Текст книги "Наважденье нашей встречи"

Дорога впереди пряталась в туннель. Взяв вправо на тротуар и поднявшись по ступенькам, он скоро оказался на углу залитой огнями площади. Впереди, совсем рядом, белела станция метро с колоннами. Вовчик повертел головой, увидел горящую вывеску над зданием театра на Таганке и подивился, сколько уже отмахал.

«Может, вернуться, пока не поздно?» – мелькнула вялая мыслишка, но ноги сами собой продолжали куда-то нести.

Обогнув здание метро, он завернул в ближайший переулок и вскоре оказался на пустынной улочке. Впереди путеводной звездой блестел устремленный в небесную высь контур «высотки». И сразу возникло смутное ощущение, что когда-то давно он уже бродил здесь, и что-то его ждет впереди… Вовчик ускорил шаг. Внезапно слева в глубине за деревьями он заметил монументальный многоэтажный дом, чем-то напоминавший старорежимный особняк, к которому вела широкая асфальтированная дорожка. Чувствуя, что цель близка, Вовчик из последних сил добрел до темневших дверей парадной и стал подниматься по широкой лестнице со стертыми ступеньками, ища, где бы передохнуть. На счастье, между этажами оказалось окно с нишей и широченным подоконником. Раскаленная батарея радиатора внизу и гранитная плита подоконника напоминали скамью в парилке. Подстелив куртку, он забрался на подоконник, прислонился спиной к одной стенке, полусогнутыми ногами уперся в другую. Чувствуя, как по всему телу разливается блаженное тепло, Вовчик моментально отрубился.

III

Очнулся Вовчик от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. С трудом разлепив глаза, он увидел склонившиеся над ним женщину средних лет в синем сатиновом халате поверх пальто и с пуховым платком на голове.

– Ты живой? – участливо поинтересовалась она, заглядывая в глаза.

– Вроде бы, – испуганно пробормотал Вовчик, принимая вертикальное положение, и недоуменно оглянулся по сторонам, – где это я?

– Допился, что было вчера, не помнишь! – укоризненно заметила женщина, – ну-ка, живо вспоминай, а то милицию позову.

– Зачем, сразу милицию? Я не бомж какой-нибудь, у меня и паспорт есть, – пошарив в расстеленной куртке, на которой спал всю ночь, Вовчик выудил документ личности и протянул женщине.

Та недоверчиво взяла потрепанную книжицу и, открыв на первой странице, придирчиво сверилась с фотографией. – Тебя Владимиром величать? – Вовчик удивленно вскинул брови и внезапно вспомнил, что когда-то в далеком прошлом так к нему обращались учителя в школе. – Тебе скоро только 33 стукнет, еще молодой мужик совсем, а выглядишь лет на сорок с гаком,… – удивленно качая головой, она отыскала прописку и, внимательно изучив каждый из штампов, задумчиво уставилась на Вовчика, – эк, помотало тебя, Володя, а на Севере-то что делал?

– Так, жизнь невзначай занесла, – буркнул Вовчик, забирая паспорт. – Не бойтесь, я не алкаш какой-нибудь. Все лето на стройке горбатился, а вчера с приятелями окончание работы отмечали. Я не выпивал давно, и быстро захмелел, – добавил он, искательно заглядывая ей в глаза.

– Понятно, – кивнула головой женщина, – а здесь как очутился? – зазноба домой не пустила? Или просто дом перепутал? Тогда поспеши, зазноба-то, поди, извелась вся.

– Перепутал, только не вчера, а гораздо раньше, – угрюмо заметил Вовчик, моментально вспомнив все события вчерашнего вечера, и бросил взгляд на часы. Стрелки показывали начало десятого. Нагрянуть рано поутру не получилось, но на 10-ти часовую, еще можно было успеть. – Я пойду, – попросил он собеседницу, – а то на большой перерыв в электричках попаду.

Та внимательно посмотрела на него и рассеяно кивнула.

– Погоди-ка, успеешь. Так, значит, ты сейчас не у дел? Парень ты, видно, рукастый. Хочешь, к нам в жилконтору пристрою?

