Текст книги "Всадник"

…Наши кони готовы вполне

Дьяволу душу отдать,

Если ты удержался в седле,

Вместе отправимся в ад…

…Он ехал сквозь плотный туман, и ничего не было вокруг, и в то же время вокруг было все. Наверное, просто туман делал свое дело, а Всадник делал свое.

Пространство струилось холодом и пронзительной печалью. Звуков не было вовсе. Не скрипело седло, и даже Kонь, могучий Kонь неизвестной породы, не всхрапывал, не стучал подковами, и безмолвными оставались рыцарские тяжелые доспехи, в которые были закованы Всадник и его конь.

А быть может, и не было их, этих доспехов? И никакой стали, ни кирасы из заиндевевшего мрамора, ни хрустального забрала, ни шлема с диковинным плюмажем? Неведомо…

Иногда туман густел еще больше, становясь липким на ощупь и очень плотным, как битум. Он не оставлял следов на убранстве Двоих, но Всадник знал, что это Кровь.

А после все погружалось в темноту, и их силуэт превращался в белую точку на фоне зловещего космоса. Хотя почему зловещего? Космос и Космос. Наверное, Тот Кто Глядит Извне видел бы Их по-другому, но тот кто рассказывал мне о Всаднике видел все именно так.

Потом прекращалось и это, и опять приходили сны. А вслед за снами – Серебро.

Затем, обычно, шел дождь, из обычной воды, для тех, кто считает Ее обычной. Иногда мелкий, иногда нет. Но это было совсем нестрашно. Дождь нес Очищение…

И был Свет.

И тогда темнота наливалась сочными красками, настолько яркими, насколько позволяла видеть их красоту разрешающая способность видения тех, кто мог это Видеть. Тот же, кто мог только Ощущать, ощущал Музыку.

А Всадник ехал по радуге, заполнившей пространство, пускай совсем ненадолго. Хотя, трудно судить об этом, ибо не было Времени на Пути у Всадника, и не было более ни сожалений, ни чувств, ни скорби, ни слез…

И снова смыкался туман за Его спиной, и гасли краски, и Музыка утихала, исчезая, чтобы вернуться через сотни веков. Но все также грациозно ступал Его Конь неизвестной породы, безмолвный, но такой надежный и крепкий, что казалось материя самого Покоя следует за Ним.

Хотя… Может быть и не было никакого Коня? И шел Он пешком? Не знаю… Да и никто не знает об этом всего. Даже сам Всадник…

ХХХ

Тишина становилась невыносимой. Хотелось выстрелить, да так, знаете ли, со звоном, с брызгающим во все стороны стеклом, с надсадным воем сирен за окном. Да только где их взять, сирены? Негде. А славно было бы… Трах-бах. Штукатурка сыпется, щепки летят, гильзы горячие по полу стук… стук… Пистолет этот, блин, дьявольский… Зачем он мне? Кто-то из великих бойцов сказал негромко так, с достоинством, наверняка, типа мол: « Уж если ты вытащил пушку – не жди, не пугай засранца, а бей точно в лоб, ну, или на худой конец в ногу, а то взяли моду, пушек насобирают по карманам и ходют и ходют друг за другом, как пидорасы… А до дела доходит, начинают друг дружке угрозы рассказывать, а на курок жать, толи силы нет, толи жопы…» Я еще раз внимательно осмотрел оружие. Серьезная вещь, ничего нельзя сказать. Увесистая, солидная. С таким, небось, сам Ринальдо Ринальдини ходил, или как там его? Ходил значит, сигарой дымил, зубы желтые прокуренные обнажал в кривой ухмылке. Чего там, «круче нас только горы»… Какие там у них горы? Апеннины… или это полуостров, а нет… Как же их? Вулкан там точно присутствовал, Помпейский… Или не присутствовал, а просто… Ой, да ну его к монахам этого Ринальдини, может и не было его вовсе, а пистолетик-то вот он, присутствует. Мда…

Дела давно забытых дней

уйдут от нас как запах срани,

когда вечерний первый гром…

или снег?.. Парам-пам-пам не за горами?

Черт, какие же у них горы? Надо в атласе посмотреть, вспомнить бы только

куда я его засунул?

