Текст книги "Убить наследников"

Надежда и боль

Его встретили живописным визгом. В комнате испуганно зажегся свет.

Три девичьи головы торчали над одеялами. «Первокурсницы», – определил Илья по выражению лиц.

– Простите, – пробормотал он.

– У тебя что-то торчит, – прошептала одна из голов, кудряво-кукольная.

Илья вынул изо рта клочок. Колючая шерсть, которую он выгрыз из руки этого дьявола.

– Ой, кровь на лбу! – воскликнула та же девушка.

Забыв про стыд, она выскочила из-под одеяла в ночнушке и заметалась по комнате. Вытащила из тумбочки аптечку. Дрожа от холода (из разбитого окна адски дуло), она запрыгала вокруг Ильи с ватными тампонами и перекисью.

Одной ваткой она вытерла кровоподтек, другую прилепила к ране.

– Держи.

Илья покорно прижал лекарство ко лбу.

Она тем временем занялась его руками. От перекиси в ранах покалывало. Он присел на стул. Тот крякнул, предупреждая о хлипкости.

«Падлыч, скотина, подсунул первокурсницам списанное барахло», – подумал Илья. Но тут же вспомнил, что Падлыча больше нет.

«Что он хотел мне сказать на крыше? Он что-то знал. Откуда взялся этот жуткий человек? Да и человек ли?»

С улицы донеслись встревоженные голоса. Кто-то там завизжал. Уже обнаружили тело, значит.

Накинув халаты, девушки высунулись в разбитое окно.

– Это Падлыч, – сказал Илья.

Девушки не среагировали, взбудораженные суетой на улице.

– Там труп Падлыча, – уточнил Илья.

– А? Что ты сказал?

Илья попросил их сесть. Сжато, без прикрас рассказал о том, что случилось на крыше. Разумеется, опустив, зачем он туда поперся и что там делал сам комендант.

Кудрявая Люда и толстушка Ира трагично заахали. Симпатичная шатенка Лена иронично скривилась, то ли не веря, то ли это была разновидность защитной реакции.

А по комнате меж тем уже гулял нешуточный сквозняк. В разбитое окно залетел листик клена. Илья смущенно затоптался у окна.

– Надо что-то делать, вы тут задубеете.

На него замахали:

– Не надо ничего делать. В соседней комнате живет Вася, наш земляк, рукастый до ежиков! Он нам мигом стекла вырежет и вставит.

Люда хотела тут же бежать за соседом, но Илья ее остановил: не надо никакого рукастого Васи. Потом.

Он взял покрывало и кое-как заткнул дыру. Галдеж с улицы становился более дельным, кто-то уже вызвал полицию. Надо было срочно уходить.

Илья осторожно выглянул в коридор. Мимо протопал в свою комнату третьекурсник Валя Рябинин. В воздухе рассеялся дух аммиака. Валя Рябинин был страстный поклонник уринотерапии и калорастирания.

Немного выждав, Илья выскользнул в коридор. Чувствуя себя идиотским персонажем боевика, он пружинисто прокрался вдоль стены. Быстро прошел мимо пустой (к счастью) кухни и скользнул на лестницу, зашустрил вниз.

Впереди был самый опасный отрезок пути, лестничная площадка родного третьего этажа. Напротив лестничного пролета находилась кухня, с которой доносились голоса. Кто-то там переговаривался и возился с едой. Тянуло дымным чадом.

Илья прислушался к кухонной болтовне.

– Падлыч доигрался.

Помешивание ложки в кастрюле.

– Все-таки жаль мужика.

– Козел он был. Попробуй, хватает соли?

– Хватает. И чего его на крышу понесло?

– Какая разница.

– Чер-те что творится: сначала эта пятикурсница, теперь Падлыч.

– Говорил я тебе, давай хату снимем.

– На какие шиши?

– Так возьмем Виталика в долю. Впишемся.

– Втроем в однушке?

– Нормально.

Их спор заглушил заливистый свист чайника. Воспользовавшись тем, что они отвлеклись, Илья метнулся через лестничную площадку – и вниз по ступенькам. Если они кого-то и заметили, то стремительного незнакомца в капюшоне.

Илья завернул на второй этаж. К счастью, здесь в кухне никого не было. Вернее, был один. Полосатый кот Тишка на подоконнике игрался с придушенной крысой. Илья быстро дошел до 21-й комнаты и ввалился внутрь.

– Петя, меня чуть не убили!

