Текст книги "Жизнь в сибирской глубинке"

Семья, число детей в которой увеличивалось с каждым годом, занималась земледелием, заготовкой кормов, животноводством. В хозяйстве были, конечно, свои лошади.

Когда в деревне организовали колхоз, мой дед со всей семьёй вступил в него. Участвовал в различных работах. Через некоторое время стал постоянно работать на мельнице. Работа почётная, но, как потом оказалось, опасная. Имеются в виду постоянные сквозняки. Однажды по осени он сильно простудился, заболел воспалением лёгких. Вскоре умер. Шёл 1938 год. Ему было всего пятьдесят два года.

Марфа Михайловна тяжело переживала смерть мужа. Это негативно сказалось на её здоровье. Однако крепилась. Стремилась поддерживать в нормальном состоянии жизнь своей большой семьи. А тут ещё одно испытание. Началась Великая Отечественная война. Марфа Михайловна, родившая десятерых детей (три первых ребёнка – девочки Шура, Тася, Фрося – умерли в раннем детстве) и воспитавшая ещё и приемного сына, ушла из жизни с тяжёлым чувством от ракового заболевания матки. Это случилось в сентябре 1941 года. Она умерла, как и её муж, в возрасте пятидесяти двух лет.

Старший брат моего деда Павла Леонтьевича, приходившийся дядей моему отцу, Аверьян Леонтьевич, постоянно жил со своими родителями и до женитьбы, и после неё. Его жена, Наталья Илларионовна (примерно 1888 г. р.), родилась в Маклаково. Девичья фамилия у неё – Мартынова. Им не дано было иметь своих детей. Но они взяли на воспитание семимесячного малыша и воспитывали его как родного сына.

Аверьян Леонтьевич помогал родителям по хозяйству. Работал также в колхозе. В его обязанности входили изготовление инвентаря для сенозаготовительных и других работ, выгонка дёгтя из коры молодых берёз, крайне необходимого тогда в сельском хозяйстве. Кроме того, он был задействован в сфере коневодства. Не чуждым было для него и ветеринарное искусство, воспринятое им от своего отца.

Я был знаком с Аверьяном Леонтьевичем. В детстве приходилось общался с ним и по работе, и в домашних условиях. Это был спокойный и деловой человек. Говорил сдержанно и немного. Читал газеты, книги. Однажды я увидел у него книгу под необычным для меня тогда названием – «Илиада». Она была прекрасно оформлена. Это было, как я сейчас полагаю, ещё дореволюционное издание. Я полистал книгу, попробовал почитать. Текст её мне тогда показался довольно трудным для восприятия. Аверьян Леонтьевич пояснил, что эта книга касается истории Греции. Он очень дорожил ею. Мне сказал, что, если будет интересно, можно взять подобную книгу в библиотеке.

Супруга Аверьяна Леонтьевича, Наталья Илларионовна, тоже работала в колхозе. Была передовиком. Особенно ярко она проявляла себя на уборке урожая, когда нужно было срезать колосья зерновых культур (имеются в виду пшеница, рожь, овёс) вручную серпом и вязать снопы. Мало кто мог с ней в этом деле сравниться. Кроме того, она занималась по предварительному заказу выпечкой буханок обычного серого хлеба и других хлебобулочных изделий. Они у неё получались удивительно вкусными. Я убедился в этом на собственном опыте, когда приходил в гости.

В пожилом возрасте Аверьян Леонтьевич и Наталья Илларионовна, продав родительский дом, стали жить, не покидая деревню Абалаково, у её дальних родственников. Наталья Илларионовна умерла в 1968 году в возрасте восьмидесяти лет. После похорон жены Аверьян Леонтьевич по настоянию Карнаевых Валентины Павловны и Ивана Георгиевича переехал на жительство в Маклаково. Они поселили его в отдельной комнате в их просторном доме. После смерти жены он прожил ещё четыре года. Умер в 1972 году. Ему было тогда восемьдесят восемь лет. Похоронены и муж, и жена на кладбище в Абалаково.

