Текст книги "Несбывшееся (сборник)"

* * *

Въездные ворота на гудок автомобиля пошёл открывать завхоз-пожарник-сторож базы отдыха, старший сын Степана Петровича – Владимир. За ним плёлся пятнадцатилетний Норд, старый, с проплешинами на боках и седыми укороченными усами. Сын очень походил на Кирьянова-старшего широким овалом лица, почти квадратным черепом и пронзительным взглядом. После смерти отца по просьбе Смирнова он переехал из города, стал жить здесь круглогодично вместе с мамой, женой и детишками. В открытые ворота въехала новенькая чёрная «Волга» с номерным знаком «00–13», за ней – ещё две «Волги», видимо, местного начальства. За футбольным полем они остановились, из новой машины вышли Виктор Сергеевич и молодая красивая женщина, её никто не знал.

Виктор Никитин немного смутился, не зная, что делать: то ли команду «Смирно» подавать, идти навстречу начальству с докладом, то ли дождаться гостей на площадке. Смирнов улыбался, шёл лёгкой походкой, смотрел на ровные ряды пяти взводов курсантов.

– Смирно! Равнение направо! – всё же не выдержал капитан-директор, скомандовал звонко, по-мальчишески.

– Как у вас говорят: «Вольно». Чай, не командующего флотом встречаете… Но поздороваюсь с ребятами с удовольствием, и директор, набрав в лёгкие воздуха, гаркнул: – Здравствуйте, товарищи курсанты!

Троекратное «Ура!!!» вспугнуло чаек на водонапорной башне, на крышах корпусов и на открытой веранде клуба, они помчались, в панике, к заливу, захлёбываясь в криках возмущения. Ребята прошли торжественным маршем перед гостями, получили команду на ознакомление с территорией и ушли к Бараньему лбу вместе с командирами взводов. Владимир пригласил всех в дом, сказал, что мама приготовила выпечку и домашнего кваса.

– Помню ваш квасок, – не удержался Виктор Сергеевич, продвигаясь по сыпучему песку и держа даму под руку: он назвал её Дианой Иосифовной, большой начальницей из юстиции, – да и шанежки у вас хороши. Господи, как молоды мы были, как всё было ясно и понятно, просто и хорошо… Кроме зэков, конечно. Но и им говорю спасибо, что сплотили нас, заставили проявить свои лучшие качества…

Перед воротами дома в том же загоне жили несколько лаек, они спокойно отнеслись к гостям: Норд подошёл к калитке, как будто что-то сказал крупному, с той же, как и у него, окраской шерсти, вожаку. Виктор Сергеевич передал гостью хозяину дома, дождался Константина, вдвоём они присели на скамейку Степана Петрович.

– Я специально пригласил начальника отдела юстиции облисполкома, Дина – дочь моего друга, Иосифа Блехмана, главного инженера всего Ледовитого океана, куда входим и мы, как частичка главка. Её муж погиб на подводной лодке, не успев получить погоны адмирала, так что она вдова с маленьким сыном, безумной красоты внешней, а главное – внутренней, женщина давно знает о тебе по моим рассказам, хотела познакомиться лично. Она будет оформлять реестр на создание летней базы учёбы и отдыха ЮМШ, где руководителем (начальником, директором ли) будешь вписан ты…

Виктор Сергеевич несколько минут молчал. Константин думал, что тот опять напомнит о недуге, который он преодолел и точно знал: психологически его уже нельзя сломать. Только бы жизнь не сломала под самый корень, считал он, но и то, был уверен – выстоит. Ему второй раз доверили детей, и здесь уже подвести нельзя, хоть умри…

Смирнов-старший закончил монолог:

– Виктор – капитан-директор ЮМШ, но здесь – ты начальник, он будет тебе подчиняться, как командующему морской базой детской флотилии… Так что ли у вас называется? С детьми только ты можешь работать… Да, обрати внимание на Диану Иосифовну: она из талантливого человека точно сделает гения. А ты – талантливый педагог. Вот такое моё мнение о твоём будущем. Но надо всё успеть сделать до осени. Вопрос со мной уже решён: иду первым замминистра рыбной промышленности, говорят, с перспективой. И знай, Костя: любовь к Белой губе, память о нашей молодости я сохраню навсегда, пока жив. В столице милости прошу в гости, но об этом поговорим позже… Пошли в дом, неудобно, бросили всех…

– Я приду сейчас, несколько минут подышу на заливе. – Константин встал с лавки, сильно сцепил пальцы на загривке Норда, присевшего возле его ног. – Ах ты, пёс мой, товарищ мой, пережил своего хозяина… Идём на могилу дорогого тебе человека, идём.

