Текст книги "Всадник"

Ни хрена не помню,

И болят суставы.

Кто ж в меня насильно

Заливал отраву?..

(Александр Сергеевич Маношин. Избранное.)

Ночь. Дорога. Ранняя весна. Никого вокруг. Нет ни фонаря, ни аптеки. Ах, господин Блок, господин Блок… Что-что, а аптека сейчас была бы совсем не лишней. Чем это он меня? Шоферюга, блин… Хотя сам виноват, конечно, нечего было деньгами в салоне светить, а теперь, похоже, моя великая миссия накрылась мокрым рядном. Клеопатра и Сфинкс подождут, и ангел тоже немножко подождет.

Было холодно и туманно. Мерзость, а не погодка, для тех, кто в пути… Кстати, а где это мой хранитель? Наверное, пьянствует в одиночку. В такую погоду, кстати, это самое милое дело. Теперь его точно с работы попрут, не уберег такого ценного кадра, спасителя человеческого… Блин, башка просто раскалывается, вот зараза…

Спереди я нащупал шишку, сзади тоже какую-то гематому. Запахнул поплотнее куртку, мокрую шапку выбросил в кусты и пошел неспеша по дороге, там, где к небу сходились мосты, или кресты? Хотя нет, не там, а надо говорить туда… Черт, какая разница? Прут рифмы, прут проклятые, здорово значит, водила к черепу моему приложился… Падлюка. Еще раз пощупал голову, хреново, бедный Йорик… Тьфу ты, а так хорошо все начиналось…

Я брел в сторону Города, ну, вообще-то туда, откуда я приехал, хотелось просто домой, на продавленный и прожженный сигаретами диван, лечь и лежать, лежать, лежать… А если придет этот алкоголик, так я ему табуретом по кумполу, чтоб не умничал, как Штирлиц этому немцу…

"Еще шампанского Холтофф?"

А тот такой сразу: «Ya, Ya!» а я его хрясть! А он на пол бабах, а я его… Ой, блин! Башка то, как болит! Пирамидону бы, и водки грамм триста… Сначала двести сразу. Потом покурить и еще сто.

Но, увы, увы, ни водки, ни сигарет, ни билета в Египет у меня уже не было. А были только ранняя весна, ночь и дорога, долгая пустынная дорога…

Оптимисты, правда, тут же завопили:

« И это не мало!»

А я их по кумполу «хрясть!», они и замолкли. Пессимисты, видя такое дело, вовсе решили не высовываться.

А я вдруг представил себя не пешим, а конным. Вот конь такой подо мной симпатичный, породистый. Ступает неспешно, головой фыркает, зубы скалит. И я на нем такой задумчивый, отрешенный. В серебряном плаще… Ой! Блеснуло, что-то серебряное и мне показалось, что из тумана на секундочку проступил неясный силуэт коня. Он был в точности таким, каким я его себе нарисовал. Проступил и исчез, но клянусь, это не было галлюцинацией, хотя после ударов по голове. Не знаю даже, сидел кто-то на нем или нет, но я успел взглянуть ему в глаза, и, черт возьми, это животное смеялось. Такое вот впечатление в весеннюю ночь.

Дожили. Я поежился и медленно пошел прочь. В ночь. Тряся головой, как конь. Чтоб не затоптали. Мало ли. Поразводили коней на мою больную голову, ходи тут в Египет…

х х х

Спящая красавица и бродяга. Дуэт.

Бомж смотрел на Веру с нескрываемым сожалением.

– Пойдем…– он потянул ее за рукав.

– Куда? – Вера Анатольевна провела рукой по лицу. Слез не было.

– Сама решишь,– он вздохнул.– Выбор есть, не сери…

Вера слабо улыбнулась и поплелась за Бруевичем.

Они подошли к трем отдельно стоящим металлическим коробкам, и бомжик ловко посбивал с них замки. Вера открыла рот, бомжик хитро усмехнулся и зачастил:

– Сигнализации то нету. Представь. Была б сигналка-то, кто б полез. Да им сейчас не до того, террористы опять же, мафия, чтоб ее. А мы тут чуть-чуточки похозяйничаем и все, подумаешь, замочки-заморочки… От кого прячутся, зачем прячутся…

Двери он, однако, открывать не стал или не захотел шут его знает.