…А на некопаных дорожках

Идет удод на бритых ножках…

Звонок. Телефон кажется. Боже, какой же удод это звонит? Чур, меня, чур…

Аппарат сиротливо валялся в углу сразу за пустой трехлитровой банкой, синюшно отливая вывороченными внутренностями, навевая тоску и истошно вопя при этом. Единственно, что не вписывалось, в привычную до боли в зубах реальность, была валяющаяся рядом с ним, перемотанная изоляционной лентой трубка. Трубка с пошлой наклейкой, трубка видавшая виды и хранящая память миллиона самых разных ушей. Трубка ждала, она жаждала сообщить что-то и трясущаяся от непонятного ужаса, встревоженная, цепенеющая от непонимания рука, наконец, потянулась к ней.

– Да…

– Ой,– пискнула трубка, испуганным девичьим голоском.– Самуил Саваофович?

Вот-вот, именно так все и происходит. Звонит девушка по поломанному телефону и спрашивает Самуила Саваофовича. А потом: "Белые, белые, белые халаты…" Но так просто я не сдамся:

– Послушай, родная, какого тебе еще Саваофовича?

– Ой, я, наверное, ошиблась. Тут у нас такая путаница!

– Какая путаница? Вы кто?

– Я? Я Лена…

– Ну и дальше что?

– Дальше?

Возникла пауза, наверняка неловкая, не знаю как мне, а Лене так точно было неловко.

– Послушайте, а Вы точно не Самуил Саваофович?

Я медленно закипал.

– Вы откуда звоните?

– С телефонной станции. Извините, у нас тут такое творится! Погодите, это номер 9555666?

– Да…– номер действительно был мой.

– Ну вот, видите! – почему-то обрадовалась девушка.– А вы говорите…

– Да ничего я не говорю.

– Фамилия Ваша как, гражданин?

– Ринальдини, – мне тоже вдруг стало весело, какое ни какое, а развлечение.

– О…

– Не "О", а Ринальдини. Ринальдо ммм… Джанлуиджевич.

– Погодите не так быстро, я записываю. Джан… Как?

– Луиджевич, – любезно подсказал я.

– Луиджевич, – эхом отозвалась трубка,– Ну вот и славно. Адрес Ваш подскажите, пожалуйста.

Я подсказал.

– Спасибо. Вы в какой валюте оплачивать будете?

– Чего оплачивать?

– Как чего? Разговор. У Вас же сектор "Це"?

– Не уверен…

– Как это не уверен? Подождите…– в голосе неведомой Лены звучала неприкрытая обида, а в трубке вроде бы как зашуршали бумагой. И че они там с ней делают?

– Ринальдо Джанлуиджевич, у Вас уже и так задолженность за прошлый год, и за этот уже два месяца…

Ну, против этого я допустим, не спорил. Шут с ними со станцией этой телефонной, но какого дьявола…

– В целом выходит 118 тысяч 537 лархов 04 ксе. У нас все фиксируется.

– Сколько? – трубка показалась мне ужасно тяжелой.

– 118 тысяч 537, 04. – уверенно произнесла Лена. – После 120 тысяч задолженности Ваш аппарат будет отключен.

– Чего ноль-четыре?

– Ксе, ну что Вы как маленький, Ринальдо Джанлуиджевич? За разговоры не платите, а потом обижаетесь.

– Послушайте, как Вас там, Лара… Тьфу, Лена, извините, я про валюту не понял. Какая валюта еще? Я знаю, что задолженность, и не отказываюсь вовсе и все непременно оплачу, не беспокойтесь. Но, во-первых, не так много, в конце концов, у меня и квитанции есть. Откуда такая сумма?

– Молодой человек! – в голосе девушки явно послышались металлические нотки. Вот уж не ожидала!– Разговоры с Межреальностью оплачиваются согласно Постановления за номером 74556884456125, в валюте реальности Оппонента. Ваш Оппонент Маградон. Срок оплаты не позже двадцатого числа текущего. Валюта: ларх… Чего Вам еще не понятно? Квитанцию Вам пришлют…

Через пару томительных секунд я обнаружил, что слушаю короткие телефонные гудки. Еще через пару секунд, пропали и они. Я машинально поднял телефон, положил трубку на рычаг и стал наматывать на палец шнур.

