Текст книги "Замкнутый круг"

4

Если прогресс идет вперед, то молодость наоборот остается позади. Вот уже стало лень наряжаться: хотелось покоя и стабильности.«Ни одно растение не цветет весь год, и человек не должен цвести вечно, нужно дать себе отдохнуть», -так думала уже не Женька, а Евгения Григорьевна. Женькой ее уже звал только Иван, что указывало на давнее знакомство для”чужих» и красноречиво говорило о близкой связи для «своих». Молодость скоротечна, страсть прошла, осталась привязанность и их отношения стали больше походить на дружеские. К своим 37 годам Григорьевна тоже выглядела не ахти, но все же еще на нее можно было обратить внимания, особенно если знать ее положение в колхозе. На тот момент Григорьевна жила с пенсионеркой матерью в двухэтажном коттедже, выделенным ей колхозом как главному специалисту. Колхоз уже был реорганизован в закрытое акционерное общество, и «разграблен «директором не без помощи главного бухгалтера. Вот где пригодился «свой человек», выращенный с нуля. Григорьевна была не так проста, как казалось со стороны. За лоховством скрывалась расчетливость и знание тонкостей бухгалтерского учета. Ее неприметный вид и наивное выражение лица играли свое дело. В отсутствие информационных технологий в то время, то где она чего-то не допонимала или неправильно делала, списывалось на невнимательность и рассеянность, с возможностью исправить и пересдать отчетность без штрафов. Налоговые проверки проводились по тому же принципу: где надо Григорьевна могла промолчать, прикинувшись дурочкой. Но зачастую выездные проверки решались материальным вознаграждением, благо директор в этом вопросе был подкован. Кто бы мог подумать, что «сопливый Толик» выростит до таких высот. Завязав знакомства с чиновниками высшего разряда, Лунев Анатолий Борисович, развёвшись с женой, даже женился на дочери одного из них, тем самым пробив себе место в депутаты, заверив жителей деревни, проголосовавших за него, с «высоты» своего статуса помогать держаться хозяйству на плаву. В итоге хозяйство под чутким руководством бывшего директора и действующего депутата было разорено и обанкрочено, а на сберегательной книжки причастных к этому делу людей, и Григорьевны в том числе, осели внушительные суммы. Народ же остался без работы, но с уверенностью, что Лунев «Царь» и «Бог». Когда кто-то заводил разговор в другом направлении, сразу находились те, кто напоминал, что газ в деревню, пользуясь своими связями и напористостью провел Лунев, когда другие колхозам такая роскошь и не снилась:

– Забыли, как дровами топились? А коттеджи кто попостроил? А кто на крещение на озере обустроил в форме креста купель, да еще попа пригласил освятить?

То что эти коттеджи получили избранные, а половина вообще была продана посторонним людям, не имеющим никакого отношения к колхозу никто не вспоминал, предпочитая думать, что средства с продажи пошли на нужды людей и не понимая, что при помощи бухгалтера большая часть осела в карманах начальства. Легко обманывать того, кто сам обманываться рад.

На этой фазе увядания и повстречался Григорьевне мужчина, сыгравшего ключевую роль в ее жизни. К участковому, жившему по соседству, приехал в гости друг, бывший мент-в свои 45 лет он был уже подполковником на пенсии. Мужик это был ушлый, сразу смекнул, что бабенка по соседству живет одна в большом коттедже, старуху -мать в расчет он уже не брал. Быстро навёв справки, стало понятно, что соседка то не простая, а главный бухгалтер, а значит достаток и положение имеются. И дочка живет за две тысячи километров, что немаловажно. Свои переростки, две кобылы-дочки надоели до смерти, как и их мамаша. Когда работал хоть видел их редко, а сейчас только и смотрят в глотку, что съел, да сколько выпил. А выпить и погулять Федор любил. В общем Федор уже видел себя беззаботным хозяином дома. Охмурить Григорьевну не составило большого труда: пара визитов, вино, комплименты-а язык у Федора подвешен, дай бог каждому– и вот он уже переехал к ней жить.

