Текст книги "За троном. Царская милость"

Судя по всему, писарь служил в стрелецком полку в Кремле давно. Повел Алексея, об увиденном рассказывал не хуже гида.

– Это Чудов монастырь, за ним Вознесенский собор. Туда стрельцы могут только без оружия заходить и вне службы. Монахи сами за порядком следят, хотя прихожан много бывает. Караулы у ворот стоят, у всех четверых, это в обязательном порядке. Коней запрещено в Кремль пускать. За стенами, с той стороны, коновязь есть. Будь ты хоть боярин, а коня на холопа оставь, пешочком пройди, надвратной иконе поклон отбей. На коне только царю можно. Еще караулы у всех дворцов стоят, у Оружейной палаты, на Ивановской и Соборной площадях. Кроме того, почитай на всех башнях, особенно на Оружейной и Водовзводной.

Писарь провел Алексея по периметру вдоль стен с внутренней стороны, назвал все башни.

– Запомнить должон! Случись нападение какое али пожар, ты точно знать должен, куда мчаться надо. Вот где Петровская?

Запомнить все двадцать башен сразу не удалось. Спасскую, Троицкую или Боровицкую знают почти все.

– Особо почетно у Теремного дворца, у Золотых царицыных палат либо у Грановитой палаты в карауле стоять. Там самые проверенные и вышедшие статью, все же государь каждый день бывает либо послы.

Прогулка получилась долгой, одни стены Кремлевские на два километра с гаком тянулись, а еще внутри постройки обходили. Алексей в Кремле бывал в свое время, даже в Оружейной палате был и Алмазном фонде. Только выглядел Кремль в царствование Федора Алексеевича совсем не так, как современный. Придя к власти, большевики разрушили собор Спаса-на-Бору, Чудов, Вознесенский и Афанасьев монастыри. Зато водрузили безликую бетонную коробку Дворца съездов, режущую глаз своей заурядностью среди старинных, искусно сделанных построек. Умели в старину строить, добротно, красиво, на века. Сравнение было не в пользу современных архитекторов. Наверное, коммунистический режим довлел.

Стрельцы при обходе писаря приветствовали, по положению он выше рядовых стрельцов был, но ниже десятника. Для того чтобы писарем в сотне или полку быть, надобно писать грамотно и красиво, считать. Такими талантами обладали немногие, иной десятник вместо подписи крестик ставил.

И Царь-колокол еще не существовал. Но когда после обеда Алексей вышел на Красную площадь, обнаружил у Лобного места Царь-пушку, которую именовали «Большим дробовиком». Стояла она не на чугунном лафете, а на отесанных бревнах, как крепостные тюфяки.

А со следующего дня уже в караул. Поставили его вместе с двумя стрельцами, служившими не один год, да на место спокойное, на Беклемишевскую башню. Вид с нее на Москву-реку открывался великолепный. Лодки проплывали, бабы на мостках белье стирали.

Стрельцы сразу уселись в кости играть.

– А мне что делать?

– За городом смотри. Как неприятель появится али пожар случится, ты нам шумни.

Алексей расхаживал по каменному помосту, периодически слышал бой часов Фроловской башни. Через четыре часа караул сменили. Все последующие караулы Алексей нес в разных местах. Как он понял, десятник специально ставил, чтобы особенности изучил. Кроме переходов по стенам, были еще тайные ходы. В самих стенах, толщина которых была от трех с половиной до шести с половиной метров, даже комнатки внутри были. Только на одну башню не попал – на Константино-Еленинскую. Потому как там застенок был, пыточный или Разбойный приказ. Оттуда иной раз доносились приглушенные вопли пытуемых. Башню эту старались обходить стороной как стрельцы, так и горожане, проходившие мимо с наружной стороны стены. Нехорошее место, дух злой. Да и вид башни был угрюмый, мрачный, а не торжественно-величавый, как Боровицкой, Арсенальной или Фроловской.

