Текст книги "Трилогия"

Юн Фоссе
Трилогия

Jon Fosse

Trilogien

© Jon Fosse

© Федорова Н., перевод на русский язык, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Без сна

I

Асле и Алида брели по улицам Бьёргвина, Асле нес на плече два узла со всеми их пожитками, а в руке – футляр со скрипкой, что досталась ему в наследство от отца, от Сигвалда, Алида несла две сетки с провизией, уже несколько часов бродили они по Бьёргвину, искали пристанище, однако нигде устроиться не могли, всюду слышали одно и то же: нет, мы, к сожалению, ничего не сдаем, так им говорили, нет, все, что было, уже сдано, вот и продолжали Асле с Алидой ходить по улицам, стучать в двери и спрашивать, не сдается ли комната, но ни в одном из домов комнаты не сдавались, так куда же им деваться, где укрыться от холода и мрака поздней осени, где-нибудь они, наверно, сумеют-таки найти прибежище, хорошо хоть дождя нет, но скоро, поди, начнется, да и не могут они все время этак вот бродить, и отчего люди не хотят дать им приют, может, оттого, что видят, Алида-то на сносях, со дня на день родит, это ведь сразу видать, или, может, оттого, что не венчаны они и, стало быть, по-настоящему нельзя их считать мужем и женой да и порядочными людьми тоже, но разве такое с виду заметно, нет, вряд ли, хотя, может, все-таки заметно, ведь должна же быть причина, чтобы отказывать им в приюте, и не венчаны Асле с Алидой не оттого, что не хотели пожениться, не хотели, чтобы священник их повенчал, но как сыскать время и возможность для этого, им ведь не больше семнадцати, и, понятно, нет у них того, что потребно для свадьбы, а вот как только будет, они чин чином поженятся, со священником, и поваром, и свадебным застольем, и музыкантом, и всем, что положено, ну а до тех пор пусть все остается как есть, да, как есть, в общем-то оно и хорошо, но отчего же никто не хочет дать им пристанище, что с ними не так, может, лучше бы им думать, будто они повенчаны, муж и жена, ведь коли бы они сами этак думали, то и другим наверняка было бы труднее заметить, что живут они во грехе, а теперь вот куда ни стучались, кого ни спрашивали, не найдется ли для них пристанища, никто не желал их приютить, но им невмоготу уже идти дальше, смеркается, на дворе поздняя осень, темень, холод, а вскорости, поди, сызнова дождь начнется

