Текст книги "Немец"

Глава шестая

Майор Дитрих фон Заукер был рад, что удача на сей раз повернулась к его группе лицом. Проскользни этот парень незаметно, расскажи, кому не надо, о том, что видел в лесу, их миссия оказалась бы под угрозой. Оценить уровень потенциальной опасности крайне затруднительно. Во-первых, ефрейтор мог рассказать, что люди в форме германской армии ни с того ни с сего застрелили гауптмана и солдата, а также пытались убить его самого. Уже этих сведений достаточно для серьезных неприятностей. А во-вторых, чего ни при каких обстоятельствах нельзя было допустить, живучий ефрейтор мог показать место, где спрятан ящик…

Немцы отступили из этого района, но и регулярные части русских еще не успели глубоко вклиниться за новую линию фронта. Так что группе «штаба Валли», специальному подразделению военной разведки абвер, которое и создавалось для действий в русском тылу, ничего не стоило проникнуть в лес и отыскать спрятанное. Тогда все было бы потеряно.

Но слух о раненом ефрейторе артиллерии, единственном немце, которому удалось уцелеть после занятия русскими деревень Хизна, Победа и Крисаново-Пятница, находящихся в нескольких километрах от фронта, быстро распространился в расположении частей 2-й танковой армии, в том числе в окрестностях Жиздры, где также дислоцировался полк «Великая Германия». А именно к нему был временно приписан майор Заукер.

Он нашел ефрейтора довольно быстро. Теперь дело за малым – вытащить так некстати выжившего артиллериста из лазарета и «по-тихому» свернуть ему шею.

Майор сообщил врачам, что раненого необходимо срочно допросить. Однако врачи наотрез отказались выписывать ефрейтора, сославшись на его тяжелое состояние. Заукер предъявил врачу имеющееся для таких случаев удостоверение СД, но это не произвело эффекта. Медицинский чин прекрасно знал свое дело – он заботился о раненых, и ему были абсолютно безразличны все провинности подопечного, из-за которых тот попал в сферу интересов политической разведки. Заукер не стал упорствовать. Зачем провоцировать лишние разговоры? Он лишь попросил встречи с больным. Это ему было тут же позволено. Правда, доктор вызвался лично сопровождать офицера.

Ефрейтор, которого звали Ральф Мюллер, похоже, был без сознания или просто спал. Заукер подумал, что теперь-то уж бедолага никуда не денется. Поблагодарив врача, он вышел из лазарета.

И все же терять время не следует. Нужно, чтобы Вальтер и Пауль сегодня же ночью проникли в лазарет. Надо прописать ефрейтору правильную инъекцию. Врач может заподозрить неладное, но вряд ли станет разбираться. Не до того сейчас, когда с фронта прибывает все больше и больше раненых.

«Надо доделать эту работу и приступить к новой», – размышлял Заукер, направляясь к деревянному строению, где временно разместились его товарищи и люди из Вайшенфельда. Там топилась печь, а значит, было тепло и уютно. Майор возвращался к своим с хорошими новостями, так что теперь не грех выпить и закусить.

Глава седьмая

Ефрейтор Мюллер понимал, что рано или поздно эти люди до него доберутся. Ему захотелось поведать врачу о своих похождениях в хизненском лесу, но в свои двадцать с небольшим Ральф уже был достаточно сметлив, чтобы понимать: в такой ситуации скорее поверят майору, чем ему.

Оставалась последняя надежда: тайно выбраться отсюда, попасть к представителям военной разведки, чей штаб наверняка должен быть в центре города, и все рассказать. Ему, скорее всего, сразу не поверят, но могут заинтересоваться таинственным ящиком и отправить в лес специальную группу. В худшем случае до выяснения посадят под замок в тюрьму абвера. А это в его положении лучше сохранит ему жизнь, чем стены обычного полевого лазарета.

«Но когда уходить? Смогу ли я выбраться отсюда, не потеряв сознание в неподходящий момент? И где раздобыть форму?» – думая так, Ральф вновь уснул. Уснул крепко, не обращая внимания на яркое зимнее солнце.