– Ты это вот смотри. Дороги у тебя три. Вот это значится прошлое, – он указал на крайний справа от Веры контейнер,– а тут у нас настоящее, ну а туточки значит грядущее, вот… Вот и выбирай, стало быть, погляди, осмотрись особо не мешкай, но и не спеши, время то пока есть. Немного, но есть. Эта…

Он шмыгнул носом. Вера подошла к центральному ящику потянула дверь, и темное нутро контейнера взглянуло на нее. По коже пошли предательские мурашки, но Вера тряхнула головой, и вошла на всякий случай, оставив дверь широко открытой. Черт его знает, захлопнет еще придурок.

Внутри было никак, и внутри была еще одна дверь, только другая.

«Открывать?»– пронеслась мысль.

– Не боись,– донеслось с базара. Она толкнул ее. Дверь поддалась легко, и Вера увидела перед собой все тот же базар, залитый светом базар пустой и бесконечный… Постояла на пороге и вернулась назад.

Бомж Бруевич терпеливо теребил свою шапку на том же месте, что и раньше.

– Мне не сюда,– просто сказала Вера.

Бомж важно кивнул:

– Я так и думал. Ребенками тут не торгуют…

У Веры защемило сердце:

– Что? Что ты сказал?

Бруевич нагло ухмылялся во весь свой беззубый рот.

– А ты чего это разнервничалась? Думаешь особенная? Думаешь, не знает никто ничего? Мол, загадочная я такая? Да ладно ваши бабские горести и печали у вас на роже написаны и всякому читающему видны на раз.

«О чем он говорит?!»– ужаснулась Вера.

Бомж замахал на нее шапкой:

– Ой-ей-ей! Держите меня, не могу! Ты ж не рожала еще? Нет, вот тебе и твой канделябр. Вот тебе и беспокойство твое и ночные слезы. И неприятности все оттуда же, мужика опять же нет у тебя, потому что боишься их и нечего на меня глазами сверкать. Стоишь тут понимаешь… Жила б как все, вышла б замуж за пьяницу, нарожала б от него придурков пару и сидела б с ними сопли им вытирала… А нет же, мы вот бесплодные… Он, почему-то с ненавистью плюнул.

Вера стояла в очередном ступоре не было сил даже дать негодяю по роже.

– Иди, давай уже достала совсем, решай свои проблемы…– бомж махнул еще раз шапкой и нахлобучил ее на голову.

Вера сглотнула ком и вместо возмущения спросила:

– Решать? – разрозненные мысли неслись гремящим потоком.

– Решай, решай…

– Как? Это не возможно у меня действительно это бес…

Бомж скорчил рожу:

– Ты еще и тупая вдобавок? Ох, и выбрали… Иди, решай, твои проблемы не здесь не хрен мне голову морочить, возись тут с ними. Бесплодие, придумают же… Диагноз. Иди!

Вера шагнула влево и уже взялась за ручку, но почему-то отступила. Она оглянулась:

– Сскажите…

– Ну…

– Я смогу… ну потом после всего… Смогу иметь детей?

Бомж захохотал гулко и страшно, эхо пошло волной по базару отразилось от солнца ставшего вдруг нестерпимо ярким…

– За грехи наши…– пробулькал хохочущий.

«За грехи…» пронеслось в сознании Веры Анатольевны, и она решительно дернула дверь правого контейнера…

…И узнаете вы их

по плодам…

Произнес немолодой, уставший бомжик запирая за Верой двери контейнера:

– Укатали Сивку американские горки… Житие мое… Охо-хо…

х х х

Модель заброшенное кладбище. Время исполнения миссии ограничено.

Зомби вырастали из-под земли как грибы после дождя, вернее во время дождя, ибо холодный ливень не утихал ни на секунду. Земля на заброшенном католическом кладбище текла под ногами, и Коновалову стоило не малых трудов просто удерживать равновесие, не говоря уже о том, чтобы еще и сражаться. Хорошо хоть противник был медленным, но их было много, слишком много, невесть, зачем оживших в этот дождливый день мертвецов. Они лезли и лезли настойчиво, неторопливо, и было что-то ужасно тоскливое в этой неторопливости.

