Текст книги "Жизнь в сибирской глубинке"

7. Специализация колхоза

Колхоз и до, и после своего укрупнения специализировался на растениеводстве и мясомолочном животноводстве.

Растениеводство – это, как известно, весьма трудоёмкое занятие, включающее в себя подготовку почвы, уход за посевами или посадками, уборку урожая, его сохранение. Поэтому большинство работников колхоза так или иначе было задействовано именно в этой сфере.

В колхозе в растениеводстве главное внимание уделялось выращиванию и заготовке зерна. Имеется в виду прежде всего зерно пшеницы, ржи, овса.

В тридцатые и военные годы в колхозе, как рассказывали старожилы, было мало техники, применялась в основном лошадиная тяга, велика была доля ручного труда. Это можно показать на примере уборочной кампании. Долгое время зерновые культуры жали вручную, пользуясь серпами. При этом вязали снопы. Дневная норма составляла 120 снопов ржи или 230 снопов пшеницы на одного человека. Дело в том, что стебли ржи более мощные. По ходу дела принято было снопы складывать кучками. В сырую погоду сначала клали три снопа вниз, потом три снопа поперёк и выше опять три снопа. Всё это покрывали десятым расширенным снопом. В сухую же погоду ставили шесть снопов вместе колосками вверх и покрывали их седьмым снопом. При такой технологии требовалось много людей, которые, чтобы добиться приемлемого результата, вынуждены были работать напряжённо в течение всего светового дня.

Труд работников был несколько облегчён применением механических жнеек на конной тяге. Одну такую жнейку я видел почти ежедневно на протяжении нескольких лет. Она после длительного применения вышла из строя и, как бы ожидая решения своей судьбы, стояла недалеко от нашего дома, когда мы жили на окраине деревни, возле кузницы.

Жнейки срезали колосья и укладывали их полосой. Работникам оставалось только вязать снопы. Однако нормы выработки при этом значительно повышались. Нужно было навязать уже пятьсот снопов. В этом случае, учитывая продолжительность трудового дня, начисляли работнику обычно полтора трудодня.

Были в колхозе свои рекордсмены. Им удавалось навязать за день до семисот и даже тысячи снопов. Для ровного счёта при подведении итогов стали делать кучки по десять снопов. Из них девять снопов ставили колосками вверх и один сноп использовали для покрытия.

Работа в поле завершалась складыванием кучек снопов (их называли суслонами) в два ряда, колосками вовнутрь, в скирды. Длина и высота скирды не нормировались. Всё зависело от обстоятельств. Сверху скирду покрывали сеном. Если сена не было, то делали вершину скирды из снопов так, чтобы был сток воды от дождя или тающего снега.

Осенью и даже зимой снопы постепенно вывозили с полей и молотили, чтобы выделить зерно. Потом его сушили, пропускали через веялку. Веялка позволяла очищать, освобождать зерно от плевел и пыли.

В пятидесятые и шестидесятые годы стал в деревне всё более ощущаться технический прогресс. Появлялись уборочные комбайны, которые совмещали в себе жнейку, молотилку, веялку, складывание соломы. Сначала они были на тракторной тяге, но затем стали самоходными.

В нашей деревне, на возвышенности, была построена крупная сушилка, на которую свозили зерно от уборочных комбайнов. Там оно доводилось до кондиции перед отправкой на хранение.

Значительную запланированную заранее часть зерна колхоз сдавал государству. Другая часть шла на семена и на использование в колхозном животноводстве. Ну и, наконец, некоторое количество зерна распределялось между работниками колхоза на трудодни по итогам сельскохозяйственного года. Это зерно шло и на корм домашним животным, и на выпечку хлеба. В последнем случае зерно возили на небольшую деревенскую мельницу, где его можно было превратить в муку. Мельница действовала ещё с тех времён, когда не было колхоза.

Кроме зерновых в колхозе выращивали и другие культуры. Прежде всего те, которые способствовали восстановлению плодородия почвы и одновременно представляли собой ценный корм для скота. Это клевер, люцерна, тимофеевка, горох. Для приготовления силоса культивировали подсолнечник и кукурузу. Для обеспечения кормами свиноводства предусматривались посадки и заготовки картофеля, турнепса и некоторых других овощей. Севооборот и соблюдение агротехнических правил контролировал колхозный агроном.

