Текст книги "Некромант-самоучка, или Смертельная оказия"

Глава 5

После ухода рыжего за столом стало на порядок тише, а в самой столовой менее напряженно. Потому что очень многие из будущих противников предпочитали смотреть в сторону нашего стола, а не в свои стаканы или тарелки. Хотя, что таить, смотрели они на меня и гаденько или цинично ухмылялись. Минута тянулась за минутой, а внимание к моей скромной персоне не иссякало.

– Никогда не знал, что слух о любовнице, занимающей кровати трех кузенов сразу, может вызвать такой ажиотаж, – тихо протянул Бруг и подмигнул мне. – Ты стала знаменитой.

Уж лучше бы и далее жила в безвестности.

– Не просто любовницы, – не согласился с оборотнем Герцог, – а девушки, из-за которой один кузен второго чуть жизни не лишил.

– «Чуть» не считается. – Барон хмыкнул.

– Для внушения и этого наверняка хватило, – заметил Равэсс. – Скажи, Сумерька, Даррей прощения уже просил?

Я не успела ни ответить, ни заметить, что тема не из приятных, а Канцлер уже кивнул, говоря:

– Извинился, назвал все шуткой, а затем Макфарра увел под локоток.

– Да? А мне тут нашептали, что он ее отбил… – ухмыльнулся Хан и, глядя в мои округлившиеся глаза, лишь развел руками. – За что купил, за то и продаю.

– Информация неверна, – таинственно шепнул полуоборотень, что обслуживал наш стол. Он сноровисто убрал грязные тарелки, поправил корзину с фруктами и обошел всех, наполняя пустые стаканы водой.

– Да, верно, – вступил в дискуссию до сих пор молчавший Консул. – Это Даррею все внутренности отбили. И говорят, целители сделали все, чтобы он, не роняя чести, на своих двоих из городка ушел.

– И эта тоже устарела, – с улыбкой поправил подавальщик.

– С чего вдруг?

– Из последних сведений, Даррей Дао-дво более не желает Намину Сумеречную отбить, но очень сожалеет о своем поступке…

– Да с чего вы взяли? – возмутилась я, но не успела вскочить: предусмотрительные Герцог и Барон, сидящие по бокам, опять удержали меня за плечо и колено. Оставалось лишь сердито сопеть, выслушивая ответ сверх меры осведомленного полуоборотня.

– С того, что к комнате девушки были доставлены ветви цветущей яблони в количестве ста двадцати одной. Знаменательное событие.

– Что?! – Мой голос осип, ибо значение этих веток мне было известно. Поклонение, раскаяние, просьба простить и надежда на прощение. – Да он в своем уме?! – «Нет. Вряд ли… Может быть. Не совсем…» – полетело в ответ от команды. И я звучно припечатала оборзевшего кузена Дао-дво: – Многоликий мерзавец, урод!

Кувшин выпал из рук подавальщика, но он ловко схватил его у самого пола, разогнулся и, обозрев собравшихся за столом, со смущением выдавил:

– Ой, простите, это ведь вы… – обернулся к рассерженной мне, покраснел: – А это…

– Да, – ответила я и вылетела из столовой, чтобы никого не замечая и чуть ли не бегом отправиться в свою комнату.

Яблоневые цветущие ветки, а их действительно было много, перекрывали не только ближайший коридор, каждый пролет лестницы, но и вход в мою комнату. А благоухали так пронзительно, что пришлось закрыть нос. С удовлетворением заметила, что сие изобилие кому-то не понравилось так же, как и мне, и ближайшая из корзин проломлена, а дорогой добротный сундук, стоящий рядом, так вообще разбит. В его нутре копошиться не стала, увидела Ульса, разгружающего очередную корзину у лестницы, и спустилась к нему.

– Здравствуйте!

– Ох. – Он застыл и выжидательно посмотрел на меня. – Намина, вы…

– Очень рада вас видеть, – закончила за него и улыбнулась, указав себе за спину: – Но понять не могу, что это все значит.

– Я тоже. Там в карточках вроде как все написано.

– В карточках?

– Да, – кивнул он, – прикоснитесь к цветам, увидите.

