как можно научиться летать, – сказала она остальным детям.

– Что, правда? Как? Ну, как, а? – заинтересовались гости.

– Нужно вытянуть руки в разные стороны. Вот так, – Саша вытянула руки. – А потом нужно кружиться. Все быстрее и быстрее, и быстрее.

– Ага, я дома всегда кружусь, но никогда не летала, – замотала головой одна из гостий.

– А ты, наверное, о чем-то думала, – не стала сдаваться хозяйка.

– А что?

– А думать ни о чем нельзя. Ну, только о небе можно, и все. Если хоть разочек, хоть чуть-чуть о чем-то другом подумаешь, пока кружишься, то не взлетишь. Точно-точно говорю.

– А я могу ни о чем, ни о чем не думать, – похвастался соседский мальчик.

– Ну и что! ну и что! я тоже могу! – прокричал другой мальчик.

– А давайте попробуем, – предложили девочки. – Тогда увидим, кто умеет думать ни о чем.

– Вставайте все, и не забудьте закрыть глаза. А когда я скажу: «три, четыре» – крутитесь, – проговорила Саша. И, дождавшись, когда все займут удобные позиции, отдала команду: – Три, четыре, – начали!

В несколько мгновений, комната превратилась в нечто очень напоминающее пчелиный улей. Дети не только быстро кружились, раскинув руки в стороны, но еще и старательно жужжали, пытаясь тем самым помочь себе ни о чем не задумываться. Скоро им начало казаться, что кружатся они уже не сами, и что с каждым новым оборотом, ноги их все больше и больше отрываются от земли. Было одновременно и очень легко и как-то странно – жужжание, наполнившее комнату, создавало особую атмосферу; в темноте, распростершейся вокруг, что-то мелькало, а в голове постукивало.

Услышав топот и легкие удары, доносящиеся из сеней, Саша резко остановилась и тут же упала, остальные дети повалились на пол следом за ней.

– Ой, дом как крутится, – вертя головами, сказали девочки.

– И качается. Все качается, – добавили мальчики. – Держитесь за палас, а-то сейчас покатимся куда-нибудь и во что-нибудь врежемся.

– Очень сильно все качается, – согласилась именинница, и с трудом смогла остановить свой взгляд на двери, в которую только что вошел ее отец. – А папка пришел! Папка пришел! И он тоже качается. Мама, подержи папу, а-то он упадет, – Саша постаралась подняться, но ни ноги, ни руки, не желали ей подчиняться.

Надежда, суетившаяся у стола, хотела посмеяться над словами дочери, но повернувшись к мужу, на несколько мгновений словно остолбенела, – Вадим и в самом деле покачивался.

– Ты что, снова позволил себя напоить? – спросила она строгим голосом.

– Ну, сегодня же у нас праздник, – Вадим очень старательно улыбнулся. – Не ругай меня, лучше помоги разуться. Мне нужно дочку поздравить.

– И это в таком-то виде ты ее поздравлять собрался? И что потом ее гости своим родителям о тебе скажут?

– Ничего, их родители тоже выпивают. – Вадим закашлялся, и на его лице отразилось сильное напряжение.

– Андрей! – Надежда позвала старшего сына. – Иди, отца раздевай, он сам не в состоянии.

– Иду, мам, – не заставляя себя ждать, Андрей тут же появился в кухне и, сразу же сообразив, что отец вот-вот упадет, подбежав к порогу, подхватил его.

– У тебя сын вон взрослый уже какой. И чему ты его учишь, а? – оставив свои дела, Надежда принялась вытирать руки о фартук. – Пока не проспишься, – никаких тебе поздравлений, и …

– Мам, – встревоженный голос Андрея заставил женщину замолчать, – от него же совсем не пахнет.

– Да ты не нюхай меня…, а в комнату вед-веди, – с трудом связывая слова, но по-прежнему, улыбаясь пьяной улыбкой, пробормотал Вадим.

– Как это не пахнет? – окинув мужа изучающим взглядом, женщина побледнела. – Андрюшенька, давай его в комнату отнесем, на кровать, а?

