Текст книги "Россия и современный мир №1 / 2018"

Судьба подобных революций, однако, вряд ли могла бы быть позитивной. В этой связи в «Найлз Уикли Реджистер» появилась небольшая заметка, где вспоминалось подавление восстания Т. Костюшко в 1794 г.: «Спустя 10 часов после известия о подавления сопротивления [Варшавы] был отдан приказ поджечь город и убить всех мужчин, женщин и детей, которые попытаются убежать от пламени», – делится своими историческими познаниями автор статьи. И продолжает: «Девять тысяч человек было сожжено или зарезано, и русские “святые” пели te Deums по итогам резни, которую совершил по приказу варварского правительства его цепной пес Суворов. Турки никогда так далеко не заходили, а здесь христиане убивали христиан» [44].

Нельзя, однако, сказать, что мнение американских газет было целиком столь однозначно негативным по отношению к России. Довольно любопытным в этой связи, выглядят, например, статьи в «Чероки Феникс», первой газете, издававшейся с 1828 г. индейцами. Автор заметки «Распространенные заблуждения в отношении России» отмечал, что образ национального характера этой страны, в отличие от многих других, по большей части составляется именно на основе мифов, а не реальных фактов [17]. В другой же заметке отмечалось, что цивилизованные страны переоценивают воинственность русских и их жадность до завоеваний, заявляя, будто в последние годы ни одно из территориальных приобретений не было произведено без согласия других государств: «Что Россия приобрела со времен Екатерины? Где ее неимоверная сила проявила себя? Она получила часть Польши, потому что ее соседи дали разрешение. Она получила определенный кусок Швеции, потому что ее соседи не позаботились о нем. И она установит [флаг] с черным орлом на стены Константинополя, когда Англия разрешит. Но она же пока не разрешила, не так ли?» [18]. Иная тональность в отношении России объясняется тем, что «Чероки Феникс» должна было одновременно и показать широту взглядов, и отразить критическое отношение к политике притеснявшего индейцев правительства. Таким образом, газета оказывается защитницей России, противопоставляя себя изданиям, приближенным к Вашингтону.

* * *

Подводя итоги, следует отметить, что на рассуждения американских современников о декабристах и возможных последствиях их выступления влияли несколько дискурсов: ориенталистско-цивилизационный, ранжирующий народы по степени их просвещенности, и органично с ним связанный революционный, спекулирующий о перспективах повторения, восставших в 1820-х наций, пути Американской революции.

На конкретное восприятие восстания декабристов в США в первую очередь повлияли слухи, распространявшиеся после событий на Сенатской площади сначала по Санкт-Петербургу, а затем и по всей Европе. Все эти разношерстные донесения из России были в какой-то мере упорядочены только после публикации перевода «Донесения Следственной комиссии» в начале сентября 1826 г. К работе Комиссии в некоторой степени был допущен американский посол в Санкт-Петербурге Генри Миддлтон. В переписке с собственным начальством он не мог обойти тему возможных изменений политического режима в стране после 14 декабря 1825 г.

Письма Миддлтона из российской столицы хотя и информируют о событиях на Сенатской площади и ходе расследования причин восстания, но имеют и другую цель – возобновление дискуссии о возможности модернизации России. При анализе этой проблемы американский посол предстает пессимистом, не верящим, что по крайней мере в ближайшем будущем «национальный характер» русских изменится. Высоко оценивая реформаторский вклад Александра I и надеясь на нового императора как продолжателя дела брата, «единственным европейцем» в России Миддлтон считает правительство.

По мере появления все новых официальных заявлений российских властей сведения и о причинах, и ходе восстания, а также о его последствиях становились все более достоверными. Тем не менее даже относительно милосердное обхождение нового императора с бунтовщиками не привело к какому-либо улучшению имиджа. Замена четвертования высылкой в Сибирь была воспринята как подтверждение бесчеловечности российской власти, обрекшей сотни людей благородного происхождения на медленную смерть в холодах бесконечной тайги. Общим местом рассуждений о перспективах правления Николая I становится предположение о возможности экспансии русского «медведя» на Запад. И хотя отдельные газеты предполагали, что подобные умозаключения чересчур гипотетичны, общий вывод был крайне пессимистичным.