Я так устала, говорит Алида

и они останавливаются, и Асле смотрит на Алиду и не знает, что сказать в утешение, они ведь уже столько раз утешались разговором о будущем ребенке, будет ли это девочка или мальчик, вот о чем они толковали, и Алида считала, что с девочками легче, а он считал наоборот, что легче с мальчиками, хотя девочка ли, мальчик ли – все равно они будут рады и благодарны за ребенка, родителями которого вскорости станут, так они говорили, утешаясь мыслями о ребенке, что вот-вот родится. Так и шли Асле с Алидой по улицам Бьёргвина. И до сих пор не больно-то огорчались, что никто не хочет их приютить, в конце концов все как-нибудь уладится, найдется кто-нибудь, у кого есть каморка, где они смогут немного пожить, все непременно уладится, ведь вон сколько в Бьёргвине домов, маленьких и больших, не как на Дюльгье, где всего-навсего несколько усадеб да несколько рыбацких домишек на берегу, она, Алида, была дочкой мамаши Хердис из Пустоши, так они говорили, из маленького двора на Дюльгье, там и росла при мамаше Хердис вместе с сестрой Улиной, папаша-то Аслак уехал и не вернулся, Алиде тогда было три, а ее сестре Улине пять лет, и Алида даже толком не помнила отца, только голос, до сих пор слышала его, слышала этот ласковый, проникновенный голос, чистый, звонкий, веселый, но это было и все, что осталось ей от папаши Аслака, ведь она не помнила ни как он выглядел, ни другого чего не помнила, только голос, когда он пел, вот и все, что она хранила в памяти от Аслака. А он, Асле, вырос на Дюльгье, в лодочном сарае, где на чердаке устроили вроде как жилье, там он и жил вместе с матерью Сильей и отцом Сигвалдом, до тех пор, пока папаша Сигвалд однажды в нежданный осенний шторм не сгинул в открытом море, он рыбачил к западу, за островами, и лодка затонула мористее островов, за Большим Камнем. Вот так мамаша Силья и Асле остались в Сарае одни. Но вскоре после того как папаша Сигвалд сгинул, мамаша Силья стала хворать, исхудала, так исхудала, что кости прямо сквозь лицо просвечивали, большие голубые глаза становились все больше и больше, под конец чуть не все лицо заполонили, так казалось Асле, а длинные каштановые волосы ее поредели, истончились, и однажды, когда она утром не встала, Асле нашел ее в кровати мертвой. Мамаша Силья лежала с открытыми глазами, большими голубыми глазами, и смотрела туда, где раньше лежал папаша Сигвалд. Тонкие каштановые волосы закрывали почти все лицо. Мамаша Силья лежала мертвая. Случилось это год назад, когда Асле было шестнадцать. И остался он один-одинешенек, со скудным скарбом в Сарае да отцовой скрипкой. Один остался Асле, один как перст, если б не Алида. И когда увидел мамашу Силью мертвой, совершенно мертвой и бесконечно далекой, подумал он об Алиде. О длинных черных ее волосах, о черных ее глазах. О своей Алиде. У него ведь была Алида. Теперь она стала единственным, что у него осталось. Единственным, о чем он думал. Асле поднес руку к холодной белой щеке мамаши Сильи, провел по ней пальцами. Теперь у него больше никого нет, только Алида. Так он подумал. Да еще скрипка. Про нее он тоже подумал. Ведь папаша Сигвалд не только рыбачил, он был вдобавок изрядным музыкантом, много лет играл на каждой свадьбе по всему Внешнему Сигне, и когда случалось устраивать танцы, летними вечерами, опять же играл папаша Сигвалд. В свое время сам он тоже пришел на Дюльгью с востока играть на свадьбе крестьянина, хозяина Лейте, там и повстречал мамашу Сигне, она была в усадьбе работницей и прислуживала на свадебном застолье, а папаша Сигвалд играл. Так вот оба и познакомились. И мамаша Силья затяжелела. И родила Асле. А папаша Сигвалд, чтобы прокормить себя и семью, нанялся к одному из рыбаков с морских островов, рыбак этот жил на Большом Камне и в счет платы за труды позволил Сигвалду и Силье поселиться в лодочном сарае, которым владел на Дюльгье. Вот так музыкант Сигвалд стал еще и рыбаком и поселился в дюльгьинском Сарае. Вот так оно было. Так оно шло. А теперь ни папаши Сигвалда нет, ни мамаши Сильи. И вовек не будет. Асле же с Алидой бродили по улицам Бьёргвина, и весь их скарб Асле нес на плече в двух узлах, а в руке нес футляр со скрипкой папаши Сигвалда. Темень кругом да холод. Алида и Асле стучались во множество дверей и просили приюта, а в ответ слышали только отказ, нет у них приюта, все комнаты, какие можно сдать, уже сданы, нет, не сдается здесь ничего, незачем это, вот так им отвечали, и Асле с Алидой идут дальше, останавливаются, опять смотрят на какой-нибудь дом, вдруг там найдется угол, но коли отважатся постучать и в эту дверь, то, поди, сызнова услышат все то же «нет», все то же, только ведь все время этак бродить по улицам тоже нельзя, значит, поневоле придется постучать и спросить, не найдется ли какой каморки, но ни Асле, ни Алиде не по сердцу сызнова излагать свою просьбу и сызнова слышать отказ, мол, в доме и без того полно народу, и прочее в таком же духе; видать, ошиблись они, когда со всем своим скарбом отправились на лодке в Бьёргвин, да только что им было делать – остаться в доме мамаши Хердис в Пустоши, так ведь она не хотела, чтоб они жили у нее, и какое там будущее, ну а если б можно было остаться в Сарае, они бы остались, но однажды Асле заметил лодку под парусом, что шла к Сараю, незнакомый парень, примерно в его годах, подплыл ближе, убрал парус, причалил к берегу пониже Сарая и направился к дому, а немного погодя постучал в откидную дверь, когда же Асле отворил, он вошел, прочистил горло и сказал, что теперь он здесь хозяин, отец-то его сгинул в море вместе с отцом Асле, и Сарай надобен ему самому, Асле с Алидой, понятно, жить здесь больше не могут, пускай, стало быть, собирают вещички и ищут себе другое пристанище, так-то вот, сказал он, подошел к кровати и сел подле Алиды, которая сидела там со своим большим животом, и она встала, отошла к Асле, а парень улегся на кровать, потянулся и сказал, что притомился и хочет маленько отдохнуть, так он сказал, Асле посмотрел на Алиду, и оба они прошли к откидной двери, подняли ее. Потом спустились вниз, вышли наружу и стали возле Сарая. Алида с большим тяжелым животом и Асле