" Ну и дела… Маградон. Это тебе не Апеннины…"

В это время шнур кончился, и я тупо рассматровал обрывок провода в своих руках, он даже не был включен в сеть.

" Горячка белая, белая горячка"– прошептал кто-то у меня в затылке голосом девушки с телефонной станции.

В порыве непонятной активности я вооружился кухонным ножом и стал ремонтировать связь, пытаясь зацепиться проводом за контакты коробочки. Зацепил, даже трупик таракана из коробочки извлек, после снял трубку и услышал в ней ровный убедительный гудок. Это уже явно была Реальность. Реальная и прочная, и никаких Маградонов.

Отойдя за сигаретами, я принялся размышлять…

«Нет, это бог знает что!»

Телефон зазвонил снова.

Прикурив, я схватил ужасную трубку:

– Да!

– Что да? – голос, на сей раз, был мужской, хрипловатый и натуженный,– Вам сейчас хулиганы с телефонной станции звонили?

Сразу вспомнился анекдот… И все равно я выдавил из себя противным самому себе голосом:

– Нуу…

– Так вот гражданин Маношин, не о чем не волнуйтесь и выбросите все из головы. Хулиганы зафиксированы, задержаны и более Вас беспокоить не будут. Вы меня слышите?

Хотелось ляпнуть что-нибудь типа:

"Так точно, виноват, Ваше высокоблагородие…" Но я сдержался. Хватит на сегодня. Сказал только:

– Слышу.

Голос моментально подобрел.

– Ну вот и прекрасненько. Я знал, что Вы человек достойный, с пониманием отнесетесь. Правда?

– Разумеется.– Голос мой совсем уже отказывался мне повиноваться. Да что это за лажа такая?

– Премного Вам благодарен за сотрудничество, уважаемый гражданин Маношин. Единственная просьба, не нужно придавать всему случившемуся ровно никакого значения. Хорошо?

– Чему не придавать?

Голос помолчал немного и продолжил:

– Да ничему. Ничего ведь собственно и не было. Так? И вообще, ничему никогда не надо придавать значения. Все это бред. Я признаться думал, что Вы умнее… Ладно. Адью…– голос хохотнул.– Ринальдо Джанлуиджевич…

Все. Поговорили. Гудки. Ой! Сигарета ожгла пальцы, упала на пол и продолжала дымить. Я медленно подтянул трусы и пошел на кухню. Ужасно хотелось, есть, а еще водки, и даже не знаю, чего хотелось больше.

«Да, жаль, что пистолет не настоящий…» – подумалось мне.

И это было чистой правдой. Пистолет был игрушечный, но с виду совсем как боевой. Научились делать, сволочи. Я еще немного полюбовался чудом вражеской техники и бросил игрушку на диван.

На диване кто-то сидел…

Помню еще, что подумалось в тот момент: "Однако!" Больше ничего подуматься не успело, потому, как этот кто-то попросил не шуметь. Он так и сказал: "Не шуми, бля." Или без бля, но оно слышалось в вопросе на подсознательном уровне. И вообще он мне брезгливым каким-то показался. И лицо у него брезгливое было, особенно губы, тонкие такие и брезгливые, и взгляд скользящий, даже можно сказать скользкий, а больше и рассмотреть я ничего не успел на его физиономии, потому что увидел крылья…

Вот представьте себе, сидит эдакая оказия на диване, с виду мужик и мужик, а с крыльями. Ну, как вроде у орла на картинке. Похожие в детстве я видел. И опять пожалев, что пистолет не настоящий, табуретку к себе я пододвинул поближе.

Еще брезгливее лицо моего гостя стало, и, потянувшись с хрустом, он промолвил:

– Чего вы агрессивные-то такие все? Чуть что не по вашему, за табурет. А, между прочим, хорошая вещь, денег стоит.

– Ты, ты, вы…– слова подбирались с трудом, все-таки какой-никакой, а стресс.

– Ну-ну, смелей,– ободрил меня крылатый.– С чего начать? Кто я такой или зачем залез в твою квартиру? Не стесняйся…

Я кивнул. Гость невесело усмехнулся и неожиданно с выражением продекламировал:

…Захотел один урод

Яблок молодильных,

У него душа поет

Радостью дебильной…

– Твоя поэзия?