– Григорьевна, что за мужик у тебя во дворе хозяйничает? -спрашивали любопытные.

– Дружок это мой, -смущалась похорошевшая за эти немногочисленные дни Григорьевна.

На нее и впрямь было приятно посмотреть: помолодела и даже осанка выпрямилась, волосы накручены, глаза блестят. С работы забегает в магазин: дома же Дружок ждет, надо прикупить чего-нибудь повкуснее, да винца, -Дружок любит. Так прозвище Дружок и закрепилось за Федором.

Отношения с Иваном сошли на нем, просто все прошло само собой, без взаимных упреков и обид. Они по прежнему ежедневно виделись на работе, пили чай в конторе, вели разговоры”за жизнь». Конечно Иван пытался открыть Григорьевне глаза на Дружка, предостеречь от ошибок. И конторские советовали Григорьевне не связываться с Федором, со стороны то виднее. Только Григорьевна считала наговорами все доводы относительно Федора:

– Да завидуете вы мне просто! В молодости личная жизнь не сложилась, дайте хоть вторую половину жизни прожить счастливой, -злилась Григорьевна.

Приехавшая в свой первый отпуск Светка поразила мать своей распущенностью, присущей ее молодости. Сразу же закрутила роман с местным сыроделом Арменом и шокировала конторских своими шортами, не скрывающими ягодицы, когда пришла к Григорьевне на работу за деньгами. Внешне она была очень похожа на мать, только ее одежда, прическа, манера поведения делали ее образ совершенно противоположным. Было понятно, что удаленность от дома и свобода не пошли ей на пользу. Переругавшись с матерью и Федором, Светка не добыв отпуск до конц-,уехала. Ее отъезд огорчил только Надежду, которая видя, как дочь и внучка катятся в пропасть, ничего поделать не могла.

5

Спустя год, Дружок развёвшись с женой, всё таки не сумел уговорить Григорьевну узаконить отношения, но убедил прописать его в ее доме. Правда пришлось раскошелиться на золотое кольцо, но овчинка стоила выделки. Зная закон, действующий на тот момент, запрещающий выселять прописанного человека, если у того отсутствует другое жилье, в котором он может прописаться, Дружок почувствовал себя полноценным хозяином. На этом безоблачная семейная жизнь, о которой так мечтала Григорьевна, закончилась. Хорошо еще, что успела приватизировать дом до появления в ее жизни Дружка. Хотя на тот момент это мало что меняло. Григорьевна теперь вынуждена была терпеть в своем собственном доме пьянки, хамство и постоянное унижение. На работу она приходила не выспавшись, засыпала сидя за столом. А однажды в город поехали отчеты сдавать: набилась целая машина, и экономист, и инженер. Все дела уже поделали, сидят в машине, Григорьевну ждут. Уже и налоговая скоро закроется, а ее все нет. Пошел Иван ее искать по кабинетам, а она прислонилась к стенке в уголке на стуле и спит. А чему удивляться, если пьяный Дружок пол ночи дебоширил, сам то он днем высыпался.

Доводил до слез он не только Григорьевну, доставалось и ее матери. Выбрасывает Надежда навоз через проделанное в стене специальное окно на улицу, а пьяный Дружок вилами с улицы в это окно тычет. Или ночью ходит с фонариком по дому, одеяло приподнимает и светит, забавляется так.

– Мне то, на старость лет, за что такое-плакала мать.-Пригрела Иуду! Не жилось тебе спокойно! Любви она захотела. Где умная, а где дурней дуры последней!

Говорят, человек хозяин своей жизни. Григорьевна уж точно могла бы поспорить с таким высказыванием. На данном этапе она даже не хозяйка в своем доме. Кому пожаловаться на Дружка? Его другу участковому? Да еще эта падла хитрая, бьет так, что синяков нет-не зря столько лет в милиции проработал. А про моральные издевательства кому рассказать? Подруг близких нет, только Адамовна и конторские. Стыдно о таком рассказывать, и поверят ли. На людях Дружок то важный такой. Пока до магазина дойдет, словом зацепится с каждым встречным, расскажет как по хозяйству управляется, пока «эта шлендра» в конторе прохлаждается, да в город мотается.

