Текст книги "Пропади все пропадом, или Однажды ты поймешь, что ты меня убил"

Глава 6

Мои опасения оказались далеко не беспочвенными. На следующий день я уже сидела в кабинете у следователя и тупо смотрела на стол, сверху донизу заваленный различными бумагами и непонятными бланками. От того, что следователь молчал, что-то писал и не обращал на меня никакого внимания, я чувствовала себя просто ужасно и перебирала в голове самые наихудшие мысли на предмет того, что со мной может случиться в дальнейшем. Наконец следователь поднял голову и посмотрел на меня в упор.

– Ну что, гражданочка, хорошенько подумала?

– О чём? – тут же спросила я.

– Будешь давать правдивые показания или нет?

– А я с вами на «ты» не переходила.

Следователь немного смутился, но, пропустив моё замечание мимо ушей, продолжил в том же духе:

– Давай говорить по существу, а то у меня скоро обеденный перерыв.

– Так иди и обедай, – язвительно произнесла я, перейдя тоже на «ты», и посмотрела на следователя.

– Послушай, в твоей ситуации ты вообще должна сидеть ниже травы и тише воды! – взорвался тот и ударил кулаком по столу.

– А какая у меня ситуация? – Я старалась держаться спокойно и не показывать сидевшему напротив меня мужчине охватившее меня чувство паники.

– Ты обвиняешься в убийстве Ветрова Виталия Денисовича.

– Кого?

– Я сказал достаточно понятно. В криминальных кругах этот человек больше известен под кличкой Ветер.

Ощутив, как по моему телу пробежала нервная дрожь, я напряглась, как струна, и, подавляя собственный страх, спросила:

– А с чего вы взяли, что это я?

– С того, что только что тебя опознала подруга Ветра Анжела Попова.

– Да вы что тут, с ума все посходили, что ли? – вопреки моему желанию на глазах появились слёзы. – Как бы я оружие-то провезла? Это же невозможно!

– Ты выстрелила из оружия, которое принадлежало господину Ветрову.

– Я? Выстрелила?

– Ну, понятное дело, что не я, – недобро усмехнулся следователь. – И вообще, я советую тебе говорить правду, потому что ты уже дала подписку об ответственности за дачу ложных показаний.

Смахнув слёзы, я нервно поправила волосы и рассказала следователю о том, как же всё произошло на самом деле. Чем больше я говорила, тем больше и больше убеждалась в том, что он мне не верит, и теряла всякое желание рассказывать что-то дальше и доказывать правоту своих слов.

– Вот и всё, – закончила я свой рассказ. – Больше мне добавить нечего. Я точно такой же свидетель этого убийства, как и та девушка. Забыла, как её зовут.

– Анжела Попова.

– Ну да. Анжела Попова. Кстати… – Я немного задумалась и стала нервно покусывать губы.

– Ты что-то хотела сказать?

– Послушайте, какое вы имеете право мне «тыкать»? Повторяю: я с вами на «ты» не переходила! И не собираюсь пока этого делать, – произнесла я уверенным голосом и посмотрела на следователя с ненавистью. – И что касается обвинения… Обвинить меня может только суд. Я уже позвонила своему адвокату, и, как только он подъедет, вы будете общаться только с ним. А после того как меня оправдают, вам придётся ответить за ваше «тыканье».

– Только не надо меня пугать! – злобно оскалился следователь. – У вас есть что добавить, кроме утверждения, что совершенно незнакомый мужчина стал дарить вам часы, усыпанные бриллиантами?

Я ощутила гордость за свою маленькую, но все же победу. Человек, который совсем недавно нагло мне «тыкал», вдруг стал называть меня на «вы», вспомнив об элементарных правилах приличия.

