Текст книги "40 градусов в тени"

Сузуки спросил его:

– Как тебе отвечать – по-японски или честно? В нашей фирме не берут на работу таких пожилых людей, как мы с тобой, но я-то уже в ней работаю, а ты… извини.

Все воскресные дни профессор посвящал походам по ереванским музеям и картинным галереям, которыми Ереван и его окрестности буквально нафаршированы. Несколько раз он побывал в Эчмиадзине, где однажды с ним произошла интересная история. Гуляя по Эчмиадзину, Игорь случайно познакомился и разговорился с выпускником духовной академии. Он поразился образованности, эрудиции, глубине и широте взглядов молодого человека и не скрыл это от него. В ответ тот объяснил профессору, что в академии учатся пять лет и изучают логику, философию, риторику, психологию, всемирную историю, греческий, русский, английский языки. После некоторого размышления молодой человек дал Игорю пригласительный билет на встречу выпускников академии с Католикосом всех армян Вазгеном I. Католикос традиционно проводил раз в году такие встречи с выпускниками академии. Католикос оказался седовласым статным красивым мужчиной с интеллигентным лицом, пронзительным умным взглядом и роскошной черно-седой бородой. Хотя католикос был родом из Румынии, окончил Бухарестский университет и получил сан священника в Афинах, он прекрасно, без всякого акцента говорил на русском. Вообще, рабочими языками встречи были русский и армянский, поскольку большинство выпускников были советские армяне. Профессор заинтересовал католикоса – видимо, нечасто иноверцы участвовали в таких встречах – и тот удостоил профессора подробной беседы.

После выяснения морально-этического облика Игоря Вазген сказал выпускникам:

– Этот человек говорит, что он атеист, но, как вы слышали, я выяснил, что его взгляды и жизнь полностью соответствуют нормам нашей армянской церкви. Таким образом, дело только в формальности. – И, улыбаясь, добавил: – Давайте прямо сейчас его окрестим под мою ответственность.

Игорь понял, что католикос не лишен юмора, и рассказал ему свежую передачу ереванского радио:

– Группа товарищей пишет, что их очень беспокоит Гондурас. Радио советует, как можно меньше его расчесывать.

Коммент-эр: в нынешние времена эта шутка выглядит достаточно банальной и даже глуповатой, а тогда она имела серьезную политическую подкладку. Дело в том, что в 1980 году власть в Гондурасе захватила марксистская сандинистская партия. Дальше всё пошло по накатанному сценарию: началась перестройка политического режима по образцу Кубы и СССР, осуществлялось огосударствление предприятий и аграрная коллективизация, были развернуты политические репрессии. Кончилось это всё, как водится, так называемым контрреволюционным переворотом, осуществленным вооруженными формированиями «контрас». «Контрас» поддерживали все страны за исключением СССР и Кубы. В советской прессе, на радио и телевидении была развернута массовая кампания, в ходе которой переворот рассматривался как важный элемент глобальной холодной войны и клеймились позором США и другие страны. На всех советских предприятиях проходили митинги, где рабочие и крестьяне, которые никогда раньше не слышали слово «Гондурас», не знали, где он находится, выражали решительную поддержку свободолюбивому гондурасскому народу.

На прощание католикос подарил Игорю свою фотографию с автографом. Игорь всегда питал добрые чувства к армянам – этому древнему, культурному и благородному народу, – а после этой встречи еще больше в таком мнении укрепился. Что, впрочем, не мешало ему быть большим знатоком и рассказчиком анекдотов ереванского радио.

Пробыв в Армении около месяца и убедившись, что дело налажено, профессор вернулся в Челябинск, вызвав на испытания одного своего инженера. Вернулся он в Ереван уже в конце испытаний, через полгода. Советское правительство отказалось купить японские машины после испытаний, и они были отправлены обратно в Японию.

В октябре 1971-го окончательное решение по строительству Чебоксарского тракторного завода было принято, и американцы «сменили гнев на милость». Фирма «Катерпиллер» официально известила о своем согласии на проведение испытаний тракторов, предназначенных для чебоксарского завода. Поскольку алмазодобывающие предприятия Якутии и «Северовостокзолото» закупили партию таких машин, предлагалось поставить опытные машины в счет этих закупок и организовать испытания на месте эксплуатации. Было естественно, что профессор попал в команду, курирующую эти испытания, и на него была возложена задача проведения лабораторных испытаний на месте эксплуатации. Тогда он не думал, что эти два события (испытания в Ереване и испытания в Сибири) были началом вовлечения его в сложную технико-политическую игру, которая сильно добавила седины в его уже слегка седую шевелюру.