Библиография

1. Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения, 1815–1832. М.: Наука, 1975. 626 с.

2. Бушкович П. Генри Миддлтон и восстание декабристов. Ч. 1–2 // Родина. 2015. № 615 (4). URL: https://rg.ru/2015/04/21/rodina-middlton.html (Дата обращения: 11.10.2017.)

3. Гордин С. Мятеж реформаторов: 14 декабря 1825 года. Л.: Лениздат, 1989. 400 с.

4. Дружинин Н.М. Декабрист Никита Муравьев. М.: Изд-во политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1933. 403 с.

5. Журавлева В.И. Изучение имагологии российско-американских отношений: Итоги и перспективы // Американский ежегодник. М.: Весь мир, 2010. С. 142–167.

6. Исэров А.А. США и борьба Латинской Америки за независимость 1815–1830. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2011. 480 с.

7. Исэров А.А. США и Панамский конгресс 1826 года // Американский ежегодник 2003. М.: Наука, 2005. С. 98–117.

8. Киянская О.И. Декабристы в отечественной истории и историографии: Полемические заметки // Россия и современный мир. 2017. № 2 (95). С. 42–56.

9. Ленин В.И. Полн. собр. соч. М.: Политиздат, 1968. Т. 21. 671 с.

10. Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи. М.; Л.: Госиздат, 1926. 246 с.

11. Нечкина М.В. Движение декабристов. М.: Изд-во АН СССР, 1955. Т. 2. 508 c.

12. Нойманн И. Использование «Другого». Образы Востока в формировании европейских идентичностей. М.: Новое издательство, 2004. 336 с.

13. Парсамов В.С. Декабристы и Франция. М.: РГГУ, 2010. 440 с.

14. Саид Э.В. Ориентализм. СПб.: Русский мiръ. 2006. 640 с.

15. Хобсбаум Э. Век революций. Европа 1789–1848. Ростов н/Д.: Феникс, 1999. 480 с.

16. American Annual Register for the Years 1827. – 8–9. N.Y.: E. & W.G. Blunt, 1830. 622 p.

17. Cherokee Phoenix. 1828. Apr. 3.

18. Cherokee Phoenix. 1828. June 11.

19. Clay H. Emancipation of the South American States. In the House of Representatives, March 24, 1818 // Works of Henry Clay, Comprising his Life, Correspondence and Speeches. Vol. 5. N.Y.: Henry Clay Publishing Company, 1896. 659 p.

20. Dangerfield G. The Awakening of American Nationalism, 1815–1828. Prospect Heights, IL: Waveland Press, Inc., 1994. 332 p.

21. Engerman D.C. Modernization from the Other Shore. American Intellectuals and the Romance of Russian Development. Cambridge, MS: Harvard University Press, 2003. P. 22.

22. Galt A.H. The Good Cousins' Domain of Belonging: Tropes in Southern Italian Secret Society Symbol and Ritual, 1810–1821 // Man: New Series. 1994. Vol. 29. N 4. P. 785–807.

23. Lang D.M. The Decembrist Conspiracy Through British Eyes // American Slavic and East European Review. 1949. Vol. 8. N 4, Dec. P. 262–274.

24. Laserson M. Democracy as a Regulative Idea and as an Established Regime: The Democratic Tradition in Russia and Germany // Journal of the History of Ideas. 1947. Vol. 8. N 3. P. 342–362.

25. Little N. Transoceanic Radical: William Duane: National Identity and Empire, 1760–1835. London: Pickering & Chatto, 2008. 230 p.

26. Nagengast W.E. The Stalingrad of 1812: American Reaction toward Napoleon's Retreat from Russia // The Russian Review, 1949. Vol. 8. N 4. P. 302–315.

