Текст книги "Великие творцы, роковые секреты и женщины, обреченные вдохновлять. Рождение красоты"

Любящая мать не скупилась на гувернанток и учителей, к услугам девочки, а позже и девушки было все самое лучшее, Элизабет восхищалась каждым, даже незначительным талантом своего ребенка и мечтала о прекрасной партии для юной красавицы. К несчастью, эта щедрость материнской любви имела не те последствия, на которые могла бы рассчитывать Элизабет.

Высоко ценившая свою независимость, Виже-Лебрен мечтала и дочери внушить потребность к какому-либо делу. Видя у нее задатки к рисованию, она сама давала Жюли уроки, и та выполняла портреты и пейзажи пастелью. Но, обладая зачатками таланта, она ленилась развивать его, предпочитая общество сверстников и игры урокам.

В тоже время мать мечтала выдать ее со временем замуж за уважаемого человека, который будет надежной опорой для Жюли. Хорошее приданое позволяло девушке иметь выбор и не соглашаться на сделку. Элизабет, зная романтичную натуру дочери, понимала, что для той брак не станет компромиссом, это должен быть союз, заключенный по глубокому взаимному чувству. Но художницу пугала откровенная наивность и доверчивость юной девушки.

Семнадцатилетняя Жюли была вхожа в лучшие дома Санкт-Петербурга и с радостью юности посвящала себя удовольствиям и развлечениям. В доме графини Чернышевой мадемуазель познакомилась с человеком, который разрушит всю ее жизнь.

Секретарем у графа Григория Чернышева, ответственного за выступления и размещение иностранных артистов Императорских Театров, служил некий Гаэтан-Бернар Нигрис. «Его мягкие манеры, его меланхоличный взгляд и даже его желтоватая бледность придавали ему интересный и романтичный вид, который так поразил мою дочь, что она влюбилась в него»[18]18
  Виже-Лебрен Элизабет. Воспоминания г-жи Виже-Лебрен…


[Закрыть], – с горечью вспоминала Виже-Лебрен. Нигрис ей не нравился. Как опытная чтица людских лиц и малейших их выражений, она интуитивно чувствовала в нем червоточину.

Графиня Чернышева без ведома Элизабет принялась устраивать для молодых людей романтичные свидания. Ах, они такая красивая пара, почему бы не помочь возлюбленным… Тем более, что Нигрис небогат, а за Жюли дадут хорошее приданое, пусть оно послужит этому преданному графу человеку.

Сперва художница была в ярости. Ее девочка еще такая юная, ей рано думать о браке. Тем более что во Франции ее отец, господин Лебрен, уже нашел подходящего жениха. Мужем красавицы Жюли должен был стать талантливый и обеспеченный молодой художник Пьер-Нарцисс, барон Герен, а не нищий авантюрист. Художница пробовала беседовать с дочерью, выяснить глубину ее чувств и все больше убеждалась, что каприз первой любви толкает ту на необдуманные действия. Слушая чужие советы, Жюли в матери начала видеть врага. И все же Элизабет написала супругу в Париж, рассказав о просьбе дочери дать благословение.

В ожидании ответа мать продолжала убеждать дочь не торопиться с решением. Но окрыленная беспощадным чувством первой любви, Жюли не желала слушать материнских предупреждений и увещеваний. В возлюбленном она видела только лучшие стороны, а сопротивление со стороны матери и вовсе превратило Нигриса в романтического героя. Она ругалась с матерью, глаза ее постоянно были опухшими от слез, а платья висели мешком, так девушка похудела. Графиня Чернышева настраивала дочь против Элизабет, убеждая бороться за свою любовь. Имея большое влияние на молодую девушку, она мечтала стать этаким купидоном, счастливо соединившим два стремящихся на встречу друг другу сердца, передавала письма и еще больше разжигала конфликт матери и дочери. Графиня убеждала свою протеже, что мать на самом деле не посылала господину Лебрену письма с просьбой разрешить брак, что возлюбленным нужно бежать и тайно обвенчаться. Расчет Чернышевой становится понятнее, если учитывать, что Нигрис был красивым мужчиной, вероятно, обаявшим и супругу своего господина. Благодаря приданому Жюли Чернышева рассчитывала устроить дела Нигриса и обеспечить его состоянием.

