Текст книги "В плену ослиной шкуры"

Перемены наступили за месяц до того, когда Тае должно было исполниться одиннадцать лет. Амалия решила выйти замуж за своего старого знакомого – травматолога Сергея Воронкова из Одессы. Всё произошло очень быстро. После женитьбы Сергей Воронков переехал в Николаев, и они зажили дружной семьей. Почти год Тая называла его дядей Сережей, но после официального удочерения она в первый раз назвала его папой. Всё поначалу складывалось хорошо. Тая стала лучше одеваться и даже могла себе позволить записаться на платную секцию по плаванию. Новый папа забирал Таю после школы на машине, этим самым вызывая зависть у ее одноклассников.

Сергей Воронков был отличным врачом и мог бы всегда быть хорошим мужем и отцом, если бы регулярно не прикладывался к стакану.

– Кем бы ты хотела стать, когда вырастешь? – спрашивал он Таю, когда был трезв. – Может быть, ты хочешь быть врачом, как твой папа? Знаешь, это очень благородная профессия.

Тая пожимала плечами, но не оставляла эти слова без глубоких раздумий.

– А каким врачом быть лучше? – спрашивала она у отчима.

– Это ты должна понять сама. Но никогда не выбирай ту сферу, где обещают хорошо платить, а у тебя к этому не лежит душа.

Тая смотрела в глаза отчиму и обещала быть благоразумной и выбрать только то, к чему она призвана. В такие минуты можно было даже позавидовать такой гармонии и взаимопониманию между Таей и ее отчимом. Но уже на следующий день Воронков вваливался в дом пьяный и разъяренный. Тая смотрела на то, как он валится с ног и устраивает слюнявые концерты. Сложно было узнать в этом пьяном существе того самого доброго и заботливого отчима. Однажды Сергей перевернул стол только потому, что Амалия подала ему не ту вилку. В такие минуты он был просто неузнаваем. Тая всерьёз задумывалась над тем, что же происходит с человеком, когда он выпивает. Как будто вместе с содержимым стакана в человека входит злой бес, и может быть, даже не один. А на следующий день Сергей просыпался и слёзно просил у Амалии и у Таи прощения, обещая никогда больше не прикладываться к спиртному. Сначала Воронков сильно переживал из-за своего дурного поведения. Но чем чаще он нарушал свое обещание, тем меньше было слёз после его отрезвления. Впоследствии он и вовсе перестал просить прощения. И может быть, чтобы напрочь заглушить муки совести, он стал во всём винить Амалию и ее дочь Таю. Однажды в порыве гнева он крикнул Амалии, что та никогда его не любила.

– Ты тогда и сейчас остаёшься всего лишь его подстилкой! – исступленно орал он. – Я тебе никогда не был нужен! Так ведь?! Отвечай! И смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю! Ты ведь всё еще любишь его?! Любишь ведь?!

Амалия в такие минуты брала Таю в охапку и запиралась с ней в ванной. Глядя на то, как мама обливается слезами, Тая понимала, что, возможно, Воронков говорит о ее отце. Всё сходилось: отчим ее из Одессы, Амалия тоже. Значит, именно там живет ее родной отец, от которого мама так поспешно сбежала. Видимо, Воронков хорошо знал ее отца, раз всё еще не мог успокоиться и перестать ревновать. Но даже тогда терзаемая любопытством Тая не смела спросить маму о том, что же случилось там, в Одессе.

Тае уже было пятнадцать лет, когда она, однажды придя из школы, обнаружила свою мать в синяках. Амалия лежала на диване, приложив к лицу замороженную курицу. Лицо ее в эту минуту выглядело настолько ужасно, что Тая даже не сразу узнала свою мать. Вне всякого сомнения, такой зверский поступок мог совершить только пьяный Воронков. Тая уже знала, на что способен ее отчим в таком состоянии.

– Что он с тобой сделал? – причитала Тая. – Как он мог? Я заявлю в милицию…

Амалия махнула на нее рукой.

– Всё в порядке, – сказала она Тае. – Я сама во всём виновата. Он пришел пьяный, как всегда. Мне нужно было оставить его в покое, но я сама стала к нему придираться по мелочам.

