Текст книги "Походное крещение"

Ущелье Кызылкол

В шесть часов утра Надька разбудила обитателей «Коровы» своим звонким голосом:

– Народ, подъём! Завтрак готов!

Я сладко потянулся, едва не заехав своим локтём Санечке в глаз. Из глотки вырвался довольный рык неандертальца.

– Ты чего, обалдел? – изумилась Саша.

– Извини, Санечка! Сто лет так не спал! – моё лицо излучало неописуемое блаженство.

– А ты прекрасно сохранился! – не удержался от язвительной усмешки Виталик.

– И правда, – пробормотала спросонья Женечка. – Сегодня спалось, как никогда.

– Я тоже наконец-то выспалась, – с наслаждением произнесла Тоня.

– Может, ещё поспим? Ну его, этот поход… – пошутил Владик, зевая.

Вместо ответа на провокационный вопрос я сухо скомандовал: «Подъём!» – и первым покинул палатку.

Ясная погода способствовала позитивному настроению. В предрассветных сумерках, когда урочище Джилы-Су ещё находилось во власти ночной тени, гордый красавец Эльбрус, уже озарённый утренним солнцем, снова предстал пред нами во всём своём великолепии. После завтрака мы сфотографировались всей командой на его изумительном фоне, но только зря потратили драгоценные кадры. Неопытным фотолюбителям было невдомёк, что нельзя сниматься напротив ярко освещённого белоснежного объекта, когда сам находишься в тени. Как и следовало ожидать, потом, после проявки плёнки, на фото получилась группа неведомых негров на фоне вполне узнаваемой двуглавой вершины.

Мы вышли со стоянки ровно в восемь утра. Я мысленно порадовался, что ребята научились достаточно быстро собираться и наконец-то уложились в желаемые два часа с момента подъёма. Раньше этого сделать не удавалось.

Перебравшись по мосту перед водопадом Султан на другой берег Кызылкола, мы стали подниматься по горному склону. Автомобильная дорога уходила круто вверх, огибая справа вздыбленную твердь, перегородившую ущелье в устье реки.

В 9:15 наша группа снова вышла к Кызылколу, где возле коша встретилась с ленинградцами, уже в третий раз с начала похода. Они копошились около крытого грузовика и, по всей видимости, собирались уезжать. Я поприветствовал их, как старых знакомых:

– Ба, знакомые всё лица!

– А! Рижане! – обрадовался командир ленинградцев и крепко пожал мне руку. – Куда направляетесь? На Бурунташ?

– Нет, на перевал Балкбаши. Мы вокруг Эльбруса идём.

– А где заканчиваете?

– В Терсколе.

– Понятно… А мы уже закончили маршрут. Вот, собираемся в обратную дорогу.

– В Кисловодск едете?

– Нет. Сейчас на машине до Минеральных Вод, а потом махнём в Новороссийск.

– На Чёрное море? Это здорово! – произнёс я мечтательно.

– Слушай, друг, тут такое дело… – замялся мой собеседник. – Увязалась за нами собака, ещё в Баксанском ущелье. Видимо, потерялась. Пожалели мы её, а теперь не знаем, что с ней делать. Может, возьмёте с собой? Нам уезжать пора…

Я бросил взгляд на лохматую дворняжку. Та не находила себе места от волнения и жалобно скулила: должно быть, чувствовала, что решается её собачья судьба. Спросил в раздумье:

– А как звать собаку?

– Да бог её знает. Мы окрестили Жучкой.

Я повернулся к ребятам, которые прислушивались к нашей беседе:

– Ну что, друзья, возьмём с собой Жучку?

– Конечно, возьмём! – эмоционально выкрикнула Надька. Остальные девчонки единодушно поддержали её благородный порыв.

– А после похода что с ней делать будем? – Владик выразил резонный скепсис. Его, как и меня, терзали смутные сомнения по этому поводу.

– Чего тут думать? Отдадим её, как переходящий приз, другой группе! – легкомысленно заявил Виталик.

– Потом что-нибудь придумаем. Не бросать же собаку на произвол судьбы! – категорично высказалась Женя.

Её слова рассеяли мои сомнения, и я подвёл черту:

– Решено, собаку берём с собой и ставим на довольствие.

