Текст книги "Француз"

Юрий Костин
Француз

Все персонажи книги являются плодом воображения автора. Любые совпадения и аналогии случайны.

© Костин Ю.А., текст, 2019

© Коротич А.В., дизайн обложки, 2019

* * *

Солдатам и офицерам, ополченцам и крестьянам, ушедшим в партизаны, военному гению и человеколюбию Михаила Илларионовича Кутузова, духовной силе личности Александра Первого, великодушию, доброте и непобедимости русского народа, остановившего нашествие европейских варваров, и преемственности поколений посвящается эта книга.

Глава первая

Пожары вспыхивали повсеместно, то здесь, то там. От сильного осеннего ветра огонь переносило на новые строения. Деревянные дома разваливались, уничтожаемые безумием огня, перегораживая переулки и улицы, и некуда было спрятаться от удушающего дыма.

Москва горела, и сидящий в Кремле завоеватель, запертый в древней крепости подобно пленнику, начинал проклинать день и час, когда честолюбие и коварные замыслы бросили его семисоттысячное войско в эту гибельную авантюру. В Москве он потерял веру в победу, увидел, в какое варварское племя способна превратиться лучшая армия Европы.

Баловень судьбы, отчаянный, коварный, сам провозгласивший себя императором Франции, Наполеон Бонапарт все чаще оставался в одиночестве, пребывая в глубокой меланхолии и тревоге.

Вступив в Москву, точнее войдя в город без триумфа, он провел первую ночь в мрачном настроении, остановившись в обывательском доме, в Дорогомиловской ямской слободе, где из местных жителей осталось лишь несколько дворников. Наполеон надеялся дождаться здесь депутации от города с «ключами» от Москвы. Но ждал тщетно. Город, покинутый большинством жителей и властями, не дал Наполеону ни малейшей возможности произвести впечатление на горожан мощью европейского оружия.

Распорядившись приготовить себе горячую ванну, чем удивил своих помощников, настойчиво советующих переместиться хотя бы в Петровский дворец, он подошел к окну.

Багровое зарево охватило весь город. К полуночи третьего сентября вокруг Кремля уже ничего нельзя было различить в дыму и всполохах пламени. Огненный ветер гулял по Москве, срывая кресты с храмов, расплавленный металл, будто лава, тек по улицам. Горели мосты и суда на реке. Ничто не могло остановить этот ужас, помешать безумству огненной стихии, беспощадно пожиравшей город.

Грозное, тяжелое зрелище, сулящее лишь недоброе, удручало императора. Еще нигде он не испытывал таких частых и убийственно долгих приступов отчаяния, как в этой стране.

– Москвы нет более! – воскликнул он. – Я лишился награды, обещанной войскам!

Город, считай, выгорел полностью, а войско Наполеона, стремившееся сюда на крыльях надежды на веселую и сытую жизнь счастливых завоевателей, вынуждено было искать себе пропитание и даже теплую одежду под обугленными развалинами. Солдаты были предоставлены сами себе и творили бесчинства, которых Москва не видывала со времен ужасных набегов с Востока. Принимая во внимание плачевное состояние войска и стремительно падающий моральный дух, Наполеон вынужден был предоставить армии так называемое разрешение на грабеж.

Обирать город и оставшихся жителей ходили нарядами, по очереди. В отчаянных попытках отыскать ценности некоторые представители цивилизованных народов не гнушались ничем. Говаривали, будто бы и мертвым не было покоя: оккупанты искали ценности даже в захоронениях, оскверняя городские и монастырские погосты.

В Хамовниках, близ Зачатьевского монастыря, у дома бывшего генерал-губернатора Архарова, чудом не тронутого пожарами, доблестные воины великой армии сошлись в схватке с местными бродягами. Дрались не на жизнь, а на смерть. Солдаты отгоняли мародеров штыками, но численное превосходство было далеко не на их стороне, а посему в итоге грабили совместно, сообразив, что лучше иметь половину добычи, но остаться в живых.