Ну вот, жить нам теперь негде, сказала

Алида

и Асле не ответил

Но ведь это его дом, ничего не поделаешь, сказал Асле

Нам негде жить, сказала Алида

Поздняя осень на дворе, темень да холод, и нам нужна крыша над головой, сказала она

и они еще постояли, не говоря ни слова

Мне ведь вскорости родить, со дня на день, говорит она

Да, говорит Асле

А деваться нам некуда, говорит Алида

Потом она садится у стены дома на лавку, которую сколотил еще папаша Сигвалд

Надо было убить его, говорит Асле

Не говори так, говорит Алида

и Асле подходит, садится на лавку рядом с

Алидой

Убью я его, говорит Асле

Нет-нет, говорит Алида

Просто этак устроено: одни владеют, а другие нет, говорит она

И те, кто владеет, правят теми, кто не владеет, нами, стало быть, говорит она

Пожалуй что так, говорит Асле

И так должно быть, говорит Алида

Пожалуй, говорит Асле

и Алида с Асле сидят на лавке, не говоря ни слова, а спустя некоторое время тот, что владеет Сараем, выходит из дома, говорит, что пора им собирать свое добро, отныне жить здесь будет он, хозяин, и до них ему дела нет, по крайней мере до Асле, Алида же, говорит он, Алида, напротив, может покамест остаться, в ее-то положении, говорит он, через несколько часов он вернется, и к тому времени их, по крайней мере Асле, здесь быть не должно, говорит он и спускается к лодке, а отвязывая ее, добавляет, что съездит к торговцу, а когда вернется, в Сарае должно быть пусто и чисто, нынче он сам здесь заночует, ну, может, и Алида тоже, коли захочет, говорит он, отталкивается от причала, поднимает парус и направляет лодку на север вдоль берега

