Текст книги "40 градусов в тени"

Игорь, правда, говорил, что он побаивается: как бы в налоговом управлении не узнали об этом факте, а то тут же повысят пошлины на машины: одно дело – продавать изобретение каких-то там немцев, а совсем другое – чистокровного еврея. За это надо платить!

Профессор заказал «Опель-Астру» в агентстве «Опеля» в Хайфе. В это время в одной русскоязычной газете он увидел объявление, что продается с рук новый «Форд-Орион» практически без пробега. Игорь созвонился с владельцем и договорился о встрече. Владельцем оказался врач из Москвы, который неожиданно получил возможность уехать в Америку. Врач жил под Хайфой в деревне художников Эйн-Ход.

Коммент-эр: деревня художников Эйн-Ход – коммунальное поселение, расположенное у подножия горы Кармель в 15 километрах от Хайфы к югу. Деревня была основана в 1954 году художником-дадаистом Марселем Янко.

В ней проживает около пятидесяти семей творческих профессий: художники, литераторы, артисты, поэты. В деревне расположено множество студий, художественных галерей, мастерских керамики и мозаики, музей Janco Dada, магазины древностей и даже несколько экспозиционных залов. Во дворах жителей и на улочках можно видеть множество скульптурных композиций в различных стилях. На улице проходят концерты и различные мероприятия. Из деревни открывается живописный вид на Средиземное море.

Игорь и Дана сразу же были очарованы серебристым красавцем немецкой сборки и оформили покупку. Попутно они подружились с доктором и приезжали к нему в гости в деревню вплоть до его отъезда в Америку. Надо заметить, что машина оказалась исключительно плохого качества, и профессор не вылезал из ремонтов. Но интерьер салона и динамика машины не давали повода для претензий.

В Петах-Тикве после длительных поисков удалось найти крохотную трехэтажную виллу не так далеко от центра. Этажность виллы была обусловлена очень небольшой площадью земельного участка и, соответственно, дома. При этом вилла была абсолютно новая – в ней еще никто не жил. Одна пара небогатых североафриканских выходцев получила в подарок земельный участок, построила эту виллу и чрезвычайно придирчиво подходила к выбору постояльцев, опасаясь за свое новое имущество. Перед подписанием договора они познакомились со всеми членами семьи, включая Юнга, и согласились сдать дом.

На первом этаже располагался небольшой салон и американская кухня, на втором этаже были две спальни, занимаемые Игорем с Даной и мамой Игоря, а на третьем была комнатка Яна. Район, хотя и был близко от центра Петах-Тиквы, состоял преимущественно из индивидуальных небольших домов и двух– и трехэтажных строений старой постройки. Население в основном составляли мизрахи, профессор их называл «магрибы». Это слово не все понимали, что придавало ему дополнительную привлекательность.

Коммент-эр: хотя в Израиле часто всех евреев – выходцев из азиатских и африканских стран называют сефардами, это в принципе неверно. Испания на иврите называется «Сфарад». Соответственно, испанские евреи называются сефардами. После изгнания из Испании в конце XV века они переместились в Турцию и Северную Африку. Разговорным языком сефардов являлся ладино, совмещающий элементы иврита и средневекового испанского. Внешне и по характеру настоящие сефарды не отличаются от ашкеназийских евреев. Другое дело мизрахи – выходцы из всех арабских и ближневосточных мусульманских стран, а также персидские, грузинские, бухарские, горские, индийские и курдистанские евреи.

Перед переездом Игорь зашел к Нине в лабораторию и напомнил, что у них друг перед другом должок.

– Давай попробуем на новом месте, – предложил Игорь, – поедем на нашу новую виллу в Петах-Тикву, там пока никто не живет.

Для бывшего раллийного гонщика семьдесят километров не расстояние, и пара быстро оказалась в Петах-Тикве на небольшом топчане, доставшемся профессору в наследство от хозяев виллы. Так вот, у профессора на нем всё получилось по полной программе, что его весьма вдохновило.

Через пару дней Игорь взял в Технионе фургон «Форд-Транзит» и за два дня, сделав несколько рейсов, перевез с Яном всё имущество, включая красное пианино, которое они, как гроб Паганини, возили за собой по всему Израилю. Но Дана без него жить не могла. Первая страница израильской эмиграционной жизни была перевернута.