Зайцев смотрел в окно.

– Падлыч?

– Нет, какой-то жуткий тип.

Илья схватил чайник, похлюпал – есть вода? – и жадно присосался к носику. Глотал так, что аж кадык свело.

Петя грузно опустился на кровать.

– Жуткий тип, говоришь? Это он тебя? – Зайцев кивнул на прилепленные тампоны.

Илья отмахнулся.

– Падлыч мертв, Петя. Эта тварь сбросила его с крыши.

– Что еще за тварь?

– Не знаю, нечеловеческих размеров громила. Он появился в тот самый момент, когда я прижал Падлыча. Еще немного, и он бы мне все рассказал. Но не успел. А потом этот монстр чуть не убил меня.

– Ты его запомнил?

– Смутно. Все было как в карусели: удар, вопли Падлыча, тут же этот зверь набросился на меня. Жуткое существо. Огромные скулы, ноздри.

Петя усмехнулся.

– Не веришь? Смотри, это я из его руки выгрыз.

Илья вытащил из кармана платок, в который был завернут кусок колючей шерсти. Петя уставился на него без интереса. Похоже, в самом деле не верил. Или решил, что его приятель сбрендил.

– Что это за существо, Петя? Откуда он здесь взялся?

– А я почем знаю. Лучше скажи, как тебе удалось спастись?

– Схватился за интернет-кабель. Кажется, сорвал с крыши роутер.

Зайцев булькающе захохотал, его брюхо мелко затряслось.

– То-то я смотрю, Сети нет.

– Ты еще можешь веселиться. По общаге убийца-великан разгуливает, а ты ржешь.

– Успокойся, скоро здесь полиция будет.

– Только полиции мне не хватало.

– Погоди, все будет хорошо.

Все еще хихикая, толстяк полез в карман. Там звенел суперфон.

– Да, – сказал он в трубку и нахмурился. – Хорошо, сделаю. Не волнуйтесь… Отчитаюсь, конечно.

Он отключился.

– Кто это?

– Мой научный руководитель. Достал, гад.

– Петя, что мне делать? Валить? Там внизу толпа.

– Я тебя спрячу, никто не найдет. А потом выведу. Погоди, у тебя на виске кровь. Дай посмотрю.

– Где?

– Да вот же.

Зайцев подался к Илье и ударил его в живот. И еще раз, туда же.

Страшная боль рассекла внутренности Ильи Муромцева. Он рухнул, успев зацепить туманящимся взглядом блинообразное лицо приятеля.

Тот что-то поднес к его носу. Сильный запах шибанул в ноздри. Закружились стены, и все ушло, даже боль.

Вне игры

«Хорошо получилось. Удачно, – думал Петя, глядя на оглушенного хлороформом Илью. – Можно даже сказать: лучше не придумаешь».

Он довольно потер руки и даже почувствовал шевеление голода. Как обычно в момент приятного возбуждения. Нашарив на столе нож, он отсек толстый кусок вареной колбасы и слопал прямо так, без хлеба. Обсосал залоснившиеся пальцы.

«Отличный вышел расклад. Надо только следствие в сторонку от Ильи увести, раз уж начальство передумало его топить. Теперь это легче легкого – Падлыч мертв, на него все грехи и повесим».

При мысли о коменданте на секунду тюкнула жалость. Петя даже вздохнул. Что ж, Падлыч сам виноват. Нечего было вынюхивать что не надо.

С недавних пор Падлыч усовершенствовал слежку за студентами, которые в последнее время держали ухо востро. Бывший альпинист, комендант повадился спускаться по веревке с крыши и заглядывать в окна. Фиксировал на камеру выпивающих, морально разлагающихся, ведущих крамольные беседы, приводящих посторонних.

Так он поймал и Петю, который привел к себе незнакомца. «Кто такой? Что чужой человек делает в общежитии?» – насел он на Зайцева. Петя как-то выкрутился, наплел, что это его родственник. Пришлось, конечно, заплатить и повиниться, мол, больше не повторится.

Вроде обошлось. Но после убийства Алины комендант стал борзеть и шантажировать – мол, он многое знает. На что-то стал намекать. То ли блефовал, то ли и в самом деле о чем-то догадывался.

