Текст книги "Белоснежка с чердака. Книга третья"

– Я хожу в церковь: на утреннюю молитву, – ответила тетя Вера.

– Вы христианка? – изумленно спросила мама.

Тетя Вера кивнула и, будто бы читая мамины мысли, сказала:

– Среди казахов сейчас много христиан.

– Как интересно. А что же вас побудило принять эту веру?

Тетя Вера отхлебнула глоток чая, будто бы подбирая слова.

– Четырнадцать лет назад у нас умер первенец. Ему было всего два года.

Мама растерянно опустила глаза, но тетя Вера продолжала:

– Нам с мужем Ахмедом было очень тяжело. Рана такая легла на сердце, что жить не хотелось. И я тоже стала чахнуть. Совсем слегла и не могла ничего есть: все шло обратно. И вот я помню, как однажды ночью я стала умирать. Я это почувствовала. Смерть была тогда очень близко. Ахмед сидел рядом и молился. Утром я открыла глаза и увидела, что все еще жива. Мой муж куда-то ушел, а я почувствовала, как сильно хочу есть. Помню, я повернула голову и увидела на тумбочке остывший куриный бульон. Я с трудом поднялась и села на край кровати. Короче, выпила я весь этот бульон и сразу ощутила, как жизнь стала возвращаться. А потом Ахмед пришел. Я спросила, где он был, а он сказал, что ходил в ближайшую церквушку помолиться. Я так удивилась: мой муж был ярым безбожником. Что его побудило сходить в церковь? Может быть, отчаяние. Но после моего выздоровления муж больше не хотел ходить в церковь, а я все же приняла эту веру. Ахмед мне это не запрещал. Потом я снова забеременела. Бог подарил нам сына, а Ахмед все скорбел по первенцу. Стал пить беспробудно. Было так сложно. У него еще такой буйный характер. Своими силами исправить ситуацию я не смогла бы. Вот и стала ходить на утренние молитвы. Рано утром в той небольшой церквушке проходят молитвы. Я стала молиться. И не сразу, конечно, но постепенно все стало меняться. Как-то раз вечером Ахмед был, как обычно, пьян, а я была тогда беременна Анарой. Вдруг он взял меня за руку и заплакал. Стал прощения просить и обещал, что больше пить не будет. Я тоже разревелась. Ахмед если что-то обещает, то обычно исполняет. Вот так и в этот раз получилось. Он перестал пить и стал ходить со мной в церковь по воскресеньям. А теперь у нас большая семья, и мы всей шумной компанией ходим в эту церквушку. Верующие иногда от моих детей с ума сходят. Они у меня такие шумные. А на утренние молитвы я с того времени так и хожу. Молюсь, ведь молитва многое решает и многое может изменить.

Мама слушала ее как зачарованная. Впервые вижу, чтобы мама была так чем-то искренне заинтересована. Мама вообще с малознакомыми людьми старается говорить только о погоде и о всяких там кулинарных рецептах. Но сегодня меня мама прям удивляет.

– Моя бабушка тоже была христианкой. Меня даже крестили в детстве. – Сказала мама. – Но я почему-то не хожу в церковь. Хотя, может быть, если бы молилась, как и ты, то смогла бы спасти свой брак.

Теперь настала очередь тети Веры растерянно отвести взгляд. Но, как это часто бывает, откровенность порождает откровенность, и мама начала свою историю. Вообще, этот день для меня стал днем откровений. Возможно поэтому я решила вести повествование именно с этого дня. Но не будем отвлекаться. Мама опустила глаза, и вдруг я увидела, как две прозрачные капли быстро упали с ее глаз на колени.