Прикоснулась, увидела и остолбенела. Да уж, будь я более романтично настроена в отношении Даррея, растаяла бы с первых строк, а так лишь скептически хмыкнула, взирая на элегантные завитушки. Бруг для Кудряшки написал более прочувствованные стихи, а это – халтура. Но сколько пафоса: «Прошу простить, не смел надеяться на чувства…», «А ваша стать, ваших движений тонкое искусство…».

– Позер, – фыркнула я и улыбнулась неожиданной догадке. – Говорите, карточки… Сколько их?

– По одной в каждой корзине.

– И все с его личной подписью? – уточнила, стараясь скрыть предвкушение проделки.

– Д-да. – Возница перемену в моем настроении все же заметил, насторожился.

– Замечательно! Забирайте корзины обратно в карету, я сейчас! – воскликнула радостно и поспешила наверх за тетрадью, в которой хранились имена и адреса всех моих знакомых с прошлых лет. А именно милых выпускниц ведической школы, молодых преподавательниц, ведающих и отъявленных ведьм. Отъявленных потому, что, будучи простыми людьми или недооборотнями – десятая вода на киселе, – они мечтали поработить высокородного многоликого, кто-то – для души, кто-то – для экспериментов во имя школы. Так что, если у кузена Дао-дво впоследствии появятся вопросы, скажем, что я оценила «шутку с перевоплощением» и пожелала на нее ответить.

В комнате от запаха веток образовалась легкая дымка, и, судя по тому, что глаза начали слезиться, пахли не только цветы. Что именно издает резкий аромат, разбираться не стала и, прихватив дневник, направилась к карете. Ульс старался грузить корзины аккуратно, чтобы цветы не помять, а я бездарно корявила почерк, копируя завитушки Даррея и вписывая в карточки адрес и имя будущей охотницы на метаморфа. А в том, что охота будет выматывающей и, весьма возможно, удачной, я не сомневалась. Самонадеянный многоликий в надежде произвести впечатление использовал не просто свою подпись, а знак пропуска к своей персоне. То есть любая дама, пожелавшая встретиться с ним, при предъявлении подписи будет допущена в здание, где он находится. А также – в его кабинет, в приемную, в ресторан, в ложу театра, в магазин для высокородных, закрытый клуб, бар, отель и гостиницу, притон и даже на собачьи бега и в бойцовские клубы… Словом, всюду, куда бы его ни занесло. Исключением является дом, принадлежащий роду, и туалетные комнаты министерства. Почему именно так, знать не знаю, но все равно возможность использую и отомщу.

Завершив с посланиями, пожелала, чтобы Ульс разослал корзины не лично, а через почтовое отделение. Ему проще, мне спокойнее. Довольная и счастливая вернулась – настроение поднялось, а вместе с ним и аппетит. Вернувшись в столовую, отметила царящую там тишину и нового подавальщика, обслуживающего наш стол. Куда старого дели, из пространных ответов парней я так и не поняла, принялась за остывшее. И чуть не подавилась. Нет, я, конечно, слышала, что у сплетен есть свойство разлетаться с ветерком, то бишь стремительно и неуловимо, но не до такой же степени! Только села, только отрезала сочный кусочек, надкусила, и за ближайшим столом раздалось громкое:

– А все корзины с цветами она не приняла, отправила назад…

– Быть такого не может! – с неодобрением воскликнула явная поклонница кузена Дао-дво. – Это же яблоневые ветви.

– Да, знак хороший.

– И весомый! – согласились с говорящим. – В корзинах были его карточки с личной подписью.

– С личной?! – это уже раздалось за нашим столом. Не поверили парни в такую многоликую наглость.

– Да, и что? Подумаешь, глупые записульки с цветиками. Растекаться по земле из-за них я не намерена. И за оскорбление он еще ответит, – произнесла громко и мстительно.

– Еще?! – судя по интонации, это опять-таки возмутилась поклонница Даррея.

Я не ответила, взялась за нож и вилку, которые из моих рук тут же со звоном выскользнули, потому что новый подавальщик с укоризной произнес:

– Записульки и цветики, может, и не взяла, а сундук с одеждой оставила…

– Да чтоб его! Забыла… – взвыла я раненым зверем и опять покинула столовую.

