Текст книги "Гвардия в огне не горит!"

Глава 3
«Снова в разведке»

Илья уже месяц прослужил в новом подразделении и на новой должности, освоился. А потом в роте подряд две неприятности. Одна группа из четырёх человек ушла в поиск и не вернулась, через двое суток другую группу постигла та же участь. И ладно бы новички, можно было списать на отсутствие опыта, а то ведь опытные бойцы, группы сработанные. Сработанность, слаженность в разведке – великое дело, когда понимаешь сослуживца с полувзгляда, с полуслова и твёрдо знаешь – не подведёт тебя товарищ. Обе неудачи случились на одном участке фронта, и, как выяснилось, не случайно. Предательства быть не могло, командир группы узнавал конкретную задачу за несколько часов до выхода. Оставалось одно – на немецкой стороне появился сильный и опытный контрразведчик. В ГФП или гестапо, но был. Илья узнал, что готовится новая группа. Командованию надо было знать обстановку у противника и требовался «язык». И потерю двух групп командование не считало серьёзной – всего-то восемь человек! Да в любой атаке даже на небольшой населённый пункт счёт идёт на сотни.

Что до Ильи, он считал, что переходить линию фронта надо на другом участке, так больше шансов вернуться, чем с маниакальным упорством повторять попытки. Врага переигрывает более умный и хитрый, чем упрямый. Новую группу, ввиду важности задания, возглавлял командир взвода, с ним трое разведчиков. Один минус был: несработанность. Она вырабатывается не одним рейдом или поиском во вражеский тыл. Но начальству виднее. Группу повёл к передовой траншее командир роты. Разведчики вышли на нейтралку около полуночи. Немцы как раз в это время меняют часовых. Через час группа должна подобраться к передовой траншее немцев, если всё пойдёт благополучно. На нейтральной полосе, которая в данном месте метров семьсот шириной, могли быть «сюрпризы» в виде минных полей, спирали Бруно, колючих заграждений. А ещё учитывать надо, что, кроме дежурных пулемётчиков и часовых, есть ещё ракетчики, периодически пускающие осветительные ракеты из сигнальных пистолетов. Выстрел, ракета взмывает вверх, загорается ярко, раскрывается маленький шёлковый парашютик, и ракета медленно, около сорока – сорока пяти секунд, опускается, озаряя круг метров сто диаметром мертвенно-белым светом. И любой объект, особенно если он передвигается, отбрасывает тень, хорошо виден. Тогда пулемётчик начинает огонь и патронов не жалеет. Если группу засекут на нейтралке, шансов вернуться в своё расположение немного. К пулемётчикам присоединятся ротные 50-мм миномёты, накроют минами. Потому, прежде чем выйти на нейтралку, её внимательно изучают в бинокль. Где-то ложбина есть, в другом месте воронка от крупного снаряда или авиабомбы или сгоревший танк. Всё сгодится как укрытие при обстреле. Пулемётный или миномётный обстрел не будет длиться вечно: десять-пятнадцать минут – и огонь стихает. И надо набраться терпения и лежать без движения, потому что и пулемётчики, и часовые будут наблюдать за подозрительным местом. У нашей пехоты есть только часовые. Ракетчиков нет, поскольку нет ракет на парашютиках, и существуют они только в авиации для подсветки крупных целей. И с пулемётами, как и боеприпасами, в Красной армии в 1941–1942 годах было худо. Но и ракетчики, и пулемётчики своеобразными индикаторами были. Если перестали ракеты пускать, толковый командир пехотной роты или взвода насторожится сразу. Темнота и тишина у немцев – значит, к нам разведгруппа немецкая пробирается. Тут уж часовым прислушиваться надо, а то прирежут или «языком» возьмут.

До утра группа лейтенанта Колодяжного не вернулась. Витковский не особо обеспокоился. Часто бывало, что группе не хватало времени выбраться назад. Разведчики чётко знали, во сколько рассветёт, до минуты. И если рассвет мог застать на нейтралке, предпочитали переждать в немецком тылу до следующей ночи, чтобы наверняка уйти. Или «языка» взять не смогли, а без него возвращаться смысла нет – задание сорвано, и другой группе вновь предстоит идти. Самое сложное – перейти линию фронта. У немцев траншеи в два-три ряда, всё по военной науке. Да ещё и оборона эшелонирована. За одним полком другой стоит, тогда как у нас и на один эшелон не всегда войск хватало. Только после лета сорок третьего положение выправилось.