Через месяц Алексея стали отправлять в караул не только на башни и стены Кремля, но и к дворцам. Ему там не особо нравилось. Первые дни глазел на архитектуру, все равно делать нечего. Внутри бы побывать, однако туда пускали только избранных, придворных да челядь для обслуги. На башне куда как лучше, обзор, походить можно, а не стоять, как изваяние с бердышом. Да еще иной раз послы иноземные осматривают, как диковину. Ни нос почесать, ни муху отогнать. А больше мальчишки досаждали. Дразнилки пели, кривлялись. Старший караула отгонял, когда не видел никто, поймав, за уши драл. Вот ведь нашли сорванцы забаву.

За месяц Кремль изучил не хуже старожила. В свободное время все уголки обошел, куда дозволялось – заглянул. Знания лишними не бывают, это он точно знал, по опыту.

Десятник любопытство Алексея приметил.

– За усердие хвалю. В кости не играешь, не пьянствуешь, завсегда опрятен. Не зря тебя полковник приметил, глаз у него – о!

Алексей не подозревал, что десятник за ним приглядывает. На службе в караулах проверял, особенно в ночное время, так служба такая. Поразмышляв, догадался. Караульные ему докладывают. Во всех частях Кремля стрельцы стоят, со стены или башни видно, что внизу творится. Может, случайно кто проговорился, а скорее всего десятник сам наставлял. Алексей – человек новый. То, что мечом владеет и ловок, совсем не значит, что честен и службу нести будет исправно. Может, новичок и проходимцем оказаться, и запойным. А десятнику отвечать. Алексей его понимал. Был бы на месте Онуфрия, сам бы так делал. Все же Кремль, дворяне да бояре ходят, царь бывает. Только не видел его Алексей за месяц. Ну да тешил себя надеждами взглянуть. Как-никак помазанник божий, владетель земли русской. Не так давно Романовы на царский трон сели, по историческим меркам – мгновения. Да еще и царь не только молодой, но и хворый. О том не только шептались, вслух говорили: немощный, долго не протянет.

И в один слякотный осенний день довелось-таки Алексею с царем свидеться, да близко. В карауле стоял у Теремного дворца. Карета царская подъехала с кавалькадой всадников. Рынды, охрана царская. Двое их тут же к дверям кареты подбежали, распахнули дверцу, помогли выйти хилому и бледному подростку. Усадили на стул. Двое других, покрепче, в плечах пошире, стул с драгоценной ношей подхватили, понесли бережно. А мелкий дождик пакость устроил. Вход перед дворцом плитами выложен. Не то люди, лошади оскальзываются. Вот один из рынд поскользнулся на мокром, упал. Царь-подросток в стул вцепился, боясь свалиться рядом. Изувечен в детстве был, зимой лошадь с санями по спине проехала. Да не пустые те сани были, с придворными. Ребра смяло ребенку, позвоночник повредило. С тех пор Федор Алексеевич сам ходил с трудом, боли донимали. Вызванные лекари, что доморощенные, что иноземные, помочь не могли, руками разводили. Мальчишка, обожавший коней, активные игры, внезапно превратился в затворника. Нелюдим стал, на мир, на судьбу осерчал. Одно выручало и радовало – умом Бог не обделил и учителя толковые попались. Языкам обучали, грамоте, счету. Все по полной программе, что царевичу знать положено. Мальчишка впитывал все как губка.

Неприятность вызвала кратковременный шок, окружающие застыли, а хуже всего рынды. Конфуз какой! Первым нашелся Алексей. Бердыш отбросил, прыжком к стулу подскочил, обеими руками схватил и приподнял. Удивился – легок больно царевич! Сколько же в нем веса? Сорок, пятьдесят килограмм? Для двоих рынд сущая мелочь, не нагрузка вовсе. Упавший рында вскочил неловко.

А молодой царь посмотрел на Алексея, на стать его.

– Пусть он несет.

Так вдвоем с рындой и внесли царя в Теремной дворец, на поверх подняли, как второй этаж называли. А там уж постельники, чашники да прочий дворовый люд вертится, перед царем шапки ломают. Алексей же, как был в шапке, так и остался. И рад бы снять, но руки заняты были стулом. А для челяди да приближенных дело страшное. Стрелец – и в покои царские вошел, да в шапке. Не было прежде такого! Некоторые втихомолку роптать стали. Дескать, кто посмел простолюдину, стрельцу царя нести? По какому-такому праву?