…Память вновь вернула его в недалекое прошлое. Он вспомнил, как брел по следам бронемашины, чуть ли не поминутно останавливаясь, чтобы передохнуть, глотнуть из фляги и, собравшись с силами, продолжить путь. Снег скрипел под галошами русских валенок – лучшей обуви для зимы, когда-либо изобретенной человечеством. Ножевая рана отдавала острой болью. Во время очередного привала Ральф впал в забытье. А может, просто уснул. И наверняка замерз бы прямо тут, у дороги, не случись с ним очередного непредвиденного события.

Мюллер очнулся то ли от ощущения опасности, то ли от доносящихся со стороны леса криков. Он увидел группу людей, человек семь. Они перемещались в сторону дороги. Причем только двое были вооружены, остальные походили на пленных. Ральф приподнялся и тут же получил пулю куда-то в бок, слева от живота.

Над ним стоял человек с винтовкой. Ральф узнал мальчика из деревни, которого Грубер велел ему расстрелять.

– Давай, фриц, вставай, пойдем-ка с нами.

Парень говорил на своем языке, отчего-то называя Ральфа Фрицем. Ясно было, надо вставать и идти. Мюллер заметил, что его обыскали, отобрав все, в том числе оружие и фляжку с остатками шнапса.

«Интересно, узнал он меня? – думал Ральф, пытаясь встать на ноги, превозмогая шок и слабость. – Забыл… как его имя?»

Он сумел подняться и тут же, невесть откуда, налетел конный казачий разъезд. Всадники в овечьих полушубках и аккуратных круглых шапочках, отороченных каракулем, окружили их, и старший, обращаясь к парню, прохрипел:

– Эй, пацан, это кудэ же ты ентих цуциков ведешь?

– В плен взял. В деревню веду, в штаб, на допрос.

– Да ладно тебе. Кому они там нужны, в штабе-то? Ну-ка, отойди, мы лучше свои шашки на них проверим.

Не надо было знать русский язык, чтобы понять – дело вновь приняло дурной оборот. Мальчик и его спутник отошли в сторону, а вокруг сгрудившихся пленных, среди которых Ральф узнал румына из первого взвода, образовалась смертельная пустота. Всадники, взяв несчастных в полукруг, порубили одного за другим.

Ральф сидел на снегу, ожидая гибели. За сегодняшний вечер это было уже в третий раз. Его тошнило.

– Один остался. Парень, подними гада.

«Коля! его зовут Коля», – вспомнил Ральф, и тут же произнес вслух:

– Колья…

И неясно, узнал его парень или просто решил довести до своих хотя бы часть добычи, но он встал между пленным и всадниками и сказал непонятную для Ральфа фразу:

– Дядь, ну хватит тебе, а? Мне ж надо хоть одного немца до штаба довести… Тебе жалко, что ли, а?

– А вот я тебе сейчас покажу, жалко! Ишь ты, раскомандовался, чертенок! А ну-ка посторонись…

Старший замахнулся на Колю окровавленной шашкой. Вдруг загремели выстрелы. Со стороны, куда уехал бронетранспортер, показалась неровная цепь солдат. Всадники пришпорили коней и умчались, поднимая снежную пыль, а Коля и его напарник, пригибаясь, побежали в лес.

Ефрейтор Мюллер остался лежать, уткнувшись лицом в снег. Его, потерявшего сознание, подобрали свои, из мотострелковой роты, получившие приказ провести разведку боем.

Так Ральф оказался в лазарете.

И вот теперь здесь, в тылу, ему вновь грозила смертельная опасность. Он сосредоточился, пытаясь оценить свое физическое состояние. Раны ныли, но все они, по счастливой случайности, оказались по меркам военного времени достаточно легкими. Ральф потерял много крови, но в лазарете его подлечили, он уже начал, что называется, возвращаться к жизни. Последний «подарок» в тот злополучный вечер он, «за компанию» с русскими кавалеристами, получил от своих – пуля слегка задела левое плечо. Эта рана была совсем не опасна, но причиняла неудобства.