– Давай, мам, – до боли прикусив губу, парнишка собрался с силами. В памяти его вдруг всплыли фрагменты той ночи, когда отец принес в дом крошечную Сашку. И он ощутил внутри себя то же самое щемящее чувство, что испытывал тогда, когда, уложив Настю и Максима в их кроватку, ждал, пока отец позовет его, чтобы он смог разделить с родителями все тяготы страшных часов. Это было ровно семь лет назад. И вот сейчас – то же понимание, то же осознание чего-то неизбежного, чего-то страшного.

– Андрюшка, а папа что, тоже кружился? – Сашин голос будто ударил Андрею в висок.

– Наверное, – крикнул старший брат уже из родительской комнатки и, положив отцовские ноги в более удобное положение, задернул шторину. – Он очень устал. Ему отдохнуть нужно. Не шумите больше, ладно?

– Ладно, – отозвалась Саша, не решаясь пересечь кухню, – мы потом еще повеселимся, когда папка встанет. – Обернувшись к друзьям, она приложила пальчик к губам и шикнула. – Все, папа спит, теперь играем в молчанки. Кто проиграет, тому не дадим больше конфет.

Угукнув, все сделали вид, что закрыли рты на замочки и, рассевшись на креслах и диване, принялись старательно молчать, дуя щечки и время от времени бросая косые взгляды на других игроков в надежде, что кто-нибудь из них заговорит первым, чтобы подарить остальным возможность почесать язычками до начала следующей игры.

Тишина разбрелась по всему дому, и забралась даже в маленькую комнатку, где на той же кровати, что семь лет назад занимала Надежда, в ожидании помощи, сейчас лежал Вадим. Только тихий шепот женщины и парнишки немного теснил ее.

– Я к дяде Антону, – Андрей положил руку на плечо матери, опустившейся на колени у головы мужа, глаза которого то открывались, и обводили комнату мутным взглядом, то закрывались, скрывая под веками боль. – Ты только не волнуйся. Все будет хорошо.

– Я знаю, сынок, знаю, – слеза, скатившись с бледной щеки женщины, упала на наскоро забинтованную рану Вадима. – Но ты поспеши, ладно?

– Я мигом, мам. Одна нога здесь, другая – там. Я туда и обратно. Ты не плачь, а-то ребятишек напугаешь.

– Не буду, – сжав ладонь сына, Надежда кивнула. – Я уже успокоилась. Иди, иди.

Стараясь не привлекать к себе внимание детей, Андрей неторопливо пересек кухню. Накинув пальто, он схватил с полки шапку, и вышел в сени. Здесь уже осторожность и ложное спокойствие были не к чему, потому обулся он очень быстро. Выскочив из дома, паренек преодолел двор и, выбежав за ворота, помчался по тропинке, ведущей к жилищу одного из папиных знакомых, так быстро, как только мог.

– Ты чего нос повесила? В доме праздник, а ты раскисать вздумала. – Вадим, собрав все силы, слегка приподнялся на подушке. – Давай именинницу ко мне веди, только одеялом меня накрой, чтобы она не сообразила.

– Какая тебе сейчас именинница?! – Надежда достала платочек из большого кармана фартука и высморкалась. – Лежи, давай, отдыхай, и не разговаривай – нельзя тебе.

– Не-ет, я должен подарок ей отдать. Они на зарплату мою позарились, все до копеечки выгребли, а подарок я им отнять у меня не позволил. – Вадим крепче сжал в руке маленький цветной кулечек. – Ишь, чего захотели – лишить моих детей радости. Да, не реви ты, деньги – дело наживное. П-пустяки. Зови дочь, говорю! Позд-дравлять ее буду.

– Сейчас, сейчас позову. – Высморкавшись вторично, Надежда старательно вытерла слезы и, натянув на лицо улыбку, отправилась в зал. – Ну, все, поиграли, и довольно на сегодня, – сказала она, не обратив ни малейшего внимания на устроенный в комнате кавардак. – Разбегайтесь по домам. Там на столе конфеты и пирожные лежат – возьмите, сколько хотите, – родителей угостите. А у нас отец устал сегодня очень, ему поспать нужно.

