Текст книги "Разгром на востоке. Поражение фашистской Германии. 1944-1945"

В докладе о своих действиях в Бреслау фон Альфен написал: «Для защиты Бреслау мы имели некоторое число ужасно организованных батальонов и батарей и приблизительно пятнадцать тысяч плохо вооруженных войск народной армии. Гражданское население все еще насчитывало двести пятьдесят тысяч. Ситуация с поставками изменилась. Пищи было вполне достаточно, потому что Силезия служила национальным складом. Но оружия и боеприпасов оказалось совершенно недостаточно. Транспортировка была в полном беспорядке. Грузовые сортировочные станции заполнены оставленными поездами. Грузовики двигались беспорядочно. Угля было достаточно до конца марта. Однако не было никаких фортификационных укреплений, кроме нескольких маленьких пехотных укреплений, относящихся к 1914 г.».

В то же время среди немецких активов в конце февраля было желание войск и гражданского населения удержать Бреслау. В то время, когда окружение стало полным, была дана официальная информация в Бреслау о том, что ситуация на Западном фронте стала намного более устойчивой, что надвигалась передача значительных сил с запада в Силезию и Померанию и что готовилось начало решающего контрнаступления, чтобы взять русских в широкий двойной охват и уничтожить их посредством нового оружия. Люди в Бреслау в то время не могли видеть, что эти коммюнике не соответствовали действительности.

Немедленно после окружения Бреслау Шёрнер обещал организовать по воздушному пути адекватную поставку боеприпасов. Владение аэропортом в пригороде Гандау и его содержание, таким образом, стало критическим для защиты города. Строительство дополнительной посадочной полосы было начато на так называемом Фризском Лугу, но еще не было закончено.

Русский фронт так близко подошел к аэропорту Гандау, что любое приземление там в течение дня было невозможно. Погода и возросшая сила русских зенитных батарей скоро сделали приземление грузовых воздушных судов трудным и сомнительным даже ночью. Кроме того, было недостаточно грузовых воздушных судов и должны были выручить самолеты-истребители. Но самолеты-истребители из-за высоких скоростей приземления и старта не могли использовать аэропорт и должны были сбрасывать свой груз на парашютах. Сбор боеприпасов, сброшенных на парашютах, занимал время. Часть сброшенного попадала в реку Одер или даже на вражескую территорию. Поставки боеприпасов были скудными.

Враг напал без задержки. Горячие бои происходили в южной части города. Об упорстве защитников говорит то, что русским потребовались десять дней – с 20 февраля до 1 марта, чтобы проложить путь в город глубиной два с половиной километра. Уличные бои были сильными и упорными. Русские сначала поджигали угловое здание квартала боевыми зажигательными средствами всех видов. Когда огонь вытеснял защитников, их ударные войска, несущие оборудование, гасящее огонь, овладевали угловыми зданиями. Таким образом они продвигались вперед шаг за шагом. Приходилось тоже поджигать здания, чтобы они не достались врагу. В одной области, где оборона была достаточно крепка, сожгли дотла все важные здания. Эта мера оказалась особенно обременительна для населения. Но это не имеет никакого отношения к тому, что окружной руководитель Ханке позже назвал «пустыми пространствами».

Как только враг вошел в южную часть города, магистраль коллектора более 1,8 метра высотой следовало заблокировать.

К концу февраля обстрелы и воздушные бомбежки городских секторов, не расположенных непосредственно в зоне сражения, увеличивались день ото дня. Нехватка боеприпасов сделала нецелесообразной стрельбу по самолетам.

В конце февраля русские преуспели в пропаганде и начались серьезные беспорядки среди гражданского населения. Сразу после утренних последних известий немецкого имперского радио и на той же длине волны поступило следующее специальное сообщение для Бреслау: «Люди Бреслау! Час освобождения пришел. Две проверенные в бою танковые дивизии прорвались через русское окружение на юге города. Торопитесь на юг, встречайте ваших освободителей!» Этому сообщению поверили даже многие чиновники. Только в последний момент удалось предотвратить массовое перемещение на юг, в военное заграждение русских.