Поскольку вопрос с оплатой перевозки техники и ее нахождения в порту был, в принципе, решен, надо было определить, куда ее везти и где эксплуатировать. Теперь начались поиски подходящего партнера, которые оказались не легче поисков денег. Поиски занимали много времени и неизвестно сколько могли продлиться. Поэтому Игорь продолжал параллельно искать другие варианты заработка, и такой случай вскоре ему представился. Дочка его двоюродного брата Леонида, который жил Бейт-Шемеше, была совладельцем маленького турбюро в Тель-Авиве. В Москве она была учительницей английского языка. Ее партнер по бизнесу Миша был родом из Алма-Аты и там учился в одном классе и дружил с Акежаном Кажегельдиным[19]19
  С 1994 по 1997 год – премьер-министр Республики Казахстан.


[Закрыть].

Коммент-эр: правительство Кажегельдина осуществило частичную приватизацию крупных объектов промышленности, привлекло в республику множество иностранных инвестиций, заложило основы фондового рынка. В 1998 году Кажегельдин публикует книгу «Казахстан: право выбора», где резко критикует существующую в Казахстане политическую систему. В 1998 году Кажегельдин выдвинул свою кандидатуру на президентские выборы. Сразу после этого по указанию президента Нурсултана Назарбаева против него завели уголовное дело, и политик был объявлен в международный розыск. В 2001 году суд признал подсудимого Кажегельдина, проживающего в США, виновным и назначил ему наказание в виде десяти лет лишения свободы.

Миша беседовал с Кажегельдиным по телефону, и тот спросил, не знает ли он кого-нибудь из честных и надежных людей в Израиле, которые могли бы заняться поиском двигателей для автобусов, собираемых в Казахстане, прежде всего на Чимкентском (Шимкентском) сборочном заводе, включая вопросы финансирования. Миша добавил:

– Кажегельдин дал мне телефон своего доверенного человека – казаха, с которым можно обсуждать все детали, зовут этого казаха, сам понимаешь, Давид Ашкенази.

Коммент-эр: 14 апреля 1993 года на моторном заводе КамАЗа в результате замыкания электросети случился грандиозный пожар, полностью разрушивший производственный корпус и технологическое оборудование. Ущерб составил около 350 миллиардов рублей. Погибли станки и производственные линии, которые закупались для КамАЗа в Германии, Италии, США и других странах.

Чтобы не останавливать весь завод, КамАЗ начал продавать свои машины без мотора автотранспортным предприятиям, имевшим некоторый запас дизелей. Другим путем решения вопроса являлось применение моторов других производителей, таких как Ярославское производственное объединение «Автодизель», Барнаульский завод «Трансмаш», Харьковский тракторный завод, американская фирма «Камминз» и др. Этот путь не обеспечивал быстрое решение вопроса, усложнял и удорожал машину. В третьем варианте предусматривалась регулярная закупка аналогичных моторов за границей. Но тут надо было решать проблему финансирования. Многие автомобилестроительные предприятия России, Украины, Белоруссии, Казахстана оказались в тяжелейшем положении. В результате в течение полутора лет завод был частично восстановлен.

Если в России еще были какие-то варианты по замене камазовских дизелей, то в Казахстане единственным реальным и быстрым способом решить вопрос являлась покупка моторов за рубежом. Но у Казахстана денег на это не было, и он нуждался в кредитах от западных производителей или банков.

Профессор начал искать контакты в Израиле с кем-либо, связанным с крупными банковскими операциями, и вышел на одного презанятного человека, которого звали Яков Гофман. Он был из семьи «шанхайцев» с русскими корнями и говорил (правда, очень смешно) по-русски. Читать и писать на русском он не умел. Профессор встретился с Яковом в его офисе в центре Тель-Авива. Яков был подвижным, начинающим лысеть человеком лет пятидесяти, обладающим здоровым чувством юмора. Он был также более чем культурным человеком на израильском фоне, неплохо знал русскую и мировую классическую литературу, в России бывал много раз и сразу оценил уровень профессора. В отличие от большинства израильтян он понимал состояние русского интеллигента, затолканного в «прямую» абсорбцию. Между ним и Игорем сразу возникла взаимная симпатия.

Как выяснилось впоследствии, он был как-то связан с МОССАДом и работал на него в нескольких африканских странах несколько лет. К моменту знакомства он был поглощен проталкиванием грандиозной сделки между одним французским банком, французской фирмой, производящей компьютеры, и российской налоговой полицией под российские государственные гарантии. Чтобы дать Игорю понятие о масштабах сделки, он сказал, что только на взятки в России он лично уже потратил сто тысяч долларов.

