Текст книги "Под покровом тайны"

Юна-Мари Паркер
Под покровом тайны

Глава 1

Изведать искушение – одно,

Но пасть – другое.

Шекспир. «Мера за меру»

Ночную тишину нарушил резкий звонок телефона, разбудивший Мэделин и Карла.

– Какого черта?.. – Карл зажег свет и, жмурясь, посмотрел на часы. – Господи, кто может звонить в такой час?

Мэделин сонно повернулась к нему, ее темные волосы разметались по подушке. Белые муслиновые гирлянды балдахина казались прозрачными парусами в мягком розовом свете ночной лампы.

– Кто бы там ни был, пусть катится к черту! – пробормотала она.

Карл снял телефонную трубку.

– Алло? – хрипло произнес он. Последовала пауза, затем Мэделин услышала, как муж раздраженно воскликнул: – Вы знаете, что сейчас три часа утра?! Что?! Да, разница в пять часов… Может быть, ей лучше позвонить вам завтра?

Приоткрыв глаза, Мэделин увидела загорелые мускулистые ноги Карла: он и Мэделин постоянно проводили свои уик-энды на берегу залива Ойстер-Бей. Ночь была жаркой, и светлые волосы мужа слиплись на затылке. Внезапно Карл повернулся к ней, сжимая в руке трубку.

– Это твой дед из Англии, – прошептал он. Мэделин встревожилась и мгновенно села в постели.

– Не может быть! – Лицо ее казалось бледным на фоне темных волос, а глаза выражали необычайное волнение. – Дед не общался с нами более двадцати лет! Чего он хочет?

– Он не будет говорить со мной… Настаивает, чтобы ты взяла трубку. Извини, дорогая, но мне кажется, ты должна сделать это. Он очень взволнован!

Мэделин неуверенно протянула руку к телефонной трубке. Ее властолюбивый дед, живущий в Англии, не поддерживал никаких отношений ни с ней, ни с отцом, с тех пор как умерла ее мать. И вот сейчас, после двадцати лет молчания, он вдруг звонит из-за океана и говорит, что ему крайне необходимо побеседовать с ней.

– Алло? – тихо произнесла Мэделин, в то время как сердце ее бешено колотилось.

Голос на другом конце линии звучал резко, высокомерно и раздраженно:

– Мэделин? Это ты?

– Да, я.

– С тобой говорит Джордж Даримпл. Я хочу видеть тебя как можно скорее! Думаю, ты имеешь право знать правду, а твой чертов отец вряд ли расскажет тебе обо всем.

– Минуточку! – Мэделин ужасно разозлилась. Как смеет этот почти забытый всеми старик будить их среди ночи и говорить такие вещи! И что он имеет в виду, упоминая об отце? – Что вы хотите? – произнесла она ледяным тоном.

– Я старый человек, Мэделин. Я долго не проживу и потому должен сообщить тебе кое-что, пока не поздно. – Тон его оставался ворчливым и требовательным.

Мэделин с трудом подавила гнев и с мольбой посмотрела на мужа. В ответ тот ободряюще сжал ее руку.

– Послушайте, – возбужденно сказала она в трубку, – ни я, ни мой отец ничего не слышали о вас почти двадцать лет, а сейчас вы вдруг чего-то требуете…

Это случилось в 1965 году. Мэделин было три года, и они жили в Англии, когда ее мать, Камилла, умерла. Именно с тех пор сэр Джордж Даримпл, отец Камиллы, перестал общаться с ними.

– Это не моя вина! – прервал он ее раздраженно.

Убежденность, с которой дед произнес эти слова, внезапно встревожила Мэделин. Может, это ее отец, Джейк, решил прервать всякое общение с дедом? Он вполне терпимо относился к семье своей жены, однако после ее смерти повел себя так, будто Даримплы вообще не существовали. Как бы прочитав ее мысли, сэр Джордж сказал:

– Мэделин, в нашем разрыве виноват твой отец. Я неоднократно хотел встретиться с вами, но Джейк всякий раз препятствовал этому. Пожалуйста, прилетай ко мне. Это очень важно, я больше не могу молчать! – Теперь сэр Джордж говорил с мольбой в голосе, и настойчивость, которая звучала в нем, встревожила Мэделин. Она чувствовала: он действительно хочет сообщить ей нечто важное. Однако внутренне Мэделин опасалась встретиться лицом к лицу с чем-то неизвестным, от чего отец явно оберегал ее.

