Текст книги "Несбывшееся (сборник)"

Директор выскочил из кабины водителя почти на ходу, не доезжая до столовой, огляделся по сторонам: никого, тихий час, все по корпусам и кубрикам. Спали – не спали, второй вопрос, но территория выглядела вымершей.

«Скорее всего, Степан Петрович у себя, отдыхает. Зайду к нему, хорошо, что райисполком угостил не только водочкой, но и накормил от души», – думал директор, жалея, что опять надо топать по песку. На тропинке, ведущей от моря к дому завхоза, показалась собачья будка, да, что там скромничать, дом малогабаритный с огороженным загоном. Директор знал, что завхоз держит семейство лаек, похоже, у него уживалось не одно поколение одновременно: и молодые, и старые, при хозяине дружелюбные с людьми, но без него страшновато подойти к жилищу, хотя ясно, что они не перескочат загородку вчеловеческий рост.

– А вы познакомьтесь с вожаком, вот он, Нордом зовут, – стоял у забора и улыбался Степан Петрович, – я щас представлю вас, пусть понюхает, вот потрите руки ветошью, если курили или алкоголь был, лучше не дышите на него: терпеть не может…

Завхоз снял с досок старое, высохшее на солнце кухонное полотенце и, предварительно потерев свои руки, протянул его директору, затем открыл калитку в загоне, сказал как-то по-товарищески:

– Норд, ко мне, не ленись, давай, познакомься с нашим вожаком…

Смирнов сделал несколько шагов навстречу немигающим голубым глазам крупной собаки, лохматой, с шерстью, где преобладали стальные и графитовые цвета, поднял руку и замер, не зная, что ему дальше делать и что будет с ним в следующую секунду. Норд обнюхал руку, лизнул кончики пальцев, подошёл и ногам директора и приложился правым боком. Знакомство состоялось, зверь, иначе его не назовёшь, удалился к своей стае. Завхоз продолжил разговор:

– Сегодня-завтра хотел всё семейство вывезти на ближайший остров, раньше сопротивлялись, а щас привыкли, привожу им объедки из столовки – раз в сутки, много еды, особенно костей от первого блюда, остаётся, довольны псы мои. Жена кое-что для них запаривает: то свёклу, то морковь, в общем, витамины даём. Хорошая, добрая порода, очень любят детишек, но так спокойнее, когда они на острове. А зимой с ними сподручнее… Я вот стою, с час уже жду вашего приезда, что-то припозднились вы: щас Вовке попадёт от сестры-хозяйки, продукты придётся без учёта и перевеса складывать на лёд. Иначе беда, жара-то уже летняя… Да, только что ушёл от меня Константин, есть информация. Виктор Сергеевич, проходите в дом, жена кваском угостит…

– Кто такой Василий? – выпалил Смирнов. – Послушай, что мне передали на станции, только для тебя, сказали, ты поймёшь суть: Василия нашли мёртвым на стройке, подробности неизвестны…

– Боженька праведный, да что же это делается… – Степан Петрович побледнел, трясущейся рукой полез в карман за папиросами, вынул руку, стал хлопать по второму карману, понимая, что курево осталось в доме, – это беспредел, Сергеич, беспредел. Василий – старый, больной человек, правда, всю жизнь числился авторитетом в лагерных зонах на северах. Кличку имел Бугор, но не знаю, вор ли он в законе… Чуть не умер от туберкулёза, последнее время жил на базе отдыха комбината, но авторитет его уходил словно песок в песочных часах… Выходит, даже на этой паршивой стройке уже ничего не мог сделать, чтобы обезопасить наших детишек. Ох, Василий-Василий, прости… Ведь это я упросил его, больного, поехать на стройку, к их авторитету. Вот они его и убрали…

– Ну, подожди, Петрович, что ты мучаешь себя? – резковато сказал директор. – Может, там и песня-то сложилась совсем другая, может, сферы влияния, столкновения старого и нового…