Якова заинтересовала история с двигателями, и, поскольку у него работа по компьютерам во Франции уже шла к концу, он предложил Игорю с Франции и начать.

– Что скажешь? – спросил он Игоря.

– А что говорить – «Рено»!

– Ну, «Рено» – это вполне подходящие ребята! Заешь что, через неделю я собираюсь в Париж, полетели со мной, поездку я оплачу Я подключу там своих знакомых еврейских бухгалтеров (всех дельцов и финансистов он по-русски называл бухгалтерами), они организуют нам встречу в «Рено» и посмотрим. Твоя задача перед отъездом – уточнить, можно ли говорить о правительственных гарантиях на предоставляемый кредит.

Игорь тут же позвонил «казаху» Ашкенази в Алма-Ату, и тот заверил его, что Кажегельдин такие гарантии обещал. По прибытии в Париж Яков организовал встречу с «бухгалтерами», которые пообещали сделать кредит в одном из французских банков и сказали, что договорились о встрече послезавтра с вице-президентом «Рено» в штаб-квартире фирмы.

– Игорь, ты первый раз в Париже? Завтра у тебя будет день на экскурсии, – сказал Яков и на сутки расстался с Игорем.

Профессор вернулся в отель и тут же свалился в постель, где и проспал до утра. Утром он выпросил у портье карту Парижа и вышел на улицу. Была ранняя осень, накрапывал легкий дождик, и Игорь под зонтиком отправился пешком в Лувр. Хотя их отель находился в центре, он шел довольно долго и, дойдя до Лувра, увидел длиннющую очередь – туристический сезон еще не кончился. Профессор тихонько пристроился к большой группе канадцев, находящейся близко от входа, на него не обратили внимания, и он проник в Лувр. У профессора было правило, выработанное за годы поездок по разным городам и весям: стараться ничего не откладывать и «ковать, пока горячо». Поэтому он пробыл в Лувре практически до закрытия, попеременно пристраиваясь к разным англоязычным группам, сопровождаемым экскурсоводами. Затемно выйдя из Лувра, он как-то случайно наткнулся на Собор Парижской Богоматери, вошел и сел на скамью с прихожанами, слушавшими какую-то проповедь. Проснулся Игорь в пустом зале от того, что его расталкивал служитель, сразу же распознавший в нем иностранца: «Мистер, служба закончилась, идите домой!»

На следующее утро они с Яковом взяли такси и поехали в штаб-квартиру «Рено», расположенную в городке Булонь-Бийанкур, недалеко от Парижа. Вице-президент по зарубежным операциям вошел в зал заседаний, где находились Яков с Игорем, минута в минуту. Это был стройный изящный шатен лет сорока пяти в темно-синем костюме.

Он внимательно выслушал речь Игоря на английском, но отвечал, однако, на французском.

Яков перевел Игорю:

– Всё это замечательно, и мы бы приняли ваше предложение, если бы речь шла не о Казахстане. Казахстан не входит в очерченную сферу интересов «Рено».

Профессор пытался что-то возразить, но вице-президент вежливо указал ему на место:

– Вы просто не разбираетесь в том, как делается политика в крупных компаниях.

Вопрос был исчерпан за пятнадцать минут. Для этого пришлось лететь в Париж, ждать два дня и готовить папку с материалами. Игорь был чрезвычайно расстроен и огорчен, он никак не ждал такого исхода. Всю обратную дорогу Яков утешал его как мог:

– Не расстраивайся, на «Рено» свет «топором» не сошелся, – он любил и знал русские пословицы, но слова иногда подобрать не мог. – Еврейские бухгалтеры есть везде, дай мне другую страну, и я попытаюсь что-нибудь сделать.

– Да другую страну я вам дам сходу – Голландия, Нидерланды, фирма ДАФ.

– О, Голландия – это хорошо, у меня есть связи в один большой банк ABN AMRO. Мы вернемся, и я с ними свяжусь.

Через день Яков позвонил профессору и сказал, что голландцы, в принципе, готовы рассмотреть предложение о кредитовании ДАФ под гарантии казахского правительства. Более того, знакомый банкир Якова имел связи с ДАФ и обещал позвонить насчет нашего контакта с ними.

Еще через день Яков сообщил профессору:

– Ну всё, собирайся и поезжай в Эйндховен, тебя там ждут.