Но группа не вернулась и второй ночью, и третьей. Стало ясно: группа погибла, уже третья подряд. За неделю половины взвода нет, а задание не выполнено, командование недовольно – это мягко сказано. Авиаразведка доносила о передвижении войск в немецком тылу. А куда передвигаются, какие части, конечная цель?

Илья сам подошёл к Витковскому:

– Товарищ командир! Разрешите мне в поиск пойти. Только просьба будет: группу сам подберу.

– Ты же не строевой.

– А что это меняет? Вон три группы молодых и здоровых сгинули.

– Валяй! Комдив три дня дал, чтобы «языка» взяли, да не рядового из траншеи, а непременно офицера. Не справимся – пообещал всех в пехоту отправить.

– Испугал ежа голой ж…!

– Старшина! Не зарывайтесь!

– Мне бы понаблюдать за передовой.

– Дозволяю.

Илья сразу на передовую. Для начала с командиром пехотной роты поговорил. Кто лучше него знает, где расположены пулемётные гнёзда, где сподручнее перейти? Старлей и на карте показал, и на натуре, в траншее. Было одно место, очень удобное для перехода – ложбина, поросшая камышом. Но тем и опасна, потому как немцы далеко не дураки и ложбину эту наверняка под наблюдением держали. Противопехотные мины там не поставишь, почва болотистая, взрыватель поржавеет. А вот колючую проволоку поставить да пулемёт на сухом месте – это запросто. И действовать надо от противного, переходить там, где не ждут, где нормальный человек не пойдёт. Немцы – педанты, в 1941–1942 годах их ротами, батальонами, полками командовали кадровые офицеры, окончившие командные училища. После массовых потерь под Сталинградом, на Курской дуге офицеров стали учить в полковых школах из фельдфебелей, но подняться по служебной лестнице выше командира батальона они не могли, как и получить звание выше гауптмана. Кадровые же офицеры знания имели твёрдые, знали, где можно переходить передовую, а где это противоречит всем канонам.

С местом Илья определился, к утру набрал группу из трёх человек. Из разных отделений и взводов, а принцип был один – несколько удачных поисков. Удача в разведке – это не случайность, не тупое везение и не благоприятное стояние звёзд. Это расчёт, осторожность, наглость, знания и много чего ещё. Ещё граф Суворов говаривал: «Раз везение, два везение. Помилуй Бог, а где же умение?»

Сам в каптёрке парней экипировал. Сапоги немецкие по размеру, автоматы немецкие, а гранаты наши – Ф-1. Потому как компактные и мощные, немецкие скверные. На наших лимонках выдернул чеку и бросай, через три с половиной секунды взрыв, причём мощный. У немецких «колотушек», прозванных так за деревянную ручку, надо было сначала колпачок скрутить с торца ручки, дёрнуть резко верёвку запала, поскольку запал тёрочный. И горит запал бесконечные 4,5–5 секунд. За это время наши бойцы, кому в окоп такая граната влетела, успевали схватить её и швырнуть назад. Нашу гранату можно было привести в боевое состояние одной рукой, выдернув чеку зубами, а немецкую невозможно. И это не цирковые фокусы, а необходимость, если одна рука ранена, а то и вовсе оторвана, а враг наседает.

В «сидоры» побросали продзапас: сухари, кусок сала и банки тушёнки. И вес груза у каждого небольшой, и трое суток продержаться можно. Всё равно «сидора» увесистые получились за счёт боеприпасов и гранат. А ещё индивидуальные перевязочные пакеты. На поясах у всех ножи – самое необходимое оружие, в карманах пистолеты трофейные. За трофейное оружие отчитываться не надо, в личные документы не вписаны. Потерял, в бою из рук выбили, так и забот нет, как и трибунала. В военное время за утерю боевого оружия – трибунал и штрафная рота. А без пистолета плохо, это последний шанс выжить.