О том, что была голодна, я напрочь забыла, но не наш благородный капитан. Его Высочество лично принес поднос со свежей порцией горячего мяса, кашей, салатом, парой булочек и компотом. Постучался, открыл дверь с позволения и застыл, распахнув глаза на мое произведение. И я его понимала. Редко какой воин сможет спокойно взирать на то, как портят старинное и очень дорогое оружие. А я его не просто портила, я его на составные разделяла. Бронзовый металл в одну сторону, каменья в другую, пружины и секретные механизмы в третью, яды и порошки в четвертую, чтобы затем соединить их в шар, диск или неприличную фигурку и отправить кузену Дао-дво. И ради этого я просидела более часа над усилением сложного проклятья разложения. Разбила его на руны, вычленила первоначальный материал, а именно живую плоть, и заменила на металл. В ходе первых пяти испытаний разложению подверглись преподнесенная одежда смертницы, сам сундук, люстра, дверь в ванную и зеркало. К сожалению, первые четыре предмета безвозвратно испортились, а последнее хоть и сохранилось, но приобрело кривизну.

Это была сложная и кропотливая работа, требующая всего внимания рецидивиста, то есть моего. И вот стою я посреди комнаты со сдвинутой в сторону мебелью, порчу чужое добро, а в дверях идолом застыл Его Высочество и дрожащим от восхищения – а может, и ужаса – голосом спрашивает:

– Сумерька, ты что творишь?

– Мщу.

– За что?

– За поруганную честь. – Я подумала и добавила: – Трижды поруганную.

– Так это правда? Даррей тебя… то есть вы с ним… – и смущенно кашлянул, отставив поднос на стол у двери. – И как он выжил?

И столько сопереживания в голосе, что сразу стало ясно, Равэсс вспомнил, как из-за меня чуть сам за грань не угодил.

– Ты что, издеваешься? – возмутилась я.

– Как я могу, – улыбнулся Его Высочество, догадавшись о неправильности своих выводов, – я знать ничего не знаю. Расскажешь?

– Только коротко.

– Давай хоть так. – Капитан команды бывших запасных, а ныне действующих королевских смертников дверь закрыл и привалился к ней плечом в ожидании рассказа.

– Меня подставили, а через меня и рыжего… Графитового, – в общих чертах обрисовала я произошедшее, а под конец возмутилась: – И знаешь, что запросил этот подлец Дао-дво с инициатора веселой шутки?

Равэсс покачал головой.

– Восстановить замыкаемую на Гере связь. И Дельгато согласился…

– Таррах! – Дверь хлопнула, многоликий исчез.

А я, возвращаясь к своему нелегкому делу, процедила сквозь зубы:

– А после этого он шлет мне цветы с просьбой простить… Еще и личную подпись на карточках проставил.

– Твою ж! – Дверь повторно хлопнула. Не знаю, кто там был, но он тоже исчез.

– Да-да, – продолжила я ироничные размышления вслух, – и после всего он одарил меня оружием и дорогой одежкой смертницы. Думает, прощу. Вот уж дудки!

– Проклятье, прослушал… – Дверь медленно закрылась, и объявившийся в комнате скиф, сверкнув желтыми глазами, вопросил: – Слушай, Сумерька, а куда это как угорелые умчались Равэсс и Бруг?

– Понятия не имею, – честно ответила я и, завершив операцию под названием «Порча чужого имущества», спросила: – Хан, а как у тебя обстоят дела с лепкой?

– Ваянием не увлекаюсь, но знаю, к кому можно обратиться за помощью! – ответил он, и уже через двадцать минут в моей комнате на полу, закусив язык и погрузив руки по локоть в жидкий металл, сидел Консул. Метаморф знатных кровей приступил к лепке не сразу, а после того, как взял с меня слово молчать обо всем увиденном. Как оказалось, высокородным многоликим воспрещено марать руки как простым трудом, так и искусством, да и выбор не роняющих чести занятий у них максимально сокращен: землевладение, военная служба и королевский фавор.

– Я землевладелец, имею три собственных погоста в долине Тагтар, – признался смертник.

– Неплохо, – заметила я, просчитав, что в его власти около пятнадцати таких деревенек, как моя родная.

– Да, – он тряхнул головой и улыбнулся, – но будь моя воля, я бы всю жизнь занимался скульптурой.

– А ты разве не можешь?