В тот день, Григорьевна ездила отчетами в город, вернулись домой к обеду, как раз коров в поле выгоняли после дойки:

– Что-то припозднилась Надежда сегодня, поторопились бы, а то далеко стадо догонять будете.

Григорьевна забежала во двор и, правда, корова в хлеву еще. Быстрей отвязала, за калитку выгнала, -«заснула мать, что ли. И эта сволочь сидит, зад свой не поднимет, как будто не видит, что уже все коров выгоняют.»

– Посмотрите, люди добрые, что творится. Нагулялась в городе, а корову и доить не стала. Издевается как над скотиной, недоенную в поле гонит, -кричал Дружок ей вслед.

Бабы, возвращающиеся уже назад, осуждающе кивали-«и вправду малохольная. Вон вымя целое, куда гонит бедную корову.-Людям только повод дай, кости быстро перемоют.

Давай быстрей разворачивать ничего не понимающую корову назад. У самой слезы текут, нервы на пределе, стыд то какой, всем то не станешь сейчас рассказыыать что к чему. Догнала потом стадо аж у озера. Хотела сразу на работу бежать, вспомнила, что мать то так и не вышла. Григорьевна с колотящемся сердцем помчалась назад домой.

Почти два месяца пролежала Надежда в больнице с переломом шейки бедра. И надо же было так неудачно оступиться на лестнице. Так и просидела, пока Женька не вернулась домой и не нашла ее. Конечно Дружок видел, но помогать не стал, да еще и Женьки не сказал.

– Мало ли ли чего она там сидит, -крякнул Дружок, -напилась небось и валяется. Я ей в няньки не нанимался.

6

Как скоротечно время, не успеешь оглянуться, а уже пол жизни прожито. А если впереди еще и не светят никакие положительные перемены..Григорьевне можно было дать и 45 и даже 55 лет. Если постаревшего Лиона Измайлова одеть в костюм Шапокляк, то получится вылитая Григорьевна, даже к образу дополнять ничего не надо. После 40 нужно уметь себя преподнести: не лениться и седые волосы вовремя подкрасить и губы помадой подвести. А Григорьевна одевалась неброско: любимый цвет серый, косметикой не пользовалась. Давно ли она престала наряжаться и почему? Ведь и должность обязывает выглядеть хорошо и не бедствует. Да просто затяжная депрессия, как сейчас бы сказали. Нет интереса жить и не для кого.

Корову продали, ухаживать за ней стало некому. Надежда так и не стала ходить полноценно, каждый шаг давался ей с трудом: то ли срослось что-то не так, то ли уже возраст давал о себе знать. Это у молодых заживает все быстро, а старикам не дай бог перелом, хорошо еще что сама могла себя обслуживать. Домашних животных тоже не заводили, с таким то извергом в доме, самим бы выжить. Были и моменты затишья, когда Григорьевне казалось, что Дружок с возрастом остепенился, сколько ж можно дурью маяться, но стоило выпить, как в него опять вселялся черт. Нет, алкашом он не был: мог пить, а мог и не пить. Только чем же ему еще заняться? Прослоняется день другой из угла в угол от безделья, да и опять к бутылке.

– Хоть бы обпился и сдох, гнида такая, -думала Григорьевна, утирая слезы.-Хорошие люди умирают не поживши, а такой и сто лет проживет!

Дружок то себя любил, абы что не пил, все больше коньячёк уважал. И настроение сразу поднимается и вся суть его гнилая наружу так и прет.

В тот года зима выдалась снежная. А когда в мороз и солнце светит – снег переливается так, будто мелкое стекло рассыпано, глаз оторвать невозможно. Григорьевна стала часто замечать красоту природы. Только к 40 годам, прожившая всю жизнь в деревне Григорьевна, заприметила, что в конце лета птицы перестают петь. Раньше в молодости ничего подобного не замечала, жизнь протекала в суматохе, казалось все еще впереди, все успеется. А сейчас? Вот у соседей внуки слепили снеговика, визжат, в снежки играют. Григорьевна завидует, что у соседей дети обзавелись семьями, родились внуки, жизнь течет в правильном направлении. А ее, назовет ли кто то родной и маленький бабушкой? Врядли. Скорее всего окликнет кто-то чужой бабкой, еще лет так через пять..

