Текст книги "Гвардия в огне не горит!"

Немцы прорвали оборону, танковый клин двинулся вперёд, в прорыв вливались пехотные и артиллерийские части, участок прорыва расширяли. Наши отступали, ожесточённо сопротивляясь, немцы напирали.

После поражения Гитлера под Москвой наши генералы надеялись, что Германия не сможет собрать людские и танковые ресурсы. Сейчас же немцы демонстрировали, что сильны. И за летнюю кампанию 42-го года они оккупировали территорий больше, чем за 1941 год. Но у Красной армии появился опыт, командиры на уровне рот – батальонов и полков действовали решительно, смело, не ждали приказов сверху. Да и на самом верху от руководства были отодвинуты герои Гражданской войны – Будённый, Ворошилов и им подобные. Бывшие кавалеристы, не имевшие военного образования, не способные анализировать события, провалили все поручения, что давал им Сталин, и были отодвинуты в сторону. Ход событий сам показал, кто на что способен. Вперёд выдвинулись такие, как К. К. Рокоссовский, ставший командующим Брянским фронтом с 13 июля 1942 года, Ватутин, Толбухин и многие другие полководцы.

Немцы расширяли и углубляли прорыв, Красной армии пришлось растягивать и без того «жидкий» фронт на флангах, иначе – быть катастрофе.

Немцы пустили в атаку танки на позиции участка, где служил Илья. Он находился на передовой в стрелковой ячейке, вёл артиллерийскую разведку, как приказывал комбат. По разведанным целям ударила четырьмя залпами гаубичная батарея, довольно точно накрыла. Ещё бы пару-тройку залпов, а снарядов нет. Гаубицы стреляли из глубины нашей обороны, над передовой только шуршали снаряды.

Танки отбивали «сорокапятки», подпустили поближе и начали пальбу. Видимо, наводчики опытные. Сначала первыми выстрелами разбили гусеницы, а когда танки потеряли ход, расстреляли их. Немцы поддержали атаку танков гаубичным огнём: самое распространённое орудие в войнах – 105-мм гаубица. Снаряды стали ложиться на позициях пехоты, по обнаружившим себя противотанковым пушкам. Боеприпасов гитлеровцы не жалели, на передовой бушевал вал разрывов. Илья пригнулся в стрелковой ячейке, чтобы осколком не зацепило. Переждал, пока перестанут грохотать разрывы, поднял голову, а танк рядом, в полусотне метров. Один из Т-III вырвался вперёд, вот-вот в траншею ворвётся. Наша «сорокапятка» выстрелила, танк замер, но ни дыма, ни огня видно не было. Расчёт ПТО выстрелил ещё раз. Подбитый танк легко восстанавливали в полевых танкоремонтных мастерских, а сгоревший годился только на переплавку. На этот раз танк вспыхнул: буквально несколько секунд – и сильный взрыв. Вероятно, взорвался боезапас. Танк разорвало, разворотило изнутри. Илью и пехотинцев поблизости оглушило, в ушах звон. А танки наползают, пушки наши уже молчат. Ещё с тяжёлого сорок первого осталась у бойцов танкобоязнь. Чем остановить железную махину, если батарея противотанковая уничтожена? Побежали бойцы, а танки на траншеях крутятся, поливают пулемётным огнём. Ни гранат, ни бутылок с зажигательной смесью нет. Бежали до какой-то речушки, потом танки вправо повернули, к востоку. У Ильи на груди бинокль болтается, сбоку командирская сумка с картой. Один из бойцов, приняв его за командира, спросил:

– Что дальше делать будем?

– Позиции занимать! Через реку танки не пойдут, узкая и мелкая она, а берег крутой. Потому наступающую пехоту отсечь – наша задача. У кого шанцевый инструмент есть – ройте окопы, стрелковые ячейки.

Бойцов прибежало из траншеи около полусотни, почти два взвода. На всех с десяток малых сапёрных лопаток. Но знала уже пехота твёрдо: зарылся в землю – остался жив. Потому окопы неполного профиля рыли усердно. Илья мимо бойцов прошёлся. Командиров, как и политруков – нет, самый старший по званию – он, а ещё два сержанта. Одного из бойцов Илья в тыл послал – известить командование о прорыве. На клочке бумаги карандашом нацарапал донесение, вручил раненому в руку.