– Вот и правильно! – обрадовался мой коллега из Ленинграда. Он повернулся к своим друзьям и громко крикнул, – Рижане возьмут собаку с собой!

По ущелью прокатилось многоголосое «ура!». Больше всех радовалась Жучка. Она весело тявкала и крутилась мелким бесом, неустанно виляя хвостом.

Проводив ленинградцев, мы стали собираться в дорогу. Судя по имеющейся карте, нам требовалось дважды переправиться через реку: тропа продолжалась на правом берегу и уходила вверх на плато Ирахиксырт, а выше по течению, под перевалом Бурунташ, снова возвращалась на левый берег. Я отлично помнил, как три года тому назад в горной «двойке» мы шли на перевал Балкбаши через это плато, сначала круто набирали высоту, а потом её сбрасывали. Но тогда ещё не было дороги, по которой мы пришли к кошу, а та продолжала тянуться по левому борту ущелья, манила к себе и обещала путешественникам лёгкую прогулку. Недолго думая, я решил вести группу по недавно проложенной дороге.

Мы тронулись в путь. Лохматая собачонка последовала за нами и бежала вприпрыжку, замыкая колонну. Бодрящий попутный ветерок весело трепал нашу одежду. Небо затянула молочно-белая пелена облаков, спасающая путников от жарких солнечных лучей.

Дорога шла верхом и к одиннадцати часам привела нас к пересохшему руслу ручья. Здесь она стала спускаться серпантином к буровой вышке. «Лафа закончилась», – подумал я с лёгким разочарованием. Не желая терять набранную высоту, я повёл группу по скотогонной тропе, траверсирующей травянистый склон ущелья. Мой разум повиновался элементарной человеческой логике – все тропы куда-то ведут. Очень хотелось верить, что торная дорожка выведет нас, куда нам надо.

Обнадёжившая поначалу, натоптанная домашним скотом тропа постепенно стала рассыпаться на множество мелких, еле заметных дорожек, переходящих в пунктир, которые вскоре и вовсе растворились на горном склоне, щедро удобренном ещё свежим помётом. Трава вокруг была объедена до самых корней. Скотогонная тропа привела на заброшенное пастбище.

В предчувствии какой-то пакости я остановился. Снял рюкзак и велел ребятам отдыхать, а сам пошёл на разведку, захватив только ледоруб. Мои худшие опасения подтвердились. Я вышел к глубокому каньону, разрезающему весь левый борт ущелья по вертикали до самого гребня. По каменистому дну скалистой теснины струилась прозрачная вода. Это была даже не речка – ручей. Казалось невероятным, чтобы какая-то мелкая речушка смогла проточить в горной породе такой глубокий ров. Оценив препятствие, я выругался матом. Далее траверсировать склон не представлялось возможным. На обратном пути вспомнил замечательный афоризм из богатого лексикона горных туристов: «Если ты завёл группу в тупик, помни – показательный жест ладонью у лба и вдумчивый взгляд, устремлённый вдаль, вернут группе уверенность в правоте твоего маршрута».

Пока я ходил на разведку, выглянуло солнышко. Ребята сбросили верхнюю одежду и беззаботно загорали, легкомысленно кидаясь камнями в сторону Кызылкола. Мне пришлось прервать это нехитрое занятие:

– Хорош баклуши бить! Сейчас к реке спускаться будем, – сказал я хмуро.

– А почему спускаться? – удивилась Тоня.

– Дальше не пройти. Впереди каньон, – ответил я, надевая рюкзак. – За мной!

Мы подошли к непроходимому рву и, повернув налево, стали приближаться к реке в поисках приемлемого спуска в каньон. Минут через десять нашли звериную тропу, ведущую на водопой, и спустились к ручью. Я взглянул на часы. Было десять минут второго.

– Встаём на обед, – объявил я ребятам. – Есть желающие сходить на разведку?

На мой жаркий призыв откликнулись Женя, Надя, Владик и Виталик. Ладнева была дежурной, и я в исключительно культурной форме предложил ей заниматься своими обязанностями. Владика с Женей отправил вверх по ручью искать выход из каньона на другую сторону, а сам с Виталиком пошёл вниз.