5. Социальные процессы на территориях, прилегающих к Енисею

В Сибири, в частности в Енисейском районе, было много поселенцев с примерно такой же судьбой, как у моего прадеда Магая Леонтия. Историкам известно, что ещё со времён правления Елизаветы Петровны действовал императорский указ, согласно которому помещикам разрешалось ссылать в Сибирь на поселение неугодных им крестьян. Заинтересованное в заселении русскими людьми сибирских земель правительство не только разрешало, но и поощряло такую ссылку. Дело в том, что высланные в Сибирь крестьяне засчитывались помещикам как отданные в рекруты. Практика ссылки неугодных крестьян сохранилась в несколько преобразованном виде и после отмены крепостного права в 1861 году. Конечно, были случаи и добровольного переселения. Люди искали счастья в Сибири, устав от безысходности и малоземелья на прежнем месте. Такое переселение, как известно, особенно поощрялось во времена Столыпина в начале двадцатого века.

Многие из переселенцев неплохо адаптировались к новым условиям. Они осваивали земельные участки, часто отвоевывая их у тайги; строили дома, заимки; обзаводились скотом. Перед людьми сильными и предприимчивыми открывались большие возможности. Избыток земли, дары необъятной природы. И они этим пользовались. Сибирь стала их второй родиной. Здесь рождались их дети. Не редкостью было иметь по пять или шесть детей в семье. Уезжать обратно они уже не намеревались. Правда, были и переселенцы, которые по разным причинам не смогли достаточно успешно обустроиться и жили в бедности, однако и они, как правило, не собирались уезжать.

У сибирских крестьян в XX веке, как и раньше, не было спокойной жизни. Во время Первой мировой войны, например, их активно забирали в Царскую армию. Одним из таких крестьян был, как уже упоминалось, и мой дед, Магай Павел Леонтьевич. Не все потом вернулись домой.

Коснулись многих и события Гражданской войны. Самым трудным для жителей деревни Абалаково и окрестных селений был 1919 год. Старожилы помнят, как пришлые белые расстреливали партизан, рубили их шашками и топили в проруби, как пороли местных жителей в наказание за содействие красным, не щадя при этом даже женщин. Красные, конечно, тоже не бездействовали, устраивали засады и тому подобное. Отец мне как-то рассказывал, что однажды партизаны, выявив предателя, в наказание привязали его к лошади и тащили его волоком по тракту Каргино – Сотниково до тех пор, пока у него не оторвалась голова.

Более или менее стабильные двадцатые годы сменились бурными преобразованиями в сельском хозяйстве начала тридцатых годов. У этих преобразований были, естественно, не только сторонники, но и противники. Начались репрессии, носившие политический характер по принципу «Кто не с нами, тот против нас». Выявляли так называемых кулаков и подкулачников. Самое распространённое их наказание – конфискация земли и имущества с последующей ссылкой. Потом стали ссылать (вплоть до пятидесятых годов) не только представителей крестьянства и не только за противодействие колхозам.

Енисейский район был одним из традиционных мест ссылки ещё с царских времён. Это своё назначение он не утратил и в советский период. Сюда направляли, например, ссыльных из многих республик и областей европейской части Советского Союза. Их расселяли не только в деревнях, но и в более крупных населённых пунктах, например, в городе Енисейске. Среди ссыльных встречались представители самых разных национальностей. Профессиональный состав ссыльных также был довольно широким. Поэтому им находилось применение и на селе, и на промышленных предприятиях, и в социальной сфере.

Были среди ссыльных, разумеется, и свои, то есть местные, ссыльные. Имеются в виду, например, те, кто был раскулачен во времена коллективизации в центральных и южных районах Красноярского края. Их обычно ссылали с семьями на север. Потом, после отбытия назначенного срока, перемещали южнее, в том числе в Енисейский район. Красноярск же для всех, кто отбыл ссылку, являлся, как правило, закрытым городом. Примером здесь может служить история семьи моего деда по материнской линии, сосланной после раскулачивания в северный посёлок Игарка, а потом поселённой в Енисейском районе. Подробнее об этом речь пойдёт позднее.

