Текст книги "Белоснежка с чердака. Книга третья"

– Хватит тут выступать, Славик. А ты, Эмма, должна попросить прощения у Мартина. Тебе повезло, что скоро утренник, и я просто не хочу портить никому праздник. Быстро проси прощения.

Просить прощения? Мне всегда это сложно давалось, а сейчас мне это казалось вообще невыполнимым. Ведь меня вынуждают, а я терпеть не могу, когда меня заставляют что-то делать. Во мне снова проснулась прежняя бунтарка, которая всеми силами готова была сопротивляться. И даже делать все наоборот, все назло. Но, чтобы от меня отстали, я готова была пойти против своей воли. Едва я открыла уста, как вдруг грубый голос Мартина прервал меня.

– Мне не нужны ее извинения, – профыркал он. – Пусть себе гуляет.

От этих слов у меня еще сильнее отбилась охота просить прощения. Теперь я ни за что не сделаю это, раз он такой грубиян.

– Эмма, я жду, – настойчиво обратилась ко мне Анна Сергеевна.

– Анна Сергеевна, она мне уже надоела, – снова вставил фразу Мартин. – Пусть не извиняется, меня это больше утешит.

Анна Сергеевна с сожалением посмотрела на Мартина и уступила. Что-то она сегодня какая-то уступчивая. Даже не знаю, что на нее нашло. Может, приближение Нового года так на нее влияет.

– Хорошо, Мартин. Пусть будет так. А ты, Эмма, хорошо подумай над своим поведением, – выдохнула она последнюю фразу. – Можете идти домой.

Я встала на ноги и, не чувствуя пола, побрела к выходу. Славик открыл дверь, и я первая вышла в коридор, где царила полная тишина. Как всегда, мы уходим домой последними. Когда мы приближались к выходу, вдруг из-за угла лестничного пролета появилась Алина. Она была одета в зеленый пуховик, который так красиво гармонировал с ее изумрудными глазами, одновременно делая ее кожу белоснежной. Из-под вязаной шапки торчали золотые локоны, на которых переливались белые лучи зимнего солнца, вливавшиеся в школьный коридор сквозь старые окна. Она выглядела подавленной и разбитой. Плечи ее опустились, а глаза поблескивали от слез. Приблизившись к нам, Алина остановилась. В зеленом зеркале ее глаз поочередно отразились я, затем Славик, а пухлое лицо Мартина застыло в глубине этой зелени.

– Мартин… – едва слышно пролепетала она. – Мартин, пожалуйста, прости меня. Я не знала… Я действительно трусиха. Ты простишь меня?

Мартин поднял на нее черные, как беззвездная ночь, глаза и тут же смущенно отвел взгляд в сторону.

– Все хорошо, – буркнул он.

– Ты больше не сердишься?

– Нет…

– Значит, мы друзья?

– Угу.

Вот это дела! Меня прям всю рвало на части. Значит, от меня ему извинения не нужны, а стоило этой рыжинке один раз извиниться, как они уж друзья. Меня прямо-таки снедала ярость. Что за несправедливость? Во мне снова проснулось чувство собственности. Если папа, то мой папа. Если Славик мне друг, то только мой друг, а если Мартин мой враг, то пусть он даже враг, но все равно мой. Не знаю, почему я была такой. Не могу сказать, что это доходило до патологии, но все же во мне это было и порой сильно мешало жить. Вот как сейчас, например. Мне стало так противно оттого, что Мартин выслушал Алину, а от меня, видите ли, ему не нужны извинения. Вот пухляш! Пусть только попадется мне снова! Ненавижу его еще сильнее! Самый противный мальчик из всех, кого я знала. Не в силах больше сдерживаться, я выскочила в низкую дверь и оказалась на улице. Холодный воздух ударил по щекам. На дворе уже оттаял снег. В Джаркургане вообще редко выпадает снег. А если выпадет, то почти сразу же тает. Редко бывает тут настоящая белая зима. Зато после того как снег сходит с лица земли, то тут же тонкий слой льда покрывает коричневую землю. Еще одна популярная забава для детишек этого городка. По этим узким ледяным дорожкам мальчишки скользят на своей подошве, пытаясь удержать равновесие. Вот по такой дорожке я проскользила почти до самых ворот, ни разу при этом не качнувшись. К счастью, Славик научил меня этому. А вот Алина, которая бросилась вслед за мной не знаю зачем, не удержалась на худых ножках и тут же кубарем покатилась вниз. Я услышала ее крик, а затем раздались тихие причитания. Я обернулась. Алина сидела на промерзшей земле, обхватив левую лодыжку, и, покачиваясь как в колыбели, стонала. Я приблизилась к ней.