– Есть. Я ещё раз утверждаю, что не была знакома с убитым ранее. Я понимаю, сама мысль о том, будто посторонний человек может подарить женщине дорогие часы, усыпанные множеством бриллиантов, выглядит по меньшей мере абсурдной, но тем не менее это так. Я действительно встретила с этим Виталием Новый год, но лишь по той причине, что мой сын закапризничал и муж повёл его спать. Виталий сам подсел ко мне за стол. Сам со мной заговорил и пригласил меня на танец. Кстати, если эта Анжела Попова является его девушкой, то непонятно, почему он всё время был один и почему он встретил Новый год не с ней, своей девушкой, а со мной. Я и понятия не имела, что он с кем-то приехал. Странно, что я увидела эту девушку только в тот момент, когда наткнулась на труп, но никогда не видела её ранее.

– Объясняю, как всё было на самом деле. Из показаний Анжелы Поповой следует, что, помимо Анжелы, Ветров был увлечён какой-то таинственной женщиной, о существовании которой все знали, но никто и никогда её не видел. Перед самой поездкой Ветров и Анжела рассорились, так как Ветров поставил Анжелу в известность, что любит другую женщину и летит в Египет для того, чтобы поговорить с ней всерьёз и подарить часы.

– Неужели для того, чтобы поговорить всерьёз со своей женщиной, нужно лететь в Египет?

– Дело в том, что Ветров признался Анжеле в том, что его любимая женщина не свободна. Она летит на Новый год со своей семьёй – мужем и сыном.

Услышав последние слова, я ощутила испарину и тяжело задышала.

– Это блеф. Вы явно берёте меня «на пушку», что называется.

– Ни в коем случае. Я всего лишь излагаю факты.

– Значит, эта Анжела Попова – великая фантазёрка.

– Не переживайте. По всем этим фактам ведётся тщательная проверка.

– Как вы ведёте тщательную проверку, мне хорошо известно. Я хочу вам сказать одно: я вообще не знаю людей, про которых вы мне тут рассказываете, и не имею к этой истории никакого отношения. Скорее всего эта Анжела Попова вбила себе в голову, что это я убила её мужчину, и просто-напросто хочет меня подставить. Я с полной уверенностью заявляю вам: я не та женщина, к которой летел Ветров.

– Разберёмся, – сухо ответил следователь и продолжил: – Слишком много совпадений в вашей истории. Вы случайно встретили Ветрова. Случайно встретили с ним Новый год, и он случайно подарил вам дорогие часы. А затем вы случайно оказались в его номере, когда он был уже мёртв.

– Кстати, я не взяла подаренные им часы. Он подложил их мне под дверь. Я просто хотела их ему вернуть.

– Это не имеет значения. Со стороны вся эта картинка смотрится совсем по-другому. Вы состояли в отношениях с Ветровым до Египта, просто не хотели их афишировать по той самой причине, что вы замужем. Вы сознательно встретили с Ветровым Новый год, под каким-то предлогом отправив мужа с сыном в номер. Вы никогда не любили Ветрова, вы его просто использовали. Сначала вам льстило, что в вас влюблён такой красивый мужчина, а затем это стало вас тяготить, потому что вы не хотели разрушать то, что создавалось несколько лет. Видимо, Ветров настаивал на том, чтобы вы рассказали о ваших с ним отношениях мужу, но вы категорически отказались. Поняв, что Ветров может сделать это сам, без вашего участия, вы решили от него избавиться той же ночью. Когда ваш муж уснул, вы пошли к нему в номер и застрелили его из его же пистолета. Я не знаю, что именно подтолкнуло вас к убийству – нервное возбуждение, изрядная доля алкоголя или осознание того, что по-другому ситуацию невозможно исправить. Вероятно, вы успокаивали себя тем, что все друзья убитого хоть знали о вашем существовании, но никто вас так и не видел. Вы просчитались только в одном: вы никак не думали, что следом за Ветровым из Москвы в Египет вылетела его бывшая любовница Анжела Попова, которая и зашла в номер в самый пикантный момент.

Как только следователь замолчал, я непонимающе захлопала глазами, ладонью смахнула выступивший на лбу пот и произнесла усталым голосом:

– Теперь мне всё понятно.