Работа с японцами послужила неким толчком для включения Игоря во всесоюзную межведомственную комиссию по закупке японской техники для районов Сибири и Дальнего Востока. Комиссия собиралась один-два раза в году в леспромхозе «Литовский», который находился примерно на полдороге между Хабаровском и Советской Гаванью. В то время шла оживленная бартерная торговля с Японией, в процессе которой из Союза туда поставлялся в основном лес, а оттуда различное оборудование и ширпотреб. Суда-лесовозы отходили из Советской Гавани чуть ли не ежедневно, а леспромхозы и многие горнодобывающие предприятия Восточной Сибири и Дальнего Востока имели в достатке японские грузовики, тракторы, экскаваторы и пр. В магазинах леспромхозов иногда можно было купить японскую бытовую технику, одежду и другие товары ширпотреба. Жили члены комиссии в просторном бревенчатом доме на окраине поселка, расположенном на большом земельном участке, огороженном штакетником. В доме было три отделения: в одном располагалась советская группа, в двух других – представители тех или иных японских компаний, чья техника закупалась в данный момент. Комиссию обслуживал японский переводчик, который приезжал постоянно с разными фирмами.

Игорь хорошо запомнил первое заседание комиссии. Спустя три часа после начала зампредседателя комиссии, директор леспромхоза, сказал: «Мы уже давно работаем, пора освежиться». Две хорошенькие сибирячки внесли подносы с круглыми стаканами емкостью по 250 кубиков, наполовину заполненные белой жидкостью. Когда по команде директора все начали «освежаться», оказалось, что в стаканах налита чистая водка. Заседание пошло веселее, и во время обеда члены комиссии «освежились» еще один раз. В тот раз присутствовали две фирмы: всем известный изготовитель автомобилей фирма «Исузу» и фирма «Мицубиси-Катерпиллер», производящая в Японии относительно небольшие тракторы по лицензии американского «Катерпиллера». После обеда надо было ехать в тайгу к месту эксплуатации машин. Часть дороги проходила по заболоченной местности. Лесная дорога по болотистой местности представляла собой конструкцию из бревен, часть из которых укладывалась на грунт вдоль, а часть укладывалась сверху поперек движения. Иногда на поперечные бревна еще укладывались две ленты продольных досок, по которым катились колеса. Такая дорога называлась «стлань». Езда по «стлани» требовала хорошего здоровья и большого мужества, поскольку трясло безбожно. Надо сказать, что в японском языке практически нет звука «л», и бывалые члены японских делегаций жизнерадостно спрашивали: «По срани поедем?»

Ездить по «срани» можно было только на грузовике или джипе, и вся команда погрузилась на три «Исузу-Трупер» и двинулась в тайгу. Возвращаться в темноте уже не имело смысла, и вся «комиссионная» компания заночевала в лагере испытателей. К вечеру механики наловили в речке рыбы породы ленок, также называемой сибирской форелью. Она действительно сильно похожа на форель. Рыбу нарезали на ломтики и перемешали с луком, перцем и солью в растворе уксуса. Через полчаса уже всё было готово. У аборигенов Дальнего Востока, которые это блюдо широко практикуют, оно называется «тала». Лучше закуски профессор в своей жизни не едал.

На одной из комиссий произошел курьезный случай. Один из членов комиссии принес в руках маленького медвежонка. Вся японская делегация и большая часть советской только что приехали с заседания и в полном прикиде (костюмы, рубашки, галстуки) стояли у входа в дом, греясь в лучах заходящего августовского солнца. Вдруг медвежонок вырвался из рук и побежал по двору. Несколько человек бросились его ловить. В доме не было туалета, и удобства находились во дворе в деревянном сарайчике с выгребной ямой. Медвежонок, спасаясь от преследований, забежал в сарайчик и провалился в выгребную яму. Он сразу не утонул, а начал там барахтаться и совершенно истошно реветь. Тут человек, который его принес (кстати, член комиссии – заместитель директора одного ленинградского института), совершил подвиг: он попросил держать его за ноги и полез в яму через очко. Царапающегося и кусающегося медвежонка вместе с членом комиссии вытащили из ямы, медвежонок вырвался, подбежал к почтенной комиссии и по-собачьи отряхнулся, окатив присутствующих надлежащими продуктами. Все смотрели друг на друга в полном оцепенении.

