Текст книги "Бомбардир"

Половина августа и сентябрь пролетели быстро – я лечил людей, дабы не утратить навыки, занимался своими производствами. Конечно, везде были надежные, проверенные люди, но при них производство работало, не развиваясь, а надо было осваивать новую продукцию, захватывать новые рынки сбыта. Перед отъездом я посетил Абрама; ювелир был дома, с задней части двора доносился перестук топоров.

– Вот, мастерскую расширяю. – Абрам развел руками. – Готовлюсь к наплыву работы.

– За этим и пришел, отбываю на днях, через месяца два вернусь с товаром, деньги готовь.

Мы обо всем договорились, и я уехал домой.

Настя приняла мой отъезд как должное, стала собирать вещи, на всякий случай на всю команду закупили тулупы, сложив их в пустом трюме. Чтобы ушкуй не шел пустым, в трюм также загрузили мешки с мукой, крупами, взяли топоры, пилы и гвозди. Дерева в тайге хватает, а гвоздь – поди найди. В отдельном отсеке трюма, самом сухом, сложили порох, ядра, картечь, туда же поставил пару польских пушек. Все это пригодится на прииске.

В последних числах сентября отплыли. Теперь нам было легче: на корабле – это не пешком или на лошадях, запас еды и оружие есть, есть пункт назначения, есть цель. В Нижнем сделали остановку, вдвоем с Сидором поехали к Алтуфию. Еще весной он послал экспедицию за Урал, там нашли богатое месторождение каменного угля, и теперь Демидов организовал новое производство: железоделательный и меднолитейный заводы. Изумрудный рудник уже работал, в начале лета ушли под началом Дмитрия люди, построили несколько домов, добывают камень. Купец просил осмотреть, что да как, пособить советом али делом, продуктов по возможности подбросить, на обратном пути забрать необработанные камни.

– Охрана есть ли? Судно надежное?

Я успокоил Алтуфия:

– Судно и команду все лето готовили, даже пушки приобрел.

Разговором Демидов остался доволен, пожелал доброго пути и до судна проводил на своей пролетке. Походил разочарованно вокруг судна:

– Мало уж больно, да пушек не видать.

Мы поднялись на ушкуй, я показал пушки, стволы которых были скрыты портами, как на военных морских судах, объяснил, что днище обито медью, люди обучены.

Алтуфий повеселел:

– Вижу, не зря время провел.

Перекрестил на прощание, мы обнялись. Пора!

Решили плыть по Волге до Камы, подниматься вверх до Чусовой. Разбойников и татар мы теперь не боялись, да и заблудиться на реке нельзя, это не на лошадях по зимнему лесу шастать. Вниз по течению, да под парусом двигались быстро, на Каме скорость упала, все против течения и ветер не очень способствовал: то слабый‚ то встречный. Однако и Пермь миновали не останавливаясь. По Чусовой двигались медленно: кормчий реки не знал, можно было на мель сесть. Хорошую службу сослужило то, что корабль невелик, осадка неглубокая, всего метр с небольшим, до прииска добрались, лишь пару раз чиркнув дном по отмелям. Можно сказать, удачно дошли.

Место у прииска было не узнать: стояло несколько жилых домов и два длинных производственных здания. Рабочие долбили скалу, на тачках возили руду, затем несколько дюжих молотобойцев молотами разбивали на мелкие куски. Двое обученных рудознатцем мужиков отбирали из породы самоцветы и отдавали на хранение Дмитрию. Внешне камни казались невзрачными, поэтому рабочие и не знали, что они добывают.

Я в сопровождении Дмитрия прошел по домам, сходил на сам прииск. В скальном теле горы уже была выдолблена приличных размеров пещера. Увиденным остался доволен, по местным меркам все устроено неплохо. Мои матросы и канониры выгрузили провизию: муку, крупы, соль. Мясо они и сами добудут – тайга рядом.

– Не балует ли кто, спокойно ли?

– Пока все тихо, несколько раз охотники приходили, меняли шкуры и мясо на соль и перец. Разбойников не видели, ружья у нас есть.