Ральф приподнялся на койке и огляделся. Кроме него в лазарете было еще трое тяжелораненых. Несколько выздоравливающих солдат, наверное, отправились покурить на крыльцо. Рядом с кроватью одного из них были сложены какие-то вещи. Ральф медленно встал, осторожно подошел ближе и обнаружил полный комплект формы обер-шарфюрера СС. На спинке кровати висела длинная темно-зеленая шинель.

Мюллер подошел к окну. На улице смеркалось. По дороге проехал легкий бронеавтомобиль, пробежал посыльный. У дома напротив сидела собака и, казалось, смотрела прямо на Ральфа. На крыльце лазарета никого не было.

Ральф принял решение действовать. Он облачился в форму обершарфюрера, которая лишь немного его стесняла. Трудней пришлось с сапогами – они оказались катастрофически малы, размера на два. Но деваться некуда, и он с огромным трудом, доведя себя до полуобморочного состояния, натянул-таки сапоги на ноги.

Посидев полминуты на краю кровати, Ральф, преодолевая пробившую его дрожь, открыл дверь и вышел из лазарета. Обогнув дом справа, он увидел пост охраны, выставленный как раз со стороны окна, через которое он рассматривал окрестности, а пост почему-то не заметил. Впредь следует быть осторожней. Двигаясь неторопливо, Мюллер пошел мимо поста. Два солдата с пятизарядными карабинами Маузер образца 1898 года на плечах грелись у железной бочки с тлеющим углем. Они проводили Мюллера внимательными взглядами, но не остановили.

Теперь надо как можно скорее отыскать штаб армейской разведки. На перекрестке Ральф увидел указатели: налево значился город с «любимым» названием Ральфа – Zhizdra, направо – населенный пункт Zikejevo.

Сотрудники абвера могут находиться повсюду, но, скорее всего, надо попасть в Жиздру, там ведь, он помнил, располагался штаб армии.

На дороге показалась колонна грузовиков. Впереди ехал бронетранспортер фирмы «Ганомаг». Номерной знак со сдвоенной руной «зиг» и пятизначным регистрационным номером говорил о принадлежности колонны к СС. Ральф расстегнул шинель, быстро взглянул на манжетную ленту, на которой серебряными нитками было вышито слово Das Reich. Это означало, что владелец формы служил в элитной дивизии «Рейх», временно приданной танковой группе Гейнца Вильгельма Гудериана. Тут же был вышит номер части. Запомнив все это, Ральф пропустил бронетранспортер и еще несколько автомашин и только тогда поднял руку вверх. Притормозил фургон, водитель вопросительно взглянул на Ральфа.

– Камерад, если вы едете в Жиздру, подвезите меня, пожалуйста, у меня срочное донесение. Касается военной разведки.

Ральф не мог не знать, что в войсках СС в ходу было обращение «товарищ» вместо привычного для германской армии «господин». К тому же в СС, в отличие от других частей рейха, не существовало столь ярко выраженной пропасти между офицерами и солдатами, так как любой боевой офицер СС вначале обязательно проходил службу солдатом. Тем более такие «вольности» были свойственны для отношений между сержантами и рядовыми.

– Хорошо, садитесь, только быстро, пожалуйста.

Теплая и уютная кабина грузовика – как раз то, что нужно. Правда, здесь как-то странно пахло, чем-то кисло-сладким. Запах был еле слышен.

– Мы едем не совсем в Жиздру, но вы сойдете неподалеку от города, – водитель умело сохранял дистанцию в колонне.

– Отлично, спасибо. Там я разберусь.

– Вы уже бывали в Жиздре?

– Нет, не приходилось. Но мне хорошо объяснили дорогу.

– Вчера город бомбили русские самолеты. Они теперь прилетают чуть ли не каждый день.

– Да, кто бы мог подумать. Ну, ничего, думаю, все скоро изменится.