Первым очнулся директор леспромхоза и подал команду:

– Всё вынимайте из карманов, раздевайтесь до трусов, одежду – на землю, сами садитесь в автобус.

На автобусе весь коллектив в трусах и майках отправился в баню, а одежду повезли в местную химчистку, где был объявлен полный аврал и работа в ночную смену. После бани был устроен банкет, где члены комиссии красовались кто в чем: в спортивных костюмах, пижамах, джинсах и прочей запасной одежде. Обстановка очень способствовала сближению.

Сдружившиеся с Игорем японцы подарили ему бутылку виски «Баллантайн» и поехали провожать на поезд по возвращении домой. На крохотном полустанке поезд стоял не более пяти минут, и надо было находиться в состоянии полной боевой готовности. Однако поезд сильно запаздывал, и пришлось коллективно выпить большую часть подаренного виски. Но расстаться с такой красивой бутылкой Игорь был не в силах. Дома Дана, распаковывая чемодан Игоря, с удивлением спросила:

– Ну пустую бутылку зачем привез?

На что тот с возмущением ответил:

– Она не пустая, там еще что-то есть, можешь попробовать!

Игорь начал задумываться о докторской диссертации. Эта задача была на порядок сложней, чем написание и защита кандидатской. В СССР соотношение докторов и кандидатов примерно находилось на уровне один к десяти, то есть докторскую диссертацию защищал только один из десяти кандидатов наук. Степень доктора наук в большинстве случаев – это действительно был уровень новых направлений и серьезных открытий. Поскольку такая степень значительно поднимала статус ее обладателя в глазах коллег, начальства, смежников и просто окружающих и часто открывала новые перспективы и возможности, ее получение давалось с большим трудом и сопровождалось не очень научными интригами и кознями на всех уровнях. Особенно процветали такие интриги по отношению к еще относительно нестарым ученым, обладающим энергией, способностями и работающим не в вузах, а в отраслевой науке, где они могли влиять на техническую политику и принятие решений. Профессору доводилось бывать на защитах докторских диссертаций, когда председатель совета прерывал заседание, сославшись на то, что защита превратилась в борьбу ведомств и интересантов вместо оценки научного вклада соискателя. Допуск к защите докторских диссертаций, как правило, требовал членства соискателя в коммунистической партии. Однако евреев среди докторов наук в СССР было около 15 процентов при проценте населения менее 1,5.

Коммент-эр: в Советском Союзе присваивались две степени: первичная – кандидат наук и более высокая – доктор наук. В наиболее употребительной западной системе присваивается единая высшая научная степень – доктор философии (Doctor of Philosophy, сокр. Ph. D). Надо заметить, что к философии это никакого отношения не имеет (название обусловлено исторически) и присуждается она во всех научных областях. Эта степень является аналогом советской ученой степени кандидата наук. Для степени доктора наук прямого аналога нет, но иногда используется определение «обладатель продвинутой докторской степени» (Holder of an Advanced Doctorate) с дополнением каких наук, например в физике (in Physics). В некоторых странах, таких как Германия, Австрия и др., используется понятие хабилитации (habilitation), которая следует после присуждения докторской степени и обеспечивает право на занятие профессорской должности в университете. После прохождения хабилитации ученому присваивается титул хабилитированного доктора (doctor habilitatus, Dr. Habil). Иногда в англо-саксонской системе после Ph. D. есть следующий уровень – доктор наук (D. Sc.), это как бы выше доктора философии (Ph. D.). Однако этот уровень не требует защиты диссертации и не «дотягивает» до уровня советского доктора. Ученая степень кандидата наук в СССР присуждалась диссертационным советом, то есть специализированным советом, которому предоставлено право принимать к защите диссертации. А вот ученая степень доктора наук присуждается только Высшей аттестационной комиссией (ВАК) на основании ходатайства диссертационного совета. Говоря об ученых званиях, следует различать звание по должности от ученого звания, которое можно иметь, не занимая соответствующую должность. Так, в виде исключения можно занимать должность профессора или доцента (старшего научного сотрудника), не имея такого звания, подтверждаемого наличием аттестата, выданного всесоюзной ВАК. Но также можно обладать званием профессора или доцента, иметь соответствующий официальный аттестат и работать в любой должности и на любом месте.