В аэропорту Эйндховена Игоря встречала долговязая некрасивая рыжеватая дама лет сорока. Звали ее Урсула, и она работала в отделении «ДАФ компонетс», поставляющем двигатели и коробки передач для автобусов, грузовиков и специальных машин. Урсула поведала профессору, что она полька, немного говорит на русском, поскольку учила его в школе, десять лет назад вышла замуж за голландца и живет в Эйндховене. Урсула посадила Игоря в свой «Фиат-500» и повезла его в отель. Эйндховен оказался небольшим городом с более чем шестивековой историей, большим количеством современных зданий и несколькими узкими уютными улочками старинной постройки. Население города составляло около 170 тысяч человек, знаменит город был двумя градообразующими предприятиями – ДАФ и «Филипс», очень известным Техническим университетом (открыт в 1956 году) и футбольной командой PSV, обладателем кубков Нидерландов, Кубка Европы и т. д.

На следующее утро Урсула заехала за профессором и повезла его на предприятие. В Эйндховене находились производство двигателей, коробок передач и других компонентов, кузнечно-штамповочный цех и линия конечной сборки грузовых автомобилей. Производство мостов и кабин осуществлялось в Вестерло, Бельгия. Игорь показал инженерам «ДАФ компонетс» документацию на чимкентский автобус и рассказал об особенностях эксплуатации машин в Казахстане, обращая их внимание на высокую и постоянную запыленность воздуха в некоторых районах. По всем позициям они нашли взаимопонимание, и на следующий день Игорь с Урсулой и несколькими инженерами предстали перед одним из директоров «ДАФ компонетс». Голландцы вообще очень рослые люди, а этот директор был эдак метра два ростом и говорил басом, по тональности соответствующим его росту. Он одобрил результаты переговоров и сказал, что теперь дело за финансами: надо работать с банком и казахскими правительственными органами. Он уже официально назначил Урсулу рабочей контактной персоной и тепло распрощался с Игорем. Тот окрыленный вернулся в Израиль и доложил Якову о результатах поездки.

На что Яков ему сказал:

– Вот теперь предстоит длительная кропотливая работа – я вожусь с поставкой компьютеров в Россию уже около полутора лет и десяток раз побывал в Париже и Москве. Перебирайся-ка ты в мой офис в Тель-Авиве.

Яков оказался прав: много раз Игорь летал в Алма-Ату и обивал пороги различных правительственных учреждений, собирая визы и резолюции чиновников. Он близко сдружился с директором казахской автомобильной компании «Желдирме» Арманом Валихановым, который даже гостил у них с Даной в Израиле. Что забавно, «Желдирме» на русский язык переводится «Ехать на лошади с ветерком».

В один из первых приездов в Алма-Ату Кажегельдин вызвал Игоря к себе:

– Не в службу, а в дружбу… Тебе, как автомобилисту, да еще и челябинцу, видимо, известна история с Кустанайским дизельным заводом. Вот он где у меня сидит… – провел он себе по шее. – Я прошу тебя помочь, поезжай туда и во всем разберись, я тут никому не доверяю, все в той или иной мере меня дезинформируют…

История с этим заводом была, в принципе, профессору известна. В 1979 году было принято решение советского правительства о покупке лицензии у фирмы «Клёкнер-Гумбольд-Дойтц» (Германия) на производство дизелей воздушного охлаждения и о строительстве завода в городе Кустанай (Кустанайская область граничит с Челябинской). Эти двигатели предназначались, прежде всего, для грузовиков «Урал», производимых на заводе «УралАЗ» в Миассе Челябинской области. В 1992 году были введены мощности первой очереди завода – 20 тысяч двигателей для грузовиков «Урал-744» в год. Однако развал СССР, неразбериха и дезинтеграция в экономике привели к тому, что дизельный завод прекратил производство, не начав его, собрав в процессе наладки и испытания оборудования всего 405 двигателей в период с 1991 по 1993 год. В завод были вложены огромные по тем временам деньги в валюте, и к 1990 году на заводе было установлено самое современное по тому времени оборудование производства Германии, Италии и Японии. Половину работников предприятия составили приглашенные кадры из России, в основном челябинцы и жители Миасса «уралазовцы», а половину – местные кадры, которые проходили производственную практику на российских заводах. К 1991 году на предприятии уже работало три с половиной тысячи человек. «УралАЗ», находившийся в России, категорически отказался покупать казахские моторы и начал переговоры о производстве дизелей с итальянской фирмой «Ивеко». Можно было понять обеспокоенность казахского премьер-министра, которому досталось такое наследство.

