Текст книги "Кое-что о жизни землян под знаменами ИИ"

Энергия, энергия, энергия! – она была не только все более желанна, но – и это главное! – была необходима в местах, подчас далеких от мест расположения водяных колес. Текстильную или металлообрабатывающую фабрику можно было строить на берегу реки, но приблизить к воде залежи руды или угольных пластов никак не удавалось!

На шахтах, удаленных от рек, приходилось использовать для откачки воды силу животных. Для работы откачивающих насосов порой держали сотни лошадей, что было крайне накладно.

Нет, источники энергии обязаны были работать автономно, желательно было, чтобы они находились в любом удобном для пользователя энергии месте. Чтоб они не были «привязаны» к прихотям ветра и текущей (к тому же способной замерзнуть с наступлением зимы) воде.

В нашем повествовании мы совсем забыли про то, с чего начали эту главу – про ОГОНЬ, спасавший первобытных людей от диких зверей. А ведь это явный источник энергии!

Правда, источник, не очень-то удобный в употреблении и даже опасный. Ведь он способен не только согреть, но и сжечь дом вместе с живущими в нем людьми!

И возникает проблема, может ли огонь не просто пожирать топливо, те же дрова, но и совершать что-то полезное для человека? Да, может, как показывает такой наглядный хрестоматийный пример. Двери святых храмов во времена древних греков словно бы по волшебству открывались сами по себе, когда на жертвенном очаге жрецы зажигали огонь.

Секрет этого церковного фокуса был прост. Тепло огня превращало воду в пар, и эта рвущаяся на волю субстанция под действием растущего давления пара заставляла двери отворяться.

Так начинает намечаться полезная для людей цепочка метаморфоз энергии. Тепло сгорающего топлива (тепловая энергия), а этот процесс, заметим, можно вести в любом удобном для нас месте, превращает воду в пар, а он уже способен организовать нужное человеку то или иное полезное механическое движение (энергия механическая).

Подобное устройство получило позднее в итоге гордое название ПАРОВАЯ МАШИНА.

На протяжении большей части истории человечества главным источником тягловой силы были мускулы людей или животных. Иногда в древнем мире с той же целью использовались также сила воды и ветра.

Паровой двигатель был следующим крупным шагом вперед. Его влияние на экономическую производительность в XVIII веке было скромным, но в XIX веке ценность пара как источника энергии в промышленном производстве резко возросла.

Пар начал также применяться в транспортной отрасли; со временем паровоз и пароход стали основой крепкой интегрированной мировой экономики.

С 1850 по 1870 год паровые технологии обеспечили две пятые роста производительности труда в Великобритании. Экономика перестала зависеть от ветра, воды и мускульной силы, при этом количество энергии, которое мог применять каждый рабочий, резко возросло, а с ним возросла и производительность труда.

Роберт Аллен «Британская промышленная революция в глобальной картине мира»

Когда говорят об индустриальной революции, о промышленном перевороте, который совершился в XVIII веке, прежде всего упоминают имя Джеймса Уатта и связывают его с созданием паровой машины. Фигура Уатта монументальна. Он стоит у истоков значительнейшего события в жизни человечества – первой промышленной революции.

История изобретения Уаттом паровой машины уже достаточно хорошо и подробно описана другими авторами. Поэтому мы опустим многие детали, не будем вдаваться в технические подробности. Отметим только обстоятельства, при которых было совершено решающее открытие.

Биографы Уатта представляют дело так. Однажды Уатт, занятый своими мыслями, отправился на прогулку. «Это было возле Глазго, – вспоминал он позднее. – Был прекрасный день. Я проходил мимо старой прачечной, думая о машине, и подошел к дому Герда, когда мне пришла в голову мысль, что ведь пар – упругое тело и легко устремляется в пустоту. Если установить связь между цилиндром и резервуаром с разреженным воздухом, то пар устремится туда и цилиндр не надо будет охлаждать. Я не дошел еще до Гофхауза, когда все дело было уже кончено в моем уме!»

Конечно, тысячи людей прогуливались мимо старых прачечных и видели клубы пара, вырывавшиеся из окон. Но только Уатта, усиленно размышляющего над тем, что его тогда занимало, вид прачечной навел на мысль о конденсаторе, помог ему найти выход из безвыходного, казалось бы, положения.