– Командира полка или дивизии найди, объясни на словах, донесение вручи, пусть знает обстановку. Подмога нужна – людьми, пушками, иначе долго не продержимся.

Боец ушёл. Боеприпасов – кот наплакал. Если немцы пехоту против них бросят, удастся продержаться четверть часа, от силы полчаса. Два автомата и винтовки, даже ручного пулемёта нет. Вода рядом, в реке, а пожевать нечего. А кушать хотелось всем. До вечера немцев видно не было. Громыхала их техника, пролетали самолёты, да всё мимо. Когда вечереть стало, Илья решил к оставленным позициям сходить. Наверняка оружие осталось, боеприпасы. Из оружия были интересны пулемёты, без них не удержаться. Выкрикнул желающих, объявилось двое молодых.

– Значит, так, бойцы. Идём тихо, шарим по стрелковым ячейкам. Наша задача – пулемёт и боеприпасы. Харчи обнаружим – тоже брать. Задача ясна? За мной!

Снова пришлось реку переходить, вода до середины бедра доставала, а неприятно – холодила. Обувка намокла. У Ильи сапоги, у бойцов ботинки с обмотками. Показалось, что далеко пришлось идти. В траншее убитых полно. Всё же ручной пулемёт ДП обнаружили, к нему два диска, а в землянке – пункт боепитания. Взяли ящик винтовочных патронов – они и к пулемёту подходят – и несколько ручных гранат по карманам рассовали. А вот провизии не нашли, а есть хотелось сильно всем. Вернулись к бойцам, один пулемётчик нашёлся, ему и ДП вручили.

Бойцам из ящика патроны пригоршнями раздавали. Плохо, что не в обоймах были, в винтовки по одному патрону заряжать в магазин придётся.

Нашёл ли гонец штаб какого-либо подразделения – неизвестно, а только за ночь помощь не пришла. Зато окопы вырыли все, лопатки из рук в руки переходили по очереди. Утром над отрядом пролетела эскадрилья пикировщиков Ю-87. Окопы-то вырыли, а замаскировать их никто не успел, да и чем? На берегу даже кустов нет, чтобы ветки срезать. Но «Юнкерсы» побрезговали столь малой целью, пролетели дальше. Зато около девяти утра показалось несколько полугусеничных бронетранспортёров. Подъехали поближе, обстреляли окопы из пулемётов. Затем из них высадились солдаты, неровной шеренгой побежали к реке. И встретили ожесточённый огонь. Потеряв десятка два, отошли. Бронетранспортёры постреляли, посадили солдат и ушли. Наверняка прощупывали оборону. Здесь сопротивление оказали, попробуют сунуться в другом месте, третьем.

Илья, как старший по званию, согласно уставу, принял командование на себя. Сразу отослал бойца в тыл. Необходимо было поставить командование в известность. Ни рации, ни телефонной связи не было.

– А ещё скажи, пусть харчей подкинут, двое суток хлебной крошки никто не ел. И обязательно боеприпасов.

Бойцы собрались из разных полков. Несколько человек из 235-го отдельного батальона, с десяток из 511-го сапёрного батальона, ещё отделение из 47-го отдельного аэросанного батальона, хотя сейчас не зима. Какие, к чёрту, сани? Пусть и с мотором!

Был даже один кавалерист из 83-й кавалерийской дивизии. Всё чин-чином: винтовка, шашка на боку и папаха. Нелепо и смешно, против танков – кавалерия. И ведь было же! На танки в контратаки кавалерия ходила. Трупов – конских и людских – горы были.

Боец, посланный гонцом, штаб какого-то стрелкового полка нашёл, ибо вернулся, а за ним две подводы. На одной – армейские термосы с кашей, на другой – патроны. Ну хоть бы пулемёт подкинули. На кашу накинулись. Перловка, прозываемая в армии шрапнелью, зато с мясом, пошла на ура. С подводой и младший политрук приехал, привёз дивизионную многотиражку. Газету быстро прочли и пустили на самокрутки. Политрук коротенько информацию дал о положении на фронтах, воодушевил на ратные подвиги и уехал на опустевших подводах.

Под началом Ильи – половина роты, если судить по численности. Командовать не привыкать, опыт был. Другое дело – в Российской армии, при чётко функционирующем тыловом обеспечении формой, оружием, боеприпасами, едой, связью, техникой и бензином. А где он, этот тыл, сейчас? Сегодня кашу привезли, а завтра? Да и не только каша и патроны нужны, взять ту же махорку. Без неё, любимой моршанской, многие бойцы страдали.