Я предложил оставить пару пушек, но Дмитрий отказался:

– Никто огненного боя не знает, как бы самих не поубивало. Пороха возьму, теперь только по весне, как лед сойдет, корабль присылайте, каменья забрать. А сейчас вот вся моя добыча. – Дима указал на мешок в углу избы.

Добыча прииска и впрямь пока была невелика – я взвесил рукой мешок – килограмма три, может чуть больше. Но я уже знал цену каждого камня. Рано утром мы отплыли, на улице уже было прохладно, не приведи господи, морозы ударят, реки покроются льдом, нам на корабле не пройти. Уже по утрам трава была белой от утренних морозцев.

Чусовую прошли быстро, шли по течению вниз, ветерок крепкий в спину дул, оба паруса были туго натянуты. Команда расслабилась, глядела по сторонам. Лишь кормчий да впередсмотрящий работали. Спустились до Перми, здесь решили заночевать, да прикупить маленько продуктов, свои-то трюмы мы на прииске очистили, мешки с провизией, почитай, все отдали, до весны на прииск ничего не завезешь, нам проще, почти в любом городишке есть торг и продукты купить можно. Переночевав, сходили на торг, купили мешок муки, мешок гречки, да сразу отчалили.

Кораблик весело бежал по течению. Приближалась место, где нам встретились татары, я узнавал холмы слева, вот знакомый поворот реки. Нахлынули воспоминания и нехорошие предчувствия, засосало под ложечкой. Я позвал Сидора:

– Узнаешь?..

Сидор молча кивнул.

– Готовьтесь к бою, пушки осмотреть, зарядить, порты пока не открывать, свободным от вахты по палубе не болтаться.

Сидор ушел исполнять. Вокруг пушек засуетилась команда канониров – хоть какое-то развлечение, устали люди от безделья. Только закончили с пушками, я распорядился осмотреть и подготовить мушкеты. Сам тоже воткнул за пояс пару пистолетов, приготовил штуцер и мушкет. Береженого Бог бережет, а не береженого караул стережет.

Только прошли поворот, как вот они голубчики, нарисовались. Татары на лошадях, человек восемь-десять, гарцевали на берегу. Завидев нас, заулюлюкали, бросились ближе к воде, начали осыпать судно стрелами. Ладно, побаловались и хватит. Я скомандовал:

– Открыть порты! – И почти следом: – Огонь!

Пушки почти разом грохнули, все затянуло дымом, когда он рассеялся, сражение было закончено. На берегу бились в агонии кони, раздавались крики, ржание. Опустив паруса, судно подошло к берегу; часть вооруженной команды добила раненых татар, собрала оружие‚ и‚ не мешкая, мы двинулись дальше. Канониры перезарядили пушки левого борта, пушки правого еще не стреляли. Хорош кораблик, прямо линкор самодельный. «Двенадцать апостолов», «Король Ваза», «Тирпиц» в одном лице. Куча убитых татар, а с моей стороны нет даже раненых. Здорово защитили железные борта. Однако надо было поторопиться. Обычно татары высылают впереди основного войска небольшой дозор, его мы и побили. Если основная шайка слышала грохот пушек, то успеют подготовиться или удерут. Мне бы не хотелось ни того, ни другого. Чем больше нехристей здесь и сейчас положим, тем спокойнее будет плавать потом. Каждый татарин уходил из юрты в набег на русскую землю грабить, убивать, насиловать, брать в плен. А когда вернутся с пустыми руками далеко не все, горячие головы поостынут. Не ходи татарин на Русь, здесь живет твоя смерть!

Через несколько верст, когда потянулись незнакомые места, мы увидели татар. Стояли они лагерем на берегу, разбили несколько юрт, чувствовали себя спокойно, на кострах жарилась баранина. Да и чего опасаться – вперед ушел дозор, ниже по течению земля татарская, оттуда нападение не последует, зато наша позиция была очень хороша, берег пологий, далеко от берега татарам не отойти – холмы с крутыми склонами. Завидев нас, нехристи радостно завизжали, вскочили на лошадей, бросились к воде, осыпая нас стрелами, которые со зловещим шелестом вонзались в деревянные части корабля. Выждав, когда их соберется побольше, мы мигом опустили паруса, залпом левого борта накрыли татар, на веслах развернули судно и грохнули пушками правого борта. Этот разворот со стрельбой поочередно обоими бортами мы многократно отрабатывали. Пока развеивался пороховой дым, канониры в поте лица перезаряжали пушки, сразу с самого начала я приказал развесить порох и картечь и уложить навески в мешочки, перезаряжение значительно ускорилось. Если другие пушкари черпали порох из бочки специальным совком-шуфлой, затем забивался пыж, и поверх него насыпалась картечь, причем на глаз, поэтому точность выстрела от выстрела к выстрелу была разной. При моих же усовершенствованиях точность три-пять минут, а не двадцать, как у других.