Стул по знаку путного боярина поставили. Один из приближенных Алексея за рукав ухватил, к выходу толкает. Алексей и сам ушел бы, все же на карауле, пост покидать никак не можно. Да царь голову повернул. Толкавший Алексея сразу рукав отпустил. Алексей близко царя увидел.

– Как имя твое, стрелец?

– Алексей Терехов.

– Вовремя подсобил. Я тебя запомню.

– Дозвольте на пост вернуться?

– Ступай.

До Алексея никто больше не дотронулся. На лестнице с рындой встретился, что упал на мокром.

– Шустер! На мое место метишь?

– Мне на своем удобно. А позовет царь, так и пойду.

– Выскочка худородный! – прошипел рында.

Алексей ничего не ответил. Нечего было ворон ловить. Подошва у сапога кожаная, на мокрых плитах скользит. Натер бы подошвы порошком из канифоли или точильного камня, конфуза избежал.

Вышел Алексей из подъезда, а на его месте старший караула стоит. Кинул зло:

– Кто учил оружие бросать, пост оставить? Вот я ужо десятнику доложу.

А десятник и сам к Теремному дворцу бежит. Воистину, слухи мгновенно разносятся. Верно сказано: «Плохая весть молнией летит, а хорошая на телеге плетется». Онуфрий от возмущения и быстрого бега запыхался. Лицо красное, глаза выпучил. У Алексея сразу две мысли мелькнули. Тут ухо востро держать надо, слухи мгновенно нужных ушей достигают. И вторая – конец службе. Что увидел десятник? Алексей без бердыша и не на посту стоит, а у двери. Не успел послужить, как нарушает! Такому одна дорога – вон из стрельцов!

Онуфрий сказать ничего не успел, но мысли его Алексей уже знал. Вдруг открылась дверь, вышел боярин и слуга. Такое звание носил главный из придворных бояр.

– Государь велит этого молодца в караул впредь ставить у Теремного дворца.

И скрылся тотчас. Из Онуфрия воздух и бранные слова мигом вышли. Сдулся сразу, рот закрыл. А что он может против царского слова? Боярин и слуга не сам приказал, только царские слова передал. Онуфрий огляделся, тихим голосом, дабы не услышал никто, спросил:

– Ты чего натворил-то?

– Рында оскользнулся и упал. Я стул с царем подхватить успел, наверх занести помог.

– И все?

– Как перед Богом!

– Фу! Мне же сотнику, а то и полковнику докладывать надо. Обошлось!

Десятник вытер вспотевший лоб рукавом.

– Чего столбом соляным застыл? Бери бердыш и на пост, как государь соизволил!

Алексей забрал у старшего по посту бердыш, встал справа от двери. У дворцов простые стрельцы бердыши имели, а старшие при сабле были. Десятник ушел, оборачиваясь и что-то бормоча. Алексей дух перевел. Несколько минут назад уже мысленно со службой попрощался, а оказалось – преждевременно. Воспрял духом. Не привык он служить плохо, всегда стремился первым быть, потому по службе продвигался быстро.

Вечером, когда спать улегся, мысли в голову разные лезли. Вот почему артефакт его именно в это время перенес? В предыдущие разы ему доводилось встречаться с людьми именитыми, оставившими в истории след, зачастую – весомый. И служить под их началом было великой честью. Но Федор Алексеевич, насколько помнил Алексей, в боевых походах не участвовал, да и правил недолго, если не изменяет память, – шесть лет.

Но опыт бесценный из переносов он вынес, друзей приобрел. Один Острис чего стоит! Потому к попаданию в другое время относился спокойно, даже с какой-то надеждой. Вдруг благодаря его действиям ход истории пойдет не так? Пусть немного, но изменится. В исторических хрониках мы узнаем, когда и что уже свершилось, но могло по-другому?