– Опять эта скотина пооткрыл все окна, -ворчала Григорьевна.-На улице мороз, а у матери в комнате форточка открыта. Старый, больной человек в доме, что ж ты делаешь?

– Проветриваю. Воняет старостью и болезнью. Сижу тут как в больнице, -огрызнулся Дружок.

– Так ты все равно на первом этаже сидишь, зачем же ты, черт такой, крематорий на втором этаже устроил. Мамка и так болеет, в могилу ее свести хочешь?

– Туда ей, старой, и дорога. Отжила уже свое, -Дружку нравилось, что Григорьевна и ее старуха мать в его власти, что он здесь хозяин, что последнее слово за ним.

Придя после работы домой, картина была прежней: форточка и дверь открыты. Дружок умышленно сводил ее мать в могилу, устраивая сквозняк. Чего в скором времени и добился. Надежда умерла от воспаления легких, немного не дожив до весны. А Григорьевна так надеялась, что с приходом тепла мать воспрянет духом и проживет еще не один год. Но жизнь, а вернее Дружок, распорядились по своему. Приехала на похороны Светка. Хоть она и была далека от сантиментов, но бабушку она любила, все таки Надежда выростила ее. Что из себя представляет Дружок, она поняла еще когда приезжала в отпуск, да он и не старался в глазах Светки выглядить лучше, чем есть на самом деле. За время ее прибывания здесь они не только ругались каждый день, а и ни раз подрались. На оскорбления в адрес друг друга не скупились, Григорьевна металась между двух огней, пытаясь выполнять роль миротворца. Светка, объявив мать полной дурой, что пригрела проходимца в доме, отчалила назад.

– Ноги моей в этом доме не будет, пока эта гнида, здесь-резюмировала дочь.

Так осталась Григорьевна совсем одна.

7

Сменяющиеся одни за другим директора были уже просто формальностью, хозяйство было уже не спасти, оно стремительными шагами приближалось к банкротству. Последние дни и Григорьевна оставалась в роли главного бухгалтера. Невыносимо было думать, что теперь придется целыми сутками находится один на один с Дружком. Работы же другой в деревне не было, молодежь перебралась жить в город, кому было еще до пенсии далеко искали работу в других отраслях: кто в лесничество пошел, кто в пожарку, многие ездили в город, благо не далеко, всего-то 40 км, час езды и на месте. Лунев же продолжал править деревней, хотя уже не является даже депутатом, но имел связи. Его слово в местной администрации имело решающее значение, ведь глава сельской администрации тоже «свой» человек, занимающей пост с подачи Лунева. В большинстве своем простому народу нужен начальник, лидер, человек, решающий организационные вопросы населения. Таким человеком и оставался Лунев, не без помощи Адамовны, которая хоть и была в преклонном уже возрасте, но тоже авторитет свой у народа не потеряла. Правильно доносить информацию до людей тоже большое искусство, ни каждому дано: надо уметь расположить к себе человека и сделать так, чтобы тебя не только слушали, но и прислушивались..

С приходом весны все вокруг зазеленело, наполнилось жизнью. Ни с чем не сравнимый запах весеннего воздуха: свежесть и прохлада, невозможно надышаться. Подолгу Григорьевна сидела на крыльце, пока не начинала замерзать. В этом году Пасха ранняя, надо бы окна помыть, шторы постирать. Хоть к Григорьевне в гости никто и не заходил, кроме Адамовны, а всёравно перед Пасхой, как и все деревенские бабы делала генеральную уборку. Только в этом году как то совсем нет сил. И не простудилась: никаких признаков простуды нет, а голова как будто не своя и все время хочется прилечь.