Мы спустились с Василевским до самой реки и вернулись не солоно хлебавши. Я готов был рвать на себе волосы. Пройти вверх по руслу Кызылкола мешали скальные прижимы, а приемлемого для «единички» выхода из каньона я так и не нашёл. Владик с Женей возвратились раньше нас и пребывали в приподнятом настроении, которое, в моём понимании, граничило с полной беспечностью.

– Как успехи? – поинтересовался я хмуро.

– Там такой потрясающий водопад! Обалдеть можно! – восторженно выпалила Макаренко. – Давайте сфотографируемся на его фоне!

– Женечка! Родная! Я, конечно, отдаю должное твоей безумной любви к прекрасному, но нам сейчас, ей богу, не до этого! – простонал я, хватаясь за сердце. – Владик, вы нашли, что я просил?

– Нашли! – радостно отрапортовал Святкин. – Есть тропа, ведущая наверх.

– Точно?! – переспросил я, не веря своим ушам.

Владик в ответ сверкнул своей фирменной белозубой улыбкой:

– Честное пионерское!

– Показывай!

– Вы куда?! Обед уже готов! – раздался протестующий вопль Надьки.

– Мы так старались… – Юля посмотрела на меня с горькой укоризной.

– Хорошо, давайте пообедаем, – согласился я. – Тропа никуда не убежит.

***

После полуденной трапезы вся группа сфотографировалась у замечательной скалы, истекающей прозрачными, как хрусталь, водными потоками. Затем мы выбралась из каньона наверх и продолжили путь по тропе, которая тянулась по травянистому склону на значительном удалении от реки. Чуть приметная вначале, она превратилась позже в настоящую колею.

На противоположном берегу открылось взгляду плато Ирахиксырт. Мы поднялись уже на его уровень. Было неплохо видно, как с заоблачной высоты Эльбруса на плато сползают мощные ледники, которые питают талыми водами реку Кызылкол.

На левом берегу, по которому мы продвигались, склон стал выполаживаться и постепенно превращался в заболоченную террасу, изрядно вытоптанную скотом. Почва под ногами издавала неблагозвучное чавканье и норовила засосать нашу обувь.

В половине пятого мы подошли к краю террасы и обнаружили, что тропа спускается к реке, а потом опять ползёт вверх по горному склону. Справа по ходу движения находилась широченная седловина перевала Бурунташ (н/к, 3086), до которой было рукой подать. Терять набранную высоту мне не хотелось, и я решил выйти траверсом на незапланированный маршрутом перевал.

Вначале шестого группа была уже у тура, выложенного из камней в центре седловины. Вечерело. Снизу из ущелья Чемарткол тянулся узкий язык облаков, по мере приближения к нам обещая обернуться густым туманом. На горы опускались сумерки. Тени от вершин становились всё длиннее и захватывали всё новые пространства, заглушая краски окружающего мира, постепенно превращая его из цветного в чёрно-белый. Заметно похолодало. По этой причине засиживаться на перевале не стали и, выполнив формальности по обмену записками, продолжили движение по левому борту ущелья Кызылкол.

С перевала тянулась незамысловатой нитью вполне приемлемая тропа. Казалось, будто какой-то великий маг предусмотрительно бросил перед нами волшебный клубок, и тот укатился в нужном для нас направлении. За одну ходку мы продвинулись выше по ущелью и попали в горный цирк с пересохшим ручьём. Внизу прямо под нами виднелся язык ледника Уллучиран. Пора было становиться на ночлег, но для этого нужно было выйти к воде.

«Спускаться вниз, теряя набранную высоту, и спать у дышащего холодом ледника как-то стрёмно», – подумал я и решил провести разведку. Отправил парней дальше по ущелью, а сам с Женей и Надей поднялся по пересохшему руслу в верхний цирк. Мои надежды оправдались – там оказался маленький ледник. С него вытекал небольшой ручей, который вскоре терялся под камнями. Невдалеке мирно паслись лохматые флегматичные яки. При нашем появлении они решили убраться подобру-поздорову подальше от подозрительных пришельцев.

– Подходящее местечко для ночёвки, – поделился я своими мыслями с девчонками.

– А эти зверюги не вернутся? – опасливо спросила меня Надька.

– Могут и вернуться на водопой. А что?