Элизабет не могла спокойно наблюдать, как дочь страдает, и не хотела становиться ее врагом. Она написала новое письмо, где просила супруга дать согласие на брак дочери с господином Нигрисом, показала Жюли и попросила ее саму его отправить, чтобы не было никаких сомнений. Но и это не убедило девушку. Она говорила: «Это ничего не значит! Следом ты напишешь еще одно, где будешь требовать запрета!»

Даже полученный вскоре положительный ответ господина Лебрена не смог смягчить Жюли. Ее сердце навсегда было потеряно для Элизабет.

Свадьба состоялась 31 августа 1799 года. Художница сама разработала свадебный наряд для дочери, одарила ее бриллиантами и обеспечила приданое. В конце концов, она всю жизнь писала портреты людей, превращая их на полотнах в миловидных ангелов, чтобы у ее дочери было все, чего та пожелает.

Счастье молодоженов продлилось всего две недели. Жюли быстро поняла, что на самом деле совсем не знала своего избранника, и разочаровалась в нем. А Нигрис не утруждал себя тем, чтобы и дальше поддерживать иллюзию романтической любви. Мать была права – как же больно это признавать.

Несколько лет несчастливого брака окончательно разочаровали Жюли. Просить помощи у матери она не желала и в 1804 году, собрав свои драгоценности, уехала в Париж. Там молодая женщина поселилась в доме отца и вела весьма скромную жизнь. А после его смерти в 1813 году оказалось, что ее наследством стали огромные долги господина Лебрена.

Элизабет Виже-Лебрен прожила в Российской империи шесть лет. Сердце Элизабет было разбито, ведь ее дочь, ее любимое единственное дитя, ненавидит ее. Видя, что брак с господином Нигрисом не принесет Жюли счастья, а прежнюю близость восстановить уже невозможно, она покинула Санкт-Петербург и некоторое время провела в Москве, а после коронации Александра I приняла решение продолжить странствие по Европе. Несколькими годами позже она вернулась во Францию по личному приглашению Наполеона Бонапарта.

Элизабет официально развелась с господином Лебреном и больше не вышла замуж. Она пыталась помочь ему справиться долгами, приобрела дом, где они жили когда-то, но этих денег Лебрену не хватило. Бывшая жена не собиралась тратить состояние на вызволение из долгов человека, который всегда был ей чужим.

Почему дочь не обратилась к ней за помощью, можно только гадать. Возможно, гордая и капризная красавица так и не простила мать, а может быть, стыдилась, ведь та оказалась права и неудачный брак разрушил ее жизнь. Она пыталась зарабатывать на жизнь рисованием, даже пробовала выставлять свои работы, но успеха не имела.

Жюли сошла в могилу вслед за отцом в 1819 году. Последние годы жизни той, кто когда-то блистала в гостиных, прошли в нищете и печалях. А ведь все могло бы быть по-другому, послушай она тогда свою мать, так тонко понимающую и чувствующую все недостатки человеческой натуры.

Обратись к ней дочь в тяжелый период своей жизни, Элизабет безусловно помогла бы ей, но Жюли была слишком горда, чтобы просить, а Элизабет считала, что уже сделала многое и не должна разоряться сама из-за неудачных вложений и расточительности бывшего супруга. «Все, что я пережила, убеждает меня в том, что мое единственное счастье заключено в живописи»[19]19
  Там же.


[Закрыть], – так оценила итог своей жизни Элизабет Виже-Лебрен в своих мемуарах.

Плата за боль: Мадам Тюссо

Дрожащими пальцами она доставала из корзины, где солома насквозь пропиталась кровью и пахла так, что требовалось большое мужество, чтобы сдержать естественный порыв опорожнить желудок, головы жертв, всего несколько часов назад моливших о спасении от гильотины. В коридоре мастерской множились корзины с отвратительными головами, некоторые из них принадлежали некогда ее друзьям, а обладателей других она часто видела при дворе. Мари плакала, когда приходилось делать восковые слепки с их обезображенных страданиями лиц.