Я могу собрать вещи, говорит Асле

Я тебе пособлю, говорит Алида

Нет, ступай-ка ты домой, в Пустошь, к мамаше Хердис, говорит Асле

Может, сегодня там и заночуем, говорит он

Может, говорит Алида

она встает и Асле видит, как она идет прочь по берегу, видит коротковатые ноги, круглые бедра, густые длинные черные волосы, волной падающие на спину, Асле сидит и провожает Алиду взглядом, она оборачивается, смотрит на него, вскидывает руку и машет, а потом начинает подниматься в гору, к Пустоши, Асле же идет в Сарай, собирает все их пожитки в два узла, выходит наружу и тоже идет прочь по берегу, с двумя узлами через плечо и скрипичным футляром в руке, а глянув на море, видит, что хозяин Сарая ворочается на своей лодке, и Асле шагает в гору к Пустоши и все свое имущество несет на плече в двух узлах, в руке только футляр со скрипкой, а немного погодя видит Алиду, она идет ему навстречу, говорит, что у мамаши Хердис им жить нельзя, ведь мамаша Хердис, пожалуй, никогда особо не любила ее, родную-то дочь, всегда куда больше любила ее сестру Улину, а ей всегда было невдомек, отчего так вышло, потому она и не хочет сейчас туда идти, живот-то у нее вон какой большой и вообще, говорит она, Асле же говорит, что время уже позднее, скоро стемнеет, а ночью холодно, в конце-то осени, вдобавок того и гляди дождь пойдет, так что придется им все-таки смириться и спросить, нельзя ли немного пожить у мамаши Хердис в Пустоши, говорит он, и Алида отвечает, что он, конечно, может спросить, но сама она спрашивать не станет, лучше заночует где ни попадя, говорит она; что ж, говорит Асле, раз он может спросить, то и спросит, а когда они дошли до Пустоши и заходят в сени, Асле говорит, так, мол, и так, хозяин Сарая решил теперь самолично там жить, и им некуда деваться, может, мамаша Хердис приютит их на время, говорит Асле, а мамаша Хердис отвечает, коли так, делать нечего, пустит она их пожить здесь, только ненадолго, говорит она и добавляет, ладно уж, заходите, потом поднимается по лестнице, и Асле с Алидой идут следом, мамаша Хердис поднимается на чердак и говорит, что они могут пожить здесь, но не очень долго, потом отворачивается, уходит вниз, и Асле сбрасывает на пол узлы со всеми их пожитками, ставит в угол футляр со скрипкой, а Алида говорит, что мамаша Хердис все ж таки никогда ее не любила, никогда-никогда не любила, а ей всегда было невдомек, отчего мамаша Хердис не любила ее, да и Асле был мамаше Хердис не больно-то по сердцу, не любила она его, просто-напросто не любила, по правде говоря, так уж оно вышло, и теперь, когда Алида ждала ребенка и они с Асле не были женаты, мамаша Хердис и вовсе не потерпит в доме этакий стыд и срам, так она, поди, думала, мамаша-то Хердис, хоть и не говорила вслух, сказала Алида, стало быть, здесь им можно остаться на эту ночь, на одну-единственную ночь, сказала Алида, и тогда Асле сказал, что, коли так, выход у них только один: отправиться утром в Бьёргвин, там для них наверняка найдется пристанище, однажды он там побывал, в Бьёргвине, сказал он, побывал вместе с папашей Сигвалдом и хорошо все запомнил, улицы, дома, народ, звуки и запахи, уйма торговых лавок, товары в лавках – все это так ярко отпечаталось в памяти, сказал он, а когда Алида спросила, как же они доберутся до Бьёргвина, Асле отвечал, что им надобно сыскать лодку и отправиться туда под парусом