– Всё равно это не повод…

Тая не могла найти подходящих слов. Она обливалась слезами, глядя на избитую мать.

История повторилась уже через неделю, только теперь уже на глазах Таи. В тот вечер Тая и Амалия преспокойно сидели в зале и смотрели вечерний сериал. После первого рукоприкладства Воронков уходил рано и приходил поздно. Он вел себя тихо и делал всё, чтобы его было как можно меньше заметно. Но в тот вечер он пришел с работы пораньше. Ключи Воронков часто забывал дома и поэтому звонил в дверь, как гость.

– Я открою, – сказала Амалия, находясь ближе к выходу.

Тая сидела боком к входной двери и всё же мимолетным взором уловила тот момент, когда отчим с порога заехал со всего маху Амалии по лицу. Просто так, не говоря ни слова, не дав себя разглядеть, он с такой силой ударил бедную женщину, что та отлетела на целый метр, ударилась спиной об шкаф и залетела под стол. Тая бросилась в прихожую. Воронков был в неистовом бешенстве, и, как всегда, не понятно, по каким причинам. Он озверело набросился на Амалию и принялся избивать ее ногами. Глухие стуки смешивались треском рвавшегося халата. Амалия, сжавшись в комок, не издала ни единого звука. Тая набросилась на Воронкова сзади. Вооруженная длинной фарфоровой вазой, она принялась колотить отчима по спине. Взбесившийся, как дикий зверь, Воронков рванул к Тае и, схватив ее за горло, нанес ей несколько глухих ударов по носу. Тая обронила вазу и начала отбиваться от него, насколько ей позволяли силы. За всю свою жизнь на нее никто и никогда прежде не поднимал руки. И сейчас она сама пребывала в бешенстве от осознания, что ее бьют. Воронков впился своими пальцами ей в горло. Тая издала сухой кашель и истошно захрипела. За спиной отчима мелькнула мамина рука с той же самой вазой. Послышался глухой звук, и после этого перед глазами Таи замельтешили синие и желтые точки. Тая не помнила, как она потеряла сознание и как потом пришла в себя. Преодолевая боль в голове, она открыла глаза. Тая так и осталась лежать в прихожей рядом с Амалией, которая вытирала окровавленный нос, продолжая валяться под столом. Тая подползла к матери и улеглась ей под бок.

– Ты в порядке? – спросила Амалия таким голосом, словно ничего особенного не произошло.

– Как ты можешь такое спрашивать? – преодолевая удушающую боль в груди, спросила Тая.

– Будешь винить меня? Валяй, – сказала Амалия.

Тая подняла голову и посмотрела на мать. Та лежала опухшая и окровавленная, но в глазах ее не читалось ни малейшего намека на отчаяние или хотя бы сожаление. Тая впервые почувствовала необъяснимую злость на мать.

– Что с тобой такое?! – выпалила она, сдерживая слёзы. – Почему ты такая? Почему ведешь себя так, словно наслаждаешься своими мучениями? Тебе что, нравится быть жертвой? Нравится, когда с тобой обращаются как с собакой?

– Перестань, Тая, – холодно перебила ее мать. – Ты ведь ничего не знаешь.

– Я ничего не знаю, потому что ты мне ничего не рассказываешь.

Амалия поднялась и еще раз ощупала свое вспухшее лицо.

– Тебе и не надо это знать, – сказала Амалия, словно отмахнувшись от дочери. – Твоя мать сделала в прошлом очень большой грех. Бог наказывает меня за это. Я заслужила.

– Тогда какой грех совершала я? За что Богу наказывать меня?

– Тебе не нужно было за меня заступаться. Ты получила за то, что заступилась за грешницу.

Тая вылезла из-под стола и, схватив первое, что попалось ей под руку, швырнула об стенку. Это была та самая длинная ваза, которой она лупила Воронкова. Издав пронзительный треск, ваза разлетелась на мелкие черепки.

– То есть я должна была смотреть на то, как он тебя избивает?! – крикнула разгневанная Тая. – Что ты такое говоришь? Ты ведь ходишь в церковь, ты ведь молишься Богу. Сама говоришь о том, что Он милосердный и всепрощающий. И что теперь? Теперь твой Бог решил именно тебе ничего не простить и наказывать такими суровыми методами? Ты что, бредишь?