– Что вам понятно?

– Из вашего рассказа я поняла, кто убийца. Жаль, что этого не можете понять вы. Скорее всего Виталия убила Анжела Попова. Убийца всегда возвращается на место своего преступления. Вот она и вернулась.

– А вот тут вы не правы. Вы, наверно, просто детективов перечитали.

– А мне показалось, что детективов перечитались вы. И почему же я не права? Мне очень интересно, почему вы доверяете ей, а не мне.

– Потому что у Анжелы Поповой железное алиби.

– Надо же, она, оказывается, на редкость талантливая девушка… Как успела всё обстряпать… Везде подстраховалась.

Но следователь словно не расслышал мои слова и продолжил:

– В момент убийства Попова сидела в баре в окружении многочисленных свидетелей.

– У меня тоже есть алиби.

– Очень интересно.

– В момент убийства я лежала в одной постели со своим мужем и ждала, когда он уснёт.

– А зачем вы ждали, чтобы он уснул? Для того чтобы пойти в номер 405? – ответил за меня следователь.

– Да. Я уже говорила вам об этом: я хотела вернуть часы.

– Вы не могли подождать до утра? Почему вы пошли в этот злосчастный номер именно ночью?

– Потому что утром муж бы мне просто не позволил вернуть часы их хозяину.

– Да что ж он так? Ему нравится, когда его жена принимает подарки от своего любовника, и он не разрешает возвращать их назад?

– Прекратите! О каком любовнике вы говорите?! Я устала отвечать на ваши вопросы, потому что все мои ответы вы перевираете, чтобы они звучали мне во вред!

Взяв стакан с водой, я сделала несколько глотков и попыталась упорядочить свои мысли, которые постоянно путались и никак не хотели приходить в порядок. Если бы я знала, что совершенно шапошное знакомство с мужчиной обернётся против меня и сыграет столь негативную роль в моей жизни, я бы обошла этого мужчину стороной! Я бы никогда в жизни не села с ним за один столик и бежала бы от него, словно от какой-то заразы!

Я вскинула голову и тихо сказала:

– Я устала.

– От чего? От вранья?

– От того, что все получается против меня.

До моего сознания вдруг дошло, что теперь я подследственная. Я и не представляла, что во мне может накопиться столько негативных чувств! Их было слишком много, и я даже не узнавала себя. Тут был и страх, отчаяние, безысходность, агрессия, злоба, тревога и лютая ненависть… Я не знала, как себя вести, как доказать свою невиновность и как с достоинством выйти из сложившейся ситуации.

Сидя в СИЗО в камере для подследственных, я проклинала себя за то, что тогда не осталась в Египте, а улетела первым же рейсом, наведя на себя лишние подозрения. Я очень много думала о Виталии, о его девушке Анжеле, которая обвиняла меня в его убийстве, и пыталась понять, почему Виталий хотел подарить эти злосчастные часы именно мне. Возможно, Анжела говорила правду, и он действительно показал ей эти часы перед поездкой в Египет. Возможно, он действительно кого-то любил и ехал на разговор к какой-то замужней женщине, которая вылетела на отдых со своей семьёй. Быть может, он хотел подарить ей часы, серьёзно поговорить и хоть как-то определиться в отношениях. Всё могло быть именно так, но… я-то не была той женщиной, которую он любил! Скорее всего женщина не прилетела. А я… Я, возможно, просто была похожа на неё. Если исходить из логики, то этим вполне может оправдываться повышенный интерес Виталия к первой встречной женщине, которая приехала на курорт со своей семьёй. А что касается того, кто его убил… Думаю, что раз Виталий принадлежал к криминальным кругам, то, значит, именно там и нужно искать убийцу. Если человек ходил с оружием, значит, он чего-то боялся. Значит, на то были основания. И поскольку его всё-таки убили, то можно не сомневаться, что они действительно были.