Краска стыда покрыла мои щеки тяжелым слоем, несмотря на всю неестественность ситуации, а гость между тем посерьезнел и продолжил вроде бы как сам с собой:

– Нет, ну про яблоки допустим понятно, вечная молодость… Допустим, но зачем же они к уродству. Не понимаю… У человечка была тяжелая юность, да и зрелость тоже не сахар. Дебилизм, врожденное уродство… Все эти насмешки окружающих. И дотянул, скажем так, до достойной старости, когда эта чепуха уже и роли-то не играет никакой, и на тебе… Яблоки. Это чтобы повторить все страдания заново, что ли? Нет. Не пойму. Не пойму. Хотя может быть мазохизм?

Я наконец-то сумел что-то произнести:

– Да нет же, это все аллегория… Ну, урод, в смысле, чувак…

Гость нехорошо сощурился, и мне снова стало неудобно.

– Аллегория? Хорошенькое дельце… Аллегория.– Он стряхнул с крыла невидимую пыль.– Впрочем, я не специалист, и вообще по другому вопросу.

Мне стало чуть-чуть легче, ибо, разговор свернул, наконец, со скользкой поэтической тропы. Пегас, блин… Где ты взялся на мою голову?

Гость снова не по-доброму усмехнулся, и меня передернуло:

"Он что ли и мысли читает?"

– Ладно, Саша, пора расставить все точки над этим пресловутым "И". Если не возражаешь, конечно.

Я, разумеется, не возражал.

– Ну и отлично,– констатировал гость.– По моей личности вопросы имеются?

– Ну…

– Понятно, похоже, имеются… Ангел я. Самый что ни есть. Крылья, так сказать, прилагаются в ассортименте. Особо недоверчивым разрешается потрогать руками.

– Да ладно…– я вяло махнул рукой.

– Как хотите… А насчет материализма и всего прочего, ну не знаю… Не я его придумывал ваш материализм. Где б вы только без нас были с этим вашим материализмом…

Помолчали…

– Хреновые дела твои Джанлуиджевич,– после очередной паузы произнес ангел.– Весьма…

– Да я…

– Ой, только не надо мне рассказывать,– скривился гость,– лето, понимаю, но все эти мечты о пиве и холодной ванне, а потом вентилятор на краешек… Ага? И после кайфа, так невзначай, его коготком в воду… Ну не знаю, не знаю… Красиво, понимаю, а кому сейчас легко? Мне? Не сказал бы,– он сделал такое лицо, что я действительно осознал, что нелегко моему собеседнику, весьма и весьма даже нелегко.

– Но вообще-то, молодец, Саша. Намерения, причем вызванные жарой, и к тому же неосуществленные, это в принципе еще ничего не значит. Там,– он сделал многозначительную паузу, и почему-то стало понятно, где это Там.– За это наказывать не будут. А я, хоть и твой персональный хранитель, суицида,– он в сотый, наверное, раз поморщился,– вот ведь слово придумали! Не допустил бы по мере своих скромных сил, так что, в этом плане ты, Саша, чист аки горлица. Но не злоупотребляй, ибо от намерений до воплощения… Сам понимаешь, уже не маленький.

Я решил вставить словечко:

– Так уж и персональный?

Гость почесался и произнес степенно:

– Ну, не то чтобы совсем уж персональный, напасешься тут на вас на всех персональных, но весьма и весьма приближен к вашей, так сказать особе.

– Ага,– сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

– Ага, – эхом отозвался мой не совсем "Personal angel",– тут вот ведь дело какое… – он понизил голос до шепота,– Нашей планете грозит смертельная опасность…

– Чего?

Ангел помолчал, поджав свои и без того узкие губы, наблюдая за моей реакцией, а потом вдруг заржал громко, ну чистый конь. Пегас. Однако и юмор у них!

– Шутка… Слишком ты зажатый какой-то, пора бы уже и с тормоза сняться. Видишь, Саша, тут фигня одна получилась. У нас…

Мне не понравилось это "У нас".

– Как бы тебе объяснить… Ну, вот вы люди, например, так?

– Ну да.

– Вот. Живете вроде бы. Смысл всего этого понять хотите иногда. Правильно?