В общем, допустить провала было никак нельзя. Так что извини, Николай Палыч. Ничего личного, как говорится. И вообще, не будь ты таким трусом… А то перепугался, что заподозрят в убийстве Алины, и сдуру спрятал свою веревку у Зойки, своей бывшей крали. Это ж надо было додуматься. Когда Илья эту веревку нашел, разумеется, он решил, что Падлыч – убийца Алины…

«Но как же удивительно ложится карта. Невероятно, что Илья спасся, просто невероятно. И вдруг выяснилось, что его нужно оставить в живых. Ох и повезло же, что он уцелел, иначе не сносить головы», – покачал этой самой головой Петя Зайцев, жмурясь.

Так, хватит наслаждаться удачей. Встряхнувшись, он выглянул в окно.

Вокруг тела коменданта собралась толпа. Он лежал ничком, свет из окон общаги освещал его ноги.

Петя дважды дунул на экран суперфона. Вызов исправно дошел до цели, кто-то тихо спросил:

– Ну?

– Хапуга мертв, Олух у меня в комнате, – доложил Петя.

– В каком он состоянии? – спросил бесцветный голос.

– Усыплен.

– Хорошо.

– Еще раз прошу уточнить: Олуха оставить в живых?

– Да. И надежно спрятать.

– Понял. Надолго?

– До получения необходимых инструкций.

– Слушаюсь.

Когда его собеседник отсоединился, Зайцев быстро вышел из комнаты, запер дверь и с неожиданной для своей комплекции резвостью взбежал вверх по лестнице. Открыл дверь на чердак, пробрался между балками и подошел к огромной куче списанного мебельного хлама, который хранил здесь крохобористый комендант.

Минуту он постоял перед этой горой, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук. Улыбнулся про себя: знатная выдержка. Постучал по облезлой спинке стула – как и было условлено, три отрывистых стука с паузами.

Гора рухляди зашевелилась, и из пыльных клубов вынырнула скуластая голова с тяжелыми надбровьями. А затем и весь громила.

Он выглядел впечатляюще. Огромная шея, невероятная грудная клетка, широченная арка плеч. Детина имел яйцеобразный череп и нависший над бровями лоб. На ногах его были просторные джинсы, а сверху что-то похожее на бурый ворсистый свитер. Но если приглядеться, это был никакой не свитер, а шкура, напяленная на голое тело.

– Как настроение, Бара? – подмигнул Зайцев человеку в шкуре.

– Как всегда, боевое, Петр Сергеевич.

Странный тип с диковинным именем выдал улыбку, больше похожую на оскал. Петю слегка передернуло. Вроде уже давно должен был привыкнуть к этой мимике, а поди ж ты. Как не мог привыкнуть и к его необычному акценту, какому-то механическому, что ли. Это было похоже на то, как человеческую речь воспроизводит робот – какой-нибудь чат-бот или спик-сет.

– Это хорошо, что боевое, – пробормотал Петя. – Вот только лопухнулся ты крепко, Бара. Чуть все не испортил.

– Как это? – оторопел здоровяк.

– Всего полдела сделал. Коменданта укокошил, а вот Муромцев уцелел.

– Петр Сергеевич, я его вот этими самыми руками с крыши сбросил.

Громила потряс своими лапами.

– Ладно, проехали. Сверху поступили новые инструкции: Муромцева не убирать и под полицию не подставлять. Обошлось. Считай, в шкуре родился, – хмыкнул Зайцев.

– И что теперь с ним делать?

– Позже скажу. А теперь прячься. Хватит нам того раза, когда Падлыч нас в комнате засек.

Громила что-то забормотал.

– Что ты там мямлишь?

– Осталась минута до мертвого молчания, – еле шевельнул губами Бара.

– Тьфу, опять этот твой ритуал. Снова на два часа заткнешься, как в прошлый раз?

– Да, перехожу на шепот.

– Понял, – буркнул Петя. – Еще раз, чтобы было понятно: Илью велено не трогать. Что делать дальше, я сообщу.

Бара молча кивнул. Вынул суперфон и ткнул в него пальцем. Мол, шлите сообщения, если что.

– Шизик, – хрюпнул смешком Петя. – Ладно, ныряй обратно, скоро полиция нагрянет.

Спустившись в свою комнату, он первым делом проверил Илью. Тот был надежно оглушен хлороформом, но Зайцев на всякий случай сделал ему укол снотворного. Закатил тело под кровать и одернул до пола край покрывала.

Прибыла оперативная группа. Следователь Суставин поглазел на L-образный комби-роутер, вонзившийся в асфальт и разворотивший бордюр. Как еще никого не убил. Он обошел труп коменданта и махнул судмедэксперту: исследуй.