Они пошли, человек и собака, по краю заросшего травой песчаного бархана, неумолимо приближаясь к трёхметровому деревянному кресту. Холмик на могиле под ним казался необычайно маленьким, и Костя подумал: как мог уместиться здесь такой большой и здоровый Кирьяныч, русский человек, помор, который всю жизнь отдал детям… Норд лёг в ногах могилы, положив голову на передние лапы, закрыл глаза: похоже, он так долго и много лежал здесь, что не мог уже по-другому выразить свои чувства.

Из залива буксиры выталкивали гигантский танкер. Выходя из-за острова, на который Степан Петрович вывозил на «доре» на всё лето своих овец, танкер дал два коротких и один мощный длинный гудок. Так помянули хорошего человека…

Часть вторая

Застолье оказалось шумным, хотя и не хмельным: старший сын Степана Петровича Кирьянова, несколько лет назад утопленного зэками в заливе, Владимир, не любил бражничать, всей семьёй собирались у него только по большим праздникам да в день похорон отца. Несмотря на туманные перспективы пионерлагеря, он не выпускал из рук инструменты: чинил тесовую обшивку на столовой, детских корпусах, смастерил закрытый ангар для парусных ялов, как мог берёг самодельный причал от наступающих с фактории гигантских льдин, которые во время приливов поднимались, крошились на торосы, стремились с уходящей водой проскочить узким горлом мимо острова, куда до сих пор по старой отцовской привычке на всё лето вывозят овец, и мыса с деревянным посеревшим от времени крестом, с серой песчаной землёй, поросшей вечным иван-чаем и пресноводной осокой, появившейся здесь недавно, видимо, занесённой дикими утками. При взгляде с моря чудилось, что могила Кирьянова-старшего покоится на мощных тёмно-зелёных кронах вековых сосен, медленно раскачивающихся от ветров с залива.

Курсанты мореходки, утомлённые переходом, перегрузили свои пожитки с «Формозы» и, учитывая, что по ночам из Арктики всё ещё задувает студёный «норд», разместились временно в одном из натопленных до жары корпусов. Все спали, словно убитые. Константину Смирнову, как директору летней базы флотилии, положен был дом финский постройки, принадлежавший его однофамильцу – Виктору Сергеевичу Смирнову-старшему, бывшему когда-то начальником пионерлагеря. Константин тогда работал у него заместителем, они дружили все последующие годы. Вторую половину постройки, со всеми санитарными удобствами, в отличие от других домов, выделили Диане Иосифовне, той самой сотруднице юротдела, которую привёз сюда Смирнов-старший, нынешний генеральный директор рыбокомбината, герой труда и депутат Верховного Совета. А сам он и сопровождающие его лица разместились на ночлег в доме Владимира, предварительно напарившись в бане с купанием в заливе при температуре воды двенадцать, а то и меньше градусов.

Константин не стал ни париться, ни купаться, извинившись, отправился проверить детей и командиров взводов, тоже разместившихся в спальном корпусе. Диана попросила забрать её с собой: днём не успела толком рассмотреть территорию нынешней базы флотилии.

– Давайте пройдём вдоль забора, – сказал Константин, осмелевший до того, что начал разглядывать женщину. На ней безупречно сидел брючный костюм тёмно-синего цвета, светло-розовая блузка и бордовые туфли с высокими каблуками гармонировали с коричневыми глазами и алыми губами на белом лице, со смоляными волосами, собранными на затылке в тугой узел. Нос прямой, симметричный лбу и несколько впалым щекам, чуточку длинноват, но заметно это, когда посмотришь на женщину в профиль. – Надо зайти домой, поменяю вам обувь на кеды: здесь в таких туфлях не пройти. Тем более вы моя соседка, Диана Иосифовна…

– Мы, конечно, не пили на брудершафт, но, наверное, имеем уже право перейти на «ты», – голос у женщины низкий, грудной с едва уловимой хрипотцой, глаза смеются. Она протягивает Константину руку, ждёт помощи, чтобы пройти довольно приличный участок дороги, присыпанной мелким морским песком. – И зовите меня Дина… Дина Вострецова, вдова, бывшая жена командира подводной лодки, ныне мать-одиночка, воспитывающая семилетнего сына, Ивана.