Пару раз уже пришлось отбиваться прикладом, и капитан посетовал про себя на то, что патронов осталось в обрез, а конца края кладбищу с его унылыми серыми ангелами и ржавыми решетками не было.

Нельзя было отвлекаться на мелкие стычки, нельзя было передвигаться быстро, невозможно было просто перевести дух. Они были всюду, сгнившие, бесстрастные, с хрупкими, неприятно лопающимися под тяжелыми ботинками капитана костями.

Коновалов вымок до нитки как в том полузатопленном тоннеле с гигантскими пиявками вчера, или это было не вчера? Рассудок вел себя странно, ему уже давно пора было просто исчезнуть, испариться, как испарялись в этом странном мире тела убитые… Убитые? Коноваловым.

«А я кто?» – влетела в голову дурацкая мысль, – «Я тоже мертвец, такой же зомби, как и они… Я ведь умер еще там, вместе со старлеем, но почему же мне нет до сих пор покоя?»

Коновалов чувствовал, что кольцо врагов сжимается, затягивается еще чуть-чуть и …

«Сожрут, как пить дать, то есть, есть…»

Этот способ умирания Коновалову не очень нравился. Из эстетических, наверное, соображений.

Он хмыкнул, зарычал. Ударил ближайшее тело от локтя, противно хрустнули кости грудины, на мокрую землю посыпались белые черви. Впереди темнело какое-то здание.

«Быстрее туда, иначе затянет пучина не вырваться… Вперед!»

Шуршание земли слева, руки, лиловые руки гребут землю…

«Быстрее!»

Дальше. Очередь вправо, одиночный влево. Еще немного. Есть! Калитка, замок. Черт, черт, черт! Снова шаги по мокрой земле за спиной, выстрел, мягкий звук оседающего тела, девчонка совсем молодая… Теперь в замок, лязг железа, последняя граната ослепительно треснула в сером мире, выиграно еще несколько мгновений жизни… Жизни?

Маленький домик из бревен. Убежище пусть не надолго, этого достаточно, передохнуть, просто посидеть на полу, отвлечься хоть на миг, но только сначала осмотреться… Вроде чисто. Слава богу!

Засов оказался крепкий. В двери стали ломиться уже через полминуты, но он пока что держал.

«Надо выбраться на крышу и осмотреться с высоты. Должен же быть выход из этого проклятого кладбища, напоминающего оживленный базар в часы пик».

Свеча на столе. Камин. Сладковатый запах плесени и мертвечины.

Что у нас в камине? Конечно труп… Угадал. Он обуглен и не шевелится, головы почему-то нет. Коновалов пощупал свою и невольно улыбнулся. Присел спиной к стене, на всякий случай, не выпуская из виду тело в камине. Мало ли… Сигареты в целлофановом пакетике, как ни странно были целы. Какое это счастье, курить! Вот тебе рай и высшее блаженство, курить сигарету на полу маленького домика, окруженного ожившими мертвецами… Ох, и балуют меня хозяева, ох и балуют…

«Сейчас покурю, подвину товарища и осмотрю камин, и пускай там будет подземный ход!»– решил капитан, – «Куда угодно, но ход… Вот и труба в углу, ржавая, но довольно крепкая, будет, чем разрушит кладку, и безголового приложить, если оживать надумает…»

Мысли остановились, только не спать! «Не спать капитан! Есть не спать!» – сам себе скомандовал и отрапортовал Коновалов, после чего поднялся на ноги и взял в руки трубу… Спать моментально расхотелось, Коновалов победоносно рассмеялся.

…За кирпичной кладкой действительно оказался подземный ход…

х х х

…А снаружи над одним из ничем не примечательных надгробий неожиданно открыл пустые глаза похожий на скорбную птицу печальный бронзовый ангел. Взмахнул со странным звуком тяжелыми крыльями и молча взлетел над насквозь промокшей, исторгающей гниющие тела землей…

х х х

Глава VI. В которой юный Марсильяк слышит ангельское пение и знакомится с графом де Флери.