Игорь тут же позвонил Якову в Израиль, получил его принципиальное согласие и сказал Кажегельдину, что запланирует такую поездку в свой следующий приезд в Казахстан.

– Знаешь что, – сказал Кажегельдин, – передай Ашкенази, чтобы он, во избежание лишних вопросов в Кустанае (он уже назывался по-казахски Костанай), сделал тебе казахский паспорт.

В следующий приезд профессор, вооруженный казахским паспортом и письмом премьер-министра, обязывающим всех должностных лиц на заводе и в Кустанайской области оказывать ему всяческое содействие, вылетел из Алма-Аты в Кустанай. Распавшийся Советский Союз, и в данном случае одна из союзных республик, представлял собой зрелище, вызывающее гамму негативных чувств. Одно дело – рассуждать о демократии, свободе слова и передвижения и тому подобных вещах, и совсем другое – видеть все безобразия ельцинского периода: разбитые дороги, бандитизм, неприкрытое взяточничество, бесхозяйственность, вопиющее расслоение общества и разбазаривание имущества, за которое было заплачено тяжким трудом и лишениями миллионов советских граждан в предшествующие годы. Профессор осмотрел новенькие цеха, самое современное технологическое оборудование западных фирм, испытательные стенды, помещения конструкторского и технологического бюро с лабораториями. В одном из цехов он услышал лай собак и пошел посмотреть, в чем дело. Оказалось, что предприимчивые трудящиеся разворовывают электронику со станков с ЧПУ и приходится охранять оборудование с помощью собак.

После осмотра завода и бесед с руководством профессор пришел к однозначному выводу, что более половины имущества придется, грубо говоря, выбросить. Дело было еще и в том, что дизели воздушного охлаждения на тот момент безнадежно устарели и фирма «Дойтц» прекращала их производство. Советские бонзы в свое время приняли ошибочное решение о покупке лицензии на эти моторы – ходили слухи, что небескорыстно. Это было для профессора не в новинку – он знал, что министерские чиновники в СССР часто принимали решения о зарубежных закупках, исходя не из технического уровня изделий, а из количества приглашений на поездку за границу, размера подарков от фирм и других благ. Конечно, корпуса, универсальные станки и часть специализированного оборудования можно было использовать при производстве других машин, что и было впоследствии сделано: на заводе производили комбайны, собирали импортные джипы и т. п. Всё это он изложил в подробной записке, которую напечатал при возвращении в Алма-Ату и вручил Кажегельдину. Все копии по просьбе премьера Игорь уничтожил.

Обнищание государственных структур в бывшем СССР порой приобретало анекдотичные формы. Однажды двухметровый директор «ДАФ компоненте», которого звали Пирс Ван Дейк, вместе с Урсулой и еще двумя коллегами прилетел на переговоры в Алма-Ату. В один день с утра была назначена встреча в «Желдирме»– солидном здании в центре Алма-Аты.

Случилось так, что Игорь пришел очень рано, поднялся на второй этаж и пошел к кабинету Валиханова, который имел обыкновение рано приходить на работу. Подходя к кабинету, профессор услышал за поворотом в коридоре тяжелый топот и через секунду увидел могучего голландца, который бежал ему навстречу. При виде профессора он закричал истошным голосом: «Игорь, paper!»

Игорь мгновенно всё понял: голландец зашел в туалет на этаже, и там, естественно, не оказалось туалетной бумаги. Высшие руководители компании имели туалеты у себя в кабинетах, а общий туалет в коридоре был предназначен для простых трудящихся.

Игорь на секунду замешкался, туалетной бумаги у него не было, и он начал лихорадочно вырывать листы из большого блокнота в своем портфеле. Положение спас Валиханов, появившийся в начале коридора, – он быстро сообразил, в чем дело, и бегом кинулся к своему кабинету, впустив туда голландца. Позже голландец сказал Игорю, что это был, видимо, один из самых острых эпизодов в его жизни.

Второй эпизод с этим голландцем также запомнился Игорю. Перед отъездом голландской делегации казахи вечером устроили небольшой банкет в ресторане на «Медео». В разгар застолья Игорь заметил, что Пирс и Яков долго отсутствуют за столом. Игорь вышел из зала в совершенно пустынный вестибюль и увидел, как дюжий голландец взял Якова за грудки и кричит на него. Увидев профессора, Яков закричал ему на русском:

– Игорь, иди сюда быстрей, он меня убьет, скажи ему, что ты не «slave»[20]20
  Раб (англ.).