– Ты уже, наверное, слышала эту историю. Все соседи это знают. – Вымолвила мама, глотая слезы. – Уже год прошел, как муж бросил меня и дочь. Я так злюсь на него, на эту тварь, которая увела его. Всякий раз желаю им горя. Но вместо этого у них все хорошо. И пасынок его любит, и еще она ему двойню родила. Постоянно вижу, как они гуляют вместе, во дворе устаивают пикники. Я часто смотрю из-за штор на их двор. Там всегда много гостей, дети играют, так им хорошо и весело. А я… Я так завидую, ревную, ненавижу. Как-то раз я шла за хлебом и увидела, как маленький Мартин, пасынок мужа, играет с ребятами. Вдруг его мяч вылетел на дорогу, и он со всех ног бросился за ним и нечаянно на меня наткнулся. Я так грубо его от себя оттолкнула, что мальчишка попятился назад и упал. Он посмотрел на меня с тревогой и страхом. А я стала кричать на него, обзывать. Сама понимаю, что ребенок не виноват в том, что все так сложилось. Причем тут дети? Все умом понимаю, но все равно в сердце такая злоба кипит. Даже этим двойняшкам я в глубине души желала смерти. А почему я одна должна страдать? Почему он бросил нас, и у него все хорошо? А я осталась одна, никому не нужная. У него новая семья, а у меня только наша старая, да еще и разбитая. Так мне тяжело и больно. Если бы не Эмма, то я бы давно на себя наложила руки. По выходным он приходит к Эмме, они тут играют. А я на кухне и делаю вид, что мне все равно. А сама готовлю им еду, слышу, как они там играют в спальне, и снова вспоминаю те дни, когда мы были семьей, когда были счастливы. Что делать, не знаю. Я все жду, когда мне станет легче, но легче не становится. Только хуже с каждым днем…

Мама опустила голову, закрыла лицо рукой, и я увидела, как вздрагивают ее плечи. Давно она при мне вот так не плакала. Я хотела обнять ее, но внезапно ее тело так засмердело, что вся кухня наполнилась невыносимой вонью. Мне стало так дурно, что, вместо того чтобы обнять маму, я, наоборот, отвернулась в сторону открытой форточки. А тетя Вера, напротив, приблизилась к ней, взяла ее за руки и подала салфетку.

– Я буду за тебя молиться, Тоня, – сказала тетя Вера.

– А может быть, мне самой ходить с тобой на утренние молитвы. Может быть, он еще вернется.

– Я не знаю, вернется он или нет, но если ты будешь молиться, то многое может проясниться. Ты попробуй.

Мама покачала головой, как бы говоря: «Мне уже ничего не поможет».

Они еще какое-то время сидели вот так вместе и о чем-то говорили. Но меня уже с ними не было, потому что после того, как мама стала приходить в себя, она попросила меня удалиться. Я ушла в свою комнату и рассматривала любимые картинки на страницах детских книг. Сколько прошло времени, я не знаю, но, когда за окном стало смеркаться, мама вошла в мою комнату. Я слышала, как тетя Вера ушла. А мама, проводив ее, еще долго сидела одна на кухне. И вот наконец-то она пришла в мою комнату.

– Что читаешь? – спросила меня она, присаживаясь рядом.

Я ничего не ответила. Мне не хотелось разговаривать, потому что я чувствовала себя уставшей.

– Эмма, давай тоже будем ходить на утренние молитвы с тетей Верой.

– Ты хочешь молиться, чтобы папа вернулся? – спросила я.

– Да.

Я хотела ей сказать, что папа не вернется и не нужно за это молиться, но мне не хотелось расстраивать маму. Поэтому я просто кивнула.

ГЛАВА 2

Вот так мы и начали ходить с мамой на утренние молитвы. Вставали мы в половине пятого. Мама собиралась сама, потом собирала меня. В пять часов к нам стучалась тетя Вера, и мы вместе выходили на улицу.