– Я их боюсь. Ты видел, какие они огромные? А рога-то какие? Просто жуть!

– Не переживай! Они сами нас боятся, – ответил я весьма уверенно, но мое спокойствие не спешило передаваться Ладневой.

– Интересно, какая здесь высота? – задумчиво спросила Женечка.

– По моим прикидкам, от перевала Бурунташ мы набрали не менее трёхсот метров, значит, примерно 3400.

– Сума сойти! Мы ещё не были на такой высоте! – сверкнула глазами Женя. – А до перевала… как его?

– Балкбаши.

– Точно, Балкбаши. Далеко отсюда?

– Думаю, часа два ещё топать. Он в самом конце ущелья находится.

– Далеко, – вздохнула Макаренко.

Мы вернулись к ребятам. Как я и ожидал, парни воды не нашли, и я с чистой совестью объявил о своём решении ночевать в верхнем цирке. Солнце давно скрылось за горным хребтом, и сгустившиеся сумерки принесли с собой жуткий холод. Не теряя драгоценного времени, мы поднялись к обнаруженному ручью и разбили лагерь, после чего надели на себя все тёплые вещи, какие только имелись в наличии. Все очень сильно проголодались. А пробирающий до костей холод многократно усиливал чувство лютого голода.

Дежурные приготовили на ужин рисовую кашу с тушёнкой, а завхоз извлекла из своих закромов увесистый шматок солёного сала, который был оприходован, что называется, в один присест. За вечерней трапезой я впервые пожалел о бездарно утраченной фляге с самогоном. «Сейчас бы по колпачку крепкого алкоголя на нос, да под нежное, ароматное сальцо, приготовленное по украинскому рецепту, совсем бы не помешало», – подумалось мне.

Горячая калорийная пища позволила всем согреться, и сразу после ужина мы улеглись спать. Нужно было восстановить силы: утром предстоял подъём на самый высокий перевал нашего маршрута.

Перевал Балкбаши

Ночью температура упала ниже нуля. Девчонки в «Корове» озябли и жались друг к другу во сне, как цыплята в поисках тепла. Меня хватало лишь на обогрев Санечки. Она спала рядом и сама прильнула ко мне спиной.

Под утро всех обитателей «Коровы» разбудил громкий возглас Василевского снаружи:

– Мать честная! Вода-то в котелке со льдом!

– Дом-м… дом-м… – отозвалось звоном в моих ушах. Я чертыхнулся про себя и повернулся на другой бок.

– Время 5:45, – простонала Женя спросонья.

– Скотина безрогая… – тихонько выругалась Надька, сдерживая зевоту.

– А в кружке и поварёшке всё замёрзло! – громогласно удивлялся Виталик, как будто нам назло. В горном цирке его и без того неслабый голос звучал, как на сцене театра с прекрасной акустикой.

– Господи, какой идиот… – пожаловалась Санечка.

– Кретин безмозглый, – проскрипела зубами Надька.

Не прошло и минуты, снова раздался вопль Василевского:

– Жучка! Отдай кружку!

– Твою мать! – рявкнул я, побагровев от злости. – Ты заткнёшься там или нет?! Дай народу поспать!

– Понял. Больше не буду, – примирительно ответил Виталик.

– Давно бы так… – пробормотала Тоня.

Я пытался ещё поспать, но тщетно. Снаружи доносились непрестанные звуки активной деятельности дежурных. Они переговаривались меж собой вполголоса, о чём-то спорили, громыхали посудой. Уснуть больше никому так и не удалось.

Ровно в шесть часов прозвучала команда «подъём». Мы послушно вылезли из палатки и обнаружили, что задубевший тент покрыт сверху льдом и снегом. Всё было окутано морозным туманом. Вдобавок ко всем неприятностям с неба сыпалась мелкая снежная крупа.

Девушки по привычке пошли умываться. Я же благоразумно решил воздержаться от экстрима и отложил эту гигиеническую процедуру до лучших времён. Неудивительно, что девушки вернулись посиневшими от холода, выбивая барабанную дробь зубами.

– Вы что, и зубы почистили? – изумился я своей догадке. От одной только мысли о полоскании рта студёной водой у меня сковало челюсти.

– Д-д-д-а… – с трудом ответила Юля, едва шевеля синюшными губами.