27. National Intelligencer. 1826. Apr. 25.

28. National Intelligencer. 1826. Feb. 11.

29. National Intelligencer. 1826. Feb. 16.

30. National Intelligencer. 1826. Feb. 21.

31. National Intelligencer. 1826. Feb. 25.

32. National Intelligencer. 1826. July 20.

33. National Intelligencer. 1826. June 15.

34. National Intelligencer. 1826. March 16.

35. National Intelligencer. 1826. March 4.

36. National Intelligencer. 1826. May 23.

37. National Intelligencer. 1826. May 23.

38. National Intelligencer. 1826. May 30.

39. National Intelligencer. 1826. May 30.

40. National Intelligencer. 1826. May 4.

41. National Intelligencer. 1826. Sep. 7.

42. Niles’ Weekly Register. 1826. Apr. 15.

43. Niles’ Weekly Register. 1826. Apr. 8.

44. Niles’ Weekly Register. 1826. Dec. 2.

45. Niles’ Weekly Register. 1826. Feb. 11.

46. Niles’ Weekly Register. 1826. Feb. 25.

47. Niles’ Weekly Register. 1826. June 3.

48. Niles’ Weekly Register. 1826. March 11.

49. Niles’ Weekly Register. 1826. March 18.

50. Niles’ Weekly Register. 1826. May 6.

51. Niles’ Weekly Register. 1826. Oct. 7.

52. Niles’ Weekly Register. 1826. Oct. 14.

53. Niles’ Weekly Register. 1826. Sep. 30.

54. Niles’ Weekly Register. 1826. Sept. 16.

55. Raeff M. An American View of the Decembrist Revolt // The Journal of Modern History. 1953. Vol. 25. N 3 (Sep.). P. 286–293.

56. Repousis A. «The Cause of the Greeks»: Philadelphia and the Greek War for Independence, 1821–1828 // The Pennsylvania Magazine of History and Biography. 1999. Vol. CXXIII. N 4 (Oct.). P. 333–363.

57. Romani R. National Character and Public Spirit in Britain and France, 1750–1914. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. 348 p.

58. Sacred Name of Washington [pseud.] // The United States Gazette, 1823. Mar. 1.

59. Woodbridge W.C. A System of Universal Geography on the Principles of Comparison and Classification. 2^nd ed. Hartford: Oliver D. Cooke & Co., 1827. 338 p.

References

Bolhovitinov N.N. Russko-amerikanskie otnoshenija, 1815–1832. Moscow: Nauka, 1975. 626 p.

Bushkovich P. Genri Middlton i vosstanie dekabristov. Ch. 1–2 // Rodina. 2015. N 615 (4). URL: https://rg.ru/2015/04/21/rodina-middlton.html (Data obrashhenija: 11.10.2017.)

Gordin S. Mjatezh reformatorov: 14 dekabrja 1825 goda. L.: Lenizdat, 1989. 400 s.

Druzhinin N.M. Dekabrist Nikita Murav'ev. M.: Izd-vo politkatorzhan i ssyl'noposelencev, 1933. 403 s.

Zhuravleva V.I. Izuchenie imagologii rossijsko-amerikanskih otnoshenij: Itogi i perspektivy // Amerikanskij ezhegodnik. M.: Ves' mir, 2010. S. 142–167.

Isjerov A.A. SShA i bor'ba Latinskoj Ameriki za nezavisimost' 1815–1830. M.: Russkij Fond Sodejstvija Obrazovaniju i Nauke, 2011. 480 s.

Isjerov A.A. SShA i Panamskij kongress 1826 goda // Amerikanskij Ezhegodnik 2003. M.: Nauka, 2005. S. 98–117.

Kiyanskaja O.I. Dekabristy v otechestvennoj istorii i istoriografii: Polemicheskie zametki // Rossija i sovremennyj mir. 2017. N 2 (95). S. 42–56.

Lenin V.I. Poln. sobr. soch. M.: Politizdat, 1968. T. 21. 671 s.

Mezhducarstvie 1825 goda i vosstanie dekabristov v perepiske i memuarah chlenov carskoj sem'i. M.; L.: Gosizdat, 1926. 246 s.

Nechkina M.V. Dvizhenie dekabristov. M.: Izd-vo AN SSSR, 1955. T. 2. 508 c.

Nojmann I. Ispol'zovanie «Drugogo». Obrazy Vostoka v formirovanii evropejskih identichnostej. M.: Novoe izdatel'stvo, 2004. 336 s.