– Ездить замучаюсь, больно далеко, больше часа в один конец только на электричке, – вздохнул Вовчик.

– Комнатку служебную дадим, чтоб было, где спать по будням. А если, и, вправду, не пьешь, прописку временную устроим.

– Что у вас работать некому? – удивился Вовчик. – Вон из деревень, сколько народу едет.

– Лично я ничего против этих ребят не имею, – вздохнула женщина. – Но здесь в центре всякие люди живут, и некоторые таких просто не пускают в квартиру. Их понять можно: боятся, что эти криворукие деятели переломают все. А владельцы квартир есть настолько влиятельные, что сразу жаловаться наверх начинают… Ты съезди, с зазнобой посоветуйся, а вечерком или завтра до 12-ти я тебя жду, – заметив, что Вовчик колеблется, добавила она. – А теперь, беги: прямо до церквушки, а там чуть влево по переулку к метро выйдешь…

– А как Вас отыскать, в случае чего? – спохватился Вовчик.

Собеседница немного жеманно улыбнулась:

– Прости, не представилась сразу. Я – техник-смотритель этих домов, звать Лидией Павловной. Сижу в жилконторе, в крайнем доме у площади, там этаж подвальный еще с прежних времен остался. Тебе всякий покажет…

В электричку удалось заскочить буквально в последний момент.

«Хорошо хоть, вчера догадались билеты в оба конца купить, – облегченно думал Вовчик, спешно шагая по вагонам в самую голову состава, – а то сейчас бы точно не успел».

В этот час электричка шла почти пустая, и вокруг не было ни души. Для Вовчика это оказалось весьма кстати: после ночи на подоконнике страшно ломило все тело, к тому же с похмелья разболелась голова. Растянувшись на сидении, он вытянул ноги и прикрыл глаза, вслушиваясь в монотонный перестук колес. От вечернего куражу с каждой следующей станцией оставалось все меньше и меньше. Больше всего беспокоило отсутствие главного фактора: эффекта внезапного появления с первой электричкой. Издерганная неведением Зинаида, наверняка, забылась бы под утро, и тут ее можно было брать теплой и, что называется, колоть.

Голову полегоньку стало отпускать, и Вовчик внезапно задумался:

«Ну, хорошо, допустим: Зинка пустит слезу и раскается. Как быть дальше, прощать или не прощать? – По-любому придется простить, или, хотя бы, сделать вид. А как же иначе, ведь деться ему пока некуда, в ее доме живет. Можно, правда, предложить поспать пока на разных кроватях, но на диванчике в комнате мамы долго не протянешь. Да и наблюдать, как она с голыми ногами каждый вечер шастает туда-сюда, готовясь ко сну, а потом идти в свою комнатушку вряд ли получится»…

Между тем, усталость все больше давала о себе знать.

«А может, это испытание, посланное свыше нам обоим? – вдруг мелькнуло в сонном мозгу. – Выдержим, значит останемся вместе. А нет?» – ответа на этот риторический вопрос так и не последовало, под монотонный перестук колес Вовчик задремал.

На станции он, на всякий случай, решил взять «частника» и, подъехав к дому, попросил того подождать. На веранде его ожидал сюрприз. Вместо заплаканной Зинаиды с синяками от бессонной ночи под глазами, он узрел свой чемодан и сумку у самого входа, в которых, очевидно, стопками лежали его вещи. Ничего не понимая, Вовчик зашел в дом и сделал шаг к двери в спальню, и сразу же, словно по взмаху волшебной палочки, на пороге выросла Зинаида.

– Может, объяснишь, как все это понимать? – хладнокровно поинтересовался он у сожительницы.

– Понимай, как хочешь, – усмехнулась Зинаида и, видя, что Вовчик молчит, добавила задиристо, – топай из моего дома к девке, с которой всю ночь кувыркался.

– К какой девке? ‒не понял Вовчик.

– С которой у бара познакомился. Бармен все в подробностях рассказал. Мы сначала не поверили и по всем дворам тебя искали, решили: захмелел, приткнулся где-нибудь и уснул. Потом еще полночи не спали, издергались все, думали, на такси вернешься, а ты на полную катушку погулять решил.