Движимая любопытством, она спросила:

– О чем идет речь? Почему вы не можете сказать сейчас по телефону или написать мне?

– Это невозможно. Я должен встретиться с тобой! Я должен очень многое рассказать тебе… объяснить. Я не успокоюсь даже в могиле, если ты не узнаешь правду. – Голос сэра Джорджа дрогнул.

Мэделин похолодела от волнения. Карл с тревогой наблюдал за ней и напряженно прислушивался к ее словам, успокаивающе поглаживая ее плечо.

– С тобой все в порядке, милая? – прошептал он. Мэделин кивнула, хотя в глазах ее отражалось беспокойство.

– Я должна поехать и повидаться с ним, – ответила она также шепотом.

– Ты слышишь меня, Мэделин?

Она поспешно снова прильнула к трубке:

– Да, слышу. Я не могу приехать немедленно, так как открывается моя первая выставка. Знаете, я художница. Однако прилечу к вам, как только освобожусь.

– Милтон-Мэнор, близ Оукгемптона в графстве Девоншир, – сказал сэр Джордж. – Я буду ждать тебя. Приезжай как можно скорее!

– Хорошо, – пообещала Мэделин.

– И еще… – Голос деда опять зазвучал взволнованно.

– Что именно?

Сэр Джордж заговорил быстро и решительно:

– Ради Бога, не сообщай Джейку, что ты едешь ко мне, иначе он сделает все, чтобы помешать тебе!.. – Послышался щелчок, и Мэделин поняла, что их разъединили.

Некоторое время она сидела молча с трубкой в руке, затем медленно опустила ее, испытывая странное волнение. Казалось, давно забытое прошлое вернулось к ней, пробудив полустершиеся воспоминания и неясные страхи, охватившие однажды маленькую девочку, которая часто звала свою маму, но ее зов оставался без ответа. Мэделин взглянула на Карла. Его худощавое лицо и ярко-синие глаза, которые иногда становились зеленоватыми, изменчивыми, как море, выражали явную тревогу. Внезапно ощутив холод и ища утешения, она прильнула к мужу, испытывая удовольствие от тепла его обнаженного тела.

– Как странно слышать от деда такое! – сказала она со слабой улыбкой. – Что может он рассказать о моей матери?.. Думаешь, что-то нехорошее, касающееся ее смерти?

Это был вопрос, который она часто задавала себе раньше. Джейк всегда отказывался говорить о своей жене и уничтожил все ее фотографии, а также разные мелочи, которые могли напоминать о ней. Даже портрет Камиллы, написанный знаменитым Филипом де Ласло, исчез со стены над камином в их доме на Бикман-Плейс. Мэделин, хотя и смутно, помнила этот портрет, несмотря на то, что ей было всего три с половиной года, когда они вернулись в Нью-Йорк из Лондона. На нем была изображена светловолосая женщина с серыми глазами в кремовом платье с кружевами. Наиболее запомнились Мэделин нитки жемчуга на ее шее, каскадом ниспадавшие до ложбинки на груди. Мэделин знала, что совсем не похожа на свою мать: она унаследовала темные волосы, темные глаза и светлую кожу от Ширманов – семьи отца. Ее называли папиной дочкой – женским воплощением могущественного Джейка Ширмана. Но это было давно. Теперь сходство было весьма поверхностным.

– Этот звонок разволновал тебя, Мэдди? – заботливо прошептал Карл. – Ты действительно собираешься поехать в Англию повидать деда?

Мэделин повернулась к нему, испытывая благодарность. Карл всегда был рядом с ней, и она постоянно ощущала его поддержку, с тех пор как они поженились четыре года назад. Она поцеловала его в щеку.

– Я должна, дорогой. Возможно, он в самом деле хочет сообщить мне что-то очень важное! Я не прощу себе, если он умрет, а я так и не встречусь с ним. Как только откроется выставка, я полечу. Будет ли у тебя возможность поехать в Англию вместе со мной? Карл покачал головой:

– Никаких шансов, черт побери! Когда доллар падает и ставки скачут, как кенгуру, я должен постоянно находиться в банке – по крайней мере до конца года.