Такое тонкое, красивое искусство – создавать из воска цветы, фрукты, фигурки и портреты. Кто бы мог подумать, что этот талант станет ее проклятием. Анна-Мария своими тонкими изящными пальчиками создавала посмертные маски, а в душе проклинала тех, кто отправлял эти головы на гильотину.

Мари зажмурилась, глубоко вздохнула, а потом открыла глаза и принялась за работу. Другая девушка упала бы в обморок, но только не она. Ведь Мари с раннего детства привыкла видеть такое, что не каждый может и вообразить.

Она родилась в 1761 году в Страсбурге. Мать девочки звали Анна-Мария, она была молодой и красивой женщиной из рабочей семьи, в восемнадцать лет вышла замуж за приезжего офицера по имени Иоган-Жозеф Гросхольц. Он был на двадцать семь лет старше своей красавицы-жены, не отличался приятной внешностью, а манеры его были грубые, солдатские. Что обещал ей бравый солдат? В любом случае он не успел исполнить ни одного обещания, погибнув на полях сражений за несколько месяцев до рождения дочери. Малышка родилась вся в отца, с его длинным носом и острым подбородком, но унаследовала умные глаза своей матери и ее пышные светлые волосы.

Когда девочке исполнилось шесть лет, мать укутала ее потеплее и отправилась в путешествие в Берн. Там братья нашли ей работу экономкой в уважаемом доме у доктора Филиппа Вильгельма Маттиаса Курца, которого все называли Куртиусом. Это была хорошая должность для молодой женщины, и она была особенно благодарна господину за то, что он готов был принять ее с ребенком и не заставил отослать девочку в деревню. Доктор подробно выслушал историю ее жизни и проникся сочувствием и симпатией к молодой вдове.

Доктор Куртиус был большим оригиналом. Его врачебная практика процветала, он читал лекции студентам, но более всего его увлекала анатомия. На столы хирургов и ученых обычно попадали тела казненных преступников или бедняков. Однако даже таких пособий катастрофически не хватало. Как-то раз, столкнувшись с невозможностью получить для проведения урока тело какого-нибудь бедняги, он решил изготовить восковые сердце, желудок и селезенку. Процесс так увлек Куртиуса, что все свое свободное время он стал посвящать творческим экспериментам. К тому же его восковые модели внутренних органов, а потом и частей тела стали пользоваться большой популярностью в медицинских учебных заведениях.

Со временем Куртиус все меньше занимался врачебной практикой, а его слава как скульптора по воску возрастала. Оказалось, что этот доктор в душе настоящий художник. Он много внимания уделял тому, чтобы его изделия ничем не отличались от оригинала, учился способам смешивания красок и придания воску нужного оттенка, а со временем от создания анатомических пособий перешел к творчеству более приятному для глаз. Он стал пробовать создавать небольшие скульптуры, фигурки людей и животных, восковые цветы. Но все же по-настоящему его интересовало только человеческое тело.

Дом доктора был похож на волшебную пещеру. Всюду громоздились стопки книг, все поверхности были заняты исписанными и изрисованными листами. Он строго-настрого запрещал своей новой экономке убираться в мастерской, но был крайне доволен, что в его доме теперь витали аппетитные ароматы, а в гостиной стало уютно и приятно проводить время с друзьями. А друзей у Куртиуса было много. В его мастерскую стекались ученые и философы, он охотно общался с художниками и скульпторами, перенимая у них секреты мастерства. Некоторое время назад у него родилась идея создавать из воска портреты. Не грустные посмертные маски, а живые лица, у которых кожа будет розовой и нежной, а глаза живыми. Это был успех. Восковые головы доктора Куртиуса стали знамениты не только в Берне, к нему стали приезжать из Берлина, Вены, Лондона и Парижа, чтобы полюбоваться диковинками.