«Все было совсем не так», – хотел возразить Вовчик, и вдруг услышал за дверью спальни подозрительный шорох.

«Там кто-то еще! – пронзила ужасная догадка. – Она ночевала не одна и скандал устроила только потому, что застал врасплох!»

Не помня себя от ярости, Вовчик схватил прислоненную к печной заслонке, черную от гари железную кочергу, молча, отодвинул Зинаиду, распахнул дверь и… застыл от изумления. На его привычном месте, на кровати небрежно развалился и спокойно покуривал полуголый напарник. Увидев Вовчика с кочергой в руке, он с испугу чуть не проглотил папиросу, но вовремя одумавшись, плевком затушил ее, метнулся по-заячьи в угол и забился под кровать. И тут же на руке с кочергой мертвой хваткой повисла сзади Зинаида.

– Приютила из жалости или спать одна боишься? – бросив ненужную железку, Вовчик повернулся к бывшей сожительнице и в бешенстве схватил ее за руку.

– Не больно руки-то распускай, не жена, – зло, как подгулявшая шавка, огрызнулась та, вырвав руку и отскочив подальше, к окну.

Тон подгулявшей бабенки не оставлял сомнений в ее дальнейших намерениях, и Вовчик в ожидании, пока она выговорится окончательно, выудил из пачки сигарету и закурил.

Почувствовав, что опасность миновала, Зинаида расслаблено опустилась на табурет.

– Я даже рада, что так получилось, – неожиданно заявила она совершенно другим, спокойным тоном, – раньше мучилась, не знала, как сказать, а теперь мы квиты.

– У вас что, это не в первый раз? – тихо поинтересовался начавший прозревать Вовчик.

– А ты, интеллигент малохольный, взаправду думал, что кому-то нужен? Да если б не я, ты и половины бы этих денег не получил!

«Они по воскресеньям встречались, когда я в Москву уезжал, – догадался Вовчик, – то-то, всякий раз, как возвращался, она всегда уже спала».

– Вот и возьми свою половину, так сказать, за труды праведные, – стараясь держаться как можно спокойнее, – ответил он. – И по поводу прописки не переживай, выпишусь, как только на новом месте устроюсь…

– Так тебя и ждут, счастье такое. Это я, дурища, уши развесила, подумав, что человек порядочный! Да я тебя на всю округу так ославлю, ни к одному дому на пушечный выстрел не подойдешь! Какой ты писатель, за полгода ни строчки не написал!

Последний выпад Вовчик пропустил мимо ушей. На нервной почве внезапно страшно засосало под ложечкой, и он вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера.

«На станции в закусочной позавтракаю и сразу пообедаю, оттянусь», – успокоил он себя и, взяв чемодан и сумки с вещами, двинулся к поджидавшей его машине.

– Поругались? – понимающе кивнул водила, – куда теперь?

– Пока вернемся на станцию, – вздохнул Вовчик, – дальше видно будет…

До ближайшей электрички оставалось еще пару часов. Бросив вещи в камеру хранения, Вовчик двинулся в знакомую закусочную возле площади. После двойной порции пельменей и пары кружек пива к нему вернулась способность соображать здраво.

«Конечно, на угрозы Зинаиды было плевать, городок не такой уж маленький, и если снять жилье где-нибудь поближе к центру, шанс ее встретить невелик. Другое дело, от Москвы далеко, – Вовчик пересчитал оставшиеся деньги, – лучше снять, как хотел, комнату в столице. Если к ней присовокупить расходы на еду-питье и машинистку, на год хватит… А ночевать сегодня где? – оставить вещи в камере хранения на Курском, позвонить ребятам в редакцию и перекантоваться у кого-нибудь из них, пока жилье не подыщут, – он вспомнил свой летний звонок в контору, и сразу неприятно засосало под ложечкой. – А если и тут облом?» Внезапно всплыло в памяти утреннее приключение:

«Может, воспользоваться пока предложением этой Лидии Павловны? – Район подходящий, тихо и метро рядом. Попрошу помочь комнату снять, с чужого человека и взятки гладки», – Вовчик посмотрел на часы и двинулся в камеру хранения за вещами…

С полным желудком обратный путь уже не казался таким долгим и унылым. Потихоньку выпитое пиво давало о себе знать. От полустанка к полустанку Вовчика стало распирать справедливое негодование. На Севере он на все находил время: на охоту с местными мужиками ходил, удил семгу и хариуса, а потом, вернувшись, садился и писал коротенькие рассказики. И местные газеты их с удовольствием публиковали. А как вернулся, с прошлой весны ни строчки. И работа тут ни при чем. Было даже немного обидно, что Зинаида своими обширными телесами сумела так быстро заслонить весь остальной мир.