– Так и я о том же: сидел бы он на своей базе, почитали бы его как мумию авторитетную и жил бы хоть до ста лет… Я его заставил поехать, без подготовки, предварительного согласования, без прикрытия, фактически одного. Моя вина, моя…

– Так, а ты-то здесь с какого боку: зона, авторитеты, отсидка…

– Потом всё расскажу, – завхоз не спешил, понимал, что наскоком ничего не выйдет, – посидел немало в лагерях я за плен в войну, там с Бугром и познакомился… Но дороги у нас разные были: я с пленными солдатами, он с ворами. Бог мой, я всё понял… Теперь они за Николая, физрука нашего возьмутся, Витас им, видите ли, нужен. Встречу после ужина на нашем лесном озере заказали, они соизволят туда прибыть на вечерние купания. Вот что, Сергеич, ты только не мешай мне… Я их встречу вечерком. Не уйдут по-хорошему да навсегда, порешу, скольких успею. Не волнуйся, я один пойду, с карабином: если успею перезарядить, с десяток уложу… Твари, что делают, гниды тюремные…

* * *

– Так, не мельтеши, Петрович! Карабин-марабин, знаешь, сколько тебе дадут за эту гниль зэковскую? Тут «пятнашкой» не отделаешься, под расстрел пойдёшь… Скажи-ка лучше: связь по рации только с рыбзаводом?

– Точно не знаю, но военные постоянно нас пасут, думаю, рация у них на учёте до сих пор числится. Надо с радистом связаться, узнать всё у него… Вот, времени ещё почти час, а то следующий сеанс только в двадцать два будет. – Не говоря ни слова, мужчины направились к первому корпусу.

Из громкоговорителя радиоузла, расположенного рядом с радиостанцией в первом корпусе, доносился приятный баритон вожатого второго отряда Юрия Великанова. Он, наблюдая из окна второго этажа, вёл репортаж с матча, где играл его отряд с первым. На футболистах синие и зелёные майки, выдал их завхоз в первый же день приезда ребят. Номера плохо просматривались на спинах поэтому комментатор частенько сбивался, но без стеснения уточнял у кого-то фамилии игроков, критиковал судью в поле Константина Смирнова, иногда частил, переходил на крик, явно тем самым подбадривая команду второго отряда. На лавочках, вкопанных по краям поля с обеих сторон, сидели в основном девочки из этих отрядов да Таня Сергеева привела поболеть за старших – шефов своих первоклашек. Владимир Кретов, вожатый первого отряда, стоял у штанги ворот, что-то говорил вратарю своей команды. На импровизированном табло чернели цифры: 2:1. Вот только не было понятно, в чью пользу.

Директор и завхоз прошли на второй этаж, Степан Петрович открыл последнюю дверь по правой стороне коридора, пропустил вперёд Виктора Сергеевича. Заговорил:

– Процедура тяжёлая, чтоб вызвать на связь, если буду материться, не обессудь, Сергеич, издержки производства, как говорят… Лучше вон, посмотри пока на залив, вода успокаивает.

– Да не переживай! Проси, если получится, чтобы соединили с облвоенкомом, генералом Кузгиновым, Иваном Семёновичем…

На удивление, завхоз быстро нашёл абонента, сквозь щелчки и попискивание раздался довольно прилично звучащий мужской голос:

– Что-то случилось, Петрович? Ты обычно не выходишь в это время…

– Привет, Слав, – сказал Петрович, – нужна помощь: мы до центра можем добраться? Нужен облвоенком, это серьёзно, директор пионерлагеря должен с ним переговорить…

– Да, брат, ты ни разу не выступал с такими просьбами… Понял! Щас будем пробовать.