Немцы больше не подступали, вечером Илья вздремнул часа четыре и решил снова на брошенные позиции сходить. Взял с собой двух солдат. На этот раз с пустыми «сидорами» шли, как вещмешки называли. Добрались до траншей, вправо повернули. От трупов запах стоит ужасный, тошнотворный. Собрать бы погибших и похоронить, как положено. Но погибших сотни. Целое подразделение нужно, и с техникой для огромной братской могилы. Немецких трупов не было, похоронные команды у гитлеровцев действовали чётко. Да и трупов было мало, в основном экипажи подбитых танков. Глаза хоть и привыкли к темноте, а всё равно без света плохо. Заходишь в брошенную землянку, а там темень полная. Фонариков при себе не было, но даже зажигалку зажигать опасно – её огонёк за полкилометра виден. Сколько фронтовиков из-за неё погибло! Один прикурил самокрутку, второй, а третьего снайпер убил или пулемётчик очередью. Так и рождались на фронте маленькие хитрости, позволявшие выжить. Двое прикурили, третьему нельзя, отойди в сторону или паузу сделай.

Как ни странно, отечественное оружие ещё валялось в траншеях и окопах. Обычно после атаки на поле боя выходили похоронные команды, следом за ними – трофейщики. Эти собирали оружие: своей армии и противника. За ними – эвакуаторщики, буксировали с поля боя подбитую технику, годную для восстановления. Обе армии не брезговали пользоваться трофейным оружием. Немцы использовали наши Т-34, они были даже в танковых бригадах СС, которые обычно получали лучшее вооружение. А ещё переделывали наши пушки Ф-22: рассверливали камору под свой снаряд, делали более низким броневой щит. Получалось отличное противотанковое орудие, прозванное нашими танкистами «гадюкой». Красная армия не отставала, использовали немецкие танки и самоходные орудия, которых остро не хватало в 1941–1942 годах. До начала войны самоходных орудий в РККА не было, и, взяв трофеи, наши военспецы не знали, как писать. Приловчились – обозначали как танк без башни. Причём эти сводки о трофеях шли наверх, в Ставку.

Илья с бойцами несколько землянок и блиндажей осмотрели. Нашли сотни полторы патронов, пачку ржаных сухарей – уже удача! Выбрались из блиндажа, а на бывшей нейтральной полосе какое-то движение, потом мотор заработал, слабо засветилась синяя фара. Так, немецкие эвакуаторщики хотят вытащить подбитый Т-III. Пригнали тягач, такой же Т-III, только без башни, на её месте небольшой кран – «гусак» стоит, им обычно двигатели с бронетехники снимают. На тягаче из вооружения только курсовой пулемёт. Эвакуаторщики, что наши, что немцы, не вояки, механики и техники, их дело – ремонт. Илья сразу и предложил:

– Парни, на бывшей нейтралке немцы пытаются свой подбитый танк за тягач зацепить и на полевой танкоремонтный завод отправить. Предлагаю немцев пострелять, а одного-двух хорошо бы в плен взять.

– Думаешь, медаль дадут?

– А ты на фронте разве ради медали? Пленного допросят. Если толковый, то скажет, где какая дивизия наступает, какие задачи поставлены.

– Старшина, тебе бы в разведроте служить, а не нами командовать. Ладно, считай, уговорил. Что делать-то?

– Подбираемся поближе, я постараюсь кого-нибудь захватить. Если немцы меня обнаружат и стрелять начнут, вы отпор дайте. Мне пленного надо увести.

– Ладно!

– Не ладно, а так точно!

Илья ещё отойти не успел, как услышал, один боец другому сказал:

– Старшина наш служака, положит всех не за понюшку табаку. Драпать надо!

Вскипел Илья. Тяжких боёв, как в сорок первом, в котлах, эти бойцы не знали, а трусили. Ну, вернётся он в отряд, сделает выволочку.

Немцы свет в фарах не зажигали, но фонариками пользовались и вели себя спокойно. Конечно, считали – уже в своём тылу, ведь передовые части километров на двадцать-тридцать ушли, выстрелов из пушек не слышно. Немцы переговаривались, жаль, Илья языка не знал. Трос был прицеплен к тягачу и подбитому танку. Двое пошли к тягачу, один полез в люк подбитого танка. Самое время действовать. Илья буквально взлетел по каткам на броню, сорвал карабин с плеча, сунул в лицо немцу:

– Руки вверх! Это… хенде хох, фриц! Вылазь! Как это будет? Чёрт! Ауфштейн! Нет, это «встать».