Около полуночи выбрались в траншею, группу Витковский провожал. Да не любезность оказывал, был приказ Верховного – группы разведчиков, сапёров и прочих военнослужащих, выходящих на нейтральную полосу, должен сопровождать старший воинский начальник подразделения. Были случаи перехода групп военнослужащих на сторону врага, причём командирам пехотных взводов и рот перебежчики представлялись то разведчиками, то сапёрами.

Уже когда бойцы выбрались из траншеи, Илья как замыкающий сказал старлею:

– Не ждите сегодня, не успеем обернуться.

Планировал Илья подальше в тыл к немцам уйти, километров на десять-пятнадцать. Там немец непуганый, не то что на передовой.

Сначала шли по нейтралке в полный рост: командир пехотной роты уверял, что ни наших, ни немецких минных полей нет. Затем легли и поползли, один за другим, гуськом. Немцы периодически пускали ракеты. Когда «люстра», как её называли на фронте, взлетала, все замирали. Как только гасла, ползли вперёд. Табачным дымком потянуло – траншея недалеко. Своего рода предупреждение – кто-то из солдат не спит. Либо часовой, либо пулемётчик на огневой точке. Про пулемётчика ротный смолчал, выходит, часовой. Мимо него пройти надо, но не убить. Тогда каждый дурак поймёт: разведгруппа в тыл прошла. Подобрались к брустверу. Слышны тяжёлые шаги часового, над бруствером мелькнул под луной примкнутый штык. Прошёл. Илья выглянул в траншею – пусто. Сам прыжком перемахнул, за ним трое разведчиков. Сразу залегли. Если кто-то из немцев шум слышал, может по траншее пройти, прислушаться. Несколько минут тишины, потом Илья пополз, за ним остальные. Ротный говорил, что на этом участке вторая линия траншей есть и в ней миномёты.

По штатному расписанию вермахта пехотный взвод имел миномётное отделение из трёх человек при одном миномёте. Стрелковых взводов в роте три. Командир роты мог своим решением установить все три миномёта в одном капонире, а мог распределить позиции равномерно. Структура стрелковой роты в вермахте сильно отличалась от пехотной роты РККА. У немцев 196 человек личного состава, три взвода по 49 человек, остальные – обеспечение вроде посыльных, писарей, поваров, санитаров, носильщиков раненых, ездовых, оружейного мастера. В случае массовой потери солдат, скажем при отступлении, командир роты временно мог перебросить солдат из этих подразделений в стрелковые взводы. А у командира пехотной роты РККА возможностей для такого манёвра не было, да и рота численностью поменьше – 178 бойцов. Причём у немцев, отмобилизованных и обученных, численность рот, батальонов, полков и дивизий соответствовала штатной, а в Красной армии чаще была ниже штатного расписания на четверть, а то и треть.

Где ползком, где в полный рост добрались до второй линии траншей. Здесь, как правило, численность военнослужащих меньше. А ещё сказывалась психология. Часовые были, но ракеты не пускали и службу несли более халатно, надеясь на камрадов в первой траншее. Могли позволить себе курить, разговаривать с другим часовым или вовсе пиликать на губной гармошке. Поэтому вторую траншею миновали быстро. Выбрались в чахлую рощу – и ходу, пока не уткнулись в реку, судя по карте, Тим. Надо форсировать, хотя по карте – до моста два километра. А только у немцев все мосты обычно под охраной. Разделись, оружие и одежду в плащ-накидки узлом свернули, вплавь реку одолели, толкая узел перед собой. Уже на другом берегу оделись. За преодолением передовой и переправой ночь пролетела. На востоке начало светать. В этих краях поздней весной или летом светает рано, в три тридцать. Пришлось найти укрытие, коим оказалась яма под вывороченным корнем. Сверху корень огромного поваленного дерева, с трёх сторон – земля, со стороны увидеть почти невозможно, если только вблизи. А им виден участок берега и реки. Поскольку ночь бодрствовали, решили отдохнуть по очереди. Один караулил, другие спали. Часа через два Илью боец толкнул:

– Товарищ старшина!