Во время войны 1941–1945 гг. народ объединялся под лозунгом «Всё для фронта, всё для победы!». Мужчины, пригодные к военной службе, да и некоторые женщины из деревни Абалаково и других селений Енисейского района добровольно или по призыву ушли выполнять свой воинский долг, независимо от того, из ссыльных они или не из ссыльных. Внешняя опасность объединяла людей. Забывались многие прежние обиды. Интересы страны выходили на первый план. Те же, кто оставался в тылу, самоотверженно трудились. Женщины при этом растили своих многочисленных детей.

Победа в войне далась нелегко. Большинство ушедших на войну погибли. Таковых по деревне Абалаково насчитывается по меньшей мере, как мне стало известно непосредственно от своих родственников старшего поколения, человек тридцать. Точную цифру сейчас установить трудно. Это много для такой небольшой деревни. Имена выявленных погибших позднее были занесены в Книгу Памяти. В списке погибших числятся, в частности, два родных брата моего отца и один родной брат моей мамы.

Тех, кто остался жив, вполовину меньше. Среди них мой отец, два его брата, брат моей мамы. Некоторые из них после войны не вернулись в деревню, а закрепились в других местах. Почти у всех были какие-то ранения или контузия. Возвратившись с фронта, они сразу включались в колхозные и иные дела. Страна с трудом выходила из состояния войны и разрухи. Накопилось много всяких проблем.

Следует констатировать, что времена тридцатых, сороковых, начала пятидесятых годов были для народа тяжёлыми, суровыми. В стране был установлен жёсткий режим, особенно в военное время, который связывают с именем Сталина. За малейшую провинность следовало наказание. За колоски, принесённые домой с колхозного поля, – срок; за опоздание на работу на 5–10 минут – срок; за незначительный брак в работе – срок. Одну девушку из деревни Абалаково посадили за то, что она бросила учёбу в ремесленном училище. Всё это, конечно, можно как-то понять, объяснять трудными условиями существования страны. Но были наказания, как говорили в народе, «за язык», то есть за случайно брошенные где-то высказывания, которые можно было истолковать как политические. Рассказывали, что одна женщина из деревни Стрелка, увидев в магазине портрет Сталина, воскликнула: «Ишь, как восседает!» За это ей дали десять лет. Она вернулась домой уже после войны. Мама рассказывала, что в деревне Сотниково одного безобидного мужичка осудили на десять лет за то, что он как-то неодобрительно отозвался о Сталине. В деревню он уже не вернулся. Ещё пример. В деревне Усть-Тунгуска старик-колхозник для лучшего хода телеги мазал её колёса в местах, где они были насажены на металлические оси, и ему не понравилась мазь. Возмутившись, он сказал: «Какая мазь, такая и власть!» За это ему дали десять лет. Из заключения он в деревню уже не вернулся. Что касается деревни Абалаково, то в ней произошёл однажды и такой довольно характерный для того времени случай. Местный связист, скрывая наличие у него личного радиоприёмника, тайно слушал разные доступные этому радиоприёмнику радиоканалы. Его мама знала об увлечениях сына и по секрету делилась услышанной информацией с соседками. Они тоже, по-видимому, с кем-то делились. В итоге связист был арестован, привлечён к суду и получил десять лет лишения свободы. Потом, правда, в деревню вернулся.

Такого рода наказания сейчас часто характеризуют как перегибы. По ним допускается нынешним законодательством реабилитация. Но были тогда, конечно, и такие наказания, справедливость которых в нашей стране со временем не подвергается сомнению. Людям, попавшим в такое положение, не позавидуешь. У них нелёгкая и часто даже трагическая судьба. В нашей деревне, например, жил мужчина, сосланный из Украины за связь с западно-украинским националистическим движением с отягчающими обстоятельствами. К нему относились в деревне более или менее нормально, но сдержанно. На праздники в гости к себе, как правило, не приглашали. 9 мая мужики-фронтовики иногда напоминали ему о его прошлом. Однажды этот мужчина (это было уже во времена хрущёвской оттепели) принял решение съездить на свою родину, чтобы повидать родственников, найти сочувствие. Однако там его ждало разочарование. Родственники не были рады его приезду и, как говорится, не приняли. С тяжёлым чувством ему пришлось вернуться в деревню. И вот вскоре после этой поездки от своих переживаний он решился на отчаянный поступок – лишил себя жизни. Его нашли повесившимся в своём доме.