Сколько прошло времени я не знал, но, наверное, немного. Ночь, по крайней мере, еще не кончилась. Луна светила во всю и поле недавней битвы представилось мне во всей красе, когда я приподнялся на локте и оглядел его подобно Ахиллу или кому-то там еще из великих древних. О том что битва окончилась подсказало мне незамысловатое пение господина Леко иначе возможно я бы так и лежал прикидываясь мертвецом до выяснения обстоятельств.

Петь наш славный Леко не умел, но любил. И сейчас он проделывал это своим охрипшим баритоном с нескрываемым удовольствием. Скажу честно при всем моем критическом настрое по отношению к подобного рода искусству, пение виконта показалось мне ангельским, так как означало то, что наши враги повержены или бежали. Рядом со мной валялись оба наших несостоявшихся убийцы, еще два тела лежали почти у самой дороги, а рядом с Джереми находился кто-то еще.

Этот кто-то петь не пел, но похоже слушал с удовольствием, во всяком случае, не мешал и при этом опирался на чудовищных размеров мушкет, а на голове его была широкополая шляпа то ли с пером, то ли с рогом… Я помотал головой наводя изображение, все-таки с пером… Ну и ладно. Попробовал подняться на ноги, получилось, только теперь обратил внимание на то, что руки были в крови, но похоже кровь была чужая, прощупал тело, где мог… Точно чужая.

Хорошо. Тут пение, наконец, прекратилось, и Дже соизволил поинтересоваться моим самочувствием:

– Жив, придурок?

Я пробурчал, что живой, но не придурок и хромая подошел к этим, ну даже не знаю, как их назвать.

– Познакомься,– Леко церемонно поклонился к нашему загадочному компаньону,– это наш добрый ангел и спаситель граф де Флери.

Я представился и отдал салют шпагой. Граф кивнул, и я рассмотрел его поближе. Невысокого роста, худой старик смотрел на меня в упор. Ничего особенного, разве что глаза, глаза были словно у охотничьей птицы, причем натренированной и знающей себе цену.

– Граф, позвольте…

Старик опустил глаза и легонько потрепал меня по плечу, нет скорее по предплечью.

– Не стоит, благодарности господин де Марсильяк…– голос у него был довольно приятный, но не слащавый, нормальный короче голос,– ваш друг немного преувеличивает мою заслугу… Долг дворянина прийти на помощь в подобной …ммм… ситуации…

– Вы прекрасно стреляете, граф, позвольте выразить вам свое восхищение.

Старик усмехнулся.

– Рад, что оказался вам полезным.

Я с изумлением рассматривал мушкет, я понял, почему он показался мне таким огромным, у него было четыре ствола, соединенных вместе. Видя мое изумление, граф или кто-то там еще заулыбался:

– Полезная штука, не правда ли? Четыре выстрела одновременно или по очереди, это весьма удобно.

– Да уж…

– Вот-вот только тяжелая до безобразия.

– Однако пришлась весьма кстати.

Старик кивнул и направился к стоящим неподалеку лошадям. Они странным образом сбились в кучу, и мой Арк, и лошади наших убийц, только кобыла Леко и еще один конь так и остались лежать на траве, а невысокий, по виду напоминающий мула конек старика стоял в сторонке. Старик легко взлетел ему на спину и, махнув нам на прощанье рукой, стал выбираться на дорогу. Путешествовал он, видимо без слуг, да и нужны ли они, когда у тебя есть подобный мушкет? Вопрос риторический.

Джереми опять чего-то запел, а я почувствовал себя весьма не удобно и не придумал ничего лучшего, чем подскочить к этому недоделанному исполнителю народных французских песенок, и с возмущением произнести:

– Мы что так и отпустим его?

Певец бросил петь и почему-то опять заржал:

– Интересно, как вы его удержите, милорд?

– Издеваешься?

– Отнюдь… Милорд?

Я не нашелся, что ответить и глупо глядел в спину удаляющемуся спасителю. Дже отсмеялся и хлопнул меня по спине:

– Пойдем, все уже закончилось, не дуйся монсеньор, я расскажу тебе о событиях, которые ты пропустил…

И он рассказал. Выяснились удивительные вещи. За то время как я лежал придавленный убитым мною негодяем, Джереми оказывается успел многое, а именно: составить в уме завещание, помолиться, выхватить шпагу и схватиться с одним из оставшихся убийц в рукопашную, параллельно он с негодованием наблюдал за тем как четвертый убийца хладнокровно взводит курок пистолета и не спеша целится, пытаясь сэкономить своему напарнику время в схватке с доблестным Геркулесом. Вот тут то наш старик и появился, как на заказ. Откуда он вынырнул, Джереми в запале боя увидеть не успел, но зато старик успел выстрелить быстрее всех и с отличным для нас результатом.