– Весенний авитаминоз на фоне затяжной депрессии-думала Григорьевна, спасаясь от своих грустных мыслей чтением книг. Читать она пристрастилась еще в юности. Имея хорошо развитое воображение, она видела сюжет со стороны, как будто смотрела фильм. Видела лица героев, слышала интонацию их голоса. Сопереживала, осмысливала прочитанное. Даже купила однажды книжечку со стихами, хотя поэзией не увлекалась. А вот стихи Рождественского пришлись ей по душе, несколько из них даже выучила на память. Поговорить то не с кем, а так понравившиеся строки в голове крутятся, крутятся..Надо бы в город съездить за новой книгой, лучше сразу несколько купить, чтобы надолго хватило. Да зайти к терапевту, может назначит какие витамины.

Рано утром, первым автобусом, преодолев усталость, в надежде увидеть ту самую картинку из детства Григорьевна ехала туда, куда подсознательно хотела вернуться всю свою жизнь. Постоянная занятость, а то и просто элементарная лень препятствовали этому, а сейчас она понимала, что другой возможности уже не будет. У Григорьевны был час времени, пока автобус доедет до конечной остановки, сделает перерыв и поедет обратно, на нем же она и планировала вернуться. Долго плутая по разросшейся деревне, Григорьевна никак не могла найти нужный поворот. Теперь на месте черного деревянного дома, во дворе которого собиралась детвора, стоит кирпичная многоэтажка. Раньше здесь было огромное дерево, а под ним будка с Полканом. В памяти всплыла картинка, как маленькая Женька забралась на будку и болтает ногами прямо перед носом, дремавшей в ней собаки. Когда псу порядком надоели мерцающие пятки, он цапнул ее за ногу. Боль она не помнит, а вот как орущая, прыгает на одной ноге до своего дома, помнит. Этот преодолеваемый путь тогда казался вечность. А сейчас..«Есть только миг, между прошлым и будущем, именно он называется ЖИЗНЬ.

Добралась до нужного места, дом стоял на краю деревни-строить дома дальше мешала речка, иначе бы не узнала свой старый дом, так все изменилось, Григорьевна отказалась верить, что это именно та речка. Сейчас она выглядела узким ручьем среди поля, заросшего кустами. Вода же в ней была по прежнему чистой, преодолевая коряги сухих упавших деревьев преграждавших ей путь, речка все еще журчала и текла дальше в неизвестность, в надежде еще пожить. Обратно Григорьевна еле дошла до автобусной остановки, имея все шансы опоздать на обратный автобус. Она была так расстроена увиденным, что никак не хотела смириться с действительностью. Вдруг, это не ее речка, а приток, может ее подвела память и она не туда свернула, и место из ее воспоминаний есть..Но сил и времени продолжать скитаться по чужой, неродной уже деревни не было. Не возвращайтесь взрослыми в места детства, вы не увидите ту картинку, которую для вас сохранила память. Со временем все меняется, теряет красоту, величину и величие.

Никогда не ездившая на могилки отца и брата, и второй раз с момента похорон матери, Григорьевна на Радоницу сходила на кладбище, правда не как все до полудня, а после обеда. Ей не нужны были люди, со своими косыми взглядами и бестолковыми разговорами, не нужно внимание. Она пришла даже не по зову сердца, а по угрызению совести, чтоб как все, соблюсти традиции. Насыпала птичкам пшено, пусть прилетают мать проведать, посидела в тишине. Пустота какая в душе, хочется прилечь, уснуть и не проснуться. Ничего ее не держит в этом мире, разве что незаконченные дела.

8

А дело у нее было одно и очень важное. Теперь при каждой ссоре с Дружком Григорьевна выбегала на улицу, плача и крича, привлекала к себе внимание соседей. Дружок, ошалевший от такой неслыханной дерзости, мчался с кулаками за ней, пытаясь загнать ее в дом. Участковый, вынужден по долгу своей службы, но будучи другом Дружка, ограничивался предупреждениями:

– Прекрати ты гонять Григорьевну. Орет вот на всю деревню, я же реагировать должен.

– Да она сама как с цепи сорвалась. Я только кулаком по столу стукну, а она уже несется с криками «убивают» на улицу. Раньше стеснялась сор из избы выносить, а теперь как работать перестала, совсем стыд потеряла. Шумит, надо и не надо.