От богатого убранства особняка не осталось и следа. Ободрали даже позолоченную лепнину. Вакханалия завершилась уничтожением винных запасов и кровавой схваткой. Прибывший на место патруль не решился ввязываться в конфликт, офицеры полицейской команды еле сдержали желание своих солдат присоединиться к нарушителям дисциплины.

Никогда еще французская армия не опускалась до столь ничтожного, варварского состояния. Да и называть ее исключительно французской было бы исторически некорректно, ведь на стороне Наполеона против России воевала почти вся Европа.

Дым, смрад, грязь, запустение и предчувствие еще больших бед царили в чуждом для наполеоновской орды городе. В сознании неприятеля случился, как сказали бы в наши дни, некий сбой, лишивший его возможности перестроить образ собственного мышления в соответствии с местной действительностью. Завоеватели не могли взять в толк, отчего русские подожгли Москву. Сомнений в том, что сами москвичи подпалили город, не было. Пули расстрельных взводов косили «поджигателей». Попавшие под такое обвинение не имели шансов на спасение…

Наполеон несколько раз выезжал на «экскурсии» по улицам Москвы в сопровождении адъютантов и нескольких пленных русских, хорошо знавших город. Очевидцы утверждают, что был он молчалив и безразличен к участи оставшихся в Москве горожан, почти не отдавал распоряжений. Лишь только раз, увидев близ Охотного ряда группу малолетних сирот, вроде как прослезился и распорядился определить их в какой-нибудь приют.

Но в аду не было больше места состраданию. Бросив приготовленную для него ванну и кремлевские покои, Наполеон покинул сердце России. Он шел под огненными небесами, в которых, гонимые ветром, летали куски кровельного железа, а пламя извивалось в воздухе, принимая причудливые формы. Он двигался среди огненных стен, и поистине земля горела под ногами завоевателя.

В армии исчезли на эти дни все понятия совести и чести. Корысть соединяла рядового с генералом. Ничто не волновало более многоязыкое войско, как только поиски пропитания и жажда наживы.

В тот же вечер взвод гренадеров Итальянского полка армии маршала Нея, в поисках провианта пройдя сквозь огненные заслоны от Андроникова монастыря на Яузе, где квартировался полк, обнаружил на углу Тверской уцелевший особняк. Огонь уже добрался до него, занималась крыша. Парадная лестница, которую сторожили мраморные львы, была усыпана мусором и пылающими головнями. Однако же большая часть здания пока не пострадала, и его все еще можно было исследовать, ежели поторопиться.

– Ломайте двери! – прокричал командир взвода Алессандро Матерацци.

Особняк оказался пуст, жители, подобно большинству москвичей, покинули его. Небогатая обстановка свидетельствовала, что дом этот, скорее всего, достался по наследству обедневшему помещику, который экономил на всем.

Оценив обстановку и поняв, что поживиться здесь особо нечем, Матерацци со вздохом приказал тщательно осмотреть дом и подвалы. Солдаты обнаружили несколько бутылок вина, мешок с картошкой, а также пять или шесть фунтов подпорченной ветчины. Сам Матерацци обратил внимание на несколько старинных гравюр, которые сорвал со стен, извлек их из рам и аккуратно свернул. Усевшись у окна, он положил на подоконник заряженный пистолет и закурил трубку.

– К чему вам это, командир? – поинтересовался подошедший солдат и присел рядом.

Матерацци затянулся, мечтательно глядя в тревожную московскую ночь.

– Моя семья, Энцо, владеет небольшим постоялым двором в Сан-Ремо. Думаю, эти гравюры будут отлично смотреться на его стенах. Приличную публику подкупает любовь хозяев к искусству.

– Понятно, – кивнул солдат. – Ну мне не светит останавливаться в постоялых дворах, где на стенах висят такие картинки. Мое место – какой-нибудь сарай или в лучшем случае кровать веселой вдовы.

– Могу взять управляющим, если хорошо будешь себя вести…

– Сюда! Скорее! – послышался крик из подвала.

Матерацци и его подчиненный вскочили с мест и бросились на крик. В свете факелов, с которыми гренадеры обшаривали дом, их взорам предстала отчаянная потасовка.