Я не могу описать, что я почувствовала, когда в первый раз вышла на улицу ранним летним утром. Улицы били пусты. Стояла благоговейная тишина, которая нарушалась лишь шуршанием ветра в листве виноградника, раскинувшегося над нашим окном. Воздух был такой прохладный, пропитанный невесомыми каплями утренней росы. Летом солнце встает рано, поэтому мы втроем шли по светлым улицам, ощущая, как наша кожа впитывает всю свежесть расцветавшего утра. Мне так понравилось быть на улице в такую рань, что я готова была терпеть дальнюю дорогу, часовую молитву в церкви и множество людей, с которыми мне пришлось поневоле столкнуться. Ведь после молитвы к нам обязательно подходили люди и норовили со мной заговорить. Я старалась ни на кого не смотреть, пряча свое лицо за маминой юбкой. Во время молитвы я сидела на лакированной скамье из клена и рассматривала картинки. Мама сидела рядом, и я слышала ее тихое бормотание. Она молилась. Временами ее нос хлюпал, она вздыхала, а потом снова что-то бубнила. Я не знаю, что такое молитва, но мне нравилось находиться рядом с молящейся мамой. Не знаю почему, но в такие моменты от нее пахло совсем по-другому. Мерзкий запах тухлых яиц покидал ее тело, оставляя за собой лишь тонкую полоску едва уловимого запаха, который уже не мог называться вонючим. Изредка я осматривалась, кидая взгляды на незнакомых молящихся женщин, бабушек, прочно цепляя спину молящегося священника в черной сутане. Спина его была широкая, крепкая. В те минуты, когда он смиренно опускался на колени, чтобы вознести молитву, то на его спине образовывался круглый горбик, плечи его опускались вниз, голова свисала так низко, что со спины казалось, что ее и вовсе нет. И даже коленопреклоненно он выглядел большим. После молитвы он поднимался на ноги, крестился и начинал свою утреннюю проповедь. В это время я опускала голову и погружалась в станицы детских книг. Я все еще боюсь смотреть в лицо незнакомцам. Мне все еще страшно.

Домой мы возвращались тем же путем. В это время улицы начинали заполняться людьми, машинами, всевозможными звуками, запахами. Но мы успевали вернуться домой еще до того, как суета поглощала весь наш небольшой городок.

Однажды, когда до моего дня рождения оставалось всего пять дней, рядом со мной на скамью одна милая бабушка с глазами цвета пожухших васильков усадила мальчика. Первое, что я заметила, это его большие ясные глаза. В них как будто небо зажгли, настолько они отражали всю глубину синих и голубых оттенков. Мягкие пушистые волосы цвета молодого льна развевались при каждом наклоне его головы. Я не помню, чтобы я так долго смотрела на какого-нибудь другого ребенка. Но от него я не могла отвести взгляд. Он был красивый, от него пахло шкворчащими сладкими шариками, посыпанными сахарной пудрой. В первый день нашей встречи я заметила, что он был одет в клетчатую рубашку и черные штаны на резинке. Больше всего мне понравились его кроссовки. Они были сплошь белые, с кремовыми шнурками, с тонкой коричневой полоской, тянущейся по бокам всей подошвы. Мне сразу же стало стыдно за свои пыльные резиновые тапочки с пластмассовым цветком в центре. Я тут же смущенно поджала свои ноги под лавочку и уже хотела отвернуться, но мальчик вдруг заговорил со мной.

– А я скоро пойду в школу, – важно сказал он.

Я бросила на него взгляд, и хотя фраза звучала несколько хвастливо, лицо незнакомца выражало дружелюбие и тепло.

– Я тоже, – ответила я. – Мне скоро будет шесть.

– А мне уже семь, – сказал он с некой долей торжества.

Я насупилась. Так унизительно, когда кто-то старше тебя на целый год. Мне нечего было добавить.

– А как тебя зовут? – спросил он все тем же веселым голосом.

– Эмма.

– Какое смешное имя: тянется как резиновое. А меня зовут Славик. Ты сюда каждый день приходишь?

– Да. С мамой.

– А я с бабушкой пришел в первый раз. А что это у тебя там?

– Картинки.

– А можно я тоже посмотрю?