И вскоре по земной тверди (вначале паровые установки «впрягали» в кареты вместо лошадей!) забегали паровозы англичанина Джорджа Стефенсона (1781–1848), а американской изобретатель Роберт Фултон (1765–1815) построил первый, еще колесный, пароход «Клермонт».

К 1826 году в одной Англии насчитывалось уже до 1500 паровых машин общей мощностью около 80 тысяч лошадиных сил. За редкими исключениями это были машины уаттовского типа.

Отныне начинается быстрый переход от основанных на ручном труде мануфактур к крупной машинной индустрии. Время как бы обновилось, и все потому, что силу мускулов теперь заменила сила стальных машин.

Человека иногда называют «животным, изготавливающим вещи-орудия». Благодаря Большой Машине люди научились производить вещи в большом количестве. Что и обеспечило человеку досуг, свободное время – а это привело к прогрессу искусств, мышления, наук. Но машины несли человеку не только блага, рядом с ними неразлучно шли также вред, зло. Разрушительные орудия и машины для ведения варварских войн, для угнетения одних народов другими. Да и созданным машинами изобилием пользуются все еще не столь многие. И разница между богатством и бедностью с приходом машин неимоверно возросла.

Уже в самом своем крошечном зародыше машины сулили немало бед, и это обстоятельство, оказывается, люди раскусили – удивительно? – еще в глубокой древности. Два с половиной тысячелетия назад китайский философ Чжуан-Цзы (369–286 годы до новой эры) говорил об опасностях, которыми чревато для человечества увлечение машинами. В его книге рассказывается, что когда один из учеников Конфуция повстречал старого садовника, несущего воду для поливки своих грядок (он каждый раз доставал воду из колодца, опускаясь в него вместе с сосудом), то между ними состоялся такой многозначительный разговор.

«Надо взять деревянный рычаг, – объяснял садовнику ученик Конфуция, – передний конец которого легче, а другой конец тяжелее. Тогда можно легко черпать воду из колодца. Такое устройство называется журавль».

При этих словах, сообщает Чжуан-Цзы, гнев и негодование исказили лицо старика. Казалось бы, он должен был поблагодарить за подсказку, помощь, порадоваться новому средству. Вместо этого старик усмехнулся и сказал вот что:

«Я слышал от своего учителя: «Кто использует машины, тот делает все дела свои машинообразно; кто действует машинообразно, у того сердце становится машинным. У кого в груди машинное сердце, тот утрачивает чистую простоту, а без чистой простоты не может быть уверенности в побуждениях собственного духа. Неуверенность в побуждениях собственного духа не уживается с истинным смыслом».

И еще добавил старик:

«Вот что сказал мне мой учитель. Я не потому не пользуюсь этой машиной, что ее не знаю, а потому, что стыжусь это делать…»

Как понять речения китайского старца? Техника глубоко вторгается в тонкие, интимные, деликатные взаимоотношения Природы и Человека. Она вбивает между ними клин, разъединяет их. Ставит человека по отношению к природе во враждебную, агрессивную позицию, а человек должен страшиться отъединения от природы, своей матери-кормилицы, надежды. Все это чувствовал Чжуан-Цзы, понимал умом и сердцем.

Для футуристов итало-французских фабрики, радиотелеграфы, небоскребы, вокзалы – главный нерв, главная суть. Они каждым атомом чувствуют, что настало новое, неслыханное, что, обмотав, как клубок, всю планету стальными нитками рельсов, одолев притяжение земли аэропланным пропеллером, победив пространство и время экспрессами, кинематографами, кабелями, они, американцы, европейцы, должны воспевать не звездную твердь, не Лауру, а керосино-калильную лампу, бензинный мотор, туннели, ночное дрожание арсеналов и верфей; мосты, перешагнувшие через реки, подобно гимнастам-гигантам; фабрики, привешенные к тучам на скрученных лентах своих дымов, автомобили с цилиндрическими ящиками…

Корней Чуковский «Футуристы»

Мрачные предчувствия (типа пророчеств Чжуан-Цзы)? Невеселые прогнозы о машинном будущем? Они еще совсем недавно тонули в криках «Виват!» и «Ура!», сопровождавших все новые и новые победные реляции об успехах наук и техники.