– Замолчи, – твердо ответила Амалия. – Тебе лучше ничего не знать.

– Что не знать? Что ты скрываешь? Говори сейчас! Говори, не то я уйду и никогда не вернусь!

В эту минуту Амалия вдруг подняла на нее свой до исступления затравленный взор. На мгновение Тае показалось, что ее мама на грани сумасшествия. Амалия схватила дочь за руку и взмолилась так, будто возносила к небесам свою последнюю молитву.

– Доченька, прости меня, – сказала она. – Это я во всём виновата. Я подвела тебя. Я подставила тебя. Ты страдаешь теперь из-за меня. Я причина всех бед.

Тая обняла мать и разревелась. Что же творится с ее мамой? Таю в первый раз охватил необъяснимый страх за мать. Ей вдруг показалось, что она навсегда может потерять единственного родного человека. Тая испугалась, что ее мать недалека от безумия. И без лишних слов было понятно, что Амалию мучают какие-то ужасные воспоминания о прошлом. Зачем ее добивать расспросами? Тае стало стыдно за свое поведение и больно за мать.

– Всё хорошо, – стала приговаривать Тая. – Всё хорошо. Не переживай. Мы всё это вынесем. Я больше ни о чём не буду тебя спрашивать. Мы будем жить дальше, как будто ничего не случилось. Я тебе обещаю.

В тот день Тая дала себе слово, что ни за что не даст маму в обиду. Она даже готова была терпеть побои отчима, если это еще раз повторится. Именно это она и сказала своей лучшей подруге Лене Корольковой, когда та на следующий день в школе осыпала ее вопросами. Только Лене Тая и смогла признаться во всём, что случилось, взяв с нее предварительно слово никому об этом не распространяться.

Тая не собиралась пропускать занятия и поэтому всех повергла в шок своим распухшим и посиневшим лицом. На все вопросы ребят и учителей она отвечала просто: она упала с велосипеда. Никто, конечно же, ей не поверил. Весь класс в тот день будто бы притаился. Все ходили на цыпочках и не знали, чем помочь избитой до неузнаваемости Тае.

На все надоедливые вопросы классного руководителя Тая отказалась отвечать.

– Я ведь сказала, что упала с велосипеда, – раздраженно говорила Тая. – Разве такое не происходит сплошь и рядом со всеми ребятами? Почему вы атакуете допросами только меня?

Растерянная классная руководительница не знала, какие меры предпринять, чтобы вывести упрямую девочку на чистую воду.

– Может быть, мне твою маму пригласить в школу? – пригрозила учительница.

– Мама болеет. Если у вас хоть немного есть сердце, вы не станете ее изводить этими вопросами.

На этом беседа была окончена. Тая вышла из класса и отправилась на последний урок. Последним уроком в тот день была физкультура. Невысокий и даже чуть тощий физрук Михаил Николаевич сразу же обратил внимание на синяки Таи.

– Воронкова! – громко окликнул он ее, когда все строем шли на стадион. – Подойти сюда.

Тая вышла из строя и приблизилась к Михаилу Николаевичу.

– Ты сегодня освобождена от занятий, – командным тоном сказал он.

– Я себя отлично чувствую, Михаил Николаевич, – попыталась возразить Тая.

– Так, разговорчики отставить. Домой, шагом марш.

– Но ведь…

– Я что сказал? – железным тоном скомандовал Михаил Николаевич.

Как бы Тая ни была упряма, но спорить с еще более упрямым физруком – дело неблагодарное. Она покорно собрала вещи и ушла домой. Но этом Михаил Николаевич не остановился. Он, конечно же, в первую очередь вызвал в свой кабинет Лену Королькову, и та под его строгим натиском во всём призналась.

– Это отчим избивает Таю и ее мать, – разревелась Лена. – Он пришел домой пьяный и накинулся на них. Это так ужасно. Он избил их. У Таи повсюду синяки. Что же теперь будет? Мне так страшно. Как можно было так накинуться на беззащитных женщин? Но я обещала Тае никому ничего не рассказывать. Пожалуйста, но говорите никому, – задыхалась от слёз Лена.