– Где болит? – спросила я, опустившись рядом с ней на колени.

В эту минуту мне было ее действительно жалко.

– Тут болит, – ответила она, указав на длинный коричневый сапог. – Ты только не думай, я не трусиха, – вставила она.

Нашла время, чтобы оправдываться. Просто удивительная эта Алина.

Потом подоспели Мартин и Славик. Общими усилиями мы доволокли ее до дома. Она жила на улице Школьной, а это не так далеко от школы. Так что, можно сказать, нам всем повезло. Особенно Алине, которая не могла наступать на больную ногу и при каждом шаге подскакивала.

На следующий день мы узнали, что Алина сломала себе ногу и поэтому не сможет ходить в школу и участвовать в утреннике. Просто невероятно, как легко ломаются кости у этой рыжей. То лоб разбился так, что кровь фонарном, то от небольшого падения нога сломалась. Как она вообще умудряется жить на этой земле и оставаться целой?

На короткой перемене к нам подошел Славик. Лицо его было озадаченным.

– Нужно что-то делать, – задумчиво проговорил он.

– Ты о чем? – буркнул в ответ Мартин.

– Ну, Алина не может ходить в школу. Надо ей помочь. Она, наверное, очень расстроилась.

– Зато у нее уважительная причина не ходить в школу, и в этом глупом утреннике не надо участвовать. Чего ей расстраиваться. Она, наверное, рада. – сказал Мартин, не отрывая взгляда от учебника.

– Может, навестим ее сегодня? – пропустив мимо ушей все сказанное, ответил Славик.

– Ну уж нет. Я не пойду. Еще чего? – взъерошился Мартин.

– Нужно что-то придумать. Когда у меня тогда болело горло, я тоже всю неделю сидел дома. И мне было очень приятно, когда сначала ты пришел меня навестить, а потом принцесса. Знаешь, как дома одиноко? Особенно когда ты болен.

В класс вошла Анна Сергеевна, и разговор пришлось прервать. Но я видела, что Славик весь день ходил с тенью глубокой задумчивости на лице. Он пытался сосредоточиться. В минуты когда он выглядел серьезным, то казался совсем взрослым. Мне он очень нравился. Где-то в глубине детской души я верю, что это любовь, и, когда мы вырастем, мы обязательно поженимся. И сейчас, когда он думал, как помочь Алине, меня прямо-таки разрывало на части от ревности. Хотя внешне я это хорошо маскировала. Я не помню, чтобы Славик думал о какой-нибудь девчонке так долго. Мы ведь всегда были вместе. А тут как будто рыжая тень встала между нами. Всю дорогу домой мы шли молча. Это было необычно, ведь, как правило, у Славика рот не закрывается. Мартин тоже ничего не говорил. Он был не любитель болтать, а я молчала, потому что пыталась совладать собой. Мне было ясно как Божий день, что Славик все еще думает, как помочь этой девчонке. Внутри все скреблось от ревности. Как же быть?

– Я придумал! – вдруг оживленно раздался голос Славика, когда мы уже подходили к моему подъезду. – У меня есть старые санки. Давайте вместе возить ее в школу на санках.

Я посмотрела на него. Как на чистой прозрачной глади глубокого озера вдруг появляются мягкие волны, которые преломляют в себе желтые лучи закатного солнца, так и в его глазах засверкали оживленные огоньки зародившейся идеи. Без сомнений, он считал ее замечательной. И я точно знала, что он так и поступит.

– Я не могу, ты же знаешь, Слав, – ответил Мартин, в чьих глазах все так же было безмятежно и спокойно. – Утром мне нужно собирать детей в детский сад. Я не успею.

– А ты, принцесса?