И палец к губам. Илья выглянул. Занятно! По берегу – четверо полевых жандармов с бляхами на груди, один на длинном поводке ведёт собаку. Крупная овчарка зигзагом впереди кинолога идёт. Собака дошла до места, где Илья с бойцами из воды вышел, крутанулась, но дальше пошла. У Ильи напряжение спало. Пожалуй, вот причина неудач наших разведгрупп. Наши разведчики уходили в кирзовых сапогах, а чистили обувь в РККА ваксой, а немцы гуталином. Запахи отличаются сильно, не то что собака – человек разницу почувствует. А группа Ильи вся в немецких сапогах, собака натаскана на ваксу «кирзачей». Пронесло, но могло кончиться плохо, а причина – сущая мелочь. Досадно!

В полдень перекусили тушёнкой и сухарями, банки пустые и обёртки – вощёную бумагу зарыли в земле, выкопав ножами ямку. Следов за собой оставлять нельзя, если живым к своим вернуться хочешь.

А как стемнело, двинулись. За день Илья определился по карте, где сами находятся, а где могут находиться немецкие тыловые подразделения. Обычно что наши, что немцы склады снабжения – провизией, боеприпасами, топливом располагали на пересечении железной и автомобильной дорог: удобно привезти-увезти по воинским частям. Здесь же руководство тыловых подразделений. И знают, где и какие части расположены, когда и кто наступать будет, ибо наступление не начинается на ровном месте и внезапно. По плану ведётся подготовка – завоз топлива для техники, боеприпасов, медикаментов. Если знать количество припасов, можно рассчитать предполагаемую глубину прорыва. В общем, тыловой начальник – добыча лакомая. Что знает командир роты? Только свой узкий участок фронта и узнаёт о подвижках – наступлении или отступлении – в числе последних.

Командир гаубичной батареи знает побольше, потому что машинами подвозят снаряды, а его начальство обозначает цели, которые должна подавить батарея. Но снова участок узкий, шириной пять-десять километров. А тыловики осведомлены о предстоящих действиях в полосе дивизии, армии, группы армий. Илья решил – уж если рисковать, так по-крупному. Вот потому вышли к Долгому, большому селу. И железная дорога со станцией есть, и автодороги. Склады, как правило, недалеко от станции.

К такому месту Илья свою группу вывел. Залегли, наблюдать стали. Склады на окраине села, а разведчики в чистом поле устроились, в высохшем русле ручья. Со стороны не видно, а искать никто не будет – место ровное, просматриваемое. Ночью тыловики не спали, работа кипела. Уходили гружёные машины, подъезжали порожние.

– Парни, высматриваем, где начальство может быть.

Биноклей в группе было два. Смотрели по очереди. Через какое-то время глаз «замыливался», наблюдатели менялись. По единодушному мнению, начальство в избе, в полусотне метров от склада, ибо туда шли немцы с грузовиков, причём не водители, а пассажиры. Скорее всего, это были начальники отделов полков, батальонов – в руках держали портфели или кипы бумаг. Сработать аккуратно надо, без выстрелов, чтобы была возможность уйти. Хотя бы полчаса форы, пока спохватятся. Один из разведчиков, Андрей Битков, доложил:

– Товарищ старшина! В избе четыре человека. Двое периодически выходят с бумагами.

Склад если и был огорожен, то колючей проволокой, в бинокль её не видно, впрочем, как и часовых. Но они должны быть, немцы охраняли своё добро тщательно. Часовые обнаружились при смене караула. Двое: один из них в небольшой дощатой будке, другой на дальней стороне. Разводящий пользовался фонариком и выдал тем самым посты.

Илья приказал выдвигаться к складу, ефрейтору Кузовлеву – снять часового. Момент удобный: до следующей смены три с половиной часа как минимум. Ефрейтор исчез в ночи, выждав немного, за ним двинулись остальные. Внезапно завыла сирена, на складе погасли все огни. По фронтовому времени их и так было немного, а теперь почти полный мрак.