– А балабан? А балабан? Папка обещал балабан на пузике, – захныкала маленькая Маша. Она помнила, что уходя на работу, Вадим пообещал ей, что, как вернется, усадит ее себе на живот и она сможет поиграть на нем в барабан – это ведь была ее любимая игра.

– Барабан завтра будет. Папа очень устал.

– Очень-очень?

– Да.

– Очень-очень-очень?

– Даже еще больше «очень», – Надежда на несколько секунд отвернулась, сделав вид, что хочет глянуть в кухонное окно, – по ее щекам опять покатились непрошенные слезы. – Саша, а ты пойди к отцу. Он с тобой перед сном поговорить хотел. У него для тебя что-то есть, – обратилась она уже к имениннице. – Только болтай с ним поменьше. Он, кажется, приболел немножко.

– А потом я Алешу провожу, ладно? – Саша бросила взгляд на своего друга. – Ты пока не уходи, жди меня.

– Нет, – мама отрицательно помотала головой. – Алеша пойдет домой с остальными ребятами. Прощайся.

– Это папа сказал, да?

– Да, папа.

– Тогда, всем пока! – Махнув рукой друзьям и подружкам, Саша перешагнула через порог и снова обернулась к Алеше. – Мы с тобой потом в школе встретимся. Ты смотри, не заболей. И дедушке конфет побольше возьми, ага?

– Ага. – Алеша улыбнулся и вместе с другими детьми побежал к кухонному столу.

Подойдя к родительской комнате, Саша нырнула за шторку и, увидев отца, кинулась ему на грудь.

– А! осторож-жно! – почувствовав боль, Водим не смог сдержать крик.

– Что с тобой, пап? – не спрашивая разрешения, девочка откинула одеяло, прячущее под собой страшную тайну, и ахнула: – Это бандиты, да?

– Да какие там бандиты, – отец засмеялся. – Ну, царапинку посадили, подумаешь. Даже похвастаться нечем.

– А тебе очень больно было, когда они тебя обижали, да?

– Ну, чуточку только.

– А это были пираты? Или те разбойники, которые с большой дороги?

– П-пожалуй те, что с большой дороги.

– Папка-папка, – Саша как взрослая покачала головой. – Зря мы все-таки тогда с Алешей машину летучую не доделали. Я бы тебе ее дала. Она бы высоко-высоко летала. Ты бы в нее сел и улетел от бандитов.

– Ну, вот, еще одна нюни распустила, – увидев слезы дочери, мужчина фыркнул. – Только бабьего нытья мне здесь не хватало. Весь праздник хотите испортить, да? А что вы машину тогда не доделали, так это я виноват, я же у вас колесо с зеркалом забрал. А…, а какая может быть машина без таких важных деталей? Лучше вот посмотри, что я тебе принес. Даже разбойники с большой дороги не смогли отнять у меня подарок, который я купил для тебя. Хотя они очень хотели его получить.

– Ой, что это?! – приняв из руки отца кулечек и сверток, Саша принялась торопливо их разворачивать. В кулечке оказалась маленькая четырехугольная шкатулочка, обшитая зеленым бархатом, и украшенная маленькой брошью с синим камнем. В шкатулочке лежала серебряная цепочка. – Ой, папка! Она драгоценная, как ты и обещал? Как у принцессы, да?

– Как у принцессы, – прослезившись от умиления и грусти, кивнул отец. – Ты ведь и есть принцесса. У тебя ведь и дворец, и богатства разные есть, и сады, и пруды с лебедями белыми и черными, – только все это в твоей головке, в мире твоей фантазии. А вот цепочку драгоценную я оттуда достал, чтобы глядя на нее, ты всегда помнила о моей любви. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, верно?

– Знаю, – Саша несколько раз шмыгнула носом. – А ты умрешь, да?

– Я…, я не знаю, – встретившись с дочерью взглядом, мужчина вдруг понял, что больше не в силах ее обманывать. Ему показалось, что она все понимает и не простит его за нечестность. Сейчас эта маленькая фантазерка, обожающая блуждать по своему прекрасному миру, хотела узнать правду, как бы горька она ни была. – Возможно. Но я хочу, чтобы ты знала, как я люблю тебя.