– Спокойно, – протягивая ей салфетку, сказал Михаил Николаевич. – Ты никому и не рассказывала. Иди домой и смотри никому ничего не говори.

– То есть…

– То есть никому не говори, что мы с тобой ни о чём не говорили.

Лена растерянно утёрла лицо и побрела восвояси. Она была больше чем уверена, что Михаил Николаевич ее не выдаст. И он не выдал. Но странное совпадение произошло на следующий день: Тая шепотом поведала Лене о том, что ее отчим Воронков накануне пришел домой весь в синяках и ссадинах.

– Кто-то с ним очень жёстоко обошелся, – сказала Тая, задумчиво глядя в пол.

– М-да… – скрывая волнение, протянула Лена. – Даже не знаю, кто бы это мог быть.

– Но ведь дело не в том, что его только избили. Его будто бы запугали. Он был настолько озлоблен, даже как будто немного помешался. Понимаешь, он завалился домой пьяный, как всегда. Мама спала на диване. Я услышала шум и вбежала в зал. Знаешь, что он сделал? Он взял подушку, положил маме на лицо и сел на нее. Хорошо, что я вовремя подоспела. Я стала колотить его по голове, по лицу. Он встал с мамы, но меня даже пальцем не тронул. А потом стал говорить, что с него довольно и что он сыт по горло. Видела бы ты его: глаза красные, губа расквашена, под глазами синяки, весь пыльный, грязный. Кто его так отметелил? А главное – за что? Он ничего не сказал. Ты представляешь, он просто собрал вещи и ушел. Вот так просто взял и ушел. Мы с мамой до сих пор не можем понять, что с ним случилось. Но лишь бы он больше не возвращался.

– Может быть, он достал кого-то из сотрудников? – заикаясь, вымолвила Лена.

– Да кто бы то ни был, спасибо ему.

– Да. Точно, спасибо ему. Бывают же на свете добрые люди. Даже не ожидала от него такого.

– Ты о ком? – спросила Тая.

– Я? – Лена побледнела и тут же пустилась тараторить: – Ни о ком. Просто имею в виду, что очень хорошо, раз Воронков ушел от вас.

– Я очень надеюсь, что он больше не вернется.

Надежды Таи оправдались: Воронков уехал в свою родную Одессу. У Таи от него остались только русская фамилия и мечта стать врачом. Тая и Амалия снова зажили тихо и безмятежно. Тая успешно окончила школу, а потом вместе с Леной поступила в медицинский университет в Запорожье. И всё вроде бы наладилось, только вот Таю никак не оставляли в покое мысли о том, что же скрывает ее мама. Почему она так вела себя, когда Воронков избивал ее? Какой страшный грех она могла совершить? А самое главное – Тая стала всё чаще задумываться о том, кто же ее отец, что Воронков так ревновал Амалию к нему. Эти вопросы мучили Таю, отнимали у нее сон. Она знала, что никогда не осмелится спросить об этом маму. Ведь стоит ей только заикнуться об этом, как лицо мамы становится мрачнее тучи, и потом она три дня ходит, пряча от Таи слёзы.

– Зачем тебе всё это? – спросила ее Лена. – Живи себе спокойно. Что тебе так неймется?

– Я бы и сама была рада, – сказала Тая, – да не получается. Я не могу объяснить, но мне кажется, мама мучается от чего-то. Я уверена, что за всем этим кроется не только неразделенная любовь. Там есть что-то другое. Мама всё время говорит, что носит на себе какой-то грех.

– Оставь всё это. Если будет нужно, мама всё сама тебе расскажет.

– Она не расскажет, – утвердительно парировала Тая. – Я ее знаю.

– И что же ты теперь будешь делать?

Тая остекленело поглядела куда-то вдаль.

– Я думаю, – ответила она. – Знаешь, однажды Воронков в одном скандале что-то упомянул об одном мужчине. Он сказал это в пьяном порыве. Я думаю, он имел в виду моего отца. Мама сразу же взяла меня за руку и потащила в ванную. Там мы заперлись и просидели, пока Воронков не уснул.

– Думаешь, твой отчим что-то знает?