В 1765 году Филипп Куртиус принял решение окончательно оставить медицинскую практику и переехать в Париж. Его привлекала Франция, ведь именно там жили Вольтер, Руссо, Дидро, философы и поэты, которыми он восхищался. Там можно было прославиться и заработать гораздо больше, чем в Берне.

Он снял дом, организовал пересылку своих экспонатов и решил взять с собой экономку и ее дочь. Они присоединились к своему господину через год. За это время Куртиус успел многое, в том числе он отлил великолепную восковую фигуру Жанны Дюбарри, последней фаворитки короля Франции Людовика XV.

Мадам Гросхольц стала совершенно незаменимой для господина Куртиуса. Он испытывал симпатию к молодой женщине. В планы доктора никогда не входила женитьба, на это у него просто не было времени, да и желания, а экономка и ее маленькая дочь привносили в его жизнь некую иллюзию семьи. Особенно он был впечатлен малышкой Мари. Однажды доктор заметил, что она рисует на мятом листке бумаги очень точный портрет матери. Тогда он отвел ее в свою мастерскую и попросил нарисовать цветок, кошку, яблоко. Детские рисунки были не очень аккуратны, но девочка улавливала пропорции. У нее были ловкие пальчики и сообразительные любопытные глаза.

Куртиус стал разрешать Мари приходить в мастерскую. Он давал ей воск и глину, краски и бумагу. Малышка все схватывала на лету. Она едва обучилась читать и писать, зато через пару месяцев уже лепила такие яблоки, что хотелось откусить от них кусочек. А еще Мари оказалась очень терпеливой и аккуратной. Это стало особенно важно, когда доктор Куртиус стал получать заказы на изготовление портретных голов. По форме из гипса он в воске отливал лицо заказчика, а потом тщательно и внимательно доводил его до совершенства. Но Мари делала самое важное, она оживляла это лицо, один за другим накладывая маленькие волоски, создавая брови, приклеивая ресницы, подбирая волоски нужного цвета и размера. Это была сложная и кропотливая работа.

Малышка Мари стала подмастерьем доктора Куртиуса. Он велел называть себя «дядей», поскольку первое время ребенку было сложно выговорить его имя, а потом он так привязался к девочке, что чувствовал в ней родственную душу. Так и получилось, что Мари с раннего детства была окружена частями тел, восковыми и мертвыми, большими банками и колбами с человеческими внутренностями и учебниками анатомии.

Заказов было много, но кроме того, чтобы работать на кого-то, Куртиус решил организовать Кабинет портретов, где за входную плату любой желающий мог бы полюбоваться восковыми бюстами великих людей. Эта затея имела такой успех, что несколько лет спустя ее перенесли в Пале-Рояль. Кроме демонстрации голов, Куртиус придумал наряжать экспонаты в костюмы для придания им полной схожести с живыми фигурами. Особой удачей было раздобыть треуголку, трость или сюртук, действительно принадлежащие тому, с кого был выполнен портрет. Заметив интерес публики к громким преступлениям, Куртиус договорился с палачами Парижа, и те стали доставлять ему головы самых отчаянных негодяев. Так родилась Комната ужасов, где под отрубленными головами убийц и насильников стояли таблички с подробным рассказом об их преступлениях.

К этому времени малышка Мари превратилась в сообразительного подростка и очень талантливую художницу по воску. В мастерской Куртиуса бывали Мирабо, герцог де Люинь, Ла Файетт, Вольтер, Руссо, слава его гремела по всему Парижу. Когда Мари исполнилось семнадцать лет, ей было доверено выполнить первую самостоятельную фигуру, и это была не просто какая-то фигура, а восковой портрет великого Вольтера. Она описывала его как высокого тощего человека с очень худым и острым лицом, очень маленьким. Ноздри его были похожи на крылья птицы. Восковая голова Вольтера стала одним из самых знаменитых экспонатов в Кабинете портретов. А Мари, выполняя ее, вспоминала, как великий философ сажал ее маленькой на колени и пускался в пространные и такие непонятные рассуждения. Когда некоторое время спустя Вольтер, страдавший от сильнейших болей, скончался, его портрет в воске стал привлекать еще больше посетителей, чем при жизни.