Через щелчки и тихие затяжные гудки прорывались голоса: «Верёвочка» просила «Аккорд», тот, в свою очередь, у какого-то женского голоса просил «Сирень», потом подключилась «Колбаска»… И вот, наконец, прозвучало: «Облвоенкомат слушает». Виктор Сергеевич взял микрофон, поздоровался, представился и как руководитель административно-хозяйственной службы рыбокомбината, и как директор пионерлагеря. Добавил:

– Доложите товарищу генералу Кузгинову, кто я и о том, что прошу переговорить по очень срочному и важному делу. Речь идёт о безопасности двухсот детей…

– Вас понял, ждите (пауза)… Не уходите, ждите (пауза)… Соединяю!

Раздался мужской голос с явной хрипотцой:

– Виктор Сергеич, ты что ли, голубь ты мой! Как тебя занесло-то туда? Прости, Сергеич, слушаю тебя, внимательным образом…

– Иван Семёнович, дорогой мой товарищ, обращаюсь как к старому другу и боевому генералу. В Беломорье вывез более двухсот детишек от семи до четырнадцати лет. Рядом расконвоированные осуждённые, терминал и ветку строят. За три неполных дня было уже четыре несанкционированных проникновения пьяных или обкуренных заключённых на территорию пионерлагеря. Был у городских властей, в райисполкоме, все сочувствуют, но пожимают плечами, ссылаются на команды из столицы. ИТУ на усиление режима вновь не идёт, у них установка на гуманизацию системы… Я не могу вывезти назад детей, у многих родители выехали с Севера на отдых, их нет дома. Немало и тех, кто из трудных, малообеспеченных семей… Ты меня слышишь, Иван, ты понимаешь, о чём я говорю?

– Слышу, слышу… А что в обком партии не звонишь, ты же член обкома? Вон ведь какую задачку ты выкатываешь мне, ты понимаешь – пересечение интересов и так далее, и прочее…

– Иван, первым пострадаю я, потом гендиректор комбината. Поставь на нас крест! А я думал ты друг…

– Ладно, ладно, сразу: друг-недруг… Давай-ка, вот что сделаем: я сейчас же переговорю с генералом, начальником гарнизона, доложу обстановку. Он поймёт, сегодня-завтра с утра вышлем тебе отделение автоматчиков во главе с офицером для оказания шефской помощи в проведении пионерско-военной игры «Зарница». Усёк, дружище? А с автоматами и взрывпакетами они сами разберутся. Поставишь их на довольствие, койки найдёшь, штук восемь-десять, а? Как я придумал?! Учись, голова, картуз куплю…

– Иван Семёнович, спасибо, дорогой! Всё сделаем, в лучшем виде, будем ждать наших спасителей… Адрес, как доехать, есть на комбинате, здесь, на нашем рыбзаводе, их встретят, их радиостанция держит с нами постоянную связь, катер на ходу… Крепко обнимаю!

Связь отрубилась мгновенно, как будто кто-то ждал этого момента. Степан Петрович объяснил:

– Станция генерала – головная, он отключился, вырубились все. Нужен рыбзавод, можно ещё раз попробовать…

– Нет, не нужен… – сказал Смирнов и впервые за весь день улыбнулся. – Ты не знаешь Кузгинова: он сейчас так закрутит, что докладывать ему об исполнении будут каждый час… На рыбзаводе встретят военных, на катере тихо доставят к нам в бухту. Военный десант… Вот голова, вот что значит настоящий боевой генерал.

– Так, Сергеич, а что вечером с озером-то будем делать? Ведь, не дождавшись Витаса, они прямиком ринутся на территорию…

– Давай готовиться к встрече. Что ты говорил про карабин?

– Мы с Константином…

– Пойдём на футбольное поле, посмотрим, как вожатый судит матч, умеет ли? Это дело хитрое, на козе не подъедешь…

* * *

Первоклашки болели неизвестно за кого, но кричали неистово и так громко, что Татьяна-вожатая, закрывала уши ладонями. Директор и его заместитель уселись на лавочку в центре поля, стали болеть. Смирнов оказался настолько ярым болельщиком, что, кажется, забыл, зачем сюда пришёл. Вдруг заорал:

– Судью на мыло! – Заложил пальцы в рот и давай свистеть. Детишки были в восторге, помогали директору, кричали, повскакивали с мест и переместились постепенно на лавочку интересного для них человека. А потом уже и прижались к нему, и во все глаза смотрели на большого для них начальника, хотели ласки что ли, какой-то особенной… Смирнов заморгал веками, растопырил руки и пытался обнять всех детей, пересевших на его лавочку. Завхоз увидел, как директор передёргивает плечами, его явно колотил нервный тик. Но тот улыбался, снова пытался кричать, но горло село, звуки отказывались выходить из него: он тихо и незаметно плакал. Потом, уже через несколько минут, сказал:

– Петрович, попроси Костю замениться, нам надо втроём поговорить…

…Шли тропинкой, идущей вдоль забора, хилого, не больше полутора метров высотой, состоящего из тонких штакетин и врытых в землю брусов 15 на 15 сантиметров в сечении. Обошли, как чумные, места, где зияли дыры в полтора-два метра, их до Бараньего лба насчитали шесть.

– Линия обороны, надо признать, хреново укреплена, – сказал директор, опускаясь на обкатанный ветрами и волнами белый в серые разводы могучий камень, – что будем делать, мужики?

Молчал Степан Петрович, молчал, видимо, из-за молодости Константин. Солнце приблизилось к третьей четверти своего движения, но до сумерек было далеко: предужин, ужин, кино или тихие игры, вечерняя линейка и только после этого – на покой. А к одиннадцати ночи, без сигналов и предупреждений, светило переходило границы срединного острова в заливе и падало в воду. Вот только после этого начинали сгущаться сумерки. Все трое понимали: природа на их стороне, светло, как днём, только дурак или «гашишник» полезет в драку. Но они-то, зэки, и есть непредсказуемая угроза с водкой, гашишем или другим зельем. Тем более облюбовали тёплые озёра возле пионерлагеря, купаются, жгут костры, моются крупными кусками хозяйственного мыла, стирают бельё…

– Надо провести перпендикулярную линию от лесного озера до нашего забора: так они пойду к нам, – сказал Костя, – это будет ровно за клубом… Там должна быть моя точка с карабином… У меня на три магазина патронов, приму первый удар на себя… Ничего, справлюсь, на Даманском не то наши ребята пережили… А вы – начальники, на левый и правый фланги отправляйтесь, там тоже ваши «тулочки» могут пригодиться…

– Разумно, – сказал директор, – но есть корректировка, дорогой мой заместитель. Карабин ты отдашь Степану Петровичу, он владеет оружием не хуже тебя да и пожил поболее твоего, если что… Я пойду к Бараньему лбу. Ты, Костя, к воротам, там двое наших дежурных, ружьё расчехляй только в самый критический момент… Чтоб не было паники, понял, нет?

– Понял, значит, мы вожатых не будем привлекать? – спросил Константин.

– Пока нет, но предупредим их о нечаянной тревоге, объявим сбор за три минуты, укажем им пункты для выдвижения, с собой, скажем, надо иметь топоры, багры и лопаты… Как при тревоге на пожаре. Вот так, думаю, будет правильно, – директор всем своим видом показал, что устал. Это первым заметил завхоз, сказал Косте, чтобы тот сам проинструктировал ребят.

– Ну, будем готовиться к ночи, – заключил Степан Петрович.

– Нам бы только ночь простоять да день продержаться, – сказал директор, – а вы знаете, я хорошим пионером был всегда, в школе, в пионерлагере или турпоходе… Потому что очень любил свою Родину.

Пионерлагерь только утихомирился, стояло какое-то безвременье: вроде бы и спать, поскольку светло, как днём, ещё рано, но и гулять, когда половина средних и младших отрядов на покое, уже неприлично. Вожатые малышей устали от рассказанных сказок и историй, бросились на свои кровати, готовые полностью отключиться, и никакая сила не заставит их подняться, тем более выйти на улицу. Старшие отряды тоже приняли горизонтальное положение в кроватях, что, само по себе, уже является достижением. Но как тут уснуть, если даже при зашторенных тяжёлыми занавесками окнах, солнце-то во всю шпарит на горизонте.

