Текст книги "Хроника смертельной осени"

– У тебя что – богатый опыт общения с ними? Насколько я знаю, твой близкий друг работает в спецслужбе.

– Глинский не федерал, – отрезал Булгаков. – Он убийц ловит.

– И Джош тоже, – спокойно ответила Анна. – Специализируется на маньяках.

– Ах, он уже для тебя Джош? – поддел ее Сергей.

– Не только для меня, – улыбнулась Анна уголком губ. – И для Жики. И для Катрин. Не так ли? – она перевела лукавые глаза на подругу. Катрин лениво кивнула.

– Вот как, – посмотрел Сергей на жену. Та не отвела взгляда.

– А тебе он задавал вопросы? – губы Булгакова чуть улыбались, но сам он чувствовал, как их свело от тревоги.

– Конечно, задавал, – Катрин, наконец, тоже изобразила подобие улыбки. – Он вел себя тактично и не позволил ничего…

Она запнулась. Да-а, тактичными вопросы спецагента можно было назвать с очень большой натяжкой. Скорее пронзительными, откровенными, провокационными и отчаянно дерзкими. Да как она могла отвечать на них? Словно морок какой-то напал. Словно спецагент загипнотизировал ее своим мягким низким голосом и светло-карими глазами, излучавшими жадный интерес.

– Он не позволил себе ничего лишнего, – твердо повторила Катрин, – Несколько вопросов о…

– Кстати, – перебила ее Жики. – Этот молодой человек обещал зайти сегодня часов в шесть, – она мельком взглянула на старинные часы у стены. Массивные стрелки показывали половину пятого. – Может, вы его дождетесь?

– Не стоит, – отказалась Катрин. – У нас мало времени. Завтра вечером мы уезжаем. Хотелось бы побродить по городу. Вчера Серж очень устал после рабочего дня, и нам пришлось рано вернуться в отель.

– Вчера… – протянула Анна, но больше ничего не сказала, а только задумчиво наблюдала за Катрин. Та прямо, без тени смущения посмотрела ей в глаза. Анна чуть изогнула губы в усмешке, так, что кроме Катрин, этого никто больше не заметил.

Но Жики со всей непосредственностью заявила:

– Между прочим, мы тебя вчера ждали к чаю, chérie.

– Простите, Жики, – еле скрывая досаду, ответила Катрин. – По магазинам забегалась. Я уже извинилась. Но простите меня еще раз.

– Это правда, – кивнул Сергей. – Я был свидетелем, как портье отдал ей целый сноп из пакетов. Она даже дотащить его до отеля не смогла – лимузин привез. А почему ты сама с ними не поехала?

– Чтоб я еще и на встречу с тобой опоздала? – тихо сказала Катрин. Так, что ее услышал только муж.

– Лимузин?.. – Анна переглянулась с Жики. – Вот как?

– Grands magasins[64]64
  Дословно – Большие магазины – общее название для Galeries Lafayette и Printemps двух огромных универмагов на бульваре Осман.


[Закрыть] предоставляют такую услугу, – покраснела Катрин, чувствуя, что еще немного, и она провалится, как шпион на задании.

– Лимузин? – в шоке повторила Жики.

– Я не смогла им толком объяснить, что мне надо, – торопливо заговорила Катрин. – Они решили, что я поеду вместе со своими покупками. И водитель откровенно удивился, когда я выскочила из машины на Риволи.

Анна ничего не ответила, а лишь осуждающе покачала головой. Катрин в ярости отвернулась, дабы скрыть пылающее лицо. Еще один вопрос – и ее песенка спета. Если б она сразу сказала правду, то не запуталась бы в паутине нескончаемой лжи. Но, слава богу, дамы поняли, на какой грани она балансирует, и прекратили ее допрашивать. Катрин покосилась на мужа – уловил ли он, как она вертелась, словно уж на раскаленной сковородке. Но лицо Сергея оставалось непроницаемым. Он поднес к губам чашку с чаем, и никто не заметил, с какой силой он сжимает ее, такую тонкую и хрупкую, в руке…

– О да! – вдруг с воодушевлением воскликнула Изабель. – Это очень удобно! Я обычно еду в Galeries на такси, а потом пользуюсь лимузином de Grands magasins. Правда, предупреждаю заранее, что он мне понадобится, а то можно и без машины остаться – услуга весьма востребована. А вы какой врач? – обратилась она к Булгакову, томно прикрыв большие глаза и понизив грудной певучий голос так, что все за столом прислушались.