Parsamov V.S. Dekabristy i Francija. M.: RGGU, 2010. 440 s.

Said Je.V. Orientalizm. SPb.: Russkij mir. 2006. 640 s.

Hobsbaum Je. Vek revoljucij. Evropa 1789–1848. Rostov n/D.: Feniks, 1999. 480 s. American Annual Register for the Years 1827. – 8–9. N.Y.: E. & W.G. Blunt, 1830. 622 p.

Cherokee Phoenix. 1828. Apr. 3.

Cherokee Phoenix. 1828. June 11.

Clay H. Emancipation of the South American States. In the House of Representatives, March 24, 1818 // Works of Henry Clay, Comprising his Life, Correspondence and Speeches. Vol. 5. N.Y.: Henry Clay Publishing Company, 1896. 659 p.

Dangerfield G. The Awakening of American Nationalism, 1815–1828. Prospect Heights, IL: Waveland Press, Inc., 1994. 332 p.

Engerman D.C. Modernization from the Other Shore. American Intellectuals and the Romance of Russian Development. Cambridge, MS: Harvard University Press, 2003. P. 22.

Galt A.H. The Good Cousins' Domain of Belonging: Tropes in Southern Italian Secret Society Symbol and Ritual, 1810–1821 // Man: New Series. 1994. Vol. 29. N 4. P. 785–807.

Lang D.M. The Decembrist Conspiracy Through British Eyes // American Slavic and East European Review. 1949. Vol. 8. N 4, Dec. P. 262–274.

Laserson M. Democracy as a Regulative Idea and as an Established Regime: The Democratic Tradition in Russia and Germany // Journal of the History of Ideas. 1947. Vol. 8. N 3. P. 342–362.

Little N. Transoceanic Radical: William Duane: National Identity and Empire, 1760–1835. London: Pickering & Chatto, 2008. 230 p.

Nagengast W.E. The Stalingrad of 1812: American Reaction toward Napoleon's Retreat from Russia // The Russian Review, 1949. Vol. 8. N 4. P. 302–315.

National Intelligencer. 1826. Apr. 25.

National Intelligencer. 1826. Feb. 11.

National Intelligencer. 1826. Feb. 16.

National Intelligencer. 1826. Feb. 21.

National Intelligencer. 1826. Feb. 25.

National Intelligencer. 1826. July 20.

National Intelligencer. 1826. June 15.

National Intelligencer. 1826. March 16.

National Intelligencer. 1826. March 4.

National Intelligencer. 1826. May 23.

National Intelligencer. 1826. May 23.

National Intelligencer. 1826. May 30.

National Intelligencer. 1826. May 30.

National Intelligencer. 1826. May 4.

National Intelligencer. 1826. Sep. 7.

Niles’ Weekly Register. 1826. Apr. 15.

Niles’ Weekly Register. 1826. Apr. 8.

Niles’ Weekly Register. 1826. Dec. 2.

Niles’ Weekly Register. 1826. Feb. 11.

Niles’ Weekly Register. 1826. Feb. 25.

Niles’ Weekly Register. 1826. June 3.

Niles’ Weekly Register. 1826. March 11.

Niles’ Weekly Register. 1826. March 18.

Niles’ Weekly Register. 1826. May 6.

Niles’ Weekly Register. 1826. Oct. 7.

Niles’ Weekly Register. 1826. Oct. 14.

Niles’ Weekly Register. 1826. Sep. 30.

Niles’ Weekly Register. 1826. Sept. 16.

Raeff M. An American View of the Decembrist Revolt // The Journal of Modern History. 1953. Vol. 25. N 3 (Sep.). P. 286–293.

Repousis A. «The Cause of the Greeks»: Philadelphia and the Greek War for Independence, 1821–1828 // The Pennsylvania Magazine of History and Biography. 1999. Vol. CXXIII. N 4 (Oct.). P. 333–363.

Romani R. National Character and Public Spirit in Britain and France, 1750–1914. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. 348 p.

Sacred Name of Washington [pseud.] // The United States Gazette, 1823. Mar. 1.