«Уверовала в силу своих телесных чар и, насмотревшись дешевых американских сериалов, вообразила себя музой художника? А похоть свою выдавала за жертвенность во имя его благополучия? – Ох, неисповедимы пути Господни, как и непонятны помыслы его, когда толкает нас, смертных, на путь греха… Какое счастье, что я с ней никогда не откровенничал о прошлом, – с облегчением вспомнил Вовчик, провожая взглядом мелькавшие за окном перелески, застывшие в ожидании близких холодов. – Бабенка-то оказалась с двойным дном. Деньги-то любит сверх меры, ишь, как глазищами зыркала, когда я ее долю отсчитывал. Небось, сто раз пожалела, что не все отобрала!»

Пейзаж за окном напоминал о близости небольшого городка. Резко очнувшись, Вовчик вгляделся повнимательнее: Пушкино. За ним последовали: Мамонтовская, Клязьма, – за окном плыли игрушечные дачки в старорежимном стиле. И вдруг возникло ощущение, что со станцией Мамонтовская связано нечто, чрезвычайно важное. Только вот, что?

«Придет время, вспомню», – успокоил себя Вовчик и стал готовиться к выходу.

Когда электричка остановилась на перроне, на часах было около 4-х. Прихватив с собой самое необходимое, включая рукописи, и оставив остальные вещи в камере хранения, он почти бегом отправился на Таганку. Вприпрыжку поднявшись по долгому двойному эскалатору и выйдя напротив театра, Вовчик завернул за здание метро и остановился в нерешительности. Стало темнеть. После прошедшего снегопада район в сумерках выглядел совсем не так, как утром. К тому же Лидия Павловна не оставила ни адреса, ни телефона. Теперь придется искать на ощупь, но это не главное. Уж больно неправдоподобно все выглядело, особенно после бурного выяснения отношений с Зинаидой.

«А может, здесь кроется какой-нибудь подвох? Согласишься и опять влипнешь в историю?»

И тут, словно желая разрушить все возможные сомнения, где-то совсем рядом робко заблаговестил колокол, и путеводным маяком блеснули впереди, в свете автомобильных фар купола той самой церквушки, от которой он поутру сворачивал к метро.

Вовчика охватило неясное мистическое настроение, которое появлялось всякий раз перед тем, как столкнуться с чем-то необычным, необъяснимым с точки зрения обычной человеческой логики. Он вдруг вспомнил, как перед отъездом на Север уже с билетом на поезд, шел от Бауманского метро к центру. Так же заблаговестили совсем рядом колокола. Поддавшись внезапно нахлынувшему наитию, он заглянул в Елоховскую церковь и, объяснив, что уезжает надолго, попросил батюшку отпустить грехи и благословить в дальнюю дорогу. Убеленный сединами священник, смерив Вовчика пронизывающим до печенок взглядом, неожиданно согласился, лишь заметив: «Запомни, от себя надолго не убежишь»… Даже расспрашивать о грехах не стал, просто попросил купить и одеть крестик. Этот крестик долго хранил его, пока однажды перед самым возвращением не потерялся где-то. И, как по заказу, напасти посыпались одна за другой…

«Нужно обязательно зайти. Николаю-угоднику поклониться, свечку перед образом затеплить. И попросить батюшку, чтоб грехи отпустил, – мелькнуло во взбудораженном сознании Вовчика, – вдруг смилостивится, от напастей отведет, ведомых и неведомых и путь дальнейший укажет. Только без нательного крестика нехорошо как-то, ведь я же крещенный. Его прямо там купить можно и сразу надеть, прежде чем к образу святого идти».

