Текст книги "Краткий православный словарь"

Юрий Булычев
Краткий православный словарь

© РХГА, 2014

© ООО «Петроглиф», 2014

Введение

Настоящий словарь – справочное пособие, в общедоступной форме знакомящее с православным вероисповеданием, которое происходит от учения Иисуса Христа и Его апостолов, догматически оформившегося в период с IV по VIII век в Восточной Римской империи (Византии) и впитавшего как интеллектуальное наследие греко-римского античного мира, так и влияния эллинистического Востока. Поскольку религиозно-духовные аспекты и культовые особенности православия рассматриваются нами далее в конкретных статьях, автор считает целесообразным посвятить бо́льшую часть этого введения обзору культурно-исторических обстоятельств формирования и развития православного миросозерцания.

Начать уместнее всего с напоминания, что византийская цивилизация, в лоне которой сложились догматика и культ восточного христианства, являлась цивилизацией не чисто европейского и не чисто азиатского характера. Став самостоятельным государством со столицей в Константинополе после разделения с западной частью Римской империи в 395 году, Византия распространила свою власть на территории, находящиеся в Европе, Азии и Африке. В Восточную империю входили Малая Азия, Балканский полуостров, острова Эгейского моря, Сирия, Палестина, Египет, Киренаика, опорные пункты в Северном Причерноморье. Западная Римская империя пала под натиском варваров в 476 году. Восточная же просуществовала до 1453 года, когда была завоевана турками-османами. Спустя сто лет после падения Константинополя она была названа западноевропейскими историками «Византия», хотя сами обитатели Восточной империи называли ее Римской, а себя римлянами (ромеями).

Культурное своеобразие восточной части Римской империи дало о себе знать еще до раскола единого государства. Само перенесение его столицы на берега Босфора явилось следствием стремления Константина Великого избежать влияния античного язычества. Христианство по своему духовному типу было столь противоположно языческому наследию Рима, что решение Константина связать будущность Римской империи с новой религией создавало огромные трудности. Официальное признание христианства императорской властью мало что изменило на практике. Рим продолжал оставаться центром античной культуры. Вступить в открытую борьбу с язычеством Константину было не по силам. И он решил строить новую цивилизацию рядом со старой. «Христианская империя не могла упразднить языческое царство, – замечает Е. Н. Трубецкой в своем известном культурно-историческом исследовании, – а могла существовать лишь рядом с ним как другой Рим, как град Константина».[1]1
  Трубецкой Е. Религиозно-общественный идеал западного христианства в V веке. Часть 1. М., 1892. С. 7.


[Закрыть]

Интеграция территорий, принадлежащих к различным частям света, равно как и соединение наследия Античности с влияниями эллинистического Востока в византийской культуре, делало Восточную империю державой великого культурного синтеза, плоды которого выходили за рамки регионального значения. Символически это выразилось в местоположении столицы империи – Константинополя. Созданный на месте древнего греческого города Виза́нтия и освященный в 330 году, он, по выражению С. С. Аверинцева, явился «знаком вселенского задания ромейской державы». Столица Византии не вписывалась ни в ряд азиатских, ни в ряд европейских городов. Расположенный там, где Азия и Европа вплотную подступают друг к другу, Константинополь оказался у стен легендарной Трои, где «локализовано мифическое начало эллинской истории, через Энея – римской истории, через римлян – европейской, в том числе и русской истории, а по некоторым комбинациям – истории азиатских народов… Это знаменательное место. Город, который его занимает… в каком-то смысле сам себе мир, как сама себе миром была в свое время Римская империя».[2]2
  Аверинцев С. С. Византия и Русь: два типа духовности // Новый мир. 1988. № 7. С. 215.


[Закрыть]

Столица на Босфоре явилась не просто крупнейшим центром цивилизации, но геокультурной точкой, где оказались собраны воедино все высшие плоды интеллектуального, религиозного, эстетического опыта человечества первых веков христианской эры. Гомер, греческая философия и римское право, Библия и аскетическая практика раннего христианского подвижничества, древние эзотерические учения и мистические традиции Востока – все это существовало и удивительно сочеталось в пределах даже не одного государства, а в границах одного города – Константинополя, Второго Рима, Царьграда. Со своими богатыми дворцами, пышными придворными ритуалами, великолепными храмами и торжественными богослужениями столица Византии потрясала воображение путешественников из стран Азии, Африки и Европы.