Я смущенно протянула ему свою драгоценную книгу. Славик с интересом начал листать плотные страницы, с восхищением разглядывая каждую иллюстрацию.

– Какая красивая книга, – наконец вымолвил он.

Теперь настала моя очередь важничать.

– У меня дома полно таких книг, – довольно сказала я.

– А где ты живешь?

– Недалеко отсюда. Рядом с аптекой.

– Ах, это где старая площадка я песком?

– Угу.

– Так я живу рядом. Только твоя улица называется «Максимка», а моя – Рионская. Но на «Максимке» я часто играю с моим другом.

– У тебя есть друг?

– Да. Его зовут Мартин. У него есть два велосипеда, и мы катаемся вместе. Он мой самый лучший друг.

– Мартин… – задумчиво повторила я.

Я знала лишь одного мальчика с именем Мартин. Я его никогда не видела, но слышала это имя от папы. Может быть, это тот самый мальчик, который называет моего папу папой?

– Давай сегодня вместе поиграем? – с воодушевлением сбил мои мысли Славик.

– Не знаю. Я не играю на улице, – пожала я плечами.

– Почему?

– Потому что на улице живут монстры.

– Какие монстры?

– Эмма, – внезапно послышался голос мамы, которая молилась рядом со мной.

Она легонько взяла меня за руку, и нашу беседу со Славиком пришлось прервать. Хотя мне очень этого не хотелось.

Когда молитва закончилась, мама взяла меня за руку и повела к выходу. Славик шел с бабушкой, но не за руку, а просто так, рядом. Когда у порога мы поравнялись, Славик шепнул мне:

– А ты придешь завтра?

– Да, – так же тихо ответила я.

– Принеси другую книгу.

– Хорошо.

Вот так закончилось наше первое общение.

– Кто этот мальчик? – спросила мама, когда мы были дома.

– Его зовут Славик, он живет на Рионской.

– Тебе с ним интересно?

– Угу.

– Тогда в следующий раз можешь сесть на скамью, которая у порога, и там разговаривать со своим новым другом, чтобы вас не сильно было заметно. Но я хотела попросить тебя, чтобы ты никому не рассказывала про чудовищ и всяких там червей.

Я кивнула. Мама уже не первый раз меня об этом предупреждала, поэтому я уже привыкла к этим замечаниям. Меня порадовало, что мама разрешила мне играть со Славиком.

Вечером передо мной стал непростой выбор: какую же книгу взять. Раньше я считала, что все мои книги очень красивые, но в этот раз мне показалось, что они вообще неинтересные. А мне хотелось удивить Славика. Целый час я выбирала, какую книгу взять, и в итоге выбрала ту, где больше всего картинок.

Утром мой новый друг не заставил себя долго ждать. Мама усадила меня на заднюю скамью и сказала не уходить никуда без разрешения. Она спокойно прошла в середину церкви и начала молиться. Она не переживала за меня, потому как я во всем ее слушалась. Славик вошел в церковь и прошел мимо. Он меня не заметил, но я увидела, как он начал оглядывать прихожан, словно ища кого-то.

– Я здесь, – позвала его негромко.

Он обернулся и, завидев меня, поспешил сказать бабушке, что он подождет ее на задних рядах. Бабушка снова окинула меня своим васильковым взглядом и одарила меня доброй улыбкой.

– Смотри, что я принес, – сказал он, доставая из-за пазухи динозавра.

У меня дома был точно такой же. Мне его папа подарил. Я его сразу же узнала. Такого же светло-коричневого цвета, та же чешуя на шее и голове, те же прищуренные глаза и огромные лапы.

– Его зовут Дин, – весело сказал Славик.

– У меня дома есть такой же! – удивлено воскликнула я. – Только моего динозавра зовут Роберт.

Я так обрадовалась, что у нас есть что-то общее. После этого удивительного совпадения мы твердо решили, что мы теперь лучшие друзья. Правда, у Славика был еще один лучший друг, Мартин, но ведь Мартин не ходит в церковь по утрам, значит, утром Славик – мой друг.