Смирнов прошёл от клуба, где при нём замаскировался в кустах Степан Петрович, до конца забора, повернул направо и вскоре увидел Бараний лоб. В руках нёс брезентовый чехол с «тулочкой», карманы штормовки, которую он предусмотрительно, глядя на ночь, надел, оттягивали десятка два патронов, четыре из них – с жаканами, на медведя. До камня добрался спокойно, минут за семь, сразу прилёг на живот в довольно просторную выбоину, ружьё расчехлил, положил у бедра. Нагретый на дневном солнце камень щедро отдавал своё тепло.

Вдруг услышал какое-то чавканье, будто кто-то идёт по мокрой густой траве. Повернул голову влево, чуть приподнялся на локте, увидел, как берегом, почти по воде со стороны причалов, к нему приближался физрук Николай. Одет в спортивный дорогой костюм, заграничный, в кедах и шапочке наездника на голове. Буквально натолкнувшись на директора, лежащего на камне, немного опешил, но, по его поведению, было заметно, что к Смирнову он шёл осознанно, видимо, знал, что тот находится в районе Бараньего лба.

– Виктор Сергеевич, хотел поговорить с вами… Позволите? – сказал Николай, не решаясь встать на колени или прилечь на камень.

– Давай, давай, приземляйся, герой дня. Стоишь, как маяк на море, незваным гостям путь указываешь… – Виктор Сергеевич опять принял строгое положение лёжа, глазами проследил, как пытается лечь и укрыться в складках камня физрук.

– Мне, наверное, надо разгрести эту ситуацию, – было видно, как трудно говорить Николаю, как он подбирает слова, – давайте, я схожу к ним в зону, переговорю с кем надо, постараюсь добиться, чтобы они отстали от нас…

– Мне говорили, что ты когда-то был связан с такими…

– Боже ты мой, я думал, всё прошло, уже выезжал на чемпионаты Европы и мира, что только в страшных снах осталась эта тема… И вот опять. Но здесь только мне надо закрыть проблему, дети есть дети да плюс женщины, не стоит рисковать…

– Коль, ты взрослый мужик! Ты что не понимаешь: они убьют тебя в первые минуты встречи, и в этом будет твоё счастье… А то замучают пытками и издевательствами в течение долгих часов, а, может, и дней. Давай, вот что сделаем… Опа, выходят… Сползай вниз, к воде, беги прямо к клубу, там Степан Петрович, с карабином… – Директор даже не оглянулся на физрука, продолжил также шёпотом: – Скажи ему: вышли берегом, идут к камню, срочно, слышишь, срочно пусть заходит им в тыл. Да и ты помоги ему! Не подведите меня, мужики, я один остаюсь…

Солнце упало за остров, начали сгущаться сумерки, от воды сразу пахнуло сырой прохладой. «Пять, шесть… – считал про себя директор незваных гостей, гуськом вышедших из зарослей, постоявших в кружочке и дальше направившихся к Бараньему лбу. – Так, опять остановились, закуривают, говорят вполголоса, значит, побаиваются, что здесь их могут встретить. Пусть подольше постоят, пусть Николай уж, добежит скорее до Петровича, пусть выйдут они вдвоём из леса…»

Виктор Сергеевич передвинул ружьё от бедра к правому плечу. Небольшая такая двустволка, с двумя курками, была готова к выстрелам. «А что, если это разведка, – думал директор, – хотят пройти по окрестностям, а в лагерь не свернут… Нет-нет, это наша территория, на камне купается малышня… Это неважно, что у леса до воды нет забора… Кстати, будем ставить, надо срочно дотянуть до воды, может, даже и начать отсюда забор-то».