– Нейрохирург, – ответил Сергей. И все сменили тему.

Выйдя от Жики, Сергей и Катрин начали спускаться в сторону Больших бульваров. Они не держались за руки, перебрасываясь короткими, незначительными фразами. Так они добрели до бульвара Осман, как раз до того места, где накануне дорогу Катрин преградил роскошный BMW. Чрезвычайно оживленная улица и в обычные будние дни – а сегодня, в субботу, на ней, казалось, не протолкнуться. И в какой-то момент Катрин поняла, что уже не видит мужа, что она одна, и ей стало страшно. Несмотря на то, что город ей был знаком, и по-французски она немного говорила, Катрин в смятении оглядывалась по сторонам. Она искала глазами мужа, и не могла найти, постепенно ее охватывало жуткое ощущение, что она уже никогда его не найдет, что она навсегда его потеряла, и безысходность и одиночество накрыли ее черной волной.

– Сережа! – истошно закричала она, сжимая в отчаянии кулачки, так, что ногти впились в ладони. – Сережа!

Люди оборачивались на нее с удивлением – средь толпы красивая, изящная, хорошо одетая женщина кричала, словно она заблудилась в лесу. Вокруг сразу образовалась пустота – прохожие отшатнулись от нее. Слезы уже градом текли по лицу Катрин, и она ничего не видела вокруг…

– Ты чего орешь? – услышала она родной голос и, обернувшись, уткнулась носом в широкую грудь мужа.

Рыдая, она повисла у него на шее, а он, оторопев от удивления, машинально обхватил ее за плечи.

– Прости меня, – он еле разобрал, что она прорыдала ему в куртку. – Я такая дура, прости меня!

Сергей прижал ее к груди:

– Катрин, милая, это ты меня прости. Не знаю, что нашло на меня сегодня. Я тебя обидел. Я не хотел.

Он поцеловал ее в темную макушку, а когда она подняла к нему заплаканное лицо, с облегчением нашел ее губы, которые жадно ему ответили. Так они и целовались около входа в Printemps, мешая покупателям, которые, как нескончаемый поток, вливались внутрь и выливались из огромного магазина.

– Пойдем в Тюильри, – прошептала Катрин. – Я хочу покататься на колесе. Оттуда весь Париж как на ладони…

В прозрачной кабинке они только один раз оторвались друг от друга, когда колесо замедлило ход, а потом вовсе остановилось, и они зависли в самой его высокой точке – удивились, а потом продолжили целоваться, не обращая внимания на простиравшийся внизу прекрасный город. Они были так поглощены друг другом, что Катрин не обратила внимания на вибрацию мобильника в сумке.

Уже позже, вернувшись в отель поздно вечером, радостная и возбужденная, она кинула рассеянный взгляд на экран смартфона и увидела пропущенный вызов. Джош. Она и не подумала перезвонить ему. Зачем? Ради чего ставить под угрозу все, что у нее есть? Она чуть ума не лишилась от страха, что потеряет Сергея. И больше рисковать не станет.

Март 2012 года, одна из европейских столиц

На письменном столе – старая, еще довоенная, фотография, с потрепанными уголками и потемневшая от времени. Он взял старинную лупу на серебряной витой ручке и стал рассматривать мельчайшие детали изображения – изящные изгибы растительного орнамента, исполненные искусной рукой мастера, а в центре – диковинный зверь – единорог, едва угадываемый в затейливых завитках. Жаль, но фото не передавало изысканности цвета этого артефакта – а она стоила внимания. Что же, придется довольствоваться пока тем, что есть.

Несколько дней назад ему позвонили. Вежливый, но настойчивый голос пригласил его на встречу, от которой он не посмел отказаться – от приглашений таких могущественных особ не отказываются. Каким образом они узнали, кто он и где он – невозможно было и предположить. Поэтому, когда раздался звонок, и его назвали полным именем, первым его побуждением было бросить трубку, выкинуть сим-карту и сменить номер, но потом он взял себя в руки – лучше все же выслушать и понять, кому он нужен и зачем.