Мой адвокат добивался того, чтобы до суда меня отпустили домой, но пока эта попытка не увенчалась успехом. Говорят, человек ко всему привыкает, но я никак не могла привыкнуть к своей новой жизни, если пребывание в камере вообще можно назвать жизнью. Оставалось только ждать суда, который неизвестно что решит. И от этой неизвестности мне становилось ещё тяжелее. Перед глазами часто возникал Стас, который тянул ко мне свои ручки и спрашивал, почему я пропала. Я вспоминала Андрея и то, какой же он всё-таки хороший муж и отец. Я всё время лежала на своей шконке, иногда спускаясь вниз лишь для того, чтобы справить нужду, немного поесть и попить, и опять забиралась наверх. Несколько раз я виделась с адвокатом, который убеждал меня, что всё обойдётся, что всё будет хорошо, что скоро я вновь окажусь на свободе и всё плохое забудется, как страшный, кошмарный сон. Я отвечала на какие-то вопросы, молча кивала и тупо смотрела перед собой. Мои глаза были воспалены, потому что я спала на втором ярусе и прямо перед моей кроватью висела лампочка без абажура. Глаза от яркого света слезились, болели, и по ночам мне приходилось накрывать их полотенцем. Иногда по ночам я зажмуривалась и молча глотала слёзы, потому что прекрасно понимала: здесь нельзя давать волю своим чувствам, последствия могут быть самые нежелательные. В том месте, где я находилась, ни в коем случае нельзя обращать на себя чужое внимание. Я постоянно отрицала свою причастность к убийству, но чем больше я её отрицала, тем всё больше и больше понимала: ещё немного, и буквально всё мне будет уже безразлично, у меня больше нет сил для борьбы.

Последняя надежда оставалась на моего адвоката. В камере постоянно говорили о том, что с хорошим адвокатом всегда можно выкрутиться, поэтому во мне и тлела маленькая надежда на чудо. Самой страшной новостью для меня оказалось то, что погибшего Виталия неоднократно видели сидящим в машине возле моего дома. Его по фотографии опознали мои соседи. Это известие убило меня окончательно, и я вообще перестала что-либо понимать. Получается, что до Египта Виталий несколько раз подъезжал к моему дому и просиживал там часами.

После новости, которая так сильно меня ошарашила, я вспомнила тот момент, когда увидела Виталия в первый раз. Я тогда ещё подумала, что мы с ним уже встречались и что я где-то видела его раньше. Но я так и не смогла вспомнить, где и при каких обстоятельствах. А может… Может быть, он просто на кого-то похож, и всё?

Глава 7

Этой ночью я почти не спала. Я пыталась размышлять, но в моей голове проносился лишь сумбурный поток мыслей. Я думала про погибшего Виталия, копалась в лабиринтах своей памяти в попытке понять, почему совершенно незнакомый мне мужчина просиживал по нескольку часов в своей машине около моего дома. У меня было слишком много вопросов, на которые не было никаких ответов. Больше всего я боялась думать о сыне и муже. Особенно о сыне. На сердце лежал тяжёлый камень. Мне была ужасна сама мысль о том, что мой сын может узнать, что его мать сидит в тюрьме, да ещё и за убийство. Когда мне было совсем плохо, я начинала думать о смерти, но тут же вспоминала слова адвоката, который обещал меня вытащить и уладить все недоразумения.

Я смотрела на других женщин и видела, что многие из них смогли смириться со своей судьбой, приспособиться к тем условиям, в которые попали. Но, несмотря ни на что, в глубине души они продолжали надеяться. Они ели овсяную кашу на воде, хлеб, пили воду и говорили, что, для того чтобы выжить, нужно лишь здраво взглянуть на ситуацию и принять её такой, какова она есть.

Приложив ладонь к сердцу, я ощутила острую боль и тяжело задышала. Слишком спёртый воздух в камере, да ещё и какой-то непонятный озноб у меня… Я не знала, что ждёт меня впереди, но от слова «тюрьма» у меня поднималась температура, и я начинала бредить. Подняв голову, попыталась наладить дыхание, но почувствовала себя ещё хуже.