– Обершарфюрер, вы можете не бояться говорить откровенно со своим товарищем. Вы же слышали, что сказал в выступлении по радио рейхсфюрер? Он сказал, что «ложь и укрывательство правды о нашем положении не даст нам выиграть войну».

– Я согласен, но не всем понятно, почему мы отступаем… Тут важно не паниковать.

– Точно! Ну, к тому же всяких паникеров можно засунуть к евреям и другим животным в наши газвагены.

Тут Ральф понял, откуда неприятный, необычный запах. Это могли быть продукты выхлопных газов и еще что-то… Мюллер слышал про эти автомобили, но, как и многому другому, что рассказывали про СС, особого значения не придавал. И вот теперь он ехал в том самом автомобиле-душегубке, который чей-то воспаленный ум изобрел для уничтожения людей.

Эти машины были специально разработаны для казней «в полевых условиях» по заданию Управления имперской безопасности в начале войны с Советским Союзом. Газваген представлял собой герметично закрытый фургон, куда подавался невидимый яд – углемоноксид. В кузов загружалось несколько десятков человек, машина трогалась, и максимум через пятнадцать минут все несчастные умирали от удушья и отравления…

– Там кто-нибудь есть? – Ральф ткнул пальцем на фургон.

– Нет пока. Здесь, по правде говоря, маловато евреев, а красные комиссары все разбежались. Русские трусливы и на самом деле совсем не преданны своему Сталину. Многие сразу решили служить нам.

Ральф хотел было спросить, как так получилось, что трусливые русские смогли отбросить войска рейха от Москвы, когда немецкие солдаты уже видели в бинокли кремлевские башни, но не стал. Он не знал, принято ли в СС быть объективным и откровенным. По крайней мере, в девизе СС «твоя честь – твоя верность» понятие «откровенность» не присутствовало.

Но водитель сам решил пооткровенничать:

– В Жиздру пришли трое молодых русских солдат, дезертиров. Сказали, что не хотят служить большевикам, потому что их родителей перед войной расстреляли за полкило зерна. Они зерно это утащили с элеватора. А перед тем как расстрелять, пытали зверски. Парни сказали, что до войны в их деревне жили все впроголодь, а как война пришла, всех забрали на фронт. А за что воевать, они не знали, вот и пришли к нам. Большевики – звери. Они свой собственный народ за скотину держат. Вот вы спрашиваете про газвагены… Ладно, вы хоть и штабной, я вижу, но свой, я вам расскажу. Когда мы сажаем в машину наших врагов, они не знают, что могила для них уже выкопана. Я два раза наблюдал, как из фургона выгружали трупы. Лица не были искажены! Вы понимаете?! Значит, смерть наступала без конвульсий. Это легкая, гуманная смерть.

Водитель грузовика многозначительно посмотрел на Ральфа. В его взгляде было что-то торжественное. Мюллер вежливо кивнул, хотя и не понимал восторга. Он еще никогда так близко не общался с членом айнзацкоманды. Общение большого удовольствия не доставило, и он подумал: «Да, старик, прав был Зигфрид: ты – неженка».

Через полчаса грузовик притормозил у развилки, Ральф на ходу поблагодарил водителя и побрел в сторону города. Только сейчас он понял, что ему, возможно, предстоит преодолеть не один пост на въезде в Жиздру.

Какое-то время спустя внимание Ральфа привлек нарастающий гул. Он обернулся. На дорогу пикировали русские штурмовики. Ральф упал на снег и через минуту услышал десятки разрывов. Неизвестно, сколько пролежал Ральф на земле, но, когда вдруг стало тихо и он открыл глаза, от колонны газвагенов не осталось ничего, кроме горящего, искореженного черного месива.

«Как божья кара с небес», – неожиданно для себя заключил Ральф, удивляясь, что не испытывает сострадания к тем, кому советские «ИЛ-2» устроили на своей земле такие пышные похороны.

Он, конечно, не мог знать, что благодаря русским пилотам его судьба вновь круто изменилась.

Глава восьмая

Антон вопросительно посмотрел на Мюллера.

– Интересно.

