Текст книги "К барьеру! Беседы с Юрием Мухиным"

Юрий Игнатьевич Мухин
К барьеру! Беседы с Юрием Мухиным

Две коровы разговаривают:

– Знаешь, мне кажется, что они нас кормят только для того, чтобы пить наше молоко, а потом убить и съесть…

– Да брось ты свою дурацкую теорию заговора! А то над тобой все стадо смеяться будет.

Вступление

Его уважают и ненавидят. О его взглядах спорят – в том числе и в российских судах, один из которых в 2009 году приговорил его к «двум годам условно». Знаменитые писатели, историки и журналисты дают его личности и трудам самые разные, подчас полярные оценки.

Александр Бушков:

– Мухин – сыскарь от Бога, пока не заклинится на жидомасонах.

Максим Калашников:

– Мухин – это бренд. И когда-нибудь со стапелей сойдет крейсер броненосный… авианосный и ракетоносный «Юрий Мухин».

Сергей Кара-Мурза:

– Тут счастье было в том, что у него такой талант, который прямо как будто послан нам в нужный момент, в нужное место.

Газета «Stringer»:

– Вообще, Юрий Мухин, который был редактором «Дуэли», является известным городским сумасшедшим…Особенно он любит антисемитские высказывания. Его не жалко.

Кто же он на самом деле – этот Юрий Мухин? Человек, который не боится писать, говорить и думать о судьбе России и обо всех нас «поперек формата». Человек, неудобный властям при любом государственном строе, начиная с «развитого социализма» времен правления его земляка Брежнева. Человек, который в нынешнюю эпоху девальваций всех валют и идеологий может позволить себе роскошь, невозможную для миллиардеров из списка «Форбс», – БЫТЬ САМИМ СОБОЙ. Как Юрий Мухин нашел свой жизненный и творческий путь и какую цену он заплатил и продолжает платить за это? Каковы его творческие планы и в чем угроза, что они никогда не сбудутся?

Слово – Юрию Мухину.

Философия Мухина

Моя «кредитная история»

– Юрий Игнатьевич, у вас есть своя философия?

– Давайте лучше без этого иностранного слова.

– Почему?

– Чтобы объяснить значение этого слова, придется залезть в словарь. К слову, в нашем языке завелось много непонятных иностранных слов, употребление которых прямо-таки вытолкнуло из нашей речи простые и понятные русские слова. А нередко и исказило их первоначальное значение.

– Вы имеете в виду, что многим читателям нужно искать в словаре смысл слова «философия»?

– Вот именно.

Уже несколько веков часть нашей, так сказать, интеллигенции стремится придать своей болтовне некую глубину и настырно тащит в русский язык иностранные вроде бы аналоги русских слов. Открывая для себя новые понятия и явления, наша интеллигенция, законодательница языковых мод, сплошь и рядом неспособна образно представить суть этих новых явлений и дать описание этой сути понятиями русского языка. Посему идет бездумное подражательство и повторение иноязычных слов там, где нам нечего сказать первыми. Скажем, с XIX века, со времен гениальных физиков-электротехников Александра Лодыгина и Павла Яблочкова, в нашем языке появились понятные русскому человеку термины «ток», «напряжение» «сопротивление». А вот, скажем, термодинамика (она же – «физика теплоты») в нашей холодной стране не имела своих первооткрывателей, и теперь, начиная со школьных учебников, нам приходится ломать голову над ее иностранными терминами – разными «энтропиями» и «энтальпиями».

Но если применение иностранных названий для каких-то новых предметов в науке и технике еще как-то можно понять, то зачем, например, русское слово «народовластие» подменили словом «демократия»? А затем, чтобы убедить нас, что в нашей действительности «народовластие» – это когда большинство навязывает свою волю меньшинству тайным голосованием. Ведь именно это на практике и имеют в виду под «демократией». А если точнее перевести это навязанное нам понятие, как «большинствовластие», то сразу же возникнет вопрос: а народовластие когда будет? Ведь любому, для кого родной язык – русский, без словаря понятно, что большинствовластие и народовластие – далеко не одно и то же. Большинство – это еще не весь народ, и выборы органов власти большинством – это не власть всего народа. Так после введения иностранного слова «демократия» поиски настоящей власти народа подменяются болтовней о «необходимости и величии демократии».