– Я в этом уверена. Поэтому я решила перед сессией отправиться в Одессу. Я знаю, где работает Воронков. Я его найду и всё разузнаю сама.

– Не дури. У нас экзамен по микробиологии. Нам нужно готовиться, а ты собираешься разъезжать по Одессе?

– Я успею подготовиться. Никуда не денется эта микробиология.

– Что с тобой делать? Как можно быть такой упрямой? А вдруг Воронков снова на тебя набросится, что тогда будешь делать?

Тая равнодушно пожала плечами. Лена протяжно выдохнула. Спорить с Таей себе дороже выходит.

– Даже если ты сможешь узнать правду, что это тебе даст? – попробовала Лена зайти с другой стороны.

– Не знаю. Но мне нужно это знать. Может быть, тогда я смогу чем-то помочь маме. Не должна ведь она страдать всю свою жизнь.

Лена устало охнула. Теперь уже никаких аргументов будет недостаточно, чтобы угомонить Таю. Что ж, если выбить из этой упрямой головы такую безумную затею не удается уговорами, тогда нужно действовать иначе.

– Тогда я поеду с тобой, – твердо сказала Лена.

– Ты что? А как же микробиология?

– Куда она денется? Вернемся пораньше и подготовимся. Так, по крайней мере, я буду спокойна. А то ты уедешь, и я буду гадать, не убил ли тебя там Воронков. Всё равно с таким настроем у меня не получится готовиться к экзаменам.

– Ты правда поедешь со мной? – голос Таи дрогнул.

– А что мне еще остается делать? Тебя ведь всё равно не отговорить. Не отговорить ведь?

Тая покачала головой.

– Значит, покупаем два билета до Одессы.

Тая обняла Лену и прослезилась.

– Ты моя единственная лучшая подруга, – сказала Тая.

– К моему большому несчастью, ты тоже».

ГЛАВА 4

Часы пробили полдень. День выдался сумасбродный. Тридцать три операции только до обеда. Три анестезиолога носились по операционным, как взмыленные лошади. Мало того, что операций было много, так еще и сам шеф решил выйти на работу. А если Андреас Кайзер берется за дело, то тут уж несдобровать никому. Доктор Кайзер на правах шефа работал так, как ему угодно, никого ни о чём не спрашивая, ничего не объясняя. Никому было не под силу угнаться за его диким темпом. Только он один за три часа мог провести сразу двадцать два наркоза. Если Андреас Кайзер облачался в рабочий костюм, то все, от санитарки до хирургов, начинали автоматически потеть. За спиной все коллеги называли доктора Кайзера «ветер в попе». Андреас, как на конвейере, вводил в наркоз одного, потом другого, потом третьего. Потом со всех ног мчался в операционную, где на своих постах стояли другие анестезиологи. И как только доктор Кайзер вырастал на пороге, всех моментально бросало в жар. Каждая медсестра и каждый врач внутренне тысячу раз давали себе обещание не сводить глаз с рук доктора Кайзера, потому что неизвестно, что он выкрутит в следующую секунду. Но всё было напрасно. Стоило чуть отвлечься, как пациент уже экстубирован и раздувается, как синий шар, а от доктора Кайзера в операционной не осталось даже запаха. И тут начинается паника: все носятся как угорелые, аппараты пищат, хирурги матерятся, у медсестер бежит пот по спине к попе. А доктор Кайзер тем временем уже в другой операционной что-то незаметно впрыскивает в вену спящего больного. Но бесполезно его останавливать: на все вопросы у него есть готовые ответы.

– Андреас, зачем ты экстубировал больного? – возмущался анестезиолог.

– Так операция ведь уже закончилась, – с невинной простотой разводил руками Андреас.

– Но больной еще не проснулся. У него язык стал западать.

– Да? Ну так нужно было следить за этим.

– А зачем ты ему впрыснул акринор?

– Так у него артериальное давление девяносто пять.

– Я ему впрыснула четверть ампулы за минуту до того, как ты вошел. Теперь у него давление рвануло до двухсот.

– Так нужно было мне сказать об этом.

– Как сказать? За тобой ведь не угнаться.

– А я тут при чём? Кстати, у тебя больной пузыри пускает.