В общих чертах концепция у Игоря сложилась – он хотел разработать метод расчета основных параметров машин с учетом их работы во всем диапазоне эксплуатационных условий. Для этого надо было решить два блока задач: разработать мощный математический аппарат на базе теории вероятностей и случайных функций, а также провести и обобщить большой объем экспериментов. По первому блоку он договорился с Шаинским и заключил договор с кафедрой прикладной математики Московского инженерно-строительного института, где тот работал.

А по второму блоку возникали хорошие перспективы в связи с открытием новой тематики у них в институте. Дело в том, что с начала 1970-х в США господствовала концепция ограниченной ядерной войны, под которой в те годы понималась оборона Западной Европы с помощью тактического ядерного оружия. Американцы предполагали, что страны НАТО смогут с помощью тактического ядерного оружия отразить наступление войск Варшавского договора. При этом мыслилось, что одна из сторон сумеет навязать другой стороне сценарий, при котором конфликт ограничится использованием тактического ядерного оружия. Военные действия на зараженной местности требуют быстрого снятия радиоактивного слоя земли, что можно сделать с помощью скоростных землеройных машин. Идеи Барановского и Игоря по разработке таких машин были восприняты благожелательно наверху, и для их реализации было выделено соответствующее финансирование. Аналогично активно дебатировалась тема войны через Арктику. Вовсю цитировался начальник штаба ВВС США генерал Г Арнольд: «Если Третьей мировой войне суждено начаться – ее стратегическим центром станет… Северный полюс». Было важно обезопасить протяженные северные и восточные границы Советского Союза от возможного нападения. Советское руководство пыталось обеспечить авиацию арктическими и близлежащими аэродромами, а также создать оборонительные форпосты для прикрытия морских баз на побережье. Соответственно, это требовало дорожно-строительной техники, способной работать в разнообразных земляных условиях, что соответствовало выбранной теме докторской диссертации.

Один из коллег Игоря – Саша Швец (еврей по национальности) – вслед за ним защитил кандидатскую, и тут профессор столкнулся с интересным фактом «производственного» антисемитизма. Заведующий лабораторией Краснов пригласил Сашу и Игоря к себе в кабинет и молвил таковы слова:

– Мужики, вам ведь хорошо живется под моим «командованием», а тут что получается: вы защитили диссертации, еще один, такой как вы, – он имел в виду еврея, – собирается это сделать, а я, ваш начальник, не кандидат. А вдруг кто-нибудь проснется, и меня выгонят, а никого из вас не поставят на мое место, поскольку вы все беспартийные евреи. Пришлют вместо меня какого-нибудь антисемита, и вы же будете с ним мучиться. Сделайте-ка мне диссертацию, и всё будет хорошо.

Так государственный антисемитизм помогал коллегам во многих случаях получать прямую личную материальную выгоду, ну как было не воспользоваться им для борьбы с конкурентами-евреями и собственного возвышения. По мере карьерного роста Игорь всё больше ощущал это явление. В данном конкретном случае угроза была, конечно, чепуховой, и Игорь в скором времени стал заведовать отдельной лабораторией, напрямую подчиняющейся директору, но Краснова им стало жалко, и профессор, придумав ему тему, поручил Швецу опекать новоявленного соискателя и сделать с ним кандидатскую диссертацию.

Вообще-то, в советской науке и технике беспартийные евреи – кандидаты и доктора наук были двойным (как евреи и как беспартийные) бельмом на глазу у секретарей партийных организаций и многих туповатых начальников, а также коллег с антисемитским «душком». С одной стороны, благодаря их научным степеням, званиям и высокой квалификации выдавить их с работы или объявить профессионально несостоятельными было весьма сложно, а с другой стороны, воздействовать на них по партийной линии было также непросто.