Я молчала.

– Соглашайся, принцесса, – подтолкнул меня Славик.

– Нет, – чуть слышно выговорила. – Я не хочу.

Опустив глаза, я побрела домой. Я думала о том, что нужно было согласиться, но нежелание иметь что-либо с этой рыжей тыквой пересиливало во мне всякие благородные чувства.

ГЛАВА 10

На следующее утро, прежде чем выйти из дома, я уже ощущала внутри себя пустоту и покинутость. Обычно в это время раздаются два тихих стука в мою дверь. Я знаю, что так стучится только Славик. На протяжении двух лет он каждый день заходил за мной. Я никогда не ходила в школу одна и никогда не возвращалась оттуда в одиночестве. А теперь мне предстояло это сделать. Еще стоя на пороге, я ощутила, как будет мне стыдно идти по дороге одной. Лишь бы меня никто в этот момент не увидел. Не знаю, почему для меня это было таким позором. Натянув шапку до самых бровей и опустив лицо, я вышла за порог. Беззвучно закрыв дверь и собравшись с духом, я побрела к выходу. Заскрипели старые ржавые петли в подъезде, и тут я лбом врезалась во что-то мягкое. Я покачнулась и, потеряв равновесие, начала заваливаться назад. Размахивая руками, я бесполезно пыталась ухватиться за воздух. Но тут чья-то грубая рука схватила меня за пушистый воротник куртки. Я вскрикнула, зажмурилась и съежилась. Мне показалось, что на меня кто-то напал.

– Чего орешь? – вдруг услышала я знакомый грубый голос.

Подняв лицо и открыв наполовину глаза, я увидела перед собой Мартина. Он стоял передо мной все с той же угрюмой маской.

– Ты что, на дорогу не смотришь? – проворочал он. – Сколько тебя еще тут ждать? В сосульку можно превратиться.

Я недоуменно заморгала. Вот стоит передо мной враг всей моей жизни. Ждет меня в моем же подъезде и еще бухтит на меня за то, что я так долго. А может, это просто сон? Не может же это быть правдой.

– А ты что, меня ждал? – запинаясь, спросила я.

– Еще чего. И не мечтай. Утром Славик пришел ко мне и попросил проводить тебя до школы. Переживает, как бы тебе одной не пришлось идти.

– А что, Славик уже с рыжей?

– Угу.

Я потупила взгляд. Боль снова сковала грудь, затруднив дыхание.

– А где твои дети? – снова спросила я.

– Я уже их собрал, накормил и отвел к твоей соседке тете Вере. Она отведет их в детский сад вместе со своей оравой. И вообще, что ты меня допрашиваешь?

– Не ори на меня, – буркнула я в ответ.

Мартин замолчал. Затянулась пауза. Мы стояли у подъезда, не зная, о чем еще говорить. Нагрубить мы уже немного успели, а больше обсуждать нам нечего.

– Ну, ты идешь? – брызнула на меня очередная фраза Мартина.

Я подняла глаза и увидела, как из его приоткрытого рта заклубились колечки пара. Тут только до меня дошло, что, возможно, Мартин уже замерз торчать здесь в ожидании меня. Ничего не ответив, я снова опустила лицо и зашагала по замерзшим лужам, по тонкой снежной мантии, оставляя после себя маленькие следы. Всю дорогу мы шли молча, Мартин шел чуть впереди, а я брела за ним, размышляя о своем. Мне много о чем нужно было подумать. Мысли мешались, перебивали друг друга, накатывались одна на другую. Так было непривычно идти в школу в полной тишине. Обычно Славик трещит без остановки. У нас всегда находились темы, о чем поболтать. Я с тоской представила, как, возможно, сейчас Славик катает на санках Алину и так же болтает с ней обо всем на свете. Так неприятно. Зачем он это делает? Неужели он бросил нас? Своих лучших друзей. Тут я вдруг вспомнила про Мартина. А вдруг ему тоже неприятно от всей этой ситуации? Я покосилась на него. Он шел так же, как и раньше. Ничего не изменилось ни в лице, ни в походке. Я вздохнула и снова опустила глаза. Глядя на то, как моя подошва утопает в тонком снежном покрове, я мечтала, когда же этот снег растает. Все жители Джаркургана мечтают о снеге, и я не исключение. Но только не сейчас. Сейчас я возненавидела даже этот снег. Хоть бы скорее он растаял, и хоть бы вообще больше не выпадал. Вот так в размышлениях о своей неприятной участи в полном молчании мы с Мартином дошли до школы. Едва я переступила порог классной комнаты, как вдруг знакомые объятия обвили мои плечи.