Мэделин вздохнула, теснее прижавшись к мужу.

– Я проведу там всего пару дней. Больше не выдержу без тебя.

– Тебе не кажется, Мэдди, что твой дед слишком стар и уже не в своем уме? – мягко сказал Карл. – Ты отправишься за океан, и окажется, что все это химера. Что он может сообщить о твоей матери такого, чего не знаешь ты? Джейк тоже мог бы рассказать тебе обо всем.

– В том-то и дело: отец ничего не хочет рассказывать. Ты ведь знаешь, Карл. При одном лишь упоминании имени моей матери он замыкается и ведет себя так, как будто она вообще никогда не существовала. Может быть, дед наконец расскажет мне по крайней мере о том, как она умерла.

– Вероятно, это был очень неприятный момент, и потому Джейк старается не вспоминать о нем. Неужели тебе так уж хочется все знать?

– Да, хочется! – твердо ответила Мэделин, хотя выглядела очень удрученной.

Карл провел рукой по ее блестящим длинным волосам.

– Может быть, как говорят, лучше не будить спящую собаку? – тихо сказал он. – Я не хочу, чтобы ты расстраивалась, милая.

– Все будет хорошо. – Мэделин снова легла на отороченные кружевами подушки, размышляя, что ей известно: некоторые факты, и то лишь в общих чертах. Обаятельная чета имела все… пока однажды не случилась беда.

Когда Джейку Ширману было двадцать пять лет, он не сомневался, что Камилла Даримпл – самая красивая девушка на свете. В Гарвардском университете он изучал экономику. Оказавшись во время каникул в Ницце, он отправился с друзьями в Монте-Карло, чтобы провести вечер в казино. Когда маленький белый шарик начал монотонно позвякивать на вращающемся колесе рулетки под напряженными взглядами игроков и крупье объявил: «Ставки больше не принимаются», – Джейк поднял голову и сквозь сизый сигарный дым увидел ее. Девушка с интересом наблюдала за игрой. Холодная красота англичанки поразила его. Среди вычурно разодетых и уже немолодых француженок, итальянок и испанок она, со светлыми волосами, уложенными в простую прическу, выглядела неземным созданием. В скромном вечернем платье из голубого атласа, хрупкая, как весенний цветок, и изысканная, как дрезденский фарфор, она казалась сотканной из воздуха или тончайших стеклянных нитей. И еще она походила на облако сахарной ваты, которой так любят лакомиться дети.

– Делайте ставки! – объявил крупье, и украшенные драгоценностями костлявые руки засуетились, словно белые мыши, судорожно передвигая разноцветные фишки. При этом одни алчные лица выражали надежду избежать проигрыш, другие – приобрести богатство. Маленький белый шарик снова зазвенел, суля одним удачу, другим – банкротство. Однако Джейк больше не интересовался игрой. Он следил за Камиллой и заметил, что она, по-видимому, здесь одна. Ни мужа, ни какого-либо другого сопровождающего не было видно, когда девушка скользила от одного стола к другому, увлеченно наблюдая за игрой. Внезапно у Джейка перехватило дыхание – к ней подошла, сверкая рубинами, пожилая дама с соболиным мехом на пухлых плечах. Обе женщины заулыбались и начали беседовать.

– Ты достаточно посмотрела? – спросила пожилая дама. Она уже много лет посещала казино, хотя сама никогда не играла. Для нее это было просто зрелище, небольшое развлечение после обеда, перед тем как лечь в постель.

– Это так увлекательно, тетя Мэрион! – сказала Камилла. – Здесь все такие утонченные! В Англии нет ничего подобного.

– Десять лет назад, когда немцы оккупировали Францию, здесь тоже ничего такого не было! А теперь, как видишь, все опять носят драгоценности и надевают свои самые лучшие платья. Это поддерживает моральное состояние людей.

Камилла с интересом наблюдала, как мужчины с пухлыми бумажниками и женщины с напряженными взглядами продолжали играть, словно завороженные вращающимся колесом.