– Мама, мамочка… Почему я здесь? Почему? – прошептала я, глотая слёзы, и обвела глазами спящих женщин.

Кто-то из них громко храпел, кто-то посапывал, кто-то стонал во сне… Я смотрела на них с ужасом и пыталась понять, как вообще можно спать в подобных условиях. Остановив взгляд на бельевой верёвке, я стала думать о том, как бы её отвязать. Я совершенно ясно поняла, что не смогу есть овсяную кашу с хлебом, пить воду, спать по ночам и на что-то надеяться, потому что чем больше проходило времени, тем всё меньше надежд оставалось, а глядя на эту верёвку, я вдруг подумала, что надежд не осталось вообще.

Я ещё раз посмотрела на верёвку и прокусила губу до крови, не чувствуя боли. Прикреплена она так, что мне не удастся незаметно снять её, а к тому же на верёвке слишком много узлов, которые мне не развязать. Я ещё раз оглядела камеру и не нашла ни одного предмета, который помог бы мне свести счёты с жизнью и уйти от проблем. А было бы так хорошо, если бы уже где-то вдалеке от меня осталась эта страшная камера с этими чужими женщинами, многие из которых не мылись и давно позабыли об элементарных правилах личной гигиены, и мне бы больше никогда не пришлось общаться с этим ушлым и невоспитанным следователем, который даже не думал прислушиваться ко мне и только переворачивал все мои слова против меня…

Я не знаю, как дожила до утра. Лежала с открытыми глазами, и казалось, что меня уже нет. Что-то сломалось во мне, что-то ушло и вряд ли вернётся. В первые дни, проведённые в камере, у меня было жуткое желание кричать – от навалившегося на меня кошмара, от ужаса и от моего бессилия. А сегодня мне уже не хотелось кричать. У меня не было сил, чтобы произнести даже одно-единственное слово. Одна женщина-соседка как-то сказала мне, что если я буду себя изводить, то долго не протяну, потому что на мне уже и так лица нет. Она попыталась меня успокоить и сказала, что тяжело только сначала, а потом начинаешь ко всему привыкать. Самое главное, чтобы попалась хорошая зона. Я смотрела на свою соседку, с трудом сдерживая слёзы, и не могла понять, о чём она говорит, потому что не представляла, как зона может быть хорошей. Но она продолжала говорить, мол, на хорошей зоне за соответствующую мзду я смогу добиться трёхдневных свиданий с мужем. А я не могла представить себе Андрея, приехавшего ко мне на зону! У меня не было сил для того, чтобы его увидеть, и уж тем более для того, чтобы что-то ему объяснить. Видя мою болезненную реакцию, соседка попыталась меня успокаивать дальше и сказала, что если у меня есть дети, то за мзду на зону можно провести даже ребёнка. Услышав последнюю фразу, я почувствовала себя ещё хуже и, не сдержавшись, заплакала. Стасик и зона… Господи, да ведь лучше не жить! Чтобы мой маленький сын увидел, где находится его мать, узнал, что она осуждена как убийца, и начал меня стыдиться? Нет, ни за что!

– Я не хочу жить, – прошептала я своей соседке и тихонько всхлипнула.

– Придётся, – спокойно ответила та.

– Нет. Я хочу с собой что-нибудь сделать.

– Все поначалу хотят, только потом это проходит. Странно, ты здесь уже не первый день, а это желание у тебя ещё не пропало. Должна бы уже пообтесаться. А уйти из жизни даже не думай. Тут для этого нет никаких подручных средств, но даже если найдёшь, то умереть тебе не дадут – попадёшь в лазарет и нарвёшься на крупные неприятности.

Не успела я договорить с соседкой, как в окошко, называемое на местном жаргоне кормушкой, выкрикнули мою фамилию, приказали собираться с вещами на выход.