– Андреас, но так дело не делается. Мы ведь… Доктор Кайзер! Андреас! Куда ты пошел? Я еще не договорил! А это что такое? Ты что ввел больному? Твою мать, Рита, неси сюда аспиратор. Всем стоять!

И хирурги снова закатывали глаза, вздыхали, беспомощно разводили стерильными руками и останавливали операцию, ожидая, когда анестезиолог наладит свое рабочее место после присутствия шефа. Вот так непросто было работать в те дни, когда Андреас бросал свои бумажные дела и вдруг становился анестезиологом. Но странность заключалась в том, что всё равно все сотрудники любили Андреаса и готовы были прощать ему все километры поврежденных нервов. Все возмущались, ворчали, носились, как бешеные белки, однако даже не думали покидать эту клинику.

– Всё потому, что Андреас всегда готов прийти на помощь, если она кому-то понадобится, – сказала Рита, устало повиснув на ресепшен.

Оливия после такого тронутого утра до сих пор не могла прийти в себя. За всё время работы Оливии в клинике это было в первый раз, когда доктор Кайзер проводил наркозы. Даже Оливии досталось по полной в то утро. Телефоны разрывались, факсы тонули в куче бумаг. Мимо несколько раз промчалась санитарка и затопила пол мыльной водой. И в эту же секунду доктор Кайзер начал рыться в шкафах позади ресепшен и, конечно же, опрокинул все упорядоченные бланки и документы в мыльное озеро. Конечно же, Андреас, как порядочный шеф, искренне попросил прощения, но ведь это ничего не меняет. Оливии заново всё пришлось распечатывать и всё пронумеровывать, обзванивать и всё такое прочее.

На часах пробило только двенадцать дня, а у всех уже дёргались веки и носогубные складки. Оливия с изумлением посмотрела на Риту, когда та обмолвилась о том, что доктор Кайзер всегда готов прийти на помощь.

– Я тоже заметила, что шеф очень любит всем помогать, – выдавила из себя Оливия. – Но от такой помощи у меня до сих пор горят пятки.

– У всех они горят, – устало улыбнулась Рита. – Но зато смотри, мы до обеда полностью управились.

– Это меня, конечно, очень утешает.

– Брось. Не будь такой ворчуньей. Шеф – хороший человек. Он помог очень многим русскоязычным врачам и медсестрам в нашем городе. Мы все ему так благодарны, что готовы терпеть те немногие дни, когда он включается в процесс. Заводит электровеник в одном месте и…

– Значит, электровеник? Не лестно вы о моем отце, – послышался голос позади Риты.

Рита даже не вздрогнула. Она лениво обернулась и посмотрела на молодого парня лет двадцати пяти. В глаза Оливии сразу же бросились его славянские черты лица. Темно-русые волосы, выразительные глаза под каштановым пухом ресниц и очень обаятельная улыбка. Видимо, этот парень еще с детства привык к тому, что все вокруг млеют от его внешней красоты, и он этим успешно пользовался. Теперь его темные, как вселенские дыры, зрачки бесстыдно изучали лицо девушки за ресепшен. Оливия заметила его игривый взор. Ей даже стало забавно, что этот мальчуган решил подкупить ее своей обворожительной харизмой. Она равнодушно отвела взгляд и снова повернулась, зарылась в бумажных делах.

– Томас, какими судьбами? Ты что, уже вернулся? – без эмоций в голосе заговорила Рита.

– Да. Уже вернулся, – ответил Томас, одарив любезной улыбкой Оливию. – Меня зовут Томас Кайзер. Я работаю здесь менеджером по подбору персонала. Вас я раньше не видел.

– Очень приятно, – Оливия ответила на его рукопожатие. – Меня зовут Оливия. Я здесь всего месяц. Вас я тоже прежде никогда не видела.

– У меня как раз был отпуск.

Рита покосилась на него, а потом на Оливию.

– Шеф сейчас у себя, – вмешиваясь в переглядывалки между Оливией и Томасом, сказала Рита. – Я думаю, он будет рад тебя снова увидеть.

– Я зайду к нему чуть попозже, – ответил Томас. – А вы, Оливия, откуда к нам пожаловали?