Воск был в моде. Молодые аристократки нанимали учителей и брали уроки создания из воска цветов и фруктов. Это тонкое искусство желала постичь и сестра короля Людовика XVI, принцесса Елизавета. Посланники королевского двора рассудили, что правильно будет искать учителя для принцессы в мастерской самого известного мастера и скульптора по воску, и направились к господину Куртиусу.

Он с гордостью рекомендовал им Анну-Марию Гросхольц, ни на минуту не сомневаясь, что его талантливая ученица сможет стать хорошей преподавательницей и подругой для принцессы. Кроме того, для его предприятия знакомство Мари с членами королевской семьи было очень важным шагом, ведь это значило, что у него появляется шанс сделать слепки голов короля, королевы и их ближайшего окружения.

Принцесса Елизавета была всего на три года младше Анны-Марии. Девушки легко нашли общий язык. Учительница очень быстро оказалась покорена обаянием и прелестью своей ученицы. Принцесса Елизавета хорошо рисовала и усердно занималась, у нее была поставлена рука. Больше всего ей нравилось лепить не цветы, а фигурки святых. В ее руках мягкий воск превращался в Иисуса, Деву Марию, святого Франциска. Эти фигурки она хранила в особой шкатулке из красного дерева, заворачивая каждую в шелковую салфетку.

Милая, живая девушка была горда и капризна, как и полагается принцессе, но при этом у нее было очень доброе сердце. Вместе с принцессой Елизаветой Мари посещала приюты и бедные кварталы, видела слезы своей подруги и то, как она пыталась помочь несчастным людям. Значительная часть содержания принцессы направлялась в благотворительные организации. Но этого было недостаточно.

К концу XVIII столетия Франция будто разделилась на два мира. Один мир был блестящий и пышный, и звался он Версаль. Здесь царствовали развлечения и удовольствия. За одну только карточную игру аристократы пускали по ветру состояния. Кружева, шелка и бриллианты занимали мысли молодых придворных больше, чем бедняки за дверцей кареты. Обитатели Версаля понятия не имели о происходящем за его пределами. Второй мир был менее красивым и более жестоким. Там тяжело трудились, голодали и умирали. Такое положение вещей было следствием внутренней политики, заложенной еще королем Людовиком XIV, но к тому моменту, когда его правнук Людовик XVI взошел на трон, ситуация стала катастрофической. Страна напоминала пороховую бочку, нужно было только, чтобы кто-то поджег фитиль.

Анна-Мария Гросхольц провела при дворе несколько лет. Она была очень близка со своей ученицей, имела возможность хорошо познакомиться со многими аристократами и придворными. Она восхищалась красотой и нежностью принцессы де Ламбаль, мечтала вылепить лицо королевы Марии-Антуанетты, чья кожа была такой нежной и прозрачной, что на нее не ложились тени. Молодая художница продолжала совершенствовать свое восковое мастерство и делала бесконечные рисунки. Она даже выполнила восковые головы короля и королевы и отослала их своему дяде Куртиусу для его экспозиции. Это были не настоящие слепки, разумеется, ведь королевская чета не согласилась бы сидеть с соломинками во рту и ноздрях, чтобы какая-то там ученица скульптора сняла маски, но тем не менее головы, сделанные Мари, были очень хороши и похожи на оригиналы.

И все же пришлось расстаться с королевским двором. Кто-то поджег фитиль у той пороховой бочки, и Версаль стал терять своих обитателей. Предчувствуя скорую катастрофу, самые осторожные и предусмотрительные покидали Францию. Уехала даже любимая подруга королевы, герцогиня де Полиньяк. А Мари вернулась в мастерскую дядюшки и продолжила работу. Она не верила, что ее подруге может грозить опасность, ведь принцесса Елизавета так заботилась о нуждающихся, всегда была добра и совершенно точно никому не причинила зла.