– Могу, но лишь скрывая свой талант. Поверь, приходится устраивать целые представления, чтобы в парке поставить новую статую: оформление договора купли-продажи, доставку, ужин в честь именитого скульптора и неизменный ответ от маэстро, прилетающий с птицей: «Простите, прийти не могу». – И на мой удивленный взгляд пояснил: – После того как я в родном доме заставил статуями и статуэтками все комнаты и оранжерею, ко мне потянулись заказы.

– К тебе?

– Через меня к маэстро, – подмигнул он. – Но работаю, как видишь, я сам.

Я видела и не могла не подивиться его мастерству. Под руками многоликого легко и просто рождалась миниатюрная статуэтка, изображающая самого кузена Дао-дво в полный рост. Одежда, движение, мимика лица – все идеальной проработки.

– Так что ты хотела ему передать? – полюбопытствовал Консул, и я замялась с ответом. Перевела взгляд с метаморфа на скифа, вольготно устроившегося на кровати, и молчу. Не пересказывать же все те гадости, что крутились у меня в голове, когда я открыла сундук и среди оружия и одеяния смертницы увидела еще и белье для любовницы.

Вспомнив увиденное, эмоции не удержала, скривилась. Смертники заметили.

– Думаю, чтобы емко передать всю глубину ее отвращения к Даррею, нам нужен Барон, – лукаво произнес Консул.

– Сейчас позову! – отозвался Хан, черной тенью вылетая в окно.

– И Канцлера с Герцогом, – попросил ваятель, а затем с улыбкой подмигнул ошеломленной мне. – Лучшие предложения формируются в команде.

Команда – это хорошо, жаль, я в нее не вписалась. Собравшиеся в моей комнате смертники оценили талант скульптора, выслушали предложения Хана, а мне посоветовали отойти и не принимать участия в обсуждении. В ходе горячих дебатов на тему, как послать кузена Дао-дво к праматери Тарраха, они добили кривое зеркало, съели мой обед, а меня нечаянно оттеснили в ванную комнату без двери. Вот и получилось, что итога их споров я не услышала и скульптуры не увидела, и совершенно зря… Следовало проявить хотя бы праздное любопытство, в этом случае явившийся средь ночи Гер не ввел бы меня своим ором в состояние прострации.

Его громкий и решительный стук в дверь должен был меня насторожить, но, в очередной раз оторванная от еды, а потому очень голодная и желающая вернуться к обедо-ужино-ночнику, я стремительно вышла навстречу визитеру и едва не повалилась в объятия разгневанного рыжего.

– Сумеречная, некромантка доморощенная. Ты все-таки надышалась! – прорычал он, наступая на меня. И вот что удивительно, интонация его была отнюдь не вопросительной, а утверждающей. Такой, что не возмутиться невозможно.

– Чего?!

– Того! Надышалась дурман-травы, мозги растеряла… – огрызнулся разведчик и хлопнул дверью уже за своей спиной.

– Я?!

– Ну не я же слепил из древнего оружия сцену сношения двух Дарреев Дао-дво.

– Как?..

– Между собой, – брезгливо выплюнул Гер. – Замкнутый круг наслаждения. Таррах! Ты хоть соображаешь, как это выглядело?! – взревел он. – Ты… конечно, соображаешь, ты же сама и лепила.

Да, мне следовало вникнуть в суть переговоров творческой группы и смягчить значение скульптуры, хотя я и не совсем представляю этот круг. Но объяснить всей подоплеки дела я не спешила, спросила только:

– А ты как ее увидел? – Неужели смертники отправили муки совместного творчества не тому?

– Как-как?! – передразнил Дао-дво, вышагивая по моей комнате. – Как и все, кто присутствовал на суде рода!

Милостивый боже! Представить страшно, как же Даррей опозорился на сборе лучших представителей рода. Я отошла к стене и плавно опустилась на стул. Ужас! Мне хотелось мести, а получился… кошмар.

– Вижу, ты впечатлилась масштабом своей затеи, – рыкнул рыжий. – И я бы понял твое возмездие, будь эта скульптура из простого металла, но у тебя же мозгов хватило взломать печати рода и испортить древнее оружие!