Могущественная особа оказалась сморщенным стариком лет девяноста. В прошлом он занимал важный пост в правительстве, его имя гремело в заоблачных высотах мировой политики, а теперь он был знаменит как филантроп, благотворитель и страстный коллекционер антиквариата. Его превосходительство говорил с гостем крайне любезно. Для начала старик провел его по своему домашнему музею – анфиладе дворцовых комнат, заполненных картинами и скульптурами старых мастеров. Он немного разбирался в искусстве и с удивлением узнал кисти Дюрера, Вермеера, Фрагонара и многих других, благородную бронзу Челлини и холодный мрамор Кановы… Он восторгался от всей души, чем доставил старику совершенно искреннее удовольствие. После экскурсии гостя усадили за небольшой столик эпохи Луи XV, и лакей принес поднос с кофе и коньяком. Фарфор оказался тончайшим, кофе крепким, коньяк отличным. Где-то вдалеке, в глубине дома, звучал Масканьи. Cavalleria rusticana[65]65
  «Сельская честь» опера итальянского композитора Пьетро Масканьи (итал).


[Закрыть].

– Зовите меня Винченцо, – благодушно разрешил старик.

– Извините, – холодно отозвался он. – Это неуместно. Как к вам принято обращаться?

– Экселенца[66]66
  Eccellenza (итал) – Ваше превосходительство (итал).


[Закрыть], – с готовностью пояснил хозяин. – Дело ваше. Но вижу, вы в полном недоумении, с чего такая старая развалина, как я, вдруг пригласил на встречу такого молодого красавца, как вы? – хитро прищурился он.

Гостю стало не по себе. Неужели он вляпался в неприятную историю с гей-душком? Подобная публика внушала ему отвращение, и он старался держаться от нее подальше. Но от неожиданности не смог сдержать презрительную гримасу. Его превосходительство же продолжал разглядывать его с милой улыбкой. Тогда он решил прояснить ситуацию:

– Боюсь, вы обратились не по адресу. Я не по этому делу.

– Вы о чем? – усмехнулся хозяин палаццо, но потом, похоже, до него дошло: – Mamma mia! – и старик расхохотался:

– Не пугайтесь, мой юный друг. Я был счастливо женат на матери моих четырех детей почти пятьдесят лет… А сколько у меня внебрачных детей по всей Европе – даже я сам затрудняюсь оценить.

– Не хотите ли вы сказать, – растерялся гость, – что я ваш сын?

– Не могу этого исключить, – продолжал хихикать старик. – Если ваша матушка… – тут он осекся, увидев перекошенное лицо собеседника: – Простите старика. Сделайте скидку на возраст. У меня к вам сугубо деловой интерес.

– Какой же?

– Вы близко знакомы, если не сказать больше, с некоей молодой дамой, которая нас чрезвычайно интересует, – его превосходительство улыбнулся, обнажив великолепную вставную челюсть.

– Кого это – вас? – прищурился гость. – Нельзя ли поточнее, экселенца?

– Не говорите «вас», – хозяин чуть наклонился к нему и пригубил коньяку. – Говорите «нас». Мы – единое целое с сегодняшнего дня.

– С какой стати? – хмыкнул гость. – Во-первых, о какой даме идет речь?

И прозвучало имя, от которого, он почувствовал, как защемило сердце, и закружилась голова. Ему потребовалось несколько мгновений, дабы прийти в себя.

– И почему же она вас, – он подчеркнул слово «вас», – интересует?

– Я объясню. Но прежде признайтесь: насколько она вам небезразлична?

– Вас это не касается, – отрезал он.

– Может, меня это и не касается, – примирительно заметил старик. – Но в зависимости от степени вашей к ней привязанности, вы очень аккуратно отнесетесь к деликатному поручению, которым я хочу вас облечь.

Слог старика отличался старомодностью и витиеватостью, но суть молодой человек уловил и, собираясь с мыслями, сверлил настороженным взглядом высокопоставленного собеседника, Он не может допустить, чтобы с ней что-то случилось, чтобы ей угрожала хоть малейшая опасность.

– Не беспокойтесь, – его превосходительство словно услышал его тревожные мысли. – Даме вашего сердца ничего не грозит. Но есть определенные обстоятельства, которые мы не можем оставить без внимания. Она кое-что должна.

– Кому? – он недоверчиво поднял брови. – И что это – деньги?

– О нет! – воскликнул старик. – Речь идет вовсе не о деньгах. Совершенно не о деньгах. Если б речь шла о деньгах – все было бы гораздо проще. Все и было проще – до определенного момента.