– Ну… Скажем…

– Хотите. Потом вдруг вроде ни с того, ни с сего, бац! Смерть…

Информации не хватает. Проблемы там всякие. Водка. Войны… Эх, была ни была, рискну… Тут понимаешь, все дело в информации. Возьмем исходные данные. Все вы живете с мыслью о смерти, о ее неизбежности. Кошмар. Как вы еще с ума не тронулись окончательно, ума не приложу. Хм… Каламбур. Да. Каждый день просыпаться по утрам и не знать, последний этот день или нет. Ужасно. Ни запланировать ничего нельзя, ни возжелать толком.

И дела ваши все по большому счету смысла не имеют, так как и вы, и потомки ваши непременно изволят издохнуть. Нет, ну вы вообще-то молодцы, теории там развели всякие в плане выживания, ну чтоб не так тошно было влачить существование, хе-хе… Но в принципе, отчасти, это и так. Загробная-то житуха имеет место быть… До этого вы доперли, да и информация вам частично подбрасывается верная. Весь вопрос только в том, КАК? Как все будет после для конкретного индивидуума? Не так ли?

Видя, что я продолжаю молчать, аки партизан на допросе, ангел обвел взглядом пустые бутылки у стены и, прищурившись, продолжил вещать:

– И в связи с этим люди, мучимые великими вопросами, собираются в кучу, беседуют, дискутируют, поглощают немыслимое количество различных спиртных напитков, и до бесконечности, до бесконечности изводят себя всякими:

"как? зачем? для чего?"

Такое впечатление, что человечество начисто утратило память. И мучительно пытается что-то вспомнить. Не правда ли?

Несмотря на неестественность ситуации, беседа меня заинтересовала. И я, чувствуя покалывание в кончиках пальцев, прокашлялся:

– Есть одна теория…

Ангел предостерегающе поднял вверх указующий перст:

– А вот тут, стоп. Мы не будем сейчас обсуждать теории, мы уже почти подошли к практике. У вас есть вся необходимая информация. Вся!

Вы ВСЕ знаете. Но беда ваша в том, что вы не можете выбрать нужное из этого вороха придуманных и никому не нужных теорий. Философия ваша – дрянь, она противоречит сама себе, и за нагромождением нелепых теорий вы не видите логичных и естественных вещей. Вы с достаточной легкостью белое называете черным, и наоборот. От изощренного мазохизма этих ваших философских сентенций, просто Дух захватывает. Полет фантазии просто великолепен, но самое смешное то, что есть определенный порядок вещей. И никто никогда не может его нарушить. И даже ваше знание или незнание этого порядка, сам порядок изменить не может. Ну, какая все-таки разница переселяются души или не переселяются? Ну что изменится от того, что Саша Маношин будет знать, например, что они трансформируются и переходят в иное состояние?

– Ага,– все-таки торжественно произнес я. Утвердительно. Типа, намек понял.

– Да ладно, ешьте, не жалко,– он скривился,– Тут нюансов миллион и тележка, но что с этим-то делать? Со знанием этим? Доносить до широких масс общественности? Да они скажут, что и сами об этом догадывались. Не интересно это, по большому счету, широким массам. Они то свое все равно рано или поздно по Вере своей получат. Им вообще-то деньги сначала давай. А потом можно и побеседовать о высоком…

– Ну, не все же…

– Да, не все,– огрызнулся ангел, он явно был не лишен эмоций,– не все,– добавил он уже поспокойнее. Некоторые берут золотом. Шутка!

Впрочем, о деле…– на сей раз, он сделал почти театральную паузу,– Надо помочь Саша. Ты как?

– Смотря что…– произнес я вслух, а про себя подумал «Ни фига себе заявочки. Как же, разбежался».

Ангел поглядел на меня оценивающе.

– Да в принципе, делов не так много… Тут местечко одно есть, ну в смысле на Земле. Туда проникнуть может только человек. Понимаешь? Я тебе подробней попозже расскажу. Если договоримся, конечно… Сбой у нас небольшой приключился,– ангел даже смутился немного, вроде как неудобно ему из-за этого сбоя стало.– А ты, вроде, подходишь по параметрам… У тебя проблемы недавно приключились? Ну, личные, я имею ввиду? Перетрусило изрядно, но ты молодец. Справился. Бабы – они бабы и есть. Делаешь им, делаешь, а они тебя за это… Да, ладно, я понимаю. Не ты первый, не ты последний. А потом пустота, мысли о смерти, водка опять же, и разговоры с телефонной трубкой всю ночь напролет, по отключенному телефону…