Джейк встал из-за стола с несколькими оставшимися фишками в руке. Надо было действовать. Высокий, хорошо сложенный, с темными волосами и светлой кожей, типичной для Ширманов, он с улыбкой и легким поклоном представился сначала пожилой женщине.

Она взглянула на него и, всплеснув руками, радостно воскликнула:

– Джейк! Мальчик мой! Что ты здесь делаешь? Джейк поцеловал ее в напудренную щеку.

– Леди Уонтидж, рад вас видеть! Я на каникулах, остановился с друзьями в Ницце. Хотел сегодня попытать счастья… – Он многозначительно посмотрел на Камиллу, улыбаясь своей самой обаятельной улыбкой и ожидая той минуты, когда его официально представят.

– И вот встретил сразу двух молодых дам, не так ли? – сказала Мэрион Уонтидж с интригующей, но приятной улыбкой. Она повернулась к девушке: – Это Джейк Ширман, дорогая. Его мать и я, обе приехали из Бостона и долгое время были лучшими подругами. А это Камилла Даримпл, Джейк, моя крестница. Она остановилась со мной в «Отель де Пари». Ее мать решила, что Камилла должна хотя бы немного познакомиться с Францией. Она полагает, это будет полезно для ее образования, – добавила Мэрион с плутовской улыбкой.

Джейк рассмеялся. Мать Камиллы права. Мэрион Уонтидж была миллионершей. Она вышла замуж за английского нефтяного магната и продолжала демонстрировать не только англичанам, но и всему миру, что значит соблюдать стиль. В Монте-Карло она всегда останавливалась в лучших номерах «Отель де Пари», в Лозанне – в «Бью-Ривидж-Палас», а в Лондоне – в «Клэриджез».

Все они были прекрасно обставлены и украшены ее собственными античными произведениями искусства и картинами. Мэрион обслуживал личный персонал, размещавшийся в примыкавших номерах, так, чтобы всегда быть под рукой и удовлетворять все ее нужды. Овдовев, она продолжала довольно часто принимать гостей, среди которых были ее близкие друзья – Уинстон Черчилль, Сомерсет Моэм и Жан Кокто.

«Любая девушка может получить хорошие жизненные уроки, проведя несколько недель с леди Уонтидж», – подумал Джейк.

– Значит, это ваш первый визит в Монте-Карло? – спросил Джейк, обращаясь к Камилле. Когда она взглянула на него затуманенным взором, в выражении ее серых глаз чувствовалась незащищенность.

– Да, первый, – сказала она мягким голосом и оглядела комнату со сверкающими люстрами, роскошно отделанную золотом в стиле барокко, затем перевела взгляд на сосредоточенные лица людей, собравшихся вокруг столов и молча наблюдавших за игрой в клубах сигарного дыма. – Однако атмосфера здесь не совсем здоровая, не так ли?

Джейк снова засмеялся:

– Все зависит от того, выигрываете вы или проигрываете!

– Может быть, пойдем выпьем чего-нибудь в более спокойном месте? – предложила леди Уонтидж.

– Мне кажется, это хорошая мысль, – сказал Джейк, предлагая Камилле руку.

Так начался их бурный роман. Родители Камиллы, сэр Джордж и леди Даримпл, пригласили Джейка погостить в Милтон-Мэноре – их доме в Девоншире. И к тому времени, когда он вернулся в Соединенные Штаты, в газете «Тайме» уже было объявлено о помолвке молодых людей. Весной они поженились, и Джейк увез молодую жену в Нью-Йорк, где купил прекрасный дом на Бикман-Плейс, выходящий окнами на Ист-Ривер.

Он также стал владельцем оставленного отцом небольшого дома для уик-эндов в заливе Ойстер-Бей на Лонг-Айленде и обладателем всех привилегий, которые имела одна из самых богатых и уважаемых нью-йоркских семей. В один прекрасный день Джейк стал президентом «Центрального Манхэттен-ского банка» и некоторое время наслаждался этой высокой должностью, не обремененный большой ответственностью, которая вскоре свалилась на него. Это было идиллическое существование. Оно стало еще более прекрасным, когда появился их первый ребенок – Мэделин. Среди нью-йоркско-го общества они слыли «золотой парой», у которой было все. Их жизнь казалась безоблачной. Однако неожиданно скончалась от сердечного приступа леди Даримпл, и ее смерть глубоко потрясла Камиллу. Она впала в депрессию, и Джейк изо всех сил старался поддержать ее. Он отправился с ней в путешествие в Бангкок, затем предложил заняться домом, дарил ей драгоценности и меха, но все было напрасно. И только когда его перевели в лондонский филиал банка, Камилла немного оживилась. Она решила поселиться в Девоншире со своим отцом, хотя Джейк должен был все время находиться в Лондоне.