Следующего утра я ждала с нетерпением. Мне так хотелось поскорее показать Славику своего динозавра Роберта, который как две капли воды был похож на его Дина. В это утро не было предела нашей радости. Мы с восхищением осматривали наших динозавров и искали отличия.

– Как двойняшки, – весело заключила я.

– Точно. Так похожи. У Мартина есть дома двойняшки. Только там мальчик и девочка. Но они тоже сильно похожи.

– Здорово.

Мне даже в этот раз было не обидно, что Славик снова заговорил про Мартина. Настолько я была рада, что у нас есть общие игрушки.

– Слушай, а может быть, твой динозавр – девочка? – заговорщически сказал Слава, и глаза его засияли.

– Нет, – я покачала головой. – Роберт – это мужское имя.

– Жаль.

– А может быть, твой Дин – девочка?

– Точно! – воскликнул Славик. – Тогда это Дина.

Я засмеялась, а Славик начал водить Диной по воздуху и заговорил тонким фальцетом:

– Я мадмуазель Дина, как вы могли так со мной поступить?

Он взял переднюю лапку Дины и ударил ею по голове Роберта.

– Что ты делаешь? – засмеялась я.

– Я видел по телевизору. Девушки часто так разговаривают, а потом дают пощечину.

Я снова засмеялась, и тут мне пришла в голову великолепная идея.

– А давай поменяемся, – сказала я. – У меня будет Дина, а у тебя – Роберт. Чтобы было по-честному. Ведь ты мальчик, а я девочка.

Это стало еще одним жирным пунктом в нашей дружбе. Теперь, когда меня мама снова спросит, кого я хочу пригласить на день рождения, я непременно позову Славика. Решено и сделано.

На день моего рождения Славик пришел с бабушкой и цветами. Волосы его были гладко зачесаны набок, а брюки в этот раз были не на резинке, а совсем как у папы, на ремне. Это придавало ему некую важность. Он выглядел взросло, и ему, по всей видимости, это очень нравилось. Славик подарил мне цветы и новую книгу с картинками. Я так обрадовалась, что тут же принялась ее рассматривать. Но Славик не дал мне досмотреть: он тут же попросил меня показать мою комнату.

Я уже смутно помнила голос мамы, которая крикнула мне вслед, чтобы мы потом шли на кухню. Я сразу же позабыла ее просьбу и принялась показывать Славику многочисленные игрушки, книги, карандаши и фломастеры. Славик искренне восхищался всем, что видел. Его глаза становились еще больше, а в голубых зрачках начинал прыгать озорной огонек. Мне казалось, что мы со Славиком давно знаем друг друга, и он всегда был моим лучшим другом. Я не знаю, как долго мы играли, но маме пришлось нас отрывать от нашего занятия, чтобы пригласить нас за именинный стол. Мы вышли на кухню, и в нос сразу же ударил сладкий запах выпечки, миндаля и шоколада, который смешивался с пряными ароматами пиццы и запеченных куриных крылышек. Моя мама превосходно готовит. В этот день нас за столом было много, целых пять человек: Славик, его бабушка, моя мама, тетя Вера и я. Я не помню, чтобы у нас было столько гостей одновременно. И я очень этому обрадовалась. Сейчас в кухне смешивались запахи не только вкусной еды, но и запахи моих гостей. От тети Веры исходили бледно-голубые волны, и она пахла горным снегом. От Славика, как обычно, пахло сладкими булочками и сахарной присыпкой. Бабушка Славика пахла едва уловимой арбузной коркой. И даже мама в тот день стала пахнуть чем-то особенным. От нее исходил невесомый пудровый запах. Сегодня она улыбалась по-настоящему. Давно я ее такой не видела.