Сам поднялся на крышу. Побродил по крякающей кровле. Что-то в этой общаге творится неладное. За две недели два трупа. Сначала задушенная студентка, теперь разбившийся в лепешку комендант. Как сговорились.

Суставин снял показания у всех, кто мог что-то видеть или слышать.

Первым делом он поднялся на четвертый этаж, методично обошел все комнаты. Несколько человек слышали грохот на крыше. Звон разбитого стекла уловили двое. Оба указали на комнату 47, в которой обитали первокурсницы Надя, Ира и Лена.

Суставин решительно вторгся в скромную девичью келью, перебудил всех. И что же? Оба стекла оконной рамы оказались целехоньки. Земляк Вася не подвел и вставил их с виртуозной быстротой.

Суставин вяло выудил из кармана фото Ильи, показал девушкам. Те дружно замотали головами: не видели такого.

Суставин опросил всех, кто открыл дверь. Заглянул и к Пете Зайцеву, присев на кровать, под которой лежал Илья Муромцев.

– Как думаешь, что случилось с комендантом?

– Вы сами видели, – заметил Петя.

– Это связано с убийством студентки Муромцевой из 33-й комнаты?

– Откуда я знаю?

– Вопросы я задаю. Говорят, ты с комендантом чаще других общался.

– Да какое там общение. Просто иногда его на крыше страховал, когда она по веревке вниз спускался, – как бы невзначай обронил Петя.

– По какой еще веревке? – уцепился Суставин.

Петя рассказал, что у коменданта в подсобке прочная полиамидная веревка имеется.

– Он же бывший альпинист. Не знали?

– Что ж ты в прошлый раз об том не рассказал!

– А вы не спрашивали.

Суставин покусал губы.

– Зачем он здесь на веревке спускался? Что за дурная блажь?

– Он так за студентами следил.

Словно бы нехотя Петя рассказал о системе шантажирования и вымогательства, которую выстроил в общаге комендант.

Мысли в голове Суставина завертелись. Неужели комендант? А что, спустился по веревке с крыши в 33-ю комнату и… Но какой у него был мотив? Допустим, Алина что-то узнала о темных делишках этого жука, все коменданты общежитий феерические пройдохи. Но убивать ее за это? И почему он теперь, две недели спустя сиганул с крыши? Раскаялся? Смешно.

– Где комендантская подсобка? Показывай.

Петя провел Суставина на первый этаж. Открыли. Суставин бегло оглядел обстановку, Петя изобразил растерянность.

– Нет веревки. Всегда вон там в углу лежала.

Суставин посмотрел в пустой угол. Покосился на Зайцева. За свою практику он насмотрелся на всяких типов. Можно ли верить этому, он еще не раскусил.

Еще в прошлый раз, опрашивая Зайцева, он подивился его простодушию. Но сейчас Суставин уже сомневался в своих первоначальных впечатлениях.

Суставин поводил ладонью по полу.

– Кому он мог ее отнести?

– Ну-у, – протянул Петя, – наверное, кому-то из знакомых. Кому он мог полностью доверять.

– И кто у него такие знакомые? Кстати, почему он не тебе ее принес? Не доверял?

– Почему, доверял. Но у нас были не те отношения.

– А у кого те?

Петя помялся. Сделал вид, что ему неприятно об этом говорить.

– Давай не темни, – подстегнул следователь.

– Да как-то неловко про покойника. Но раз вы настаиваете…

Петя рассказал про плотские нравы Кашина. Про то, как он подлавливал студенток на разных грешках и потом склонял их к постели, грозя выселением.

– И соглашались?

– А куда им деваться. Снимать комнату дорого, а тут хоть какой-то угол.

– Мерзкий тип. Не удивлюсь, если кто-то из этих девиц его скинул. А может, и несколько. Заманили на крышу – и куку. Ладно, эту версию мы потом проверим. С кем из этих краль у него были, так сказать, особеннные отношения?

– С Зоей Дымовой из 42-й комнаты. Втихаря от жены он за ней активно ухаживал, что-то дарил. В ресторан водил. За это он Зойке отдельную комнату обеспечил.

Зоя оказалась не одна, а со своим Пашкой. Суставин на него шикнул, тот ворча убрался.

Суставин приготовился к длительным поискам и расспросам. Но едва сев на стул, он засек веревку профессиональным взглядом. Ее узловатая шея выглядывала из-под Зоиной кровати.