В начале марта северный сектор русских войск, никак не заявлявший о себе до тех пор, перешел в наступление. Хотя эти атаки были отражены, они серьезно подорвали резервы обороны, которая нуждалась в боеприпасах и пополнении. Но Шёрнер посылал приказы вместо боеприпасов. Один из его последних приказов звучал так: «Число уклоняющихся принимает тревожные размеры. Соответственно, каждая часть ежедневно должна установить линию, за которую ни один солдат не может пройти без письменного разрешения. Те, кто будут найдены за этой линией без таких разрешений, будут расстреляны на месте старшим по званию». Этот приказ означал организованное убийство. В Бреслау ему не последовали.

Вечером 6 марта генерал Нихофф без объявления прибыл в аэропорт Гандау. Он сообщил фон Альфену о том, что Шёрнер назначил его, Нихоффа, новым командующим цитаделью. Фон Альфен должен был без задержки возвратиться самолетом, чтобы «дать отчет о его обороне в Бреслау».

Темное облако неудачи и позора парило над головой генерала Нихоффа. Он командовал дивизией в 1-й танковой армии в Верхней Силезии. Группа национал-социалистически настроенных офицеров обвинила его в личном недостойном поведении, и, хотя обвинение было полностью необоснованно, Шёрнер принял его сразу и освободил Нихоффа, несмотря на протест штаба корпуса и армии, одним из оскорбительных способов, которые он так любил.

Только настойчивость командующего 1-й танковой армией заставила Шёрнера провести расследование. Оно показало, что не было никакого основания для действий против Нихоффа. И тем не менее Шёрнер с присущей ему мстительностью послал его теперь на пост, который означал верную смерть. Шёрнер оценил тот факт, что Нихофф имел пятерых детей. Обязанности перед большой семьей могут ослабить человека, но они также делают его послушным. Шёрнер уволил Нихоффа с выразительными инструкциями: «За неудачу в Бреслау вы поплатитесь головой. Я ожидаю самого близкого и самого эффективного сотрудничества с окружным руководителем». Шёрнер также дал Нихоффу слово, что осада будет снята, и приказал, чтобы он без задержки передал эти новости населению Бреслау.

Нихофф принял командование. Он поверил обещаниям Шёрнера и довел их до сведения населения. Таким образом, в течение нескольких недель он оказался в положении обманутого обманщика, человека, собственная вера которого рушилась, но он был настолько глубоко связан с машиной Шёрнера – Ханке, что не мог покончить с этим.

За день до прибытия Нихоффа в Бреслау Ханке сообщил Гитлеру, что город, «освобожденный от всего мертвого груза», выстоит до окончательной победы.

В Бреслау тем временем продолжалось строительство нового аэропорта. Участок, который был выбран, лежал посреди жилого сектора. Прокламация от 7 марта, названная «Трудовая обязанность каждого жителя Бреслау», обеспечила необходимые трудовые ресурсы, призывая мальчиков десяти и девочек двенадцати лет и угрожая немедленной расправой любому, кто вздумал бы не повиноваться. Мужчины, женщины и дети, собранные чиновниками, работали вместе на посадочной площадке, разрушая каждое здание и увозя на тачках обломки, пока не расчистили территорию. Они работали под огнем русского полевого оружия и под бомбежками русских самолетов.

Государственные архивы со всеми отчетами и рукописями были взорваны. Даже большая университетская библиотека находилась под угрозой разрушения, пока, в середине марта, не был разработан план превратить ее подвал в чрезвычайный штаб для окружного руководителя Ханке. Избавиться от пятисот пятидесяти тысяч книг оказалось делом проблематичным. Они не могли быть сожжены из-за опасности распространения огня. Они не могли быть свалены в реку Одер из-за опасения, что заторят шлюзы. Наконец, книги были свалены в церкви Святой Анны и в университетском ресторане. Там 11 мая, спустя четыре дня после того, как Бреслау был сдан, они были уничтожены огнем, который все еще бесконтрольно бушевал в городе.