Имея осевое, структурообразующее значение внутри развивающейся христианской ойкумены, будучи ее религиозно-духовным ядром, Византия служила источником идей, творческих импульсов и кладезем общественно-культурного опыта для соседних народов. Восточная империя исторически стимулировала развитие двух провинций христианского мира: римско-латинской и православно-русской. Причем обе они укрепляли свои позиции в мире (одна как оппонент Восточной империи, а другая – как хранительница ее творческого наследия), тогда как сама Византия постепенно приходила в упадок.

Универсальный смысл византийского синтеза будет более понятен, если принять во внимание решающую роль греческого духовно-созерцательного начала в культуре Византии, в то время как культура Западной империи испытала существенное влияние формально-логического склада латинского ума. Достаточно восприимчивая к мистическому наследию Востока, греческая ментальность изначально и гораздо более, чем римская, впитала в себя религиозные традиции Азии. Они отразились в идеях орфиков, в философии пифагорейской школы, в метафизике Платона и в методах экстатического постижения Единого, развитых неоплатониками.

Латинский ментальный тип был проникнут рассудочностью и значительно менее чувствителен к воздействию восточной созерцательной мистики. Он преимущественно тяготел к решению не метафизических, а земных, общественно-политических задач. Поэтому не созерцание платоновских эйдосов, но формальная логика и юриспруденция получили наибольшее развитие в римской цивилизации. Известное влияние Востока становится заметным в ней только по мере разложения ее собственных традиционных устоев, причем скорее как признак хаоса и следствие случайного заполнения духовного вакуума, нежели как органическая потребность компенсировать откровениями Азии рассудочность латинского миросозерцания.

Стало быть, далеко не случайно Западная Церковь проявила слабую восприимчивость в отношении богословско-мистической практики, столь характерной для христианского Востока, и в целях построения системы католической теологии вооружилась идеями самого формального и рассудочного из греческих философов – Аристотеля. Греческая же Церковь для осмысления духовного опыта христианства и разработки основ православного богословия обратилась к мистическим учениям неоплатоников. Сопоставление римского и греческого менталитетов позволяет несколько прояснить природу психологического барьера между западноевропейской и русской культурами.

Все вышесказанное проливает свет на культурно-исторические предпосылки разделения восточно-христианского и западно-христианского миров. Однако следует принять в расчет еще и то, что мистическая ориентация Восточной Церкви и общественно-практический характер Церкви Западной в значительной мере были обусловлены различием реальных обстоятельств становления той и другой. А именно, после переноса столицы на Босфор в Риме, сделавшемся провинциальным центром империи, усилилось влияние языческих традиций. Христианская община со своим епископом была вынуждена противостоять на Западе духовно чуждому окружению. Вынося на своих плечах всю тяжесть борьбы за существование без помощи государства, христиане начали использовать опыт римской имперской власти в церковной организации. В дальнейшем, после краха государственности, в условиях нашествия варваров, эта организация превращается в настоящую «империю Церкви» – наследницу власти римских императоров. Под давлением исторических обстоятельств на Западе начинают развиваться своеобразные формы вероучения и богослужения, и христианский Рим становится Римом папским.

Ситуация в восточной части империи складывается по-иному. Здесь религиозная и общественно-государственная жизнь строится на тесном союзе Церкви и императорской власти, которой Церковь стремится придать христианский смысл. Если на Западе Церковь обмирщается, насыщаясь государственным духом, то на Востоке не только Церковь сохраняет свое возвышенное мистическое значение, но и государство обретает сакральный, харизматический ореол. Преобладание идеи христианской государственности над идеей церковного руководства миром выражается в понимании Константинополя как столицы христианской державы – города кесаря.