Короткий допрос расплакавшейся Дымовой прояснил многое. Веревку ей действительно принес комендант Кашин. Произошло это 7 октября, вскоре после того, как обнаружили убитую Алину Муромцеву. Как призналась Дымова, комендант был очень напуган и строго-настрого приказал об этом молчать.

Суставин позвонил криминалисту, который возился на крыше. Тот спустился, они сунули веревку в большой пакет для экспертизы.

Выйдя на улицу, капитан поежился. Подуло ледяным ветерком, предвестником скорой зимы. Неприветливая осенняя ночь сунула холодную лягушечью лапу ему за шиворот и противно заелозила по груди.

Суставин поднял воротник пальто. Труп коменданта уже увезли. Лишь подсохшее пятно, подсвеченное зловещим фонарем, напоминало о случившемся…

Под утро Петя Зайцев и гигант Бара снесли Илью на первый этаж. Здесь при свете мерцающего фонарика Петя открыл подсобку, в которой хранились электровеники, лопаты, тряпки и прочее хозяйственное барахло.

Они втащили Илью в подсобку коменданта. В дальнем углу Петя разрыл тряпье, отодвинул в сторону мешки с цементом и ящики с кирпичами. Они с Барой подняли несколько половиц.

Этот импровизированный погреб был устроен Падлычем. Здесь он хранил дань, собираемую с обитателей общаги, – спиртное, соленья и прочую снедь. Об этом тайном хранилище не знал никто, кроме покойного коменданта и Пети.

Они с Барой опустили Илью в подпол.

«Ничего, с голоду не подохнет. Там и колбаса есть, и конфеты», – подумал Петя, отряхивая руки от пыли.

Они положили половицы на место, заставили сверху ящиками, завалили мешками и заперли дверь. Илью Муромцева замуровали.

Владимир Баев

72-летний начальник отдела регистраций иногородних студентов Арсений Сергеевич Мукло был подагриком со стажем. Он сильно волок ногу и был сутул. Его мешковидное лицо было исковеркано неблагородными морщинами, кляксами порока.

Мукло уже много лет оформлял регистрации студентов, живущих в столичных общежитиях. Все документы у него были в полном порядке, отчетность ничуть не хромала. Любая комиссия или ревизия нашла бы, что А. С. Мукло на редкость добропорядочный и аккуратный клерк.

Лишь немногие посвященные знали, какую витиеватую преступную сеть создал этот сгорбленный старичок с палочкой. Коменданты всех студенческих общежитий делились с Арсением Сергеевичем процентом от своих левых доходов. Он их покрывал, позволяя селить в общагах кого попало. Кроме того, с наиболее предприимчивыми комендантами он затевал в зданиях незаконную перепланировку. Перестраивал подсобные помещения в жилые, после чего сдавал их налево.

Мукло наладил контакты со студентами, которые подрабатывали наркоторговлей и проституцией. Он замахивался на трансграничные проекты, вынашивал идеи с контрабандой.

Доходы Мукло безудержно росли. Он купил пятикомнатную квартиру в центре Москвы, построил большую дачу и обзавелся шикарным макс-кроссом «БМВ». За эти деньги вместо автомобиля можно было купить представительский максидрон, но Арсений Сергеевич боялся летать. Зато подумывал о большой яхте.

При этом Мукло продолжал ходить в старой рубашке с истрепанным воротником и в обтерханном сером свитере. Шифровался. «Деньги любят тишину», – любил повторять Арсений Сергеевич, промакивая ветхим платком венозный нос, похожий на ножку червивого гриба.

И вдруг мир его безмятежного благоденствия в одночасье рухнул. Его неожиданно вызвал к себе проректор МУГР Солодовников. И познакомил с человеком, который вернул его, могущественного начальника отдела регистраций, на грешную землю.

Придя домой, Мукло предпринял попытку напиться и мертвецки заснуть. Но было уже полвторого ночи, а сон все не шел к Арсению Сергеевичу. Вместо сна перед его глазами мельтешили видения, мутные сполохи. Глухая осенняя ночь висла за окном. Где-то выли собаки, пытаясь перекрикивать ветер. Ох, недаром всю последнюю неделю Арсения Сергеевича терзали нехорошие предчувствия.