Однажды в Кабинет портретов в Пале-Рояль ворвались какие-то дикари. Они требовали выдать им головы короля и королевы, чтобы пронести их на пиках. Возбужденные мужчины крушили все вокруг, уничтожая бесценные портреты. Филипп Куртиус был в отчаянии. К этому времени его экономка Мария-Анна Гросхольц уже скончалась, и только малышка Мари могла утешить своего дядю. Она говорила, что остались гипсовые слепки, значит, все можно будет восстановить. Но доктор понимал: в стране происходит нечто гораздо более ужасное, чем уничтожение его галереи.

Король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта были арестованы. Маленький принц Луи и принцесса Мария-Тереза дрожали от страха, а тетушка Елизавета утешала их. Ей позволили остаться с семьей, чтобы ухаживать за детьми. Мари очень переживала заключение подруги и опасалась за ее жизнь. В мастерскую Куртиуса приносили корзины с отрубленными головами: новое правительство желало запечатлеть свой триумф.

Однажды принесли голову принцессы де Ламбаль. Первый раз в жизни Мари лишилась сознания. Она помнила красивую женщину, такую добрую и отзывчивую. И этой нежной принцессе, терявшей сознание от вида любой грубости, пришлось пережить неописуемый ужас.

В восемнадцать лет Марию-Терезу-Луизу Савойскую выдали замуж за принца Луи-Александра де Бурбона де Ламбаль. Правнук Людовика XIV не считал нужным отказывать себе во всевозможных удовольствиях, что негативно сказалось на его здоровье. Через несколько месяцев после свадьбы принцесса стала вдовой. Молодая, красивая и богатая мадам де Ламбаль решила не покидать Францию. Она подружилась с Марией-Антуанеттой и даже была назначена управительницей ее покоев. Принцесса де Ламбаль стала одной из самых блестящих дам Франции, Парижа, Версаля. Какая веселая жизнь у них была! Танцы, балы, маскарады, самые красивые платья и украшения, любые удовольствия – все к услугам прекрасных дам.

Принцесса де Ламбаль имела слишком много неправильных черт, длинный нос, покатые плечи. Но аристократизм внешности сглаживал недостатки, а очаровательные голубые глаза и дружелюбная улыбка превращали ее в настоящую красавицу. Кроме того, современники отмечали невероятно нежную, прозрачную кожу, а волосы сравнивали с локонами, венчающими нимбы голов Мадонн Рафаэля.

Королева и ее подруга вместе изобретали новые прически, а одну из них даже назвали в честь принцессы де Ламбаль. Ее волосы вызывали восхищение. Длинные, роскошные, естественного золотистого оттенка, они служили лучшим украшением своей хозяйки. Художница Элизабет Виже-Лебрен утверждала, что у Марии-Терезы были самые красивые светлые волосы, какие только можно себе представить.

Но звучали не только возгласы восхищения. Королева Мария-Антуанетта стремительно теряла популярность, ее осуждали за излишние траты и роскошь, винили, что она дает мужу Людовику XVI плохие советы и контролирует его. Имя мадам де Ламбаль все чаще появлялось на листах пасквилей.

Со временем женщины охладели друг к другу. Мария-Антуанетта увлеклась новой подругой, Иоландой де Полиньяк. А Мария-Тереза все больше отдалялась от блестящих развлечений, пытаясь убедить королеву вести жизнь более размеренную и благочестивую. Она не покинула подругу даже после ареста королевской семьи. А вот Иоланде де Полиньяк удалось уехать из Франции.

Вместе с королевской семьей мадам де Ламбаль оказалась в тюрьме. Но ее отделили от остальных, запретили общаться или переписываться. На трибунале от Марии-Терезы потребовали дать показания против Людовика XVI и Марии-Антуанетты, осудить монархию и объявить о своей любви к движению за свободу, равенство и братство. Принцесса отказалась отречься от королевской семьи и тем подписала свой смертный приговор.

Гибель принцессы де Ламбаль стала одним из самых жестоких преступлений революции. Первый удар саблей рассек ей висок, и после она испытала невероятные мучения. Еще живую ее терзала толпа. Мужчины глумились над красавицей, чью прозрачную бледную кожу покрывала кровавая паутина. Несколько раз ее приводили в чувство.