Просуществовав почти тысячу лет после крушения Западной Римской империи, Византия обеспечила необходимую политическую и культурную стабильность для богословской разработки и догматического оформления христианства. Римская же Церковь после падения Западной империи и пребывания на ее территории варваров оказалась в крайне неустойчивой политической обстановке, в состоянии общего культурного и хозяйственного упадка. Экономические вопросы, задачи организации городской жизни и деятельности монастырей занимали западных епископов и священников гораздо больше, чем богословско-догматические проблемы.

Указанные различия в характере церковной жизни и развитии церковного сознания на Западе и Востоке позволяют понять, почему в период формирования христианской догматики главные богословские дискуссии перемещаются на Восток, почему Вселенские соборы, определяющие основы христианского вероучения, проходят в Византии и что побуждает Запад в одностороннем порядке вводить новые догматы, которые уводят его от Традиции, санкционированной Вселенскими соборами.

Параллельно с расширением сферы влияния христианства в среде европейских народов западный епископат предпринимает целенаправленные усилия, дабы обеспечить себе первенство в христианском мире. Папы римские вначале стремятся освободиться от подчинения константинопольским императорам, затем противопоставить Византии возникшую на Западе Священную Римскую империю германской нации. Во второй половине IX века отношения между Римом и Константинополем резко обострились, что в значительной мере было вызвано деятельностью папы Николая I, заявившего о вселенской теократии Римской Церкви. В середине XI века папство снова вступило в острое противоборство с Константинополем, после того как папа Лев IX потребовал от византийского императора и Константинопольского патриарха возвращения земель Южной Италии, указанных в сфальсифицированном латинянами документе «Константинов дар».[3]3
  «Константинов дар» – подложная грамота, сочиненная римским папой Стефаном II или его приближенными (VIII в.), которая гласила, что император Константин дарует римскому епископу власть, равную своей, отдает ему Рим, другие города Италии и все западные страны, а сам удаляется на покой, в Константинополь.


[Закрыть] Патриарх Михаил Керулларий отказался от любых уступок, а архиепископ Охридский Лев выдвинул письменное обвинение против латинян в нарушении установленных догматов и обрядов. Результатом обострения отношений между Восточной и Западной Церквями явилось возложение папскими легатами 16 июля 1054 года на алтарь собора св. Софии буллы об отлучении Михаила Керуллария и Льва Охридского от Церкви. Через несколько дней константинопольский синод отлучил от Церкви послов папы римского.[4]4
  В 1965 г. на II Ватиканском соборе Католической Церкви папа Павел VI и Константинопольский патриарх Афинагор I объявили о своем решении «предать забвению» анафемы 1054 г.


[Закрыть]

В результате раскола единой Церкви на Римско-Католическую и Греко-Православную борьба между христианскими Западом и Востоком приобрела еще более острые формы. Главной целью Востока в этой борьбе являлась защита чистоты православия не как условной «восточной формы» христианской религии, а истинно традиционного и вселенского христианства. Главной же целью Запада было подчинение конкурирующей Церкви и распространение на христианский Восток власти римско-католической иерархии. Поэтому свою основную задачу папский Рим видел в навязывании Православным Церквям унии, подчиняющей их латинскому руководству, а когда с унией не получалось и борьба принимала военно-политический оборот, Рим не проводил особых различий между православными христианами, с одной стороны, и мусульманами и язычниками, с другой. «По отношению к грекам латиняне испытывали смесь зависти и презрения, идущего от более или менее подавляемого чувства неполноценности, – замечает Жак Ле Гофф. – Латиняне упрекали греков в том, что они манерны, трусливы, непостоянны. Но прежде всего они обвиняли их в богатстве. Это была рефлекторная реакция воинственного и бедного варвара на богатого цивилизованного человека».[5]5
  Ле Гофф Жак. Цивилизация средневекового Запада. М.: Прогресс-Академия, 1992. С. 133.


[Закрыть]

В силу этих и иных причин Четвертый крестовый поход, предпринятый в 1204 году латинянами против мусульман, обернулся штурмом православного Константинополя. Город был наполовину сожжен и основательно разграблен, не исключая алтарей христианских храмов. Завоеватели, выбрав из своей среды императора, основали латинскую империю. В 1261 году никейский царь Михаил Палеолог вернул Константинополь и заставил бежать латинского правителя.