Меня залихорадило. Краска стыда, помимо воли, залила лицо. Ну, сволочь. Шоковая терапия, бля. Так вот оно что! Как она сказала эта Лена-Лара. Маргадон, Магра…

– Маградон.– услужливо подсказал ангел,– и нечего стесняться, сильно оно тебя зацепило, что ты аж в Межреальность вышел. Ну да это дело не мое, и глазами на меня сверкать не нужно. Было и было, а дело сделаешь, все тебе касатик, будет, бриллиантовый. Хочешь, приползет к тебе на коленях и скажет…

– Не хочу,– выдавил я из себя, сжимая кулаки. Так захотелось ему врезать…

– А и правильно! – он махнул крылом, чуть не сбив на пол настольную лампу,– Молодец! Мужиком надо быть, прежде всего. Еще один закон жизни… и смерти, дарю!

Помолчали. Меня медленно попускало. Вдруг ангел засуетился.

– А чего это я сижу? У меня ж тут вот!

И на столе прямо из-под крыла появилась темная красивая бутыль. «Он сказал поехали, и взмахнул крылом…»

– А стаканчик найдем?– подмигнул хранитель.

Я разжал кулаки и пошел за стаканчиком.

х х х

Дж. Верди. Спящая красавица. Увертюра.

Современные охраняемые мемориальные комплексы стали следующим закономерным шагом развития человечества после изобретения гробов со всеми удобствами, учитывающими все желания клиента вплоть до удовлетворения самых различных естественных надобностей. Если можно считать таковыми просмотр телевизионных программ, пользование сотовой телефонной связью, кондиционирование воздуха и др., разумеется, посмертно.

«Скоро личных секретарей будут подкладывать»,– невесело ухмыльнулась Одинцова, провожая взглядом роскошный катафалк, некоего Романа Родионовича Аристарха, на котором усопший завершал свой последний путь по грешной и моментально осиротевшей без него земле.

"Хотя, что в этом странного? Чего удивляться? Все повторяется и на этом свете и на том. Ведь укладывали же в могилы древних вождей их жен, слуг, домашних животных. Нынешние-то вожди, чай, не менее значительней тех хотят выглядеть. Так что дань традициям, понимаешь, седой старины. С жиру бесятся придурки. Придумывают. Вера снова согнулась над растениями, во множестве произраставшими на территории комплекса, и требовавшими ее Вериного внимания. При этом Одинцова продолжила свои неторопливые размышления над реалиями современной жизни. Женщина она была неторопливая и обстоятельная, отчасти даже консервативная и работящая притом, что никак, увы, не отражалось на размере ее небольшой заработной платы.

«Или вот взять хотя бы слово стагнация… Прочувствовали? Тоже ведь придумал кто-то. Стагнация. Делать им нечего…»

Похоронный процесс был в разгаре, и Одинцовой в очередной раз стало тоскливо, ну никак служащая "Тихого Места" не могла привыкнуть к этим ежедневным ритуалам. Уже полгода почти прошло, как Вера Одинцова, особа тридцати двух лет, зеленоглазая шатенка неприметной наружности, бездетная, разведенная, без особых претензий и наклонностей, стала, по протекции своей ближайшей подруги Светланы, сотрудницей элитного мемориального комплекса "Тихое Место", в прошлом обветшавшего 11 городского кладбища, изрядно почищенного от убогих и забытых людьми покойничков предприимчивыми бизнесменами. Для себя, так сказать, и родственничков, соответственно, своих. В обязанности новой сотрудницы, по образованию инженера-эколога, входил банальный уход за растениями, типа цветы-трава, на могилах усопших, чтобы периодически приезжавшие на могилы, пока еще живые, родственнички не особо утруждались украшением интерьера, а смело могли предаваться скорби и поминальным ритуалам. Ибо люди они, как правило, занятые и времени на всякие глупости, как-то: выдергивание сорняков, уборка, натирка бронзовых табличек и прочие мелочи, у них, разумеется, не имелось. На это, в конце концов, персонал заведения имеется, между прочим, деньги за это получающий, не большие, но поболее чем в институте "Экологии и природоведения", где Вера работала ранее, наверняка.