– Принцесса! – прорывая перемешавшиеся голоса одноклассников, зазвенел голос Славика. – Ты в порядке? Я так переживал, как же ты дойдешь. Мартин – настоящий друг, правда? Вот видишь, на него всегда можно рассчитывать в трудную минуту.

Я надула губы, скрестила руки на груди и, ничего не ответив, прошла за парту.

– Эй, ты что, обиделась? – идя вслед за мной, спросил Славик. – Ты что, думаешь, я забыл о нашей дружбе? Нет, конечно…

– Я не обиделась, – огрызнулась я.

Голос мой звучал строго, и Славик насупился. Несколько ребят покосились на нас, а девчонки тут же зашушукались. Прикрывая руками рты, они что-то нашептывали друг другу, не сводя с нас глаз. Я еще никогда так ему резко не отвечала. Поэтому понимаю его растерянность. Он почесал затылок, взъерошив светлые волосы. Оглядевшись, Славик поймал на себе несколько насмешливых взглядов. К счастью, в класс вошла Анна Сергеевна, и Славику пришлось пройти на место.

Это была наша первая ссора. Она длилась целых два урока и одну короткую перемену. На большой перемене Славик снова подсел ко мне, когда Мартин умчался в столовую.

– Прости, – произнес он самым искренним голосом. – Я не знал, что ты обидишься. Давай тогда я скажу Алине, что не буду больше возить ее в школу.

Глядя на его пристыженные глаза, разрумянившиеся щеки, я вдруг осознала, насколько же эгоистичное мое понимание о дружбе. В то время как для Славика дружба означала отдавать, для меня дружить значило брать и требовать. Мне стало так стыдно. Через такие ситуации я как и все дети вдруг начинала многое понимать и понемногу взрослеть. Мне уже было семь. А Славику и Мартину было уже по восемь лет. Они были старше меня на целый год. А когда ты еще маленький, то разница в год кажется преогромнейшей. Потому я раньше всегда думала, что мне можно капризничать и вредничать, ведь я еще маленькая. Поэтому я себя всегда так вела. Даже если мы играли со Славиком во что-нибудь, то это было в порядке вещей, когда он давал мне второй шанс. И я даже за это не благодарила. Я просто всегда говорила: «Я маленькая, мне два раза можно кидать мячик… Я маленькая, мне можно не бежать… Я маленькая, поэтому я первая. Я выиграла, потому что я маленькая…» – и так далее. В этот день я так же думала. Я ведь маленькая, как он мог меня оставить. Как я буду идти в школу одна? Даже если с Мартином, но ведь он мне не друг. Я возмущалась и злилась на Славика. Но теперь, когда он сидел передо мной с повинной, ко мне вдруг пришло осознание, что я веду себя как настоящая эгоистка. Я просто привыкла, что все по моему хотению, ведь я единственный ребенок в семье. Папа выполнял все мои желания, а мама редко противоречила. Славик всегда мне уступал, и мы играли по моим правилам или в ту игру, которая мне больше всего нравилась. Сейчас он так же готов был сделать все, лишь бы я не обижалась. Краска стыда залила мое лицо.

– Нет, не надо, – едва слышно пролепетала я. – Ты вози Алину в школу. Я подожду.

– Но ведь ты обидишься.

– Нет. Честно говорю, я не обижаюсь.

– Спасибо. Ты настоящая принцесса, – сказал он и положил руку мне на плечо.

Для всего класса и даже для Анны Сергеевны это было привычно, что Славик порой может меня обнять и положить руку на плечо. Прошло то время, когда нас за это дразнили женихом и невестой. Теперь для всех это было обычным явлением. И для меня тоже.