– А ты бы не испортил? – взвилась я и поднялась. – Он мне вместе с одежкой и оружием белье прислал. А я, может, и человек, но точно знаю, такую вульгарность лишь любовница носит и это не просто подарок!

Суть моих слов доходила до Гера сквозь толщу недоверия, но стоило мне замолчать, как он раздраженно выдохнул: «Урод! Мало ему досталось», – и в ближайшую стену впечатал кулак.

– И я того же мнения, – согласилась я и, выждав немного, указала многоликому на дверь: – А теперь будь добр… – Все-таки я голодная, злая, а еще обедо-ужино-ночник быстро стынет.

Рыжий послушно вышел, но дверь на ключ закрыть не дал. Стоит, глаза в пол, кулаки сжаты, челюсти словно в судороге сведены. Минуту, не меньше, изображал каменного идола, затем расслабился и поднял на меня сияющие карие глаза:

– Сумеречная?

– Чего тебе? – спросила грубо, стараясь не выдать, как меня до дрожи встревожила его хрипотца.

– Я тут подумал…

– И? – сложила руки на груди, нахмурилась. Очень интересно. Только что орал, всем своим видом прибить грозился, а теперь вот разыгрывает сдержанную робость и смотрит на мои губы.

– Можно кое-что проверить?

– А именно поцеловать? – предположила я. Охотно кивнул и разозлил повторно. – А что, внешних данных недостаточно: коса, запах, вес, конституция тела? – Молчит. – Или ты опять облапать меня решил?

– Да нечего там лапать! – вспыхнул Гер и чуть не схлопотал по носу дверью. Сволочь!

А может, и получил, и не по носу, а по голове и основательно, потому что в следующие три дня многоликий вел себя до глупого странно. Вначале он нахамил подавальщику в столовой, а затем и всему обслуживающему персоналу, после влез в драку, якобы желая защитить меня. И это при том, что мне ничего не грозило ни физически, ни морально. Всего-то один из горцев подошел познакомиться и предлог нашел подходящий, а именно, что во время ночных тренировок видел меня стоящей на их полигоне в тонкой ночной рубашке. И выразился, главное, мягко, сказал, что я там маленькая, как ребенок, сероглазая и хрупкая была, но серьезная, как самая настоящая взрослая. Я такому определению улыбнулась, уж лучше оно, чем «малявка человеческая», «плоскодонка конопатая» и «оказия смертельная», что использовал в отношении меня раздраженный Дао-дво. И надо было так случиться, чтобы этот псих рыжий проходил мимо и заслышал наш разговор о том, как было бы здорово встретиться еще раз, когда я как бы… подрасту.

И что такого? Простая фраза, но рыжему не понравилась. И все! Многоликий ввязался в драку, разбил себе кулак, горцу губу, а с меня потребовал более не подходить к выродку змееволосу, иначе он меня убьет. Кто – «он», не ответил, ушел, задумчиво потирая скулу. Позже так называемый Графитовый взорвал одну из примочек разведчика и позабавил огненным зрелищем весь городок, а еще через день повторил точь-в-точь такой же взрыв и в отличие от зрителей остался недоволен. И вот что странно, чем дальше он с ума сходил, тем чаще я попадала под прицел его горящего взора. Внимательного и оценивающего. И липкий страх против воли пробирал меня всю.

Ой, не к добру Гер так смотрит, не к добру. Неужели за нос, дверью ушибленный, отомстить мне вздумал или за кулак, что разбил о горца?

* * *

И все-таки он напился в этот день.

Не верилось. Просто не верилось в беспринципность кузена и неожиданную сознательность Сумеречной. Гер переломил ход суда над Дарреем, как только явился в дом рода и ворвался в зал Свершения к моменту вынесения весьма щадящего приговора тому, кто нарушил постулаты рода и вступил в сговор с имперцем. Разведчик выдвинул свои обвинения, а едва потребовались свидетели и улики, к нему неожиданно – но очень вовремя! – присоединились обозленные Равэсс и Бруг. Выступив перед советом старейшин, они дали свои показания, и теория кузена оказалась не у дел. Одна проблема: когда Тиши озвучил решение суда, урод бронзовошкурый с усмешкой на все еще цветастом от синяков лице сказал, что у него есть невероятно смягчающие обстоятельства. Якобы девчонка сама к нему на шею вешалась и в прошлый визит в долину Дельи, и позавчера в городке оборотней…

– Шептала непристойности и в бокал что-то подлила, – поддержал его Макфарр. Падаль!