В XIV веке Византия пережила новый духовный подъем, импульс которому дало мистическое движение исихастов. И все же жизнеспособность греко-византийской цивилизации ослабевала, ее территория необратимо уменьшалась. Над остатками Восточной империи нависла угроза турецкого завоевания. Чтобы побудить западный христианский мир к борьбе против мусульманского наступления, в 1439 году на соборе во Флоренции церковными и государственными руководителями Византии была заключена уния с папским Римом. Однако помощь со стороны Запада не была оказана, и менее чем через пятнадцать лет после заключения унии турецкие войска захватили Константинополь. Византия перестала существовать. Но на обширной Русской равнине уже поднялись церковные главы и крепостные башни новой православной державы.

Переходя к вопросу об отношениях Византии и Руси, нельзя не заметить между ними признаков геополитического родства. Русь в качестве универсального государства, связывающего Европу и Азию, исторически так же, как и Византия, явилась областью обширного, евроазийского культурного синтеза. Сближение с Восточной Римской империей началось с крещения Руси в 988 году и организации Церкви при помощи греческих священнослужителей. С тех пор греко-византийская духовность и образованность становятся основой развития русской православной культуры.

С точки зрения Византии, приняв христианство, Русь стала ее частью. Русские признавали главенство византийского императора над всем христианским миром, однако значительная отдаленность Великого княжества Киевского делала его зависимость от Константинополя весьма условной. Представителем Восточной империи в русских пределах являлся Киевский митрополит, назначаемый Царьградом. Из двадцати трех митрополитов, упоминаемых в наших летописях домонгольской эпохи, семнадцать были греками, два – русскими и четыре – неизвестного происхождения.[6]6
  Мейендорф И., прот. Византия и Московская Русь: очерк по истории церковных и культурных связей в XIV веке. Париж: YMCA-Press, 1990. С. 28.


[Закрыть] Принадлежность молодой русской цивилизации к широкой, по идее вселенской, православной общности с центром в Константинополе была важным фактором развития духовного универсализма в отечественном культурном самосознании. Византия явилась метрополией по отношению к Руси, установив там единую веру, что сыграло решающую роль в обеспечении национального единства страны, когда она потеряла политическую целостность и затем оказалась под татаро-монгольским игом.

Раскол Церквей и обострение противоборства между католическим Западом и православным Востоком непосредственно коснулись Руси. Папский Рим не мог вызывать у русских симпатий не только в силу отступления от догматических истин, утвержденных семью Вселенскими соборами. Военно-политические столкновения с латинскими крестоносцами, стремившимися на славянский Восток, а затем с католическими Литвой и Польшей, за которыми стояла папская курия, притязающая на верховенство в христианском мире, придавали этой борьбе не только религиозный смысл.

Флорентийская уния, осужденная великим князем Московским Василием II и Русской Церковью, подорвала в глазах русского общества авторитет православных греков как верных хранителей подлинного христианства. Потрясшее христианский Восток падение Константинополя под напором турок, превративших собор св. Софии в мечеть и пленивших Вселенского патриарха, представилось русскому сознанию знаком гнева Божия. Эта историческая катастрофа означала перемещение центра мирового православия в Москву, осознавшую себя Третьим Римом. Чрезвычайно важным моментом стало учреждение патриаршества на Руси. 23 января 1589 года в Успенском соборе Московского Кремля митрополит Иов был торжественно посвящен Вселенским патриархом в сан патриарха Русского. Обращаясь в московскому царю Федору Иоанновичу, Константинопольский первоиерарх сказал: «Воистину в тебе Дух Святой пребывает, и от Бога такая мысль внушена тебе; ветхий Рим пал от ересей, вторым Римом – Константинополем завладели… безбожные турки, твое же великое российское царство, третий Рим, всех превзошло благочестием; ты один во всей вселенной именуешься христианским царем».[7]7
  Цит. по кн.: Ключевский В. О. Курс русской истории. Сочинения. Т. 3. М., 1957. С. 293.