– Сложный вопрос. Я и сама не знаю.

Томас вопросительно посмотрел на Оливию.

– Это очень долго объяснять, – пояснила Оливия. – Чтобы не вдаваться в подробности, я всегда говорю, что я России.

– Но на русскую вы совсем не похожи.

Оливия выдавила из себя улыбку. Это ей уже начинало действовать на нервы. Все кому не лень в этой или в любой другой стране так и норовят узнать о ее происхождении.

– Может быть, всё потому что во мне намешано несколько кровей, но русской среди них нет, – ответила она. – Тем не менее я всегда отвечаю, что я из России, потому что у меня российское гражданство.

– Как интересно, – сказал Томас и прислонился к стойке.

– Извините, мне сейчас и впрямь совсем некогда беседовать. Слишком загруженный день, – не скрывая напряжения в голосе, ответила Оливия.

– Охотно верю! – рассмеялся Томас. – Если мой отец выходит на работу, то этот день обречен для всех, кроме него самого, конечно же.

– Вот и хорошо, что вы меня понимаете.

Оливия торопилась распрощаться с ним. Ее всегда раздражали парни с наигранными улыбками и заученными диалогами. Эти самонадеянные болваны всегда без ума от себя и от того, как на них реагирует противоположный пол. Перед тем, как уйти, Томас всё же сделал еще одну попытку.

– Если вам вдруг понадобится моя помощь, я всегда буду готов услужить, – любезно сказал он.

– Я это учту, – чуть ли не выдавила из себя Оливия.

Когда он ушел, Рита наклонилась к Оливии и, сделав кислую мину, пробубнила:

– Не обращай на него внимания. Просто избалованный барский сынок. Он тут многим молодым сотрудницам вскружил голову. Своим легкомысленным поведением он уже успел прочно наследить. А его последняя интрижка вообще обернулась масштабным скандалом.

– Ты имеешь в виду его роман с Таей?

– Именно. Уже все об этом знают.

– И что же там на самом деле случилось?

– Никто точно не может сказать, что произошло на самом деле. Мы все знаем, что Томас начал ухлестывать за Таей, и та после месяца ухаживаний всё же сдалась. А мы так надеялись, что она его поставит на место.

– То есть у Таи и Томаса были серьёзные отношения?

– Наверное, всё так и было. Потому что Тая – единственная девушка, которую Томас пригласил к себе домой. В основном их встречи проходили в доме шефа, а точнее – в его отсутствие. А потом эта история с часами и кражей крупной суммы и всё такое прочее. Когда это всё открылось, многие решили, что Тая нарочно завела отношения с Томасом, чтобы пробраться к нему домой. Девушке, видимо, очень нужны были деньги.

– Все только об этом и говорят. Думаешь, всё ради денег?

– Не знаю. Я не могу, как все, утверждать это. Но сама подумай, Тая приехала из глубинки, жила очень тяжело. Насколько нам известно, у нее была куча долгов.

– Какие долги? О чём это ты? – встрепенулась Оливия.

Рита наклонилась к Оливии и, понизив голос, заговорщически зашептала:

– Одна наша санитарка подслушала телефонный разговор Таи с некой Ириной. Тая клятвенно обещала вернуть этой Ирине круглую сумму денег. Сказала, что каждый месяц будет перечислять ей деньги, пока не расплатится полностью. Короче, незавидная у нее была ситуация. Она, бедняжка, иногда даже еды себе не могла купить. И хотя Тая никому не признавалась, мы всё равно догадывались, что она голодает и на работу ходит пешком, чтобы сэкономить деньги на дорогу. От такой жизни не только она пошла бы на воровство. Так что я даже не берусь судить; я не знаю, как бы я поступила, окажись в таком бедственном положении.

– А кто такая эта Ирина?

Рита пожала плечами.

– Мы ее в глаза не видели, но Тая всё время с ней созванивалась.

– Откуда вы узнали ее имя? – с подозрением спросила Оливия.

– Она часто звонила на рабочий телефон и представлялась именно этим именем.

Оливия задумчиво провела пальцами по подбородку.