Woodbridge W.C. A System of Universal Geography on the Principles of Comparison and Classification. 2^nd ed. Hartford: Oliver D. Cooke & Co., 1827. 338 p.

А.И. Герцен о проблеме политического насилия

А.А. Ильин

Аннотация. В статье показано, как с течением времени менялась политическая позиция Герцена в зависимости от обстоятельств и опыта его идейных исканий. Анализируются влияние на Герцена якобинской политической традиции, его реакция на европейские революции 1848–1849 гг. и отношение к русскому революционному движению. Особое внимание уделяется прежде неизвестным связям Герцена с французскими демократами.

Ключевые слова: А.И. Герцен, политическое насилие, европейские революции 1848–1849 гг., современники Герцена.

Ильин Андрей Александрович – аспирант, аспирантская школа по историческим наукам НИУ ВШЭ, Москва. Email: [email protected]

A.A. Ilyin. A.I. Herzen about the Problem of Political Violence

Abstract. This article is about changes in the A.I. Herzen’s political position. The author analyzes the impact on Herzen Jacobin political tradition, Herzen's reaction to the revolutionary events of 1848–1849, his attitude of the Russian revolutionary movement. The author pays Special attention to the analysis of unknown relations of Herzen with the French Democrats.

Keywords: Alexander Herzen, political violence, revolutions in Europe 1848–1849, contemporaries Herzen.

Ilyin Andrei Aleksandrovich – postgraduate student, Graduate School of History, HSE, Moscow. Email: [email protected]

В литературе существуют различные точки зрения на А.И. Герцена как общественного деятеля. Некоторые авторы склонны считать его умеренным либералом, ставившим реалистичные цели и предпочитавшим мирные средства их достижения. В их представлениях Герцен был противником террора и других видов политического насилия. Подобных взглядов придерживаются И. Берлин [3], В. Страда [56], Е.Н. Дрыжакова [37, с. 137–139], Л.П. Громова [36, с. 89]. Критическое отношение к радикальным идеям позднего Герцена отмечает и Е.Л. Рудницкая [55, с. 17]. После смерти Герцена в 1870 г. эта точка зрения довольно прочно утвердилась в общественных кругах. Ситуация начала меняться в период юбилеев 1900 и 1912 гг., когда многие политические деятели включились в борьбу за использование его наследия в своих интересах [48]. Среди них был и В.И. Ленин, который в статье «Памяти Герцена», написанной в 1912 г. к 100-летию со дня его рождения, представил мыслителя предшественником большевизма, подчеркивая революционный характер его деятельности и публицистики [43]. Позже эта концепция легла в основу работ советских историков, посвященных Герцену (см.: [1, с. 181]).

Тема насилия была одной из основных тем, волнующих Герцена. В «Былом и думах» он писал, что уже в юношеские годы заинтересовался историей Французской революции. Узнав некоторые подробности из разговоров с гувернанткой и учителем французского языка, а также из немногих доступных ему книг, Герцен встал на сторону якобинцев, оправдывая применение ими жестоких насильственных мер. С одним из своих друзей юный Герцен даже прервал всякие отношения после того как тот отказался признать справедливость казни Людовика XVI, назвав его помазанником божьим [8, с. 64, 79, 161]. В последующие годы заметное влияние на Герцена оказали французские социалисты, такие как П. Балланш, В. Консидеран, П. Леру, которые отвергали насильственный путь развития общества. Однако их влияние не стало определяющим: в начале 1840-х годов в спорах о Французской революции, разгоревшихся в кругу западников, он вместе с В.Г. Белинским занял крайнюю позицию, защищая якобинцев от жиронды, за которую выступали Т.Н. Грановский и В.П. Боткин [2, с. 484; 47, с. 278–279; 10, с. 242; 10, с. 123]. В эти годы Герцен утверждал, что исторический прогресс без насилия невозможен: «Без крови не развяжутся эти узлы. Отходящее начало судорожно выдерживает свое место и, лишенное всяких чувств, готово всеми нечеловеческими средствами отстаивать себя» [10, с. 309].