Половину ночи вертелся на жестком ложе. В стрельцы попал вынужденно, случайно. В истории стрельцы оставили не очень хороший след, особенно после бунтов при молодом Петре, когда Софья, сестрица старшая, подняла стрельцов. Пролилось много крови, жертвой стрельцов едва не стал сам Петр, спасшийся в Троице-Сергиевой лавре. После Петр сам явил жестокость, собственноручно рубя головы бунтовщиков. Получается – не в самую хорошую компанию Алексей попал. А до восшествия на престол Петра не так много времени осталось. Фактически Федор Алексеевич последний из царей по линии Романовых-Милославских, Петр уже Романов-Нарышкин.

Уснул под утро. После заутрени в соборе Спаса-на-Бору завтрак. Голова после бессонной ночи тяжелая. А тут вдруг сотник с полковником заявились, потребовали рассказать, как было вчера. Выслушав, полковник обрадовался:

– Правильно себя вел. Утерли стрельцы нос рындам.

Сотник форму Алексея осмотрел: нет ли изъянов? Сапоги приказал надраить.

– Пыльноваты. Государь-то на тебя снова глянуть может.

Только государя Алексей не видел неделю. Хворал или делами занят был – неведомо. Но чувствовал Алексей, не последняя встреча их была. Связь невидимая возникла. Хотя где государь, а где Алексей? Ни по одной карьерной лестнице на самую вершину не поднимешься, царское место по наследству переходит. Одно исключение и было, когда Рюриковичи уступили место Михаилу Романову.

Алексея теперь назначали в караул только к Теремному дворцу. Обычно стрельцов ротировали. Сегодня на Беклемишевской башне, а завтра у Троицких ворот. Но кто осмелится нарушить государево указание? Алексею этот пост не нравился. От непогоды укрыться негде, как дождь – до последней нитки промокаешь, потом сушить форму надо, гладить. Ни грибка, ни навеса, но Алексей не роптал. Еще с военного училища помнил строки из Устава: «Военнослужащий должен стойко сносить все тяготы службы». Стрельцы Устава не имели, но действовали так же, форма и оружие другие, сообразно времени.

Хлопнула дверь дворца, вышел главный рында, сделал знак. Через пару минут ко дворцу подкатила царская карета. Стрельцы подтянулись, по сторонам осмотрелись. В Кремль пускали всех – на богомолье, в соборы. Иные ходоки выжидали появление царя, бросались к нему с прошениями, челобитными. Задача стрельцов в этот момент была отсечь от царя простолюдинов. Для жалоб был Челобитный приказ. А, кроме того, на царственную особу могло быть совершено покушение. Да и юродивые иногда выкрикивали громко нелицеприятные слова или предсказания, большей частью несбывавшиеся. Однако сегодня спокойно было.

Подрынды распахнули и держали дверь, из дворца на стуле вынесли Федора Алексеевича. Возок его в нескольких шагах. Стрельцы в воинском приветствии вскинули бердыши. Царь, когда стул разворачивали, узрел Алексея.

– Поди сюда, стрелец!

Рынды замерли, держа стул с царем на весу, на руках. Алексей сделал два шага вперед. Ближе к царственной особе подойти нельзя, не по этикету.

– Как служится, Алексей?

Не забыл царь имя, это добрый знак. А в голове сумбур. Как царя назвать? Ваше Величество, Ваше Высочество? Обращение на «вы» пришло только после «великого посольства» Петра Великого в Европу. До того обращались на «ты». Но так обратиться к царю Алексею претило, все же разница на социальной лестнице неизмеримо велика. Выход нашел.

– Хорошо, государь и великий князь!

Федор Алексеевич, человек немощный, фактически инвалид, завидовал и благоволил мужчинам высоким, физически крепким. Передвигающийся с трудом, да и то по своим покоям, он любовался статью стрельца. Слова «инвалид» на Руси не знали, для народа – убогий, калека.

– Служи верно.

– Рад стараться, – выпятил грудь вперед Алексей.

Уж как стоять по стойке «смирно», в училище вбивают на первом году крепко – на всю жизнь. Ни стрельцы, ни рынды так не умели, не было тогда строевого шага, выправки парадной. Видно было: понравилось царю. Да что с него взять – подросток.