И вот уже вскоре русское оружие ревело без остановки со всех направлений, и русские самолеты вели разведку, низко пролетая над улицами. Ночь за ночью тяжелые бомбардировщики гудели наверху, а по утрам улицы были заполнены испуганными людьми, ищущими новое убежище.

Водоснабжение вышло из строя в большинстве частей города. На юге продолжались уличные бои. Ханке приказал снести ряды кварталов, чтобы создать безлюдное пространство между противостоящими силами. Таким образом и возникли те бесполезные пояса, названные «пустыми пространствами», где крысы питались телами оставленных мертвых.

Русские приближались с запада, на востоке бои уже достигли предместий. Обстановка в городе стала невыносимой. Зловоние коллекторов вырывалось через взломанные тротуары. Стаи крыс появлялись ночью, вторгаясь в уцелевшие квартиры и подвалы. На некоторых улицах воздух с запахом трупного разложения отравлял дыхание.

Законность и общая этика рушились, несмотря на драконовские меры, предписывавшие соблюдать дисциплину. Грабежи повторялись ночь за ночью. Ханке пробовал остановить грабеж щедрым распределением продуктов и алкогольных напитков, но потерпел неудачу. Даже представители воюющих сторон, не говоря уже о чиновниках самого Ханке, стремились в последний раз вкусить удовольствия, которые предлагала жизнь.

Однако работа и борьба продолжались. Большинство населения Бреслау надеялось, что помощь прибудет, что не все потеряно, что Гитлер имеет в запасе сюрпризы, которые вызовут поворот в ходе войны. Час заключительного отчаяния или восстания еще не наступил.

Глава 3
Шторм над Восточной Пруссией

Катастрофа поразила Восточную Пруссию так же внезапно, как она разразилась над районом Варты и Силезией.

13 января 1945 г. был ясный и морозный день. Земля, крепко замороженная под тонким слоем снега, облегчала передвижение танков. Равнинная местность с редкими лесами не создавала никаких естественных препятствий для русских бронетанковых войск, которые, после сокрушительной артподготовки, были брошены на немецкие позиции.

Советские войска, атаковавшие 3-ю и 2-ю армии, имели более чем десятикратное превосходство. На севере атака была нацелена на Кенигсберг, столицу Восточной Пруссии. На юге наступление продвигалось на Данциг. Германская 4-я армия и большая часть Восточной Пруссии должны были быть замкнуты в гигантских клещах.

В течение нескольких дней советские войска на севере отбросили назад 3-ю танковую армию и достигли шоссе, ведшего к Кенигсбергу, в 120 километрах восточнее столицы. Северное крыло 4-й армии было втянуто в тяжелые бои и вскоре охвачено с фланга. Только восточнопрусские танковые дивизии удерживали свои позиции в отчаянном бою.

Население не бежало, пока фронт не был разорван, и отступающие части немецких тыловых эшелонов промчались через города и деревни. Колонны беженцев на каждой дороге, каждом шоссе смешивались с остатками побитых войск. Снова гражданское население оказалось в зоне сражения.

Еще большая трагедия случилась на юге Восточной Пруссии. За несколько дней она охватила почти все население этого сектора и многие тысячи людей, которые были эвакуированы сюда из пораженных воздушными налетами городов Германии. Она унесла жизнь по крайней мере пятисот тысяч человек. 14 января фронт 2-й армии на реке Нарев рухнул под русским наступлением. В пределах десяти дней русские бронетанковые колонны, сопровождаемые моторизованной пехотой, покрыли 190 километров, отделяющие их от балтийского побережья, и достигли берегов мелководной лагуны Фрише-Хафф в 60 километрах к востоку от Данцига. Восточная Пруссия потеряла все сухопутные связи с западом – только за пределами Хаффа была узкая дорожка вдоль Фрише-Нерунга.