Сыскать лодку, сказала Алида

Да, сказал Асле

Какую лодку, говорит Алида

Возле Сарая причалена лодка, сказал Асле

Так ведь эта лодка… – сказала Алида

и увидела, как Асле встал и вышел вон, тогда Алида легла на чердачную кровать, вытянулась, закрыла глаза, она так устала, так устала, и вот она видит, как папаша Сигвалд сидит со своей скрипкой, достает бутылку и отпивает добрый глоток, потом она видит Асле, черные глаза, черные волосы, она аж вздрогнула, ведь он, ее парень, здесь, и вот она видит, как папаша Сигвалд делает Асле знак и тот идет к своему отцу, садится, зажимает скрипку под подбородком и начинает играть, и тотчас в ней что-то отозвалось, подняло ее ввысь, она взлетала все выше и в его игре слышала песню Аслака, своего отца, а еще она слышит собственную жизнь и собственное будущее и знает это, знает, что знает, и вот она уже в собственном будущем, и все открыто, и все тяжко, но песня не умолкает, и, наверно, эту песню и зовут любовью, и Алида уже вся в песне и звуках скрипки, и не хочет она попасть в другое место, но тут входит мамаша Хердис и спрашивает, чем Алида занята, ведь давным-давно пора сходить за водой к источнику, неужто ей, мамаше Хердис, придется топить снег, она что же, думает, будто все станет делать мамаша Хердис, и за домом смотреть, и скотину обихаживать, и стряпать, да разве им трудно было бы переделать все, что положено, если б Алида не норовила завсегда, ну то есть постоянно, бездельничать, сидеть сложа руки, не-ет, этак не пойдет, пора ей образумиться, поглядеть на сестру, на Улину, вон как она-то пособляет, изо всех сил старается, две сестры, а какие разные, и внешностью, и вообще, вот ведь как бывает, одна в отца пошла, другая – в мать, одна светлая, как мать, другая темная, как отец, так уж вышло, и ничего тут не поделаешь да, поди, и не изменишь, сказала мамаша Хердис, и помощи здесь, видать, не дождешься, мать так и будет попрекать ее да бранить, она же плохая, а сестра Улина хорошая, она – черная, а сестра Улина – белая, и Алида потягивается на кровати, что ж, как бы то ни было, придется им уехать отсюда, а ей ведь со дня на день родить, Сарай, конечно, место не больно хорошее, но какая-никакая крыша над головой, и, чтобы там жить, спрашивать позволения не требовалось, а теперь вот деваться некуда и средств у них нету, ничегошеньки нету, кроме нескольких банковских билетов у нее да маленько, поди, и у Асле, но это все равно сущая малость, почитай что ничего, ну да уж как-нибудь они справятся, она уверена, непременно справятся, только бы Асле поскорее вернулся, потому как история с лодкой, даже подумать страшно, будь что будет, и Алида слышит, как мамаша Хердис говорит, что она такая же черная и некрасивая, как отец, и такая же лентяйка, вечно без дела болтается, говорит мамаша Хердис, что же дальше-то будет, хорошо хоть есть сестра Улина, ей и отойдет усадьба, ведь от Алиды проку нет, она все до запустения доведет, слышит она голос мамаши Хердис, а потом сестра Улина говорит, что очень даже хорошо, что усадьба ей достанется, прекрасная усадьба у них тут в Пустоши, так говорит Улина, а дальше Алида слышит, как мамаша Хердис говорит, мол, ума не приложу, что с Алидой-то станется, и Алида говорит, что незачем ей об этом беспокоиться, она и сама не беспокоится, Алида выходит из дома и идет к Пригорку, где они с Асле обычно встречались, а подойдя ближе, видит, что там сидит Асле, бледный, смотреть страшно, видит, что черные его глаза полны слез, и понимает: что-то случилось; Асле смотрит на нее и говорит, что мамаша Силья умерла и теперь у него, кроме Алиды, никогошеньки нет, потом он ложится на спину, Алида подходит и ложится рядом, он обнимает ее, прижимает к себе и говорит, что нынче рано утром нашел мамашу Силью мертвой, она лежала в кровати и ее большие голубые глаза заполняли все лицо, говорит он и прижимает Алиду к себе, пока оба они не сливаются в одно, только ветер в деревьях тихонько шелестит, а они забывают обо всем, о стыде, о смерти, о разговорах, о мыслях, просто лежат на Пригорке, потом, устыдившись, садятся, смотрят с Пригорка

на море

Подумать только, сделать такое в тот день, когда умерла мамаша Силье, говорит Асле

Н-да, говорит Алида

и Асле с Алидой встают и стоят там, приводят в порядок одежду, стоят и смотрят на западные острова, в сторону Большого Камня

Ты о папаше Сигвалде думаешь, говорит Алида

Да, отвечает Асле

и поднимает руку, стоит и держит ее на ветру

Но у тебя есть я, говорит Алида

А у тебя – я, говорит Асле

и начинает махать рукой туда-сюда, машет и машет

Родителям машешь, говорит Алида

Да, говорит Асле

Ты ведь тоже видишь, говорит он

Ну, что они здесь, говорит он

Сейчас они оба здесь, говорит он

и опускает руку, тянется к Алиде и гладит ее подбородок, потом берет за руку, и вот так оба стоят

Но ты вот подумай, говорит Алида

Да, говорит Асле

Об этом подумай, говорит Алида

и кладет ладонь себе на живот

А правда, говорит Асле

и они улыбаются друг другу и рука об руку идут вниз к Пустоши, а потом Алида видит Асле, он стоит посреди чердака, волосы мокрые, на лице боль, и вид у него усталый и измученный