В дневнике, который он вел в 1842–1845 гг., содержатся записи об истории революций. В одной из них Герцен рассуждает, например, о том, что убийство короля нельзя рассматривать отдельно от преступлений королевской власти. Не отрицая того, что король заслуживает сострадания, он добавляет, что люди равны, в том числе и в праве на сочувствие: «Да, жалостно прощанье Карла I с детьми. А разве все погибающие в Спилберге, Сибири, Бобруйске, Динабурге, Петропавловской крепости бездетны? Да, может, они и не прощались с ними; да, может, их дети пошли по миру. Люди до сих пор не могут поверить, что они не токмо перед богом, но и перед людьми равны» [10, с. 293].

Через несколько лет, в 1848 г., Герцен столкнулся с живыми наследниками якобинцев, которые активно участвовали в начавшихся европейских революциях. Они, как и множество других сил, были вовлечены в политическую борьбу, сопровождающуюся в условиях революции ростом насилия. Однако Герцен занял в те годы несколько иную позицию. Он подчеркивал, что никого не защищает и не обвиняет. Революция представлялась ему природным явлением, где нет места ни морали, ни праву; революцию со всеми ее кровавыми ужасами и несправедливостями, как и любой природный катаклизм, можно лишь, по его словам, воспринимать как данность. «Мы видим, – писал он, – куда несется поток; доказывать юридически водопаду, чтоб он не разливался, не топил бы чужих берегов, ни к чему не ведет» [19, с. 216].

Герцена абсолютно не убеждали аргументы о праве на восстание, на которое часто ссылались защитники революций. Могло даже сложиться впечатление, что он вообще не поддерживал ни одну из сторон, занимая позицию ироничного и стороннего наблюдателя: «Борьба началась; кто победит, нетрудно предсказать; рано или поздно, per fas et nefas (правдами и неправдами – лат.), победит новое начало. Таков путь истории. Вопрос тут не в праве, не в справедливости – а в силе и в современности» [19, с. 66]. Из-за подобных рассуждений некоторые современники воспринимали Герцена (например, немецкий журналист Р. Зольгер) как разочаровавшегося в прежних идеалах скептика [63; 38, с. 73–77].

Герцену, однако, никогда не удавалось последовательно сохранять позицию нейтрального наблюдателя. Многие его высказывания того периода свидетельствуют, что право на революционное насилие остается для него сложной, мучительной проблемой.

Большое впечатление на Герцена произвели парижские события 22–26 июня 1848 г., когда рабочие подняли восстание, которое вскоре было подавлено правительственными войсками. После этих дней, симпатизировавший рабочим и крайне левым лидерам Герцен, как «социалистический Иеремия» (цит. по: [44, c. 554]), оплакивал неудачи революции и закат европейской цивилизации. Но в отличие от ветхозаветного пророка Герцен свои надежды на спасение возлагал не на Божью милость, а на силу сопротивления в гражданской войне и иноземное вмешательство. Он понял, что правительства до последнего будут отстаивать статус-кво силой и что достичь успеха возможно лишь путем насилия и разрушения. «Париж расстреливал без суда… Что выйдет из этой крови? – спрашивал Герцен в статье “После грозы”, – кто знает; но что бы ни вышло, довольно, что в этом разгаре бешенства, мести, раздора, возмездия погибнет мир, теснящий нового человека, мешающий ему жить, мешающий водвориться будущему, – и это прекрасно, а потому – да здравствует хаос и разрушение! Vive la mort! И да водружится будущее» [32, с. 48].

Наиболее вероятными кандидатами на роль разрушителей старой Франции и всей европейской цивилизации в целом Герцен считал европейский пролетариат и Русскую армию. Он писал своим московским друзьям: «…Дай бог, чтоб русские взяли Париж, – пора окончить эту тупую Европу, пора в ней же расчистить место новому миру. Итак, милости просим!» [27, с. 81].