Однако персонального благословления на этот раз получить не удалось. В церкви шла вечерняя служба. Купив нательный крестик, он присоединился к небольшой кучке старушек и стал внимать батюшке, читающего «Отче наш»:

«Остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь»…

Простые бесхитростные слова молитвы проникали глубоко в сердце, очищая его от всяческой скверны. Вовчик ощутил, как на него нисходит благодать. Так благостно он ощущал себя лишь однажды в детстве, когда матушка на зимних каникулах отвела его в местный храм. На этот непростой в советские времена шаг она отважилась, чтоб утихомирить сорванца, который днем ранее, катясь на санках с холма над Окой, со всего маху влетел в сугроб и чуть не разбился насмерть.

Испуганный Вовчик стоически выдержал заутреню, и лишь на обратном пути робко заметил, что религия – пережиток прошлого.

Матушка сердито посмотрела на осмелевшее чадо и бросила в сердцах:

– Никогда не смей так говорить, ведь ты на земле Ильи Муромца родился, а он за святыни Православные с Соловьем-разбойником сражался.

Вовчик виновато потупился. Для него, желторотого юнца и, вдобавок, пионера, это было новое… Мать – такой взрослый и серьезный человек, а верит в детские сказки. В том, что это сказка, он не сомневался. Как-то учительница показывала на уроке репродукции картин художника Васнецова на сказочные сюжеты.

«Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй», – затянул хор ангельскими голосами.

Один из голосов до боли напоминал матушкин. Чтоб не расплескать ниспосланную Благодать, Вовчик в мольбе к небесам прикрыл глаза. А когда снова открыл их, три конных богатыря в кольчугах и шлемах улыбались ему с самой верхушки иконостаса. Приснопамятный батюшка из Елохова оказался прав: надолго от себя убежать не удалось. И сразу, подобно исцеляющему бальзаму воспоминания о родном Муроме хлынули на поруганную ночным приключением душу, как из прохудившегося ведра.

IV

Сколько он себя помнил, знаменитая картина Васнецова висела в горнице родительского дома на самом видном месте – рядом с ходиками с кукушкой. В глазах маленького Володи былинные богатыри походили на строгих инспекторов рыбнадзора, зорко глядящих по сторонам в поисках расхитителей народного добра, а Соловьи-разбойники промышляли драгоценной стерлядью, выловленной в Оке вопреки строжайшим запретам, да паюсной икрой, разносившейся по квартирам в небольших ведерках. Тема неправедных доходов постоянно обсуждалась городскими жителями, но икру и стерлядь у браконьеров покупали все…

Родители у него были самые обыкновенные, советские, не лучше и не хуже, чем у других дворовых пацанов. Батя всю войну прошел фронтовым шофером почти без единой царапины, лишь под Кенигсбергом в апреле 45-го шальной фугас перед его студебеккером разорвался, и его контузило. Но переживал он не сильно, что победу встретил в госпитале. Несмотря на скорый конец, немцы сражались отчаянно, и почти вся его часть полегла в боях за столицу Восточной Пруссии.

Шоферская профессия сделала отца непьющим. Спиртное он употреблял только по праздникам и лишь для того, чтоб фронтовых друзей-товарищей помянуть, да во всю ширь раздуть меха трофейного аккордеона, привезенного с фронта, и затянуть на весь двор:

«На Муромской дороге стояли три сосны, прощался со мной милый до будущей весны»…

Услышав знакомые слова, матушка всякий раз скептически поджимала губы. Вопреки всеобщим атеистическим настроениям она пела в церковном хоре местного храма и о музыкальных талантах своего благоверного была невысокого мнения.

Вовчик появился на свет, когда старшая сестра пошла в школу. Имя своему младшему: Владимир, выбрал сам отец, который до конца жизни так и крутил баранку и мечтал, чтобы его наследник добился большего. Но оно, как и просто Володька, совсем не подходили щуплому малорослому, лобастому мальчику, и уменьшительно-ласкательное Вовчик прилипло как бы само собой.