А с другой стороны – взрослели на Руси быстро. На войну в пятнадцать лет шли – новиками. И женились рано. Если мужчина в пятнадцать лет умеет оружием владеть, землю свою защищать, то почему жениться не имеет права? Девушка в семнадцать-восемнадцать лет, если замуж не вышла, едва ли не старой девой считалась. Подозревали – не дефектная ли какая? Чаще всего невесту родители подбирали, чтобы ровня была. Купцы – из купеческого рода невесту приглядывали, ремесленники – из мастеровых. За невестой приданое быть должно, поэтому в бедных семьях или у сирот выйти замуж у девушки шансов намного меньше.

Царь помедлил. То ли поговорить хотел, то ли полюбоваться на бравого стрельца. Так непростой человек, положение обязывает. Вздохнул.

– Грузите.

Возок и сопровождавшие его рынды на конях умчались. Стрельцы одни остались. Стоявший вместе с Алексеем на посту, по другую сторону крыльца, стрелец Макар сказал:

– Привечает тебя царь.

А чего завидовать? Если приметил, должность выше не стала, жалованье не возросло. Одна приятность душевная, ан зависть вызвала. У Теремного дворца стрельцы службу несли по шесть часов, потом пересмена для отдыха и второй раз выходили на пост ночью. Караул стоял у дворцов и ворот круглосуточно. На ночь ворота в Кремль запирали, доступа посторонним не было, но жизнь внутри Кремлевских стен не затихала. Ходили монахи из монастырей, проходила по площадям стрелецкая стража, пробегала челядь. Рано утром заезжали телеги с дровами для печей, продуктами для поварни, бочки с водой из Мытищ, где самая чистая и вкусная вода была.

Алексею скучновато было. Второй месяц, как он здесь, освоился со службой. Завтрак, караул, обед, периодически занятия с оружием на плацу, сон. С утра все по новой. Пытался приятелей среди стрельцов завести, не получалось. Разные интересы, уровень образования. Алексей подумывать стал: не потереть ли артефакт, не вернуться ли в свое время? Когда в Византии был или у татар, жизнь била ключом, скучать было некогда, выживал в экстремальных условиях, адреналина порой чересчур было. Но все же погодить решил. В этом году осень короткой случилась, дождливой. А потом сразу морозы пришли, снег выпал. Стрельцы в зимнюю форму переоделись. Шапки меховые, вместо кафтанов зипуны, крытые синим сукном. На ноги шерстяные носки надевали, прежде чем сапоги обуть. А все равно в сапогах холодно стоять в неподвижности. На смотровых площадках башен походить можно, ноги размять, поприседать, согреться. А в карауле перед дворцом только гусиным жиром лицо смазать, чтобы морозом щеки да нос не прихватило.

С колес на сани перешли. Утром снежок выпадет – чисто, бело вокруг. А к вечеру снег серым, а то и черным делается от сажи. Печей в Москве много, в каждом доме не одна. Для отопления – своя, в поварне, по-современному кухне, – своя. А есть еще в банях. Потому воздух не самый чистый, хоть промышленных предприятий нет. Кузницы есть, гончарные мастерские, где горны или печи стоят, тоже воздух загрязняют.

Особы царственные для отдыха загородные дворцы имели, да не один, дальние и ближние. На Воробьевых горах, на возвышенности у Москвы-реки, откуда город виден. В Коломенском, построенном при Алексее Михайловиче, в Измайлове, родовой усадьбе бояр Романовых, в Александрове, основанном Василием III, отцом Ивана IV Грозного, а еще Резной дворец. И в Кремле проживали в Потешном дворце, построенном для боярина Ильи Милославского, тестя царя Алексея Михайловича. С 1670 года этот дворец служил жильем для членов царской семьи, как и Теремной дворец. В общем – не в тесноте и обиде цари жили.

Из истории Алексей знал, что ввиду малолетства и многих хворей страной фактически правили несколько человек: патриарх Иоаким, И. М. Милославский и А. С. Матвеев. Особенно преуспел в набивании собственного кошеля Милославский. Подмял под себя Приказы, везде посадил родню. Но править им оставалось недолго. Уже через полгода, в середине 1676 года, царь возьмет власть в свои руки. А осенью 1675 года он занедужил, в Кремле стал появляться редко. Народная молва тут же разнесла слухи, что царь лежит и не встает и смертушка его близко. Бояре стали подумывать: к кому может власть перейти?