– Ну и чего он тут делал, охотился на лисиц?– поинтересовался ваш покорный слуга.

– Нет,– засмеялся виконт,– он направлялся в гости к своему старинному другу барону дю Грасси, вроде бы они когда-то сражались вместе…

– Совпадение?

– Счастливое, заметь!– Леко радостно потер руки.

Тем не менее, все это было как-то странно, к тому же меня стала раздражать его безудержное веселье.

– А чего это ты такой довольный позволь спросить?– не удержался я от вопроса.

Джереми развеселился пуще прежнего, и даже стал пританцовывать на месте. Паяц и фигляр. На площадь, грязную рыночную площадь, на потеху толпе, а потом немедленно казнить.

– Неужели неясно?

– Нет.

Он сделал какое-то совсем замысловатое па и поклонился. Я вяло поаплодировал.

– Просто радуюсь тому, что живой!

Видя мое кислое выражение лица, он продолжил мысль:

– Но тебе этого не понять.

Я плюнул и пошел к лошадям. Святая простота. Лучше бы танцевать как следует научился, фигляр. А потом мне в голову пришла одна забавная мысль…

х х х

В подворотне нас ждет маньяк…

(И.Логутенко)

…Первый знак я увидел часа через пол. У обочины дороги стоял небольшой железный памятничек с букетиком бумажных цветов. Ну, знаете, такие ставят иногда вдоль дорог на месте аварий со смертельным исходом. Рядышком облокотившись на него, стояла водочная недопитая бутылка и лежала надкушенная горбушечка черного хлеба.

Я взял сосуд, понюхал осторожненько и мысленно помолившись, припал к горлышку… За царствие небесное, так сказать…

«Пшеничная», как раз сто грамм и сухарик пригодился. Меня тут же наполнило невесть откуда пришедшее сознание того, что я на верном пути.

Окружающий пейзаж Египет напоминал мало. Темное загороднее шоссе, грязь на обочинах, чахлые деревья и, кажущиеся бескрайними в ночной черноте, поля. Мда… Пора куда-нибудь выбираться.

Я оглядел себя пристально и понял, что похож либо на видавшего виды бомжа, либо на потерпевшего кораблекрушение сельского дурачка. Это было печально, так здешние автолюбители не любят подбирать на дороге подобных типов. Порывшись по карманам, я убедился, что денег у меня действительно нет. Документы отсутствовали вместе с деньгами. И хотя в перспективе присутствовало возвращение домой, перспектива эта меня не прельщала, потому что в городе у меня уже довольно давно не было ни работы, ни тех же денег, ни других документов, а судя по таинственным намекам моего последнего собутыльника у меня еще намечались проблемы с жилплощадью, чему я, кстати, охотно верил. Те немногие люди, на которых я вроде бы по идее мог еще рассчитывать кроме вопроса: « Ну и когда ты намерен вернуть мои 100, 200» и так далее монет, тоже ничем уже не могли мне помочь. Так что, судя по всему, я попал и попал довольно крепко. И все равно я вышел на дорогу и побрел в сторону Города, мало ли…

Мимо пролетали редкие машины, заставляя меня щуриться в свете их фар. Не знаю на чьей стороне я выступал сегодня, тьмы или света, скорее всего тьмы, так как ужасно хотелось в ней раствориться вместе со всеми этими проблемами, свет раздражал.

Я шел и размышлял о превратностях судьбы и абсолютно неожиданно почувствовал, что являюсь объектом чьего-то пристального внимания. Не знаю почему я сделал такое странное заключение, быть может виной тому был выпитый мною алкоголь, но мне стали слышаться странные звуки. Потом почему-то захотелось по малому, и когда я остановился, то услышал сзади шуршание мягко подкатывающихся шин. Взглянув через плечо на остановившуюся иномарку я молча и сосредоточенно завершил процесс и только потом обернулся.