Отец с утра до вечера на работе, мать и старшая сестра невольно жалели меньшого, а он, чувствуя поблажки со стороны взрослых, рос баловником. К ребятам во дворе, которые были старше и сильнее, Вовчик подходить побаивался. Страдала в основном домашняя живность, которую он постоянно дразнил. Но однажды произошел перебор. Вожак, громадный серый гусь, громко зашипев, взмахнул крыльями и кинулся на Вовчика. За ним, возбужденно гогоча, устремилась вся стая. Вовчик кинулся наутек, но гуси не отставали. Обступив его со всех сторон и угрожающе вытянув длинные шеи, они стали теснить сорванца к пруду с явным желанием загнать в воду. Вовчик метался из стороны в сторону, но стая всякий раз перерезала дорогу. До обрывистого берега пруда оставалось несколько шагов, дорожка шла под уклон. Стараясь не потерять равновесия и не скатиться дальше к воде кубарем, Вовчик попытался ухватиться за ветви ракитового куста, росшего на склоне. Ему это удалось. Благополучно затормозив, он перевел дух и оглянулся вокруг. Возбужденно гогоча, гуси сгрудились над обрывом, но ниже не опускались. Предчувствуя неприятный сюрприз, Вовчик перевел взгляд вниз и обмер. К берегу прибило труп собаки. Но не это было самым страшным. Труп облепила стая длиннохвостых крыс с рыжими косматыми боками, и возбужденно глодали его. Зрелище было настолько отвратительным, что Вовчика чуть не стошнило. Но уже в следующее мгновение крысы почувствовали, что не одни, повернулись к Вовчику и угрожающе оскалились. До крысиной своры было метра четыре. Вовчик представил, как эти серые косматые чудовища кидаются на него, впиваются клыками в горло, …и у него стало темнеть в глазах.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но вдруг откуда-то из кустов выскочили два кота разбойничьего вида, рыжий и серый. Завидев своих главных врагов, крысы бросились врассыпную, но в быстроте реакции они явно проигрывали. Еще через мгновенье несколько тушек дергались на земле в предсмертных конвульсиях. Остальные, преследуемые возбужденно урчащими котами, скрылись в кустах. Поняв, что опасность миновала, Вовчик перевел дух и посмотрел наверх: в суматохе гуси тоже куда-то исчезли. Путь был свободен, и он поплелся домой.

Поспел Вовчик вовремя, дома был переполох, его уже собирались искать. Увидев отпрыска целым и невредимым, перепуганная матушка лишь слегка его пожурила. Но проделка аукнулась, и очень скоро. Одна из соседок видела, как гуси гнали его к пруду, и со смехом рассказала своему сыну, а тот поделился с приятелями во дворе:

– Прыгал, как Конек-Горбунок…

Кличка прилепилась, как банный лист. Внешне лобастый Вовчик чем-то действительно напоминал сказочного конька, прыгавшего на сцене в школьном спектакле.

Как Вовчик не старался, мало-помалу слухи докатились до матери.

– Смотри, будешь продолжать баловаться, – пригрозила та, – тебя гуси сделают совсем маленьким и заберут с собой.

– Так не бывает, – небрежно возразил Вовчик, у которого к тому времени прошел страх.

– Ох, как бывает, – покачала головой мать, – об этом даже книжка написана.

Несмотря на миновавший страх, происшествие не прошло даром, что-то сдвинулось у него внутри. Вовчик отнесся к маминым словам всерьез и, раздобыв в детской библиотеке «Путешествие Нильса с дикими гусями», проштудировал сказку от корки до корки. Больше всего его поразило, как Нильс, чтобы снова стать нормальным мальчиком, был вынужден взять дудочку и, играя на ней, вывести из города полчища крыс. Вовчик живо вообразил, как шагает по берегу пруда и играет на дудочке, а злобные усатые крысы с клыками и длинными хвостами послушно следуют за ним. Процессия медленно заходит в воду, крысы начинают захлебываться и тонуть. Но убежать не могут: мелодия неведомой силы влечет их за собой…

Но этим дело не ограничилось. Вскоре, вместо прежнего говора, состоящего из набора захлестывающих друг друга и не вполне осмысленных фраз, он стал говорить с растяжкой, будто, прежде чем сказать, обдумывал что-то. А когда с началом занятий газета «Пионерская правда» объявила конкурс на коротенький рассказ о лете, взял школьную тетрадку, описал, как его атаковали гуси и гнали до пруда, и принес тетрадку учительнице. Повествование Вовчик слегка приукрасил, добавив, как в самый критический момент внезапно вспомнил сказку о Нильсе с дикими гусями, подобрал валявшийся в траве свисток, дунул в него, и крысы вмиг разбежались.