– Что здесь происходит? – прокричал Матерацци. – Прекратить драку немедленно! Пристрелю! – угрожая пистолетом, он кинулся разнимать дерущихся.

Когда все успокоилось, один из тех, кто принимал участие в потасовке и получил мощный удар кулаком, отчего на лице у него уже вырастал приличных размеров синяк, принялся оправдываться.

– Случайно вышло, синьор. Мы тут кое-что нашли, и вот Роберто… – пострадавший показал пальцем на одного из солдат, – просто оттолкнул меня. Ну, я и завелся.

– Пойдете под трибунал! Я вас лично расстреляю. А по тебе, Роберто, плачет веревка. Ты еще ответишь перед Богом за насилие и разбой.

– Вы не очень-то, командир, – смело глядя на Матерацци, прохрипел солдат. – Это мой город, это моя награда за все беды, которые эта война мне причинила.

– Я удушу тебя! – прокричал Матерацци. – В моем взводе не может быть нарушений дисциплины! Всем отойти в угол. Энцо, держать его на прицеле!

Подойдя ближе к месту, где подрались солдаты, Матерацци обнаружил несколько сундуков, едва прикрытых кусками мешковины. Один сундук был приоткрыт. Матерацци увидел, что тот доверху заполнен книгами. Здесь их было больше сотни.

– Ничего себе, – с улыбкой произнес Матерацци, – какие культурные у меня гвардейцы, подрались из-за книг!

– Вы второй сундук откройте, – подсказал пострадавший солдат.

Последовав его совету, Матерацци приоткрыл крышку другого сундука и от неожиданности ахнул.

– Madonna mia! Не может быть, – воскликнул он.

Вдруг сверху раздался страшный скрежет. Последовавший за ним гул стал нарастать. Солдаты бросились из подвала, но было уже слишком поздно. Огромное бревно, доселе поддерживавшее каркас, осело и с треском обрушилось, придавив Роберто.

Начался хаос. Командир пытался помочь своим солдатам, но выбраться смог только Энцо. Машинально прихватив экспроприированные Матерацци гравюры, он пулей выскочил из особняка и уже на улице заметил, что крыша здания начисто выгорела. Огонь повредил несущие опоры, и дом стал рассыпаться на глазах.

Глава вторая

Жарким июльским днем, когда центр Москвы больше всего напоминает европейскую столицу или Нью-Йорк, а многие местные жители покидают город и на дорогах, если только никому не приходит в голову заново перекладывать тротуары, время от времени бывает вполне свободно, на первом этаже одного из лучших кафе города беседовали двое – москвич Антон Ушаков и француз по имени Жерар. С первого взгляда можно было определить их принадлежность к одному кругу и приблизительно к одному и тому же поколению. Одеты собеседники были так, как нынче одеваются все мужчины среднего возраста от Санкт-Петербурга до Сан-Франциско – джинсы, пиджаки, рубашки. Оба говорили на английском языке, но каждый со своим специфическим акцентом.

Кафе, названное в честь величайшего русского поэта и расположенное на Тверском бульваре в Москве, имеет репутацию одного из лучших заведений города. Сюда принято водить иностранных гостей, деловых партнеров, которые искренне восторгаются стилем и изяществом интерьеров, богатой библиотекой и, разумеется, вкусными, хотя и очень дорогими, блюдами. Впрочем, большая их часть стоит того, чтобы переплачивать, считал Антон.

Очевидный бонус – отменная сноровка обслуживающего персонала. Нередко новичка, впервые оказавшегося в кафе, поражает откровение о происхождении самого особняка, приютившего столь яркую составляющую кулинарной репутации древней русской столицы. Именно тот факт, что этот особняк – искуснейшая копия, а не историческое здание, отчего-то вызывает восторг и неподдельное удивление образованного иностранца.

– Никогда еще не пробовал ничего подобного, – признался Жерар, вытирая салфеткой руки и отставляя в сторону тарелку, на которой недавно была подана «завороженная» стерлядка. – Даже у нас в Лионе.