Пушки дружно грохнули, и матросы веслами снова развернули кораблик. Еще один залп!

Я успел прокричать:

– Ядрами заряжайте!

Лагерь от воды был метрах в двухстах, картечью же не достать, далековато, для ядер в самый раз. Мы крутились на месте, изрыгая ядра, стрелял то левый, то правый борт. В лагере же все перемешалось, юрты завалились, поднимался дымок – видно загорелось что-то, татары, пешие и конные носились по лагерю, пока не организовались и снова ринулись на нас, на этот раз не плотной толпой, а развернутой цепью. Стрелы сыпались на кораблик как град, не причиняя вреда. Залп картечью левым бортом, разворот, залп правым. Я не терял времени, пока пушкари перезаряжались, а из штуцера выбивал начальников – у каждого сотника или десятника в стремени стояло копье с бунчуком, у простых воинов его не было. Три выстрела – трех командиров не стало, упали под копыта с простреленными головами. Для мушкетов было далеко, а для штуцера в самый раз. Весь берег был усеян трупами татар и лошадей. Сколько их там было – полсотни, сотня? Татары отхлынули, собравшись у лагеря, у берега вертелась на конях лишь два татарина – то ли разведка, то ли сторожа. Из пушки по ним стрелять не будешь – мелковата цель. Но одного, тщательно прицелившись, я убил, вогнав пулю в грудь. Второй, видя бесславную смерть товарища, умчался в лагерь.

Я не дал татарам отдыха – удумают какую-либо пакость, пушки стреляли почти непрерывно. Нервы у татар не выдержали – потери несли постоянно, бросив пожитки, рванули вниз по течению. Надо не дать им уйти: стоит им удалиться от реки метров на двести, из пушек не достать, а на земле нам не устоять – коней нет, людей мало. Мы распустили паруса, команда села на весла, еще и течение помогало. Корабль шел почти вровень с лошадьми, лишь немного отставая. Но и лошади уставали, ветер же дул в паруса с прежней силой. Я подгадал удобный момент, когда холм заставил татар прижаться ближе к реке, залпом ударили орудия борта, в темпе стали перезаряжать. Картечь снесла коней и людей в хвосте отряда. Эх, скорости бы нам еще прибавить, да невозможно. Будем преследовать, когда-нибудь лошади выдохнутся.

Через полчаса гонки гребцы стали уставать, ход несколько замедлился, но и лошади выдохлись. Как только отставшие равнялись с кораблем, следовал залп картечью. Татарский отряд потихоньку редел. В сердце моем, так же как и у моих товарищей, горел огонь ненависти к татарам – сколько людей русских было убито и угнано в плен, где сгинули бесследно! Вот и сейчас – русская это земля, что на ней вооруженному отряду делать? Ясно, грабить пошли. Добивать их надо, чтобы до ханства своего не добрались, если успеют своих предупредить, может быть худо, у татар тоже корабли есть. Правда с нашим доморощенным линкором им по боевой мощи не сравниться, но придется прорываться.