– Ну, я тебя предупредил, Федор, держи свою бабу под контролем. Мне проблемы на участке не нужны.

Но Дружок то остановиться не мог, продолжал буянить, а Григорьевна выносить скандалы на осуждение народа. Даже съездила в город в областную милицию, написала заявление на Дружка и на бездействие участкового. Через неделю явилась опять, заявив, что издевательства в ее адрес не прекратились, а наоборот усилились. В конце рабочего дня, когда все в управлении начали расходится, обнаружилось, что Григорьевна просидела на стуле в коридоре весь день.

– Что вы тут делаете? Почему не идете домой? -удивился лейтенант, принимающий у Григорьевны заявление утром.

– Не могу я домой ехать, убьет меня изверг этот. Пока он там, нельзя мне домой-заплакала Григорьевна.

Эта история быстро получила огласку, кто то жалел Григорьевну, кто то посмеивался и крутил у виска. Были и такие, кто говорил:

– Да, нормальный Федор мужик. Ну выпил может чуток. Это она еще алкашей не видала.

А для Григорьевны настал час пик и медлить уже было нельзя, нужно решиться и дойти до конца.

Рано утром, когда еще только стало светать, Адамовна проснулась от грохота. Кто-то явно стучал в окно. На пороге стояла Григорьевна, в ночной сорочке и тапках, вся такая то лохматая, похожая на ведьму, с сумасшедшими глазами:

– Убила-только и сказала она.

– Что ты мелешь? Рань такую приперлась. Еще и в окно стучишь, пугаешь спросоняя-Адамовна не расслышала, что она сказала.

– Дружка я убила, -повторила Григорьевна.-Там он, в крови-махнула рукой на дом.

Две женщины, одна еще довольно молодая, но вмиг ставшая похожей на сумасшедшею старуху и вторая уже довольно старая, но упрямо не сдающая позиции, смотрели друг другу в глаза, не веря в случившееся.

К обеду уже вся деревня гудела. И опять мнения разделились. Конторскии говорили:

– Всему есть предел, терпение людское не безгранично. Вот тебе и Григорьевна, всегда была себе на уме. А как известно, в тихом омуте, черти водятся.

– Это ж мысленно, пять ударов топором по голове! Да еще глубокой ночью, когда спал. Это же спланированное убийство, нужно ж было и топор приготовить, -возмущались другая часть населения.

Убийство Дружка обрастало все большими подробностями, все замерли в ожидании теперь уже расправы над Григорьевной. Что стало с телом Дружка неизвестно: может на органы отдали, а может как бездомного похоронили. Из морга его забирать никто не стал.

Григорьевну же по прежнему видели во дворе, в основном сидящей на крыльце. Только ажиотаж вокруг этой истории утих: все сошлись в едином мнении, что помог ей избежать тюрьмы Лунев, подключив все свои связи, как вдруг стало известно, что оказывается у Григорьевны то рак, да еще скоротечный, неоперабельный-опухоль головного мозга. Последнее, что обсуждали соседи, связанное с еще ходячей на своих ногах Григорьевной, это как она носила по дворам под мышкой петуха и просила отрубить ему голову:

– У самой, видите ли, у нее рука не поднимается. Мужику, отрубить топором голову поднялась, а петуху нет! -возмущались соседки.

Узнав о своем страшном диагнозе, Григорьевна боялась только одного-не успеть. Дом и сбережения, а сумма на сберегательной книжке была внушительная, не должны ни в коем случае достаться Дружку. То, что он будет препятствовать Светке в получении наследства под сомнения не попадало. Выход она видела один и самый верный, тем более времени было в обрез, а силы ее покидали с каждым днем. Уж лучше это сделает она, тем более участь ее самой уже предрешена. Учитывая взрывной характер дочери и отсутствие какой либо человечности у Дружка, стычки между ними была бы очевидными и неизвестно чем бы все могло бы закончится. Допустить адской жизни, в которой Григорьевна прожила последние годы, для своей дочери она не могла.