Где ты был, говорит Алида

Да так, нигде, говорит Асле

Но ты совсем мокрый и озябший, говорит она

и добавляет, что Асле надо бы лечь, а он все стоит

Не стой ты там, говорит она

а он все стоит и стоит

Что случилось, говорит она

и он отвечает, что им надо уходить, лодка готова

Но разве ты не хочешь немного поспать, говорит Алида

Мы же застрянем тут, говорит он

Немножко, тебе нужно немножко отдохнуть, говорит она

Недолго, совсем немножко, говорит она

Ты устала, говорит Асле

Да, отвечает Алида

Ты спала, говорит он

Кажись, говорит она

а он все стоит на полу, под скошенным потолком

Иди сюда, говорит она

и протягивает к нему руки

Скоро нам уезжать, говорит он

Но куда, говорит она

В Бьёргвин, отвечает он

А как, говорит она

Под парусами, говорит он

Тогда нам нужна лодка, говорит она

С лодкой я все устроил, говорит Асле

Только сперва отдохни немножко, говорит она

Ладно, немножко, говорит он

Тогда и одежа пускай чуток подсохнет, говорит он

и Асле раздевается, расстилает одежду на полу, а Алида откидывает шерстяное одеяло, и Асле ложится с ней рядом в постель, и она чувствует, как он озяб и вымок, и спрашивает его, все ли в порядке, и он отвечает, что да, все уладилось, и спрашивает, спала ли она, а она отвечает, что, кажись, да, а он говорит, что теперь можно немного отдохнуть и что им надо прихватить отсюда провизию, сколько сумеют унести, а вдобавок, может, немного денег, коли удастся найти, а потом они сядут в лодку и уплывут еще до рассвета, и она говорит, да, ему виднее, так они и сделают, и они лежат на кровати, и видится ей, что Асле сидит со скрипкой, а она стоит и слушает песню из своего прошлого, слушает песню из своего будущего, слышит, как поет папаша Аслак, и знает, что все предрешено и так все и будет, она кладет ладонь себе на живот, а ребенок толкается, и она берет руку Асле и кладет себе на живот, а мальчонка опять толкается, потом она слышит, как Асле говорит: нет, им надо отплыть сейчас, затемно, так лучше всего, говорит он, а он до того устал, говорит он, что если сейчас заснет, то крепко и надолго, только ведь ему нельзя, им надо встать и добраться до лодки, говорит Асле и садится на постели

А нельзя нам просто немножко полежать, говорит Алида

Ты полежи, говорит Асле

и встает на пол, и Алида спрашивает, не зажечь ли свечу, а он отвечает, что ни к чему это, и начинает одеваться, Алида спрашивает, высохла ли одежда; нет, отвечает он, не высохла, но все же не такая мокрая, говорит он, одевается, а Алида садится в постели

Ну, пора в Бьёргвин, говорит он

Будем жить в Бьёргвине, говорит Алида

Да, будем, говорит Асле

и Алида встает с постели, зажигает свечу, и только теперь видит, какой взбудораженный и загнанный вид у Асле, и тоже начинает одеваться

А где же мы будем там жить, говорит она

Найдем где-нибудь дом, говорит он

Наверняка, говорит он

В Бьёргвине так много домов, так много всего, наверняка найдем что-нибудь, говорит он

А коли в Бьёргвине не найдется для нас каморки, то я уж и не знаю, говорит Асле

и он подхватил оба узла, перебросил через плечо, взял футляр со скрипкой, а Алида взяла свечу, и вот она открывает дверь и первая тихонько спускается по лестнице, а он тихонько идет следом

Я возьму немного провизии, говорит Алида

Ладно, говорит Асле

Подожду во дворе, говорит он

и Асле выходит в сени, Алида же заходит в кладовую, достает две сетки, складывает в них копчености, и лепешки, и масло, потом выходит в сени, отворяет дверь и видит Асле: он стоит во дворе, и она протягивает ему сетки, а он подходит и забирает их у нее

Но что скажет твоя мамаша, говорит он

Пускай говорит что хочет, говорит Алида

Да, но… – говорит он

Алида опять идет в сени, потом на кухню, она точно знает, где у матери припрятаны деньги – в шкафу, на самой верхней полке, в шкатулке, Алида приносит табуретку, ставит возле шкафа, влезает на табуретку, открывает шкаф, нащупывает в глубине шкатулку, вытаскивает ее, открывает и забирает бумажные купюры, которые там лежат, прячет шкатулку в шкаф, закрывает дверцу и стоит на табуретке с деньгами в руке, как вдруг отворяется дверь в горницу, и она видит лицо мамаши Хердис при свете свечи, которую мать держит перед собой