После уроков я помогла Алине сесть на санки. Алина только кивнула мне в знак благодарности: мы еще не знали, как нам друг с другом разговаривать. Потом Славик махнул мне рукой, крикнул Мартину, чтобы тот довел меня до дома в целости и сохранности, и побрел вниз к школьным воротам. Лезвия санок мягко разрезали мокрый снег, оставляя после себя ровные параллельные линии, между которыми оставались продавленные следы Славика. По этим следам я и брела до самых ворот. А потом там, где они продолжали тянуться прямо, пересекая главную дорогу, мне пришлось свернуть направо. Мартин свернул вместе со мной, и мы в привычном молчании побрели по знакомой «Максимке».

Вся неделя прошла вот в таком духе. Теперь каждое утро у подъезда меня ждал Мартин. Мы даже не здоровались, а Мартин даже не смотрел в мою сторону. Просто услышав, что я вышла из подъезда, он начинал брести по тротуару, пересекая детскую площадку. А я послушно следовала за ним. Мы не разговаривали ни когда шли в школу, ни когда возвращались. Уроков нам задавали мало, да и учились мы в эту неделю не так усердно. Предпраздничное настроение брало свое, и даже строгая Анна Сергеевна позволяла себе немного расслабиться и поговорить с нами на отвлеченные темы. Славик продолжал возить Алину в школу, а потом обратно. Снега в тот год, как назло, выпало много. Ближе к четвергу выглянуло привычное нам зимнее солнышко, и снег начал оттаивать. Школьная площадка была похожа на лоскутное одеяло, то тут, то там проглядывала земля. Я уже успела этому так обрадоваться, как в тот же вечер на наш город посыпался новый поток белых хлопьев. Как будто кто-то там наверху специально прокручивает краник, чтобы засыпать наш теплый город снегом, лишь бы досадить мне как можно сильнее. Но я все терпела, так как знала, что до утренника остается еще неделя, а там каникулы, и все это закончится. Когда начнется новая четверть, все будет по-прежнему. Я на это очень рассчитывала.