Едва он переступил порог кабинета проректора Солодовникова, как эти предчувствия усилились. Андрей Ильич не поплыл ему навстречу с привычной маслянистой улыбкой, не раскинул уютно руки. Лишь буркнул короткое приветствие из кресла. Напротив него развалился другой человек. Модная идиотская прическа с ободком косичек, черные брови, мощный загривок. «Бык», – мысленно окрестил его Мукло.

Зазудел бок. Арсений Сергеевич, кряхтя, почесался сквозь пижамную рубаху. Повернулся на спину, хмуро уставился в потолок. В темноте поблескивала хрусталиками венская люстра.

На душе было тягостно. Залитый светом кабинет Солодовникова неотступно стоял перед глазами, преследовал.

– Баев Владимир Романович, – представил незнакомца проректор.

От плотной широкоплечей фигуры Баева веяло уверенностью и снисходительной силой. Аспидные глаза холодно нанизывали собеседника на воображаемую иглу.

Рука у Баева оказалась широкая и крепкая. Даже не рука – лапа. Арсений Сергеевич скривился. Его дряблая клешня на секунду онемела в этих тугих жерновах. «В юности боксом занимался, был чемпионом Москвы 99-го года», – как бы между прочим уронил Баев.

– Мразь, сукин сын, – прокряхтел Мукло в темноту, снова поворачиваясь на бок.

Было противно вспоминать эту самодовольную сволочь, которая обращалась с ним, как с тряпкой. И Солодовников тоже хорош. Ни слова поддержки. Даже когда этот депутатишка стал орать и унижать его, ветерана труда, проректор молча попивал водичку, глядя в окно.

А поначалу-то ничто не предвещало беды. Баев вежливо, даже как-то вкрадчиво расспросил его о жизни, о работе. Секретарша прицокала с подносом, одарила всех глянцевой улыбкой и чаем с лимоном. Стало совсем хорошо и покойно. Арсений Сергеевич разомлел.

«Потерял бдительность», – стиснул он одеяло.

Еще и попал на удочку обаяния Баева (дурацкий каламбур!)

«Не стоило панибратствовать с этим щенком, – вздохнул Арсений Сергеевич. – А я зачем-то начал его поучать жизни, вякать про идеалы, про наше поколение, про принципы, которых нынче не осталось. Только раздразнил его. Кто ж знал, что он не просто депутат, а целый олигарх?»

Арсению Сергеевичу было невыносимо вспоминать жесткое напутствие Баева:

«Я прекрасно знаю, старый хрен, какие ты в своей конторе дела проворачиваешь. Поднимай все свои связи, делай что угодно, но Илья Муромцев должен быть найден. Если отыщешь мне этого студента, спокойно воняй дальше. Но если нет – пеняй на себя, Мукло. В асфальт закатаю».

И все это – с широкой улыбкой. Хищной, плотоядной.

И хохот. Ууууу, этот невыносимый хохот. Еще этот гнида Солодовников начал подхихикивать.

Арсений Сергеевич подпрыгнул в постели, тыча кулаком в ватную тьму, в которой ему мерещилось сытое, мордастое, холеное хайло проректора.

Опал на постель. Трагически вперился в поблескивающий во тьме золоченый датчик кибер-сигнализации.

«Что-то здесь нечисто, – пробормотал он. – Ну, убил этот поганый Илья свою жену. Пусть полиция его и ищет. Я-то здесь причем? Чего он ко мне прицепился?»

Мукло вздохнул. Он чувствовал, что его втравили во что-то мутное и опасное.

Толстуха-жена заплямкала рядом, заворочалась. Повернулась к нему задом и захрапела с залихватским присвистом.

Он покосился на нее завистливо. Сам хотел спать страшно, глаза вспухли от усталости, было то жарко и потно, то, наоборот, пробирало стылым холодом, он поджимал ноги, ерзал, подворачивал под себя край одеяла.

Под утро провалился-таки в подобие сна. Проректор Солодовников в этом зыбком мареве изворачивался, юлил, уходил от ответа. Вместо него на сознание наплывала, все загораживала широкая, как луна, бритая голова Баева с колышущимися косичками.

Утром Мукло позвонил Солодовникову. Плаксиво забрюзжал о своей обиде, заявил, что не потерпит такого отношения к себе.

– Кто он такой, этот ваш депутат, чтобы меня с дерьмом смешивать? Если он будет меня унижать, я найду на него управу. У меня наверху тоже есть свои люди, я ему не мальчик! – истерил начальник отделения регистрации студентов.

Выговорился. Немного полегчало.

Но Солодовников отключился, и смутная тревога превратилась в пожар паники.