– О чем вы говорите, экселенца? – от недомолвок хозяина ему стало уже не просто тревожно, а страшно.

– Я говорю о том, что совершенно не по своей воле эта красавица стала обладательницей того, что ей не принадлежит и не должно принадлежать.

– О чем идет речь? – повторил он.

Когда хозяин палаццо объяснил, его собеседник возмутился.

– Да как вы смеете! – воскликнул он. – Эта вещь досталась ей самым честным образом. Это подарок!

– Мы в курсе, – кивнул старик. – Но особа, которая распорядилась вещью, не имела права этого делать. Вещь ей не принадлежит.

– И кому она принадлежит, в таком случае? – со всей возможной иронией посмотрел он на хозяина.

– Вещь принадлежит семейству герцогов Альба, – мгновенно, ни на секунду не задумавшись, ответил тот. – Несколько поколений невест Альба шли в ней под венец. В годы гражданской войны[67]67
  Гражданская война в Испании – июнь 1936 по апрель 1939.


[Закрыть] многие артефакты были утрачены, и теперь стоит больших усилий их отыскать и вернуть законным владельцам. В частности, дворец Альба в Мадриде – Лирия – был разрушен и разграблен коммунистами – семья была приверженцами фаланги[68]68
  Испанская Фаланга (исп. Falange Española) – крайне правая политическая партия в Испании, основанная в 1933 году и ставшая при режиме Франко правящей и единственно законной партией в стране с 1936 по 1975 гг.


[Закрыть]. Богатства герцогов Альба были разворованы, и эта вещь также пропала. Но теперь ее следы отыскались – среди немногих других…

– И тому есть доказательства? – хмуро спросил молодой человек.

– Безусловно! Сколько угодно! Есть масса фотографий и живописных изображений юных герцогинь – и теперь семья стремится вернуть Вещь обратно. Мы очень бы не хотели причинить вред известной вам даме – ни в коем случае. На то есть причины – весьма и весьма веские.

– Какие? – мрачно спросил гость.

– С этой вещью связано множество суеверий и предубеждений.

– Каких? – все так же мрачно повторил он.

– Во-первых, она ни в коем случае не должна была покидать дом Альба. Считается, что любая женщина, которая наденет ее, и не будет впоследствии носить имя Альба – будет страдать, и даже может умереть. Во-вторых – и это главное – на этой вещи не должно быть смертной крови, ни при каких обстоятельствах. Смерть осквернит ее, и юные невесты уже не смогут ее надеть. Но те, кто ищут это параллельно с нами, не озабочены подобными этическими вопросами. Они убьют, не задумываясь, чтобы завладеть ею.

– Неужели она настолько ценна?

– О, несомненно! – воскликнул старик. – Это произведение огромной художественной и исторической ценности, можете не сомневаться. Она оценивается, весьма приблизительно, правда, в несколько…

– Мне это неинтересно, – холодно перебил его молодой человек. – Тогда я не понимаю: почему бы вам прямо не объяснить ситуацию даме, о которой мы говорим? Она абсолютно честна и никогда не позволит себе…

– Потому что она сразу сообщит об этом дарителю, – признался его превосходительство. – А нам бы хотелось избежать подобных эксцессов. Тогда мы это обратно не получим. И я снова хочу повторить вопрос – насколько вам дорога эта женщина?

– Бесконечно дорога, – твердо ответил он. – Я отдам за нее жизнь.

– Надеюсь, до таких крайностей не дойдет, – старик отечески похлопал его по руке. – От вас требуется обеспечить ее безопасность. Но, к сожалению, есть еще кое-кто, кому нужна эта вещь. И скажу вам прямо, молодой человек, что этот кое-кто не имеет никаких прав на нее. Но пойдет на все, слышите – на все, чтобы ее отнять – неважно каким способом. И поэтому лишь от вас зависит безопасность прекрасной дамы, сохранность драгоценного артефакта и, чего греха таить, ваше собственное благополучие.

– Вы предлагаете мне деньги? – презрительно отозвался он. – Забавно. Не нуждаюсь.

– Какие деньги, – замахал руками старик. – Разве я сказал хоть слово о деньгах? Я говорил о благополучии – почете, спокойствии, интересной работе – да в конце концов, о жизни с любимой женщиной.

– Это не ваша забота, – отрезал он.

– Допустим. Но все же звучит неплохо, согласитесь – особенно в комплекте. Кроме того, у нас неограниченные возможности во многих сферах. Если у вас есть какие-то просьбы… затруднения… Только скажите. И вы все получите. Если пообещаете помочь.