Население южных и западных частей Восточной Пруссии, внезапно попавшее на линию сражения, сломя голову бежало на север и северо-запад, волоча свое скудное имущество, брошенное на телеги и сани. Неразборчивая воинская повинность забрала для народной армии большинство мужчин: фургоны вели восьмидесятилетние старики, поляки, французские военнопленные, женщины или мальчики-подростки. Так как партийные чиновники до последнего уверяли в том, что нет никакой опасности, многие населенные пункты были наводнены русским наступлением. Колонны беженцев насчитывали до тридцати тысяч человек. Многие из них исчезли без следа в водовороте метелей, которые охватили страну во второй половине января, под гусеницами русских танков или в огне между рассеянными линиями фронта.

21 января 4-я армия генерала Рейнхардта все еще удерживала фронт, который растянулся от Гумбиннена, что в 100 километрах к востоку от Кенигсберга, расширяясь на юг более чем на 160 километров вниз к городу Ломза на реке Нарев. Выдвинувшаяся вперед относительно фронта 4-я армия находилась под угрозой окружения.

В мучительных телефонных беседах генерал Рейнхардт умолял Гитлера разрешить по крайней мере частичный отход. Начальник штаба Рейнхардта, генерал Хайдкемпер, с начала русского наступления вел дневник о положении в штабе группы армий. В нем он записал:

«14 января: наступление на Восточную Пруссию началось. С правой стороны от нас, где мощная бронетанковая группировка врага напала этим утром с наревского предмостного укрепления, 2-я армия сообщает о значительных прорывах. В 8.00, в то время как я докладываю начальнику, раздался телефонный звонок от фюрера. Фюрер просил детально доложить о ситуации. В конце беседы он не сказал «до свидания». Я высказал начальнику мое подозрение, что этот звонок будет означать передачу некоторых из наших войск. Начальник думает, что это невозможно, и напротив, он сам должен был бы просить больше войск.

15 января: в 3.00 генерал Венк по телефону из Генерального штаба армии в Цоссене приказывает, чтобы я немедленно передал танковый корпус «Великая Германия» группе армий «А». Я сообщаю Венку, что эта передача наших последних резервов означала бы катастрофу, верный прорыв русских на участке фронта 2-й армии, и мы не будем иметь ничего противопоставить врагу. Венк отвечает, что к югу от Вислы прорыв уже произошел и что быстрая помощь более необходима там. Я отвечаю, что при этих обстоятельствах мы должны по крайней мере пробовать оказать сопротивление здесь и что враг скоро застрянет на юге. Но Венк только выразил неудовольствие, сказал, что протесты бесполезны – сам фюрер отдал приказ на эту передачу и настоял на ней.

17 января: 2-я армия была брошена из позиций второй линии. Ситуация опасная. Мы не имеем никаких резервов вообще и не можем изменить наш фронт без разрешения Гитлера и таким образом вынуждены стоять в стороне и ничего не делать. Ситуация с 3-й танковой армией также серьезная. Ночью состоялась часовая телефонная беседа между начальником и Гитлером. «Прошу прощения за непонимание, – начал фюрер. – Вы знаете, что после 20 июля я плохо слышу. Я передаю трубку генералу Бургдорфу». Начальник описывает ситуацию. Он говорит, что группа армий должна остановить отступление 2-й армии. Он просит разрешение выровнять линию фронта 4-й армии, чтобы освободить три дивизии как резервы для 2-й армии, где он не имеет никакой другой поддержки. Иначе враг прорвет фронт и будет угрожать нашему тылу. Фюрер «на основе опыта пяти лет» убежден, что никакой так называемый отвод никогда не освобождал силы; такие отступления приводили только к ломке фронта и всегда сопровождались катастрофами. Начальник настаивает. Генерал Бургдорф отвечает, что фюрер не изменит своего решения. У меня создается впечатление, что Бургдорф поощряет Гитлера в его отказе. Наконец фюрер предлагает, чтобы части народной армии были помещены на линии фронта 2-й армии. Начальник, не комментируя это бесполезное предложение, ответил: «Мой фюрер, это означает, что все остается как есть. Я просто считал себя обязанным обратить ваше внимание на чрезвычайную серьезность ситуации, вместе с возможными средствами».