Что ты здесь делаешь, говорит мамаша

Хердис

Алида так и стоит на табуретке, потом слезает на пол

Что у тебя в руке, говорит мамаша Хердис

Ну? – говорит она

и добавляет: Нет, нельзя тебе доверять

Вон до чего дошло, воруешь, говорит она

Ну, я тебе покажу, говорит она

Такая же шушваль, говорит она

Да еще и шлюха, говорит она

Глянь на себя, говорит она

Дай сюда деньги, говорит она

Сию минуту дай сюда деньги, говорит она

Ах ты, шлюха, говорит мамаша Хердис

и хватает Алиду за руку

Пусти меня, говорит Алида

Отдай деньги, говорит мамаша Хердис

Отдай, шлюха этакая говорит она

И не подумаю, говорит Алида

Красть у родной матери, говорит мамаша Хердис

а Алида свободной рукой колотит мамашу

Хердис

Родную мать бьешь, говорит мамаша

Хердис

Да ты еще хуже своего отца, говорит она

Никто не смеет меня бить, говорит она

и мамаша Хердис хватает Алиду за волосы и дергает, Алида кричит, тоже хватает мамашу Хердис за волосы и дергает, тут в дверях появляется Асле, хватает руку мамаши Хердис, разжимает, стоит и крепко ее держит

Уходи, говорит Асле

Я на улицу выйду, говорит Алида

Да, иди, говорит он

Бери деньги, ступай на улицу и жди там, говорит Асле

и Алида, зажав в кулаке купюры, выходит во двор, становится подле узлов и сеток, холодно, небо в звездах, светит луна, но ничего не слыхать, потом она видит, как Асле выходит из дома, идет к ней, она протягивает ему деньги, он берет их, сворачивает, сует в карман, Алида берет в каждую руку по сетке, Асле вскидывает на плечо узлы с пожитками, берет футляр со скрипкой и говорит, что теперь надо уходить, и они спускаются от Пустоши к берегу, оба не говорят ни слова, а кругом ясная ночь с мерцающими звездами и сияющей луной, и они идут вниз от Пустоши, а внизу – Сарай, и там зачалена лодка

Нам можно взять лодку, говорит Алида

Можно, говорит Асле

Только ведь, говорит Алида

Мы можем спокойно взять лодку, говорит Асле

Можем взять лодку и плыть в Бьёргвин, говорит он

Тебе нечего бояться, говорит он

и Алида с Асле спускаются к лодке, и он вытаскивает ее на берег, складывает туда узлы, и сетки, и футляр со скрипкой, Алида забирается в лодку, Асле же отвязывает канат, отгребает от берега, говорит, что погода хоть куда, луна светит, звезды сверкают, холодно и ясно, ветер добрый, в самый раз, чтобы спокойно идти под парусом на юг, говорит он, можно плыть в Бьёргвин, и это замечательно, говорит он, и Алида не станет спрашивать, знает ли он, куда править, Асле же говорит, что хорошо помнит, как они с папашей Сигвалдом плавали в Бьёргвин, так что примерно знает, куда править, говорит он, а Алида, сидя на банке, видит, как Асле сушит весла, поднимает парус и садится к рулю, и вот уж лодка скользит в море, прочь от берега, от Дюльгьи, Алида оборачивается и видит – ведь эта ночь поздней осени такая светлая, – видит дом на Пустоши, и выглядит он вовсе негодящим, еще она видит Пригорок, где они с Асле обычно встречались и где она затяжелела, забеременела ребенком, который вот-вот родится, здесь их место, здесь ее дом, Алида видит Сарай, где прожила вместе с Асле несколько месяцев, потом лодка огибает мыс, и теперь она видит горы, острова да шхеры, а лодка потихоньку скользит

вперед

Легла бы и поспала, говорит Асле

А можно? – спрашивает Алида

Само собой, говорит Асле

Завернись хорошенько в одеяла и приляг на носу, говорит он

и Алида развязывает один из узлов, достает все четыре одеяла, какие у них есть, перебирается на нос, хорошенько укутывается и лежит, слушая, как море плещет о лодку, и легонько покачиваясь на волнах, ей так тепло и уютно лежать здесь в этот холодный вечер, она глядит на ясные звезды, на круглую сияющую

луну

Ну вот, начинается жизнь, говорит она

Мы плывем в жизнь, говорит он

Вряд ли мне стоит спать, говорит она

А ты просто полежи и отдохни, говорит он

Здесь так хорошо лежать, говорит она

Вот и хорошо, что тебе хорошо, говорит он

Да, нам хорошо, говорит она

и слышит, как приходят-уходят волны, а луна сияет и ночь – словно дивный день, и лодка все плывет, на юг, вдоль побережья