– Да, интересней быть не может. Даже не знаю, с чего и начать…

– Ральф, как говорила моя учительница английского языка Галина Аркадьевна… или не Галина Аркадьевна… Забыл. Но это еще в школе было. О чем это я говорю?

– Your teacher. Your English teacher at school, she would always say something…

– Да, она говорила, эта учительница, что надо начинать с самого начала. Так и говорила: begin from the beginning. Английский она знала очень плохо.

– Как же она преподавала в школе?

– Так вот и преподавала, впрочем, не важно. Ральф, рассказывай.

– Если кратко, то я приехал в Москву…

– Погоди, давай еще закажем водки и… сок.

Из общего зала ресторана доносился мотив популярной баллады «Hasta Siempre, Comandante», или «Прощай навсегда, команданте», про Эрнесто Че Гевару. В Москве песня звучала поначалу как-то экзотично, но ее красивая мелодия постепенно завораживала любого – прослушивание вызывало привыкание. Под «Че Гевару» с удовольствием напивались и отдыхающие бизнесмены, и рантье, и пресловутая «тусовка», и даже враги кубинской революции – американские империалисты, живущие и работающие в столице России.

– Итак, – Антон поднял рюмку, жестом приглашая Ральфа присоединиться, – ты приехал в Москву…

– Я приехал в Москву, чтобы отыскать могилу своего дяди.

Антон от неожиданности поставил рюмку на стол.

– Вот так дела… Как это?

– В общем, долгая история, но я попробую кратко. Выпьем?

– Выпьем. Только кратко уже не получится.

– Окей. Мой дядя воевал в России. Семья получила от него последнее письмо в 1943 году. Потом уже его дальнейшую судьбу восстанавливали по рассказам тех, кто вернулся. Дядя попал в плен, затем его отправили в Москву. Один из тех, кто был с ним, солдат, тоже родом из наших мест, слышал, что дядя некоторое время работал в Москве на стройке, пока его и всех, кто с ним работал, не казнили… У меня в тетради записано место, где была стройка… Сейчас, минуту.

Ральф достал из кармана пиджака небольшой блокнот, пролистал и, найдя нужную страницу, медленно прочел:

– Ленинский проспект.

– Похоже на правду. Здесь, напротив городской больницы номер 5 есть несколько домов, которые точно строили пленные немцы, – рассказ Ральфа не на шутку заинтересовал Антона, ставшего впечатлительным под влиянием водки, – очень близко от Донского монастыря.

– В том-то и дело, что по многим свидетельствам большую группу пленных, работавших там, однажды отвели в монастырь и расстреляли. Ну, по крайней мере их там похоронили в общей могиле, а расстрелять могли в другом месте…

– Ральф, я никогда не слышал, ни от одного человека… и нигде не читал, что в Донском хоронили немцев. Это по сути такая сенсация, что у нас про нее, особенно во время перестройки и гласности, написали бы все газеты. Да еще и очевидцы с исполнителями отыскались бы. Честное слово, мне не верится, что это правда… Так, теперь понятно, что ты искал в монастыре. А мне про горельефы заливал…

– Антон, ты должен меня понять. Я же не мог тебе сразу сообщить про дядю.

– Да я понимаю. Водочки?

– Мне, наверное, хватит уже…

– Начинается. Ну уж нет, теперь придется пить по-любому, – произнес Антон по-русски.

– Что?

– Я говорю, надо бы выпить, знаешь за что? Давай просто выпьем за людей. За русских, за немцев. За людей, которые ведут себя по-человечески. Которые друг с другом не воюют, не убивают друг друга. Короче, за мир.

– Давай, за мир.

Они выпили, помолчали.

– Послушай меня, – прервал молчание Антон, – это все, конечно, очень интересно, и я помог бы тебе, но!.. Я не верю, что там, в монастыре, что-то есть. Боюсь, следов твоего дяди мы не отыщем.

– Не знаю, может, ты не поймешь меня, но когда я вечером приехал туда… Даже не знаю, как точно тебе сказать… Я что-то почувствовал. Скажи, вот тебе не кажется странным, что такая огромная площадь на территории монастыря вообще не используется?