Ну, разве не восторженный гимн грядущему техническому торжеству слышим мы в следующих стихах русского поэта Валерия Яковлевича Брюсова (1873–1924)? Возглашая заодно и здравицу в честь творчества писателя Жюля Верна, поэт пишет:

 
Я мальчиком мечтал, читая Жюля Верна,
Что тени вымысла плоть обретут для нас;
Что поплывет судно громадней «Грейт Истерна»;
Что полюс покорит упрямый Гаттерас;
Что новых ламп лучи осветят тьму ночную,
Что по полям пройдет, влекомый паром, Слон;
Что «Наутилус» нырнет свободно в глубь морскую;
Что капитан Робюр прорежет небосклон.
Свершились все мечты,
Что были так далеки.
Победный ум прошел за годы сотни миль:
При электричестве пишу я эти строки,
И у ворот, гудя, стоит автомобиль…
 

В искусстве начала нашего века трубадурами машин решительно выступили футуристы. А главным глашатаем этого направления стал родившийся в Египте итальянский писатель, автор сборника стихов «Занг-тум-тум», 1914, где дан футуристический монтаж разбросанных печатных строк, математических и телеграфных знаков, «проповедник телеграфного стиля слов на свободе и беспроволочного воображения» – Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944). В будущем единомышленник Муссолини, породнивший, в конце концов, футуризм с фашизмом. Он считал войну «лучшей гигиеной мира».

Начинался футуризм «Манифестами» (первый появился во французской газете «Фигаро», 20 февраля 1909 года). В те теперь уже столь далекие времена, когда европейская цивилизация все еще справляла с техникой «медовый месяц». Вот как Маринетти (заметим, между прочим, что он дважды приезжал в Россию, в 1910 и 1914 годах) изображал будущее Италии и Европы через 200 лет.

К этому времени человечество будет жить в воздухе (почему не в космосе?), на земле останутся лишь динамо-машины (тогда это новое слово писалось через дефис), перерабатывающие силы приливов и отливов, стихии ураганов и ветров в миллионы киловатт электроэнергии. С высоты, на монопланах, пророчествовал Маринетти, при помощи беспроволочного телеграфа будет регулироваться быстрота поездов-сеялок, которые два или три раза в год будут молнией носиться по равнинам.

Растения станут расти с невероятной скоростью, ускоряемые силой электричества, собираемого с облаков при помощи бесчисленных громоотводов и динамо-аккумуляторов. Благодаря вызываемым активным электричеством процессам электролиза (отнесем это заявление, увы, далекое от науки, на совесть Маринетти-поэта), ускоряется процесс питания растительных клеток, и леса выходят из земли, выпускают ветки с головокружительной быстротой.

Домов больше нет, писал Маринетти, люди живут в помещениях из железа и хрусталя. У них стальная мебель, в десятки раз легче и дешевле, чем наша. Они пишут на никелевых книжечках, не более 3 сантиметров толщины, и, однако, заключающих в себе 100 тысяч страниц.

Весь мир управляется, как огромная спираль Румкорфа! (Так, по имени немецкого механика Генриха Румкорфа, был назван прибор, «катушка», для преобразования прерывистого тока низкого напряжения в прерывистый ток высокого напряжения.) Социальный вопрос тоже, конечно, разрешен. Нет больше классов, голод и нищета прекратились. Исчезли и современные государства: Европа управляется несколькими мировыми синдикатами. Финансовый вопрос ограничивается лишь статистикой производства.

«Нет больше унизительных профессий, – продолжал Маринетти. – Разум царствует везде. Мускульная работа перестала быть рабской, она преследует только три цели: гигиену, удовольствие и борьбу…»

Такую утопическую картину, голое торжество машинно-технической цивилизации рисовал вождь футуризма. И искусство футуристов равнялось на такие предсказания, такое будущее (futuro, отсюда «футуризм»).

Футуризм являлся своего рода возвратом к романтизму, но, с учетом достижений техники, характера особого – АЭРОПЛАННО-МАШИННО-АВТОМОБИЛЬНОГО.

Он так больно и ревниво любил паровозы, что с ужасом глядел, когда они едут. Если б его воля была, он все паровозы поставил бы на вечный покой, чтоб они не увечились грубыми руками невежд. Он считал, что людей много, машин мало; люди – живые и сами за себя постоят, а машина – нежное, беззащитное, ломкое существо…

Писатель Андрей Платонов «Происхождение мастера»

Восхищаясь машиной, обожествляя ее, футуристы всеми средствами искусства стремились внедрить в человеческое сознание новый лозунг: «МАШИНА – СИЛА!» (Словно бы иронизируя, выворачивая наизнанку старинный завет Фрэнсиса Бэкона «знание – сила».)