Город был уже близко, и моя уверенность в своих силах возросла. Водитель притушил фары и наверное глядел на меня сквозь черное стекло.

Это было неприятно, тем более что из авто никто не появлялся. Я отвернулся и побрел своим путем, мало ли идиотов по дорогам шляется, например я, типичный тому пример, может быть, этот придурок в машине хотел у меня дорогу спросить, а потом рассмотрел повнимательнее, а я ему не понравился? Может такое быть? Может.

Словно в доказательство моих слов за спиной завелся мотор, и иномарка, набрав скорость, обогнала меня и скрылась вдали.

«Идиот…» – подумал я и продолжил путь.

Почему до сих пор не рассвело? Пора бы…

Иномарку я догнал минут через пятнадцать, она стояла на обочине и двери ее были открыты с одной стороны, фары были потушены, а вокруг не было ни души. Я опасливо подошел и заглянул внутрь, никого. Странно. Ключи в зажигании. Огляделся. И снаружи никого.

«Видно очень, очень сильно прихватило вдруг его…»– дополнил я свою мысль поэтически. Мне вдруг стало весело, возникло ощущение дежавю. Уйти? Ключи в машине не отпускали. Я словно чувствуя себя Штирлицем в тылу врага, еще раз воровато огляделся и нырнул в салон.

«Он обожал кататься ночью в чужой машине без трусов…» Господи чего меня это на стихи поперло, да еще и такие дебильные… Но рука уже тянулась к ключам и вскоре мы уже ехали. Куда? Не знаю, но явно, блин, не в Египет!

…За окнами мелькали редкие ели, или ивы, я не понял, потому что едва я набрал скорость, как на меня опять напали, сзади, исподтишка, подло. Я лишь почувствовал неприятный запах хлора, и грубая ткань накрыла мое лицо…

х х х

Спящая красавица. Пробуждение.

– Присцилла! Проснитесь!– голос шел прямо из бело-розовой дымки прозрачной и легкой. Голос казался знакомым. Уже пробуждаясь и чувствуя, что сон остается позади в этом веселом эфирном фейерверке цветов, Вера Анатольевна сладко потянулась и открыла глаза.

Лицо склонившейся над ней девушки было довольно миловидным и юным. Широко открытые синие глаза смотрели с любовью и даже некоторым, как показалось Вере обожанием. Вера растерянно оглядела обширную незнакомую спальню, обставленную под старину. Она не понимала где находится, и что с ней произошло, но появилось странное ощущение того, что она здесь дома. Дома? Да и вот эту гардину повесили только вчера, когда она заявила этому несносному Патрику, что оранжевые цветы слишком яркие… Черт подери, какому Патрику? Да что же это такое?

Подушки были слишком мягкие, а кровать через чур удобная, но… это была ее кровать, и в тоже время не ее… Дома у нее был уютный диванчик с пледом… Вера села, а девушка с синими глазами тут же принялась раскланиваться и шептать всякие извинения, мол, принцессу она бы никогда не посмела разбудить, если бы не приказ госпожи… Боже тут еще и госпожа есть? Просыпающаяся память любезно подсказала – есть. Госпожа Тереза, хозяйка этого дома. Вот тебе и здрасте. Царь, очень приятно, царь…

Так. Девушка, как там тебя? Ага, заработало! Роберта! Вера глупо захихикала. Сказалось напряжение последних дней. Но в то же время было необъяснимо легко, словно сбросила Вера Анатольевна лет так 15 и самое приятное, что ничего не болело!

«Это называется раздвоение личности!»– констатировал мозг.

«Ну и ладно!»– согласилась уже не Вера Анатольевна, а юная Присцилла, поселившаяся где-то по соседству с бывшей сотрудницей мемориального комплекса «Тихое место» пожелала умываться ни сколько не обидевшись на прервавшую чудный сон Роберту.

«Блаженны те кто, просыпаясь, и наяву живут во сне…»

Вера или Присцилла тряхнули своей общей головой, приходя к некоему консенсусу. Он еще не был достигнут, но обе отчетливо понимали, что это лишь вопрос времени.

« Правильно, сначала рожу помыть, потом философия…» Примерно так.