Но немец понял. Выбрался из люка на броню. Илья сразу кобуру лапнул, вытащил «парабеллум», в свой карман определил.

– Век! Иди, фашист!

Немец с брони на землю спрыгнул, оглядываясь на Илью, зашагал. Похоже, не мог поверить, что перед ним русский и он взят в плен. Миновали место, где бойцы ждать должны, а их нет. И «сидора» нет, где патроны и пачка армейских сухарей в вощёной бумаге, упаковка стандартная – килограмм. Всё же ушли, бросили. М-да, надеяться нельзя, подведут, причём в самый тяжёлый момент. Таких сразу бы в трибунал. Илья, повоевав в сорок первом, изведав всю горечь отступления, превосходство немцев в технике и тактике, считал – многое от крепости духа зависит. Ведь устояли же в сорок первом, Москву не сдали, Ленинград. И сейчас устоим, это он точно знал. Но вот такие гниды, как эти два бойца, только разлагают дисциплину. Хуже того, в бою при атаке противника могут побежать, за ними другие паникёры – и вот уже оставлен участок обороны, и немцы вклинились. В большинстве случаев именно по такому сценарию события разворачивались.

Немца Илья до отряда довёл – допросить надо, а языком никто не владеет. Пока немец не допрошен, представляет ценность. А где сейчас штабы? Полка, дивизии? Всё же Илья отрядил двух бойцов конвоирами:

– Найдите штаб полка, бригады, дивизии. Сдайте пленного начальнику штаба или разведроты, да чтобы расписку написал.

Илья всех бойцов отряда обошёл, искал тех двоих, что самовольно покинули его. Да нет их, дезертировали. Список бойцов отряда у него есть, напротив фамилий дезертиров отметки поставил. Как линия фронта стабилизируется, обязательно в особый отдел докладную записку подаст. Не стукач он и к особому отделу с пиететом и любовью не относился, но считал, что дезертиры, если они задержаны будут, должны понести суровое наказание по всем законам военного времени. Если ты воин, принял присягу, будь верен ей до конца. Понятно, жить хочется всем, но покупать жизнь ценой предательства своих товарищей и страны – подло!

Отправил конвоировать пленного двоих бойцов, а назад они не вернулись. То ли остались в каком-то полку, то ли нарвались на немцев и были убиты. Уж лучше бы Илья пленного не брал. Получилось по Черномырдину – хотели как лучше, а получилось как всегда. Отряд уменьшился на четырёх бойцов, а потери небоевые – обидно.

Ситуация разрешилась неожиданно. К полудню на позиции прибыл свежий стрелковый полк, остатки разбитых частей вывели в тыл, в запасной полк. За два дня сформировали маршевую команду. А потом погрузили на грузовики. Все гадали, куда повезут. Оказалось, под Ливны. Немцы подтянули сюда армейскую группировку «Вейхс» из 16, 17 и 24-го танковых корпусов и 40-й пехотной армии. Направление удара немцев – на Воронеж, наше же командование считало, что немцы собрали кулак ударить с юга на Москву, и прикрывали именно этот участок фронта, перебросив 1-ю и 5-ю танковые армии. Казалось бы, танковая армия, масса бронетехники, силища. А на деле почти все танки устаревшие – БТ-5, -7, с тонкой бронёй и слабыми пушками. Наша танковая промышленность перебралась с европейской части России и Украины на Урал и в Сибирь, только начинали производство. Мало перевезти танковый завод на новое место, хотя и это в условиях военного времени очень сложно – эвакуируются тысячи предприятий, не хватает вагонов и паровозов, – так надо организовать производство. А это не только здания. Подвести мощные ЛЭП, наладить работу смежников. Танковый завод – фактически сборочное производство. Моторы приходят с одного завода, оптика для приборов и триплексов – с другого, пушки – с артиллерийских заводов, пулемёты – с оружейных, резина для катков – с десятых, а броневые листы – с двадцатых. Поставщиков не один десяток, и если вовремя не поставлена номенклатура, танк не выйдет из цеха, сорвётся план, фронт недополучит технику. И такое положение не только с танковыми, но и с авиазаводами и многими другими. Исторически сложилось, что почти всё производство было сосредоточено в нескольких областных центрах, ныне занятых врагом, – тот же Харьковский танковый. Просчитались правители – полагали воевать на чужой земле и едва не потеряли промышленную базу.