– А у вас в Лионе подают такую рыбу? – с улыбкой поинтересовался Антон.

– У нас в Лионе очень много чего есть, – ответил Жерар. – Но такую рыбу точно нигде не найти. Not even in Lyon[1]1
  Даже в Лионе (здесь и далее англ.).


[Закрыть]. Чисто русская вещь. Но в разнообразии я нахожу очарование этой жизни, – философски произнес француз.

– А я – в тайнах. Но особенно в их разгадывании. Вы ведь поэтому искали со мной встречи? Мой друг Ральф сказал, у вас для меня интересное дело. Он отчего-то считает, что я могу захиреть от размеренной жизни. Возможно, он прав. Итак…

– Прямо сразу? Без водки? – Жерар надел на лицо маску удивления.

– А при чем здесь водка?

Не то чтобы Антон не знал, при чем здесь водка. Обычный, набивший оскомину дремучий стереотип. Если русский, то обязательно водка. Сколько ни обряжайся в европейское, ни заказывай в ресторанах приличное по качеству и цене вино, ты для них все равно «водочник», агрессор и манкурт, почем зря швыряющий налево и направо купюры, предварительно наверняка отмытые с помощью криминальных схем. А еще ты чуждый тип в тельняшке, балдеющий от цыган и при первом удобном случае непременно пускающийся вприсядку.

– Говорят, у вас, у русских, без водки дела не делаются.

– Это верно, но отчасти. Во-первых, подойдут и другие напитки, хоть абсент. Во-вторых, прежде чем дела пойдут, надо договориться. А уж потом… А вообще у нас еще говорят, что кур доят!

– Как это, кур доят?

– Такой рифмованный афоризм. Образный намек на то, что надо меньше верить стереотипам и всяким небылицам.

– Да я шучу, Антон, – воскликнул Жерар со смехом. – Примитивный французский юмор. Хотя я где-то читал, что русские как раз его понимают и любят. У вас даже Пьер Ришар считается гениальным актером, а Депардье вы сделали гражданином России. О’кей, мне тоже неохота морочить вам голову дипломатическим трепом, поэтому сразу переходим к сути вопроса. Прежде всего, имею честь сообщить вам, что этот ресторан принадлежит мне… – Жерар горделиво откинулся на стуле и в ожидании реакции уставился на собеседника.

Однако на Антона его заявление никакого эффекта не произвело. Даже несмотря на то, что фраза this restaurant belongs to me[2]2
  Этот ресторан принадлежит мне.


[Закрыть] прозвучала недвусмысленно и четко, он посчитал, что француз ошибся, ведь английский-то для него тоже не был родным языком. Именно поэтому Антон продолжал оставаться невозмутимым, а лишь только кивнул в ответ, из вежливости.

– Чертовски приятно иметь дело с человеком, умеющим слушать, – воскликнул француз с досадой. – Казалось бы, произносишь нечто из ряда вон выходящее, а собеседник не перебивает тебя, а терпеливо ждет объяснения. Мы с вами сработаемся.

Жерар засмеялся, но вышло у него это нервно. Антону было и вовсе не до смеха. Выходит, этот подозрительный человек из Лиона, «сосватанный» Антону его старинным немецким приятелем Ральфом Мюллером, не оговорился, а он не ослышался. За последние годы, наполненные невероятными приключениями, Ушаков повидал всякое, но не отвык подозревать некоторых людей в неадекватности, особенно если они в самом начале знакомства начинают нести ахинею. Он ведь прекрасно знал, кто владелец заведения, даже виделся с ним несколько раз.

И все же для верности Антон переспросил:

– Этот ресторан принадлежит вам, так вы сказали? Быть может, вы имели в виду, что это место как раз для вас? You meant «you belong to this place»?

– А, вы все-таки не так невозмутимы, как мне показалось? Вас можно понять. Я имел в виду, что это фактически мой ресторан. И самое смешное, это правда. Другое дело – доказать этот факт будет чрезвычайно сложно, и ваша помощь мне как раз в этом и нужна.