– Я знаю, мне про вас рассказал Виктор Сергеевич…

– И мне про вас много чего рассказывал ваш старинный товарищ… Рада знакомству. Завтра, как юрист, я ознакомлю вас с документами по летней базе отдыха, сделаем опись имущества, вы подпишите бумаги и расстанемся мы, скорее всего, навсегда… А сегодня – не будем потчевать друг друга юридическими штампами. Смотрите, какой чудесный вечер, какие белые ночи… Боже мой, я сто лет не была на природе, – Дина доверчиво облокотилась на руку Константина, старалась аккуратно ступать по песчаной дороге, приближающей их к дому на самом берегу залива.

«Как хороша эта женщина, как свежо её дыхание, как вызывающе сексуален её голос, – думал Константин, стараясь подстроиться под шаг напарницы, – боже мой, как она мне нравится… Только всё это пустое… Видимо, она моя ровесница, не боится говорить о сыне, но знает, знает себе цену. Наверное, Смирнов рассказал ей и о моих мытарствах, пиках без взлётов, гранях самоубийства. Ладно, провожу её к Бараньему лбу, постоим на памятном камне до захода солнца…» А вслух сказал:

– Дина, у меня кеды сорок второго размера, но мы набьём в носки тряпок, думаю, не свалятся с ног. Да и спешить нам некуда, целая ночь впереди… Свожу вас на место трагической гибели Степана Петровича, расскажу о нашем житье-бытье в те далёкие пионерские годы.

– Меня Смирнов предупредил о морском песке, рассказывал о Бараньем лбе, о том, как погиб в заливе хороший человек… – Она долго молчала, продолжая идти, опираясь на руку Кости. – Так что запасную обувь я прихватила с собой. Откройте мне дверь, ключ я положила под коврик. – Женщина тихо засмеялась, вспомнив, видимо, о чём-то своём, в которое никого не хотела впускать.

Мужчина легко вбежал на четыре ступеньки крыльца, поднял край подножного коврика, достал ключ и открыл скрипучую дверь. Повернулся к женщине, серые глаза светились счастьем, лицом, окаймлённым русой, с первыми сединами, короткой бородой, он чуточку походил на Хемингуэя. Сказал пересохшими от волнения губами:

– Проходи, Дина… Я подожду тебя на своей половине. А ключи мы прячем на придверной перекладине, справа, в уголочке, ха-ха-хи-и-и… – засмеялся Константин, помогая женщине подняться на ступеньки.

– У меня есть походная кофеварка, – сказала просто, как заядлая туристка, Дина, – мы обязательно заварим кофе, как вернёмся с залива…

– Не боитесь пить на ночь? – мужчина посмотрел на часы. – Скоро полночь, надо спешить, иначе не увидим, как солнце буквально падает в залив. Чтобы через два часа снова подняться над горизонтом. Удивительное время… Скорее, даже безвременье, космическое какое-то, когда кажется, что сбудутся все планы и мечты, какие загадаешь.

– Вы тоже загадывали, стоя с любимой девушкой на каменном плато? Как вы его называете: Бараний лоб?… – вдруг спросила женщина и оборвала фразу на полуслове, увидев, как тень пробежала по лицу мужчины, он повернул голову к двери, взмахнул рукой, приглашая Дину в жилище. Она, подчиняясь его воле, медленно переступила порог, не оглядываясь, пошла внутрь скромно обставленных двух комнат, кухоньки и туалета с умывальником. Константин резко закрыл дверь, развернулся и буквально побежал на свою половину дома.

* * *

Такое же белёсое, как и в тот памятный ранний июнь, солнце, ещё не потемневшее и не остывшее от вечерней прохлады залива, подбиралось к горбатым вершинам острова, подцепило раз-два верхушки елей и сосен и буквально плюхнулось в воду.