– Честно сказать?

– Разумеется.

– Не кажется. Это тебе не Германия, где вы считаете, что орднунг убер алес – порядок превыше всего. У нас большая часть страны – пустырь. Думаю, у монастырских просто руки до этой территории не дошли. У нас, видишь ли, принято все откладывать на завтра.

– Антон, давай тогда завтра поедем вместе и посмотрим. Лучше днем, когда много людей, чтобы внимание не привлекать.

– Завтра? – Антон покосился на бутылку водки. – Ну, давай, хотя…

– Завтра ты сам еще раз посмотришь на это место и поймешь: там что-то не чисто. Тем более… тем более, есть еще кое-что, о чем я тебе не рассказал.

Глава девятая

Вейкершталь и Хартман вошли в лазарет. Майор Заукер отвлекал часовых. Это было несложно. Они охотно вступили в разговор с майором, пытаясь выудить у него информацию о том, что на самом деле происходит на фронте. Но беседе не суждено было затянуться: через минуту после того, как подручные Заукера вошли в дом, оттуда выбежал солдат, одетый, похоже, в трофейные русские ватные штаны и телогрейку.

Заметив майора, он поприветствовал его, как полагается, и, обращаясь к солдатам, отчеканил громко и очень строго:

– Кто-то взял мою форму. На стуле лежала моя форма. Кто-то выходил отсюда в форме?

Следом за солдатом появились помощники Заукера. Их лица выражали крайнее недоумение и досаду. Заукер понял, что Мюллер скрылся. Пришла пора серьезно расспросить часовых.

– А ну-ка, вспоминайте, кто тут мимо вас проходил в форме… Вы в каком звании? – Заукер обратился к владельцу трофейных штанов.

– Обершарфюрер, господин майор.

Один из часовых оживился:

– Проходил тут один обершарфюрер. Полчаса назад примерно. Пошел в сторону дороги и на перекрестке машину остановил.

– Что за машина? Куда двигалась? – наседал майор на солдата.

– Это колонна была. Много грузовиков, фургоны. Поехали в сторону Жиздры. СС, по-моему.

– По-вашему? Что это за часовой, если у него не все в порядке с памятью и наблюдательностью! – Заукер готов был обрушить всю свою злость и досаду на несчастного солдата. – Это точно было полчаса назад?

– Никак не меньше.

– Но и не больше? Черт побери, отвечайте четко и ясно!

– Полчаса назад, господин майор, точно.

Расспросы майора были неожиданно прерваны звуком летящего самолета. Серо-коричневый стабилизатор проплыл над домом напротив, ушел вверх – самолет приступил к выполнению боевого разворота. Через несколько секунд пронесся еще один бомбардировщик, и тут же, в пятидесяти метрах от лазарета, полыхнуло ярко-оранжевое пламя и раздался оглушительный взрыв.

– Русские штурмовики, господин майор, в укрытие! – крикнул Пауль.

Все побежали в сторону дороги – там вместо обочины была глубокая канава. Казалось, бомбы рвутся повсюду. В районе расположения танковых частей работали зенитные орудия. Земля содрогалась. Сколько продолжалась бомбежка, трудно было сказать, но закончилась она так же неожиданно, как и началась. Самолеты ушли на север, оставив после себя клубы черного дыма, горящий грузовик, две искореженные бронемашины, пылающий дом и лежащую неподалеку оглушенную взрывной волной собаку.

Заукер знал, что промедление может лишить их шанса добраться до беглого ефрейтора. Необходимо во что бы то ни стало догнать колонну, найти Мюллера и постараться быстро и без лишнего шума его ликвидировать.

Через десять минут бронетранспортер, за рулем которого сидел Пауль, во всю мощь своих ста лошадиных сил мчался по дороге в направлении Жиздры. Вальтер Хартман сидел в кузове, а Заукер вынужден был слушать философские рассуждения Пауля о том, как много на войне зависит от фортуны человека, от простого случая. Ведь упади русская бомба чуть ближе от лазарета, не разговаривать им сейчас и не курить сигареты в теплой кабине.