Глава 2. Лекарь поневоле

Безвластия боялись и бояре, и народ, все хорошо помнили Смуту, когда без малого устояло государство. Да еще протопоп Аввакум со сподвижниками предвещали скорую смерть молодого царя. Смутьянов хватали, тащили в Разбойный приказ, пытали: кто подстрекатель? Рвали ноздри, жгли каленым железом, заковывали в железо, ссылали в Сибирь. Но горлопанов меньше не становилось.

Состояние Федора Алексеевича вызывало беспокойство. Сестры и тетки по материнской линии не отходили от постели недужного царя. Аптекарскому приказу Милославские не верили, поскольку с 1672 года его возглавлял А. С. Матвеев, боялись – отравят. Яды в борьбе за власть применялись зачастую. Бояре и дворяне переняли гнусную практику у венецианцев и генуэзцев. Самочувствие царя медленно, но неуклонно ухудшалось. Стали отекать ноги, кровили десны, болели суставы и травмированная спина. Первого февраля 1676 года Матвеева отстранили от должности, а уже с восьмого февраля Аптекарский приказ возглавил Никита Иванович Одоевский. Он развил кипучую деятельность, созвал консилиум из шести лучших лекарей страны. Болезни царя были известны: «скорбут», как называли цингу, и травма грудной клетки и позвоночника. Род Милославских по материнской линии был болезненным, дети болели, умирали. Знать-то знали, но лечить не умели. Консилиум назначил прогревания и мази на ноги.

В Кремле хворый молодой царь бывать зимой перестал, находился в Измайлово, в родовой усадьбе. Здесь еще стараниями отца Федора, Алексея Михайловича, были устроены сады – Виноградный, Просянский, Потешный, Островной. Попечением царским в 1670 году был построен пятиглавый громадный Покровский собор, украшенный изразцами.

Но и у царей бывают дела, требующие личного присутствия в Кремле, скажем, приемы иноземных послов. Посол – полномочный представитель своего государства, и принять его не может опекун вроде Милославского. А дядька Артамон Матвеев впал в немилость и подозрение, был отстранен от дел. Рынды доставили Федора Алексеевича в Грановитую палату, перенесли из кареты на носилках, усадили на трон. Милославский и дьяк Посольского приказа стояли по обе стороны от трона, чтобы подсказать, направить беседу в нужное русло.

Алексей внутри Грановитой палаты не был, чином не вышел. После переговоров послы иноземные вышли, а через время на носилках, чтобы послы не видели немощное состояние царя, Федора Алексеевича вынесли. Он увидел Алексея, проходившего мимо, сменившегося с караула пару часов назад. Царь приказал рындам остановиться, махнул рукой, подзывая стрельца. Алексей подбежал, вытянулся.

– Здрав буди, великий князь и государь!

– Вот здоровья мне и не хватает, – уныло кивнул царь.

Был он в собольей шубе, горностаевой шапке, в красных сафьяновых сапожках. Все же на прием послов приезжал, при параде.

– Я как тебя вижу, крепкого да здорового, мне вроде лучше становится, – продолжил Федор Алексеевич.

Алексею молодого царя жалко. Грамотен, умен, а здоровья нет. Ему бы бегать, а его на носилках носят. Знал из исторических хроник Алексей, чем болел царь. А впрочем, стоило попробовать облегчить состояние хворого.

– Государь, не гневайся. Можно я попробую по-своему, по-народному полечить?

– Ты не лекарь, стрелец. Меня лучшие лекари уже смотрели, а ноги как пухли, так и пухнут.

– А что ты теряешь, государь?

– Верно. Вот что, скажи своему полковнику, что я на время забираю тебя.

– Мне время нужно приготовиться.

– Где Измайлово знаешь?

– Язык до Киева доведет.

– Завтра жду.

Царь махнул рукой, рынды перенесли его в крытый возок на санных полозьях, заботливо прикрыли медвежьей шкурой. Под ней тепло всегда, даже в лютый мороз. Царский поезд уехал. Алексей остался на несколько минут стоять. Ох, зря он напросился! Как бы не опростоволоситься. Так и голову на плаху сложить недолго. И кто его за язык тянул? Направился к полковнику, доложил о решении царя забрать его на время в Измайлово.