Зачем нам в русском языке греческие слова «экономика» и «экономист», если у нас есть свои слова «хозяйство» и «хозяин»? А затем, что хозяйство немыслимо без хозяина, и когда в хозяйстве возникает бардак, то сразу же возникает вопрос: а куда смотрит хозяин? А если в экономике бардак, то тогда кто виноват? А кто ж его знает? Люди у власти – исключительные молодцы, академики-экономисты – умнее не придумаешь. Разве они виноваты? Народ виноват, пьяницы, паньмаш, ну и так далее.

Зачем нам слово «план»? У нас что, не было русского слова «замысел»? Что, «Госплан» звучало умно, а «Государственный комитет по хозяйственным замыслам» («Госзамысел») – глупо? Нет, не глупо. Просто использование этого русского слова могло натолкнуть на мысль: кто же это у нас хозяин и каких это он мыслителей набрал себе в свой штаб, успехи народного хозяйства замысливать?

Бывает и так, что охотно используем мы простые и понятные русские слова, да только смысл их воспринимаем по-разному. Взять, к примеру, слово «писатель». А кто у нас в эпоху всеобщей грамотности не писатель? И сортирных стен маратель – тоже писатель. Было же точное по смыслу слово «сказочник». Но для тех, кто с потугами на свою особость, на возвышенность, сказочник – это что-то «с низов», из самой гущи народа, не белая кость и не власть над думами. Ну, польстили строчкогонам, но смысл-то профессии утерян!

Или взять слово «ученый». А кто у нас не ученый? Скажете: «наука»! Тогда давайте задумаемся: а что нам от науки нужно? Знания? Знания и по телевизору непрерывным потоком идут: тот артист марихуаны накурился, та артистка на прием без трусов пришла. Недавно завтракаю, а по радио меня грузят знаниями: в Австралии один чудак на букву «м» решил сделать на спине татуировку, но обидел мастера тату. А тот наколол ему на спине вместо заказанной картинки красивый… мужской орган. Как потом замерили – 47 сантиметров длиной. Чудаку пришлось заплатить 2 тысячи долларов, чтобы такое украшение свести. Это что – не знания? Знания и радио меня ими обогатило, видите, я даже числа запомнил без репетитора.

Так что, когда речь о науке идет, слово «знания» всегда надо ставить рядом со словом «польза». А ученый, как я считаю, это тот, кто пользу ищет и находит. Иначе он не наукой занимается, а из пустого в порожнее переливает.

Так и слово «философ». Это же человек, осмысливающий явления природы и жизни и находящий связи между ними. Ну почему бы не назвать его по-русски «осмысливатель»?

– Я не против подобного предложения, но вряд ли научное сообщество осыплет вас аплодисментами. Ю.И., наверное, имеет смысл нашу беседу начать с вашей «кредитной истории» – кто вы, чем занимались…

– …откуда взялся и как докатился до жизни такой?

– Примерно.

Вообще-то я очень много написал о себе в книге «Три еврея, или Как хорошо быть инженером» и в повести о моем отце. Вкратце мою историю можно изложить так.

Родился я в 1949 году в Днепропетровске. В 1973 году окончил Днепропетровский металлургический институт, между прочим, с «красным дипломом», и нас, таких умников, на сотню человек с потока было всего трое. По окончании института должен был остаться там же на научной работе, но полез бороться «за правду» – вступил в конфликт с тогдашней номенклатурой КПСС. Понятное дело, потерпел поражение и поехал по распределению в Казахстан, в городок Ермак. В нем прожил 22 года.

Работать начал на Ермаковском заводе ферросплавов инженером-исследователем, и эту профессию считаю своим призванием. Освоил ее быстро и успешно, имею несколько десятков изобретений и публикаций в научно-технических журналах.

Когда мне предложили вступить в КПСС – потому что «без этого не сделать карьеру», отказался. Между прочим, получил предупреждение от местного КГБ «за ведение антисоветской пропаганды» и считался в городе диссидентом. Тем не менее на мою заводскую карьеру это никак не повлияло – я делал ее быстрее, чем хотел, а в 1982 году стал руководить всеми научными исследованиями на заводе. Думаю, что именно оттуда – от того, что насмотрелся тогда на ученых в разных видах, – у меня нет ни малейшего трепета перед отечественной наукой. В СССР это было прибежище для здоровенной армии паразитов!

– Защитили диссертацию?