По всему выходило, что идут они прямо к камню, будто зная, что от него есть проход к третьему корпусу, к спальням старших ребят. «Хорошо, что взрослые там живут, их трудно напугать, – опять начал размышлять директор, – но, надеюсь, мы гостей остановим, предупредим и отобьём навсегда охоту сюда лезть…» А те, между прочим, уже протопали половину пути. Первым шёл высокий широкоплечий мужчина, в чёрных брюках навыпуск и такой же тёмной куртке. Он курил на ходу, пряча бычок в рукаве. Лица ещё было не видно, но до зэка оставалось метров сто, не больше. С разрывом в десять-двадцать метров за ним следовали ещё пятеро подельников.

До камня – метров тридцать, не больше, Виктор Сергеевич напрягся, как для прыжка. Он живо представил себе, как спокойно встанет во весь рост, держа в руках ружьё, скажет негромко, но внятно: «Стоять! Буду стрелять, если пойдёшь дальше!»

Увидел, как замыкающие группу зэки вдруг скомкали строй, начали сбиваться в кучу, их голоса крепли, уже отчётливо стал доноситься мат. Из леса с карабином в руках шёл Степан Петрович, рядом с ним, справа, Николай, в руках огромный пожарный багор. Директор резко оторвался от камня, встал во весь рост, ружьё держал прикладом под мышкой, ствол направил прямо на впереди идущего зэка. Сказал довольно громко:

– Стоять! Буду стрелять, кто вздумает бежать!

– А кто тебе сказал, что мы будем бежать? – вдруг задал вопрос первый зэк. – Ты пукалку-то свою убери! На зону захотел? Пойдём, мы тебе покажем кое-что… – Он продолжал идти к камню. Вдруг раздался довольно глухой выстрел, за ним сразу второй. Задняя группа заключённых попадала на землю, лицом вниз.

– Стоять! Ещё шаг и я стреляю! – высокий остановился, с любопытством смотря на директора и до сих пор не веря, что тот действительно выстрелит. Хотя два выстрела из карабина завхоза, видимо, отрезвили его, но на землю он, конечно, не упал, а круто развернувшись, пошёл к лежащим на траве подельникам. Виктор Сергеевич стал спускать с камня, держа на прицеле спину зэка. Тот подошёл к свои корешам, сказал тихо:

– Что вы, суки, что ли? Попадали…

– Пасть закрой, – тихо сказал Степан Петрович, – щас 7,62 прямо туда забью… Сел, сел, говорю, на землю!

Видя, что дело принимает плохой оборот, высокий зэк опустился на землю, молчал, больше не сказал ни слова. Недалеко от него поскуливал маленький мужичонка, зажимал рукой кирзовый ботинок. «Похоже, пуля или срикошетила, или Петрович саданул ему в ногу, для острастки, – подумал директор, – и это плохо, лучше бы без крови обойтись…»

– Хочу всем сказать, – внятно и спокойно начал говорить Виктор Сергеевич, – у нас хватит законно приобретённого оружия, чтобы разогнать всю вашу шоблу. За забором у меня ещё три десятка молодцов, ждут команды. Но сегодня, думаю, они не понадобятся. Ваш авторитет заверил: дети для вас – запрет… Вы ослушались его, пришли на территорию детского заведения. Повторяю громко: детского, до кого не дошло! И на защиту этих детей мы встанем всем миром. И вам здесь ничего не светит, неужели вы не можете этого понять? – директор минуту помолчал, будто раздумывая, говорить или нет дальше. Но продолжил: – Утром к нам прибудет военный десант, с автоматами. Поняли? Попробуйте ещё раз, суньтесь, пойдёте на очередной срок. Это я вам от имени генерала Кузгинова обещаю… А сейчас подъём и топайте к себе в зону. Да не дорогой, берегом идите, чтобы вас никто не видел. Запомните и передайте другим: дорога, лес, озёра в нём, бухты и причалы – это всё принадлежит детям. А теперь медленно встали и пошли, гуськом, один за другим. А мы вас чуток проводим, на расстоянии выстрела. Пошли, пошли, вперёд!