Под Ливнами маршевую команду распределяли по воинским частям, уже потрёпанным боями. Первым покупателем был танкист. Отобрал бойцов, усадил на грузовики и отбыл. Следующим был представитель дивизионной разведки:

– Разведчики есть? Шаг вперёд.

А шагнули двое.

– Есть желающие служить в разведке?

Ещё двое вышли из строя. Потери в разведке большие. Командирам «языки» нужны, а как их взять, если опытных разведчиков в сорок первом выбило? А новички пока опыта наберутся, сами то в госпиталь, то комиссованы по ранению, а то и сгинули без вести в немецком тылу. У разведчиков на фронте могилы редко бывают.

Илья не рвался. Чувствовал – рано ему, переломы хоть и срослись, а дальние марш-броски не сдюжит он, болит нога. Ждал, пока подходящую команду назовут. Водителем, эвакуаторщиком, да хоть в похоронную команду. На фронте, как и в армии, все воинские специальности нужны и востребованы. И повар нужен, и санитар, и могильщик, и слесарь по ремонту техники. Без этих и многих других нестроевых специалистов армия долго воевать не сможет.

Старший лейтенант забрал добровольцев, мимо строя с ними шёл и вдруг напротив Ильи остановился:

– Старшина! Ваш ВУС?

ВУС – это военно-учётная специальность.

– Шофёр, годен к нестроевой после госпиталя, – отчеканил Илья.

– Ко мне в роту старшиной пойдёшь?

Старшина роты – это хозяйственник. Каптёрка с обмундированием, снабжение со складов всем необходимым. Разведрота – фактически отдельное подразделение, подчиняется ПНШ – помощнику начальника штаба по разведке – да ещё командиру дивизии. В полку – разведывательный взвод. Старшина роты фактически не строевик, в рейды и поиски в тыл врага не ходит. Илья сразу согласие дал. Оклемается со временем, перебираться в другое подразделение не придётся. Он не собирался отсиживаться в шоферах всё время. Но и в рейд идти пока нельзя, обузой быть не хотел.

Старший лейтенант, покупатель, оказался командиром разведроты. Фактически роту пришлось воссоздавать заново. Во время марша в составе автоколонны попали под авианалёт. Из всей роты уцелел один взвод, ставший костяком. Для Ильи организационно-хозяйственная работа не в тягость, опыт есть, с первого же дня за дело взялся. Во всех службах дивизии побывал. Благо в роте полуторка была. По штату не положена, а по факту была. Разведчики вообще особая армейская каста. Кому в армии дозволяется ходить с ножом? Разведке! А спать днём? Разведке! Потому как ночью в поиске были, и ни один строевой командир придираться не будет. И служили в разведке полковой или дивизионной не маменькины сынки, а оторвы, иной раз приблатнённые. На передовой жизнью рискуют все – повара, пехотинцы, ездовые артиллерийских батарей, санитарки и радисты, но они знают – находятся среди своих. В случае ранения помощь окажут, отправят в медсанбат. А разведгруппа в тыл вражеский уходит, и помощи ждать неоткуда. Любая ошибка или неосторожность одного могла привести к гибели всей группы. Да и погибнуть можно по-разному. Убьют пехотинца в траншее – командир взвода или роты «похоронку» родным шлёт, жена и дети льготами пользуются как семья погибшего защитника Родины. А разведгруппа в поиске погибнет – и родным казённая, бездушная бумага придёт – «ваш сын пропал без вести…». И ни пенсии вдове и детям на потерю кормильца, ни уважения, а только шепоток за спиной. Неизвестна судьба разведчика. То ли геройской смертью погиб солдат, то ли на мине подорвался, то ли бросил оружие, руки поднял, в плен сдался. Все варианты возможны, и на деле были.

И не каждый даже смелый человек решался идти в разведку именно по этим соображениям. «Пропал без вести» в те времена сродни клейму «предатель», но недоказанному. Родне уже не на всех должностях работать можно или детям учиться в техникумах или вузах. Много было в разведке детдомовских. К лишениям привычные и родни нет, не пострадает.