Внезапно татары отвернули от реки. Черт, неудача! Но при осмотре в подзорную трубу все оказалось не так плохо: выхода из этой подковы‚ образованной холмами‚ не было, только вернуться назад, а здесь мы! Встали на якорь, носом к берегу, пушки каждого борта держали под прицелом берег. Вверх по течению они пойти вряд ли рискнут, скорее всего будут ждать вечера, чтобы под покровом темноты прорываться на свои земли. Надо было думать, как помешать. Я подозвал Сидора. Судили, рядили, но ничего толкового в голову не приходило. Меж тем дело шло к вечеру, еще часа три-четыре и будет темно, под покровом темноты татары точно прорвутся, по берегу вниз, что толку стрелять в темноте, только зря переводить порох и картечь, татары это тоже понимали и сидели в котловине тихо, сил набирались для броска. В сердцах я‚ захватив штуцер‚ взобрался на мачту и стал отстреливать татар. Расстояние было слишком велико, но по толпе стрелять можно. Правда, сделав несколько выстрелов, занятие это бросил, никто не упал, видно пули не долетали. Но с мачты я увидел другое: ниже по течению холмы подходили к берегу совсем близко, от силы метров сто, стоило спуститься на версту, как мы плотно закрывали бы огнем этот проход. Я соскользнул с мачты, велел сняться с якоря и спуститься по течению. Встали у намеченного мною места на якорь. Все орудия с правого борта перетащили на левый. Посоветовался с Сидором и отправил к холмам одного из воинов с заданием: когда пойдут татары, дать сигнал зажженной свечой. Он ушел, мы поужинали всухомятку и улеглись спать, выставив часовых. Около полуночи меня разбудил Сидор.

– Вряд ли татары сейчас пойдут, сначала пошлют разведчика, посмотреть, где мы, а только потом пойдут сами, полагаю, что уже под утро, когда стража устанет, да спать сильнее всего хочется.

В его словах был резон. Людей я будить не стал, лишь проверил часовых. Часа в три ночи часовых поменяли на свежих, причем я предупредил: слушать внимательно, при подозрительных звуках – сразу докладывать. Сам уселся рядом с железным бортом, тоже вслушивался, но кроме журчания воды у корпуса ушкуя не слышал ничего. Часов около четырех-пяти ко мне подполз один из часовых.

– Слышу шум.

Я приподнялся на локте: действительно‚ кто-то шумел, вероятно, татары обмотали копыта лошадей тряпками и ехали тихо, не пуская лошадей галопом. Видно, разведчик узрел, где стояло наше судно, теперь тати потихоньку хотели проскочить место стоянки. Все, как Сидор сказал.

Я распорядился разбудить всех, причем по-тихому, и смотреть на склон‚ когда моргнет огонек свечи. Канонирам быть у пушек с фитилями наготове. Неясный шум перемещался, вот… почти напротив нас. Я забеспокоился – не уснул ли наш воин, а может, его татарский разведчик обнаружил да и прирезал? Нет, на склоне вспыхнул маленький огонек, моргнул трижды и погас.

– Огонь! – закричал я.

Пушки залпом грохнули, и корабль ощутимо качнуло. Все-таки огонь залпом из шести пушек с одного борта – рискованно, отдача очень сильная. Канониры бросились перезаряжать пушки, а с берега неслись крики и стоны раненых, визг и ржание лошадей. Только перезарядили, я снова крикнул:

– Огонь!

Еще залп, все заволокло дымом. Я прокричал:

– А теперь из мушкетов, ребята!

Команда схватила мушкеты и стала палить в темноту, ориентируясь по звукам. После того как все выстрелили, стали перезаряжать пушки, матросы занялись мушкетами. В темноте заряжали долго, но факела зажечь опасались, будем видны как на ладони. С берега доносились хрипы и стоны. Решили ждать рассвета, тем более небо за холмами уже начало светлеть. Через час стало достаточно светло, чтобы увидеть точную картину. Берег вдали, ближе к холмам был завален людскими и конскими трупами. Живых не было.

Большая часть команды высадилась на берег, только у пушек остались несколько канониров. Подошли ближе к побоищу; увидя нас, из-за большого камня на холме спустился наш товарищ. Убитых и раненых было много, наверное, около сотни. Раненых тут же добили саблями и ножами, действуя по принципу – труп врага хорошо пахнет. Жаль только, что не было известно – успел кто-нибудь прорваться или нет. Вернулись на ушкуй и решили сплавляться вниз, держа берег под контролем. Пока матросы поднимали паруса, канониры вернули пушки на правый борт. Судно заскользило вниз. Часа через два навстречу нам попалась купеческая ладья, шедшая в Пермь. Мои люди успели, пока суда расходились спросить:

– Не попадались ли татары на лошадях по левому берегу?