– Значит, из-за больших долгов Тая пошла на воровство? – произнесла Оливия как будто самой себе. – То есть получается, что она воспользовалась доверием Томаса для того, чтобы его обворовать, а потом отдать долг этой Ирине?

– Мы все так думаем. Тем не менее так и надо этому Томасу: меньше будет по бабам шляться.

Рита с презрением покосилась на дверь шефа, за которой всего минуту назад скрылся Томас.

Оливия пощелкала ногтями и уткнулась в бумаги, делая вид, что приступила к работе. На самом же деле ей не терпелось остаться одной, чтобы всё хорошенько обдумать и сделать кое-какие заметки для следующей главы. Всё оказалось не так просто и легко, как она предполагала. Как бы грустно это ни звучало, но приходилось всё же признать, что Тая воровка. Факты отрицать было невозможно. Теперь перед Оливией стояла непростая задача: найти подходящие слова, чтобы читатель всё же не потерял своей симпатии к главной героине.

Вечером Оливия с нетерпением ждала, когда начнется ее занятие по английскому. Ведь кроме как с Райаном ей больше не с кем обсудить свою книгу. Иногда это бывает просто необходимо хотя бы потому, что во время обсуждения упорядочиваются мысли. Ровно в полночь на углу экрана лениво всплыло окошко. Райан в сети. Он обычно не заставляет себя ждать и всегда дотошно пунктуален.

– Привет, Оливия, – сказал Райан, как всегда, одарив ее дежурной улыбкой.

– Привет, Райан. Рада тебя видеть.

– Я тоже. Как у тебя…

– О, мне прямо не терпится тебе поскорее рассказать! – воодушевленно перебила его Оливия.

– Дай угадаю: ты узнала что-то новое о Тае Воронковой, – одобрительно хихикнул Райан.

– Очень многое. В прошлый раз я тебе не успела рассказать, так как у нас вышло время.

– Да. Ты остановилась на том, что Тая с подругой Леной поехала в Одессу к отчиму, чтобы узнать правду о своем родном отце.

– Удивительно, что ты это помнишь.

– Конечно помню. Я еще не так стар, – рассмеялся Райан.

– Я не об этом. Просто думаю, что тебе на самом деле это неинтересно. Но я всё равно это рассказываю, потому что мне нужно практиковать английский. И еще потому, что мне больше не с кем об этом поговорить.

– У тебя что, нет друзей или семьи?

– Есть семья, коллеги и, может быть, даже дальние друзья, но всё равно я не могу говорить с ними об этом. Им это просто неинтересно, и я их понимаю.

– А если мне это тоже было бы неинтересно, ты бы перестала рассказывать? – Райан хитро улыбнулся.

– Ни в коем случае! – увлеченно воскликнула Оливия. – Я предполагаю, что на самом деле тебе не хочется говорить о моих книгах. Но ведь о чём-то я должна говорить во время урока. Ты ведь сам говоришь, что мне нужно практиковать язык как можно больше, и не важно при этом, о каких глупостях я буду рассказывать.

Райан прыснул, и на его узком продолговатом лице мягко прорисовались поперечные морщинки. Любая улыбка, если она искренняя, красит человека. Оливия только на секунду отметила, что ему всё же больше идет, когда он улыбается по-настоящему, а не дежурно, как полагается учителю.

– То есть тебе всё равно, интересно мне или нет? – потешался Райан.

– Абсолютно, – с той же веселостью ответила Оливия. – Я делаю свое дело, а ты свое. Я говорю на английском, а ты меня исправляешь.

– Ты невыносима.

– Спасибо. Мне так приятно это слышать.

Они снова расхохотались в унисон.

– Прежде чем ты начнешь, я всё же скажу тебе, – сказал Райан, когда они немного успокоились. – Мне на самом деле интересно то, о чём ты рассказываешь. Я ведь учитель английской литературы. Мне нравится читать и слушать. А твой подход к творчеству я вообще считаю очень неординарным. Это ведь надо додуматься до такого: разъезжать по всей Европе ради поиска очередной истории. Ты любопытная личность, жаль только, что о своей истории ты никому не рассказываешь.

Оливия потупила взор. Снова он заводит свою старую шарманку.

Словно прочитав ее мысли, Райан поспешил исправиться: