Текст книги "На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)"

Отдельного внимания заслуживает наш математик в 9-м классе – Арсений Корнеевич Комков. По-моему, он уже был в пенсионном возрасте, когда его вновь позвали в школу подтянуть старшие классы. И надо сказать, что это ему удалось с успехом. Во всяком случае, я никогда не считался до этого сильным школьным математиком, увлекаясь преимущественно естественнонаучным направлением. Но он дал мне такой «разгон», что я довольно быстро по общепринятым меркам «доехал» до ученой степени доктора физико-математических наук в возрасте 37 лет, а кандидатом наук стал еще в 26. Думаю, что в этом его заслуга основная. Он почти принудительно посылал нас в книжный магазин, когда туда поступало какое-нибудь очередное пособие по математике для поступающих в вузы или удачный задачник с примерами решений. К концу школы их у меня скопилось на целую полку. Он был человеком «с юмором» и зачастую «похулиганивал» словами со старшеклассниками. На зимних каникулах он повез нас – человек пять от района – на областную олимпиаду в Курск. Мы тогда оказались вместе с моим другом детства – Славкой Бочкарем, о котором я выше писал. Славка тогда, кажется, выиграл районную олимпиаду, а я просто показал неплохой результат, и меня взяли вроде как запасным. Так вот, в какой-то городской столовой, куда нас привели пообедать по выданным талонам, Арсений вдруг меня спрашивает (он нас называл только по фамилиям):

– Ампилов, а как назвать подругу Леопарда?

– Леопардиха, – немного подумав, ответил я.

– А вот и неверно, правильный ответ – Леопердиуца, – сказал он с ударением на последний слог…

То ли эта шутка меня зарядила, то ли настроение было хорошим, но на областной олимпиаде в этот раз я набрал баллов больше, чем Славка, чего раньше никогда не случалось, Он объективно был сильнее меня в математике, но, видимо, в этот раз что-то у него не сложилось. Призового места нам все равно было не достать, т. к. в Курске уже набирала обороты специализированная физ. – мат. школа, ученики которой выступали на общих основаниях с нами – простыми пацанами из глубинки.

«Арсюша» (так его звали мы) был, видимо, не очень удобен школьной администрации, т. к. с большим удовольствием занимался с сильными учениками и безбожно ставил двойки «лоботрясам», понижая показатели успеваемости. Один из таких – Вовка Русанов, пользуясь относительной глухотой Арсения, однажды готовился у доски доказывать какую-то теорему, которую видел в первый раз, и настроил свои уши-локаторы на подсказки Люды Зиминой (впоследствии моей однокурсницы по МГУ). Арсений на второй половине доски за спиной у Вовки стал, тщательно выводя мелом, рисовать огромную двойку.

– За что? Я же учил? – залепетал Вовка, оглянувшись и поняв, что это ему.

– Русанов, – сказал Арсюша, – посмотри на нее и вспомни слова старой песни – «Зачем, зачем ты повстречалась мне на жизненном пути?».

Слова песни Арсюша, конечно, немного переиначил…

Историю у нас в старших классах преподавала сама директор школы Софья Федоровна Астахова, женщина весьма серьезная и строгая. Мы ее изрядно побаивались, особенно вначале. Но следует сказать, что она практически никогда не повышала голоса и, в принципе, не помню случая, чтобы кто-то незаслуженно пострадал от нее. У нее были свои принципы преподавания. История фактически превратилась для нас в письменный предмет. За одно полугодие полностью исписывалась толстая общая тетрадь в 96 страниц. Причем это были не какие-то там сплошные тексты и абзацы из учебников – отнюдь нет. Шла ли речь о причинах поражения французской революции или принципах диктатуры пролетариата – все это превращалось в блок-схемы, таблицы и т. п., которые, благодаря зрительной памяти и времени, потраченному на заполнение, запоминались надолго, При опросе у доски одновременно готовились три-четыре человека. Пока один отвечал, другие воспроизводили эти самые таблицы с признаками революционной ситуации и т. п. и потом, при устном ответе, их комментировали, Когда я сменил в выпускном классе город и школу, мне это здорово пригодилось. Я сэкономил кучу времени на том, что ни разу не открыл учебник обществоведения и мог сходу отвечать по любому вопросу. Потом, спустя лет десять, в прессе подобные подходы будут рекламировать как опыт учителей-новаторов с их так называемыми опорными конспектами. Что же касается того времени – начала 70-х, то с точки зрения сегодняшнего дня можно сказать, что каждый второй учитель в простой средней школе в глубинке был учителем-новатором.

Понять этот феномен до сих пор очень трудно. Никакой материальной заинтересованности у них не было. Люди работали на совесть, любили свою работу, уважали себя и уважали нас. Увы, ситуация в нынешних школах далека от этих принципов. А в специализированных элитарных школах, где «властвует рубль», она еще хуже. Мало того, что отбор туда идет преимущественно по толщине кошелька родителей, и это никак не повышает уровня интеллекта их чад. В таких школах во взаимоотношения учеников, как между собой, так и с учителями, неизбежно вплетаются положение и статус их родителей. Учитель там находится только в роли наемного гувернера и не имеет права поставить низкую оценку сыну спонсора или внуку высокопоставленного чиновника и даже пожурить их. Несколько моих знакомых преподают в таких школах и долго не выдерживают, несмотря на высокий уровень оплаты. Пожинаем эти плоды сполна мы уже сегодня. Например, я, недавно задавшись целью набрать себе в лабораторию хороших молодых специалистов, обеспечивая им изначально высокий уровень зарплаты, просмотрел 16 выпускников лучших московских вузов и смог принять всего трех. Речь шла отнюдь не о накопленных знаниях, а о способностях и умении получать эти знания самостоятельно и стремиться к этому. Увы, такова реальность.

А в те годы из нашего Щигровского выпуска две девчонки, Люда Зимина (потом Приходько) и Таня Ряполова (сейчас Хорошкеева), стали моими однокурсницами в МГУ, без проблем пройдя вступительные экзамены, в то время как почти 100 % москвичей уже тогда прибегали к услугам репетиторов. Практически все желающие поступили в те вузы, которые себе выбрали. Я не раз убеждался и тогда, на собственном опыте, и потом, по своим детям, и сейчас, по студентам, что в провинции уровень школьного образования как минимум не хуже столичного, а зачастую выше. Главная причина – более человечные отношения людей между собой, в том числе между учителями и учениками. Исключение, конечно, составляют маленькие сельские школы, где попросту не хватает учителей и нет элементарных условий.

Еще один урок из моей «школы жизни», которую я почти приравниваю для себя к обычной средней школе, – это способность учителя выступать в качестве старшего друга. У меня был такой пример. Разумова Валентина Ивановна, учитель немецкого языка, была готова оставить меня на год до окончания школы у себя, когда родители переезжали в другой город, а я категорически этого не хотел по личным мотивам (та самая Лида). В то же время она понимала абсурдность моего разлучения с семьей и долго и терпеливо работала со мной, «разрулив» тем самым назревавший конфликт с родителями. Я переехал в самый престижный город Курской области – Железногорск, куда моего отца Петра Ампилова переводили на должность военкома. Можно сказать, что во многом с этого момента, а не с окончания школы началась для меня и новая эпоха в моей жизни. В этом городе я встретил свою будущую жену Людмилу, с которой мы вместе по сию пору вот уже без малого 30 лет. Но тогда об этом я еще не знал, и этот переезд представлялся мне почти трагедией.

* * *

Волей судьбы жизнь мне подготовила приятный сюрприз: летом 1972 года, в перерыве между 9-м классом Щигровской школы и 10-м классом Железногорской школы, я оказался в лагере комсомольского актива школьников Курской области «Комсорг-72». Вообще-то говоря, ни пионерским, ни комсомольским активистом быть никогда ie стремился. Мне это откровенно не нравилось, поскольку существенно ограничивало мою свободу заниматься тем, чем хочется. Я мечтал, что вот вырасту, стану взрослым и никакой общественной работы больше у меня не будет. А я буду только заниматься работой, которая мне нравится. Как же я заблуждался! В активисты меня постоянно записывали «старшие товарищи» по причине того, что я был хорошим учеником, а для них это были почти что синонимы. И по жизни я постоянно «убегал» от этих общественных постов, а они меня постоянно «догоняли». Мне говорили: «Надо! Если не ты, так кто же?». Поскольку для отказа обычно требовались серьезные аргументы, а необходимость более глубокой учебы или срочной работы в расчет не принималась, я в очередной раз заступал на очередной общественный пост. Слава богу, далеко вверх меня по этой линии не продвигали, поскольку особого энтузиазма я на этом поприще никогда не проявлял.

Все же воспоминания о лагере «Комсорг-72» остались самые хорошие. Никто, как принято сейчас говорить, не «напичкивал» нас коммунистической идеологией. Это был период потепления в советско-американских отношениях, и, видимо, поэтому максимально идеологизированным мероприятием того периода были лекции о международном положении. А это самое положение в тот момент было относительно спокойным. Мы культурно отдыхали: разучивали песни туристическо-лирического направления, которые потом пели у костра, устраивали турниры от футбола до шахмат, читали стихи на вечерах, играли в КВН, загорали и купались, Нашими вожатыми (их называли шефами) были студенты старших курсов Курского пединститута. Волею судьбы у нашего отряда шефом был Юрий Зубков, оказавшийся из Железногорска. Именно по этой причине он и назначил меня командиром отряда. (Я же писал выше, что причина для моего назначения всегда находилась). Собственно, в тот момент, в отличие от других периодов, я этим сильно не тяготился. Все же мы были на отдыхе, хоть и «активном». Эти возникшие контакты как нельзя оказались кстати в связи с моим переездом в Железногорск. Но о них несколько ниже.

И вот 1 сентября очень строгая, как мне показалось, женщина – Нина Ивановна Чемоданова – привела меня в 10-й «Г» класс школы № 2. Она представила меня классу и посадила за третью парту у окна рядом с Наташей Лупановой. Больших проблем с моим вхождением в новый коллектив я не помню. Наверное, их и не было. Класс был на редкость дружный, что, как потом оказалось, было заслугой этой самой Нины Ивановны, которая до этого много лет была здесь классным руководителем, а теперь передала класс физику Петру Николаевичу Богословскому. Она стала завучем и продолжала преподавать в этом классе русский язык и литературу, и по-прежнему очень ревностно относилась к своим питомцам. Ко мне она подошла поначалу настороженно, поскольку неизвестный претендент на золотую медаль – это «кот в мешке». Среди новых учителей бытовало мнение, что Щигры, откуда я приехал, это такая глушь, что тамошний медалист, дай бог, учился бы здесь на твердую тройку. Я тоже поначалу сильно «комплексовал». Но очень быстро выяснилось, что уровень учительских требований здесь на удивление оказался невысоким. Я, почувствовав слабину, сразу сбавил темп. Это явно было мне во вред, но природная лень все же часто давала о себе знать, и я ко многим устным урокам просто не готовился, будучи уверенным, что выкручусь на старых запасах. В общем-то, так все и было, за исключением литературы, с которой у меня наметились проблемы уже с 8-го класса и в щигровской школе, когда я перешел на сухой официальный стиль в своих сочинениях и ничего не мог с собой поделать. Судя по этой книжке, дорогой читатель, я не избавился от этого стиля до сих пор и, наверное, порядком Вам надоел, описывая эти подробности. Думаю, что самое время Вам отвлечься, выпить чайку, а то и пропустить несколько страниц.

В этом же классе училась моя будущая жена Люся. Она пошла в школу с шести лет и была на полгода или год младше большинства. Но при этом роль первой ученицы принадлежала ей, к тому же она была старостой класса, и между нами развернулось что-то вроде соперничества за лидерство. Хотя, все же думаю, что это преувеличение, Я об этом как-то не думал. А еще в классе был самородок – Сашка Бородин, приходивший в школу на занятия пешком из соседнего села Разветье. По природной смекалке ему не было равных.

Мы с Люсей сразу не слишком понравились друг другу. Помирились мы уже позже, через пару лет после окончания школы, на зимних студенческих каникулах, когда студенты съезжались к родителям. Надо сказать, что класс был все же действительно очень дружным, и мы даже сейчас, спустя более чем 30 лет, «держим» в поле зрения друг друга и иногда по случаю встречаемся. Так вот, моя жена до сих пор помнит случай, когда Нина Ивановна вызвала меня отвечать на тему «Образ Наташи Ростовой в романе «Война и мир». А по моим расчетам, меня не должны были еще спрашивать, т. к. текущих оценок в журнале было достаточно. Естественно, из принципа «экономии мышления» я учебник не открывал, а сам роман читал, пропуская «переживательные» любовные темы и следя в основном за сюжетом. Если бы в тот раз я не так испугался, думаю, удалось бы выкрутиться более достойно. Но от неожиданности кровь прилила к голове, и я начал что-то мямлить на эту тему, постоянно лихорадочно думая, о чем же говорить дальше, В общем, мне поставили четверку, хотя можно было точно ставить трояк. А Люсе было обидно, потому что ей, скорее всего, такого снисхождения не было бы. Правда, нельзя себе даже и представить, чтобы она пришла неподготовленной к уроку. Единственная четверка в аттестате по русскому языку не позволила ей получить золотую медаль, а серебряных тогда не давали. Сейчас, слава богу, за тот случай она больше на меня обиды не держит. Надеюсь, написав это длинное сочинение, которое сейчас перед вами, я «честно отработал» тогдашнюю итоговую пятерку по литературе. Хотя еще как посмотреть, может, и наоборот. Ведь фраза из известного анекдота: «Чукча не читатель, чукча – писатель», – не позволяет «простить» мне некоторые недочитанные романы. А в фонд литературного наследия современности данное мое произведение уж точно не попадет.

Втянувшись в учебу уже в новом окружении, я в мыслях постоянно возвращался в наши Щигры, где, провел свое детство. Мне пришла в голову мысль, почему бы не организовать сотрудничество двух школ? Недолго думая, я написал письмо в штаб «Комсорг-72», где изложил эту идею, а потом на какое-то время забыл об этом. Спустя примерно месяц встречаю в коридоре школы сильно озабоченную Валентину Ивановну – нашего завуча по воспитательной работе.

– Ты писал письмо в Обком?

– Нет.

– А куда ты писал?

– В штаб лагеря «Комсорг».

– Ах, у нас теперь столько проблем.

Надо представить себе комсомольских руководителей того времени. Идея была мгновенно поднята на щит и уже представляла собой инициативу обкома комсомола по налаживанию параллельных связей между школьными комсомольскими организациями разных районов. И это был первый опыт, который надо было сделать показательным. Бедная Валентина Ивановна теперь должна была организовывать поездку большой делегации школьников аж за 200 км, «выбивать» транспорт, организовывать питание в дороге, ночлег и прочее. Зачем ей эта головная боль? Нина Ивановна, сочувствуя ей, сказала: «Заварили кашу – не жалей масла». Я стал невольным свидетелем этого разговора в школьном коридоре. Сейчас-то мне все это понятно, а тогда я думал: «Вот странные люди, это ж так здорово!»

Итак, рано утром мы выехали делегацией примерно из 40 человек (сколько вошло в один большой автобус) в Щигры. В составе делегации были две команды баскетболистов старших классов – мальчики и девочки, несколько школьных активистов и лучших учеников. При этом большую часть составлял наш 10-й «Г», в котором я теперь учился. Дорога заняла четыре часа: 130 км до Курска и потом еще 60 км до Щигров.

В день приезда в Щиграх организовали торжественный вечер в школьном актовом зале, на котором все говорили о том, как это здорово, что можно дружить школами. Потом была дискотека. Надо сказать, что железногорские ребята оказались более раскованными и танцевали свободно: кто как хотел. В Щигровской же школе царили достаточно строгие нравы, и «кривляние» в быстрых танцах явно не приветствовалось. Помню, еще в 9-м классе, до моего переезда, на одном из вечеров, где в общем-то хороший ученик Сашка Доценко танцевал «шейк», директор Софья Федоровна воскликнула: «Вот, Доценко, потому ты и «баранку» получил на районной олимпиаде, что голова у тебя такими танцами занята».

А в этот вечер все участники встречи с Щигровской стороны усилиями школьной администрации были одеты в парадную школьную форму: темные костюмы и белые рубашки у ребят, а у девочек – белые школьные фартуки. В такой одежде по тому времени быстрые танцы действительно смотрелись комично, и под быстрые мелодии танцевали, в основном, железногорцы.

Поскольку гостиница в Щиграх была совсем маленькая, большинство гостей распределили на ночлег по домам щигровских учеников. А я, несмотря на приглашение друзей, остался ночевать в гостинице вместе с уже новыми одноклассниками, чтобы никого не обидеть из своих старых приятелей. Номер в гостинице представлял собой одну большую комнату с девятью кроватями, а удобствами в коридоре.

Следующий день был спортивным. Железногорцы, чувствовавшие себя несколько амбициозно как представители большого города, явно недооценили соперника и проиграли, как мальчишки, так и девчонки, правда, с небольшой разницей в очках. Основными в железногорской «девчачьей» команде была Люся, моя будущая жена, и Люда Петушкова. Они играли блестяще, но больше в команде помочь им было фактически некому. А каждая из щигровских девчат в отдельности играла послабее, но команда была более ровной и слаженной, и это привело к победе. Примерно то же было и у ребят. Я даже не знал, за кого болеть. Скорее, за щигровцев, чтобы показать своим новым одноклассникам: «Смотрите: мы отнюдь не деревенская шпана и вас сделали».

А Люся моя (потом уже моя, а тогда у-у-у…) вообще была, кроме всего прочего, спортсменкой. Незадолго до этого она заняла первое место в области по бегу на 800 м. Бегает и сейчас по утрам, иногда выталкивая и меня, заспанного, по выходным. А если только войдет в бассейн, то не выйдет из него, пока 1000 м не проплывет. Тогда, правда, бассейнов у нас не было, а в пруду, на глубине, плавать она боялась.

Месяца через полтора был ответный визит щигровцев в Железногорск, но он уже мне менее запомнился. Помню, что девчонки взяли реванш в баскетболе, а ребята все равно проиграли щигровцам с разницей всего в один бросок.

Остаток учебного года пролетел быстро, мы сдали выпускные экзамены, и я все же получил золотую медаль. Что же дальше?

А дальше вспомнились стихи Маяковского «Кем быть?». Этот вопрос оставался открытым.

По мере того как я рос, мои мечты о будущей профессии постоянно менялись. В дошкольном возрасте я хотел стать машинистом электровоза. Мы с младшей сестренкой сооружали в комнате из столов и стульев воображаемые составы, накрывали все это покрывалами, затем залезали в эти вагоны и «ехали» в дальние страны. А примерно классу к пятому, походив немного в авиамодельный кружок дома пионеров и смастерив одну модель для воздушного боя, решил стать авиаконструктором. Рисовал самолеты от пассажирских до истребителей, подписывал на их борту «Амп-1» или что-то вроде этого. Еще клеил всевозможные пластмассовые модели самолетов и вертолетов из продававшихся тогда простых конструкторов.

Спустя года два, собирая из различных линз какие-то подобия простейших телескопов и рассматривая в них воображаемые далекие миры на ночном небе и читая космическую фантастику, хотел быть, по крайней мере, если не космонавтом, то астрономом. Потом решил связать свое будущее с химией. А к 10-му классу, уже изучая справочники для поступающих в вузы, решил готовиться на физический факультет МГУ: физики тогда были в почете. И даже закончил заочные подготовительные курсы физфака, аккуратно выполнив все контрольные работы и получив официальное приглашение на вступительные экзамены. Но в последний момент, начитавшись художественной и популярной литературы о геологии, неожиданно «поменял ориентацию» в сторону геологического факультета. Но тут «восстали» мои родители. «Как же, у геологов нет дома, а крыша – это небо над головой в тайге или пустыне?» – говорили они. Но именно эта романтика меня и привлекала больше, чем перспектива «протирать штаны» в каком-нибудь НИИ, изучая частные проблемы физики. И, наконец, был найден семейный компромисс: не геология и не физика, а геофизика. Хотя по скудной аннотации в справочнике МГУ мы себе не могли представить, что же такое геофизика. Отделение геофизики было и на физическом, и на геологическом факультете. Знакомым я говорил что-то вроде того, что я буду спускаться с приборами в жерла спящих вулканов и таким образом изучать земные недра.

Подводя итог этому периоду своей жизни, все же следует признать, что существовавшая тогда система образования была довольно эффективной и вместе с полученными вполне приличными знаниями мы прошли и первую «школу жизни».

Итак, школа закончена. Понятно, что «грызть гранит науки» нам было еще нечем. Считай, что у нас только выросли «зубки», которые еще надо было заточить, чтобы примериться к этому граниту. Почему-то на всю жизнь «впечатались» в память слова, которые в школьном актовом зале были написаны на стене слева от сцены:

«В науке нет широкой столбовой дороги. И только тот может достичь ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам».

Впереди нас ждала неизвестность: и желанная, и пугающая.