«Ладно, Ральф, я тебе это припомню: подсылать ко мне ненормальных – это что-то новенькое», – мысленно возмутился Антон.

И поскольку он молчал, французу пришлось поспешить с разъяснением.

– Эта история тянется с 1812 года…

– В 1812 году этого ресторана еще не было, – уточнил Антон. – Вообще в Москве нет ни одного ресторана, который просуществовал столько лет, даже в виде бренда, названия.

– Я знаю, – Жерар расхохотался. – Я имею в виду не это здание, оно ведь, как это у вас говорят, novodel, так? И все же меня привели сюда события, происходившие именно в 1812 году в Москве.

– Прошло уже больше двухсот лет, – заметил Антон.

– Верно, все случилось ровно за двести лет до начала третьего, но, я убежден, не последнего президентского срока Владимира Путина.

Француз вновь рассмеялся, теперь уже собственной шутке. Антон через силу улыбнулся. Несколько посетителей кафе обернулись, услышав столь родную фамилию.

– Видите ли, в чем дело, – продолжал Жерар, – мой предок – русский офицер и дворянин. В силу неизвестных мне обстоятельств он вынужден был после войны осесть во Франции. Есть легенда, будто он уходил из вашей страны как все наши, вместе с армией Наполеона в районе Березины. О, Березина, Березина… Позор и трагедия Франции! Такая славная победа при Бородино, взятие Москвы – и такой унылый и бесславный конец на Березине!

– Так уж прямо и победа, – проворчал Антон. – Так уж и «взятие» Москвы. Прямо не Наполеон, а Девлет-Гирей.

– Простите?

– В Бородинском сражении как минимум не было победителей. Это признанный факт. А Москву вам просто так отдали. Точнее, не вам, а им, раз вы русский.

– Точно, немного русский. Но Бородино! Да что вы говорите такое? Наполеон одержал победу при Бородино! Русские потеряли там десятки тысяч человек. Именно поэтому Александр, ваш император, оставил столицу, бросил Кремль и бежал в Санкт-Петербург.

– Стоп. Стоп! Кто бежал, куда? Столицей России тогда был Питер. В нем, а не в Москве находились царские резиденции, например в Зимнем дворце. Жерар, извините, но у вас в голове, хоть вы и немного русский, как и у всех иностранных гостей, чудовищная каша. Ну, типа мюсли, сборная солянка, то есть буйабес из не связанных между собой сведений… Нет, разумеется, до американцев вам в этом смысле еще далеко, но все-таки… Кстати, однажды я встречал в аэропорту своего коллегу из США, так он на полном серьезе спросил у меня, принимал ли я участие во Второй мировой войне… А то, что я родился в 1967 году, его не смутило.

– Ха! Так это ж американцы! – воскликнул Жерар. – Что вы от них хотите? Надутые, бесцеремонные невежды!

Антон в который раз поразился, как легко объединяются представители любых народов в своем желании обсуждать и осуждать за глаза несчастных американцев, продолжая при этом пользоваться их технологиями, правилами корпоративного управления, обещая, но не отказываясь от фастфуда и кока-колы, ожидая новых голливудских релизов или очередной версии айфона.

– Но все же, Антон, – Жерар решил все-таки развить историческую тему. – Победа французов под Москвой – исторический факт.

– Перенесем наш исторический спор на другое время, – Антон с грустью посмотрел на собеседника.

– Ну, как знаете. Итак, мой предок русский, и он бежал из России.

– А почему?

– Не имею понятия. Подробности его бегства утрачены.

– Ага, – задумчиво произнес Антон. – У меня, кстати, сразу было ощущение, что вы не совсем француз.

– Поверьте, это не из-за моих дальних предков. Это потому, что я из Лиона. Лион – это не Франция.

– А что?

– Лион – это Лион. И родился-то я французом. Да и столько поколений сменилось.

– Согласен с вами, хотя смешанные браки надолго накладывают отпечаток на характер…

– О нет! Все значительно интересней. У моего предка не было смешанного брака. Он приехал в Париж уже с женой. А она, насколько мне известно, тоже была русская.