– Но я ведь не смогу видеть ни тебя, ни Мэделин! – возразил он. – Я хочу, чтобы ты была со мной!

Камилла упрямо поджала губы:

– Я нужна отцу, теперь он один. Ты сможешь приезжать ко мне на уик-энды.

Они взглянули друг на друга, и Джейк решил сделать все, чтобы Камилла снова могла почувствовать себя счастливой.

Через некоторое время Джейк опять попытался убедить ее изменить решение, говоря, что муж нуждается в ней больше, чем отец. Однако безуспешно. Камилла осталась в Девоншире, а через восемнадцать месяцев умерла.

– Я должна узнать, что случилось, Карл. – Мэделин повернулась на постели лицом к мужу. – Отец держал меня в неведении все эти годы, но сегодня впервые я решила узнать правду. Если он не хочет говорить, я полечу в Англию и сама все узнаю. Мне кажется, я должна сделать это ради моей матери.

Карл кивнул:

– Я понимаю тебя. Однако почему ты не позволяешь мне поговорить с Джейком? Возможно, ему легче рассказать все мужчине.

Карл работал бок о бок с Джейком в «Центральном Манхэттенском банке», возглавляя отдел иностранных валютных счетов. Этот пост он занял благодаря собственным заслугам, а не потому, что был женат на дочери босса, как утверждали сплетники. Поступив на работу в банк после окончания Йельского университета, а затем Гарвардской школы бизнеса, Карл произвел на Джейка хорошее впечатление. Молодой человек проявил блестящие способности и склонность к банковскому делу. Не имея собственного сына, Джейк прочил его себе в преемники.

– Я сама могу поговорить с отцом, – сказала Мэделин, – но только после открытия выставки. – Ее первая выставка должна была открыться через десять дней в изысканной галерее «Мидас» в районе нью-йоркского Сохо. Мэделин готовилась к этому событию в течение нескольких лет, и оно имело большое значение для ее дальнейшей карьеры. Она теснее прижалась к мужу, словно котенок, ищущий тепла. – Мне очень хочется, чтобы ты поехал в Англию вместе со мной!

Карл наклонился и нежно поцеловал ее в губы.

– Я тоже очень хочу этого, милая. Я буду ужасно скучать по тебе.

– О, Карл! – Она прижалась своим белоснежным телом к его крепкой загорелой груди и, обвив руками шею мужа, прошептала: – Я пропаду без тебя.

Карл снова поцеловал ее продолжительным поцелуем, затем откинулся на спину, едва сдерживая улыбку, и притворился серьезным:

– Ты – ужасно нехорошая девочка: так прижимаешься ко мне, хотя знаешь, что я должен немного поспать! Чего ты добиваешься? Хочешь измотать меня так, чтобы утром я опоздал на работу и твой отец уволил меня?

Мэделин хихикнула и еще сильнее прижалась к нему. Ее темные глаза весело блеснули.

– Это неплохая идея! Ты дашь отцу повод выгнать тебя, и у нас появится возможность провести еще один медовый месяц в кругосветном путешествии. – Ее белые груди упирались в него, а она целовала его в шею возле уха, зная, что это самое чувствительное местечко у мужа.

Карл застонал.

– Мэдди, – взмолился он, пытаясь высвободиться из ее объятий, – я должен быть в своем офисе, – он взглянул на часы, – через четыре часа!

– Через четыре часа! – прошептала она, касаясь языком его скулы и поглаживая рукой его бедра. – За четыре часа мы сможем сделать это по меньшей мере дважды!

– Мэдди, прекрати сейчас же!