Обстановка не то чтобы давила на психику, иногда тут было на удивление тихо и покойно. Однако навевала некоторые ассоциации. Примерно через месяц Вера обратила внимание на интересный факт, что она как-то перестала для себя делить людей на живущих и усопших. Наверное, из-за того, что, часто сталкиваясь с покойниками, она всерьез задумывалась о том, кем тот или иной человек был при жизни. Это была своего рода игра, может быть, чтобы просто не сойти с ума, от этого бесконечного контакта с иным миром, а может обыкновенная защита сознания.

А вот при встрече с живыми Вера частенько представляла, как тот или иной потенциальный мертвец будет выглядеть после… Она даже примерную стоимость гроба и услуг для них прикидывала. Отчасти, наверное, от этого мужчины ее не то чтобы избегали, а, скажем, держались на расстоянии, очевидно, что-то недоброе подозревая на подсознательном уровне.

Между тем рассматривая лица участников процессии, Вера тихо ахнула про себя. Потому что в бледной высокой женщине с низко опущенной головой узнала Светлану. Та, казалось, не замечала ничего вокруг, а тем более, ближайшую подругу, стоящую в десяти шагах от нее.

«Аристарх! Какая я дура»!– Вере стало перед самой собой неудобно.

«Светланы шеф сыграл в ящик, а я ни сном, ни духом. А, собственно, почему я ни сном, ни духом? Интересно… И Светка ничего не сказала. Хотя ей не до того, конечно. Стоп… Мы общались дня три назад или четыре, да, точно четыре, вот сучка, за четыре дня ни разу не позвонить, тем более мобилка бесплатная. Хм, была… Че это она? Страдает? Ну-ну…»

Загадочно это все было и непонятно. У ближайшей, помирает шеф, работодатель и любовник в одном лице и, похоже, что все это происходит под грифом совершенно секретно. Странно, странно, господа… И Вера занялась самоистязанием.

«Конечно, куды нам с нашим свиным рылом в калашный, тык сказать, ряд. У них трагедия вселенского масштаба, у них почила фигура мирового масштаба, хотя о ней этой фигуре, между нами девочками, не далее как четыре дня назад, отзывались, ну, как бы это сказать.. Весьма и весьма нелестно. И жабонька уважаемого гражданина Аристарха Романа Родионыча задавила, и старенький он совсем становится… А теперь мы строим из себя убитую горем вдову. Ну-ну… Так, а где у нас вдова? Ага, вот она красавица, хотя и не красавица она совсем. Светка-стерва получше будет. Заездила ты мужика подруга. Заездила».

Вера принялась пристальнее рассматривать процессию.

"Ага, так это у нас наверняка дочь усопшего. А это этот, как его Платон Семеныч, что ли… Из "Поднебесной". А где же наш зам по кадрам? Тут он старый козлище,– Веру передернуло от малоприятных воспоминаний одного из визитов на фирму подруги. – О, и Алик тут, а как же весь штат в сборе, сопровождает в последний путь. Сейчас рыдать начнут, и в могилу за телом рваться. Уроды. Половина уже завтра вылетит с работы, как пить дать. Интересно с приемником уже определились? Алик, только останется, кому ж еще в гроб ложиться, он у них такой представительный, особенно когда напудрен и слегка небрит…»

Вера тихонько улыбнулась про себя.

Тут надо заметить, что Алик, будучи в фирме кем-то вроде менеджера– консультанта, настолько рьяно выполнял свои обязанности, что в целях рекламы предлагаемой продукции, иногда лично укладывался в гробы, дабы убедить заказчика в высоком качестве предлагаемых услуг. Однажды, Вера лично присутствовала при этом, еще, не будучи сотрудником "Тихого Места", а просто наведавшись в гости к Светлане, и попав, аккурат, в разгар представления в выставочном зале. Особенно интересно было наблюдать за тем, как «покойник», не выходя из гроба в порыве энтузиазма менял различные виды брюк, любезно предоставленные дочерним ателье при комбинате ритуальных услуг. Клиента он, кстати, убедил. За что Алика и ценили.

«Интересно, а в Родионовича гробу этот как его… Подкладной что ли?.. Полежал?»– подумалось Вере. – «Блин, точно, Подкладной – так они его на фирме называли. Вернее называют, тьфу-ты… Чокнешься тут с ними со всеми, неупокоенными».