Учительнице рассказ понравился. Стремясь поддержать благой порыв ученика, она поправила грамматические ошибки и отправила рассказ по почте в редакцию. И его неожиданно опубликовали.

В заштатной Муромской школе это событие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Прилежанием и способностями Вовчик никогда не отличался, и поначалу учителя посчитали, что рассказик записал с его слов кто-то из взрослых. Одна лишь матушка, на глазах которой все произошло, встала на защиту сына, сразу и безоглядно поверив в его скрытый писательский талант. А когда ей прозрачно намекнули, что Вовчик еле учится, она безапелляционно возразила:

– Великий пролетарский писатель Максим Горький тоже в гимназиях не обучался!

С ее легкой руки Вовчик продолжил писать. Поначалу матушка сама выбирала темы, а он обдумывал их и самостоятельно излагал на бумаге. Но постепенно приохотился и стал находить их сам. Вовчика все чаще публиковали в «Пионерской правде», ближе к окончанию школы сделали внештатным корреспондентом и даже стали выплачивать гонорар.

– А ты пробовала писать сама? – спросил он однажды у матушки, когда та вручила ему очередной почтовый перевод.

– Пробовать-то, пробовала, – призналась та, – только ничего стоящего не получалось.

– Но это же так просто! – удивился Вовчик.

– Просто, когда слова правильные найдешь, а для этого талант нужен, – матушка вздохнула, – одного не пойму, в кого ты такой уродился: у себя писательского дара отродясь не замечала, а у отца и подавно…

Теперь уже никто вокруг не сомневался в его способностях, а учителя в один голос прочили ученику блестящую журналистскую будущность. В состоянии эйфории Вовчик отправился в Москву, и жизнь, не медля, внесла коррективы в планы юной провинциальной знаменитости. При поступлении на журфак университета ему не хватило одного балла. В приемной комиссии талантливому пареньку предложили не терять напрасно год и перекинуть документы в педагогический. Обескураженный неожиданным разворотом Вовчик кинулся в редакцию с просьбой, как-то посодействовать в решении вопроса. Там своего внештатника из глубинки встретили с распростертыми объятиями.

– А зачем Вам, юноша, этот самый журфак? – усмехнулся один из шапочно знакомых «зубров» отечественной журналистики, которому он поведал о своих злоключениях. – Чтоб, приезжая домой в каникулы, перед девочками красоваться? – Учтите, после окончания Вас, скорей всего, зашлют по распределению в какую-нибудь Тмутаракань редактором местной газетки. И выбраться оттуда назад в Москву будет значительно труднее.

– Так, что же Вы посоветуете? – растерянно спросил Вовчик.

– Пером Вы владеете свободно, поэтому получите профессию, которая в дальнейшем позволит Вам твердо стоять на собственных ногах и свободно ориентироваться в окружающем мире. Для журналиста это просто необходимо.

Педагогов Вовчик втайне очень уважал, ведь именно благодаря своей учительнице, оценившей его первый опус, он начал писать. Оставалось решить, какой факультет выбрать. На филологическом учились одни девчонки, и он подал документы на исторический. Наука далекого прошлого оказалась куда ближе к реальной действительности, чем предполагал Вовчик. В первом же семестре мимоходом выяснилось, что предание об Илье Муромце и Соловье-разбойнике нисколько не сказка. Этот самый разбойник был верховным жрецом бога Перуна Богомилом и подался на промысел в Муромские леса, противясь Крещению Руси. Выходило, что оба были славянской крови, просто один отстаивал древнюю веру, завещанную предками, а другой стоял на страже новых церковных порядков. Вовчику показалось, что в древнем предании скрыт глубокий смысл, проходящий красной нитью через всю отечественную историю. Ключ к пониманию он нащупал неожиданно, штудируя основы классической философии. Его подсказала гегелевская диалектика, постулирующая не только борьбу, но и единство противоположностей. С борьбой было все понятно, а единство? – может, оба качества скрыты до поры в каждом человеке и являются на свет Божий в зависимости от времени и обстоятельств? Но отсюда, в частности, следовало, что человеческая мораль не является абсолютом, и при определенных обстоятельствах ее можно преступить, например, как в случае расстрела царской семьи. Мысль выглядела крамольно, и Вовчик предпочел ее задвинуть подальше до лучших времен.