Глава 4
Земля обетованная

Потеснив Юнга, который недовольно ворчал, профессор втиснул жену на заднее сиденье «Ауди», и компания отправилась из Хайфского порта к своим старым челябинским приятелям, жившим в Хайфе в районе Ромема напротив Дворца спорта. Эти приятели были бывшими «молдаванами», окончившими уральские вузы и осевшими в Челябинске. В шестидесятые годы в Челябинск приезжало много выпускников-евреев из Молдавии и некоторых областей Украины (преимущественно западных) для поступления в вузы, поскольку это было несравненно проще, чем поступить у них дома (из-за регионального антисемитизма). Девушки, как правило, поступали в пединститут на отделение французского языка (иногда испанского или итальянского), поскольку они знали молдавский, несколько похожий на другие латинские языки. А ребята шли учиться в разные вузы и на разные факультеты. В Молдавии в школах, где эти ребята учились, было много евреев, в некоторых городках в классах была половина и более евреев. Соответственно, многие их однокашники в семидесятые годы эмигрировали в Америку и Израиль. И у приятелей профессора по приезде оказались тут знакомые из соучеников, соседей и пр. Друзья Игоря и Даны – Инна и Илья – жили в Израиле уже около года и оба уже работали: Инна преподавала французский в хайфской французской школе «Альянс», а Илья вахтенно работал технологом на заводе в Тверии, производящем клапаны для автомобильных моторов. Их дочка училась в школе, а сын женился на «молдаванке» и эмигрировал в США с родителями жены. Переночевав у приятелей и сложив запчасти, шины, канистры и пр. в их кладовку, всё семейство отправилось в город Цфат, чтобы забрать маму профессора, жившую у родителей зятя и всем вместе ехать в Иерусалим. В Иерусалиме уже около года жила дочка профессора с мужем и внучкой, родившейся незадолго до отъезда. Дочка сняла в Иерусалиме трехкомнатную квартиру для семьи профессора по соседству с собой, в районе Тальпиот Мизрах.

Надо заметить, что одной из причин, побудившей Игоря к эмиграции, был отъезд дочки. Происходил он тоже при довольно любопытных обстоятельствах. В начале 1991 года произошел сильнейший взрыв магистрального газопровода, который шел параллельно железной дороге между Уфой и Челябинском. Как всегда бывает в таких случаях (закон вредности), в этот момент на трассе находились два поезда: один шел на запад, другой – на восток. Количество убитых и раненых исчислялось сотнями, большинство раненых были обгоревшими. Уфу и Челябинск назначили базовыми городами, и туда свозили на лечение основную массу раненых. Зять профессора работал в ожоговом центре и принимал активное участие в лечении пострадавших. Случившая катастрофа на фоне перестройки привела к неожиданному эффекту: в Челябинск начали пускать иностранцев, в частности врачей из разных стран, выразивших желание помогать при лечении пострадавших. Зять окончил английскую спецшколу и прилично говорил по-английски. В центре он был нарасхват. Он относительно близко сошелся с одним англичанином, который при ближайшем рассмотрении оказался сотрудником кампуса больницы «Хадасса» в иерусалимском пригороде Эйн Карем. Уезжая в Израиль, он пообещал устроить зятя в «Хадассу», тем более что зять был кандидатом наук, а в то время кандидатам сдавать врачебный экзамен в Израиле не требовалось. Зять с дочкой стремительно собрались и улетели в Израиль. К тому времени уже ввели экзамен и для советских кандидатов медицинских наук, но зять через полгода его успешно сдал. Пригласивший зятя израильтянин сдержал слово («обещал, но выполнил!»), и зять к моменту приезда в Израиль семьи профессора работал в «Хадассе».

После пересечения Болгарии, Турции и Греции горная дорога из Хайфы в Цфат трудностей у профессора не вызвала, но и сказать, что он был от нее в восторге, тоже было нельзя. По приезде в Цфат произошел неприятный эпизод, мгновенно укрепивший мнение профессора о необходимости отделения религии от государства в Израиле. Была суббота, народа на улицах почти не было, и профессор подъехал к кучке галдящих людей, стоявших на небольшом пустыре. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это несколько юношей и взрослых в черных одеждах ортодоксов. Профессор попросил их по-английски показать дорогу на улицу, где жили родственники. В ответ галдеж резко усилился, некоторые из молодых начали стучать по машине кулаками – по «изящному» духу беседы профессор с трудом понял, что они недовольны их ездой в субботу. Накал страстей усиливался минута за минутой. Тогда профессор взял стальную монтировку, всегда лежавшую в машине слева от водительского сиденья, и вышел из машины, а с другой стороны вышел сын тоже с монтировкой в одной руке и с Юнгом на поводке в другой. Юнг рычал, лаял и рвался с поводка. Коллектив ортодоксов мгновенно и тихо исчез, как будто растворился в разряженном горном воздухе Цфата. Тут профессор понял, какая должна быть тактика при общении с местными ортодоксами. Он нисколько не изменил своего вывода за последующие годы жизни в Израиле.