В пятидесятые и последующие годы в Енисейском районе получили развитие геологоразведка, строительство в сфере транспорта (строилась, например, железная дорога), лесная промышленность. Появились новые люди. Местные жители называли их, в отличие от ссыльных, вербованными. Вербованные – это, по юридическому статусу, вольнонаёмные работники, заключившие трудовой договор. Это слово имело, нужно заметить, некоторый негативный оттенок, потому что носители его часто вели себя более раскованно, чем было принято.

Среди новых работников наблюдалось то, что называется текучкой. Многие, проработав какое-то время, уезжали. Это касается прежде всего мужчин. При этом они часто увозили с собой местных девушек, женившись на них. Но были, конечно, и те, кто оставался, найдя возможности создать семью, как-то самоутвердиться. К ним следует отнести в первую очередь приезжих девушек, которые выходили замуж за местных парней.

Запомнилась ещё одна история. Однажды к нам в деревню привезли и определили на жительство некоего мужчину. В колхозе нашли ему простенькую работу. Народ стал интересоваться, кто он такой и откуда. В правлении колхоза сказали, что он из тунеядцев и выслали его из какого-то города. Многие не понимали, что означает слово «тунеядец». Я тоже был в неведении. Потом, конечно, всё прояснилось. Оказалось, что тунеядцем называют человека в трудоспособном возрасте, нарушающего основной принцип коммунизма, согласно которому «Кто не работает, тот не ест». А он ел, жил на неизвестно какие средства, не работая. Поэтому его прислали к нам на перевоспитание.

Этот мужчина некоторое время вёл себя смирно, регулярно ходил на работу. Правда, был замкнут. Избегал разговоров с людьми. Но когда у него появлялись деньги, часто прикладывался к спиртному. Пил один, иногда до крайнего состояния. Это сказывалось на качестве его работы, к которой он был приставлен. Начальство выражало недовольство. Он в связи с этим на короткое время брался за ум, но потом опять срывался. Местные мужики, много чего повидавшие на этом свете и тоже не без подобного греха, и то возмущались. Они считали, что надо всё-таки знать какую-то меру. И вот как-то вечером я увидел следующую картину. Этот мужчина, сильно выпивши, шел, шатаясь из стороны в сторону, по узкому деревянному тротуару. А ему навстречу попался местный мужик. Обычная ситуация. Но тут случилось непредвиденное. Они не смогли разойтись. Пьяный мужчина шёл напролом, толкнув при этом плечом встречного. Тот возмутился, произнеся несколько крепких слов. Пьяный тоже что-то сказал. Кончилось всё тем, что местный мужик приложился своим мощным кулаком к пьяному наглецу и пошёл по своим делам.

Побитого мужчину я больше не видел. В деревне говорили, что его отправили в другое место. А кто-то в шутку или всерьёз добавил, что перевоспитание прошло успешно.

Много разных людей побывало в наших краях. Часть из них закрепилась и вошла в состав постоянного населения. В то же время наблюдался существенный отток местной деревенской молодёжи. Кто-то, например, уезжал на учёбу, а кого-то призывали на службу в армию. Обратно возвращались, конечно, не все. Многие устраивали свою жизнь на новом месте. Некоторые из них потом иногда приезжали в отпуск, чтобы посетить памятные места, посмотреть на то, что изменилось в деревне, пообщаться с родителями, родственниками, знакомыми. И, разумеется, показать себя.

6. Коллективизация. Колхозный период в истории деревни

На рубеже двадцатых и тридцатых годов в деревне Абалаково началась коллективизация. Как мне удалось выяснить, сначала была организована коммуна. Это произошло весной 1929 года. Коммунары сделали общим достоянием инвентарь, земельные угодья, скот; вместе пахали, сеяли, убирали урожай, заготавливали сено. Однако в коммуне что-то пошло не так, как задумывалось. Она просуществовала меньше года. Потом всё обобществлённое имущество было разобрано по индивидуальным хозяйствам.