Увидев свое отражение в зеркальной поверхности воды, Вера ахнула, это было ее лицо и в тоже время не ее, то есть, нет, бесспорно, ее, но лет, лет… Короче последний раз такое лицо смотрело на Веру перед выпускным балом в школе. Вера звонко расхохоталась и неожиданно чмокнула Роберту в щеку, девушка покраснела и с некоторым беспокойством поглядела на свою хозяйку. Правда, скорее она покраснела от удовольствия, но это было уже не столь важно.

С одеванием проблем не возникло, ибо вселившаяся в Веру Анатольевну девушка ( а быть может наоборот ) на подсознательном уровне вполне удачно руководила своей подопечной и все части тела довольно быстро и уверенно облачились в необходимые части туалета, не вызвав у горничной и тени подозрения. Вообще, две эти с одной точки зрения разные сущности сумели необъяснимым образом найти поразительную гармонию уже в первые моменты общения, причем без всяких конфликтов с обеих сторон. Как-то само собой получилось, что когда нужно на первый план выходила Вера, а Присцилла действовала и подсказывала ненавязчиво на уровне подсознания, а потом они гармонично менялись местами к вящему удовольствию обеих.

Вера, правда, в данный момент нисколько не обращала внимания на все эти вещи, она просто была в каком-то странном, не поддающемся описанию восторге, от этих новых способностей и ощущений, что даже не испугалась тому, что как-то совсем внезапно обнаружила, что говорит на неком странном языке, напоминавшем английский. Скорее всего, это действительно был английский, глубокими знаниями которого Вера Анатольевна никогда не отличалась. Но похоже, это был какой-то очень уж старый английский потому что в разговоре с горничной Вера не разу не услышала привычных уху слов fack и peach.

Параллельно с одеванием, которое растянулось на довольно приличный отрезок времени, Вера впитывала в себя проснувшиеся в ней знания о событиях жизни Присциллы.

Их было не очень и много-то этих событий, но все связанное с ними постепенно становилось родным, плоть от плоти. И как ни странно, у этих девочек живших в разных столетиях и эпохах оказалось больше общего, чем чуждого, несмотря на вполне понятную разницу в воспитании и образовании.

Например, обе они ненавидели насекомых, причем всех. И обеим нравились высокие голубоглазые брюнеты спортивного (рыцарского) телосложения. И котят они обожали на всех уровнях восприятия до безумия. Впрочем, как и щенят. Но котят все-таки больше. А еще клубничное варенье, фрукты, водопады, просыпаться по утрам от ласковых лучей майского солнца, купание, веселые шутки и изготовление из бумаги разнообразных корабликов. Кстати, спальня принцессы была просто уставлена этими нехитрыми изделиями кустарного промысла. Вот такое вот у Веры получилось чудесное пробуждение, чуть-чуть, правда, ну совсем чуть-чуть тревожило скорое появление неизвестного пока жениха, о котором уже ходили разнообразные слухи, но… В этом было свое… Не знаю, как даже сказать, а потому и не буду, женщины поймут, а мужчинам знать про это не обязательно…

х х х

Модель Лабиринт. Граничные условия расширенные. Свобода выбора особи 25 процентов.

Коновалов медленно шел по бесконечному полутемному туннелю и ему казалось, что бредет он так уже, по крайней мере, несколько сотен лет, неспеша бесцельно и бессмысленно.

Это был лабиринт, здесь не было других противников кроме расстояния, усталости и бесчисленных поворотов и тупичков. Костей, правда тоже не было, и с одной стороны это было странным, а с другой…

Этот гигантский полигон, этот мир кем-то неведомым превращенный в несуразный тренажерный зал жил по своим законам. И законы эти были капитану малопонятны и отчасти необъяснимы, но собственно, и тот мир, из которого Коновалов пришел сюда тоже ведь жил по своим непонятным законам.

Тупо глядя по утрам на восходящее солнце и наблюдая его закат под вечер, каждый, в том числе и Коновалов, задавался мыслями: а зачем это происходит? почему именно так, а не иначе? Почему вообще вода мокрая, а пламя жжет? Здесь присутствовали практически те же самые вопросы, правда, звучали они немного по-другому… Ну типа того, почему мол оживают мертвецы? Почему ночь иногда наступает внезапно, а иногда постепенно? И вода тут не всегда была мокрой… И вообще для чего он существует этот мир?