Приближение Нового года каким-то образом навеяло на меня приятное волнение. Как будто приближается некое чудо, и скоро что-то хорошее должно произойти. Эти мерцающие гирлянды на окнах соседских коттеджей, бумажные шарики, свисающие с потолков классной комнаты, вырезанные из белой бумаги кружевные снежинки, которые клеились на школьные стекла. Мы всем классом вырезали эти снежинки. И вот почему-то именно у Алины снежинки получались на зависть нежные, резные, тонкие, с хитросплетенными узорами. Так что все прямо охали. Даже зло брало. А потом мы всем классом делали разноцветную цепь из цветной бумаги. Всем классом мы клеили, вырезали, скрепляли. В итоге получилась длинная, нарядная, пестрая цепь, которую мы протянули по двум диагоналям класса, и даже еще осталось. Потом мы делали искусственный снег из ваты и ниток. В доме каждого жителя Джаркургана всегда найдется добрая охапка ваты. Ведь Узбекистан богат хлопковыми полями. Поэтому наш ватный снег был серый, необработанный и порой даже не очищенный от семян. Мы рвали вату на мелкие хлопья, прикрепляли ее к ниткам и подвязывали к протянутой под потолком веревке с флажками. Самым занимательным занятием было делать дождики. Делались они тоже очень легко. Мерцающую тонкую ленту искусственного дождя мы крепили к смоченному в воде кусочку ваты и бросали вверх. Мокрая вата впивалась в потолок, и серебристая ниточка, поблескивая, свисала как застывший дождик. И стоило поднять голову, как тут же создавалось ощущение, что ты находишься под нависшим над тобой серебристым ливнем. Все эти приготовления и мишура были насквозь пронизаны приближением новогодней тайны. Будто бы вскоре поставят передо мной огромную коробку с сюрпризом, который мне непременно понравится. Я все это время была в странном предвкушении. Мне казалось, что обязательно что-то должно чудесное произойти со мной. Дни перед Новым годом тянулись как вечность. Помимо декорирования классной комнаты мы, конечно же, репетировали. А это значит, к нам каждый день приходил Ахмед Мухамедович со своим баяном. Стило ему только развернуть на груди большую гармонь, как тут же весь класс оживлялся, и все расплывались в задорной улыбке. Вместе с ним мы пели, водили хоровод, танцевали. И в последнем нас теперь всегда сопровождала Елизавета Андреевна. Я даже больше не хотела с ней разговаривать. Была бы моя воля, я бы даже смотреть на нее не стала. Но она все-таки учила с нами танец, и тут никуда не денешься. Приходилось смотреть, чтобы повторить движения. Елизавета Андреевна шутила с нами, кривлялась, баловалась, ну прямо как девочка какая-то. Но самое главное, что все это делалось так естественно и искренно, что это даже не удивляло. Это красило ее, выделяя среди остальных педагогов. Душа нового хореографа раскрывалась как баян Ахмеда Мухамедовича, стоило ей встать в круг и начать отплясывать. Дети смеялись, а после репетиции липли к ней как банные листы. Все только и делали, что говорили о предстоящем кружке по танцам, который откроется в следующей четверти. Почти весь класс записался, кроме меня. Даже Мартин поддался уговорам Славика, и теперь его имя также было в списке учеников Елизаветы Андреевны. Я думаю, он согласился, чтобы подольше находиться в школе, а то ведь дома ему приходится несладко. О том, как проходят его будние дни, я узнала совсем недавно. Случилось это за четыре дня до утренника. Однажды утром, в четверг, выйдя из дома, я обнаружила, что никого нет рядом с моим подъездом. Я постояла минут пять, негодуя на Мартина за то, что он опаздывает. Прошло еще минут десять, и я начала мерзнуть. Переступая с ноги на ногу, я стала оглядываться. Я бросила взгляд на дом напротив. Там живет Мартин, там когда-то жил папа, и там я ни разу еще не была. Ругая себя, засыпая себя вопросами о том, что я делаю, я все же пересекла детскую площадку, перешла дорогу и остановилась у прикрытой калитки. Что делать дальше, ума не прилагала. Войти внутрь я бы не осмелилась. Но пойти в школу одной мне казалось более нелепым, чем стоять тут и ждать Мартина, ощущая, как унижение охватывает меня с головы до пят. Я несколько раз поворачивалась, чтобы пойти в школу одной, и снова возвращалась. Когда я это проделала в пятый раз, меня вдруг окликнул приятный женский голос. Я обернулась – передо мной стояла тетя Оксана. Почти до самого носа она была укутана шерстяным шарфом, но там, где проглядывали ее щеки, был заметен розовый румянец. Мартин совсем на нее не похож. Она такая беленькая, хрупкая. Даже не выглядит как мама взрослого сына. Глаза ее горели приветливым огоньком. Подойдя ко мне, она приобняла меня за плечи.

– Что ты тут делаешь? – спросила она, потрепав бубенчики на моей шапке.

– Я… – замямлила я. – Тут… я… просто…

– Ты за Мартином? Проходи. Мы сегодня все дружно проспали. Мне уже нужно бежать на работу, а он сейчас детей соберет и тоже пойдет в школу. Ты заходи, не стой на холоде.

Я даже не успела ничего ответить, как она отворила входную дверь и легонько втолкнула меня за порог.

– Мартин, к тебе тут пришли! Будь, пожалуйста, гостеприимным! – крикнула тетя Оксана через порог и тут же исчезла за закрытой дверью.

Я стала ежиться. До того мне было неловко находиться в этом доме. Прежде чем Мартин предстал передо мной в пижаме, я уже несколько раз успела прокрутить в разгоряченном мозгу, как сбегаю из этого дома. Но когда он вышел в прихожую, я все еще была там как приросшая к половику.

– Это ты? – удивленно произнес он, округлив большие черные глаза.