– П-папка-папка, – Саша прижалась к отцовской щеке и по его шероховатой коже потекли теплые детские слезы. – Ты лучше Насте и Максиму скажи, что ты их любишь. А еще Маше, и Андрюше тоже скажи.

– Они итак это знают, дочка, они знают. – Вадим с трудом проглотил ком вставший у него в горле. – А ты можешь забыть.

– Нет, пап, я не забуду. Никогда-никогда не забуду. Хочешь, я тебе даже поклянусь?

– Нет, не хочу. Не надо клясться. Я знаю, что ты хочешь помнить. Но…, но, может быть, придет время, когда тебе станет трудно верить в мою любовь, когда ты в ней засомневаешься. Поэтому-то я и прошу – не забудь.

– Я тоже люблю тебя, папка. Я тоже! – Саша уже захлебывалась в слезах. – Тебе не надо нас бросать, мы тебя всегда-всегда слушаться будем. Я всем скажу, и они станут тебя слушаться, и я стану.

– Знаешь, Сашка, – отец поднял глаза к потолку и, закрыв рот ладонью, немного помолчал, пытаясь заставить мысли идти в правильном направлении. – Сегодня я услышал кое-что очень важное. И самое странное, что услышал я это от одного из преступников. Когда они все уже собрались уходить, он ненадолго вернулся ко мне. Молодой еще совсем, почти как Андрюшка. Д-даже жалко, пропадает парень. З-занешь, что он мне сказал?

– Что, пап? Я не знаю.

– Он сказал: «благодари Бога, что еще дышишь. Авось еще оклемаешься». «Благодари Бога» – понимаешь, дочка?

– Да, ты должен сказать Ему спасибо. – Саша проглотила слезы. – Он на небе живет и Он добрый. Мне так Алеша сказал, а ему – его дедушка.

– Вот видишь, – Вадим прерывисто вздохнул. – Ты еще такая маленькая, а уже понимаешь. – А я…, я только сейчас понял. Столько лет на свете прожил и не понимал. А вот теперь, услышав слова от парнишки и, глядя на тебя, понял. Знаешь, ведь у меня всегда было за что Его благодарить. И…, и особенно, я благодарен Ему за ту ф-февральскую ночь. За то, что я тогда не остался дома…. Н-незнаю, и как я мог быть таким невеждой. Почему до сих пор ни разу не сказал Ему спасибо? Эт-это так странно, правда? Странно, что я лежу сейчас здесь и думаю о Нем.

– Папа, ты так странно разговариваешь, – плохо понимая, что имеет ввиду отец, и, не представляя себе, какую такую февральскую ночь он имеет ввиду, девочка пожала плечами.

– Странно говорю? Это не страшно. Главное, что я вообще говорю. Я ведь мог бы и не добраться до дома. С-сам не представляю, как оказался в своей пос-постели. Он очень пожалел меня – меня неблагодарного. Дай-ка мне свою щечку, я тебя поцелую.

– На, пап, – Саша послушно подставила мокрую щеку к губам отца. – Только осторожно, а то тебе больно будет.

– Вот-так, – поцеловав дочь, Вадим ненадолго закрыл глаза, потом снова открыл их, – а второй-то подарок ты еще не поглядела.

– Ой, папка, точно! – смахнув ручкой слезы с лица, Саша схватила не до конца развернутый сверток. – Папка! Здесь кукла!

– Ну, да, кукла. Нравится хоть?

– Конечно, нравится. Очень-преочень. Кудрявенькая – ты знал, что я такую хотела.

– Да-да. Небольшая, светловолосая, голубоглазая и кудрявая.

– И в красивом платьишке.

– И в красивом платьишке, – Вадим закусил указательный палец, но тут же отпустил его, заметив, заглянувшую в комнату жену.

– Наконец отправила гостей по домам, – сказала женщина и опустила взгляд на Сашу. – Забирай подарки и беги в зал. Папе пора отдыхать. И где это Андрей ходит? Совсем не знает, что значит «быстро».