В колхозе наряду с пахотными землями были и значительные сенокосные угодья. Они поддерживались в порядке. Весной, например, луга специально осматривались на предмет наличия нежелательных предметов, которые могли осложнить работу сенокосилок. Металлические предметы увозились в деревню к кузнице, а иные – на край сенокосных лугов. Я, помнится, вместе с другими ребятами не один раз участвовал в таких мероприятиях.

Из животноводческих подразделений колхоза мне особенно запомнились конюшня и ферма для содержания крупного рогатого скота. На конюшне я часто бывал, так как приходилось работать с лошадьми. И летом, и зимой. Она представляла собой довольно объёмное, но облегчённое строение. Так, стены у неё напоминали заборы из тонких брёвен. Щели в них для утепления промазывали смесью глины с соломой. Крыша тоже была без особых затей. Её скаты были сделаны из наброшенных, незакреплённых жердей (так как гвозди использовать было небезопасно), на которые укладывалась уплотнённая солома. Но лошадям даже в крепкие морозы было в конюшне не очень холодно, поскольку они согревали себя сами в довольно тесных условиях.

За конюшней находился довольно обширный огороженный выгон для выгула застоявшихся лошадей. Ну а перед ней был обустроен двор для того, чтобы запрягать и потом распрягать лошадей, выделенных на хозяйственные работы. Здесь же сбоку находилась теплая избушка для сторожа.

На ферму у меня повода ходить не было, только несколько раз нас водили туда коллективно по линии школы на экскурсии. Однако внешне работа фермы была на виду. Особенно тогда, когда ферма находилась почти в центре деревни. Потом её перевели из-за ветхости и неудобного для жителей деревни расположения в новые добротные деревянные строения на край деревни. На ферму регулярно подвозили сено, другие корма. А оттуда вывозили молоко – сначала в бидонах на грузовике, а позднее в цистерне специального молоковоза. В летний период животных пастух постоянно сопровождал рано утром на пастбище, а вечером – с пастбища обратно на ферму.

В колхозе были, разумеется, квалифицированные специалисты, которые обеспечивали должный уход за животными, качество животноводческой продукции. Это прежде всего ветеринар и зоотехник.

8. Моё участие в колхозных делах

В колхозе в послевоенное время ощущался недостаток работников. Особенно в летний период. Поэтому руководство колхоза с надеждой смотрело на подрастающих детей. Конечно, к непосильному труду их никто не стремился привлекать. Но всегда находились виды работ, с которыми дети могли справляться играючи. Не оставили без внимания в колхозе и меня. Предложили поработать. Сказали, что будет интересно и не очень трудно. С моей стороны никаких возражений не было. Более того, я был в восторге. Колхозный бригадир встретился с моими родителями. Они поначалу были против моей работы, поскольку я якобы маловат ещё, но потом согласились. С того времени меня стали регулярно подключать в колхозе к работе во время сенокоса и заготовки кормов. Мне было тогда семь лет.

Первые годы я работал чаще всего с Черепановым Евстафием Ивановичем. Он занимался стогованием сена. Брал с собой на работу несколько человек, включая меня.

Рабочий день обычно начинался так. После планёрки в конторе по деревне на красивом сером коне разъезжал бригадир Туговиков Антон Иванович и ориентировал работников на предстоящий рабочий день. Подъезжая к нашему дому, он стучал рукояткой бича по штакетнику палисадника и кричал: «Юра!». Когда в окно высовывались я или бабушка, он, поприветствовав, продолжал примерно так: «Сегодня погода хорошая. Нужно ехать на стогование сена. Евстафий Иванович будет ждать». Я соответствующим образом одевался, обувался и, прихватив с собой котомку с едой для обеда, приготовленную бабушкой, бежал в назначенное место. Там ждала телега, запряженная лошадьми. Ехали обычно весело, так как Евстафий Иванович вообще был весёлый человек и всегда мог завести и поддержать разговор.

На лугу, где нам предстояло работать, стояли, как бы ожидая нас, копны, сделанные другими работниками накануне. В каждой копне было примерно сто килограммов, то есть центнер, уплотнённого сена. Осмотревшись, распределив роли, подготовив лошадей и инструменты, начинали работать. Работали слаженно. Стог постепенно рос. На конечном этапе стогования кто-нибудь забирался наверх, чтобы уплотнять сено и обеспечивать заданную форму. Евстафий Иванович деревянными вилами подавал сено и руководил. После того как работник спускался, стог деревянными граблями причёсывали для того, чтобы во время дождя вода стекала по наклонной поверхности стога, не проникая внутрь него. И ещё. Чтобы при сильном ветре не сдувало вершину стога, по его бокам навешивали молодые берёзки, предварительно обрубив у них крупные ветки.