– А если не пообещаю?

– Тогда мы будем вынуждены поручить эту деликатную миссию кому-нибудь другому, тому, чья душа не обременена столь беспокойным чувством, как страстная любовь. И нет никакой гарантии, что этот кто-то будет так же бережно относиться к прелестной даме, как отнеслись бы вы, без всякого сомнения.

– Это шантаж, – прошептал он.

Седые, клочковатые брови старика взметнулись вверх.

– Неужели? – Он встал и шаркающей походкой подошел к огромному окну, занавешенному французской шторой, похожей на пышное невесомое безе. Легкое движение руки, и подлетевший к окну лакей собрал штору, словно парус бригантины. Старик смотрел в окно, за которым пульсировала, вибрировала, кипела жизнь на улицах одной из европейских столиц. В этот весенний день небо сияло прозрачной чистотой, деревья уже оделись в зеленую дымку, а на клумбах вспыхнули яркие созвездия примул и горицвета. «Хорошо бы сейчас проехаться по улицам в открытом экипаже… да еще с такой красавицей, как его возлюбленная, – грустно подумал его превосходительство, – ох, где уж мне… Она бы и в сторону мою не посмотрела…» Он повернулся к мужчине, который все еще сидел за столом и следил за ним напряженно и угрюмо.

– Нет, молодой человек. Это вовсе не шантаж. Мое положение никогда бы не позволило действовать так низко. Но Вещь мы должны вернуть – дело чести, если хотите. Итак, вы намерены помочь нам? И стать одним из нас? Поверьте, речь идет только о возвращении редчайшего артефакта его законным владельцам.

– Я должен подумать, – ему уже не казалось, что затевается какая-то нечестная игра – хозяин выглядел смущенным и даже несчастным. Если он может помочь – почему бы не помочь, а его любимая будет ограждена от неприятностей. Дело за малым – как объяснить ей все это? Учитывая, что в настоящий момент у него нет возможности ни говорить, ни даже встречаться с нею…

– Вам будет оказана любая помощь, какую только потребуете – любые денежные средства, любые необходимые документы. Ваша задача – вернуть Вещь, не причинив никому вреда – не только вашей милой, но и вообще кому бы то ни было. Вы согласны?

– Я должен подумать, – повторил он, в глубине души уже все для себя решив. Он не может допустить, чтобы кто-то другой приблизился к ней и играл в свою, неизвестную ему, игру.

– Мне нужны детали, – сказал он и поставил кофейную чашку на стол. – Я должен знать, во что ввязываюсь. И, послушайте! О ком еще вы говорили? Кто нам противостоит? И объясните мне, наконец – кого вы называете «мы»?

– С данной минуты я так называю вас и нашу организацию по возвращению артефактов их законным владельцам. «Мы» – абсолютно официально зарегистрированы, «мы» – элитарное историческое общество. Добро пожаловать…

И старик протянул ему чуть дрожащую подагрическую руку с узловатыми худыми пальцами. Протянул – как равному себе. И гость пожал ее осторожно, но уверенно – с полным ощущением, что имеет на это полное право.

– Итак, вы берете на себя эту деликатную миссию?

– Да, экселенца, – твердо ответил он. – Да, беру. Но мне кое-что нужно.

– Что угодно, – с готовностью откликнулся старик. – Что мы можем сделать для вас?

– Мне нужны вещественные доказательства по делу о московском маньяке-меломане, – выпалил он. – Те, которые хранятся в Москве.

Его превосходительство вздернул седые брови:

– Недурные у вас аппетиты. Не буду спрашивать зачем. Вам ведь нужно что-то конкретно?

– Мне нужна его одежда, – произнес он и замер. Но на лице хозяина не отразилось ничего – даже любопытства:

– Мы приложим усилия. Мы постараемся… Персонально для вас, мой друг…

…Ободренный этим обещанием, он покинул палаццо. Шагая по оживленным, заполненным туристами, улицам, он чувствовал, как в душе нарастает невероятное возбуждение, словно океанская волна, и его вздымает на этой волне, словно серфингиста. Скоро он, наконец, все расставит по своим местам, каждый получит по заслугам. Эжен Сю был не дурак – месть бесспорно должна поостыть. Только тогда можно почувствовать ее изысканный вкус. Его наниматель вручил ему фото – изумительная тончайшая работа. И как прелестна была головка, которую венчало это истинно королевское украшение…

Апрель 2012 года, Париж

После отъезда четы Булгаковых прошел месяц. Анна продолжала усердно трудиться, не вылезая из балетного класса, порой забывая о времени. И вот однажды, после трехчасового экзерсиса, она мельком взглянула на круглые часы на стене и почувствовала, как от голода у нее свело желудок.