Эти отчаянные призывы с энтузиазмом воспринял анархист Э. Кёрдеруа (E. Coeurderoy), написавший под влиянием Герцена книгу «Ура!!! Или революция казаков». В ней он приветствовал крушение старого мира, гибнущего под ударами гражданской войны или внешнего вторжения. «Запад не сдастся добровольно! В таком случае, не все ли мне равно, откуда явится и как будет зваться тот народ-меченосец, который при свете факелов погрузит Европу во власть анархии? Не все ли мне равно, будет ли это мой брат в Адаме, во Христе или в Мятеже? Разве война за счастье человечества не есть долг всех наций?» [39]. Книга Кёрдеруа вышла в 1854 г., он отправил ее Герцену, сопроводив письмом. Герцен отвечал доброжелательно, но отметил, что не во всем согласен с автором: на тот момент взгляды его стали куда более умеренными, чем прежде [28; 11, с. 60–65]. Уже в 1849 г. Герцен убедился, что сила не на стороне революционеров и что никакого общего восстания не произойдет, как и не будет никакого вмешательства извне. Герцен наблюдал за тем, как французское правительство все более жестко действует против радикалов, не встречая серьезного сопротивления. Настрой его статей все больше менялся: теперь он осознал, что преимуществами, которые дают право сильного, могут воспользоваться лишь контрреволюционные верхи. В этот период народ представлялся Герцену скорее безропотной жертвой властей, которая, подобно Лаокоону, запечатленному в скульптуре, терпит мучения, насланные на него богиней Афиной: «У меня сжимается сердце при виде того, что происходит вокруг изо дня в день. Это даже не борьба: представь себе растрепанную, пьяную, полуголую женщину, всю в синяках от жестоких побоев своего грубияна-мужа, представь себе, что она даже не протестует, что она терпит это унижение, а тот не унимается, – вот такой Лаокооновой группой выглядит столица Вселенной» [24, с. 273]. Гражданская война, так же как и любая другая война, в чем теперь убедился Герцен, – это «свирепое отвратительное доказательство безумия людского, обобщенный разбой, оправданное убийство, апофеоз насилия…» [19, c. 130].

Эти новые идеи Герцена наиболее полно выразились в статье «Донозо Кортес, маркиз Вальдегамас, и Юлиан, император Римский», которая позже в качестве заключительной главы вошла в его книгу «С того берега». Впервые статья была опубликована 18 марта 1850 г. в газете «Voix du Peuple». Ее появление было вызвано нашумевшей «Речью о ситуации в Европе» известного консерватора Д. Кортеса в законодательном собрании в Мадриде 30 января того же года. В ней он обрисовал угрожающее положение дел в поглощенной революцией Европе. Своей речью он стремился склонить кортесы предоставить кредит правительству Б. Мурильо. Сложившаяся ситуация, утверждал он, требует не только напряжения всех сил европейской католической цивилизации, но и дополнительных финансовых вложений [49].

Кортес пессимистично отзывался о современной Европе, и Герцен был полностью согласен с ним, повторяя его утверждение: «Европа в той форме, в которой она находится теперь, – разрушается» [32, с. 137]. Но если Кортес полагал, что старый порядок можно спасти, призывая к решительным мерам, то Герцен настаивал, что, несмотря на временные успехи реакции, неодолимые силы мировой истории приведут к падению современных государств и торжеству социализма и мешать этому бесполезно и аморально; нельзя «убить ребенка, чтоб прокормить отходящего старика, чтоб возвратить ему на минуту утраченные силы» [32, с. 138]. Современная ситуация напоминала Герцену эпоху поздней Римской империи, а борьба с социализмом – гонения на христианство, которое, вопреки всему, сумело стать доминирующей общественной силой к концу Античности. Европейские консерваторы уподоблялись Герценом императору Юлиану – гонителю христиан, защитнику обреченного старого мира, потерпевшему неудачу.

Кортес выделял два социальных института, чье финансирование нельзя сокращать. Это армия и церковь; спасение старого порядка невозможно без священника и солдата, которые, по словам испанского консерватора, воплощали самоотречение и дисциплину [61, p. 323–324]. Герцен уделил особое внимание этой риторической формуле из речи оппонента. Если о священнике он отзывался как о безвредном «живом мертвеце», то солдат, считал он, таит в себе большую опасность. Герцен сравнивал его с палачом, называя «невинным убийцей, обреченным на злодеяние обществом» [32, с. 139].