– Нет, пусть Сашка останется здесь, – запротестовал Вадим, – ей уже больше тебя известно. А на Андрюшку не сердись. Нельзя быстрее. Он у нас славный малый, ты же знаешь.

– Знаю, – женщина закрыла лицо платком. – Знаю.

– Ну, вот и хорошо, что знаешь. Зови сюда остальных детей.

– Прощаться будешь? – в голосе Надежды прозвучали сердитые нотки.

– Что ты, мамка, глупости говоришь. Видеть их хочу – соскучился за день. Дети они мне как-никак. Может, забыла, а?

– Да, ну тебя, – махнув на мужа рукой, женщина пошла звать остальных детей, которые еще и не подозревали о случившемся.

Доктор и его молодой помощник, в сопровождении Андрея, появились в доме не менее чем через час. К тому времени, женщина уже совсем извелась. А Вадим, чудом пребывающий в сознании, успел дать детям наставления; рассказать им какой-то анекдот, в ответ на который, все вместо того, чтобы засмеяться, заплакали; и даже немного побранить маленькую Машу за ее нетерпение и постоянное упоминание об обещанном ей барабане.

– Вот, придет Андрюша, и поиграешь на его балабане, – улыбнулся Вадим как раз в тот момент, когда входная дверь отварилась.

– Я не хасю Андлюшкин балабан! Хасю твой. Он больсе и мякий. – Не унималась девчушка.

– А…, а вот и они. – Отодвинув шторину дрожащей рукой, Надежда окинула детей потерянным взглядом. – Бегите в зал, к папе дяденька врач пришел.

– А он ему укольчик будет ставить? – полюбопытствовала Маша.

– Укольчик-укольчик, – донесся из кухни незнакомый мужской голос.

– Плохой дядька! – пробегая мимо доктора, маленькая девочка показала ему свой язычок и две маленькие фигушки.

– Ай-яй-яй! – снимая пальто, доктор сдвинул брови и покачал головой. – Так делать нельзя. Очень некрасиво. Такая хорошая девочка, а так себя ведет.

– Мозна, мозна! – уже из зала крикнула Маша. – Ты плохой дядька! Ты папе больно укольчик делать хочешь.

– И вовсе не хочу, – оправдался мужчина и, кивнув на извинения Надежды, быстрыми шагами прошел в маленькую комнатку, его молодой помощник засеменил следом. – Ну-с, сейчас мы поглядим на вашу царапинку.

Пробыв у кровати пострадавшего что-то около десяти минут, доктор собрал в свой чемоданчик все, что вынул из него и, выйдя в кухню, подозвал Андрея.

– Иди, отец зовет тебя.

– Что с ним? – пальцы Надежды, нервно дрожа, касались губ. – Вы увезете его, да?

– Нет, – усадив женщину на стул, доктор присел и сам. – Простите, но в этом уже нет смысла.

– Что вы хотите сказать? Его рана не опасна? Он может лечиться дома, так? Он поправится быстро? – Надежда задавала вопрос за вопросом, и доктор понял, что женщина просто очень боится услышать его ответ, и потому, не отдавая себе в том отчета, отдаляет момент, когда он прозвучит.

– Простите меня, – повторно извинился мужчина, – но я убежден, – да и сам ваш муж согласился с тем, – что последние минуты ему надо провести дома – в кругу семьи. Смерть в своей постели много лучше смерти в машине скорой помощи. Я очень сожалею, но….

– Не говорите, не говорите больше ничего, – рыдая, Надежда сползла со стула на пол. – Как вы можете быть уверены, что это все? Как вы можете говорить мне такое? Мне – матери пятерых детей?