Мэделин продолжала целовать и гладить мужа, зная, что на самом деле ему вовсе не хочется, чтобы она прекратила свои ласки. Постепенно ее желание передалось ему. Он тоже возбудился, и их тела начали двигаться в полной гармонии. Карл закрыл глаза и погрузился в мир приятных ощущений, позволив жене делать все, что ей нравилось на протяжении их четырехлетней супружеской жизни. Они глубоко чувствовали друг друга и могли уловить взаимное желание, даже находясь в противоположных концах переполненной гостями комнаты. И сейчас, когда они ласкали друг друга, им не нужны были никакие слова. Мэделин взяла его руку, такую крепкую и знакомую, и положила себе между ног, раскачивая головой из стороны в сторону. Карл знал ее тело, как свое собственное, и любил доводить жену до экстаза. Теперь она двигалась под ним, радостно вскрикивая от ощущения его плоти внутри себя, и никак не могла насытиться, а он весь дрожал, слыша ее стоны:

– Отдайся мне, Карл… отдайся до конца!..

Через несколько мгновений они одновременно достигли наивысшего блаженства, яростно вжимаясь друг в друга, как будто впервые занимались любовью, хотя делали это много-много раз.

Пэтти Зифрен сидела за письменным столом в своей обставленной в георгианском стиле библиотеке в Бересфорде, в Центральном парке Вест, глядя на записку, которую дворецкий доставил вчера вечером, когда она и ее муж Сэм вернулись с благотворительного обеда. Ей не понравилось то, что она узнала. Вовсе нет. Встревожившись, она хотела сначала позвонить своему брату Джейку и предупредить, что его бывший тесть, сэр Джордж Даримпл, пытается связаться с Мэделин. Но что это даст? Джейк опять разволнуется. Одному Богу известно, сколько он выстрадал из-за Камиллы, и стоит ли снова бередить ему душу? Однако зачем сэр Джордж хочет встретиться с Мэделин?

– Маллаби, – позвала она дворецкого, который служил у них вот уже пятнадцать лет.

Маллаби бесшумно вошел в комнату и остановился на почтительном расстоянии. Он был коренаст, с пухлым лицом и седыми волосами и даже после стольких лет пребывания в доме все еще немного побаивался хозяйку.

– Ты оставил на моем бюро это сообщение, Маллаби! – начала Пэтти без всяких предисловий. Она знала, что все слуги побаиваются ее, и не пыталась развеять эти страхи. Только Сэму, Джейку и, конечно, Мэделин было известно, что скрывалось за ее резкостью.

– Да, мадам.

– Когда сэр Джордж Даримпл позвонил из Англии прошлой ночью, надеюсь, ты не дал ему номер телефона миссис Делани?

Маллаби выглядел шокированным и даже огорченным.

– Я никогда не делаю таких вещей, мадам! Я только предположил, что, возможно, вы сами позвоните ему сегодня.

– М-м-м… – Пэтти Зифрен задумчиво кивнула: – Ладно. Пока все.

– Благодарю, мадам.

Оставшись одна, Пэтти Зифрен встала из-за стола и закурила сигарету. Она немного горбилась в своем превосходном костюме, и руки ее слегка тряслись. Проникшие в комнату сквозь высокие окна солнечные лучи оставили ее равнодушной. Мысли ее были совсем о другом. «Черт побери этого старого Джорджа Даримпла! – размышляла Пэтти, чувствуя, что ее охватывает волнение. – Его ни в коем случае нельзя допускать к моей племяннице! Однако, наверное, он узнал номер телефона у кого-то другого. Это не так уж трудно. Мэделин и Карл – хорошо известная пара… Возможно, он даже узнал, что они живут на Пятой авеню».

Пэтти сердито загасила окурок и тотчас закурила другую сигарету. В ней проснулось стремление защитить племянницу. Мэделин была совсем маленькой, когда Джейк вернулся в Нью-Йорк из Англии и обратился к Пэтти с просьбой помочь ему в воспитании девочки. Она помнила, как он сказал: «Я нанял для нее няню-англичанку, но это не то же самое, что иметь мать. Необходима твоя помощь, Пэтти. Кто-то должен занять место Камиллы». И Пэтти, конечно, согласилась, потому что очень любила своего брата. В какой-то степени Мэделин явилась для нее нежданным счастьем, потому что сама она не могла иметь детей.