Технология стогования была отработана до мелочей. Результат всегда был неплохой. Часто за день, в зависимости от обстоятельств, величины и формы стога, получалось сделать не один стог, а больше. Вечером в навязчивом сопровождении многочисленных комаров, мошек, слепней мы возвращались домой уставшие, но довольные собой.

Сначала у меня была совсем простая работа. Я управлял лошадью, сидя верхом на ней. Лошадь возила волоком с помощью длинной толстой верёвки, привязанной к её хомуту с двух сторон, копны к тому месту, где делали стог. В нужном месте я развязывал верёвку с одной стороны хомута и направлял лошадь к очередной копне. Верёвка, высвободившись из-под привезённой копны, тянулась змейкой за лошадью. Потом я объезжал на лошади следующую копну, а кто-то из работников быстро подсовывал верёвку с помощью черенка ручных граблей под эту копну и привязывал свободный конец верёвки к хомуту. Лошадь же, получив мою команду, везла очередную порцию сена к стогу. И так повторялось много раз.

В мои обязанности входил также уход за прикреплённой лошадью. В обеденный перерыв нужно было лошадь напоить, обеспечить ей возможность подкрепиться и отдохнуть, смазать накусанные гнусом места на её теле дёгтем. Дёготь, который всегда брали с собой, играл роль дезинфицирующего и отпугивающего гнус средства. Работники, в том числе и я, кстати сказать, довольно часто использовали это средство и для себя, смазывая открытые участки своего тела и одежду, если она в жаркий день была совсем лёгкая. Лицо обычно защищала специальная сетка, которая свешивалась на плечи с фуражки. Однако через какое-то время люди настолько привыкали к гнусу, что особо и не обращали на него внимание. Только отмахивались от него руками, иногда жестоко наказывая за агрессивность. Если же всё-таки кусал комар или слепень, ну и ладно. Никаких особых последствий. Что касается меня, то я долгое время вообще считал, что гнус – вполне нормальное явление всякой деревенской жизни. И его нужно воспринимать как нечто неизбежное. В самой деревне гнуса было, конечно, меньше, чем за её пределами. И люди по деревне в сетках не ходили.

Когда я подрос, физически окреп, мне стали доверять работу на конных граблях. Несколько лет я этим делом в летний период занимался. Это достаточно сложная работа. Нужно было уметь запрягать, распрягать лошадей, уверенно управлять ими, следить за состоянием техники, устранять поломки, обращаясь при необходимости к колхозному кузнецу. Работа на конных граблях была тогда важным звеном в технологии заготовки сена. Эта технология включала в себя следующее. Сначала на лугу появлялись конные косилки. Они оставляли после себя сплошной ковёр скошенной ароматной травы. Она какое-то время в зависимости от погоды подсыхала, превращалась в сено. Тогда наступал черёд конных граблей. Они сгребали сено в валки, которые тянулись более или менее стройными рядами по всему скошенному пространству. После этого специально выделенные работники шли вдоль рядов и делали с помощью вил копны. Здесь были задействованы, как правило, представители женского пола разных возрастов. Они делали свою работу аккуратно, их рукотворные копны воспринимались мною издали как своеобразные произведения искусства.

В обеденный перерыв все собирались где-нибудь в тени, разговаривали, потребляли привезённую с собой пищу, отдыхали. Мы, то есть те, кто работал с лошадьми, распрягали их и первым делом вели на водопой. Если до речки или другого водоёма было далековато, то мы направлялись туда верхом и, добравшись до места, давали возможность лошадям напиться, купали их, устраивали им водные процедуры. Довольно часто на обратном пути, спеша присоединиться к обеду, мы соревновались на предмет того, кто быстрее окажется на месте. Запомнился случай, когда однажды во время скачек по краю луга перед моей лошадью вдруг оказалась брошенная старая шина от какой-то машины. Она чернела в траве. Лошадь заметила её, испугалась и неожиданно для меня шарахнулась в сторону. Я, конечно, моментально слетел вниз на землю. К счастью обошлось без серьёзных травм. Я встал, отряхнулся. Посмотрел укоризненно в сторону лошади. Она стояла в стороне и, словно извиняясь, растерянно смотрела на меня. Я подошёл к ней, погладил её, успокоил. Через пару минут вскочил на лошадь, и мы помчались дальше, как ни в чём не бывало. Когда я присоединился к обедающим ребятам, они стали расспрашивать меня о причине отставания. Мне почему-то вовсе не хотелось рассказывать им правду. Я что-то буркнул им в ответ и набросился на еду, чтобы успеть до конца перерыва. На обед у меня обычно были какие-нибудь овощи (чаще всего огурцы), варёный картофель, хлеб, молоко в бутылке из-под вина, кусочек солёного свиного сала.