– Мне очень трудно говорить вам правду, но нет смысла лгать. Ведь так вы хотя бы можете попрощаться с ним, – рука доктора легла на содрогающееся плечо женщины. – Я…, я даже должен признаться, что сегодня увидел невозможное. То, что ваш муж все еще жив, и особенно то, что он в сознании и может говорить, – это просто чудо. Впервые за всю свою врачебную практику я сталкиваюсь с таким случаем. Что я могу на это сказать? Наверное, он еще не все сделал, что должен был сделать, – и это удерживает его здесь. Крепитесь, как вы сами только что упомянули – вы мать пятерых детей. – Доктор поднялся на ноги. – Ради них вы просто обязаны жить и улыбаться дальше. Вы не имеете права отнимать у них радость своей болью. Они еще дети – их рана затянется быстрее вашей. Хотя, думаю, окончательно не заживет никогда. Помните, они всегда будут нуждаться в родительском тепле, и с этого дня, вам придется любить их за двоих.

– Я…, я понимаю, что вы правы, – женщина тоже поднялась, – я уверена, что Вадим хотел бы сказать мне то же самое. – Проглотив рыдания, она протянула руку доктору, которого почти не видела. – И это вы простите меня. Я…, я справлюсь. Ради детей. Я…, я…, но не сегодня.

– До свидания, – дав знак своему молодому помощнику, доктор быстро оделся, – Крепитесь, у вас прекрасные дети, они того стоят.

– Ну, как ты, отец? – поставив табурет у изголовья кровати Вадима, Андрей опустился на него. – Я очень боялся… – он осекся, – язык не поворачивался, произнести слово «опоздать».

– Но ведь ты успел. – Вадим коснулся колена старшего сына, – Неужели ты думал, что я могу уйти, не попрощавшись с тобой? Конечно, это не в моей власти, но я дождался тебя. Видишь, сынок?

– Да, пап. Той ночью… я чувствовал то же самое…. Но тогда ты вернулся.

– Верно…. Но на этот раз…. Андрей, – произнеся имя сына с большой нежностью, хотя голос его и хрипел, Вадим позволил себе немного передохнуть. Но секунды промедления сейчас были, как годы потерь, и он поспешил продолжить: – Теперь… ты в доме за старшего. Теперь… я оставляю на тебя… не только мать…, но и младших. Ты теперь… – мужчина. – Он говорил прерывисто, но Андрей понимал отца с полуслова. – Теперь… я доверяю тебе их… не на один час…, а на всю жизнь. И… и….

– Что, пап, что «и»?

– И не позволяй никому… обижать Сашку. Ты теперь… здесь главный…. А над тобой…, над тобой – Бог.

– Что ты сказал? Я не расслышал, – Андрей приподнял голову отца и склонился над ней. – Не уходи еще, пап.

– П-пусть…, пусть Он простит меня и…, и примет…, – последние слова Вадима прозвучали так тихо, что Андрею показалось, будто он прочел мысли, а не услышал сказанное.

Прикоснувшись губами к отцовскому лбу, парнишка на какое-то время замер в таком положении, затем очень осторожно опустил его голову на подушку и, ладонью закрыв потускневшие родные глаза, поднялся.

глава девятая

Горькая правда – в глаза

После похорон Вадима, Надежда несколько дней ходила в полном молчании. Взгляд ее при этом был похож на взгляд человека лишившегося разума. Казалось, женщина сама не знала, куда пристроить его, и оттого он, то блуждал без всякого смысла из стороны в сторону; то замирал, устремившись в какой-нибудь угол, или на половицу. Даже кормя детей, Надежда смотрела вовсе не на них, а на окно – будто ожидая кого-то; или на печь – словно там еще что-то готовилось, и она беспокоилась, как бы это что-то не подгорело.

Настя и Максим первые два дня тоже избегали разговоров, но, не между собой, а с Сашей. Однако на третий день Максим решил выплеснуть на младшую сестру все, что старательно копил к нему.

– Это все из-за тебя! Это ты виновата в том, что у нас теперь нет папки! – закричал он, неожиданно вбежав в зал и с силой толкнув Сашу. Падая, девочка ударилась щекой о твердый подлокотник дивана, но не заплакала, хотя на щеке появилась рана и из нее потекла кровь. – Ты! Ты! Несчастный найденыш! Ты убийца! Слышишь? Убийца! Ты, наверное, всю нашу семью хочешь убить, да? Потому, что своей нет, а? Ну, скажи, скажи!