Устал, поди, говорит она

Нет, сна ни в одном глазу, говорит он

а она видит перед собой мамашу Хердис, как та стоит да обзывает ее шлюхой, потом видит, как однажды вечером на Рождество мамаша Хердис входит в горницу с миской бараньих ребрышек, счастливая, красивая, добрая, без тяжкой боли, которая так часто ее мучила, а теперь вот она, Алида, ушла, даже не попрощалась ни с мамашей Хердис, ни с сестрой Улиной, просто забрала с собой провизию, сколько могла унести, сложила в две сетки, и деньги забрала, какие нашлись в доме, а потом ушла и никогда больше, никогда не увидит мамашу Хердис, это она точно знает, и дом в Пустоши наверняка видела в последний раз, и Дюльгью никогда больше не увидит, если б не уехала вот так, то пошла бы к мамаше Хердис и сказала, что никогда больше не станет ей в тягость, ни сейчас, ни позднее в жизни, уезжает она, кончено все меж ними, вот как она бы сказала, никогда больше не станут они мучить друг дружку, никогда больше не увидит она мамашу Хердис, как никогда больше не видела папашу Аслака, с тех пор как он пропал, она уезжает, чтобы никогда не вернуться, а коли бы мамаша Хердис спросила, куда они собрались, Алида бы ответила, что ей об этом и знать незачем, а мамаша Хердис сказала бы, что все равно хочет дать ей с собой немного провизии, и собрала бы харчей на дорогу, а после достала бы шкатулку, дала ей немного денег и сказала, что не хочет этак вот отпускать от себя дочь без денег да без харчей в широкий мир, ведь она, чай, никогда больше не увидит мамашу Хердис, и Алида открывает глаза и видит, что звезды пропали и ночь миновала, садится и видит Асле у руля

Проснулась, говорит он

Вот и хорошо, говорит он

И доброго тебе утра, говорит он

И тебе доброго утра, говорит она

Хорошо, что ты проснулась, мы вот-вот

войдем в залив Воген в Бьёргвине, говорит он

и Алида поднимается, садится на банку, смотрит на юг

Вот-вот будем там, говорит Асле

Там, впереди, смотри, говорит он

Пройдем этот фьорд, обогнем мыс и аккурат окажемся в Бюфьорде, говорит он

А из Бюфьорда попадем прямиком в Воген, говорит он

Алида видит только лесистые склоны по обоим берегам фьорда, но домов там нет, ни одного, они идут к Бьёргвину под парусом, и вдруг ветер стихает, лодка замирает на месте, дрейфует по течению, что ж, покамест можно перекусить, они едят вяленое мясо с лепешками, запивают водой, потом снова поднимается попутный ветерок, крепчает, и после полудня они под парусом добираются до Вогена, причаливают к Пристани, к Брюггену; сойдя на берег, Асле первым делом поспрошал, не знает ли кто покупателя на его лодку, большого интереса никто не выказал, но, когда он раз и другой сбавил цену, лодку купили, за несколько банковских билетов. Денег маленько прибавилось. Асле с Алидой стояли на Брюггене со своими двумя узлами, двумя сетками, скрипичным футляром и скрипкой папаши Сигвалда да кой-какими деньжатами. И отправились они в дорогу; куда идти, не так уж и важно, сказал Асле, надобно просто побродить по городу, осмотреться, он, конечно, не первый раз в Бьёргвине, но не сказать, чтобы хорошо здесь ориентировался, сказал он, Бьёргвин впрямь большой город, один из самых больших, может, вообще самый большой в Норвегии, сказал он, а Алида сказала, что она-то никогда дальше Торсвика не бывала, для нее и Торсвик был большим, ну а здесь, в этом большом городе, в Бьёргвине с его домами и народом, она в одиночку и вовсе потеряется, этот город можно узнать разве что за год, сказала Алида, но здесь ужас как интересно, столько всего увидишь, каждую минуту столько всего происходит, сказала она, и Асле с Алидой зашагали по Брюггену – высокие дома, а перед ними у берега зачалена уйма лодок, всевозможных лодок, и четырехвесельных, и одномачтовых ектов, и прочих, какие только есть на свете