А теперь прекрасную некогда голову подняли с земли и водрузили на пику. Парикмахеру приказали завить слипшиеся от грязи и крови локоны, и тот трясущимися руками вынужден был делать свою работу, а потом неаккуратно нанес на обезображенное, но уже навсегда успокоившееся лицо пудру и румяна. Какая жестокая шутка!

Голову на пике принесли к решетке Тампля, чтобы посмеяться, увидев ужас в глазах лучшей подруги принцессы, королевы Марии-Антуанетты.

– Со мной они сделают то же самое! – рыдала испуганная королева. Это уже не было шуткой или дурным сном.

Гибель принцессы де Ламбаль была одним из самых чудовищных преступлений революции. Она могла уехать, могла спастись, могла подписать все, что от нее требовалось. Но Мария-Тереза де Ламбаль выбрала быть преданной до конца.

В мастерской доктора Куртиуса Мари рыдала над корзиной с головой несчастной. Только сейчас она по-настоящему осознала, что, быть может, завтра или послезавтра в такой же корзине к ней принесут голову ее подруги принцессы Елизаветы, или короля и королевы, или других людей, тех, кого она хорошо знала и с кем была дружна.

Куртиус подносил своей ученице нюхательные соли и говорил, что нельзя поддаваться отчаянию. Работа должна быть выполнена хорошо и в срок. Мари хотела бы уйти в свою комнатку и там зарыдать, но она знала, что должна выполнить работу. Сегодня, завтра и послезавтра.

Дядюшка оказался прав. Поток отрубленных гильотиной голов в корзинах не прекращался.

– Видишь, какой ровный разрез, – объяснял доктор Куртиус. – Это все новое устройство, гильотина. Приговоренного фиксируют и лезвие падает ему на шею. Никаких мучений, палач ведь может ошибиться и требуется два или три удара топором, тогда жертва очень страдает. А гильотина действует наверняка. Одно движение, и все. Знаешь, Мари, они зовут ее Луизетта. Я подслушал, что, когда палач нежно вытирал кровь с лезвия, он шептал ей: «Спасибо, моя Луизетта».

С особым пренебрежением бросили в мастерской корзину с головой бывшего короля Людовика XVI. Мари не сдержала слез, выполняя его маску. Это не осталось незамеченным. 13 июля 1793 года ее позвали выполнить слепок с головы Жан-Поля Марата. Как она ненавидела эту голову и с каким удовольствием делала свою работу! Мари понимала, что девушку по имени Мари Анна Шарлотта Корде д’Армон казнят, быть может, ей даже принесут и ее голову… Но как же она была благодарна этой девушке, решившей бросить вызов жестоким революционерам!

С особым удовлетворением Мари воссоздавала для Кабинета ужасов сцену смерти этого ужасного фанатика, пославшего на смерть сотни, тысячи человек. Вместе с ней работал художник Жак Луи Давид. Он приходил в мастерскую, чтобы делать наброски для своей картины.

16 октября 1793 года казнили королеву Марию-Антуанетту, а еще полгода спустя – принцессу Елизавету. Узнав об этом, Мари бросила все свои инструменты и рыдала как никогда.

Елизавета… Ее Елизавета, девушка с самым большим сердцем… Принцессе было уже тридцать, и она никогда не была замужем, посвятив свою жизнь брату и его детям. А еще тем беднякам, кому могла помочь, кому приносила еду и одежду. Мари не могла уяснить, почему эта добрая душа оказалась на эшафоте, за что новое правительство объявило ее преступницей. Она ненавидела этих людей и мечтала увидеть их головы в этих корзинах на грязной соломе.

Однажды в мастерскую пришли военные и объявили, что должны препроводить мадемуазель Анну-Марию Гросхольц в тюрьму. Ее обвинили в сочувствии к аристократам, припомнили жизнь в Версале и уроки принцессе Елизавете. Было даже странно, что они что-то объяснили, ведь часто людей просто хватали на улице без каких-либо обвинений. Достаточно было доноса от соседа, одной улыбки кому-то, кто был под подозрением, письма дальним родственникам.