В небе послышалось слабое тарахтение мотора, потом свист бомбы, взрыв! Самолёт, судя по звуку, У-2, переоборудованный с началом войны в лёгкий ночной бомбардировщик, совершил круг и сбросил ещё одну бомбу. Если первая взорвалась, не причинив вреда, то вторая угодила в грузовик. Взрыв, машина загорелась, пламя осветило другие машины по соседству. Тут же заработали зенитки – два малокалиберных зенитных автомата, до бомбёжки себя не выдавшие. У немцев с зенитным прикрытием хорошо было, они вовремя закупили швейцарские «Эрликоны», действовавшие на небольших высотах. А для больших высот у немцев были отличные 88-мм пушки. Позже их качающиеся части – ствол, гидравлику – стали устанавливать на башню тяжёлого танка «тигр» и самоходного орудия «Фердинанд».

Зенитных прожекторов на охране склада не было, и зенитчики лупили в ночное небо почём зря.

Авианалёт единственного У-2 здорово помог разведгруппе. Под шумок был снят часовой, подобрались к избе, где начальство склада сидело. Двери нараспашку, внутри никого, на столах бумаги. Илья сгрёб несколько, сунул в карман. Видимо, немцы попрятались в отрытые щели или блиндажи. Стрельба зениток, как и шум мотора самолётика, стихла.

– Парни, где у них туалет?

– Должен быть на задах, как всегда в сёлах.

– Все туда – и ждём.

Через несколько минут к маленькому строению прошествовал немец. Илья прошептал:

– На выходе берём. Кузовлев, аккуратно бей по голове, только не насмерть.

Ефрейтор подобрался к туалету, встал сбоку. Когда немец открыл дверь, ефрейтор оказался за ней, ударил немца кулаком в висок. Удар опасный, чуть переборщишь, и вместо ценного «языка» – труп. Немец начал падать, ефрейтор его поддержал, опустил на землю мягко. Тут же другие разведчики подскочили, подхватили за руки, за ноги, понесли. Илья подобрал свалившееся с немца кепи. Вышли с территории склада у поста часового, которого Кузовлев немного раньше ножом убил. Бесчувственного «языка» связали, заткнули в рот приготовленную тряпку.

– Битков, Яковлев, отнесите часового и куда-нибудь спрячьте – в яму, канаву, воронку. Не забудьте его оружие.

Всё должно выглядеть так, как будто часовой покинул пост. Испугался бомбёжки или дезертировал – это пусть начальник караула решает. Главное сейчас – выиграть время. Хорошо, если час, а два часа – так отлично.

Разведчики вернулись быстро:

– Всё, старшой! Скинули в ручей, карабин туда же.

– А документы забрали?

Про документы Илья специально не упоминал, проверял – возьмут или нет? Разведчики только выматерились. Понятно, опростоволосились. Часовой – мелкая сошка, но по документам узнать можно, из какого полка, дивизии. Из таких мелких деталей складывается пазл. А парням наука, пусть впредь все детали учитывают. Человек всегда учится на ошибках, на победах опыта не наберёшься. Илья на часы посмотрел. Если повезёт, есть шанс сегодня до рассвета выбраться к своим.

Пленного, пока в себя не пришёл, решили нести по очереди. На плечи, и бегом стометровку. Дистанция тьфу, кабы немец сверху не давил. Потом другой несёт, третий. И Илья не исключение, иначе выбьются из сил быстро. В поиске все равны. Как командир группы он имеет право отдавать приказы, но тяготы надо делить на всех, иначе для сослуживцев он своим не станет никогда. Бежали по грунтовой дороге – всё лучше, чем по лесу. Немцы по ночам стараются не ездить, только в составе колонны и обязательно при поддержке бронетехники. Работающий мотор они услышат, и риска пока не было.

Как Илья увидел маленький огонёк – просто везение. По расчётам, до моста ещё минут десять хода, а он уже рядом. Это часовой чиркнул зажигалкой, прикуривая. Илья, бежавший первым, сразу в сторону с дороги шарахнулся, за ним разведчики, все дышат тяжело. В сапогах, да с полной выкладкой, да с немцем на плечах пять километров показались втрое длиннее.