– Куда это меня?

– На раскидон, – с видом знатока ответила соседка.

– Я не поняла.

– Что тут непонятного? В другую хату поедешь.

– Почему?

– По тюрьме все гуляют. Администрация часто так делает, чтобы жизнь мёдом не казалась. Это такое своеобразное психологическое давление на арестантов.

– А почему именно меня?

– Все через это проходят. Что ж, поменяешь обстановочку, и, может, в другой хате тебе больше понравится.

– Да как в тюрьме вообще может нравиться? – опешила я.

– Мало ли. Может, там поспокойнее будет, ночами реветь перестанешь.

Не прошло и пяти минут, как открылась дверь и меня вновь позвали на выход. Попрощавшись с соседкой, я взяла свой баул и пошла к выходу.

– Ты как в новую хату въедешь, не забудь мне малявку черкануть. Дороги сейчас отменно работают! – крикнула она мне вдогонку.

– Что работает?

– Дороги. Верёвки, по которым записки тянут.

– Ах, верёвки…

Идя следом за женщиной-конвоиром по длинному коридору, я не удержалась и тихо спросила:

– Куда меня ведут?

– Тебе кумовья всё объяснят, – жёстко отрезала та.

– Кто?

– Иди, не положено мне разговаривать.

Через пару минут я оказалась в кабинете следователя, который, к моему большому удивлению, объявил, что с меня сняты все обвинения. Мне принесли все документы и вещи из камеры хранения. Подписав какой-то листок, следователь тут же протянул его мне, заставив меня расписаться, и позвал конвоира.

– Всё. Свободна. Там, у входа, тебя твои люди ждут.

– Простите, что вы сказали?

– Свободна. Иди на выход.

– На выход? Вы меня отпускаете?

– Я же сказал, что с тебя сняты все обвинения. Иди, твои люди тебе всё объяснят.

– Какие люди? – Я непонимающе смотрела на следователя, и меня трясло мелкой дрожью.

– Она ещё посидеть хочет, – ухмыльнулась конвоирша и слегка подтолкнула меня вперёд.

– Нет, что вы… – проговорила я, словно в бреду, и пошла, будто пьяная, по коридору.

На самом деле я очень плохо понимала, что происходит. Неужели тюрьма позади, в моей жизни больше не будет переполненных камер с полнейшим отсутствием вентиляции и с чересчур большой влажностью, не будет клопов, вшей, блох и тараканов, не будет рядом женщин с самыми распространенными тюремными болезнями – чесоткой и фурункулёзом? В камере я мало двигалась, а более опытные женщины говорили, что нужно больше ходить, иначе начинают выскакивать фурункулы на ногах, а затем и вовсе гнить ноги. Я же никак не могла представить, где там можно ходить, ведь проход очень маленький…

Я шла по коридору, сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, и вдруг вспомнила тот момент, когда в первый раз зачесалась. Я сразу подумала, что в одежде завелись какие-то паразиты, но это оказался дерматит, который начался у меня от нервного напряжения. Перед глазами вдруг возникла лежавшая от меня справа женщина, у которой был страшный приступ почечных колик. Она жутко кричала и извивалась на своей шконке, а потом от боли на какое-то время потеряла сознание. Я страшно перепугалась, не зная, чем ей помочь. Женщина то приходила в сознание, то опять его теряла. Мы вызвали врача, по-тюремному его называют лепила, но он пришёл только через три часа. К тому моменту моя сокамерница была уже почти зелёная. Лепила даже не вошёл в камеру. Мы подтащили еле живую женщину к кормушке, оголили ей плечо и прямо через кормушку врач делал ей какие-то уколы. Жуткое зрелище!

И вот теперь всё это позади. Эти страшные дни и адские ночи. Господи, а ведь ещё сегодня ночью я не хотела жить и строила планы самоубийства! А сейчас… Сейчас мне хотелось жить и кричать от радости на весь свет, что жизнь потрясающе прекрасна! Значит, правосудие всё-таки есть. С меня сняли все обвинения! Неужели с меня сняли все обвинения?! Неужели этот длинный, слабо освещённый и удручающий коридор скоро закончится?!