– Можно с-с-сказать… мы с-с-совершили… подвиг, – клацала зубами Тоня.

Горько усмехнувшись, я ответил известной цитатой из кинофильма «Тот самый Мюнхгаузен»:

– Я не скажу, что это подвиг, но что-то героическое в этом есть!

– Девчонки! – крикнул Владик. – Наша собачонка вылизала ночью все миски. Может быть, вы их помоете? А то нам с Виталиком некогда.

– Хорошо, я помою, – вызвалась Санечка.

– И мою кружку захвати! – подсуетился Василевский. – Её Жучка таскала.

– Ладно, так и быть… – насмешливо улыбнулась Классная. Собрала грязную посуду и ушла к ручью.

К Сашиному возвращению завтрак был уже готов. В мгновение ока все разобрали миски и облепили Владика, который встал с поварёшкой на раздачу. Горячая манная каша со сливочным маслом пошла на ура. Её уплетали за обе щёки и съели всю подчистую. Насытившись, приступили к чаепитию.

Виталик собрался было налить чай в свою кружку, но понюхал её, брезгливо скривился и небрежно отбросил в сторону:

– Фу! Мылом воняет!

– Ах ты, гад! – психанула Санечка. Чёрная неблагодарность всегда вызывала у неё особое негодование. – Нет, вы посмотрите на него! Я ему кружку помыла, чуть руки себе не отморозила ледяной водой, а он, бессовестный, нос воротит!

– Если совести не хватает – её нужно экономить, – бесстрастно прокомментировала Тоня. – Лучше всего положить в надёжный сейф и доставать только по особым случаям.

– Саша, не стоит так нервничать, – невозмутимо отреагировал Василевский. – Ты сама понюхай! – и потянулся за кружкой.

– Вот паразит! Чтобы я ещё хоть раз… Да ни в жизнь… Сам мой свою посуду, лоботряс несчастный!

Виталик даже оторопел от неожиданности. Его непорочный взгляд красноречиво говорил: «За что?!»

– Правильно, Саша, каждый должен мыть свою посуду сам, – сказал я как можно спокойнее, чтобы утихомирить разбушевавшуюся девицу. Потом повернулся к Василевскому и протянул ему свою немытую кружку, приятно осознавая себя бескорыстным благодетелем, – держи, Виталик! Я уже напился. Благодарить не надо!

Василевский слегка поморщился, но ничего не сказал. Плеснул в кружку немного чая, поболтал и вылил. После чего налил чай до краёв и начал пить. На этом инцидент был исчерпан, хотя Саша ещё долго дулась на Виталика, словно мышь на крупу.

***

В 8:00 группа покинула стоянку и взяла направление на перевал Балкбаши (1А, 3691). Разыгравшийся проказник-ветер разорвал туман в клочья и утащил их куда-то наверх. Видимость заметно улучшилась. Вскоре мы вышли на тропу, которая тянулась по каменисто-травяному склону высоко над ледником Уллучиран. В кармане ледника заметили чей-то лагерь. У заснеженных палаток копошились собратья по недоразумению, ибо, согласно распространённому обывательскому мнению, умный в гору не пойдёт. По всей видимости, незнакомый походный люд обожал царство Морфея и проснулся гораздо позже нас. Я вдруг вспомнил, что три года назад наша «двойка» останавливалась на ночлег именно в этом месте.

За одну ходку мы добрались до перевального взлёта. Передохнули перед последним рывком и пошли на перевал. Поднимались по средней осыпи, которая отнимала немало сил. Группа растянулась по склону, но это не вызывало у меня беспокойства. На технически несложном подъёме, где все были в пределах видимости, каждый поднимался в своём излюбленном темпе.

В десять часов первая тройка – я, Женя и Надя – вышла на перевал и обнаружила на седловине обелиск, установленный в память о героической битве за Кавказ в годы Великой Отечественной войны. На гребне горного хребта дул сильный ветер, а чуть позже к нему добавился град. Мы сняли рюкзаки, служившие неплохими грелками во время движения, и немедленно утеплились. Я дал поручение Наде проконтролировать, чтобы все прибывающие сделали то же самое, и занялся запиской. Остальные участники группы подтягивались по одному в течение двадцати минут. Никто уже не удивлялся, что последней, причём, с большим отрывом, пришла Юля. Саша с Женей попытались разделить полагающийся на перевале шоколад, но он так затвердел, что девушки оставили эту затею. Всем пришлось довольствоваться шоколадными батончиками.