Но стоило схватить за грудки и встряхнуть обоих, как в зал вошел посыльный с внушительным свертком.

– Кому? – вопросил Эррас Тиши, знаком требуя отпустить близнецов и не наносить новых увечий.

– Даррею Дао-дво от Намины Сумеречной, – провозгласил посланник.

– С прощением… – ухмыльнулся кузен и совсем тихо, для Гера, добавил: – Навеянным действием дурман-травы. Ты в проигрыше, братец.

А оказалось… Да, о прощении речи более не шло, о смягчении наказания для кузена – также. По правде сказать, от девчонки он такого подвоха не ожидал. Некромантка подошла к возмездию с юмором и творчески, опять проявила смекалку. Вот только материал! Проклятье, как можно было древнее оружие расплавке подчинить, а затем уже из него это непотребство слепить?! Узрев ее скульптуру, Эррас Тиши застыл, у Нубуса голос сел, Даррея затрясло от ужаса и позора, а всех остальных от смеха, хоть они и старались скрыть улыбки за удивленно вытянувшимися лицами. Суд закончился без слов, боялись рассме– яться.

А потом, да, Гер сглупил, с опозданием поняв, насколько поторопился назвать сознательной сероглазую малявку, – она умудрилась обидеться на правду, еще и дверью хлопнуть сгоряча. Истинно, Таррах дернул спросить о проверке, а затем и открыть первую бутылку, вторую и…

Следующее утро для метаморфа младшей ветви рода Дао-дво началось погано, под гул в голове и тонкий голосок ехидной лопоухой нежити.

– М-дя-я-я-я! Два днь-ня моего отсутствий-я на лицо, вернее, на морду.

Многоликий тяжело вздохнул и промолчал, но кука решила, что игнорировать ее никак нельзя.

– Хозь-зяин, хозь-зяин! Неужели так сложно было закусывать?

– Не ори, – прохрипел он.

– Как не орать?! – возмутилась мелочь, набирая полную грудь воздуха, чтобы пропищать, надоедая своей персоной и правотой: – Й-я разве не проси-и-и-ила не наль-лягать? Просила. А ты!..

– М-м-м, – сняв ее с груди, скривился болезненно, выдохнул.

– Что?! – Мелкая пакость выскользнула из его слабой руки, уперлась лапками в поросшие щетиной щеки. – Плохо, дя? Не отвечай, сама вижу, – и с заботой в шепчущем голоске вопросила: – Рассольчика принести или водички?

– Уйди.

– Что?! Совсем? – подпрыгнула она от возмущения и едва не провалилась в рот разведчика, приоткрытый в зевке. – Ой…

– Тьфу ты! – Метаморф убрал с лица невкусную нежить, прищурил красный от недосыпа глаз. – Ладно, уши оставь и проваливай.

В названную часть тела теневая вцепилась лапами, как в самую большую ценность, и, дрожа, отползла подальше от Гера. Посидела несколько мгновений, приводя дыхание в порядок и заикаясь:

– А уши за-за-зачем?

– Надеру, когда окончательно проснусь. И за дарительницу Сумеречную ты мне еще ответишь, – пообещал он и отвернулся.

– Дя й-я знать ничего о дарительнице не знаю!

– Она сама тебя сдала, – тихий смешок и ехидное подтрунивание: – Неприятно, дя?

Несколько долгих мгновений было тихо, а затем раздалось возмущенное, но необиженное:

– Хозь-зяин, ну ты и бь-бяка!

– Не спорю, – откликнулся с зевком рыжий.

Молчание, потом тихое:

– А й-я тебь-бя все равно не оставлю.

– Хм! Напомнишь об этом, когда наказывать буду, – шепнул Герберт Дао-дво и погрузился в дрему.

Правда, разведчик совсем не учел того, что кука не высказалась, а потому еще долго ворочался под ее бубнеж и шипение. Подушкой отбиться уже не пытался, поганка растворилась в воздухе и с рвением, достойным похвалы, продолжила лекцию о вреде чрезмерных возлияний и крайней забывчивости, а именно:

– Где же это видано! Напилсь-ся и все забыл…

– Кука… – выдохнул он, мечтая, чтобы нежить заткнулась.