– Нет, никого не видели, а в чем дело?

– Да татар мы маленько пощипали, интересуемся – не ушел ли кто?

– Бог вам в помощь! – раздалось с проходящей ладьи.

Кабы не мы, вряд ли ладья ушла невредимой мимо татарского лагеря. На душе стало спокойней, команда расслабилась. Теперь можно к берегу приставать, костер развести, люди два дня горячего не ели. Сварили кулеш с вяленым мясом, поели да тронулись в путь. Встречных опрашивали – не видали ли татар, – все открещивались:

– Не видели и вам того же желаем.

Спустились до слияния Камы и Вятки. Решили встать у излучины, переночевать. Если кто из татар и ушел, этого места не минует. Выставили часовых, поужинали и улеглись спать. Никого из конных татар не видели, а дальше уже начиналась земля Казанского ханства. Хорошо бы Казань проскочить без приключений, а идти придется против течения, ход будет невелик. А вообще в дальнейшем придется от Камы до Вятки устраивать волок, в верховьях обе реки тянутся параллельно друг другу, или держать суда отдельно на Вятке и Каме, а остальной путь проделывать на лошадях. Конечно, это более хлопотно, чем одним судном плыть от прииска по Чусовой, Каме и по Волге до Нижнего, да больно уж проблем с татарами много, беспокойный народец – все сабелькой помахать хочет.

От слияния Вятки с Камой до слияния Камы с Волгой дошли за сутки, реки здесь были полноводные, на средине реки течение быстрое, отмелей нет, шли ходко, делая в час по пять-шесть морских узлов. Повернули направо, пошли по Волге вверх, через сутки показалась Казань. Пока шли по татарской земле, к берегу не приставали, опасались нападения. То я, то Сидор подменяли кормчего, держа кораблик посреди фарватера. По Волге у Казани болтались два небольших татарских суденышка, завидев нас, одно их них приблизилось, на плохом русском один из татар закричал:

– Эй, урус, что твоя здесь делает, если товар продажа везешь, пошлина давай, таньга давай.

Я достал из кармана перстень, что получил в свое время в Казани от визиря‚ и когда татарская посудина стукнулась бортом о наш ушкуй, показал ее татарину, на чистом татарском сказав:

– Узнаешь ли ты перстень великого визиря?

Пожалуй, от моих слов эффекта было не меньше, чем от перстня. Татары замахали руками:

– Свободен, плыви куда хочешь, мы не держим, да продлятся годы великого визиря, пусть стада его будут тучны и женщины плодовиты.

Я ответил:

– Воистину так.

И мы, оттолкнувшись веслами от татарского судна, медленно стали подниматься под парусами вверх. Стены и пригороды Казани проплывали мимо. Команда утирала вспотевшие от напряжения лбы, но молодцы, не растерялись, канониры были у пушек, держа в руках тлеющие фитили. Если бы что-то пошло не так, татары получили бы залп из трех пушек.

Сидор подошел:

– Здорово ты на татарском с ними объяснялся, а то бы в трюм полезли – товары досматривать.

Я снял с пальца перстень, показал его Сидору, тот, повертя в руках, разглядывая арабскую вязь букв, вздохнул и отдал назад.

Дальнейший путь до Нижнего прошел спокойно. Демидов встретил радостно, команду распорядился накормить да спать уложить, а мы направились в его кабинет. Сначала я рассказал, что видел на прииске, похвалил за усердие Дмитрия – все же его человек был, рассказал о бое с татарами. Наконец дошло дело и до каменьев. Я высыпал изумруды на стол, и мы стали их делить, раскладывая попарно, по размерам – маленький с маленьким, большой с большим. Когда все камни были разделены на две кучки, Алтуфий пересчитал свою половину, отсчитал несколько штук и подвинул мне:

– Твои пять процентов, как и договаривались.