Заукер рассеянно слушал. Ему не давал покоя ефрейтор, который уже несколько раз за последние две недели чудесным образом избежал смерти. Майор, будучи одновременно человеком «посвященным» и не очень образованным, как и многие члены секретных учреждений Третьего рейха, считал мистику, предопределенность событий и прочую метафизику не темами для досужих разговоров, а вполне реальными явлениями жизни.

Заукер думал о неудаче с Мюллером с тоской. К ней примешивались раздражение и нелепое ощущение уже случившегося поражения перед неизбежным. Словно он знал уже, что им так и не суждено поймать и уничтожить этого ефрейтора, а значит, сохранить тайну, которую им доверил секретный исследовательский институт СС «Аненербе».

«Аненербе»… Традиционно это название переводят как «наследие предков». Все пошло от названия выставки, организованной в 1933 году в Мюнхене профессором Германом Виртом, человеком неординарным, которому вольно или невольно суждено было сыграть важную роль в становлении нацистской неорелигии.

За пять лет до той самой мюнхенской выставки Вирт издал книгу, ее Заукер перечитывал раз пять – такое сильное впечатление произвел на него этот труд. По теории Вирта, у истоков цивилизации стояли две основные линии крови: нордическая, представляющая собой высокоразвитую расу Севера, и гондваническая, южная, вобравшая в себя все возможные пороки человечества. Намеренно ли, случайно ли, но Вирту удалось привлечь внимание национал-социалистов к своей теории. Выставку, на которой были представлены древнейшие артефакты, посетил Гиммлер и, как утверждают разные источники, остался очень доволен работой профессора.

– Это именно то, чего нам сейчас не хватает, – сказал он своему адъютанту, садясь в автомобиль. – Сама история человечества говорит об исключительности северной расы. Теперь людям будет проще понять, что существует заговор слабых против сильного. Мы не позволим больше унижать себя. Теперь еще и ради памяти наших великих предков. Этот человек сделал для нации больше, чем способен сделать для нее любой маршал.

НСДАП требовалось нечто большее, чем просто идеология. Партии нужна была новая религия. Пользуясь плохо скрываемым пристрастием вождей к мистике и их интересом к тайным обществам и орденам, Герману Вирту ничего не стоило наглядно изобразить превосходство нордической расы над остальными. Он присвоил себе право называться первооткрывателем, человеком, призванным помочь немцам вернуть веру в себя и заставить других уважать их исключительность. Для немецкого народа, униженного Версальским договором, доказательства существования величественной духовной истории нации, насчитывающей многие тысячи лет, стали глотком свежего воздуха.

Фон Заукер происходил из старинного рода, и если не стал его лучшим отпрыском, то уж родину любил всем сердцем. Лишнее доказательство ее избранности в истории человечества лишь укрепляло эту любовь.

Между тем Вирт создал организацию «Немецкое наследие предков. Общество исследования духовной предыстории», впоследствии – институт «Аненербе». Не без помощи главы «черного ордена», которому так понравилась выставка Вирта, институт превратился в мощное и хорошо финансируемое государственное предприятие. А в конце 1930-х годов оно уже полностью перешло под контроль «охранных отрядов» (СС) и лично Генриха Гиммлера. Уже после окончания войны стало известно, что на исследования в рамках деятельности «Аненербе» было потрачено примерно столько же денег, сколько американцы израсходовали на изучение термоядерного синтеза и создание атомной бомбы.

В «Аненербе» начали с реализации проекта бомбы духовной. Программа сводилась к «изысканиям в области локализации духа». Мистическое наследие всей земной цивилизации изучалось с педантичностью наивысшей степени.

Почти все древние легенды о великих тайнах мира подверглись тщательному анализу. В различные части света отправились экспедиции «Аненербе». Россия не стала исключением.