– Ого…

– Да! Итак, в нашей семье я с самого раннего детства слышал одну и ту же историю (или сказку, если угодно) про то, что основатель нашей династии спрятал в Москве клад. Или не клад, а что-то другое. Что? Опять же по легенде, это «нечто» имело баснословную историческую ценность. Все состояние своей семьи, короче, он умудрился зарыть в подвале одного дома. Потом, как известно, был пожар. Я, кстати, не понимаю, как можно было поджечь свой собственный город?

– Жерар, а кто вам сказал, что Москву подожгли москвичи? – недовольно перебил собеседника Антон. – Вы сами-то верите в такое? В те времена города с землей не ровняли и не хотели затопить, как Гитлер Москву. Завоеватели приходили и уходили. Наполеон, я читал, не очень-то планировал задерживаться в России. Делать ему тут было нечего, потому что скучно, грустно, ресторанов таких, как этот, не существовало и зимы тогда были совсем холодные. Тем более что принадлежность тогдашней России к Европе никто не оспаривал, плюс родство монарших фамилий по всему региону, так сказать… А во всех европейских столицах, им завоеванных, ваш Бонапарт вел себя более-менее прилично. Никто из читающих газеты людей в Москве не мог тогда и предположить, что у нас его солдаты начнут так безумствовать, как это случилось уже после бегства из Москвы. Так зачем москвичам было уничтожать собственные дома, в которых им предстояло долго жить?

– А как же было на самом деле? Ну, с вашей точки зрения… – вежливо поинтересовался Жерар.

– На самом деле все очень просто: Москва до пожара была по большей части деревянная. И вот представьте себе: в город заходит огромная армия, солдатам надо греться, готовить пищу. Вдобавок примите во внимание, что для пришедших с Наполеоном, то есть в целом для армии, не существовало особых нравственных ограничений. Вы только правильно меня поймите. Я априори ничего не имею против французов и вообще против какой-нибудь конкретной нации. Но современники отмечают крайне беспардонное поведение завоевателей на территории московских усадеб и даже в церквях. Костры разводили где придется, без разбора. А тут еще ветер, деревянные постройки… Пожара было просто не миновать.

– В ваших словах есть логика. Но у нас во Франции все, кому вообще интересна тема русской кампании Наполеона, хотя таких, честно говоря, уже единицы, уверены, что Москву подожгли сами жители, чтобы создать оккупационным войскам невыносимые условия.

Антон пожал плечами.

– Жерар, – сказал он после минутного раздумья. – В руках Наполеона были все книги, журналы и типографские станки Европы. Это как сейчас CNN, TF1 и иже с ними, плюс весь интернет и все социальные сети вместе взятые. Ему ничего не стоило вбить в головы обывателей любые версии событий. Имейте в виду: на сжигание древней столицы империи требовалось высочайшее повеление. А его не было. Фельдмаршал Кутузов также не имел полномочий отдать такой приказ Ростопчину – тогдашнему градоначальнику. Более того, на совете в Филях Ростопчин призывал оставить Москву именно для того, чтобы избежать кровопролития и превращения Москвы в пепел! Такие вот дела, Жерар.

Антон замолчал. Он любил подискутировать на исторические темы, однако сейчас отчего-то больше всего хотел понять, что же в действительности нужно этому французу в Москве. На наивного кладоискателя он точно не похож. Взрослый, рассудительный человек, взгляд хитрый и проницательный. Про войну кое-что знает, да еще столь отдаленную от нас во времени. Для иностранца это огромная редкость.

– Предлагаю пока оставить Наполеона в покое, Жерар, – с улыбкой произнес Антон. – Так вы прибыли в Москву только для того, чтобы клад отыскать?

– Не только. Да и как его отыскать спустя столько лет? – с грустью ответил Жерар.