Я тоже пересчитал свои камни – их оказалось двести шестнадцать штук. Неплохо! Уложив камни в кожаный мешок, я с Алтуфием спустился в трапезную, где вместе с его семьей поужинал. Всех я знал – жену, сыновей, невесток – поэтому ужин прошел в непринужденной атмосфере. Утром я распрощался с компаньоном и хлебосольным хозяином, условившись, что по весне, когда сойдет лед, снова отправлюсь на прииск. Со своей стороны Алтуфий заверил, что тоже подготовит судно с запасами провизии для рабочих.

Зима уже была не за горами, по утрам подмораживало, иногда срывался снежок, мы торопились, как бы лед на реке не встал, но добрались благополучно. На второй же день я на возке под охраной Сидора и двух его воинов поехал к ювелиру. Абрам, увидев меня, весь расплылся в приторной улыбке:

– Заждался, заждался, барин!

Радостно потирая руки и шмыгая носом, провел в комнату. Что меня удивило – там горела керосиновая лампа – грубовато сделанная, но лампа, а не свечи. Сразу же, с порога я кивнул на нее:

– Где взял?

Абрам захихикал.

– Удивительная вещица, мои соплеменники от голландцев привезли, горит долго и ярко, одно только плохо – земляное масло заливать надо, да на торгу его продают.

– Привези мне десяток таких, из оплаты вычти.

Мы сели за стол, я вывалил на стол необработанные камни.

– Я хочу, как договаривались – половину ты покупаешь – куда денешь – хоть в Голландию, хоть в Швецию – твое дело, остальную половину огранишь и вернешь мне, все равно потом тебе же их и в оправу ставить, мои знакомые купцы просили.

– Да, да, любезный, приходили люди. Делал я прекрасные броши, кулоны, подвески.

Ювелир говорил, а сам не отводил глаз от камней. Мы пересчитали камни, договорились о сроках и оплате, мастер должен был мне кучу денег… так что мы расстались, довольные друг другом. Настеньке подарков из похода не привез, пообещав чуть попозже. Памятуя о кулоне с изумрудом, она не докучала. Я с головой окунулся в дела: везде требовался хозяйский пригляд.

Незаметно в делах и заботах пролетел месяц. Настала настоящая зима со снегом, морозами, снежными городками и кулачными боями. Получив от Абрама половину всей партии ограненных изумрудов, а также почти полный мешок золотых монет, правда, самых разных стран: испанские дублоны, французские луидоры, голландские гульдены. Абрам развел руками – так со мной рассчитались за изумруды. Привередничать я не стал: золото и есть золото, как его не назови. Заодно заказал из крупных изумрудов серьги. Абрам закивал:

– Сделаю, сделаю, все будет в лучшем виде. А когда теперь будут камни?

– Только весной, но много, готовь потихоньку деньги.

Через несколько недель я получил уже готовые серьги. Абрам открыл деревянную коробочку, и оттуда засияло, запереливалось зеленым солнышком чудо рукотворное – такой тонкой работы я еще не видел. Я ахнул. Абрам остался доволен произведенным впечатлением, потирая руки, хлюпал носом и приговаривал:

– Какая красота, дивная работа, себе бы оставил, но откуда у бедного еврея деньги?

Я захохотал:

– Не прибедняйся, Абрам, только мешок золота отдал!

– Не мое, компаньоны за камни отдали.

– Вот прохиндей!

Абрам попросил задержаться и, сходив в соседнюю комнату, вынес четыре лампы.

– Бедный еврей помнит о вашей просьбе, барин. Вот, сколько смогли привезти мои приказчики, если понравятся – еще привезут.

Я поблагодарил, расплатился и уехал. По пути завернул на торговую площадь и прикупил земляного масла. Сунул палец, понюхал – да это же сырая нефть, правда здесь ее использовали в лечебных целях: натирали больные суставы, наносили на кожу при чесотке или проказе. В голове мелькнуло – вот бы наладить переработку нефти! А что: чеченцы же делают «самовары», гонят бензин, почему бы и мне не попробовать? Но не сейчас, я отложил обдумывание на потом.