– Аньес, – обратилась она к преподавательнице. – Может, мы прервемся? Я бы хотела поесть.

– Как угодно, – кивнула Аньес, бывшая солистка Гарнье, изящная, как все балерины, сорокалетняя дама. – Правда, я хотела уйти сегодня пораньше, приезжает моя дочь из Довиля…

– Тогда идите, – сказала Анна. – Я пообедаю и позанимаюсь одна. Ничего страшного…

– Merci, дорогая, – улыбнулась Аньес, собирая в сумку всякие мелочи, разложенные на классном рояле. Аккомпаниаторшу тоже отпустили – какой смысл ее задерживать – Анна вполне могла заниматься и без музыки, оттачивая классические движения и позы до совершенства… На крайний случай, в зале имелся музыкальный центр.

Она спустилась в небольшой ресторанчик, выходивший на площадь Жака Руше[69]69
  Jacques Rouché – французский театральный деятель. Его именем названа одна из площадей, примыкающих с востока к Гранд Опера.


[Закрыть].

– Салат, виши и кофе, – улыбнулась она знакомому официанту, и он, в отличие от своих неторопливых парижских коллег, резво умчался выполнять ее заказ. Анну знали в этом ресторане, ценили как знаменитость и любили как скромную и непритязательную клиентку. Анна раскрыла журнал, который прихватила с собой и окунулась в статью о московском театре оперы и балета – том самом, где она работала так недавно.

– Vous permettez, madame?[70]70
  Разрешите, мадам? (фр).


[Закрыть] – услышала она над собой мягкий голос. Она подняла голову и увидела рядом молодого человека – молодого в прямом смысле этого слова – ему было лет восемнадцать-двадцать.

– Я отдыхаю, – Анна старалась быть максимально вежливой – она не любила навязчивых поклонников, но и не выносила высокомерия балетных звезд.

– Я вижу, мадам, – мальчик не уходил, но немного переместился так, чтобы Анне не приходилось выгибать шею, разговаривая с ним.

– Меня зовут Ксавье Десангр, – представился он, хотя никто его имени не спрашивал.

– Как? – удивилась Анна. Теперь ей уже не удавалось отворачиваться, и она могла хорошо рассмотреть навязчивого парня. Ее профессиональный глаз сразу же зацепил его осанку – идеальную осанку балетного танцовщика. Ясные голубые глаза с темными ресницами, нежный, как у девушки, фарфоровый румянец и длинные темные волосы, убранные под металлический, с алмазной гранью, ободок. Джинсы, белая водолазка и отличный английский твидовый пиджак – он был весьма недурно одет.

– Я должна вас знать? – спросила она. В принципе, нет ничего невозможного – вполне вероятно, что они однажды танцевали в одном спектакле.

– Нет, не должны, – улыбнулся юноша. – Если только вас не интересует авангард. Вальц[71]71
  Саша Вальц – немецкая хореограф, известная своими эпатажными постановками.


[Закрыть] или Нортон[72]72
  Пол Селвин Нортон – один из наиболее оригинальных молодых хореографов Нидерландов.


[Закрыть], например… Не увлекаетесь?

– Не увлекаюсь, – покачала головой Анна. – Совсем. А вы танцуете авангард?

Мальчик кивнул, а потом с надеждой повторил вопрос:

– Вы позволите, мадам Королева?

И кивнул на кресло напротив нее.

– Что с вами делать, – вздохнула Анна. В конце концов, может, мальчик сможет развлечь ее разговором о балетном авангарде?

Юноша с довольным видом опустился в кресло и махнул рукой официанту:

– Эспрессо!

– Итак, мсье…

Его фамилия уже вылетела у Анны из головы, и он с готовностью ей подсказал:

– Десангр… Но, прошу вас, зовите меня Ксавье.

– Ксавье, – повторила она. – И где же вы танцуете?

Он упомянул театр, название которого ни о чем Анне не говорило.