– Вы – моя семья, – тихо проговорила Саша, с испугом глядя на того, кого всегда считала родным братом. Они ссорились далеко не редко, но в сравнении с тем, с какой ненавистью Максим кричал на девочку сейчас, все предыдущие ссоры могли показаться ей мирными беседами или простой игрой.

– Мы – твоя семья?!! – мальчик истерически засмеялся. – Да, твой дом – помойка. И семья твоя – помои. Ты – мусор! Что, не веришь, да? А ты спроси, спроси у Андрюшки, как папка тебя к нам домой притащил. Ты нарочно ему под ноги попалась, чтобы нашего братишку убить. Потому, что ты нам завидуешь! Да? Потому, что мы не из помойки! А ты мусор! Мусор!

– Я не мусор, и я никого…, я никого не убивала. Ты все нарочно выдумываешь! – Саша старалась крепиться, но раны, наносимые словами, болели гораздо сильнее, чем рана на щеке, и по лицу девочки заструились прозрачные ручейки слез. Ища поддержки и защиты, Саша время от времени останавливала взгляд на матери, но та лишь молчаливо отворачивалась, что заставляло обвиняемую страдать еще больше.

– Никого не убивала, да? Ага, а как же Сашка? Он должен был быть нашим братиком. А ты убила его и заняла его место. Ты даже имя его украла, потому, что своего у тебя не было, – от злости и напряжения Максим даже побагровел. – Думала, я ничего не знаю? Я слышал все. Потом, когда мама и папа разговаривали о тебе. И тогда…, тогда я все видел.

– Настя, скажи ему, чтобы он больше не выдумывал, – взмолилась Саша, увидев вошедшую в комнату сестру.

– Еще чего!? – Настя фыркнула, спрятав под ободок золотистую прядку волос, движением своей не по-девичьи крепкой руки. – Это тебе папка подарок покупал. Если бы не ты, он бы вернулся домой раньше.

– Вовсе нет, – попыталась оправдаться Саша, – мысль о том, что папа погиб из-за нее, была для девочки слишком ужасной. – Он мне заранее подарок купил – вы знаете.

– Нет, не знаем, – не согласился Максим.

– А братика у нас никакого не было! – не сдавалась девочка.

– Это у тебя не было, – сказала Настя, исчезая из зала. – Потому, что у тебя вообще никого не было. Ты родилась такой противной, что тебя просто выбросили в кучу мусора.

– Не выбросили ее, – усмехнулся Максим.

– Да, не выбросили, – шмыгнув носом, кивнула Саша.

– Она просто завелась там от грязи, как крыса!

– А, точно, я просто забыла, – из соседней комнатки послышался Настин невеселый смех. – Правда, как крыса, или, как опарыши.

– Наверное, как опарыши, – не зря от нее тогда так ужасно пахло, – чтобы подчеркнуть свои слова, Максим крепко зажал нос.

– Неправда! Неправда! Неправда! – Саша вставила указательные пальцы в уши, но в этот самый момент в нее прилетела большая подушка, запущенная вернувшейся Настей, и девочка, отлетев назад, упала на пол.

– Что здесь происходит? – появившийся в сенях Андрей, даже не разувшись, подбежал к Саше и схватил ее на руки. – Что, силы свои на младших испытываете, да? И чем гордиться будете? Младших бьют только трусы. Да еще и двое на одного. На хрупкую девочку напали! А-ну, брысь отсюда, пока я на вас свои силы не испытал! Пользуетесь тем, что мужской руки на вас нет, да? Ну, ничего, я это быстро исправлю! – Выгнав Настю и Максима из зала, Андрей ласково посмотрел на обвившую его шею своими тонкими ручонками, рыдающую Сашу. – За что это они на тебя так обозлились?

– За…, за то, что я папу и…, и вашего братика уб-била, – с трудом выговорила девочка, и заплакала еще сильнее.

– Что? – услышанное вызвало в Андрее негодование. – Да чушь все это! И ты им поверила?

– Н-нет, но ма-ама ничего не-е сказала. Она-а молча-ала. Буд-т-то это правда.