Темнеет зимой рано, приехав домой, я залил в лампу нефть и зажег фитиль. Лампа чадила и попахивала бензином, но свет давала более яркий, чем свечи. Я подвесил лампу в трапезной. Научил домашних, как ею пользоваться, а затем вручил Настеньке серьги с изумрудами. Она сразу побежала к зеркалу, надела украшение и долго стояла, потрясенная их красотой. Подошедшие полюбопытствовать дворовые женщины ахали. Вместе с кулоном серьги смотрелись одним гарнитуром, камни были одного оттенка, одинаковой огранки. По цене они равнялись стоимости нашего дома. Визгу и поцелуев было много. Ночь прошла бурно, Настя благодарила по-своему, по-женски.

Утро началось со стука в нашу спальню. На пороге стоял один из охранников:

– Хозяин, у ворот царские воины, тебя видеть хотят.

– Передай – сейчас буду.

Я быстро оделся и, ополоснув лицо, направился к воротам. Там гарцевали на лошадях три воина из личной охраны. В голове мелькнуло: «Если бы арестовать пришли, ворвались, да и люди были бы из Разбойного приказа».

Один из воинов спрыгнул с седла, поздоровался:

– Лекарь Кожин ты будешь?

– Да, я.

– Царь к себе призывает, немедля.

– Сейчас возок запрягут, подождите.

– Поспешай, мы подождем.

Я распорядился запрягать свой возок, сам стал быстро переодеваться – все-таки к царю иду. Накинув на плечи шубу, уселся в возок‚ и мы поехали. Воины поскакали передо мной.

В голове метались мысли:

«Зачем понадобился? Вроде ничего такого не натворил, за что бы царь вызвать мог, налоги плачу исправно, не занедужил ли?»

Подъехали к Кремлю; воины, не задерживаясь, миновали ворота и спешились. Дальше мы пошли пешком: ездить по Кремлю на лошадях было нельзя, это была царская привилегия.

Во дворце меня вели по переходам, поворот за поворотом; мы проходили залы, спускались и поднимались. С непривычки можно было и заплутать. Подвели к резным дверям в широком коридоре, сбоку стояли два воина с саблями у пояса и бердышами в руке. Велели обождать, и я машинально принялся разглядывать расписанный потолок. Дверь открылась, и меня пригласили. В небольшой комнате было несколько человек в шитых золотом одеждах, царя я угадал только потому, что он единственный сидел в кресле. Я согнулся в поклоне, поприветствовал.

– Это ты Кожин, лекарь?

– Я, государь.

– Наслышан, наслышан. Годков несколько тому князь рязанский о тебе сказывал, в обороне от татар зело хитростью басурман изводил. Да вот английский и французский короли через послов меня благодарили за умение твое. А испанский король Филипп почему-то недоволен, пишет‚ крепость в Картахене ты порушил, людишек многих побил. Ну да мы за то не в обиде, большой приязни у меня с Филиппом нет. – Царь захихикал и придворные заулыбались. – Посол шведский вчерась прибыл с нижайшей просьбой. Король шведский Карл занедужил, просят приехать тебя, лекарь. Слухи о твоем умении лекарском уже по всем дворам королевским ходят. Поедешь ли?

Я поклонился:

– Государь, не гневайся, у меня и здесь работы полно, да еще и шведы, боюсь, не забыли, как я корабль ихний повредил, из плена сбегая.

Царь и приближенные громко засмеялись.

– Наш пострел везде поспел – а когда ж ты лечить-то успеваешь – то шведам пакость учинишь, то в Гишпанском государстве разорение, то вот татары жалуются на тебя. Инда ладно, не в обиде за то, честь и жизнь свою защищал, прощаю, но нынче Швеция нам союзник супротив Польши и османов, помочь надобно и лестно, вестимо – умом и рукоделием своим почитай все государи гордятся, а как занедужили – русского лекаря им давай! Цени сие! Ладно, ступай с Богом, шведы разор учинять не будут, в том посол поклялся. Но ехать надо. С Богом!

Царь, приближенные и я перекрестились, я поклонился и вышел. За дверями меня догнал один из вельмож, взял под руку и повел по коридорам. Вошел в одну из дверей, я – следом. На лавке сидели два мужа в иноземной одежде. Да и хоть в русские рубахи их обряди, все равно будет видно – иноземцы. Бороды эспаньолкой, а не лопатой, волосы на голове стрижены в кружок, даже выражение на лице высокомерное, но не нашенское. Я поклонился, шведы вскочили, оба высокие, худощавые. Отвесили поклоны, подметя шляпами пол. Вельможа представил меня:

– Лекарь Кожин, по царскому велению и просьбе короля шведского Карла Густава доставлен.