– Было бы чудно, если б вы его знали, – улыбнулся Ксавье. – Это маленький театр на Левом берегу – в труппе в основном студенты Эколь де ла данс или те, кто недавно ее закончили…

– И как успехи?

– Я – премьер, – в словах юноши звучала неподдельная гордость, и Анна еле удержалась от того, чтобы не хихикнуть.

– И что же вы хотите от меня? – спросила она, с трудом скрыв улыбку.

– Ничего, – растерялся молодой человек от ее прямоты. – Я просто вас узнал и осмелился попытать счастья познакомиться с самой Анной Королевой.

– Enchantée, – кивнула Анна. – Ну, считайте, мы познакомились, дальше-то что?

– Вы правда позволите объяснить, и не будете сердиться? – виновато потупился Десангр.

– Говорите уж, – разрешила Анна устало. Но тут официант принес ее заказ, а юноше – его эспрессо. Анна стала ковырять вилкой зеленые листья.

– Я знаю, что с вами случилось, – нерешительно начал Десангр. – Ужасная трагедия…

Анна нахмурилась:

– Зачем вы это говорите? Какое вам дело?

Юноша покраснел и отвел взгляд.

– Простите, я не хотел… Понимаете, все в нашей труппе…

– Что – все в вашей труппе? – раздраженно спросила Анна. – Все с большим увлечением обсуждали, как московскую приму чуть не прикончил маньяк? Да, пикантная тема для обсуждения между репетициями.

– Зачем вы так? – Десангр казался расстроенным. – Я не хотел вас задеть.

– Полагаю, хотели, – холодно отрезала она, и добавила: – Допивайте ваш кофе и уходите.

– Умоляю. Простите, – юноша уже чуть не плакал. – Какой я бестактный дурак. Я не знал, как вам предложить себя…

– Что-о? – глаза Анны округлились, как у японской мультяшки, от такого нахальства. – Предложить себя в качестве кого?..

– У вас ведь сейчас нет партнера, – еле слышно произнес Десангр. – А вам надо заниматься. Вот… Я хотел предложить себя для спарринга[73]73
  Спарринг – в боксе – партнер для тренировочного боя.


[Закрыть].

– Для чего?!! – Анна была шокирована.

Юноша еще больше смутился: – Ну, для спарринга. Да… Наверно, я неудачно выразился. Вам же нужен партнер для репетиций… Ну, вот я и…

– Да с чего вы взяли?.. – воскликнула Анна, но внезапно поняла, что молодой человек, как ни странно, прав – ей остро не хватало партнера. Несколько минут она молчала, а когда он уже решил, что так и не дождется от нее ответа, она заговорила, и в ее голосе уже не звучали нотки гнева.

– Зачем это вам, мсье Десангр?

– Это было б честью для меня. Репетировать с самой Анной Королевой. Ну и сам попутно чему-нибудь научился бы, – и в голосе его зазвенела надежда.

Анне пришлась по душе его искренность, однако, она была застигнута врасплох.

– Но мне нечем вам платить. И я не уверена, что Дирекция Гарнье возьмет на себя еще один дополнительный расход.

– Я буду это делать совершенно бесплатно, – заявил юноша.

– Но вам придется тратить время, – удивилась Анна. – Я занимаюсь по шесть часов в день, и ваше участие не может быть эпизодическим.

– Оно не будет эпизодическим, – пообещал Ксавье твердо. – Если понадобится, я уйду из театра.

Анна нахмурилась:

– Это большая жертва. На что вы рассчитываете?

– Честно? – Бледная кожа Десангра стала заливаться краской. – Когда-нибудь, может, через год… Ну, когда-нибудь, – он замялся.

– Что – когда-нибудь?..

– Вы выйдете на большую сцену вновь. И вам нужен будет партнер… – промямлил Ксавье.

– Вы слишком молоды, чтобы танцевать с примой, – прямо заявила Анна.

– Не так уж и молод, мне двадцать четыре года.

Анна недоверчиво смерила его взглядом:

– Неужели?

– Я окончил балетную школу при Гарнье шесть лет назад.

– Можно взглянуть на диплом? – Анна протянула руку.

– Не захватил с собой, – смутился Десангр. – Но завтра принесу, если скажете. Могу сейчас съездить, но тогда я поздно вернусь. Я снимаю квартиру в Сен-Клу[74]74
  Предместье Парижа.


[Закрыть].