К тому времени работа в газете стала понемногу его тяготить. Строчить копеечные заметки о малозначащих событиях, как это делали большинство коллег, не лежала душа, а для написания серьезных пространных статей перестало хватать опыта.

«Хорошо бы, поездить по комсомольским стройкам, а потом вернуться оттуда с серией очерков, – в сердцах думал Вовчик, – тогда бы опубликовали на „ура“ и место в штате предложили. Но как это совместить с учебой на очном отделении?»

Свои претензии он решил высказать одному из редакторов, который в молодости прошел огни, воды и даже лагеря. Его суждениям Вовчик верил больше других.

– Не горячитесь так, – охладил его пыл старый журналист. – Хотите съездить этим летом на БАМ? – Не с творческим поездом объединенного союза композиторов и писателей, а самостоятельно? С тамошними жителями пообщайтесь, посмотрите, как дела обстоят на самом деле. Только одна просьба: выпивайте крайне осмотрительно, местный спирт, который «сучком» называется, с непривычки тяжело идет. И с местными барышнями поосторожнее, не подцепите ненароком чего-нибудь.

Припертый к стене собственной во многом дурацкой инициативой Вовчик вынужденно согласился.

До местных красавиц дело так и не дошло. По приезду он сразу попросился в бригаду укладчиков путей, провел с ними в разъездах две недели и в первую же пересмену спешно ретировался домой. Речь не шла о непрерывно атакующих мошкаре и гнусе и прочих тяжелых бытовых условиях, с ними он потихоньку сжился. Вовчик просто осознал, что писать, в сущности, не о чем. Происходящее было страшно далеко от бодрых рапортов в прессе и по «ящику», и больше напоминало Платоновский «Котлован», который недавно давали почитать на одну ночь.

В Москву Вовчик вернулся, полон самых мрачных мыслей. Журналистская профессия, представлявшаяся прежде интересной и приятной, неожиданно явила свою изнанку. В командировку он съездил, теперь предстояло отчитаться за потраченные деньги, а чем? – написать о том, чего не видел?

«Но ведь пишут же другие, даже не выходя из номера гостиницы, да еще как, аж за душу берет!» – уныло думал Вовчик, поднимаясь по лестнице к себе в редакцию, как на Голгофу.

Заметив состояние подчиненного, редактор ухмыльнулся.

– Чувствую, что впечатлений – «выше крыши»! Когда я увижу их на бумаге?

– Я не знаю, о чем писать, – понурился Вовчик.

– Опишите то, что видели, там поглядим…

Представить впечатления от поездки в «черном» цвете у Вовчика не поднималась рука. Не потому, что такой материал попросту бы не пропустили. Ему было неудобно перед людьми, по-свойски приветивших и терпевших его целых две недели. Оставалось одно, не вдаваясь в подробности трудовой деятельности, поверить бумаге их судьбы. Вечерами у костра он наслушался многого. Ребята оказались непростыми, с проколами в биографиях. Самый молодой вообще подался на стройку потому, что дома светил срок. Но больше других зацепила история бригадира, толкового и справного мужика. Он женился совсем молодым и души не чаял в своей супруге. У них долго не было детей, жена ездила лечиться на юг и однажды забеременела. А через пару лет, когда родившаяся девочка достаточно подросла, невооруженным глазом стало видно, что ребенок не его. Жена призналась, что переспала с кем-то на курорте. Не в силах этого перенести, он хотел наложить на себя руки, но не смог оставить без средств существования жену и дочку и с тех пор так и кочует по стройкам, аккуратно высылая отовсюду половину зарплаты…