Зондеркоманды собирали награбленные ценности и переправляли их в Германию, и среди «непосвященных» исполнителей зачастую находились представители секретного института СС, которые, руководствуясь старинными документами, а иногда просто легендами и преданиями, искали знаменитые сокровища цивилизации.

Дитрих фон Заукер не работал в «Аненербе», но принадлежал к категории обладателей так называемого знака «мертвой головы», а значит, ему могли доверять выполнение сверхсекретных и не совсем, мягко говоря, обычных поручений. Ненужных вопросов он не задавал, понимая, что его дело военное, приказы не обсуждаются, тем более если исходят они от самой верхушки рейха.

«Слепое повиновение» – этот девиз настоящие эсэсовцы усваивали быстро. Кроме того, благодаря поверхностным знаниям, почерпнутым из книг Вирта, и разговорам с учеными, Заукер был уверен, что выполняет необычные, деликатные, но чрезвычайно важные для будущей судьбы империи поручения.

Даже злая русская зима и непривычное отсутствие элементарного комфорта на протяжении многих недель и даже месяцев не мешали Заукеру гордиться своей работой и принадлежностью к элите рейха.

В действительности войска СС не были обычными элитными формированиями. СС организовали по образу и подобию религиозного ордена. Будущие «мертвые головы» принимали посвящение в специальных школах, где давали страшную клятву вступления на путь «сверхчеловеческой судьбы». Философия, иерархия, система взглядов, которые проповедовались посвященным, не имели ничего общего с идеологией какой-либо партии, пусть даже эту партию называли национал-социалистической.

Заукер тоже не был политическим фанатиком, но его путь в СС, начавшийся с той минуты, когда он надел на палец серебряный перстень с изображением черепа и скрещенных костей, обязан был завершиться только в СС. Дойдя до подобной степени посвящения, он уже не имел шансов добровольно покинуть ряды ордена.

В Россию Заукера забросила миссия, которую ему предписывалось довести до конца или погибнуть. Майор или, согласно принятой в СС иерархии, штурмбаннфюрер фон Заукер был, конечно, раздосадован, когда ему сообщили об отправке на восточный фронт. Впрочем, туда вообще никто не рвался, так что чувства Заукера нетрудно понять. Он бы с гораздо большим удовольствием отправился куда-нибудь на юг Европы или даже в Африку. Эмиссары СС, выполняющие задания в связке со специалистами «Аненербе», колесили по всему свету. От Египта до Бретани они искали следы «чаши благодати», самой знаменитой реликвии христианства.

Герман Вирт считал, что Грааль – это древний камень редчайшей породы, на грани которого специальными знаками нанесены тайные знания прошлого. Кто-то придерживался классической теории: Грааль – это чаша, из которой пил вино Иисус Христос во время Тайной вечери и в которую во время распятия пролилась его кровь. Никто не имел ясного понимания, что же в действительности представляет собой предмет поисков, а потому территория и специфика ограничивались лишь приверженностью исследователей конкретной теории.

Как бы то ни было, в «Аненербе» определили несколько перспективных для поиска мест и отправили туда экспедиции. Заинтересованность руководства рейха и лично фюрера в этих исследованиях не афишировалась, но, согласно многим источникам, Гитлер внимательно относился к отчетам о поисках тайн цивилизации. Правда это или вымысел, теперь сказать трудно, ведь на людях Гитлер стремился казаться материалистом и прагматиком. Случилось так, что Вирт был отстранен от работы в «Аненербе». Должность президента занял сам рейхсфюрер СС Гиммлер, а «генеральным секретарем» института назначили штурмбаннфюрера СС Вольфрама Зиверса – личность неординарную, загадочную, мрачную, – приговоренного Нюрнбергским трибуналом к смертной казни.

Говорят, перед смертью на эшафоте Зиверс произносил заклинания и совершал странные манипуляции руками. Трибунал не удосужился более детально изучить его дело. Судьям, заседавшим в Нюрнберге, было не до мистики, так как информация о преступлениях нацистов была столь ужасна, что, если бы не леденящие кровь документальные свидетельства, нормальный разум скорее отнес бы ее на счет работы больного воображения.