19 января: к югу от Вислы, в секторе 9-й армии враг далеко охватил нас с фланга.

20 января: сопротивление, которое 4-я армия теперь оказывает при ее выпуклом фронте, кажется чистой нелепостью. В 20.30 начальник снова объясняет фюреру причины, которые делают насущным немедленный отвод 4-й армии. «Мой фюрер, – начинает начальник, – серьезно беспокоясь за Восточную Пруссию, я беру на себя смелость снова обратиться к вам лично. Я полагаю, что завтра мы столкнемся с крупномасштабным нападением на Восточную Пруссию. Захваченная вражеская карта показывает, что русская 5-я гвардейская танковая армия, с четырьмя танковыми корпусами, будет двигаться на Данциг. Силы 2-й армии, которая должна была бы им противостоять, настолько слабы, что они не смогут удержаться. Второе опасное место – участок 3-й танковой армии, где враг прорвался. Если эта русская гвардейская танковая армия пройдет, то мы подвергнемся нападению в тыловой зоне, где не имеем никаких войск вообще».

Затем последовало длинное обсуждение вопроса о том, освобождает ли отвод силы или не освобождает. Ответы Гитлера быстры, редко по сути, он не обеспокоен ситуацией. Он придерживается своей точки зрения. На повторенное высказывание начальника, что он должен сохранить несколько дивизий, Гитлер отвечает: «Но тогда вы потеряете территорию!» Начальник отвечает: «Если русская танковая армия повернет на запад, мы потеряем намного больше территории». Гитлер не отвечает на это замечание и лишь снова предлагает поднять части народной армии и заменить ими дивизии, отведенные с фронта. После того как начальник отклоняет это предложение, как невозможное, фюрер объявляет, что 4-я танковая дивизия, которая находится в пути из Курляндии на борту пяти транспортных судов, прибудет в течение следующей ночи. Начальник комментирует, что не хватает людей и материальной части, а Гитлер отвечает, что все потеряли силу, включая врага.

Отвод 4-й армии остается запрещенным.

В телефонной беседе той же ночью между начальником и Гудерианом последний обещает снова сказать фюреру о необходимости отвода 4-й армии. Но Гудериан поясняет, что не рассчитывает на согласие.

21 января: дальнейшие советские наступления на 2-ю армию и 3-ю танковую армию. Гудериан сообщает по телефону, что фюрер на последнем совещании снова отказался от любого отвода 4-й армии. Начальник вспыхивает: «Но это невозможно – так все будет сломано!» Наступила тишина, и затем прозвучали слова Гудериана: «Хорошо, мой дорогой Рейнхардт…»

Начальник вслед за этим запрашивает звонок, который должен поступить через штаб-квартиру фюрера.

Пока мы ждем, он обсуждает со мной, должен ли он в случае очередного отказа сказать Гитлеру, что отведет 4-ю армию под свою ответственность или нам следует произвести этот отвод без какого-либо объявления. Я одобряю вторую процедуру, потому что первое означало бы немедленное смещение начальника и замену его другим офицером, и это также не поможет нам.

Обещанная 4-я танковая дивизия не прибыла.