Никто из заключённых ни слова не проронил, поднялись с земли, отряхнулись, выбрались на береговую тропинку и зашагали в зону. Трое мужчин с огнестрельным оружием и багром в руках дошли за ними до кромки леса, остановились, минут через пять, постоянно оборачиваясь, двинулись в сторону Бараньего лба. До зоны зэкам было идти в два раза дольше, чем до пионерлагеря. И в этом – тоже была своеобразная подстраховка.

* * *

– Бил в ноги, Петрович? – первое, о чём спросил директор завхоза.

– Нет, в землю, под ноги, видимо, камень срикошетил… – ответил тот. – Но желание было прикончить всех, как псов бешеных!

– Успокойся, Степан Петрович, – миролюбиво сказал директор, – хорошо, что без крови обошлось. А где Константин, как думаете, он не слышал выстрелов?

– Здесь низина, потом – лес всё же густой… Наверное, стоит у ворот, как часовой на посту, ждёт нас, – впервые улыбнулся завхоз, хмыкнул, посмотрел на директора, – а ты воинственный, Сергеич. Только говоришь долго. С ними надо короткими командами: «Лечь! Встать! Бегом! Отставить…» К такому обращению и образу жизни они приучены за длинные отсидки. По себе знаю, а, Николай, я прав?

– Да, Степан Петрович, подтверждаю, – сказал физрук, – хотя отсидка у меня была пацанская, небольшая, но нахлебался на всю оставшуюся жизнь…

Добрались до камня, который стал серым в сгущающихся сумерках, влезли на вершину, стояли, дышали влажным морским воздухом. Справа плескалась небольшая волна, образовавшаяся отливом, она доходила до самодельных причалов, оголивших наполовину свои брёвна, обросшие мелкими ракушками. Бычки терзали, без испуга, нагло, плантации моллюсков, при этом чавкая и фырча, словно пресноводные карпы на тростниковых или осоковых зарослях. Прибрежная треска с удлинёнными головой и туловищем вышла на отмель, вставала вертикально к белому, похожему на сахар, морскому песку, копаясь в ямках и бугорках, отыскивая попрятавшуюся на время отлива рыбную молодь. С северо-востока несколько трудяг-буксиров втягивали в залив мощный танкер, видимо, прибывший прямо из океана, но молча, без гудков и свиста, будто кто-то их предупредил, что на мысочке, рядом с их нефтехранилищем, в импровизированных кубриках спят детишки.

– Картина Васнецова «Три богатыря», – сказал директор и засмеялся каким-то отрывистым лающим смехом. За ним прыснул Николай, театрально опершийся на длинный пожарный багор. Степан Петрович долго крепился, глядя на хохочущих товарищей, не выдержал тоже рассмеялся с закидыванием головы на плечи, со слезами на глазах…

Стояли долго, море не отпускало, лечило, снимало напряжение. Привёл их в чувство короткий, мощный, густой бас, изданный танкером, видимо, не туда начал заруливать один из буксиров, и громадина возмутилась, рявкнула, чтоб повнимательнее были к уважаемым клиентам.

– Ну, что, попробуем поспать? – спросил директор. – Пройдём территорией, посмотрим, зайдём к воротам, но ружья сдавать пока не будем… Костю надо бы тоже подменить, но предлагаю, пока рассказывать ему ничего не надо. Как бы не сглазить, будешь тут суеверным… Петрович, выйди утречком на связь с заводом, узнай про солдат, пусть встретят, накормят и к нам доставят, без промедления.

С островка, расположенного от мыса в полусотне метров, отделилась точка, стала приближаться к Бараньему лбу. Степан Петрович внимательно всматривался в воду и, когда до берега осталось метров двадцать, сказал:

– Норд прёт, видимо, учуял меня, вот шельмец! Щас же за ним всё семейство прибудет. Вот помощники-спасители. А я только сегодня отвёз их туда: мало чего подумалось…

С десяток точек отделились от островка и стали быстро приближаться к берегу. У завхоза на глаза навернулись слёзы…