Искусство («главными элементами нашей поэзии, – писал в манифесте Маринетти, – будут храбрость, дерзость и бунт»), требовали футуристы, должно стать зеркалом «души» заводов и поездов, вокзалов и авто, мостов и пароходов, отразить «урчание и хрип моторов, дышащих с неоспоримой животностью, трепетанье клапанов, движение поршней, пронзительный крик механических пил»…

Идеалом для футуристов становится и освобождение от «мертвой культуры». Маринетти: «До сих пор литература воспевала задумчивую неподвижность, экстаз, сон; мы же хотим восхвалять поступательное движение, лихорадочную бессонницу, гимнастический шаг, опасный прыжок, оплеуху и удар кулака…» «Сбросим Пушкина с Парохода Современности!» – возглашала в манифесте «Садок судей» московская группа футуристов, в нее входили и корифеи русской поэзии XX века – Владимир Маяковский и Велимир Хлебников.

Идеализируя технику, вознося ей дифирамбы, стремясь создать «динамическую литературу», футуристы заявляли:

«Человек абсолютно не представляет теперь интереса. Итак, уничтожить его в литературе. Заменить его, наконец, материалом, сущность которого надо постигнуть интуитивно… Нас интересует прочность стальной пластинки самой по себе, то есть непостижимое и нечеловеческое сцепление ее молекул и электронов… Отныне жар куска стали или дерева возбуждает в нас страсть сильнее, чем улыбка или слезы женщины».

В одном из манифестов Маринетти писал еще и так:

«Посредством интуиции мы разобьем враждебность, отделяющую нашу человеческую плоть от материала моторов. После царствования животного – вот начинается царствование механики. Познанием и дружбой с материей (ученые могут знать только ее физико-химические реакции) мы готовим механического человека с заменимыми частями».

Изобразительное искусство? Маринетти вообще отрицал станковую живопись. Он мечтал о технических фресках, чертимых посредством особых проекторов на облаках. А его единомышленник итальянский живописец Луиджи Руссоло, автор футуристического манифеста «Искусство шумов», 1913 год, согласно прокламируемой им поэтике «звуков, шумов и запахов», конструировал специальные аппараты-«шумопроизводители», имитирующие всю гамму звуков большого города, и пропагандировал подобное искусство, давая «концерты шумов».

Один из таких концертов состоялся в Париже. Публика была шокирована демонстрацией оркестра, в котором главные «партии» вели пишущие и швейные машинки, гудки, клаксоны. Завывали и ревели моторы и другие «инструменты», порождавшие «новые» звуки.

Эстетика машин? В 20-е годы ею увлекались не одни только футуристы (кстати, Маринетти считал, что из футуризма выросли – кубизм, орфизм, симультанизм, зенитизм, лучизм, конструктивизм, имажинизм и другие течения). Дадаисты (Мэн Рэй, Франсис Пикабия, Марсель Дюшан и другие) изготовляли тогда из кусков металла – на плоскости, в объеме, с применением света, кинетических ритмов и так далее – различные «произведения» – знаки «машинного» свойства.

На своих полотнах «машинный мир» воссоздавал и французский художник, долгие годы примыкавший к кубистам, ставший позднее членом компартии, Фернан Леже (1881–1955). Видимо, он первым ввел эстетику машин в кинематограф. В 1924 году Леже ставит фильм «механический балет», где композиционно обыгрывалась самоценная динамика различных предметов, машин, зубчатых колес…

Сюда же можно отнести фильмы Эжена Деслава «Марш Машин», «Электроночь». Своеобразная зрительная симфония из танца квадратов и различных прямоугольников показана в фильме Г. Рихтера «Ритм 21-го года».

Но настоящим идолом для творцов искусства той поры стал, как писали футуристы, «гоночный автомобиль со своим кузовом, украшенным громадными трубами со взрывчатым дыханием».

«Рычащий автомобиль, как будто бегущий по картечи, прекраснее Самофракийской победы (Ники – Ю.Ч.)», – не уставали с восторгом повторять футуристы.

Любовь к машине сильнее страсти к женщине. Автомобиль придает мне уверенность в действиях. Если у меня полный бак, я знаю, на сколько мне его хватит, я могу менять скорость, притормаживать или газовать – автомобиль подчиняется моему любому желанию. Ни одна женщина не может любить с такой отдачей, поэтому по остроте ощущений мне ближе и понятней моя машина, чем плотская любовь мужчины и женщины.