Теперь перед едой мы молимся, и это тоже новая хорошая традиция в нашей семье. После молитвы мы принялись поедать все, что видели. Взрослые – они странные немного, потому что считают, что сладкое нужно есть в конце. Но мы со Славиком ели так, как нам хотелось. Сначала куриные крылышки, потом ванильный пирог. Затем отведали салат из креветок и тут же заели все взбитым кремом. Мама, удивленная моим хорошим аппетитом, в этот день не делала мне замечаний, и это было так хорошо. Мы со Славиком быстро наелись, и, когда мы заметили, что гости погрузились в свои взрослые разговоры, мы выскользнули из-за стола и побежали на веранду. Наша веранда была просторной и прохладной благодаря все тому же виноградному навесу. Там мы принялись разговаривать с мамиными цветами и сочинять новые сюжеты для наших игр. Потом Славик поднялся на стул и выглянул в окно.

– Ой! – воскликнул он. – Отсюда можно увидеть дом Мартина.

Я поднялась и встала рядом с ним.

– Почему ты не позвала Мартина? – спросил он.

– Потому что я его не знаю.

– Тогда я тебя с ним познакомлю. Он тоже скоро пойдет в школу. Мы договорились, что будем учиться вместе в одном классе, и даже будем сидеть за одной партой.

Мне стало крайне неприятно и даже больно такое слышать. Ведь я думала, что Славик будет сидеть со мной. Но вслух я сказала:

– Мама говорит, что в этом доме живет ведьма.

– Разве? Я вижу там только тетю Оксану и ее детишек. Она очень даже милая и добрая. Почти как твоя мама.

– Ну, может быть. А где твоя мама?

– Моя мама умерла.

– А папа?

– А папа тоже умер. Я даже не помню их лица.

Мне почему-то стало грустно, а Славику, казалось, было все равно. Он, наверное, говорил об этом слишком часто.

Я подумала в этот момент о своем папе. Мне повезло больше, чем Славику. Ведь я помнила его лицо, мы виделись с ним каждые выходные. Мой папа очень красивый, даже мама это всегда говорит. У папы густые коричневые волосы с серебринками на висках. Глаза у папы глубокие, под черной бахромой пышных ресниц, а под ними живут черные, как два уголька, зрачки, совсем не блестят, но, наоборот, как будто поглощают свет. Мама всегда говорила мне, что глаза я унаследовала от папы. Я еще не научилась видеть сходства или мелкие детали в себе, но если у меня действительно такие же глаза как у папы, то, должно быть, я красавица. А еще мой папа очень статный и стройный. У него длинные жилистые руки, ровные ноги, но больше всего мне нравятся его пальцы на руках. Они у него такие вытянутые, тонкие, аккуратно остриженными ногтями оливковой формы. Когда я сижу рядом с ним, папа всегда погружает свои пальцы в мои волосы и как гребнем расчесывает каждую прядь. Руки у папы мягкие и теплые. Мне так приятно быть с ним. Жду его каждые выходные. Мне все еще непонятно, почему папа ушел от нас, может быть, из-за меня. Хотя когда он рядом, то чувствую, как его любовь обволакивает меня, и тогда кажется, что он не мог бросить нас из-за того, что я себя плохо вела. Как бы то ни было, у папы теперь была другая семья. Какой-то неродной сын Мартин и еще двойняшки Давид и Эдита. Как же все-таки это плохо, когда у папы появляются другие дети, которых он любит не меньше меня. А еще обиднее, что у него появилась дочка. Пусть бы у него была дюжина сыновей в другой семье, но только не девочка. От мысли о том, что папа будет сажать на колени другую девочку и так же расправлять ее локоны своими длинными пальцами, я ощущала внутри груди противный скрежет. Так обычно скрипят несмазанные ворота соседей, когда они открывают гараж. Пока я об этом размышляла, я не заметила, как Славик открыл настежь окно веранды и по пояс высунулся наружу.

– Мартин! – пронзительно крикнул он.