– Яковлев, – прошептал Илья. – На тебе часовой. Сними и тело в воду сбрось.

– Слушаюсь.

Рядовой исчез в темноте. Пять минут, десять, потом едва слышный всплеск воды. Затем из темноты показался Яковлев:

– Мост свободен.

И снова бегом километра два. Илья на часы поглядывал. Нет, не успеть. Траншеи, может, и перейдут, но на нейтралке застрянут. Риск велик: с ними «язык», хочется задание выполнить. От бега, да ещё периодически с нагрузкой выдохлись, в правом боку покалывать начало.

– Привал десять минут, – прохрипел Илья.

Сейчас уже траншеи начнутся, надо решать, что делать. Или искать укрытие и ждать следующей ночи, или перебираться на нейтралку. Повезёт – успеют к своим. Илья обратился к Кузовлеву:

– Немца посмотри, дышит ли? А то, может, уже труп тащим?

Ефрейтор к немцу наклонился, прислушался.

– Дышит.

И похлопал немца по щекам. Офицер в себя не приходил, а пора бы очухаться. Не переборщил ли ефрейтор с ударом? Обычно били по затылку, там кость прочнее, в висок рискованно удар наносить. Илья решил удостовериться – офицера ли взяли. Пощупал погон на немце. Погон с прямыми краями, на нём две квадратные звёздочки – гауптман, по-нашему капитан. У старших офицеров погоны витые, на ощупь сразу отличить можно. Стало быть, не зря в тыл к немцам забирались, не позарились на офицера с передовой. Лишь бы живого дотащить, а уж там «выпотрошат» до дна.

Дальше уже двигались осторожно. Через траншеи пришлось бережно, на руках переносить. Потом волокли за ворот, на спине.

Метров на сто – сто пятьдесят успели по нейтралке от немецких траншей удалиться, как солнце взошло. Укрылись в глубокой воронке, можно сказать, повезло. Немец в себя пришёл, задёргался. Глаза мутные, ничего толком не понимает: где он? Кузовлев поднёс увесистый кулак к носу офицера. Понял, притих. Днём с обеих сторон стрельба поднялась: сначала редкая винтовочная, потом пулемёты подключились, затем миномёты. Головы не высунуть, огонь плотный. Однако беспокойно. С чего бы стрельба? Если немцы в атаку пойдут, разведчики и «язык» в воронке в тяжёлой ситуации окажутся. Илья осторожно голову приподнял. Огоньки выстрелов с обеих сторон, пули так и посвистывают над головой, но никто не наступает. Через четверть часа стрельба постепенно стихать стала и прекратилась. Время тянулось медленно. Вот от чего страдали, так это от жажды: воду из фляжек выпили, а на обратном пути набрать некогда было, почти всё время бежали. Губы пересохли, язык шершавый и пота нет, хотя под солнцем лежат и укрыться негде. Всё же дождались темноты, выбрались из воронки. Немец сам шёл, двое разведчиков лишь придерживали его за локти. Кузовлев сказал с сожалением:

– От своего склада шёл бы так, фриц! А то на нашем горбу ехал.

Перед нашими окопами разведчиков окликнул часовой:

– Стой! Кто идёт? Пароль?

– Разведка, свои!

– Ложись, а то стрелять буду!

Пришлось подчиниться, по уставу часовой – лицо неприкосновенное, подчиняется только начальнику караула или разводящему, в случае неподчинения вполне может стрелять. Было бы глупо получить пулю, вернувшись из рейда, да ещё в десяти метрах от своей траншеи. Часовой подал сигнал свистком наподобие милицейского. До войны такие свистки были у милиции и дворников, ими вызывали помощь, если случались преступления или беспорядки. Ждать разводящего или начкара пришлось долго, хорошо, что лето. Когда караульный начальник прибыл, крикнул:

– Кто такие, из чьего хозяйства?

Под хозяйством понимался полк или дивизия.

– Суслова, а командир роты – старший лейтенант Витковский.

– Знаю такого. Сейчас попробую телефонировать.