Губы мои задрожали, я хотела что-то ответить, а вместо этого раздалось мелкое постукивание зубов. Только этого не хватало для полного счастья. Как же смешно и глупо я выглядела. Я что есть силы зажала рот руками, чтобы унять дрожь в челюстях, но все было бесполезно. Мартин усмехнулся. Ему не в первый раз приходилось слышать, как стучат мои зубы, когда я нервничаю, но именно в эту самую минуту он посчитал это забавным. Таким забавным, что он даже засмеялся в голос. Это был первый раз, когда я услышала, как он громко умеет смеяться. Оказывается, когда он улыбается, то выглядит совсем как обычный мальчик. Такие же приподнятые вверх брови, чуть приоткрытые губы, а самым главным его украшением были милые ямочки на пухлых щеках. Теперь он выглядел абсолютно другим мальчиком. Не таким грубияном, каким он обычно предстает. А может быть, мне еще так показалось, потому что он стоял передо мной в пижаме и домашних тапочках.

– Проходи в зал, – чуть успокоившись от смеха, пригласил меня он.

Потом, наклонившись к низкой тумбочке у порога, он вытащил пару мягких домашних тапочек.

– Вот, надень. А то полы холодные, – сказал он и кинул мне их под ноги.

Я послушно переобулась и прошла в зал. Усевшись на край дивана, я стала оглядываться. Просторная светлая комната с мягким узорчатым ковром на полу. Свет тут был не желтым, как обычно, и не белым. Он был какой-то голубоватый. Возможно, так казалось из-за стен, которые были выкрашены в прохладный аквамарин. Вся мебель тут была в основном светлых тонов. Было ясно одно: тетя Оксана – очень аккуратная женщина.

Из зала выходили две двери. Одна вела в коридор, откуда я только что зашла, а другая открывалась в детскую спальню. Дверь эта была приоткрыта, поэтому я могла легко наблюдать за тем, что происходит в детской. Вытянув шею как жираф, я с немалым любопытством лицезрела картину, которая там разворачивалась.

– Давай скорее, у нас нет времени, – терпеливо бурчал Мартин, опустившись на колени перед маленькой кроваткой.

Перед ним, спустив ножки, сидела девочка трех лет. Лица ее невозможно было разглядеть из-за темного облака густых спутанных волос. Она что-то сонно бубнила себе под нос, пухлыми пальчиками протирая глаза. Мартин в это время пытался натянуть шерстяные колготки на ее коротенькие ножки. Это было стоящее зрелище. Мартин, такой весь угрюмый и неотесанный грубиян и дерзила, сидел на корточках и пытался расправить длиннющие колготки на полных ножках сестренки. Сейчас он выглядел совсем иначе. Сестренка хныкала, что-то все время бубнила, болтала ногами. Колготки то и дело складывались в гармошку. Мартин подтягивал их вверх, тогда складки образовались чуть выше колен. Если немного потянуть вниз, то шерстяная гармошка спускалась к лодыжкам, а мотня теперь свисала до самых колен. Как теперь она будет ходить? Поэтому Мартин снова все подтянул вверх, потом начал заправлять в колготки теплую рубашку. Девочка начала стонать и капризничать.

– Я не хочу эту. Она колючая, – ныла она, морща маленький носик.

– Мама сказала, чтобы ты ее надела, – спокойно возразил ей Мартин.

– Но я не хочу. Что ты меня щипаешь? Я ее не надену. Ай! Больно!

Для своего возраста она разговаривала очень понятно. Голос малышки был такой приятный, что я невольно расплылась в умиленной улыбке.

– Я тебя не щипаю. Нечаянно получилось, – натягивая на нее свитер, ответил Мартин. – Стой ровно… Да где же этот воротник. Убери свои волосы.

– Сделай мне бантик, – протянула малышка.

– Нет времени. Я в школу опаздываю. Тете Вере скажи, она сделает. Так, тут вроде все готово, – сказал он сам себе, расправив толстую штанину на ее ножке. – Эдита, иди на кухню. Я сейчас приду.

Малышка, убирая руками волосы с лица, послушно вышла из комнаты. Увидев меня, она недоуменно задержала на мне широко раскрытые глаза, которые были такие черные, что даже отдавали синевой. В первый раз я разглядела Эдиту как следует. Это была прехорошенькая девочка с маленьким вздернутым носиком, чуть волнистыми волосами цвета льна. А самое главное, что ее форма глаз была мне так знакома. Я даже не сразу поняла, где же раньше я видела такие же глаза. Чуть позже до меня дошло, что она унаследовала эти глаза от папы. Передо мной стояла моя сестренка. Тут не поспоришь. Эта девочка так сильно была похожа на папу, что, как бы я ни сопротивлялась, все равно пришлось бы признать, что и Эдита – его дочь тоже.