– Я окончательно запутался, – Антон вздохнул. – Итак, сначала вы утверждаете, что этот ресторан принадлежит вам. Так? Так. Вы рассказываете про клад, спрятанный вашим предком в подвале одного из домов. Разумно предположить, что вы имели намерение его откопать. А еще мы периодически отступаем от темы разговора, чтобы убедиться в том, что мы с вами расходимся в исторических вопросах и причинах пожара Москвы.

– Клад или что там было, мне доподлинно неизвестно, почти два века пролежал в земле. Где-то под этим домом. Может, он все еще здесь. Мне никогда не удавалось обыграть казино или выиграть в лото. А вдруг это все потому, что судьбой мне предназначено когда-нибудь сорвать джекпот?

Антон глядел на француза со смешанными чувствами. С одной стороны, все, что он сейчас услышал, походило на наивный бред. С другой стороны, опыт и привычка разбираться во всем до конца требовали терпения. Он решил выслушать француза, выяснить, вдруг тот не все рассказывает и за банальной историей о спрятанных в землю ценностях скрывается нечто более существенное.

Ждать пришлось довольно долго. Жерар замолчал и увлекся едой. Выглядело это так, будто он выложил Антону все что мог и теперь ждал от него реакции на свои откровения.

– Определенно, Антон, – Жерар наконец оторвался от еды, – вы совершенно нелюбопытны.

– А мне пока не о чем спрашивать, – признался Антон. – Наоборот, я от вас жду объяснений. К примеру, откуда вам известны такие подробности, как точное расположение дома, который давно снесли? Или он сгорел все-таки? И если все это правда, в чем я пока еще сомневаюсь, зачем вы здесь? Чтобы посидеть в заведении, построенном на месте вашей фамильной усадьбы? Или чтобы отобрать кафе у владельца, заявив о своих правах? Реституция в России не работает. Тут концов не найти, кому что принадлежит. А если даже уже что-то принадлежит, то не знаешь, когда и под каким предлогом все в итоге отберут.

– А вы, я смотрю, либерал. Да… Все не так, – отвечал француз. – Конечно, мне никто не поверит.

– Не скажите. Мы народ доверчивый. Поверить могут. Вернуть – никогда. Скидочную карту, впрочем, могут подарить, если докажете, что это когда-то была земля ваших предков. Но не больше десяти процентов.

– Звучит обнадеживающе. Но, помимо материальных ценностей, клад содержал летопись рода моего предка и очень много уникальных книг. Огромная библиотека! Некоторые книги были с дарственными надписями от авторов – современников моего предка! Вас это не увлекает? Ваш друг уверял меня, что в Москве ныне можно доверять только вам… И еще, что вас можно заинтересовать авантюрным проектом. Тем более вам в данном случае ничего не угрожает, нет никакой опасности. Нас не преследуют конкуренты, ибо никому, кроме нас с вами, неизвестна настоящая цель моего визита в Россию.

– Более-менее все логично, – Антон покачал головой. – Мне надо подумать. Как мы с вами будем искать клад? Сделаем подкоп под это здание с другой стороны бульвара?

– Мы что-нибудь придумаем, главное, чтобы вы согласились мне помочь. Уверяю вас, вы не пожалеете. К тому же у этого приключения обязательно будет приятная финансовая составляющая, независимо от конечного результата.

Антон слегка поморщился. Он очень смущался, лишь только речь заходила о материальном вознаграждении за нечто не имеющее отношения к его основной работе. А если в ситуацию вмешивались общечеловеческие нюансы типа поиска следов древнего рода этого странного господина из Лиона, то говорить о стоимости услуг, а тем более торговаться, он не умел и понимал, что уже никогда не научится.

– Ладно, я согласен, – кивнул Антон. – Давайте начнем наши изыскания. Надеюсь, мне не придется из-за этого отменять поездку на Карибы? Давно мечтал посмотреть на тамошние красоты.

– Прекрасно! – воскликнул Жерар. – Как я вам благодарен. А в какое место на Карибах, если не секрет?

– Мартиника. А дальше посмотрим, как пойдет. Мы с Ральфом. У него семейный выезд, а я вроде как с ними.

– У нас будет время повстречаться до вашего отъезда?