Технология заготовки сена постепенно совершенствовалась по мере поступления в колхоз новой техники. Так, например, вместо конных косилок стали применятся тракторные. На лугах стали трудиться колёсные тракторы «Беларусь» с навесными косилками. Уходили в прошлое некоторые виды работ. Так, стали отказываться от того, чтобы делать на крупных по площади лугах копны. Стала отпадать в связи с этим и необходимость возить их во время стогования лошадьми. В начале шестидесятых годов довольно часто процесс стогования организовывали следующим образом. Когда скошенная трава подсыхала, её сгребали конными граблями в валки. Между валков пускали гусеничный трактор с прицепленной к нему крупной берёзой, которую срубали где-нибудь поблизости. Торчащие ветки подрубали и пригибали. Работники с обеих сторон, по мере движения трактора, укладывали с помощью вил сено на берёзу. Стог быстро рос. Его по ходу дела подобающим образом формировали, чтобы он выдержал осеннее ненастье. А зимой стог, цепляя к трактору за комель берёзы, по снегу подвозили к скотному двору. По этой технологии я чаще всего работал на грабках (так тогда в деревне попросту называли конные грабли) или, вооружившись вилами, участвовал непосредственно в подборке сена и стоговании.

В колхозе готовили на зиму для скота не только сено, но и так называемый силос. Для этого готовили большие ямы или длинные траншеи. А потом подвозили к ним на тракторных тележках зелёную массу и сбрасывали в них. Когда яма или траншея заполнялась с верхом, её содержимое трамбовали, накрывали чем-нибудь и засыпали землёй. Зелёная масса прела, консервировалась, и в результате получался силос – ценный корм для скота. Ранней весной хранилища силоса вскрывали и возили его на ферму. Я при силосовании иногда выполнял некоторые вспомогательные работы. Участвовал, например, в трамбовке зелёной массы, сидя на лошади и управляя ею.

За мою работу в колхозе полагалось определённое материальное вознаграждение. Однако я не помню, чтобы персонально когда-нибудь что-нибудь получал. Дело в том, что мои трудодни по просьбе отца в конторе колхоза плюсовали ему. Так для семьи было удобнее. Однако однажды я всё-таки получил награду за свой труд. Это была награда иного рода. В сентябре 1957 года мне как ученику Абалаковской семилетней школы в торжественной обстановке вручили Похвальную грамоту от имени РОНО (районного одела народного образования) за активное участие в работе на пришкольном учебно-опытном участке и в колхозе. Было приятно её получить.

9. Наше семейное подсобное хозяйство, его особенности

Основой благосостояния деревенских жителей в сибирских условиях пятидесятых и шестидесятых годов двадцатого века являлись так называемые личные подсобные хозяйства. Подсобное хозяйство – это термин, который выражал тогдашние официальные идеологические приоритеты. Главной сферой приложения труда жителя деревни считалась работа в колхозе, работа на государство. Однако доходы сельских жителей от этой работы, скажем прямо, были небольшие. Поэтому народ, работая в колхозе, не забывал о своём личном хозяйстве, которое гарантировало ему хотя бы минимально приемлемое существование. Люди занимались по существу натуральным хозяйством по принципу «произвёл, сохранил, потребил». Кто-то с этим справлялся более успешно, кто-то менее успешно.

Главная культура, которой занимались на приусадебных участках, – картофель. Он потреблялся в большом количестве самими людьми. Не напрасно его часто образно называли тогда вторым хлебом. Он использовался также постоянно для приготовления корма домашним животным. Поэтому под его посадки выделяли самую большую часть огорода. Когда мы стали жить в центре деревни, это была довольно длинная полоса земли, которую было удобно пахать конным плугом. Что и делалось.