[Закрыть].

Яков видимо забыл или не знал это слово по-русски.

К своему великому удивлению, Игорь обнаружил, что именно он стал яблоком раздора для двух почтенных джентльменов. Дело было в том, что днем голландец просматривал смету работ на следующий месяц и увидел там некую неувязку: в одном случае недельная командировка одного человека из Израиля в Алма-Ату стоила тысячу долларов, а в другом – две тысячи. В ресторане Ван Дейк спросил Якова, всё ли тут верно, а если верно, то почему так. Яков, нисколько не смущаясь, объяснил ему, что в первом случае имеется в виду поездка Игоря, а во втором – его, поскольку он будет жить в лучшей гостинице и арендовать машину с шофером. И тут голландец полез в бутылку:

– Я читал и слышал, что Израиль использует русских эмигрантов-интеллигентов как рабов, а теперь я вижу, что это правда. Ты, например, знаешь, кто такой Ван Дейк? Конечно, нет! А он знает!

Для Якова подобное положение изрусов в Израиле было азбучной израильской истиной, и он был ужасно удивлен поведением Пирса, как был бы удивлен римский император Тиберий Клавдий Нерон, если бы ему предъявили претензию, что он отправляет гладиаторов на верную смерть или освещает свой дворец горящими христианами.

Профессор попал в очень трудное положение. С одной стороны, он не хотел и не мог идти против истины, которую обнаружил Ван Дейк, а с другой стороны, винить в этом Якова было просто смешно.

– Мистер Ван Дейк, в принципе, по большому счету вы правы, но лично Яков в этом никак не виноват. Он следует принятым в его стране нормам. Как-нибудь на досуге я вам всё подробно объясню, а пока идемте за стол, нас ждут.

По дороге в зал голландец сказал потихоньку Игорю:

– Если проект получится, я возьму тебя на работу в ДАФ и ты будешь нашим представителем в Казахстане.

– Я – с удовольствием, – ответил Игорь.

И подумалось ему в этот момент следующее. «Русские» олим по определению не способны к организованному протесту и борьбе за свои права, как это понимается в Израиле и во многих других странах – бурные демонстрации перед зданием правительства, сжигание покрышек, перекрытие дорог, разбивание стекол и тому подобные действия, без которых израильская демократия не работает и работать не будет. Но вот написать письмо президенту США, премьер-министрам Канады и Австралии, описывающее мытарства последней алии и полную абсурдность трансфера полумиллиона советских граждан в Израиль, и попросить их приютить эту алию с большой пользой для своих стран, да собрать тысяч сто подписей под такой петицией – это задача, посильная для русских олимовских организаций. Реакция Ван Дейка свидетельствовала, что шум в цивилизованном мире от такой акции был бы довольно значительным.

Игорь продолжил свою деятельность в Алма-Ате. Речь шла о тридцатимиллионном долларовом кредите и казахских правительственных гарантиях на этот кредит. Но Кажегельдин не мог это сделать без решения президента Казахстана, который вмешивался в хозяйственную деятельность весьма активно. Чиновники из министерства финансов и других ведомств это отлично знали, и работа шла медленно. Когда дело приближалось к кульминации, один чиновник из Минфина назначил Игорю свидание в элитной в то время гостинице в Алма-Ате «Марко Поло». При встрече с глазу на глаз этот чиновник обрисовал ситуацию очень четко: «Все готово для подписания соглашения о правительственных гарантиях, нужна взятка в сто тысяч долларов – и всё будет немедленно сделано».

Игорь тут же позвонил Якову, тот отказался давать такие деньги, Яков в свою очередь созвонился с голландцами, и те тоже отказались, как они заявили, из принципа. Предприятие лопнуло.