Так Дино Орилья, итальянский психиатр, передает слова одного из своих пациентов.

Эго-футурист Игорь Северянин (1887–1941), король поэтов (27 февраля 1918 года на поэзовечере в Политехническом музее в Москве он был провозглашен «королем поэзии», второе место тогда занял Владимир Маяковский), в своих стихах требовал, чтобы, когда он умрет, его на кладбище непременно свезли бы в автомобиле. Другого катафалка Северянин не хотел для своих шикарных похорон. И какие ландо, ландолеты, лимузины потянутся за его фарфоровым гробом!

 
Я в комфортабельной карете на эллипсических рессорах
Люблю заехать в златополдень на чашку чая в женоклуб…
 

писал Северянин, и читатель словно бы слышал ленивое баюкание эластичных резиновых шин…

Немного же потребовалось времени, чтобы из заманчивого, вожделенного, редкого, достижимого лишь для богачей АВТО превратилось в массовое воплощение самодовольства современного человека. В род МЕХАНИЧЕСКОЙ СОБАЧОНКИ, сопровождающей человека-ХОЗЯИНА всюду. Это удивительное слияние ВЕЩИ и МАШИНЫ стало ныне любимейшей из человеческих ИГРУШЕК.

Стучит мотор, вибрирует, трепещет от возбуждения и силы. Чинит разбой миллиардное автомобильное стадо, пасущееся на всех дорогах планеты. Уже гуляет по свету анекдот о горожанине, «объевшемся» на загородной прогулке кислородом: чтобы он пришел в себя, его кладут под выхлопную трубу автомобиля. Мрачный юмор, за которым стоят довольно красноречивые цифры: на долю автомобильных выхлопов приходится львиная доля от общего количества атмосферных загрязнений.

Вредоносность авто давно осознана. Однако эта «молекула» ВТОРОЙ природы оказалась настолько въедливой, столь соблазнительной для человека, что он – автомобилист-собственник – готов закрыть глаза на многое.

Болгарский писатель Павел Вежинов устами героя одной из своих повестей («Барьер») говорит:

«…Сажусь в машину, поспешно включаю мотор и сразу успокаиваюсь. Его тихий рокот несравненно приятнее журчания воспетых поэтами горных потоков…»

И далее:

«…Я уже не один, со мной мотор. Напрасно поносят это терпеливое и непритязательное существо за то, что оно извергает смрад. Ну, извергает, конечно, но, по крайней мере, делает это пристойно, а не рыгает, как люди после кислого вина и чеснока…»

Эпидемия безумной любви к автомашинам охватила мир и, кажется, спадет не скоро. Воздух над городами маленькой Италии недопустимо загрязнен, на дорогах хаос, пробки, однако «автомобилемания» свирепствует здесь с небывалой силой: только в 1988 году было продано более 2 миллионов авто! И сейчас на каждых трех жителей Апеннинского полуострова приходится больше одного автомобиля (в США, считается, машину имеет каждый второй житель).

Вообще на Западе, да и у нас, пожалуй, личный автомобиль – не просто удобное средство передвижения, которому уступает общественный транспорт с его вечным запаздыванием. Это и символ социального положения, и стремление к комфорту, и любимое увлечение.

Автомобиль, эта заноза ВТОРОЙ природы, глубоко засела в психике современного землянина. Дино Орилья, его высказывания мы уже цитировали, полагал, что личный авто является для человека наших дней своего рода «механической супругой». А два американских психолога – Марш и Коллег, как сообщили газеты, вывели даже особый синдром «обожания авто». В своей книге «Любовь к мотору и психология автомобиля» они, в частности, упоминают о феномене, названном ими «Драйв-ин-чёрч» – «мессой на колесах».

Дело обстоит так. Машины с верующими заезжают в «храм» и выстраиваются там ряд за рядом. «Дело не только в удобстве, – пишут авторы, – любовь к Богу преподносится как любовь к своему автомобилю. Католический священник отец Леон Канторски произносит проповедь с алтаря, составленного из двух машин, убеждая паству, что Бог сидит за рулем и управляет миром. Это Бог расставил дорожные знаки, и мы не вправе их нарушать. Паства в знак одобрения нажимает на клаксоны, после чего выстраивается в очередь к наставнику за благословением…»

Уфф… сменим пластинку, добавим поэзии.