Ближе к дому находился меньший по площади участок земли, на котором выращивались все другие культуры. Это прежде всего лук, морковь, свёкла, капуста, то есть то, что требуется для приготовления борща, а также огурцы и то, что применяется для их засолки. Имеются в виду чеснок, укроп. Кроме того, на грядках обязательно присутствовали горох, бобы, репа, брюква, турнепс (он шёл в основном на корм скоту). Через некоторое время к этому перечню добавились помидоры. На этом участке плуг из-за тесноты, разумеется, не применялся. Почву готовили к посадке вручную, лопатами.

На всех этапах огородной кампании в ней участвовали в той или иной мере все члены семьи: родители, бабушка, я с братом. Посадка, полив, прополка, окучивание, сбор урожая – всё это знакомо мне с самого раннего детства. Сначала я смотрел, как работают взрослые, помогал по мелочам. Что-то надо было принести, отнести и прочее. По мере взросления мой вклад в огородные дела увеличивался. Мне давали всё более важные поручения. Я и сам довольно часто проявлял инициативу. Так, например, в процессе сбора урожая мне стали разрешать переносить картофель по огороду, но маленькими вёдрами. Я так и делал, но постепенно переключался и на большие вёдра, так как хотелось делать всё быстрее. Меня, конечно, пытались сдерживать, но я успешно доказывал, что могу. Потом настало время, когда мне стало посильно носить картофель мешками. Мешками носили картофель в хранилища. Я это делал, как правило, тогда, когда отец был по каким-то причинам в отъезде. Ждать его было нежелательно, так как мог пойти дождь и промочить подготовленный к хранению картофель.

Хранилищ для овощей у нас было два. Одно представляло собой глубокую яму, укреплённую по бокам и сверху досками, со специальным лазом и лестницей, и находилось в огороде, а другое, оборудованное, – под полом в доме. В эти хранилища помещали кроме картофеля морковь, свёклу, репу, брюкву. Под полом в доме хранили и солёные огурцы. Капусту же квасили накануне морозов в большой деревянной бочке, а потом выносили на холод в сени. Лук и чеснок хранили в связках в подвешенном состоянии где-нибудь в доме: в прихожей или на кухне. Помидоры снимали с грядки ещё в зелёном виде, так как боялись заморозков, которые случались довольно часто по ночам уже в конце августа. Они дозревали дома, разложенные по деревянным ящичкам или картонным коробкам в укромных местах.

Наше семейное животноводство включало содержание коровы с её потомством, а также свиней, кур. Животными занимались в основном родители и бабушка. Бабушка, например, готовила им по утрам довольно питательную пищу в жидком подогретом виде на основе сваренных картофеля, овощей, зерна, пищевых отходов. Состав и пропорции исходных продуктов менялись в зависимости от ситуации и возможностей. Моё (и брата) главное участие летом состояло в том, чтобы утром вовремя проводить корову с телёнком на выпас под присмотром пастуха и потом вечером их встретить. Когда пастух болел или увольнялся, нам с братом приходилось самим пасти свою корову вместе или по очереди. Иногда мы устраивали соревнование на предмет того, кто может скрытно и неожиданно приблизиться, придя на смену. В этом соревновании я обычно не проигрывал.

Когда мы жили на краю деревни, у нас в хозяйстве была своя охрана. Это пёс породы, которую можно назвать сибирской лайкой, по кличке Верный. Он был средних размеров, преимущественно белого окраса. Его держали постоянно на цепи. Днём передвижение по двору ему, разумеется, ограничивали, а на ночь цепь крепилась к кольцу, которое могло скользить по длинной проволоке, протянутой на высоте через весь двор.

Наша собака реагировала на проходящих мимо людей, грозно лаяла. Однако членов семьи она узнавала издалека и радостно встречала. Жила в утеплённой конуре возле амбара. Я с собакой ладил, однако она иногда позволяла себе воспитывать меня, замечая мои шалости и вызывающее с её точки зрения поведение. В таких случаях она обычно незлобно облаивала меня. Но однажды, когда я, находясь в амбаре, устроил какой-то шум (не помню уже какой и по какому поводу), а потом, выходя из амбара, уронил стоявшую перед ним лопату, она бросилась на меня, ухватила за ухо и даже надорвала его. Я, конечно, к бабушке. Она обработала настойкой йода ранку, наложила бинт и успокоила меня. Собаку наказывать не стали. Мне же сделали внушение. Мол, вести себя нужно нормально. А я, осознав свою вину, вскоре с собакой помирился. Она была всё-таки нашим надёжным охранником, и воспринимать её следовало как члена семьи, с которым нужно считаться. Вскоре после переезда в центр деревни этой собаки у нас, к сожалению, не стало. Собачий век, как известно, короток. Нам предлагали завести другую собаку, но в семье решили этого не делать.