– Некстати как! Стрельцов посылают усмирять Соловецкий монастырь, каждый человек на счету! – Полковник скривился, как от зубной боли.

– Думаю, ненадолго меня в Измайлово. А что с Соловками?

– Не слыхал разве? Еретика Аввакума слушали, раскольника проклятого, анафеме церковным собором преданного. Теперь стрельцам расхлебывать надо. А монахи на Соловках упорные, оружному бою привычные. Уж сколь от шведов отбивались, никто их монастырь взять не мог. Мыслю – немало кровушки прольется.

Получалось – как будто знал Алексей, в Измайлове укрыться хотел. Не дезертировать, а хитро переждать. Но царю перечить никак не можно.

– Лошадь из конюшни возьми, негоже стрельцу пешком. Уж больно долог путь. На ногах-то целый день идти. Оружие не бери, не подпустят рынды тебя с ним до царских покоев. А вообще – желаю тебе удачи. Чувствую, далеко пойдешь. Ты из простых людей, и не каждого государь во дворец приглашает. Челядь – повара, портомойки – оно понятно. Лопни мои глаза, ты еще нами командовать будешь.

Вот с этими словами Алексей мог бы согласиться. Не раз поднимался он от рядового воина до сотника, потом и выше – командира хилиархии.

– И еще – рынды задирать будут, слова обидные говорить. Терпи и в склоку не лезь. За каждым рындой могущественный род стоит. Схарчат и не подавятся. Если сладится, потом припомнишь. Месть – она блюдо холодное.

Мудр полковник, напутствие правильное дал. Алексей поблагодарил. Вышел из воинской избы и сразу на торг. Цинга, она от дефицита витамина «С» в организме бывает. Обычно это болезнь полярников, моряков дальнего плавания, первопроходцев Севера. Понятно, что лекарств таких здесь не найти. Но есть природный источник – те же лимоны, да вообще цитрусовые. В Москву их возили персидские купцы небольшими партиями. Товар редкий, брали в основном повара-иностранцы, как приправу к рыбным или мясным блюдам. Выписывали дворяне знатных поваров из-за границы больше для бахвальства. А при Петре Великом это в моду вошло, как ни повар, так француз либо итальянец.

Алексею удалось сторговаться на десять лимонов. Цены изрядные, сильно кошель облегчили. А еще сабельник у травников искал. Точно знал, им дед и отец суставы лечили. Однако травка редкая, только у одного травника нашел. Торговался долго, но всю невеликую партию забрал, в узел к лимонам отправил.

– Отец, ты бы дня через три-четыре еще сабельник на торг принес. Все заберу.

– Ты же вроде бодро ходишь.

– Не себе беру.

– Мало кто о травке сей знает, по секрету такие знания передаются, от отца к сыну.

Алексей в Кремль вернулся, в конюшне лошадь свою проверил – подковы, седло. Честно сказать, один раз только на ней выезжал. Кусок хлеба сунул, повинился.

– Застоялась, Зорька! Отныне по-другому будет. Кончилась твоя спокойная жизнь.

После заутрени и завтрака выехал, выклянчив на поварне половину каравая хлебного. Самому может пригодиться, а накормят во дворце, так лошади отдаст. Любят лошади хлеб, особенно с солью, самое любимое лакомство, как зайцу морковка или козлу капуста. Пару часов – и он в Измайлово. В царской резиденции своя охрана из стрельцов, Алексею незнакомая. Он назвался, его пропустили. По большому счету – непорядок, эдак на охраняемую территорию любой проникнет. Нынешняя система охраны первых лиц куда бдительнее и строже. Хотя у царей были специальные люди, пробовавшие блюда, подававшиеся на царский стол, во избежание отравлений.

Жен царских травили, у того же Ивана Грозного. Сами жены никому не мешали, боялись усиления влияния рода жены, возвышения при царствующем муже.

Стрельцы забрали у Алексея лошадь, отвели в конюшню. Алексей было следом пошел, да остановили его.

– Не беспокойся, гость. Накормим, напоим, расседлаем.