И тут Веру отвлекли.

х х х

…Квадрат 364. Район дислокации неизвестен. Состав группы неизвестен готовность…

– Знаешь, я думаю, что если бы все люди как можно дольше оставались детьми, то весь этот кошмар никогда бы не начался…– негромко говорил человек в маскировочном халате с неразличимым в ранних осенних сумерках лицом.

– Да ладно тебе, не тошни! Это очередная избитая истина, – буркнул второй медведеподобный собеседник с тяжелым армейским пулеметом за плечами.

– Ты посуди сам, – не обращая внимания на пожелание не тошнить, продолжил первый, – Почему, блин, мы, такие симпатичные в детстве, в ходе нашего долбаного взросления превращаемся в таких моральных уродов, как, например, ты старлей? А? – и он исподтишка глянул на собеседника, не обиделся ли?

Обиделся понятное дело. Ткнул с правой в бок, реакция еще та.

– На себя погляди, сын Дауна. Твоя проблема в том, что ты повзрослел слишком быстро.

– Ша, Медведь. Не спеши убивать. Ну, представь на миг, что если бы взрослых не было вообще и они не оказывали бы своего пагубного влияния на неокрепшие детские души…

– Это вас во ВГИКе такому учили?– буркнул старлей, подкидывая поудобнее на плече пулемет.

– Жизнь я постигаю самостоятельно, – отрезал собеседник,– ну вот представь…

– Такого не может быть никогда.

– Тю, я ж и говорю, представь. Не можешь?

Старлей снисходительно промолчал.

– Точно не можешь. Что ты вообще можешь?

– По роже тебе дать,– зевнул медведеподобный.

– Вот именно,– огорченно констатировал философ.

Какое-то время оба шли молча, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в утреннем тумане. Один ладно скроенный, подвижный, среднего роста, другой огромный, неторопливый. Потом старлей вдруг произнес:

– А они бы росли?

– Кто? – встрепенулся бывший студент.

– Ну, дети, а кто ж…

– Ммм… Росли бы, наверное.

– Тогда представил… Теперь…

Снова возникла пауза.

–Знаю,– старлей чуть поправил пулемет.– Знаю, что бы из этого получилось!

– Ну…

– Наша Земля превратилась бы в планету населенную детьми с большими х…ми…Такими как ты, капитан.

Капитан зашелся беззвучным смехом и вдруг застыл, замер, едва заметно напрягся и левой рукой сделал прекрасно известный напарнику знак: " ВНИМАНИЕ".

– Все, Толяныч, с этого места тихо…

И звуки исчезли, группа выходила в квадрат. Двух беззаботных балагуров уже не было, были тени, была осень, и был безмолвный печальный туман.

Проделав за следующие пятнадцать минут около двух километров, капитан со старлеем не произнесли ни слова и ничем не выдали своего присутствия.

х х х

– Выпьем за то, чтоб свершилось то, что я задумала…

тост

Глава I. О загадочной стране Итакдалии, и о том, как юный Марсильяк окончательно разочаровался в политике.

– Герцогиня имеет скверную привычку давить тараканов руками.

Я усмехнулся, и Джереми скептически сложил свои тонкие губы.

– Это у нее наследственное. А что ты хочешь? Голубая кровь. У всех свои причуды. Покойный король развлекался крысиными боями, герцогиня давит тараканов…

– Кардинал макает мух в розовое варенье и кормит ими епископов…– продолжил я эту логическую цепочку, но Джереми отрицательно покачал головой.

– Тут ты не прав. Священнослужители не являются особами голубой крови. Вот содомия…

– Стоп. О больном ни слова! – я захлопал в ладоши, Джереми снова скептически улыбнулся и мы продолжили свой путь по гулким коридорам замка.

– Кстати, монсеньор, они наверняка слышат каждое наше слово.– Произнес мой скептически настроенный приятель, а я церемонно раскланялся во все стороны:

– Приятного прослушивания. Дьявол!– разумеется, моя шпага не упустила случая зацепиться за шпору. И кто их придумал? Наверняка не лошади. Я высказал это вслух.

– Мясники, – немедленно отозвался всезнающий Джереми,– для того чтобы мучить животных еще при жизни.

– Перестань, конина не годится на колбасу!