– Боже мой, – вскрикнула Дина, – это совсем не похоже на южный закат. Там буйство красок, медленное опускание раскалённого диска в огненную дорожку на море, минута-другая… И полная чернильная темнота. Здесь же – белый шар докатился до острова и, подпрыгивая на верхушках деревьев, скакнул в залив. Светло, словно днём, правда, сзади на нас наползает какая-то серая масса…

– Это ночь идёт с востока, чтобы чуть позже именно оттуда снова выпустить солнце на свободу, – сказал Константин, стоя рядом с женщиной и чувствуя прикосновение её плеча. Они переоделись: он в тренировочный костюм и кеды, она – в серые спортивного кроя брюки, свитер с высоким воротником, на ногах парусиновые синие туфли без каблуков.

– Фу, Норд! Свои… – От забора, перекрывающего подходы к пионерлагерю со стороны нефтехранилища, разросшегося за эти годы, полузакрытого от посторонних глаз новыми посадками сосен и елей, с гигантской бетонной рукой, уходящей в залив, к которой причаливали танкеры мелкого и среднего тоннажа, бежала крупная собака: шерсть на шее вздыблена, зубы оскалены, тёмно-стальные бока заметно поднимаются и опускаются в такт прыжкам. Но чем ближе оставалось до белого скального каскада, уходящего в воду, на вершине которого стояли Дина и Константин, тем медленнее становился шаг пса, на Бараний лоб он вошёл уже степенной поступью, направился сначала к мужчине, обнюхал ноги, лизнул опущенную руку, подсунул голову под ладонь – ждал ласки, почёсывания загривка.

– Здравствуй, Нордик, – в горле у Кости запершило, – это ты, старый дружище… Боже, как ты похож на того, первого Нордика, который бросился спасать Степана Петровича и чуть сам не утонул. – Мужчина присел на корточки, обнял собаку, которая снисходительно терпела все эти неположенные для вожака стаи шалости.

– Добрый вечер ещё раз, – сказал быстро взобравшийся по пологим уступам на вершину камня Владимир. – Да, это третий Нордик, внук папиной собаки… Первого мы схоронили рядом с могилой отца, второй, чуя смерть, ушёл от нас сам, ночью, так и не нашли его, думаю, поплыл помирать на остров и утонул, не хватило уже сил. А этот – из нашей же стаи, только мама у него – городская, не таёжная, вот поэтому так и любит ласки и почёсывания, ха-ха-ха-и, – засмеялся хозяин собаки.

– Красивое имя – Норд, мужественное, северное, – вставила, наконец, словечко и Дина, отошедшая от испуга, – но уж очень большой и страшный пёс у вас, Владимир. Есть в нём что-то холодное, жестокое…

– Мы в чемпионы не лезем, некогда нам, – ответил хозяин Нордика, – но недавно я ездил в Финляндию, в Рованиеми, мой сосед с комбината провёл меня ассистентом судьи на выставке северных собак… Что вам сказать: мой Норд покраше и посильнее будет лаек из Скандинавии. Но собаками надо серьёзно заниматься, не на выселках жить…

– А можно, Владимир, нашу базу назвать «Норд», а лучше «Нордик»? – в глазах Дины забегали озорные огоньки. – Мы, конечно, везде, как положено, проверим, чтобы накладок не было с товарными знаками и так далее, но в принципе для детишек, связавших судьбу с северным морем, подойдёт такое название – «Нордик»?

– Красиво, безусловно подойдёт! Я только за… – Хозяин собаки сиял от радости: имя его верного пса будет в названии морской флотилии, пусть потешной, пусть детской, но с настоящим пароходом, парусными шлюпками и причалом. Вечером в баньке Смирнов-старший разговорился о будущем: мечтает бетонный причал соорудить, дорогу до станции протянуть, построить котельную и паровое отопление завести в жилые корпуса, столовую и клуб. Вот тогда и о круглогодичном отдыхе детей здесь можно сказать, кому следует.