– Не смей угрожать мне телесной расправой! Й-я, может, и маленькай-я, но за себь-бя постой-ять могу.

– Теневая? – глухо позвал из-под подушки.

– Вот лишишьсь-ся доступа к резерву, и что тогда?

– Мелочь?! – И опять, отстаивая полюбившееся прозвище, поганка лопоухая намеренно не реагировала на окрики.

– Молчишь?! Вот и правильно, – заявила наконец, набирая громкости в голосок: – А й-я молчать не могу…

– Симпатяшка, чтоб тебя! – не выдержал многоликий.

Секундное затишье и воодушевленное почти в самое ухо:

– Дя-дя, хозь-зяин, й-я всь-ся внимание, что ты хотел? – Ох, шантажистка мелкая, доведет к Тарраху быстрее, чем Сумеречная. Теперь ясно, почему они так легко вошли в тайное содружество. Потому что похожи.

– Уйди вместе с ушами и с хвостом.

– Но а как же?.. – И столько недоверия в голосе, что метаморф выглянул из укрытия. Поняв, что привлекла все его внимание, пакость расправила уши, выпятила грудь и голосом верной до гроба нежити вопросила: – А как же задание? Й-я думала, оно у тебь-бя есть.

Задание? Действительно, есть, не зря же многоликий всю ночь пусть и пил, но над книгами сидел, выявляя привычки и повадки нетопырей как самок, так и на всякий случай самцов. Что ж, подумав немного, он отправил теневую пометить тех особей, что следят за командой Его Высочества, попутно определиться с их полом и проверить, покидают ли соглядатаи свои посты. Выслушав все условия и получив заветное задание, кука улетела. Гер надеялся, что занял ее на весь день, а оказалось, лишь на час.

– Хозь-зяин, й-я вернулась! – возвестила она, едва метаморф погрузился в более или менее приятные сны.

– Что так быстро?

– А-а-а, – бесшабашно тряхнула головой и улыбнулась, – своих соплеменниц к делу подключила!

– Освободилась, значит, – прохрипел Дао-дво, вновь зарываясь под подушку и одеяло. – Молодец… Иди погуляй.

– Не могу и не хочу, – заявила тварька, пролезая к нему и притискиваясь всем тельцем к шее. – Свое я отгуль-ляла, это во-первых, а во-вторых, й-я так по тебе соскучилась! Божечки мои…

– Что?

– Дя-дя, и по голосу, и по грубость-тям, и по гадость-тям! – заверила она и попросила: – Будь другом, не засыпай, еще чего-нибудь из вредности наговори. Или как нетопырей отвлекать будешь, расскажи. Расскажи-и-и-и!

– Будешь приставать, посажу на диету, – пригрозил Гер тихо.

– Будешь и дальше спать, покажу кошмар с Наминой в главной роли, – мстительно пообещала теневая. И Графитовый против воли вздрогнул, мурашками покрылся, мысленно помянул Тарраха, ибо сна уже не было ни в одном глазу.

– Твою ж… Кука!

– Ой, вот и мой родименький вернулсь-ся в мир бодрствующих! – воскликнула она и по дурной привычке сжала лапками его шею.

– Сейчас уйду, – прохрипел метаморф, резко поднимаясь с кровати, – и не куда-нибудь, а за грань.

– Ой, прости! – Мерзавка сместилась на плечо, «орудия убийства» за спину спрятала и вопросила с самым невинным и наивным видом: – Так что, расскажешь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что лимит моего доверия нынче минимален. Ранее молчала ты, теперь молчу я.

– Но это было ради твоего собственного блага! – возмутилась мелочь.

– Вот именно этим и утешайся.

Но, к сожалению, оставить ее в неведении совсем он не мог. Дал пару часов на пытки любопытством и в курс дела все-таки ввел. И что досадно, лопоухая тварька с умным видом подытожила его слова заключением Сумеречной: «И все-таки самки нетопырей падки на эмоции». И как тут не вспылить? Сразу видно, они опять сговорились с девчонкой.

– Слышал!