В 11.45 проходит телефонный звонок в штаб-квартиру фюрера. Начальник начинает: «Из-за серьезного ухудшения ситуации я вынужден спросить снова относительно того же самого решения, о котором просил вчера. 2-я армия в данный момент атакована врагом в северо-западном направлении. 3-я танковая армия распадается. Я не могу предотвратить крах. Вы, мой фюрер, сказали мне, что прорыва на участке 2-й армии можно было бы избежать, продвигая новые силы. Но для 3-й танковой армии нет никакой помощи, кроме как от меня. Я убежден, что фронт может быть вновь установлен на более дальней позиции. Все командующие давят на меня в ожидании поддержки. Я должен просить о полномочии отвести назад 4-ю армию, чтобы освободить войска. Я не вижу другого решения. Если это не будет сделано, то я потеряю контроль».

Фюрер ответил: «Развитие ситуации с 3-й танковой армией выходит за пределы понимания». Начальник: «Я в течение многих дней сообщал о ситуации, которая делала необходимым отвод 4-й армии». Затем последовало другое длинное обсуждение. Наконец фюрер прерывает беседу словами: «Хорошо, тогда я даю вам мое разрешение».

Когда приказ отвести фронт достиг штаба 4-й армии, он уже утратил смысл. Даже на новой позиции 4-я армия была бы вскоре окружена и разбита.

В тот день, 22 января, генерал Хоссбах, командующий 4-й армией, принял решение, которое должно было полностью изменить ход событий в Восточной Пруссии.

Хоссбах вырос в школе генерала Бека, который ушел в отставку в 1938 г., потому что отнесся неодобрительно к приготовлениям Гитлера к войне; Бека, который закончил собственную жизнь, когда заговор 20 июля против Гитлера потерпел неудачу. Хоссбах был человеком решительным, хотя, возможно, несколько трудного характера из-за чрезмерной самоуверенности.

В 1938 г. Хоссбах был снят с должности адъютанта при обстоятельствах, которые казались ему постыдными: он требовал восстановления генерала фон Фрича, тогда – главнокомандующего, которого несправедливо обвиняли в безнравственности. Хоссбах в то время нарушил приказ Гитлера, сообщив фон Фричу об обвинениях, выдвинутых против него. Теперь, 22 января 1945 г., движимый отчаянной ситуацией в Восточной Пруссии, он решил снова нарушить приказ Гитлера.

Это было глубокое убеждение Хоссбаха – убеждение, разделенное начальником его штаба Детлеффсеном, – что у 4-й армии было только три возможности.

Первая возможность состояла в том, чтобы следовать приказам Гитлера. Это означало, что 4-я армия оставалась в существующем положении и ждала окружения. Имея в своих рядах приблизительно триста пятьдесят тысяч человек, армия исчерпала бы боеприпасы и провиант в течение нескольких дней и затем перенесла бы очередной Сталинград.

Имелась и другая возможность, если только не было упущено время и если Гитлера удалось бы убедить, – 4-я армия могла бы отойти на более дальнюю позицию, что неоднократно предлагалось, и попыталась установить контакт на севере с остатками 3-й танковой армии рядом с Кенигсбергом. Возможности этой операции были сомнительными. Но она была бы полезна, если бы удалось организовать место для приема отступающих войск и гражданских беженцев. Новую позицию можно было, вероятно, защищать некоторое время. Стратегически, что и говорить, операция не имела никакой цели. Но главная проблема состояла в том, что 4-я армия, так же как остатки 3-й танковой армии и все гражданское население, которое переполнило область, станет зависимой от единственного порта, Пиллау, а Пиллау никогда не был в состоянии выполнить задачу эвакуации. Кроме того, оставался без ответа серьезный вопрос о том, что случится с большим количеством гражданских жителей, оказавшихся между передовым клином русских, подошедших к Данцигу с юга, и тыловой зоной 4-й армии.

Хоссбах видел только одно решение, которое спасет его армию от окружения и в то же самое время будет держать открытым путь к безопасности масс беженцев в центре Восточной Пруссии.