Они привязались друг к другу – богатая светская дама с вызывающими манерами и прелестная маленькая девочка, которую все боготворили. Пэтти считала, что Мэделин не следует баловать, но нельзя было также допустить, чтобы она чувствовала себя несчастным ребенком. У нее должно быть много друзей, она должна заниматься спортом и быть всесторонне развитой. Первые признаки того, что она обладает даром художницы, обнаружились, когда Пэтти увидела альбом Мэделин с зарисовками их друзей. Это были смело выполненные рисунки, в которых явно проявился талант племянницы.

– Взгляни на это, – сказала Пэтти Джейку, когда однажды вечером он обедал с ней и Сэмом. – Она, несомненно, талантлива! Ты должен позаботиться, чтобы у нее были самые лучшие учителя.

Джейк улыбнулся. Если бы Мэделин прыгала по комнате на одной ножке, Пэтти наверняка сказала бы, что в их семье появилась новая Анна Павлова. Он бегло просмотрел альбом, нахмурился, затем перелистал его еще раз.

– Это просто замечательно! – сказал он удивленно. – Возможно, ты права. Ей необходимо учиться живописи.

– Когда она подрастет, ее надо направить в школу живописи, а потом в Париж! – сказала Пэтти. Она взяла альбом и открыла его на том месте, где Мэделин изобразила ее. – Хм-м-м! – фыркнула Пэтти, глядя на свое худощавое лицо и точно подмеченный племянницей пронзительный взгляд. – Она, несомненно, талантлива!

Джейк откровенно расхохотался. Мэделин уловила мельчайшие детали в облике своей тетушки: даже то, как она хмурится и по-птичьи держит голову. Рисунок был пронизан чувством юмора.

– Возможно, она станет карикатуристкой! – пошутил он. Пэтти посмотрела ему в глаза.

– Или художницей, хорошо чувствующей характер человека, – поправила она.

И вот сейчас, по прошествии всех этих лет, Мэделин стала художницей-портретисткой. Талант ее созрел и вызывал восхищение у тех, кто не боялся взглянуть со стороны на свое истинное лицо. Пэтти надеялась, что выставка в галерее «Мидас» принесет Мэделин успех.

Она закурила очередную сигарету и, глубоко задумавшись, принялась ходить по библиотеке, прикасаясь к различным предметам, но не замечая их. Пэтти рассеянно курила, а мысли ее были где-то далеко-далеко. Затем она наконец приняла решение. Она не станет говорить Джейку о том, что собирается сделать, чтобы не беспокоить его понапрасну. Снова усевшись за письменный стол, Пэтти взяла записную книжку и набрала номер телефона сэра Джорджа в Англии.

Утром Мэделин вышла в девять часов из своей квартиры на углу Пятой авеню и Семьдесят пятой улицы и поехала в такси к своей студии на Вустер-стрит в Сохо. Когда ей исполнился двадцать один год, отец купил для нее эту студию наверху одного из старейших зданий в квартале художников. Хотя утром она и Карл могли не торопиться, Мэделин выходила из дома всегда в одно и то же время. По утрам работалось необычайно хорошо: в студии было естественное освещение, и Мэделин испытывала в такие минуты особенное вдохновение. Сегодня она хотела закончить портрет Дастина Хоффмана, который намеревалась представить на выставке среди прочих экспонатов.

Войдя в студию, Мэделин почувствовала знакомые запахи масляных красок и скипидара, и у нее тут же возникло острое желание поработать. Привычный беспорядок, царивший вокруг, создавал особый уют – это было ее маленькое королевство, где она могла самовыражаться в своих картинах и делать все, что хотелось. Банки с кистями, бутылки с растворителями, тюбики с красками и коробки с углем были разбросаны вперемежку с фрагментами скульптур, которые были хобби Мэделин. По углам стояли рулоны холстов. Среди беспорядочно расставленных стульев и табуреток выделялся небольшой диван, покрытый черным бархатом. Сквозь застекленный потолок виднелось небо, по которому бесконечно плыли куда-то облака.