Испуганная Мари оказалась за решеткой. Молодая женщина молилась о спасении, ведь заключение в тюрьме уже означало приговор. В тесных камерах содержались от десяти до пятнадцати женщин. Кормили их скудно, ведь зачем кормить обреченных, все удобства составляло ведро, которое опорожняли один раз в день. Тюремщики упивались беспомощностью благородных изнеженных дам, хотя не все из заключенных имели титул или даже бывали при дворе.

В одной камере с Анной-Марией находилась женщина по имени Мари Жозефа Роз де Богарне. Невысокого роста, изящная и очень обаятельная, она призывала своих соседок не терять бодрость духа. В состоянии всеобщего отчаяния это было особенно ценно. Мари-Роз рассказывала о своем детстве на острове Мартиника, о том, как нянюшка разрешала ей есть сколько угодно сахарного тростника, оттого теперь у нее совершенно черные зубы. Мари-Роз демонстрировала свои плохие зубы и смеялась, радуясь, что хоть на минуту смогла отвлечь других от черных мыслей. У этой дамы были прекрасные манеры, словно она провела всю жизнь в Версале, отметила Анна-Мария, хотя новая знакомая не была завсегдатаем королевского двора. Ее муж Александр де Богарне был военным, изменял жене и был заключен в камере в мужском крыле тюрьмы. Мари-Роз не расстроилась, узнав о его казни. Ее только волновала судьба детей, Ортанс и Евгения. Говоря о них, она становилась очень серьезна и даже печальна. Меньше чем через неделю после казни мужа Мари-Роз Богарне произошел Термидорианский переворот и тюрьмы открыли. Анна-Мария Гросхольц обняла свою подругу, чтобы увидеть ее в следующий раз уже женой Первого консула Наполеона Бонапарта.

Когда Анна-Мария вернулась в дом доктора Куртиуса, ей пришлось столкнуться с реальностью еще более жестокой. Филипп Куртиус не пережил террора, его сердце не выдержало фактического уничтожения дела всей его жизни и заключения единственной родной для него души. В тридцать три года Анна-Мария Гросхольц унаследовала все состояние своего так называемого дяди, его мастерскую, остатки фигур, форм и его долги.

Но не в правилах Мари было впадать в отчаяние. Она была жива, она не лишилась головы под острым лезвием «Луизетты», а еще у нее появился очень важный заказ. 10 термидора (28 июля 1794 года) был казнен один из тех, чью голову она мечтала увидеть у себя на столе, Максимилиан Робеспьер.

Этого человека, как и Марата, Мари ненавидела особенно. Она очень старалась показать его обыкновенным человеком: никаких черт, присущих великим, мелкие хитрые глазки, жалкий узкий рот.

Она научилась работать с новым правительством, трудилась не покладая рук и воссоздала Комнату ужасов, где теперь были не почти безымянные преступники, а многие жертвы гильотины «Луизетты». Посетители Кабинета ужасов выходили с экспозиции шокированными, некоторые даже падали в обморок. Мари придумала не просто демонстрировать портреты, а воссоздавать сцены из жизни. Вот Марат в ванне, окровавленные головы на пиках, вот король и королева за обедом. Здесь даже была египетская мумия. Мари покупала платья и сюртуки из Версаля, их в больших количествах продавали на улицах Парижа: «Желаете нижнюю юбку королевы или парик Людовика XVI?» Эти бесценные предметы становились частью костюма восковых копий, воспоминаний о тех, кого Мари когда-то любила или ненавидела. Закутавшись в темный плащ, она нередко встречалась с парижскими палачами, передавая им кошель с монетами в обмен на волосы или предметы одежды казненных. «Я заплатила за эти реликвии тем, что руки мои были в крови. Эти воспоминания не покинут меня, пока я жива»[20]20
  Hervé, Hrg. F. F. Marie Tussaud: Madame Tussaud’s memoirs and reminiscences of France. Cambridge University Press, 2014.


[Закрыть], – скажет она позднее.