Зато у нас появилась кошка. Она нас охраняла от грызунов. В амбаре, где хранились продукты, отец традиционно ставил мышеловки и даже капканы. На остальной территории надежда была на кошку. Она хорошо знала своё дело и часто демонстрировала свои успехи. Мы были довольны ею. Через некоторое время, к сожалению, с кошкой случилось несчастье. Она увязалась, как потом выяснилось, с отцом, когда он привёз с пасеки берёзовые веники и полез на чердак их развешивать. Отец спешил. Развесив веники, он закрыл чердак и уехал обратно на работу. Дома была только бабушка, которая занималась своими делами на кухне. Вечером она нам сказала, что приезжал отец, был недолго, взял продукты и уехал. На следующий день мы обратили внимание, что кошки нигде не видно. Где она? Искали. Тут нет, и там тоже нет. Может быть, куда-то убежала? Подумали, что немного погуляет и вернётся. Ведь все заняты делами. И она тоже. Но кошка не возвращалась. Несколько раз кто-то из нас слышал глухое мяуканье. Но откуда? Про чердак никто не подумал. Может быть, показалось? Приезжал отец. Его спрашивали, не брал ли он с собой кошку. Он ответил, что нет. Только через какое-то время отцу понадобилось что-то достать на чердаке. Он туда полез, и всё прояснилось. Жалко было кошку. Вскоре нам подарили маленького котёночка, из которого потом вырос белый и пушистый кот. Он также неплохо выполнял свои обязанности по охране нас от грызунов.

Мясопродуктами мы, как и все в то время в деревне, запасались осенью после наступления устойчивых морозов. Ведь холодильников тогда не было. Мясо в замороженном виде хранили в амбаре и использовали по мере необходимости. Остатки мяса весной солили или помещали в небольшой ледник, сделанный отцом под полом там же, в амбаре. Отдельно хранили свиное сало, нарезанное полосками. Его укладывали ещё в начале зимы в специально сделанные деревянные лотки слоями, густо посыпая солью. Так оно хорошо хранилось даже летом.

У нас была небольшая пасека. Четыре рабочих улья и два запасных. Отец был опытным пчеловодом, и мы всегда были обеспечены мёдом. Излишки мёда часто дарили родственникам, у которых не было своих ульев, и при необходимости использовали в целях натурального обмена с односельчанами. Отец научил нас, как правильно вести себя с пчёлами, чтобы избежать укусов. Я как человек, склонный к экспериментам, иногда эти правила нарушал и получал от пчёл по заслугам. Укусы, однако, меня особо не пугали и переносились мною легко. Мои друзья и приятели наших пчёл откровенно побаивались и, когда я был им нужен, в ограду не заходили, а вызывали меня громко с улицы, чтобы я вышел к ним.

Важной особенностью нашего личного подворья было отсутствие посадок ягодных кустарников. Мы, как и большинство жителей нашей деревни, ориентировались на дары леса. Возле деревни было много ягодников в шаговой доступности. Самых разных. Всем хватало. У многих были традиционные места сбора, например, недалеко от выделенных покосов. В нашей семье занимались прежде всего сбором малины и смородины (как чёрной, так и красной). Заготавливали на зиму варенье из этих ягод.

В урожайные годы запасались черёмухой, которую сушили. Зимой её возили на мельницу. Размельчённая черёмуха использовалась для кулинарных целей. Получались очень вкусные пирожки.

Мы с братом часто ходили в лес собирать землянику. Варенье из лесной земляники получалось не очень вкусное, поэтому потребляли её в свежем виде, иногда с молоком.

Возле соседней по тракту в сторону Красноярска деревни, которая тогда называлась Поповщина, было много кустов боярышника. Мы с ребятами ездили туда время от времени на велосипедах полакомиться довольно вкусными ягодами.

В поле зрения иногда попадались рябина и калина. Бабушка сушила сорванные с них ягоды, а зимой начиняла этими ягодами пирожки, а также использовала их в профилактических медицинских целях.