Мэделин заперла дверь, забралась по винтовой лестнице на галерею в дальнем конце студии, где находилась ее музыкальная система, а рядом полки с пластинками и дисками. Через мгновение комнату наполнили звуки Концерта Рахманинова до-диез минор, и Мэделин почувствовала себя почти такой же счастливой, как после чувственных любовных ласк Карла прошедшей ночью. Именно среди обстановки, которую она создала исключительно для себя, можно было расслабиться. Здесь она полностью проявляла свой талант и до конца раскрывала душу.

Быстро спустившись вниз, Мэделин с радостным чувством взобралась на высокий табурет и взглянула на свои полотна, наслаждаясь редкой минутой. Так было далеко не всегда. Порой, когда картины не получались, она ужасно расстраивалась и злилась. Лица с написанных ранее портретов насмешливо смотрели на нее, как бы говоря: «Твой талант достиг пика, когда ты изображала нас! Посмотри, какую дрянь создаешь теперь! Ты совсем не можешь писать, мошенница!» Их голоса непрерывно звучали в голове, зарождая в ней сомнения. Бледная от злости, с выражением муки в глазах, Мэделин хватала с палитры скребок и начинала скоблить холст, на который только что наносила краски, уничтожая свои промахи. Она не могла ни минуты терпеть эту мазню, а в голове звучал вопрос: «Неужели я не могу писать сегодня так, как вчера? Неужели мой талант иссяк, испарился, оставил меня и я похожа на ребенка с первой в жизни коробкой красок?» Затем она начинала неистово работать, отчаянно стремясь воскресить прошлое, когда ее посещало вдохновение. Она трудилась так самозабвенно, что в конце концов голова начинала раскалываться, а лицо превращалось в напряженную маску. Постепенно Мэделин становилась все более уверенной, и портрет оживал, обретая подлинное сходство с оригиналом. Только после этого она могла позволить себе покинуть студию поздно вечером, не оглядываясь назад. Нерешительность и неуверенность были побеждены. Однако новый взгляд на свою работу мог опять породить их, и она не осмеливалась рисковать. Дома Карл мог утешить и успокоить ее своей нежностью, пониманием и поддержкой, делая менее болезненными переживания от неудачи.

Но сегодня день казался совсем другим. Настроение Мэделин было светлым, как солнечные лучи на полу студии и на холстах, вставленных в рамы и готовых к отправке в галерею «Мидас». Звуки рахманиновской музыки наполняли студию радостью, и Мэделин полной грудью вдыхала воздух летнего дня. Она почти чувствовала сладость успеха, хотя испытывала необычайное волнение при мысли о предстоящей выставке. Ее охватывал благоговейный страх от собственной дерзости. Впрочем, это была идея ее отца.

– Мэделин, – сказал Джейк, когда она и Карл обедали с ним как-то вечером, – тебе необходимо приобрести известность. Как ты собираешься получать заказы, если никто не знает, что ты превосходная портретистка? Ты должна устроить выставку, чтобы привлечь заказчиков.

После долгих раздумий Мэделин решилась на это, хотя ее артистическая натура противилась подобным уловкам. Однако отец был деловым человеком, Карл тоже, и если она рассчитывает стать популярной, необходимо усвоить более прагматичный подход к искусству и последовать их советам.

Мэделин взяла палитру и начала уверенно смешивать краски: ярко-желтую с темно-красной, голубовато-зеленую с коричневато-желтой и с берлинской лазурью. Названия многих цветов звучали для нее как звуки музыки, вызывая мысли о таинственных, экзотических местах. Вероятно, где-то есть огненное озеро, по цвету напоминающее темно-красную марену. А над Берлином, наверное, всегда ярко-лазурное небо. Коричневато-желтый цвет вызывал в воображении скорее всего песок на пляжах Италии…

Поглощенная миром красок и фантазий, Мэделин напряженно работала над фоном портрета Дастина Хоффмана, наслаждаясь тем фактом, что ей удалось уловить сущность самого актера, а не тех героев, которых он играл и благодаря которым стал таким знаменитым. Увлеченная работой, она не замечала времени и сначала даже не услышала телефонный звонок. Наконец она взяла трубку. Послышался щелчок, свидетельствующий о трансатлантической связи, затем знакомый голос с истинно английским произношением.