Следователь сказал, что меня ждут мои люди. Конечно же, это Андрей со Стасиком, а может быть, приехала даже и Светка. При мысли о том, что через несколько минут я обниму своего сына и поцелую его в пухленькие щёчки, из глаз потекли слёзы.

Выйдя за железные ворота, я огляделась, поправила воротник пальто и увидела чёрный джип «Мерседес» с абсолютно тёмными стеклами, за которыми ничего не было видно. Он стоял на площадке у ворот. Не обращая никакого внимания на незнакомую мне машину, я слегка поморщилась, почувствовав, как от яркого солнечного света заслезились глаза. Затем подошла к одиноко стоящей берёзе, нежно её обняла и стала тихонько всхлипывать:

– Господи, спасибо тебе за всё! Господи, я всегда буду благодарить тебя! Всегда, господи!

Увидев большой сугроб, я прыгнула в него, как ребёнок, встала на колени, набрала полные пригоршни снега и умыла лицо. Затем подняла голову и посмотрела на тюремные окна. Там остались мои сокамерницы. Надо же, здесь идёт своя жизнь, а там, в заключении, находится так много женщин. Тут снег, столько пушистых, колких, прохладных снежинок, а там… Там нельзя задавать лишних вопросов, показывать своих чувств и нельзя никого напрягать. Там нужно как можно меньше болтать. Нельзя расслабляться, и если ты хочешь что-то сказать, то перед этим нужно хорошенько подумать. Там нельзя поддерживать бессмысленные разговоры и всегда нужно быть готовой к любым провокациям. Совсем другая жизнь. Жизнь, где существуют тюремные законы, где женщины превращаются в озлобленные, жестокие и ненавидящие друг друга создания. Там приходится жить по законам тюрьмы и каждую минуту думать о том, как бы не сделать того, чего делать нельзя. Нельзя никому доверять и нужно постоянно соблюдать осторожность. Там от тебя требуются жёсткий самоконтроль и внутренняя дисциплина. Там уважают только сильных – тех, кто может за себя постоять, а от слабых избавляются. Там очень страшно, но там ни в коем случае нельзя показывать страх. Никогда и ни при каких обстоятельствах…

Я смотрела на тюремные окна, и неожиданно мне показалось, что женщины меня видят. Они смотрят, как я стою на коленях, умываюсь снегом и радуюсь солнцу. Господи, неужели я свободна?! Подняв руку, я замахала смотрящим на меня женщинам и закричала:

– Милые мои, мне повезло! Я на свободе! А вы, пожалуйста, держитесь! Хотя бы ради того, что наступит день и вы выйдете на свободу! Здесь так хорошо! Если бы вы только знали, как здесь хорошо! Вы посмотрите, какое солнце! Какой потрясающий снег! И мне так хочется играть в снежки!

В этот момент двери джипа открылись, и я увидела, что из машины вышли двое мужчин. Не обращая на них никакого внимания, я по-прежнему громко кричала, рыдала, смотрела на тюремные окна и, пытаясь победить сухость во рту, жадно ела снег.

– Алиса, прекрати кричать и встань с колен! – прозвучал неожиданный приказ.

Я замолчала и с опаской посмотрела на стоящих передо мной мужчин. Они были очень дорого и стильно одеты и смотрели на меня с нескрываемым интересом.

Доев лежащий на ладони снег, я вновь набрала полные ладони снега, умыла лицо и улыбнулась им доверчиво, как ребёнок.

– Простите, а кто вы?

– Я Пётр Петрович, – ответил мужчина более преклонного возраста.

– Я вас не знаю, – покачала я головой.

– Я тот, кто вытащил тебя из тюрьмы. Поверь, если бы состоялся суд, то у тебя бы не было никаких шансов…