Со стороны залива вдруг подул довольно прохладный ветер, с горизонта из-за мелких островов стали наступать рваные облака, над факторией, всегда первой принимавшей штормовые удары с моря, зависла роящаяся и набухающая грязно-серая туча. Владимир посмотрел на стороны горизонта, заметил:

– Видимо, гроза будет, но почему ветер холодный – непонятно, лето ведь на дворе… Вот матушка природа, вот Арктика: только что солнце шпарило, и вдруг снег пошёл. Идите поскорее домой, – обратился он к собеседникам, – может, успеете до шторма добежать…

– А ты? – спросил Константин. – Наши уже спят?

– Угомонились: напарились, накупались в заливе, спят на втором этаже сарая, на сене попросили расстелить им постель… Проход меж корпусами помнишь? – спросил Владимир. – Вот прямо туда, и тропинкой по берегу чешите, путь втрое сократите…

Константин крепко взял Дину за руку выше локтя, подстроил под неё свой шаг, и они помчались к третьему корпусу, боясь одного – как бы не поскользнуться на валуне, не свалиться в воду. На берег уже пошла заметная волна, белые гребешки подпрыгивали до «пионерских скворечников», так дети окрестили летние туалеты, расположившиеся в море, в пяти метрах от берега, и куда вели настилы из специально не струганных досок. Кстати, там больше всего ловилось бычков и прибрежной наваги, а один мальчишка вдруг вытащил почти метровую зубатку. Вот было крика и воплей, полкорпуса детей сбежалось посмотреть диковинную рыбину.

Они успели заскочить под навес финского домика, Константин открыл ключом дверь, Дина смотрела на крупные капли дождя, барабанившие по шиферной крыше. Мужчина не торопил женщину, не мешал ей подумать, стоит ли заходить в чужую половину жилища, хотя и существовало объяснение такому поступку – дождь разошёлся не на шутку. Дина вдруг подняла рукава на свитере, подставила голые руки под дождь, набрала воду в ладошки и потом выплеснула её на лицо. Проделала эту несложную операцию несколько раз, естественно, замочив и голову, и свитер на груди и плечах. «Вот теперь можно точно заходить в дом… – улыбался Костя проделке женщины. – Надо вытереться, может, даже поменять одежду…»

И чтобы больше не испытывать судьбу, он первым пошёл в комнату. Дина осторожно, на полшага отставая, плелась сзади. Но входную дверь успела закрыть, прежде чем мужчина прижал её к груди. Константин до того изголодался по женщине в годичной командировке в море, до того выздоровел от горя и неудач на всех фронтах своей жизни, что просто терял контроль над ситуацией. Мудрая Дина стала мягко и умело помогать ему: их стоны и вскрики слышала то ли весенняя, то ли летняя северная гроза, глуша человеческие голоса сильными раскатами грома и барабанной дробью по стёклам умытых потоками воды окон…

В ту ночь Константин почти не спал. Гроза промчалась, ветер угнал грязно-серые тучи и стих вслед за растаявшим между небом и землёй ливнем, успевшим уложить до восхода солнца всю травяную поросль. Это потом, через час-два, в его лучах мелко-мелко задрожат белые головки солнцелюбивой ромашки, вздрогнут ростки высохшей от влаги осоки, поднимутся вверх, потемнеют до зелёного цвета бледные стебельки тимофеевки, давая отдых в полёте диким пчёлам и голубым стрекозам. Лучи света крепли, пробиваясь в комнату сквозь синие сатиновые занавески с рисунками ландышей с белыми распустившимися бубенцами. «Незатейливо, но красиво, – думал Константин, глядя на окна и боясь пошевелиться, чтобы не потревожить голову Дины, лежащую на его руке. Тёмные волосы разметались по подушке, щекотали ему нос, рукой он осторожно отодвинул их и поцеловал женщину в висок. – Такая строгая, независимая, а на самом деле – беззащитная девочка…» Как будто в подтверждение его слов, Дина повернулась на бок и буквально засунула лицо подмышку мужчине.