В нашей деревне многие увлекались заготовкой грибов. Специально ездили и ходили за ними. В нашей семье больших любителей грибов не было, однако и мы не отказывались от них, если они нам по случаю где-нибудь попадались на пути. Собирали помногу. Подосиновики, подберёзовики, маслята бабушка сразу обрабатывала и включала в меню. Иногда часть из них сушила на будущее. Сушила также опята. А грузди, рыжики, волнушки, лисички шли на засолку, заготавливались впрок.

Для бытовых и хозяйственных нужд требовалось много воды. В послевоенное время жители деревни брали воду из ближайших естественных водоёмов: реки, речки, ручья. Носили вёдрами. Часто использовали коромысло. Когда мы жили на краю деревни, за водой приходилось ходить на речку Галкина. Летом набирали воду с мостка, который специально сооружался для этого. Зимой же на льду расчищали снег и делали прорубь. Когда мы поселились в центре деревни, возле школы, пришлось воду брать уже из реки Енисей. Ходить за ней, однако, было неблизко, поэтому утомительно. Выручал колхоз, помогая в этом деле. Для домохозяйств, расположенных вдалеке от реки или речки, в колхозе выделяли лошадь, чтобы возить воду в объёмной металлической бочке. Летом бочку закрепляли на колёсной повозке, а зимой – на санях.

Мне и брату приходилось довольно часто ездить за водой. Занимали очередь. Летом заезжали прямо в воду и черпаком заполняли бочку. Зимой воду брали из проруби. Дома же мы вёдрами переносили привезённую воду в свободные ёмкости. Воды хватало на несколько дней. Летом, когда много воды шло на полив, приходилось ездить за водой чаще. Во время ненастья запасались также дождевой водой, которая стекала с крыш. Эту воду использовали только в хозяйственных целях.

У нас, как и везде в деревне, было печное отопление. Предпочтение отдавалось берёзовым дровам. Их растапливать проще, и теплотворность у них довольно высокая. К тому же березняков возле деревни было множество.

Дрова в нашей семье традиционно заготавливали в одном и том же месте – в лесном массиве, расположенном по пути на Кругловку. Обычно весной. В конце апреля. Тогда в лесу местами ещё лежал снег. Берёзы, однако, уже просыпались от зимней спячки. Появлялся в большом количестве берёзовый сок. Древесина в это время была наиболее податливая. Её легко было рубить, пилить и колоть. Технология работы была привычной. Отец, один или с моей помощью, валил несколько крупных берёз. Потом, обрубив сучья, мы в две пары (отец и я, мама и брат) разделяли их пилами с двумя ручками на чурки. После обеденного перерыва отец и я кололи чурки на поленья, а мама с моим братом складывали дрова в поленницы. К вечеру всё бывало готово. Мы, усталые, но довольные проделанной работой, с инструментами и берёзовым соком возвращались домой.

Летом дрова хорошо просыхали. Мы, конечно, побаивались лесного пожара, но, к счастью, наши дрова всегда оставались в сохранности. Если и случался изредка где-то лесной пожар, то он обходил наши поленницы стороной. Один раз прошёл мимо совсем близко от них. А осенью по первому устойчивому снегу отец вывозил дрова на конных санях, и мы складировали их в пределах усадьбы. Позднее, когда колхоз стал всё больше обзаводиться техникой, появилась возможность вывозить дрова посуху в летний период в тракторной тележке.

Для содержания нашей коровы необходимо было сено. Его заготовку почти полностью брал на себя отец, потому что наш покос находился недалеко от колхозной пасеки, на которой он работал. Она располагалась в районе той же Кругловки, которая упоминалась ранее. Я и мой брат редко подключались к этому делу. Отец в свободное от работы время выкашивал в редколесье траву, потом, после её просушки, делал копны. Из них получались два или три круглых у основания стога. Заготовленное сено вывозили с покоса на конных или, когда появилась возможность, на тракторных санях по снегу в начале зимнего сезона. Привезённое сено помещали на сеновал. То сено, которое не входило туда, складировали временно в огороде и использовали в первую очередь.

В деревне был широко распространён кедровый промысел. Многие приносили кедровые шишки из леса мешками. Отец тоже, как тогда говорили, шишковал. Кедровые шишки, если они были в смоле, варили или выдерживали на чердаке. После этого они хорошо шелушились. Сибирские кедровые орешки, как многим известно, легко поддаются зубам и щелкаются с удовольствием.