Анна колебалась. Несколько раз она созванивалась с Борисом Левицким, ее бывшим партнером, но премьер московского театра не был готов все бросить и приехать в Париж, когда перспектива была столь сомнительна – пока что у Анны есть только твердая договоренность об ее участии в показах Школы танцев Балета Гарнье в декабре, а что дальше? Один большой знак вопроса. Получит ли она долгосрочный контракт? Неизвестно. Она танцует весь репертуар балетной труппы Парижской Оперы – но нужна ли им еще одна прима? Даже ее, Анны, масштаба? А на положение обычной солистки она никогда не согласится.

Анна молчала, задумчиво наблюдая, как парень пьет кофе и щурится на солнце. Что ей ему ответить? Не втянет ли она себя в отношения и обязательства, от которых потом будет трудно избавиться? Но как же ей нужен партнер!

– Хорошо, – она наконец заговорила, и молодой танцовщик оживился, – Сегодня не нужно никуда ездить. Привезете ваши бумаги завтра, если мы договоримся. А сейчас пойдете со мной в репетиционный класс и покажете, что вы умеете. У вас есть с собой одежда и обувь?

– Да, – юноша кивнул на небольшой рюкзачок, который валялся рядом с его креслом. – Omnia mea mecum porto[75]75
  Все свое ношу с собой (лат).


[Закрыть].

– И даже латынь, – насмешливо заметила Анна. – Чем еще вы меня удивите, мсье Десангр?..

– Ксавье, – просительно произнес танцовщик. – Зовите меня Ксавье.

… – Что из классики танцуете? – спросила Анна, когда они вошли в класс.

– Много чего, – «скромно» отозвался молодой человек. – Что-то лучше. Что-то хуже… «Полуденный отдых фавна»[76]76
  Одноактный балет на музыку Клода Дебюсси.


[Закрыть], например, неплохо получается…

– Угу, – пробормотала Анна. «Отдых фавна» ему, размечтался…

Анна покопалась в дисках, гора которых валялась около музыкального центра, и выбрала один. Ничего удивительного, что им оказался «Дон Кихот». Итак, Базиль. Мало нахалу не покажется.

– Базиль? – тонко улыбнулась она.

– Pourquoi pas[77]77
  Почему нет? (фр).


[Закрыть], – кивнул Десангр. Он уже переоделся, натянул на ноги балетные туфли и теперь торопливо разминался.

– Помните хорошо? – она с сомнением смерила его взглядом. Он не смутился, а лишь сообщил:

– На память не жалуюсь…

– Тогда – четвертый акт, па-де-де, вариация. Commencez, s'il vous plaît[78]78
  Начинайте, пожалуйста (фр).


[Закрыть].

Он оказался на редкость гармоничным и гибким, казалось, что сама музыка управляет его совершенным телом. Его пируэты были головокружительны, а остановки – элегантно точными. Комбинацию из туров и вращений он выполнил предельно чисто, взлетая над паркетом зала так высоко и свободно, словно был прекрасной птицей с великолепным размахом крыльев. Анна удивленно хлопала глазами все пятьдесят секунд и, когда юноша застыл, победно вытянув напряженную руку, нажала на паузу.

– Ну как? – Ксавье в ожидании смотрел на нее, переводя дыхание.

– Сейчас – то же самое, только без аккомпанемента, – Анна уже надевала наушники. – Le premier pas[79]79
  Первый шаг (фр).


[Закрыть] на мой хлопок.

К ее изумлению, он уложился в доли секунды, не выбившись из музыкального текста ни на такт, ни на полтакта. Анна сняла наушники и задумалась. А юноша непрост…

– Вам понравилось? – услышала она.

– Не могу сказать, что я в восторге, – покачала головой Анна. – Техника у вас неплоха, чувствуется школа. А что касается артистичности…

Она вспомнила Бориса – Базиля. Яростный мачо, в глазах которого бушевала неукротимая страсть, и готовый смести горы ради возлюбленной Китри. И словно кто-то еще присутствовал рядом, за ее спиной, она всей кожей ощущала горячее дыхание…

– Что не так? – мальчик наклонил голову набок. На Анну смотрели детские глаза, готовые наполниться обидой. Она хихикнула про себя.

– Вы танцуете Базиля, словно он шевалье из салонов Версаля. А он испанец, понимаете?.. Бешеный… Enragé[80]80
  Бешеный (фр).


[Закрыть]…