«Как же хорошо мне, давно, с детства, не было так хорошо, когда ощущение счастья приходило с поцелуем мамы, с забитого гола в футболе, с пойманной рыбины, полученной пятёрки и похвалы учительницы… – Костя любил рассуждать сам с собой, не спеша, докапываясь до сути того или иного явления или состояния души. Вот и сегодня он понимал, что такой ночи не должно было быть, по определению, он не заслужил любви этой красивой, зрелой, самостоятельной женщины. Она случайно наткнулась на него, вновь вставшего на ноги мужчину, вспомнившего своим натренированным когда-то в погранотряде телом всю прелесть нагруженных мышц, ясность мозга и здоровое биение сердца. Всё вернулось к нему: теперь он нужен этой женщине, детям, тем мальчишкам, многие из которых своей жизнью потянули бы на жизнь героев страшных рассказов Эдгара По.

Дина попросила, прежде, чем забылась глубоким сном, разбудить её за час-полтора до общего подъёма. Костя завёл будильник на наручных часах на шесть утра, зная, что с пяти на кухню заступает наряд дежурных поваров, что Владимир в шесть делает обход территории вместе с Нордом, в семь полуторка поедет на базу за продуктами, в восемь (может, сегодня подольше дадим детям поспать, переход выдался непростым) – общий подъём. Тихо переговариваясь, в столовую протопал дежурный наряд, чуть позже заполошно закричали чайки, разместившиеся на ночь на водонапорной башне и вспугнутые Нордиком (он делает это каждое утро). Мужчина понял: надо будить соседку, любовницу (как ещё можно назвать её?), красивую молодую женщину, уютно спящую рядом с ним. Но он почему-то боялся даже подумать о том, что может назвать Дину любимой женщиной: он боялся за судьбу её и сына, за себя, за свои слабые гены. Пока он знал лишь одно: второго предательства любимого человека он не выдержит…

– Дина, пора вставать, до общего подъёма меньше полутора часов… – Константин гладил волосы женщины, старался подсунуть ладонь под её щёку. Она открыла глаза, удлинившиеся ото сна к вискам, положила руку на лоб, прошептала:

– Как хорошо с тобой… Я навсегда запомню эту ночь. Всё-всё, я решила: ты будешь моим, только моим…

Мужчина улыбался, в его глазах не было ни превосходства от своей значимости, ни зазнайства от похвалы красивой и опытной женщины. Он смотрел на неё глазами ребёнка, тихого, доверчивого и счастливого. Она немного громче добавила:

– Прости, несу чушь, это от счастья, которое переполняет меня… Как же давно я ждала именно тебя, ты даже не представляешь, как ты нужен мне, именно сейчас.

– И я счастлив… Только я не верю своему счастью, у меня такое ощущение, что ты приснилась мне, вспорхнёшь и улетишь, больше я тебя никогда не увижу…

– Обними меня, крепко, дай я зароюсь в тебя, вольюсь в твою плоть, стану одним целым с тобой… – Женщина не могла остановиться, спешила сказать самые главные для неё слова. – После гибели мужа прошло столько лет, всё бывало и у меня, я живой человек, но мне никогда не было так светло и спокойно, как сейчас… Ты – чистый родник, Костя, с живой водой. Я только прикоснулась к этой жизни, запомни, только прикоснулась, пугливая, одинокая, потерянная, несбывшаяся…

Мужчина обнял женщину, долго держал её губы в своих, сладкая истома пронзила их тела, они улетели далеко-далеко…

* * *

Константин вызывал у Дины двоякое чувство: она видела в нём сильного, крепкого духом и телом мужчину, без пафоса и чиновничьей демагогии любящего детей. Просто потому, что дети – больше, чем обычные люди, их надо любить, понимать, прощать им шалости, не бояться контролировать их, но, одновременно, с заботой и радостью идти с ними по жизни. С другой стороны, она ощущала, как настороженно, с боязнью и опаской, её новый знакомый относится к жизни, проявлению чувств, всем видом выражая недоверие ко всему, что может коснуться его личной жизни. Два человека уживались нём: один – воспитатель, педагог, за которым идут дети и который от общения с ними обретает счастье, второй – рефлексирующий, почти сломленный жизнью мужчина, постоянно ожидающий удара судьбы исподтишка.