Я испугалась и тут же опустила голову, будто прячась от кого-то. А Славик тем временем продолжал кричать во все горло:

– Мартин, иди сюда!

Я увидела, как Славик замахал рукой, и, хотя ответа не последовало, я все же по глазам Славы поняла, что кто-то приближается к нашему окну. Меня распирало любопытство. Столько раз я слышала имя этого мальчика, но никогда меня не посещала мысль взглянуть на него. А сейчас я думала, что умру от любопытства, если не увижу, как он выглядит. Я немного привстала, впившись пальцами в подоконник. Мне хотелось сделать это по-шпионски незаметно. Я выглянула чуть заметно, так, чтобы только глаза выглядывали наружу. Я была уверена, что меня совсем не видно, я и забыла, что у меня на голове красовался пышный розовый бант, который мама так расправила, что я была похожа на подарочную обертку. Я это поняла тогда, когда увидела в окне мальчика. Так вот как выглядит Мартин. Он был на удивление высоким, выше, чем я и Славик, а еще он был пухлым, а мама даже сказала бы толстым. Волосы черные, жесткие, как проволока, это было заметно по тому, как они грубо развивались на ветру, почти что колом торчали. Лоб его был высокий, открытый. Глаза угрюмые, под толстой махровой полоской бровей. Нос у него был прямой с горбинкой. Именно нос придавал его лицу некую орлиную породу. Рот большой, щеки круглые. Вообще, какой-то невзрачный и неказистый мальчик. Он был не такой, как я или Славик, в нем было что-то узбекское, и в то же время он не был похож на чистого узбека. А самое главное, он выглядел каким-то злобным. Меня это так обрадовало. Если у папы в новой семье такой некрасивый сын, то беспокоиться нечего. А еще от Мартина исходило грязно-коричневое облако. Он такой же монстр, как и все люди. Только злые люди обволакиваются в такое свечение.

Как только мои глаза наполовину выглянули в окно, он тут же бросил на меня свой угрюмый взгляд. Я заметила, что он меня увидел. Как тут не увидеть, если мои розовые банты тут же выдали мое присутствие с потрохами. Когда мы встретились взглядом, я вычитала в его карих глянцевых зрачках едва уловимые смешинки. Он тут же отвел от меня взгляд. Однако я все равно заметила, что он посмеялся моей наивности.

– Что ты там делаешь? – спросил Марин недовольно.

Голос его соответствовал внешности: такой же угрюмый, с некой долей насмешки и высокомерия.

– Я тут в гостях. – Голос Славика звучал растерянно и даже смущенно.

Мне это жуть как не понравилось. Почему он так ответил? Он что, стыдится сказать, что он мой друг?

– Ты что там, с девчонкой играешь? – насмешливо спросил Мартин.

– Я… – Славик растерялся.

Я устремила на Славика любопытный взгляд. Посмотрим, что он на это ответит.

– Это мой новый друг, – выдавил Славик наконец-то. – Эмма, это Мартин.

Не успела я и глазом моргнуть, как тут же оказалась в плену цепких рук Славика, которые решительно подняли меня с корточек. Я вытянулась на стуле в полный рост, так что теперь меня можно было лицезреть как на подмостках. Я тут же презрительно отдернула руку и сердито расправила подол платья.

Розовые рюши заиграли в бликах солнечных лучей, редкими желтыми пятнами, пробиравшихся сквозь густую крону виноградника.

– Понятно, – презрительно фыркнул Мартин, даже не взглянув на меня. – Как захочешь поиграть, выходи.

– Я могу сейчас. Пусть Эмма тоже поиграет с нами, – с горячностью в голосе выпалил Славик.

Ему прям не терпелось поиграть с этим толстячком. Он даже не спросил, хочу ли я играть с этим Мартином.

– Я с девчонками не играю, – снова фыркнул Мартин и стукнул мячом по асфальту.