Родители зятя жили на восточной окраине Цфата в небольшом домике, места было мало, и семейство профессора рано уже на следующее утро отправилось вдоль реки Иордан в Иерусалим. Прибыв уже во второй половине дня в Тальпиот Мизрах, они перенесли вещи из машины домой и легли отдыхать. Разбудили их утром крики муэдзина и ишака, которые дуэтом кричали прямо под окнами. Посмотрев в окно, они увидели буквально в нескольких десятках метров арабскую деревушку. Особенно восхитил профессора вид крохотного поля, где пожилой араб пахал землю сохой, запряженной благородно-седым мулом.

«Всё, приехали!» – подумал профессор.

Не менее поразительное зрелище открывалось из другого окна квартиры. Напротив строился довольно большой пятиэтажный дом. Стройка уже достигла четвертого этажа. Еще в Хайфе и по дороге в Цфат Игорь обратил внимание, что ни на одной стройке, где возводились обычные пятиэтажные дома, не было видно подъемных кранов и бетононасосов.

Теперь секрет израильской строительной технологии удалось раскрыть: стройка велась не панельным способом, и большие блоки поднимать наверх не было необходимости, а 50-килограммовые мешки с цементом арабские рабочие таскали по сходням в руках или поднимали на веревках. Так же заносили на этажи песок и гравий. Раствор замешивали на этаже из принесенного на руках материала. На стройке не было слышно ни одного слова на иврите – работало 100 процентов арабов.

Виды из обоих окон сформировали в сознании профессора картину, аналогичную рисунку из учебника истории сталинских времен: «Жизнь в Древнем Риме в рабовладельческую эпоху». Не хватало только Колизея на заднем плане.

В ближайший месяц семейство было занято олимовской рутиной для вновь прибывших. Упражнением номер один было получение «теудатзеута» профессором и Яном. На пути этой простой процедуры стояло два препятствия. Одно состояло в том, что Игорь с сыном приехали в страну необычным путем и были лишены обычного сервиса в аэропорту. Другое заключалось в национальности Яна. Отец жены профессора Александр Семенович был русским, следовательно, Дана по советским правилам числилась русской. Но ее мама – бабушка Яна – была еврейкой. Она давно умерла, и чиновники, сочтя объем доказательств ее еврейства недостаточным, записали Яна «ло рашум», то есть «лицо без национальности» – израильское изобретение. Спустя несколько лет, когда Ян пошел в армию, это было исправлено путем сбора в России недостающих документов, включая свидетельские показания «правильных» евреев в Израиле.

У Яна были светлые волосы, серые глаза и совершенно славянские черты лица, что дало возможность чиновнику во время дискуссии в министерстве внутренних дел устроить микроспектакль для изрусов из очереди: «Люди добрые, посмотрите на него, и это называется еврей!»

Как убедился Игорь позже, устройство бесплатных микроспектаклей является одним из излюбленных занятий израильтян, особенно «магрибского» происхождения.

Позже, когда Ян уже служил в армии, забавный эпизод из этой оперы произошел в аэропорту Бен-Гурион, когда Ян приехал встречать профессора, прилетевшего из командировки. В это время там же выгружалось норвежское подразделение солдат ООН. Дело было ночью, на улице было темновато. Какой-то раздраженный офицер схватил Яна за руку и поднял шум, что он до сих пор не сидит в служебном автобусе. Пришлось профессору вмешаться и объяснить офицеру по-английски, что это солдат совсем другой армии. Офицер оказался с чувством юмора и пригласил Яна на службу в норвежские войска.

Остальные упражнения, как то: открытие счета в банке, обмен водительского удостоверения и пр., прошли в нормальном режиме.