[Закрыть]

Касаясь того, как приживалось греко-православное наследие на русской почве, следует подчеркнуть, что русские показали себя не только прилежными учениками Византии, но и духовно одаренными, самобытными продолжателями великой Традиции. Высокая готовность русской души к восприятию христианского благовестия рождает особенное, сердечное, умиленное отношение к новой религии. Внимательный исследователь отечественной духовности Н. С. Арсеньев сделал очень точный вывод, сказав, что наш народ при всех своих недостатках исключительно верно постиг существо новозаветной истины – как снисхождение милосердного Бога к недостойному грешнику, кающемуся и пораженному Его милосердием.[8]8
  См.: Арсеньев Н. С. О жизни преизбыточествующей. Брюссель: Жизнь с Богом, 1966. С. 253.


[Закрыть]

В своих работах Г. П. Федотов, Н. С. Арсеньев, И. А. Ильин, Д. С. Лихачев, С. С. Аверинцев и другие исследователи отечественной духовной культуры отмечают самобытность русского православного мировоззрения. При догматическом единстве вероучения, тождестве религиозно-мистических принципов церковной жизни и аскетической практики «русского» православия и православия «греческого», восточно-христианская традиция на российской почве с самого начала приобрела значительное культурное своеобразие. Только в таком, не вероисповедном, но культурно-историческом плане уместно применять термин «русское православие», подразумевая своеобразное воплощение первоначал универсально-христианской традиции в опыте культурного творчества и социальной жизни русского народа.

Вместе с тем нельзя не увидеть известной ограниченности в восприятии русскими греко-православного наследия, которая выразилась и в ученически чрезмерной озабоченности наших предков сохранением ритуальной формы унаследованной традиции, и в слабой восприимчивости к интеллектуальным аспектам греческого богословского опыта. По замечанию о. Иоанна Мейендорфа, «даже в XIV веке, когда количество переводов с греческого резко возросло и русские стали достойными учениками Византии в религиозном искусстве, православной мистике, агиографии, в сферах личной и социальной этики, спекулятивные богословские и философские достижения византийского христианского эллинизма воспринимались ими очень пассивно и в незначительном объеме».[9]9
  Мейендорф И., прот. Византия и Московская Русь. С. 32.


[Закрыть]

Это обстоятельство, хотя и не оно одно, затруднило своевременное продолжение русскими дела византийского православного просвещения. После победы мусульман над Царьградом для греческой и для нашей православной образованности наступают неблагоприятные времена. Центр христианской мысли перемещается в Западную Европу, а греко-православный мир и Россия попадают в зависимость от цивилизации Запада. Недостатки религиозного просвещения и относительная замкнутость русского православного сознания определили многие негативные события отечественной духовной истории. Именно отсутствие просвещения в церковной жизни привело к расколу Русской Церкви в 1650–1660 годах, а затем административно грубой церковной реформе Петра Великого в первой четверти XVIII века. Наступил перерыв, застой в развитии православной богословской мысли, когда новые вопросы, встававшие перед христианским миром в связи с возросшим значением гуманитарного знания во всех областях социально-культурного бытия, поднимал и осмысливал в основном католический и особенно протестантский Запад.

Однако специфика западного христианства, со скудостью его мистического опыта, с тяготением к формализации вероучения, с акцентом на «прикладных» культурных и социальных задачах религиозного сознания, не позволила западно-христианским вероисповеданиям сохранить метафизическую полноту богооткровенной Новозаветной Истины. С другой стороны, историческое, главным образом русское православие, принявшее основную долю ответственности за судьбы христианства, не смогло на должном уровне продолжить традиции византийской богословской мысли. «В истории русского богословия, – пишет по данному поводу о. Георгий Флоровский, – чувствуется творческое замешательство. И всего болезненнее был этот странный разрыв между богословием и благочестием, между богословской ученостью и молитвенным богомыслием, между богословской школой и церковной жизнью. Это был разрыв и раскол между „интеллигенцией“ и „народом“ в самой Церкви…».[10]10
  Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 502.