Третья возможность: 4-я армия повернула бы и направила свою атаку на запад. Она должна была как можно быстрее проникнуть в русский клин между Восточной Пруссией и остальной частью Германии, клин, который был уже близко к Данцигу и Балтийскому морю и ежедневно рос в силе. Она должна была попробовать соединиться с силами большей части 2-й армии, отброшенной назад к Висле. Она должна была сформировать коридор в Германию и оборонять его по всем направлениям, защищать проход гражданского населения и после того, как операция была бы закончена, – большей части самой армии. Потеря контакта с войсками в Кенигсберге и Замланде должна была произойти, если бы 3-я армия не присоединилась к прорыву на запад. Восточная Пруссия была бы так или иначе потеряна, поэтому борьба за Кенигсберг и Замланд могла быть продолжена только с одной целью – защищать беженцев и раненых настолько долго, чтобы позволить эвакуировать их через порт Пиллау. И это была задача, которую 3-я армия, несмотря на свое ослабленное состояние, все еще могла выполнить одна.

До конца дня 22 января генерал Хоссбах собрал всех командующих армейскими корпусами. Он объяснил свой план, искренне заявив, что одобрение Гитлера не могло быть получено и что он решил действовать под собственную ответственность. Хоссбах сказал, что уверен в одобрении его плана генералом Рейнхардтом. Он спросил у командующих, каково их мнение, и в случае их согласия просил, чтобы каждый человек в его армии был информирован о грядущей операции, о ее цели и опасностях. Каждый солдат и офицер должен был превзойти самого себя, и только понимание цели сделает это возможным и обеспечит успех.

23 января Хоссбах сообщил генералу Рейнхардту о своем решении, а также объявил, что начал действовать. Как и ожидалось, Рейнхардт одобрил его решение. Только в одном пункте было разногласие: Рейнхардт и начальник его штаба полагали, что сектор, выбранный для прорыва, находится слишком далеко на юге. Они убеждали предпринять такую попытку дальше на севере. Но здесь они столкнулись с несокрушимой уверенностью в своих силах Хоссбаха, и тот отстоял свою позицию, частично оставляя Рейнхардта в неведении.

С опозданием приказы о начале операции полетели из штаба Хоссбаха. Русские продолжали вводить все больше войск в клин к западу от 4-й армии.

Сначала VI армейский корпус под командованием генерала Гроссмана был отделен от осторожно отступающего восточного крыла 4-й армии и брошен на запад, чтобы отразить атаку. Части, которые должны были это осуществить, 131-я и 170-я пехотные дивизии и 547-я и 558-я дивизии гренадер, форсированными маршами переместились по снежным дорогам, наполненным беженцами. Далее на север XXVI армейский корпус под командованием генерала Матцки – часть 3-й танковой армии, которая была вызвана в расположение 4-й армии, – должен был собрать отступающие части 2-й армии, обеспечить северный фланг корпуса Гроссмана и атаковать западную окраину Фрише-Хаффа. «Я пошлю вам войска, в которых вы будете нуждаться, – сказал Хоссбах Матцки в ночь с 22 на 23 января, перед его отстранением, – если в последний момент их не заберет кто-то свыше».

Так начались гонки с врагом. Между 22 и 26 января снежные бури, которые охватили Восточную Пруссию, обрели новую силу. Сугробы на дорогах были выше, чем в предыдущие годы. В любое другое время пронизывающий холод заставил бы каждое живое существо найти пристанище. Но теперь дороги были черны от фургонов, людей, рогатого скота, двигающихся черепашьим шагом. Всякий раз, когда снежная мгла рассеивалась, эти колонны становились легкой добычей русских самолетов-истребителей. Они ползли от деревни к деревне, от фермы к ферме, ища какие-нибудь сараи, чтобы переночевать. Тех, кто умер в пути, – стариков, больных, детей или жертв воздушных нападений, – оставляли на дорогах или в ночных лагерях.

Мимо этих страдальцев войска торопились на запад. Прорыв должен был начаться вечером 26 января. В тот день был нанесен первый удар: необъяснимый неожиданный приказ командования группы армий, предписывающий передать 547-ю и 558-ю дивизии гренадеров на север к Замланду, оставляя VI армейский корпус всего с двумя дивизиями для атаки в западном направлении. Слова Хоссбаха «если в последний момент их не заберет кто-то свыше» стали трагической реальностью.