Илью зло взяло. Голодные, обуреваемые жаждой, выполнившие приказ взять «языка», они будут вынуждены ещё какое-то время лежать на земле. Случайная мина или пулемётная очередь – и всем стараниям кранты!

– Всем лежать, – приказал Илья.

Сам же поднялся в рост и двинулся к траншее. Часовой фигуру увидел, а стрелять не решился.

– Товарищ… разведчик, не знаю вашего звания, не положено. Вот сейчас вернётся товарищ старший сержант, тогда другое дело.

– Разведчики мои с пленным вон там лежат. А ты мне покажи, где эта крыса?

– Какая? Нет у нас крыс.

– Который разводящий.

– Известное дело – в землянке.

– А командир взвода?

– Там же.

Илья спрыгнул в траншею, зашагал к землянке, распахнул полог из брезента, что вместо двери был. Командир взвода, младший лейтенант, сидел на топчане, изрядно пьяный, с папиросой во рту, а старший сержант крутил ручку полевого телефона, дул в трубку, кричал «Алё!»

Илья подошёл к командиру взвода:

– Товарищ младший лейтенант! Группа разведки после трёхдневного рейда захватила пленного и сейчас находится на нейтральной полосе. Я командир группы, старшина Сафронов, действую по приказу командира дивизии. Вы саботируете приказ о немедленной доставке пленного в штаб, и я вынужден буду доложить по инстанции.

Илья специально нагнетал обстановку, соврал про комбрига. Взводного на передовой испугать чем-либо трудно, дальше фронта не пошлют, так он уже здесь. Угроза сообщить о саботаже подействовала. На фронте такое обвинение чревато трибуналом и суровым приговором. Младший лейтенант встал, изрядно качаясь, спросил у разводящего:

– Ты почему разведчиков не пропускаешь?

– Так вы сами велели. Сказали – телефонируй в дивизию.

– Дурак ты, Мезенцев, хоть и старший сержант. Пусти людей в траншею, оружие изъять, тогда и звони, кому хочешь.

А вот фиг вам, товарищи пехотинцы. Не вы оружие разведчикам давали, не вам изымать. Сейчас главное – безопасность. Разводящий с Ильёй вернулся к часовому. Илья крикнул:

– Это я, Сафронов! Все в траншею!

Разведчики подошли, первым спрыгнул Яковлев, Битков и Кузовлев опустили ему на руки пленного. У немца руки связаны, и прыгать с бруствера ему несподручно.

– Это… оружие оставьте, часовой приглядит.

Илья сделал вид, что не слышит, а разведчики команду чужого старшего сержанта игнорировали. Разведчики сразу к часовому обратились:

– Браток, вода есть? Пить хочется страсть как!

– Найду.

Часовой достал из ниши фляжку, протянул. Пили по очереди, по три булька, но фляга вмиг опустела. Илья повернулся к разводящему:

– Идём сообщать в дивизию.

Дозвонились с трудом, через несколько коммутаторов.

– Товарищ седьмой! Это старшина Сафронов. Группа задание выполнила, нахожусь в траншее роты…

Илья спросил разводящего:

– Кто командир?

– Брянцев.

– Товарищ седьмой, рота Брянцева. Да, понял, передаю.

Илья передал трубку полевого телефона разводящему. Командир взвода уже спал, аж храпел. Разводящий трубку взял, вытянулся по стойке «смирно».

– Слушаю, товарищ командир.

О чём говорил Витковский, Илья не слышал, разводящий то и дело повторял:

– Слушаюсь, так точно, исполним.

Уложив трубку на аппарат, разводящий сказал:

– Велено вас к штабу батальона отвести, туда машина придёт.

Всё шло по накатанному. Пока под конвоем разводящего добрались до штаба батальона, туда подкатила полуторка, из кабины выскочил Витковский, Илье руку пожал – и сразу к немцу. Фонариком посветил на погоны:

– О! Гауптман! Отлично! В кузов!