– Мартин, а это кто?! – крикнула она, не сводя с меня глаз.

– Эдита, я же сказал: на кухню, – раздался голос из глубины комнаты.

– А кто это?

– Быстро иди на кухню, – скомандовал Мартин более строгим тоном.

– Хорошо, – буркнула девочка и вышла за порог, все еще искоса кидая на меня свой подозрительный взгляд.

Тут я услышала снова голос Мартина и другой детский голос. Очень похожий на первый, но немного приглушенный и тихий.

– Давай скорее. Времени нет, – все так же терпеливо и заботливо обратился Мартин.

– Я сам, – ответил ему детский голос.

– Вот твоя рубашка.

– Я сам, – все так же твердо заявил малыш.

– Подожди, я тебя заправлю здесь.

– Я сам, – более громко возразил мальчишка.

– Стой спокойно. Я только тут поправлю, а дальше сам.

– Ну ладно. А остальное я сам.

– Ну конечно. Ты же у нас солдат.

Через несколько минут на пороге появился сам владелец этого упертого голоса. Такой же сонный и такой же смешной, как и его сестренка. С первого взгляда было заметно их почти абсолютное сходство. Мне даже показалось, что это тоже девочка, только с короткой стрижкой. Но это был мальчик, и звали его Давид. В отличие от своей любопытной сестренки он лишь кинул на меня мимолетный взор и угрюмо, почти как Мартин, сказал:

– Здрасте.

– Привет, – ответила я.

Потом он заковылял на кухню. Из спальни раздался шорох, я приподнялась с дивана, чтобы мне получше было видно. Мартин заправлял кровати, на ходу поднимая с пола разбросанные вещи и игрушки. Затем он вышел в зал и наконец-то в первый раз за долгое время хоть обратился ко мне.

– Пойдем на кухню, – сказал он.

Сама не понимаю, почему я чуть ли не подпрыгнула от одного его слова. Как будто меня пружинкой вытолкнуло из места, на котором я все это время сидела. Обычно я не тороплюсь его слушаться, но тут была прямо-таки паинька. Пройдя по коридору, я очутилась в просторной светлой кухне с широкими окнами и свисающими до самого пола мятными шторами. Мартин накинул поверх пижамы красный женский фартук в крупный горошек черного цвета и носился по кухне как нянька. Он передвигался с такой скоростью, что я едва успевала проследить за ходом его действий. Он метался от холодильника к столу. От стола к плите. От плиты снова к столу. Гремел посудой, что-то резал, открывал, закрывал, наливал, мешал, хрустел. Наконец-то на столе лежал скромный завтрак из молочной каши, которую тетя Оксана успела сварить перед уходом, четырех бутербродов с клубничным джемом, теплого какао и четырех пряников.

– Садись сюда, – сказал Мартин, на ходу отодвигая стул.

Я растерялась. И тут привычная вежливость стала брать верх, и я, потупив взгляд, ответила, что не хочу есть.

– Быстрее садись. У нас нет времени.

– Но я не хочу есть, – сделала я еще одну попытку возразить.

– Если ты сейчас не будешь есть, то эти двое тоже не будут, – сказал Мартин.

– Я буду только какао, – пролепетала Эдита, будто бы уловив то, что сказал брат.

– Нет, ты будешь есть кашу, – настойчиво произнес Мартин и снова просверлил меня взглядом.

Ничего не оставалось, как сесть, взять ложку и начать есть кашу. Ну прямо как в детском саду, в котором я, кстати, ни разу не была. Но по рассказам именно так себе все и представляла. Я была уверена, что там заставляют есть несладкую кашу с комочками. Но, проглотив одну ложку, я поняла, что все не так уж плохо. Оказывается, я была голодной, и каша была очень даже сладкой и вкусной. Тут я вдруг почувствовала, что на меня кто-то пристально смотрит. Подняв глаза, я поймала на себе настойчивый взгляд Эдиты.

– Ты кто? – спросила меня она.

– Меня зовут Эмма, – ответила я, проглотив кашу.