Илья почти при каждом выходе группы в поиск присутствовал. Не обязан был, но провожал. Однажды не выдержал, командиру взвода замечание сделал, хоть тот и по званию старше, и по должности выше.

– Товарищ лейтенант! Ну не дело бойцов посылать в германский тыл с нашими автоматами.

– Ты что, не веришь в силу нашего оружия? – сразу вскинулся командир взвода. – К особисту захотелось, старшина?

Командир взвода назначен был недавно, ранее пехотным взводом командовал, в разведке своя специфика есть, командир взвода о замечании старшины командиру роты доложил. Непорядок, младший по званию старшему осмеливается указывать. Витковский, командир роты, к себе старшину вызвал:

– Объяснитесь, старшина.

Илья пояснил, что, случись перестрелка, на звук выстрелов ППШ сбегутся все фашисты, уж очень характерный «голос». А на выстрелы из МП 38/40 солдаты вермахта внимания не обратят, есть шанс уйти, оторваться от преследования.

– Сам додумался? – задумался старлей.

– Никак нет. В разведке до ранения послужить пришлось. Командиром кадровый был, он всем премудростям обучил.

– Да? Не знал. А ещё что?

Илья и про сапоги немецкие сказал. У отечественных кирзачей и у немецких кожаных сапог подмётки разные следы оставляют. У наших подковки и гвоздики с круглыми шляпками, на немецких подковок нет и гвоздики квадратные шляпки имеют. На влажноватой земле следы хорошо видны и человеку сведущему многое скажут. Наши войска в тылу охраняли войска по охране тыла, сформированные из бывших пограничников, а ещё НКВД, а с 1943 года ещё и органы СМЕРШ. У немцев аналогом СМЕРШа была ГФП, гехаймфельдполиция. Кадры опытные, натасканные, зачастую использующие собак. И относиться к ним следовало серьёзно, ГФП – противник сильный, достойный.

Когда короткое повествование закончил, Витковский спросил:

– А кого ты фрицами назвал?

– Да германцев же. Я на Западном фронте раньше воевал, их так называли.

– В первый раз слышу.

Это да, на разных фронтах мог быть разный лексикон. Позже Илья сталкивался с этим не раз. Он попросил старшего лейтенанта озаботиться приобретением компасов и топографических карт. В разведке сложно, а то и невозможно без часов, карт и компаса. Если часами наручными или карманными разведчики сами обзавелись – из трофеев, то с остальным плохо. Наши, отечественные, карты хранились на складах недалеко от границы и сгорели при бомбёжках или были захвачены немцами. И оказались в дефиците, желанным приобретением любого командира – от взводного до командира батареи или полка. Такая же ситуация с компасами. Если часы наручные можно было снять с пленного или убитого немца, то компасы у немецкой пехоты не водились, только у офицеров. Поскольку немцы к войне готовились заранее, качество их топографических карт было на порядок выше нашей продукции. Уже перед началом войны немцы позволяли себе нагло совершать полёты над нашей территорией, вести аэрофотосъёмку, корректировать карты. Кроме того, на западных землях, перешедших к СССР по договору Молотова – Риббентропа, далеко не все были рады приходу коммунистов, служили агентурой для немецкой разведки.

На фронте учились ведению боевых действий быстро. Причём неудачи, если их анализировать, опыта приносили больше. Другое дело, что не все были способны делать выводы. В сорок первом-втором годах людей жалеть не было принято. Ставилась цель – и изволь выполнить её любой ценой. Даже считалось, что, если потери были невелики, стало быть, заслуги командира в том нет, просто противник на данном участке оказался слаб. А только одолеть врага при минимальных потерях – особое искусство, данное не каждому.

Илья, окончивший военное училище, волей-неволей наблюдал, как планировали и проводили боевые операции командиры Красной армии и современные, Российской армии. И сравнение было не в пользу Красной армии.

Уже к сорок третьему году научились сберегать личный состав, ибо это ресурс медленно возобновляемый. Для любой войны, особенно затяжной, вопрос ресурсов самый важный. Победит тот, у кого их больше – людских, материальных, энергетических, финансовых. Весь план вторжения Германии в СССР был рассчитан на войну молниеносную, не зря план «Барбаросса» был планом блицкрига, войны молниеносной. И стоило войне затянуться, как Германия была обречена на поражение. Продержалась несколько лет только за счёт трофеев захваченных стран, их экономики.