Она многое узнала о Косте от Смирнова-старшего, который считал его самым талантливым воспитателем пионерского лагеря. Тогда старшему вожатому всего-то исполнилось двадцать три, до диплома – два года учёбы, но Виктор Сергеевич уже взял его на заметку как человека, который может ему пригодиться. Дина была в курсе: личная жизнь у парня не сложилась, он вынужден уйти в никуда, оставить своё любимое детище – мореходную школу. Она плохо относилась к человеческой слабости, связанной с алкоголем, но омерзения это явление не вызывало: отец вечерами мог выпить несколько рюмок коньяка, не раз они с дядей Витей буквально напивались, но это ни на ком и ни на чём не отражалось, кроме их голов. По утрам минеральная вода, аспирин, контрастный душ, крепкий кофе. Таков был ритуал: никаких похмелий, никаких проблем, до вечера свободен.

Она верила Смирнову-старшему, утверждавшему, что человек сам может побороть свой недуг, но надо, чтобы создались условия: появилось то, что ему просто нельзя терять. Главное – это любовь, потом деньги, но пущенные в дело, с комфортной, размеренной и устроенной жизнью, чтобы вино стояло в домашнем баре, а хозяин знал, что его норма – «от и до» и ни грамма больше. Виктор Сергеевич верил в то, о чём говорил: среди его друзей – немало преуспевающих, высокого полёта людей, которым он помог незаметно для посторонних глаз выкарабкаться из ямы, обрести себя. Это и партийные бонзы, и генералы-адмиралы, чиновники и крупные хозяйственники. Одно условие, но непременное: их жены не должны быть набитыми дурами, бегающими по парткомам-месткомам-товарищеским судам во имя спасения семьи…

«Как быть с Константином? – думала даже во сне Дина. – Что это – страсть, минутный порыв? Хорошо, можно и так, тогда нет проблем, разъехались, забыли, счастье мимолётно, вдруг, даже встретимся когда-нибудь снова, ещё и ещё раз… Никаких трагедий, обязательств, нам хорошо – и это главное». Но что-то не позволяло ей пройти мимо этого человек. Для себя она оценивала такое поведение, как предательство, поскольку чувствовала, как буквально преобразился мужчина, как счастьем светятся его глаза, как он тянется к ней, веря в любовь с первого взгляда. «Влюблённость – ещё не любовь… А ты-то как оцениваешь своё поведение? – Задавала она этот вопрос не раз, но пока не находила на него ответа. – Тебе хорошо с ним, он твой идеальный партнёр. А если – срыв, у тебя сын, он всё видит, всё понимает, какой пример будет для него?»

Константин смотрел на неё, не отрывая взгляда, трико перетягивало его талию, ей приятно было видеть, как мышцы к плечам мужчины легли в ровный треугольник, убегают к круглому подбородку, покрытому короткой бородой. Он не мешал Дине одеться, потом, понимая её состояние, выглянул в приоткрытую входную дверь, сказал:

– Вот и кончился праздник… Мой праздник. Мне ничего не надо от тебя, только иногда позволь видеться. Я, кажется, влюбился, как мальчишка…

– Вот мои телефоны, последние – домашний и дачный… Сюда приехать я уже не смогу, но тебе надо будет выбраться в город, подписать документы… Сегодня мы, конечно, не успеем сделать всё до конца. Звони, мы обязательно увидимся. Даже если переедем с сыном на лето на водохранилище. – Она прижалась к его голой груди, поцеловала в губы и как-то боком выскользнула в приоткрытую дверь. Перешла на свою половину дома, собрала вещи, долго стояла у потёртого по краям зеркала, смотрела на бледное лицо, прежде, чем приступила к макияжу.

* * *

Курсантами занимались командиры взводов, Виктор Никитин и капитан «Формозы» устроили уборку судна, ребятам пришлось переодеться в рабочую робу. Константин и два члена комиссии из гор– и райисполкома ходили под руководством Дианы Иосифовны по территории, составляли опись имущества, передаваемую на баланс летней флотилии. Потом к ним подключились Владимир и его жена, которая помогала вести хозяйство и вещевой склад. Дело пошло быстрее, но все прекрасно понимали, к обеду, как поставил задачу Смирнов-старший, документация не будет готова. «Ну, и чёрт с ней, – подумала Диана Иосифовна, – один чинуша заупрямился, а мы все на цырлах бегаем. Пусть местные чиновники побегают, перепроверят всё, перешлют нам. Хоть какая-то ответственность будет и на них, а не на одном Константине…»