– Так я завтра утром улетаю… Жерар, поскольку вы здесь впервые, вам обязательно надо кое на что взглянуть.

Они поднялись по лестнице и оказались в самом роскошном помещении кафе.

– Реально красиво, – прошептал Жерар.

– Да, – улыбнулся Антон. – Вас ничего не удивляет?

– Очень много книг.

– Ваш предок покинул Россию в тысяча восемьсот двенадцатом году? – Антон перешел на шепот.

– Ну да, зимой.

– Значит, все книги, которые он спрятал, были выпущены до тысяча восемьсот двенадцатого года, так?

– Так. Понимаю.

– Конечно, что здесь непонятного? Сейчас мы проведем небольшой эксперимент.

В эту минуту к ним подошел официант и предложил свои услуги.

– Извините, – обратился к нему Антон, – мой гость хочет переместиться с первого этажа сюда, в «Библиотеку». Ему интерьер понравился.

– Конечно, господа, свободные столики пока есть, я сейчас попрошу принести сюда ваши блюда.

Устроившись у окна, они молча дождались официанта.

– Книг тут – море, – произнес Антон словно в пустоту. – Антиквариат или тоже новодел?

– Да что вы, – живо отозвался официант. – У нас очень богатая коллекция. Все сплошь оригиналы.

– Правда? – Антон повернулся к официанту.

– Тут есть прижизненные издания Пушкина. Да и вообще чего здесь только нет.

– Это какая-то единая коллекция, купленная у кого-то, или книги постепенно собирали?

– Не могу знать, – развел руками официант. – В такие вопросы нас не посвящают. Но я в курсе, что коллекция постоянно меняется: что-то добавляется, а что-то хозяин временно забирает.

Антон перевел Жерару все сказанное официантом.

– А какими годами датируются самые старые книги? – поинтересовался Антон.

– Есть кое-что восемнадцатого века, хотя в основном тут собраны издания, вышедшие в девятнадцатом веке, в том числе в самом начале, еще до войны 1812 года.

– Да что вы говорите?!

– Точно так, уверяю вас, господа. Есть и с дарственными надписями. Есть даже книги, в которые вложены письма тех лет. Некоторые никогда не распечатывали. Я сейчас покажу вам…

– Любопытно.

Официант отсутствовал несколько минут и вернулся, держа в руках внушительную стопку книг.

– Вот, глядите: «Графине Лопухиной на память в день ангела от…» Тут неразборчиво. Или вот в этой, смотрите, как интересно: «Вы мужественно сражались в австрийских лесах и заслужили отпуск. Пускай же сей великолепный том послужит Вам развлечением в часы праздности. Князю Знаменскому от сослуживцев по полку». Здорово, правда?

Антон кивнул.

– Что он говорит? – оживился француз.

– Читает дарственные надписи. Перевести вам?

– Нет, не стоит.

Антон заметил, что Жерар помрачнел.

– Я оставлю книги у вас пока, господа, можете полюбопытствовать, – предложил официант и удалился.

Антон открыл том, венчающий стопку.

– «Моему единственному и неповторимому…» – начал он читать, сходу переводя дарственные надписи на английский язык. – Знаете, Жерар, с детства не люблю лезть в чужую личную жизнь. Даже если это личная жизнь давно умерших людей.

– В этом мы с вами схожи. Но сейчас мы вроде как проводим научные исследования. Так что… А вдруг какая-нибудь ниточка?

– «Лейб-гвардии поручику Оренбургского гусарского полка Семену Петровичу Кранке…» – продолжил чтение Антон.

Звание «лейб-гвардии поручик» он перевел как «офицер».

– Кранке – это вроде нерусская фамилия, да? – заметил француз.

– Точно. Кстати, Жерар, а как звали вашего предка?

В ответ собеседник Антона только развел руками.

– Да что вы? – удивился Антон. – Хотите сказать, вам и имя его неизвестно?

– Да, он во Франции жил под вымышленной фамилией – Сибиль. И меня зовут Жерар Сибиль. Но это нам никак не поможет.