Разведчики с пленным в кузов забрались. Полчаса езды по разбитой дороге – и они на месте. Илья с пленным пошёл за Витковским, а разведгруппа во взвод, отсыпаться. Сразу были вызваны переводчик, машинистка, начался допрос. Илья вымотан был, хотелось спать и есть, но интерес был велик. Гауптман оказался начальником тыла дивизии, личные документы при нём были. А ещё и Илья кое-какие бумаги со стола схватил. Пленный знал много, на вопросы отвечал обстоятельно, пишущая машинка стучала как пулемёт. Илья через час допроса понял – жирного карася взяли. Не дослушав, спать пошёл, его присутствие было вовсе не обязательно.

Проснулся в полдень, пошёл на кухню, а навстречу Витковский:

– Ну, старшина, хорошего «языка» ты привёл! В штаб армии его утром отвезли, не исключено, в Москву отправят. Очень ценные сведения дал. Три дня отдыха группе даю, заслужили!

Авторитет старшины в роте после успешного поиска поднялся. Имей ты хоть какое звание и должность, а если на ту сторону не ходил, не рисковал своей шкурой, разведчики тебя равным не признают.

Да и какой Илье отдых, если у него должность старшины роты. То гимнастёрку взамен порванной выдай, то кирзовые сапоги, а ещё вечером наркомовские сто грамм. Водка – дело святое, доверить никому столь ценный продукт нельзя. Но пить могли только те, кто на задание не идёт. Идти выпившим – чистое самоубийство. Да и выпить при желании у разведчиков не проблема. Зачастую из поиска возвращались с трофеями. И шнапс, который не в чести был, и ром, и коньяк, а пуще всего консервы и шоколад. Для себя, как НЗ, отблагодарить кого-то. Скажем, в полевых авторемонтных мастерских кузнец ножи из рессорной стали отличные делал, ему и бутылку, и банку консервов отдать в качестве расчёта не грех. Трофеями брали всё – немецкие топографические карты, ножи, часы, компасы, бинокли, зажигалки, да много чего. Потому что у нас не хватало, а то и вовсе не было, во-вторых, качество было хорошим. В Советском Союзе до войны часы наручные или карманные с боем – редкость, велосипед – это уже состоятельный человек, а мотоцикл – предмет зависти у всего квартала. Личные автомобили только у заслуженных людей – академиков, людей труда, награждённых за свои свершения орденами, полярников. Патефон далеко не в каждой квартире был, а у немцев – в каждой второй-третьей землянке, а губная гармошка у многих солдат. Много различий. У наших бойцов – кальсоны и нательные рубахи, у немецких солдат – майка и трусы: летом сподручнее. Богаче немцы жили, даже на фронте. А зависти к ним не было, не ставили материальное во главе угла, как нынче. Наш боец оказался выносливей, тяготы службы легче переносил, а главное – моральный дух выше, потому как идея была, смысл. А у немцев приказ фюрера и желание хапнуть чужой землицы. Грабители вовсе не хотели жертвовать жизнями за территории.

Вроде единичный поиск у Ильи был, но очень удачный. Приметили его и в штабе дивизии, и в разведотделе армии, приглядываться стали. Старшин в армии полно, а ценного пленного взять – не каждому разведчику улыбается удача. Месяц после этого случая Илья в рейды или поиски не ходил – служебных обязанностей хватало. А потом снова потребность возникла. И не сам напросился, а Витковский попросил. После ужина пригласил к себе, разговоры про службу завёл. Но Витковский и так знал, видел, как служба идёт. Поэтому Илья ждал, когда командир роты к главному разговору перейдёт.

– Сафронов, что я вокруг да около кручусь? Предлагаю тебе в поиск сходить. Сам знаешь – последние выходы разведчиков неудачные были. То «языка» не возьмут, то притащат ефрейтора, который кроме командира своего взвода не знает никого. Толку от такого «языка» никакого. Нужен ценный «язык», вроде того гауптмана. Приказывать права не имею, по должности ты хозяйством роты заниматься должен и годен к нестроевой службе, о том помню. Но командованию знать надо, что немцы замышляют!

Илья его прекрасно понимал. Из офицеров в роте только Витковский и командир второго взвода Антюфеев. А группу должен возглавить опытный командир. Старшина подходил по всем статьям.