Статья была воспринята публикой как радикальный пацифистский манифест: «…Черт знает, какого шума я наделал несколькими строками», – писал сам автор о произведенном эффекте [22, с. 307]. Консервативная газета «La Patrie» потребовала от прокурора республики запретить публикацию статьи из-за нападок на армию и систему правосудия. Однако это лишь подогрело спрос на номер газеты «Voix du Peuple» со статьей Герцена, и весь ее тираж в 40 тыс. экземпляров был распродан [32, с. 142; 62, с. 110; 23, с. 281].

Другим объектом критики Герцена стала концепция «gouvernement fort» (сильного правительства – фр.), ставшая лозунгом консервативных политических сил во Франции в 1848–1849 гг. Противники революции считали, что для законности восстановления и порядка в стране необходимо принимать самые решительные меры: ссылать в заморские территории, сажать в тюрьму, а в иных случаях и казнить. Радикально настроенные политики, на которых были направлены эти меры, активно протестовали против новой политики властей, активно выступали против концепции «сильного правительства», служившей этим мерам оправданием [54]. Среди них был и Герцен, который писал: «Gouvernement fort … не нормальное состояние, не status quo, а кризис, переворот, осадное положение, suspension des droits de l'homme (отмена прав человека – фр.] 93 года» [32, с. 147]. Эти слова были навеяны речью П.Н. Жерди (P.N. Gerdy) в Палате депутатов. Ее главный смысл заключался в том, что «сильное правительство», прибегнувшее к террору против собственного народа, породит лишь хаос и анархию в стране, но никак не мир и порядок [там же]. Герцен разочаровался в террористических методах. Якобинский террор из символа народной мести, каким он представлялся ему ранее, стал теперь в глазах Герцена примером государственного произвола и насилия.

То, чего опасался Герцен, произошло: революции 1848–1849 гг. завершились, и консервативные правительства вышли из нее победителями. Герцен больше не верил в поступательное социально-политическое развитие Запада и с начала 1850-х годов все больше внимания стал уделять России. Он был воодушевлен перспективой реформ в стране, намеревался выразить поддержку ее властям и умерить собственные политические требования. Казалось, Герцен был уже готов сделать выбор между радикализмом и умеренной политической программой. И тем не менее его как «неисправимого социалиста» [26, с. 273] никогда не оставляло в полной мере убеждение, что применение насилия в некоторых случаях неизбежно. Вместе с тем он осознавал, что радикализм образца 1848 г. в новой ситуации был уже неуместен.

Однако в определенных кругах Герцена продолжили воспринимать как революционера. Его обвиняли в безответственности и жестокости, что стало общим местом в статьях и письмах консервативно мыслящих. Так, Шедо-Ферроти (барон Ф.И. Фиркс) писал, что Герцен проповедует «междоусобную войну» [50, с. 36], сходные оценки встречаем у Б.Н. Чичерина [61], Ю.Н. Голицына [59, с. 486; 19], И.С. Аксакова [35, с. 2]. Руководствуясь теми же соображениями, П.А. Вяземский иронизировал по поводу «военного» псевдонима «Искандер», который Герцен взял в честь Александра Македонского [5].

В ответ на подобные обвинения Герцен требовал указать, где и когда они с Огаревым «проповедовали убийство» [6]. Действительно, он избегал в своих статьях в «Колоколе» и в «Полярной звезде» утверждений об оправданности насилия в политике. Он признавал, что насилие в революции приводит к смерти, страданию и разрушениям [11, с. 222]. Он также писал, что сам с отвращением относится «к крови» [20, с. 239, 241; 29, с. 191] и что по мере развития цивилизации насильственные меры становятся все менее эффективными [32, с. 180]. Однако может наступить момент, когда революция будет неизбежной и оправданной. Герцен был убежден, что ее ожидаемый итог – политическая свобода и справедливое социальное устройство («земля и воля») – может иметь в некоторых случаях столь высокую цену, что может оправдать значительные издержки. «Страшна и пугачевщина, но, скажем откровенно, если освобождение крестьян не может быть куплено иначе, то и тогда оно не дорого куплено», – писал он [34, с. 84].