В соседствующих с Челябинском Башкирии и Татарии существует праздник Сабантуй. В Челябинске, где был высокий процент татаро-башкирского населения, этот праздник также отмечался. Одним из главных аттракционов на празднике было залезание на высокий деревянный столб. На верхушке столба закреплялся приз (в послевоенные времена, как помнил Игорь, это были кожаные сапоги, а перед эмиграцией в Израиль там уже висела, например, видеокамера). Обнаженный до пояса джигит лез до верха и там пытался снять приз. Это было трудно, и большинство претендентов стремительно скатывалось вниз. Приз доставался самым сильным и ловким. Крах казахстанского предприятия стал первым для профессора падением с «сабантуйного столба» в Израиле. Было ужасно жалко, казалось, что «сапоги» совсем рядом, и так всё кончилось… Яков перестал платить Игорю зарплату, выселил его из своего офиса. Последнее время офис Якова находился в весьма известном здании в Тель-Авиве, которое называется «Бейт-Текстиль».

Офис соседствовал с офисом Юлия Нудельмана, и профессор иногда заходил к нему «на огонек». Нудельман был в эмигрантской среде фигурой знаковой. Эмигрировал в Израиль в 1971 году. До эмиграции был судовым врачом и прославился операцией на борту в океане. Когда-то он был самым молодым заведующим хирургическим отделением в Москве. Еще находясь в СССР, Юлий Нудельман был принят в Ассоциацию хирургов Израиля и получил израильское гражданство. Боролся за признание в Израиле дипломов медиков из СССР и добился их признания путем личного, за свои средства обращения в Верховный суд. Участвовал в войне Судного дня. Затем принял участие в Первой ливанской войне («Мир Галилее»). Работал хирургом и заведующим отделением в больницах «Рамбам» в Хайфе и «Барзилай» в Ашкелоне.

Нудельман опубликовал на иврите и русском языке книги: «Перевернутая пирамида Израиля», «Кровопролитие в медицине», «Медицинская мафия в государстве коррупции», «Без наркоза», «Преследуемые именем закона». Наибольший резонанс вызвала изданная в 1999 книга «Щаранский без маски», где доказывалось, что вся жизнь и карьера Щаранского основаны на лжи, а сам Щаранский обвинялся в работе на КГБ. Натан Щаранский подал в суд на Нудельмана, обвиняя его в клевете, и в 2003 году суд обязал Нудельмана выплатить Щаранскому материальную компенсацию около миллиона шекелей, а книгу из продажи изъять. К моменту знакомства Игоря с Нудельманом книга еще не была издана, однако Юлий познакомил Игоря с некоторыми ее черновыми фрагментами, которые пролили для профессора свет на многие страницы деятельности бывших отказников. Впоследствии, когда была создана партия «Исраэль ба-Алия» (ИБА) и Щаранский стал министром, профессор убедился в справедливости многих тезисов Нудельмана.

Коммент-эр: партия ИБА была образована перед выборами в Кнессет 1996 года, на которых набрала 5,7 процента голосов и получила семь мест, став шестой по размеру партией страны. Тогда Натан Щаранский занял пост министра труда и промышленности в правительстве Биньямина Нетаниягу, а Юлий Эдельштейн стал министром абсорбции.

После 1999 года ИБА набрала шесть мандатов, и Щаранский возглавил МВД, а Марина Солодкина стала замминистра абсорбции в кабинете Эхуда Барака. В 2001 году Щаранский возглавил министерство строительства, а Эдельштейн стал замминистра абсорбции в правительстве Ариэля Шарона. «Исраэль ба-Алия» прекратила свое существование после неудачи на выборах 2003 года, на которых она получила всего два мандата и слилась с «Ликудом».

Вообще-то говоря, Игорь никогда не видел объективных оснований и логики для существования в СССР специализированного движения за выезд именно евреев. Если ты уже диссидент, так почему бы тебе не бороться также за выезд немцев, корейцев или, скажем, чукчей (на Аляску). У него всегда были подозрения, что еврейское диссидентство существует благодаря материальной подпитке со стороны Израиля и богатых американских евреев, сочетающейся с наличием группы еврейских ребятишек в СССР, не нашедших себе другого занятия, и нескольких десятков «упертых» зрелых интеллигентов. И потом, только мудаки могут не понимать, что маленькая страна даже теоретически не может использовать по назначению всех олим – сколько нужно шестимиллионной стране инженеров-металлургов, геологов и музыкантов! К сожалению, такие мудаки, причем как злонамеренные, так и просто бездумные, были как по ту, так и по эту сторону советской границы. Впоследствии, по мере накопления достаточных знаний и опыта жизни в Израиле, профессор убедился, что его подозрения были во многом оправданны.

При этом по некоторым вопросам взгляды Игоря и Юлия не совпадали, но профессор не спорил – он просто принимал это к сведению.