Угнетала бедность. Профессор и его жена считались в Союзе людьми зажиточными, и мгновенный переход к практической нищете сильно действовал им на психику. Надо было искать дешевую еду, надо было участвовать в охоте на пожертвования разных, в основном христианских евангелистских, фондов, раздающих одеяла, кастрюли, грелки, прочую утварь и даже мебель (в Иерусалиме действовало большое количество таких фондов), не на что было заправить полностью бак в машине и т. п.

Впоследствии Игорь столкнулся с таким явлением уже в Индии. Он обратил внимание на то, что водители авторикш заправляют даже свои крошечные баки не полностью, и поинтересовался почему Ему объяснили, что у них не хватает денег на полные баки, они заправляют половину и едут зарабатывать еще на половину.

Требовал расходов также уход за старой машиной. Правда, профессор с Яном открыли для себя хороший источник запасных частей. Некие оборотистые люди привозили из Германии компоненты разбитых и списанных машин (в основном немецкого производства) и организовывали свалки-базары. Клиент приезжал на такую свалку, самостоятельно отвинчивал для себя требуемую деталь и уезжал с ней вполне довольный. Услугами такой свалки также широко пользовались владельцы маленьких гаражей, в основном арабы. Потом соседи с интересом наблюдали, как Игорь с сыном самостоятельно ремонтируют свою «Ауди» во дворе.

Искусство нищеты – это тоже искусство, а профессор с женой им не владели. Игорь шутил, что если бы не бабушкино (мамы Игоря) пособие, пришлось бы собирать милостыню на паперти, а паперти в синагогах, кажется, нет. Конечно, семейство получило корзину абсорбции, но значительную часть съедали плата за квартиру и коммунальные услуги. Игорь с тоской вспоминал три квартиры (свою, дочки и матери), оставленные в Челябинске.

По приезде профессор сразу же отправил десятка полтора писем в фирмы, работающие, хотя бы примерно на уровне запаха, в его области. Половина из них просто никак не прореагировала, несмотря на повторные обращения, а вторая половина ответила, что им не нужен человек такой высокой квалификации да еще в таком возрасте. Обиды у Игоря на эти фирмы не было – по большому счету они были правы. Они не были виноваты в практически принудительном привозе в Израиль массы квалифицированных специалистов, которым в принципе не было места в этой стране.

Однако главный адресат Игоря – хайфский Технион – откликнулся позитивно. Он получил ответ с механического факультета на английском: доктор Гутман любезно сообщал, что на их факультете занимаются исследованиями двигателей, а Игорю, судя по его автобиографии, больше подходит направление, возглавляемое проф. Вольфом, на сельскохозяйственном факультете. Имея советский опыт, говоривший о том, что все военные направления прячутся за безобидными названиями, профессор нисколько не удивился сельскохозяйственному факультету. Удивительно было другое – Гутман писал, что он передал письмо с биографией Игоря проф. Вольфу и тот вскоре с профессором свяжется. И действительно, через несколько дней по почте пришло приглашение на собеседование к Вольфу.

Игорь въехал на «Ауди» в ворота Техниона, заявив охраннику, что он приехал прямо из России в Технион на встречу с проф. Дани Вольфом. Слегка обалдевший охранник посмотрел на номер машины и тут же поднял шлагбаум. Вольф оказался грузным русым мужчиной американского вида и принял профессора весьма радушно. Оказалось, что он четырнадцать лет проработал в Англии в фирме «Массей Фергюсон» и лет пять назад вернулся в Израиль.

Вольф объяснил Игорю, что он и его команда в основном сосредоточены на военной технике и он с радостью возьмет его на стипендию Шапиро.

Коммент-эр: программа «Стипендия Шапиро» была учреждена в 1973 году, и в ее рамках министерство абсорбции на 50 процентов компенсировало работодателю в течение трех лет расходы на зарплату специалистов-олим, работающих в сфере исследований и разработок. В 1990-х годах эта зарплата составляла 3000 шекелей в месяц, что было много меньше зарплаты коренных израильтян, имеющих лишь среднее образование (или не имеющих никакого). Еще больше разрыв был в оплате ученых-репатриантов и местных ученых, имеющих одинаковую ученую степень и одинаковое ученое звание.