Яркий, короткий звон от соприкосновения мяча с землей тут же поглотился смуглыми ладонями Мартина. Руки у него были до того коричневыми, что на сгибах пальцев кожа вообще казалась грязной и грубой, как черепаховый панцирь. Неужели Славик бросит меня из-за него? Я заметила, как загорелись глаза моего друга, как он с досадой смотрел в след уходящему Мартину. Мне казалось, что Славик вот-вот сорвется с окна. Я застыла в ожидании. Что он будет делать? Славик еще какое-то время смотрел в спину Мартина, а потом перевел взгляд на меня. В его лазурных глазах проступили нежные искринки.

– Но ведь у тебя сегодня день рождения, – совсем как-то по-взрослому сказал он. – Мы с Мартином можем поиграть в другой раз.

Я облегченно вздохнула. Во мне даже взыграло некое торжество. Я выиграла. Славик выбрал меня, а не этого толстяка с орлиным носом. Значит, и папа тоже любит меня больше, чем этого мальчика.

– Мартин – мой самый первый друг, – сказал Славик, глядя в спину удаляющегося мальчика. – Он сильный и ловкий. До того, как он сюда переехал, я все время искал себе настоящего друга, понимаешь?

– А зачем он сюда переехал? – невольно спросила я.

– Мартин сказал, что раньше они жили Ташкенте и были очень богаты. А потом его папа попал в тюрьму. Они обеднели, и им пришлось переехать.

– Вот и жили бы в своем Ташкенте, – едва слышно буркнула я.

– Мартин скучает по своему папе, но и твоего папу он очень любит. Он всегда его слушается и во всем ему помогает.

Мне дальше слушать не хотелось. Пусть даже если Славик обидится, но я не буду слушать.

– Давай поиграем! – перебила его я.

Славик не обиделся. Он вообще, кажется, не умеет обижаться. Мы спрыгнули со стула и бросились носиться по веранде, изображая мохнатых шмелей, которых в это время года было пруд пруди.

День рождения был восхитительным. Весь вечер мы со Славиком играли то в прятки, то в догонялки, то в крокодила. Для меня вечер этот длился целую вечность. И когда Славик с бабушкой решили, что им пора домой, я жутко расстроилась.

– Скажи Эмме спасибо за вечер, – воспитывала его бабушка.

Славик протянул мне руку и сказал:

– Спасибо за вечер, Эмма.

Я смущенно посмотрела на его руку и не сразу догадалась, что я должна с ней делать. А пока я раздумывала, бабушка уже успела отдернуть руку Славика.

– Ты придешь еще? – спросила я.

– Конечно, я тут рядом. Завтра за тобой зайду. Выйдешь поиграть во двор?

Я вопросительно посмотрела на маму.

– Если хочешь, ты можешь играть на площадке. – сказала она.

Но дело было не в том, что я боялась, что мама меня не отпустит. Я ведь никогда не играла на улице. А теперь мне так хотелось играть со Славиком, что я готова была рискнуть.

– Завтра я принесу ракетки. Давай поиграем в бадминтон? – спросил он. – Можно втроем с Мартином поиграть.

Я почувствовала, как мамина рука на моем плече стала как камень.

– Не знаю, – неуверенно ответила я.

– Соглашайся. Мартин – хороший мальчик. Бабушка вчера сказала соседке, что вы с ним теперь брат и сестра. Ай, ты что меня щипаешь?!

Славик недоуменно уставился на старушку, которая стояла красная, как мамина герань. От мамы тут же повеяло напряжением, и меня всю обдало жаром, сама не знаю почему. Мамино состояние часто передается мне.

– Тоня, спасибо большое, – поспешно вымолвила бабушка. – Нам уже пора идти. – Ты обулся, Славик? Поспеши.

Славик успел лишь напоследок махнуть мне рукой, и я увидела в этом жесте грусть от того, что нам приходится разлучиться. Мне было приятно это видеть. А то, что эти взрослые из-за чего-то напряглись, мне вообще было все равно.