В семь часов вечера 26 января, после мучительного марша в 200 километров, 131-я и 170-я пехотные дивизии начали атаку. Снежный пейзаж заливал свет полной луны. Почти сразу они встретились с превосходящими силами русских. 7-й танковый корпус был едва в состоянии дать им защиту с фланга.

Небольшая деревня Шарнигк неоднократно переходила из рук в руки в кровавых столкновениях. 131-я пехотная дивизия, ведя неистовые бои, пробивала себе путь в предместья Либштадта, города в 88 километрах к юго-западу от Кенигсберга, который был занят русской пехотой и множеством танков «Иосиф Сталин».

Тем временем 170-я пехотная дивизия форсировала реку Пассарг, которая течет на север в Фрише-Хафф. Жертвы были большими. На следующий день, 29 января, дивизия продвинулась на 23 километра от реки и напала на полностью неподготовленные русские колонны.

Но вражеское давление с юга постоянно возрастало. Гроссман должен был бросать все больше сил на то направление. Нехватка двух дивизий, которые были переданы, дала себя почувствовать. Все же ни одна из его частей не собиралась прекращать борьбу.

Генерал Хоссбах следил за операциями с чрезвычайным напряжением. 27 января он узнал, что Рейнхардт, в соответствии с открытым телетайпным сообщением из штаб-квартиры фюрера, был снят с поста и что генерал Рендулич был переведен внезапно из Курляндии, чтобы заменить его. Хоссбах не знал того, что стояло за этим передвижением, но мог догадаться. У него было чувство, что шторм собирается над его войсками. Он действовал с чрезвычайной решительностью и скоростью. Он приказал, чтобы атака была продолжена 30 января. Но бедствие двигалось быстрее.

В ночь с 29 на 30 января генерал Рендулич позвонил по телефону из штаба группы армий и позвал Хоссбаха, чтобы зачитать ему приказ фюрера: «Атаку в западном направлении остановить немедленно. Танки и бронетанковые пехотные дивизии переместить к Кенигсбергу, чтобы присоединить к 3-й танковой армии. 4-я армия воюет там, где она стоит. Генерал Хоссбах освобожден от обязанностей. Командование 4-й армией примет сегодня вечером пехотный генерал Мюллер (Фридрих-Вильгельм), который прибудет самолетом из штаб-квартиры фюрера».

Хоссбах выслушал приказ с каменным лицом. Он оказался перед окончательным выбором: должен ли он отклонить приказ фюрера, проявить неповиновение с вытекающими последствиями и продолжить прорыв, пока не добьется успеха? Следует ли ему, в случае необходимости, арестовать генерала Мюллера? Хоссбах знал, что его армия была с ним, с ним также были все восточные пруссаки, ждущие открытия прохода на запад. В этом не было сомнения. Но Хоссбах был тактиком, и очень решительным. Все, что мы знаем, – это то, как он действовал, что двигало им – неизвестно.

Хоссбах приказал наступление остановить и передал командование генералу Мюллеру, который прибыл на машине к одиннадцати часам утра. В час дня Хоссбах улетел самолетом на запад. Преследовали ли его в поездке голоса тех, кто приветствовал его решение, голоса его солдат и миллионов граждан, надежда которых на спасение теперь была разрушена? Или Хоссбах понял, что преемник Рейнхардта Рендулич, человек, слепо преданный Гитлеру, мог легко вмешаться в предпринятый прорыв и сделать его невозможным, что Рендулич, идя по телам страдающих гражданских жителей, будет вести борьбу за власть Гитлера? Понимал ли Хоссбах, что его неповиновение будет в конце концов только нагромождением все больших страданий бегущего населения? Только один Хоссбах знал ответы на эти вопросы.