К одиннадцати часам град прекратился, и я повёл группу на спуск в ущелье Битиктебе. Тропа тянулась по гребню западного отрога вершины 3714, которая соседствовала на горном хребте с перевалом. Спускались в колонне по одному. Чтобы группа не растягивалась, я поставил вечно отстающую Юлю второй, сразу за собой, и подстраивал свой шаг под её темп движения.

Поднялся страшный ветер, по сравнению с которым метеоусловия на перевале показались мне лёгкой забавой Всевышнего. Ураганный ветер буквально валил нас с ног и сносил в сторону. Чтобы удержаться на тропе, приходилось вносить значительную поправку в курсе. Очередным порывом ветра у Тони сорвало капюшон, и головой убор отправился в свободный полёт. Она только вскрикнуть успела. «Хорошо ещё, саму в пропасть не унесло, – меня передёрнуло от одной только мысли об этом. – Додумалась же надеть широкополую шляпу в такую погоду».

Снова пошёл град, который отнюдь не прибавил нам радости. Морозная крупа летела с бешеной скоростью почти параллельно земле и обжигала лицо и руки. Укрыться от безжалостного обстрела ледяной дробью не было никакой возможности, и мы резко прибавили шагу, спасаясь от разгула стихии откровенным бегством. Даже Юля проявила похвальные спринтерские качества.

В первом часу группа спустилась в балку, по дну которой бежал ручей. В этот момент град сменился обычным дождём, и это показалось нам долгожданным избавлением от мук. Я поднял глаза. Небо над нами было по-прежнему затянуто мрачными тучами, но появились обнадёживающие просветы на западе, куда мы и держали путь.

Не снижая набранного темпа, мы пересекли балку и продолжили спуск в ущелье. Через час вышли к безлюдному кошу и остановились передохнуть у обнаруженного нарзанного источника.

– О, боже! Неужели этот кошмар закончился! – жалобно простонала Юля, опускаясь в изнеможении на сброшенный с плеч рюкзак.

– У меня всё лицо и руки горят от этого противного града, – хныкала Надька.

– Бедная моя шляпа… – горестно всхлипывала Тоня.

– Лучше бы себя пожалела! – посоветовал я дружелюбно. – С таким парусом могла запросто сама улететь в пропасть.

– Я же стянула поля шляпы капюшоном, – попыталась оправдаться Тонечка.

– Ну и как, помогло? – подколол её Виталик в своей язвительной манере.

– Молчал бы лучше! Охламон! – взорвалась негодованием Архипова, выплеснув на остряка весь накопившийся негатив.

– Он у нас доиграется… – мрачно пообещала Классная. Она ещё не забыла утреннюю обиду и смотрела на Василевского злобной волчицей. – Мы ему устроим тёмную…

– Уже и пошутить нельзя! – пожал плечами Виталик.

– Во всём нужна мера, мой юный друг, – произнёс я философски.

– Слушайте, а вода тут такая вкусная! – воскликнул Владик. – Настоящая минералка!

– Набери во фляжку, да пойдём дальше! – Я осмотрелся. Ниже по ущелью на левом берегу виднелся лес, в котором была запланирована ночёвка. Мне даже не верилось, что мы спустились так быстро. – Похоже, у нас намечается полуднёвочка! – поделился я с участниками своими радостными мыслями. – Мы идём с опережением графика.

Моё многообещающее сообщение воодушевило ребят. Близость долгожданного отдыха прибавила всем энергии, и группа рванула к вожделенному лесу. От коша по правому берегу реки Битиктебе шла автомобильная дорога, по которой мы и продолжили стремительное движение вниз по ущелью.

Впереди показался второй кош, откуда с диким лаем выскочила свора собак. На людей они не бросались, но чуть не растерзали нашу бедную Жучку. Святкин едва успел схватить её на руки. Лохматая собачонка признала во Владике своего спасителя и отныне не отходила от него ни на шаг.