Коллективизация шла туго. Было много недовольных, прежде всего среди зажиточных крестьян. Они не хотели менять свой индивидуалистический образ жизни. Большая часть из них, бросив свои дома, разъехалась в разные места, в том числе в город Енисейск. Оставленные дома, на которые бывшие владельцы, разумеется, в будущем уже не претендовали, стали называть в деревне бесхозными. Такой добровольный исход из деревни зажиточных крестьян предотвратил, как потом оказалось, их раскулачивание и высылку. Оставшиеся в деревне немногочисленные единоличники были не очень зажиточными, и их не тронули. Они продолжали жить сами по себе.

С 1930 года организационной формой ведения сельского хозяйства в деревне Абалаково стал колхоз. Долгое время он носил название «Колхоз имени 1 Мая». В 1957 году его укрупнили, в него вошли жители соседних деревень. Его новое название – «40 лет Октября». Однако экономической основой объединенного колхоза в процессе его создания была определена деревня Абалаково. Правление колхоза тоже размещалось здесь.

До колхоза доводились планы по поставкам государству зерна и животноводческой продукции, которые он обязан был выполнять. Он должен был также оперативно откликаться на решения партии и правительства по вопросам развития сельского хозяйства. Во времена Н. С. Хрущёва, например, поступила установка на внедрение в севооборот кукурузы. И колхоз вынужден был внедрять это теплолюбивое растение. Кукуруза, конечно, в климатических условиях нашей деревни не достигала полной зрелости за летний сезон. Но тогда в колхозе нашли всё-таки выход из затруднительного положения: стебли кукурузы с недозревшими початками стали использовать для приготовления силоса, который шёл зимой на корм скоту. Поэтому какой-то полезный эффект от нововведения получился. Чего не скажешь ещё об одном нововведении. Имеется в виду решение правительства по ограничению количества скота в индивидуальных подсобных хозяйствах. Многие колхозники этим решением были недовольны. Наша семья, например, вынуждена была сдать вторую молодую корову в колхоз за мизерное возмещение. Мотивировка этого нововведения была такая: нужно уделять меньше внимания личному хозяйству, а больше работать в коллективном хозяйстве, тогда якобы благосостояние будет быстрее повышаться. Но благосостояние от введения этого мероприятия отнюдь не повысилось. Оплата труда в колхозе, например, как была низкой, так и осталась таковой, а если потом и росла, то очень медленно. Это не способствовало повышению трудовой активности колхозников, на что рассчитывали, по-видимому, инициаторы решения, а, наоборот, расхолаживало людей. Зато правление колхоза могло успешнее отчитываться перед властями: растёт, мол, поголовье скота в колхозном стаде.

Конечно, в колхозной жизни было много и того, что нельзя не оценить положительно. Члены колхоза, например, могли без проблем взять на колхозной конюшне лошадь для подвозки воды, дров и прочего. Не было затруднений со вспашкой плугом личного огорода. Колхозный ветеринар помогал в профилактике болезней и лечении животных.

В тридцатые и сороковые годы в колхозе было много лошадей. Их количество в деревне Абалаково, по словам старожилов, доходило порой до ста двадцати. Их использовали так или иначе на всех сельскохозяйственных работах. Однако постепенно лошадиную тягу стали заменять тракторы. Их вместе с трактористами можно было заказывать на определённые работы в местной МТС. МТС – это машинно-тракторная станция. Она являлась, как и другие МТС в стране, собственностью государства. МТС, обслуживающая наш район, находилась на северной окраине посёлка Маклаково. Затем, в конце пятидесятых годов, тракторы и сопутствующую технику стали по решению правительства передавать за определённый выкуп колхозам. А МТС преобразовывались в РТС. РТС – ремонтно-техническая станция, в функции которой входило только обслуживание и ремонт. Однако ещё через какое-то время колхоз вынужден был производить и ремонт, и обслуживание своей сельскохозяйственной техники собственными силами, выделяя на это необходимые финансовые средства. Государство же оставило за собой лишь функцию регулярного снабжения запчастями. В нашей деревне, в связи с этими нововведениями, был построен машинный двор с довольно большим деревянным строением ремонтных мастерских.

История колхоза «40 лет Октября» закончилась в середине шестидесятых годов. В 1966 году он был преобразован в совхоз «Абалаковский». Это произошло уже после переезда нашей семьи в посёлок Маклаково.