– Слышать, может, и слышал, да в суть не вник. Й-я по глазам вижу, ты хочешь опь-пять перепроверить все опытным путем. А времь-мя-то уходит, на тренировки осталось десь-сять дней.

– Я справлюсь быстрее.

– Сомневаюсь, – прошептала кука, но, едва поймала горящий взгляд, тут же согласилась: – Тебе видней.

– То-то и оно, – хмыкнул многоликий и начал претворять свой план в жизнь.

Он был прост и, как выразилась лопоухая, неказист. Десять нетопырей, следящих за командой, неофициальной невестой и тренером, что заступал на пост обучающего, получили по руне, сигнализирующей об отвлечении соглядатая от закрепленного за ним объекта. Иными словами, стоило какой-нибудь самке забыть о возложенном на нее надсмотре, браслет Гера издавал короткое «пик». И чтобы понять, на что клюнут все особи, он должен был найти эмоциональный фон их интереса. Для начала испробовал скандал с персоналом столовой, но добился лишь одного «пика». Затем устроил пару-тройку драк, вначале на полигоне, как все нормальные игроки, затем в одном из зданий городка. Благо повышенный интерес к Сумеречной со стороны горца позволил развязать драку, однако большого результата стычка не дала – всего два «пика». На следующий день, а Дао-дво разбавлял вспышки агрессии, дабы не прослыть полным психом, он взорвал одну из разведческих примочек, незначительную, но эффектную. «Пик-пик-пик» – тут же отозвался браслет, и многоликий возликовал.

Это был прорыв! Три из десяти уже что-то. И Герберт для пущей уверенности дал день передышки, чтобы уже на следующий повторить прием, но… Браслет отозвался лишь рассеянным «пик-пик» и затих в отличие от смертников, требующих продолжения.

Проклятье! Два дня насмарку, а он достиг лишь… Да ничего он не достиг! Разве отвлечение двух из десяти – это много? Мизер.

Раздосадованный результатами Графитовый направился к себе, а по пути заскочил к Равэссу и, уже уходя от него, столкнулся с Сумеречной. То бишь Советником, который шарахнулся в сторону, неосознанно выплетая мертвую плеть в кулаке. «Пик-пик-пик!» – радостно отозвался браслет, а девчонка лишь взглядом обожгла. И получается, что всего одно молчаливое столкновение в дверях нетопырями приравнивается к внушительному взрыву.

– Не понял, – произнес Дао-дво скорее себе, а не ей, но, поймав настороженный взгляд некромантки, усмехнулся: – Тебя здороваться с утра не учили?

– Только лишь в том случае, если желаешь добра, – ответила хамка, явно просчитывая, как бы поскорее от него улизнуть.

– Мне, значит, не желаешь.

– Ужас, ты все-таки догадался! – наигранно восхитилась она, растворила проклятье, а затем юркнула под его рукой к двери. «Пик-пик-пик-пик!» – отозвался магический гид разведчика, и Гер схватил беглянку за китель.

– А ну постой!

– Чего тебе, Графитовый? – Малявка человеческая резво вывернулась из его захвата, отступила к противоположной стене. Заозиралась. – Новые подозрения в разврате? Или тебе опять не угодил персонал? А может, очередной горец? Что ты смотришь как баран на новые ворота?! Давно не видел?

– Нет, но… – Ее слова пролетали мимо, не особо задевая. Разве что про барана были обидны, но и то не очень. Ведь в голове метаморфа билось громкое и основательно поднадоевшее: «Самки нетопырей падки на эмоции». Самки, эмоции… Таррах! Как он мог так долго заблуждаться и искать пути решения!

– Тогда в чем дело? – возмутилась настороженная Сумеречная и, отскочив, чуть не стукнулась о стену, когда многоликий потянулся к ее косе.

– Листик… – Несомненная ложь, и в волосах девчонки ничего в помине нет, но радостное «пик-пик-пик-пик-пик!» эту уловку оправдывало.

– Спасибо, – буркнула недоверчивая оказия, проследив за тем, как Гер отступает от нее и освобождает путь. И совсем тихо: – Давно бы так.

Она исчезла в комнате Его Высочества и с позволения последнего на ключ закрыла дверь, а Дао-дво остался стоять в коридоре, с виду отрешенный, но на самом деле как громом пораженный.