Шведы еще раз поклонились, теперь уже мне, я склонил голову. Шведы говорили по-русски, правда с акцентом, иногда коверкая слова, но понять их можно было. По их словам, монарх заболел уже полгода назад, ему становится хуже, местные лекари помочь не могут, иноземные – арабы, фрязы, бриты – не берутся. Приехали челом бить, просить помощи. Сказать, что за болезнь, они не могли, а может и не хотели, вдруг откажусь.

– Ладно, – решил я, – съездить посмотреть можно, надо решить два вопроса. Во-первых, как добираться: зима, санями долго.

Но этот вопрос уже был решен – санями до Либавы, а там судно ждет.

Второй вопрос – оплата. Здесь тоже проблем не возникло – посол и его сопровождающий заверили, что оплата будет по результату, но не хуже, чем в других королевских дворах. Уговорились выезжать завтра с утра, послы с охраной будут меня сопровождать, дороги не спокойные – объяснил посол, а ему дорога собственная голова – если по какой-либо причине меня не довезут. С тем мы и раскланялись.

Дома меня ждала встревоженная Настя:

– Случилось чего? Спозаранку в Кремль, к царю вызвали, я уж испугалась, не случилось ли чего?

Я как мог ее успокоил, объяснил, что по велению царскому надо ехать в Швецию, короля ихнего лечить.

– Не ездил бы ты, Юра, вон, еле ноги из плена ихнего унес, ну как припомнят.

Ага, знала бы она еще и про шведские корабли, которые я слегка попортил. Ладно, собираться надо.

Утром к шведскому посольству меня отвез Сидор на возке, перегрузили вещи в шведскую карету, поставленную на полозья. Я обнял на прощание. Посольский поезд был велик – три кареты на полозьях, дюжина простых саней, шведские кавалеристы – человек десять. Обоз растянулся на квартал. Было морозно, снег поскрипывал под полозьями, на деревьях лежал толстый слой снега – декабрь вступил в свои права. Оба посла ехали в своей карете, я ехал в карете один, смотрел на заснеженные русские просторы, спал да скучал. Относились ко мне с подчеркнутым уважением, за стол садили с послами, на постоялых дворах каждый посол, как и я, спали в отдельных комнатах. Вот и Либава, порт. У берега был лед, но само море еще не замерзло, а может, оно в этих местах льдом и не покрывается, я не знал, в конце концов я не моряк. Подъехали всем обозом к судну, начали грузиться. Что-то в облике посудины мне показалось знакомым… Ба, да это же наш преследователь, что пытался нас догнать и утопить у островка, когда мы с купцом Григорием утекли из шведского плена! Сердце екнуло – вдруг узнают, кто им на хвост соли насыпал. А вообще-то скорее всего знают, документы путевые у шведов остались, другой вопрос – капитан был Григорий, судно его… при чем здесь лекарь? Я успокоился, вещи мои были перенесены в каюту, как только погрузились послы, корабль отчалил.

Быстро темнело, но штурман хорошо знал дело и мы шли под всеми парусами. Свинцовые волны били в обшивку с левого борта, брызги летели над палубой, осаждаясь и замерзая на вантах, поручнях, мачтах. Вечером за мной пришел посыльный, пригласил на ужин. Меня проводили в капитанскую каюту на корме, за столом уже сидел капитан – в шведской военной форме черного цвета, с бородой, лет сорока, лицо властное, умное. Я вошел, кивнул головой, пожелал всем доброго здоровья. Все с любопытством уставились на меня. Обстановку разрядил посол, указал стул напротив капитана. Обслуживающие нас вестовые принесли еду – жареное мясо, вареную рыбу, соленые огурцы, квашеную капусту, вино. В тишине поели, послы откланялись и ушли. Я тоже не собирался задерживаться и только встал, чтобы уйти, как капитан попросил задержаться.