Один из стрельцов повел Алексея ко дворцу, в сенях передал его рынде.

– Велено было государем сегодня явиться.

– Сказывали мне. Что в узле?

– Лекарственные снадобья.

Алексея проводили в комнату царя. Федор Алексеевич лежал в постели – бледный, одутловатый. В комнате находились две сиделки и у дверей стоял рында.

– Доброго здоровья, государь!

– А, Алексей! Привез снадобья?

– Одно готовить надо, а второе – вот.

Алексей достал из узелка лимоны, протянул молодому царю. Федор Алексеевич выразительно посмотрел на рынду. Тот исчез за дверью, вернулся в сопровождении мужчины. Это был слуга, пробовавший все царские кушанья, – не отравлены ли? Слуга взял лимон и, не очищая от кожуры, впился зубами. Рот его тут же скривился.

– Кислятина немилосердная. Хуже неспелого яблока.

Алексей попросил у рынды обеденный нож и тарелку, очистил лимон от кожуры, протянул царю.

– Каждый день по два-три лимона съедать надо, хотя бы месяц.

Царь откусил, скривился, с видимой неохотой съел.

– Второе снадобье такая же отрава?

– Его настаивать надо. Найдется хлебное вино?

– Во дворце все есть, ступай. Тебе дадут необходимое.

Слуга, что пробовал лимон, отвел Алексея на поварню, принес четверть хлебного вина, как называлась водка, делавшаяся из пшеницы, откуда и название пошло. А четвертью называлась стеклянная бутыль в три литра емкостью. Ведро вмещало двенадцать литров, четверть – три или четвертую часть ведра. Бочка вмещала сорок ведер, или 492 литра, ушат – два ведра, а водочная бутылка – 0,6 литра, или полкружки.

Алексей открыл притертую пробку, понюхал, отшатнулся. Натуральная сивуха!

– Древесный уголь неси, пару пригоршней, а еще чистую холстину, пустую четверть.

Просьбы Алексея были быстро исполнены. Алексей вылил водку в медный таз, щедро бросил туда древесный уголь. Водка быстро почти черной сделалась. Слуга не отходил ни на шаг, присматривал – не подсыпет ли стрелец яда или не сделает ли наговор? Верили тогда в наговоры, колдовство, порчу. Через час Алексей водку слил в четверть, процедив через чистый холст. И все снова повторил в точности.

– Уголь-то зачем? – не выдержал слуга.

– Скоро узнаешь, сам так делать будешь, потому смотри внимательно.

Во второй раз уголь держал дольше. Березовый уголь – то что надо, хорошо впитывает сивушные масла, очищает хлебное вино. Снова слил водку в штоф. Холст очистил водку от частиц угольной пыли. Профильтровал через ткань дважды, понюхал. Пахло лучше, обычной водкой, а не самогоном. Отлил ложку спиртного в медный половник, поджег горящей лучиной. Водка загорелась едва видимым синим пламенем. Так спирт горит градусов семидесяти. Из штофа плеснул в два шкалика, грамм по пятьдесят.

– Попробуем, – и выпил первым.

Ядреная, зараза! Дыхание задержал, выдохнул. Глядя на него, слуга понюхал, потом выпил. Слезы из глаз покатились.

– Крепка! И вкус лучше.

– А, заметил! Впредь, как на стол хлебное вино подавать будут, очисти, как я сделал. Пить приятнее и похмелья не будет на следующий день. А уж если ягод добавить, скажем малины, брусники, так другого и пить не будешь.

– Учту.

– А теперь снадобье лечебное делать будем.

Алексей попросил разделочную доску, кухонный нож, мелко порезал сабельник, аккуратно ссыпал в бутыль с хлебным вином.

– Теперь настоять все надо, дней пять, в прохладном и темном месте.

– Я к себе в комнату поставлю. Никто доступа иметь не будет.

– Вот и славно.

Слуга подхватил бережно четверть, унес. Алексей кухню, или поварню, как тогда называли, покинул. А куда идти дальше? Фактически пять дней он не нужен, трава настояться должна, а лимоны царь сам есть может. Направился к конюшне, у которой его перехватили два рынды.