Не доходя до коша, мы свернули с дороги, перешли по деревянному мостику на левый берег Битиктебе и добрались до леса. Однако подходящей площадки для установки палаток в обозримом пространстве не наблюдалось. Привычным жестом руки я высунул ручные часы из рукава своего анарака. Стрелки на циферблате показывали 14:25. Пустой желудок уже давно сигнализировал, что пора подкрепиться, и я дал команду становиться на обед.

Ветер разогнал дождевые облака, и погода стала налаживаться. Мы восприняли это как заслуженную награду за наши тяжкие труды. Выглянуло ласковое солнышко и заставило всех снять верхнюю одежду.

Пока дежурные копошились у примусов, я решил проветриться и отправился обследовать местность. Вернулся через полчаса с радостной вестью: выше по склону нашёл замечательную лесную поляну, по которой протекает чистый ручей.

Обед был практически готов. Виталик уже собирался снять кастрюлю с примуса, но то ли от избытка нахлынувших чувств, то ли по какой другой причине, он сделал одно неловкое движение, и кастрюля с наваристым супом опрокинулась на землю. Хорошо ещё, что никого не ошпарило горячим бульоном. Все остолбенели от неожиданности, изображая заключительную сцену бессмертного произведения Николая Васильевича Гоголя «Ревизор». Но Василевский презрел все театральные традиции и громогласно поделился своими впечатлениями, нарушив предусмотренное сценарием гробовое молчание. Разумеется, забыл при этом, что рядом девушки. В другое время у них бы уши стыдливо свернулись в трубочку, но только не сейчас. В этот поистине драматичный момент я взглянул на озверевшие лица голодных девчонок и понял, что Виталика надо спасать от неминуемой расправы. Рванул на себе рубашку и заорал страшным голосом:

– Сейчас прольётся чья-то кровь! Девчонки, держите меня!

Девушки и правда подумали, что Виталика сейчас будут убивать, и облепили меня со всех сторон, крепко схватив за руки. Василевский от страха сиганул в лес и скрылся из виду. Все были вне себя от возмущения, лишь только Владик соблюдал олимпийское спокойствие. Он даже встал на защиту своего непутёвого напарника:

– Ребята, давайте жить дружно! Что вы так переживаете? Ну, с кем не бывает? Он же не нарочно! – внушал нам Святкин умиротворительным голосом.

– Вспомнил заветы кота Леопольда? – скривился я от усмешки. – Ежу понятно, что случайно! Только нам от этого как-то не легче!

– Правильно! Все мы ошибаемся. Только одни – иногда, а другие – постоянно! – категорично заявила Женя, сделав акцент на последних словах.

– Вот-вот! – подтвердила Санечка разгорячённо. – Не будем на «других» показывать пальцем! – и тут же указала в сторону леса, где скрылся виновник разыгравшейся драмы. – Глаза бы мои его не видели!

– Знает кот, чьё мясо съел! – с остервенением прокомментировала Тоня.

– Скотина безрогая! Оставил нас без обеда! – в бессильной злобе выругалась Надька. – Товарищи! По-моему, это засланный казачок, который внедрён в нашу группу, чтобы уморить нас голодом!

– Что мы теперь есть-то будем? – уныло спросила Юля.

– Чай попьём с сухарями, – ответил я ледяным голосом и повернулся к завхозу. – Саша, доставай сало и колбасу!

Когда страсти понемногу улеглись, из зарослей показалась взъерошенная голова Василевского:

– Признаю свою ошибку! Лежачего не бьют! – затравленно выкрикнул он из своего укрытия. – Повинную голову и меч не сечёт!

– Ладно, иди сюда! Никто тебя не тронет! – пообещал я великодушно. – Рукоприкладство нам претит! Правда, девчонки?

Девушки неохотно согласились, и Виталик осторожно приблизился, бормоча заклинания:

– Сознаю свою вину… прискорбно сожалею… посыпаю голову пеплом… непременно исправлюсь…

– Ага! Горбатого только могила исправит, – усмехнулась Надька. – Иди уже! Чай с нами попей! Недотёпа.

Голод – не тётка, и Василевский присел перекусить. Девушки уже успели выпустить пар негодования и теперь только незлобно потешались, рыдая над его горестной судьбой. Виталик благоразумно помалкивал.