– Мама за тебя не вступилась? – Андрей с удивлением и осуждением посмотрел на стоящую у кухонного стола мать. – Отец бы никогда такого не позволил. Он же тебя, Сашка, чуть ли не больше всех нас любил.

– А-а он меня нашел, да?

– Да забудь ты эти глупости. Мало ли, что Максим насочинять может?!

– А Н-настя тож-же сказала, что это правда. Я н-на мусорке, ка-ак крыса завела-ась.

– Ага, я им сейчас таких крыс покажу! – Андрей хотел отпустить Сашу, чтобы разобраться с виновниками ее страданий, но заметил на лице сестренки рану, из которой сочилась кровь. – А это еще что? А-ну, пошли обрабатывать! Дождутся же они у меня.

глава десятая

Жизнь на облаках

или

Истинная сущность дяди Вити

За несколько дней ранка на щеке Саши затянулась, и на ее месте появился шрам. Настя и Максим больше не нападали на сестренку так открыто, а только лишь исподтишка, иногда, как бы невзначай, ударяли ее, толкали, или бросали ей какое-нибудь обидное словечко.

Теперь, возвращаясь из школы, Саша пыталась проводить дома как можно меньше времени и, к счастью, в этом ей никто не препятствовал.

Спустя неделю после похорон отца, Саша, отыскав где-то в кладовой старый бинокль, забралась на крышу летней кухни и, усевшись там поудобнее, принялась что-то рассматривать в небе. Она была так увлечена своим занятием, что даже не заметила появления на крыше Алеши. Усевшись рядом с девочкой, мальчик осторожно коснулся ее плеча.

– И что ты там увидела?

– А, это ты, – не выказав никакого удивления, Саша отняла бинокль от глаз. – Привет.

– Привет.

– Знаешь, я никак не могу его там найти. Не понимаю, зачем бы он стал от меня прятаться. А может это неправда, а? Может быть, бабушка выдумывает? Нет, она говорила так серьезно. И многие другие бабушки ей тоже верят, хотя говорят, что об этом лучше не говорить при людях.

– О чем? Я тебя совсем не понимаю. Ты меня совсем запутала. Кого ты на небе-то ищешь? И что он там делает?

– Как кого? Папу, конечно. Моя бабушка сказала, что раз он перед тем, как от нас уйти, разговаривал с Богом, значит, Бог его к себе жить пустил. Ну, они договорились, наверное. Я подумала, что Бог его только в гости пригласил, а бабушка говорит, что Он его навсегда к себе взял. Представляешь?! Если это правда, то папа теперь очень счастливый. Он теперь, тогда, по облакам ходит. И сахарную вату ест, сколько хочет. Это очень хорошо, что Бог его к себе решил пустить, правда?

– Конечно.

– Да, но если папа там, то почему я его никак найти не могу? Я думала, он меня увидит, обрадуется, и рукой махать будет. И других людей там тоже невидно. А бабушка, ведь сказала, что их там много. А может быть, они куда-нибудь далеко ушли, где их не видно? Небо ведь очень большое, да?

– Ну, да. Или, может быть, они просто становятся такими же невидимыми, как Бог?

– Ой, точно! – Саша встрепенулась, и задумчивость на ее лице сменилась улыбкой. – Здорово, что ты догадался. Наверное, папа не стал уходить далеко, ведь он хочет быть поближе к нам. Наверное, он меня теперь видит, и машет рукой.

– Давай тогда и мы ему помашем. Пусть знает, что мы догадались, что он просто невидимый.

– Давай!

Подняв головы как можно выше, дети принялись махать руками. Со своего дня рождения, когда произошло несчастье, Саша еще ни разу не чувствовала себя так как сейчас. Внутри у нее стало хорошо и светло. От удовольствия девочка даже болтала ногами, как делала это тогда, когда все в ее жизни было в порядке. Радуясь за подругу, Алеша тоже болтал ногами. Теперь дети были абсолютно уверены, что на небе их видят, и тоже машут им руками – и Сашин папа, и его новые небесные друзья. И, может быть, – думала Саша, – они вот так же сейчас беззаботно болтают ногами, свесив их с пышного мягкого облака. И эта картина представлялась ей очень даже забавной и веселой.