[Закрыть] Поскольку верхи очень рано заразились неверием и вера сохранялась лишь в низах, постольку возвращение в Церковь стали смешивать с хождением в народ. Но если более правильным и надежным казалось узнавать о сути вероучения от людей из народа, нежели изучать труды святых отцов, то богословие почти полностью вычиталось из состава русского православия. В этом и заключается основной парадокс отечественной религиозной культуры, подводит итог о. Георгий: «В глубинах и тайниках церковного опыта вера соблюдается нераздельной. В тайном богомыслии, в молитвенном правиле, в духовном подвиге русская душа сохраняет древний и строгий отеческий стиль, живет всей нетронутой и нераздельной полнотой соборности. Но мысль оторвалась, слишком часто отрывалась от глубин и слишком поздно впервые вернулась к себе, в сознании этой роковой своей беспочвенности…»[11]11
  Там же. С. 505–506.


[Закрыть]

Точка зрения о. Георгия Флоровского может показаться исторически неконкретной и чересчур прямолинейной, если учесть, что в XIX – начале XX века в России заявили о себе такие видные православные богословы, как святитель Филарет (Дроздов), святитель Игнатий (Брянчанинов), святитель Феофан Затворник, А. С. Хомяков, В. Д. Кудрявцев-Платонов, В. И. Несмелов, Н. Н. Глубоковский, о. Павел Флоренский, о. Сергий Булгаков. Однако не будем забывать и того, как быстро в стране воцарился атеизм, как легко первые ростки богословского просвещения, наметившиеся в предреволюционный период, были уничтожены безбожной властью. Такого рода факты новейшей отечественной истории заставляют всерьез отнестись к критическим суждениям о. Георгия.

Необходимо также сказать несколько слов о фундаментальном для Восточной Церкви явлении – почитании святости как свидетельства участия Духа Божия в преображении человеческого естества. Именно это почитание обнаруживает глубокое единство эзотерических и экзотерических начал, тесно взаимосвязанных в сфере православной традиции, ибо святость достигается на пути персонального духовного делания, индивидуального подвига, однако признается и прославляется Церковью лишь благодаря опыту признания и почитания святого церковным народом. Ничто так не отличает восточного христианства от западного, как особая восприимчивость православного человека к святости и его благоговение перед святыми.

Будучи строго традиционным, мистически ориентированным христианством, православие ставит своей задачей неукоснительное сохранение в веках духовно преображающего начала новозаветной истины, вопреки ее сведению к мироорганизующим задачам (в католицизме) или к педагогически-моральным функциям (в протестантизме). Глубокая богословско-мистическая основа православного вероучения заставляет верующего человека искать не внешнего знания, а способов сокровенного приобщения к истине, духовного зрения, сердечного ведения.

В свете всего вышесказанного становятся более понятны характер и назначение данного словаря. Адресуя наше справочное пособие самому широкому кругу лиц, мы стремились донести до сознания читателя смысл православного вероучения, помочь ему разобраться в особенностях русского православного миросозерцания, а также уяснить многообразные понятия, укоренившиеся в православно-церковном обиходе. Автор старался сочетать краткость определений, что характерно для толкового словаря, со сравнительно широким охватом материала, что подобает словарю энциклопедическому. Поэтому в рамках нашего справочного издания читатель найдет и сжатые дефиниции, и довольно пространные статьи о православном богословии, специфике восточно-христианской традиции, событиях отечественной церковной истории, о жизни и служении выдающихся деятелей Русской Церкви.

Работая над словарем, автор стремился учесть предшествующий опыт подготовки такого рода изданий.[12]12
  См. список использованной литературы, помещенный в конце книги.


[Закрыть] К литературе, указанной в библиографии, мы отсылаем тех читателей, которые захотят расширить свои представления о богословских, богослужебных или культурно-исторических аспектах православия.

Алфавитный указатель включает все имена, термины и понятия, рассмотренные в отдельных статьях, а также целый ряд иных, не входящих в базовый словник, но важных в контексте православной традиции. Цифры, обозначающие страницы, где находится та или иная статья, выделены курсивом. Список литературы, о котором мы упомянули выше, охватывает работы, на которые опирался автор при освещении ключевых богословских и историко-церковных тем.

Юрий Булычев