Коновалову от этих мыслей стало совсем плохо. Проклятый лабиринт, ну кто так строит?

Ужасно хотелось пить, но капитан терпел. У него еще оставалось немного воды во фляге и хотелось ее поберечь, ибо было неясно, когда закончится это глупое кружение. А может быть в этом мире вот так все и заканчивается? Не смертью, смерти здесь для него не было, в этом капитан убедился уже неоднократно, а именно вот так тупо, по кругу, по кругу, без выхода.

Коновалов присел на корточки и словно уснул, впав в забытье, пространство слегка давило, но это тоже уже становилось привычным.

«Интересно,– появилась странная идея,– а если попробовать застрелиться раз нельзя умереть от голода или жажды, и тогда узнать наступит ли желанный финиш?»

Капитан помотал головой, отгоняя это наваждение.

«Противно, как все-таки противно! Эти долбаные экспериментаторы просто вынуждают меня бороться. Да поймите вы уроды, мне уже наплевать! Давно наплевать на вас и ваш гребаный мир! Сдохнуть даже не даете…»

Пришла злость, это было нормально, это было здорово, капитан встряхнулся и поднялся на ноги, прошел до ближайшего поворота.

«Мне плевать на ваши законы! Я установлю свои! Пускай за этим поворотом будет выход!»

За этим поворотом выхода не оказалось, и за следующим тоже. Выход нашелся лишь за четвертым, и он представлял собой банальный видавший виды лифт с черными кнопочками на пульте, зловонной лужей на полу и матерными словами на стенах…

… Это был дом. Огромный и похоже совсем пустой. «Ну, это положим пока», – невесело усмехнулся про себя Коновалов. Сразу за лифтом был пластиковый однообразный коридор, оканчивающийся дубовой дверью, а за ней сразу открывался громадный холл и ХХ-й век здесь заканчивался. Старинная мебель, высокие мозаичные окна, лепной потолок, ковер, на стенах щиты и широкая мраморная лестница, уходящая вверх в полумрак. Дверь за Коноваловым тихо закрылась, и он знал по опыту, что она уже не откроется, но на всякий случай проверил. И понял, что был прав. Куда-то исчез короткоствольный автомат, и капитан снова обратил внимание на стены, где было развешено всевозможное холодное оружие, он даже о голоде забыл от восхищения, чего тут только не было!

Коновалов выбрал средних размеров тесак, удобно улегшийся в ладонь слегка шершавой рукояткой, с сожалением отложил инкрустированный камнями кинжал и выбрал охотничий нож с широким надежным лезвием, который он немедленно отправил за голенище своего армейского высокого ботинка. Снял со стены арбалет, постоял пару минут, изучая систему, потом удовлетворенно хмыкнул и закинул его за спину. Прихватил еще связку арбалетных болтов, решив попозже попрактиковаться в стрельбе, потом подумал, и на всякий случай сунул за пояс один из топориков, не удержался, уж больно хороша заточка, таким топориком дрова колоть жалко, а вот кости нарубит любо дорого.

Осмотрел странное знамя с огнедышащим драконом. Неизвестный художник изобразил дракона во всей красе. Особенно удались, горящие синим огнем, глаза. Немного постоял у щитов.

Их было четыре и изображены на них были, привычные для капитана, карточные масти только вот черви представляли собой винные кубки, пронзенные стрелами, очевидно символизировавшие любовь, что без труда определил даже слабо знающий геральдику капитан. Бубны были вычеканены в виде пентаклей, пики были похожи на мечи, а трефы были одновременно, как показалось Коновалову, похожи и на кресты и на боевые дубинки. Подивившись на диковинные щиты, капитан хотел пройтись осмотреть подлестничное помещение, ведь он вполне законно предположил, что если странные игры продолжаются, то где-то по близости должен был бы находиться пункт питания, или схрон, но знакомое чувство приобретенное им в этом несуразном, но увы логичном мире, подсказало ему что пора делать выбор. Про себя капитан называл это чувство Правилом Знака. Щиты явно были таким знаком и возможно определяющим, от выбора щита зависел дальнейший путь и может быть что-то еще.