 
Невидимое мы узрели
И неделимое разъяли,
Но также дождь стучит в апреле,
Как при Софокле и Дедале.
И тот же зной томит в июле,
И нереиды плещут в море,
И ходит звезды в карауле,
Как при Навухудоносоре.
Земля еще не стала раем,
Где каждый атом на учете,
И мы во сне над ней летаем
В неуправляемом полете.
Еще мы смертны, слава богу,
Еще смеемся мы и плачем,
И то, что кажется итогом, –
Всего лишь правила задачи.
 

Русский советский поэт Вадим Шефнер (1915–2002)

Наука – это спичка, которую человек только что зажег. Он думал, что находится в комнате – или даже, может быть, в замке – и что свет откроет его взору стены, покрытые таинственными письменами, и колонны изощренными философскими схемами, обещающими всеобщую гармонию. Странное чувство испытал он, когда спичка разгорелась и пламя стало устойчивым: он увидел лишь свои освещенные руки, слабые очертания своего тела и крошечный пятачок земли под ногами, а вокруг вместо красоты и комфорта, столь желанных и ожидаемых, – по-прежнему мрак.

Герберт Джордж Уэллс, 1891 год

Вселенная вообще очень интересная вещь. Кода начинаешь об этом думать, крышу сносит.

Президент России Владимир Владимирович Путин (газета «Аргументы и факты», 2 сентября 2010 года)

В этой главе в заключение стоит поговорить о необходимости для землян громадных запасов энергии. На Земле проживают миллиарды людей, это раз, и их энергетический аппетит быстро растет. Спрашивается, можно ли утолить эту жажду? Физики отвечают: да можно. Сейчас укажем три возможности это реально сделать.

ВОЗМОЖНОСТЬ 1. В конце 2-й мировой войны американцам удалось сварганить атомную бомбу. Ее губительность испытали, разбомбив два японских города – август 1945 года, бомбежка городов Хиросима и Нагасаки.

Американские вояки думали бомбить и города России, да советские физики-атомщики успели создать свое атомное оружие и испытали его. В результате между США и СССР был установлен атомный паритет.

Тут для нас важно то, что заодно в то время россияне в городе Обнинске (Калужская область, 1954 год) сумели создать еще и первую в мире АЭС – атомную электростанцию.

В реакции АЭС горит уран-235. При соединении его с кислородом выделяется тепло. В конечном итоге образуется электрический ток.

ВОЗМОЖНОСТЬ 2. Неизмеримо большие потоки энергии можно получить, если на земле создать, в меньших конечно размерах, процессы, идущие на Солнце. Этот процесс получил название ТЕРМОЯД – термоядерный синтез. Тут два более легких атомных ядра объединяются, образуя более тяжелое ядро, выделяя при этом большую энергию. Устройства, предназначенные для использования этой энергии, известны как термоядерные реакторы. Кстати, тут стоит отметить, что можно создать также особое термоядерное оружие, водородную бомбу – вид ядерного оружия, разрушительная сила которого основана на использовании энергии реакции ядерногосинтеза лёгких элементов в более тяжёлые…

ВОЗМОЖНОСТЬ 3. Когда мы ночью оглядываем небо, то видим мерцание далеких звезд и созвездий (их вид красиво демонстрируют в планетариях). И возникает вопрос, а что на небе между звездами, пустота? Оказывается, нет.

Затронутый нами вопрос – головная боль для современной физики. Ученые давно заметили, что распределение гравитационного поля почему-то не соответствует распределению звезд. И галактики (их скопления) попросту распались бы, если бы они содержали только вещество, наблюдаемое нами на небе.

Поэтому, дабы не подвергать сомнению основные законы физики, была введена концепция так называемой скрытой (темной, невидимой) материи. Впервые о ней заговорил в 30-х годах ХХ века американский астрофизик Фриц Цвикки (1898–1974).

Цвикки предположил, что может существовать особый вид материи, пронизывающей скопления звезд. Она не излучает света, но добавляет дополнительное гравитационное притяжение, которое и держит галактики, так сказать, «на узде», не позволяет им «рассыпаться».

В последнее время появилось еще и дополнительное понятие «темной энергии». Тёмная энергия в космологии – это гипотетическая форма энергии, имеющая отрицательное давление и равномерно заполняющая всё пространство Вселенной.

Мощность и особые свойства темной энергии, возможно, дадут человеку способность быстро добираться до других планет. Запасать энергию для таких полетов не надо будет. Ее можно будет получать из окружающего космический корабль внешнего пространства.