– И в мыслях не было! Я ведь не собирался увольняться с завода. Если бы собрался, то защитил бы кандидатскую и насобирал бы материалов на докторскую. А на заводе на кой овощ эти диссертации мне были нужны? Я бываю груб, некоторые утверждают, что даже чаще, чем надо, но на самом деле я очень подвержен влиянию «того, что люди скажут». А на заводе мне было очень важно, что скажут обо мне мои товарищи. Они горбатятся в цехах, чтобы вытащить завод из ямы, а я вместо того, чтобы впрячься вместе с ними, диссертацией буду заниматься?

В середине 1980-х наш завод работал очень плохо. Новый директор Семен Аронович Донской, выдающийся руководитель, в 1987 году предложил мне стать своим заместителем по коммерческой части, а я в этом ни бельмеса не соображал! Ничего, мало того, что освоил, так еще и появилась уверенность, что во всем сумею разобраться! Затем Донской сделал меня своим первым заместителем. Я, наверное, во всем Казахстане был единственным беспартийным руководителем такого ранга. Конечно, Донской за мною присматривал, но давал полнейшую свободу действий во всех одобренных им проектах. Чего я только не творил: одним из первых в СССР взял валютный кредит, одним из первых создал совместное предприятие, одним из первых начал бартерные операции, ввел заводские деньги и первым в СНГ перевел расчеты работников завода на кредитные карточки. По делам объездил полмира: покупал технологию производства видеоплееров в Японии, добывал технологию переработки шлаков в Германии, технологию получения синтетического бензина в ЮАР, торговых партнеров имел во всей Европе. Помимо дел, участвовал в сафари по Южной Африке, играл на рулетке в Монте-Карло, обедал в самых знаменитых ресторанах мира… и сегодня, попробовав все это, понимаю, что все эти развлечения – глупость. Формально есть что вспомнить, да только жаль тратить время на воспоминания.

Короче, в 1995 году правительство Казахстана передает Ермаковский завод ферросплавов иностранцам. Я препятствую разграблению завода, меня тут же увольняют, прокурор отменяет увольнение, новые хозяева, чтобы от меня избавиться, идут на компромисс: покупают мне в Москве двухкомнатную квартиру, и я уезжаю в Москву с компенсацией зарплаты за два года. А в Москве я сразу же создаю газету «Дуэль» – уникальное издание без профессиональных журналистов. В газете сами читатели ведут полемику с определенной целью – найти истину. Одновременно создаю организацию – АВН…

– О ней, с вашего разрешения, попозже.

На наш взгляд, сейчас в России и мире вас больше знают как историка, выдвигающего новые объяснения исторических событий нашей Родины. Скажите, как у вас родилось желание заниматься историей, ведь по образованию и по опыту работы вы металлург и, как мы понимаем, успешный руководитель?

– В сутках есть рабочее время. Даже если работать не только ради дохода, но с увлечением, думая о работе, как в моем случае, и после окончания рабочего дня, то все равно в сутках бывает и время, свободное от работы и мыслей о ней. Кроме того, нельзя все время думать об одном и том же, это утомляет, нужно менять тему, чтобы отдохнуть.

Отдыхать можно по-разному. Скажем, Сталин, чтобы отдохнуть, выращивал розы и играл в бильярд. Есть одно свидетельство, что он коллекционировал часы и любил их разбирать. В любом случае, у человека с такой умственной нагрузкой, как у Сталина, чтобы не сойти с ума, должны были быть развлечения, начисто переключавшие мозг с решения государственных проблем на что-то иное.

Меня развлекают с самого детства фантазии, но для этих фантазий нужно горючее, материалы. Скажем, если ты фантазируешь, что ты французский мушкетер, то желательно знать о той эпохе как можно больше, иначе фантазии будут убогими – тебе же неинтересными. Чтение было моим самым любимым увлечением, и, надо сказать, что читал я очень много, и любимыми книгами были не романы (хотя и они тоже), а книги о том, как люди что-то делали, как и почему у них это получалось.

Думаю, что такие вот увлечения выработали у меня любовь к исследованиям – я получал удовольствие, если сам мог прийти к каким-то новым выводам. Исследованиями по своей профессии я занялся еще в институте, а у всех исследований есть общие принципы. Одно дополняло другое – исследования в области истории помогали исследованиям в инженерном деле, а навыки исследований в инженерном деле уже явственно подсобляли в исследованиях общества и его истории.

После института я занялся исследованиями на производстве, заработал в этой области неплохой авторитет, но, главное, опыт, о необходимости которого даже не подозревал. Дело в том, что масса ученых в конце своих исследований получают новый результат, запечатленный лишь в их отчете или диссертации. Я был заводским исследователем, и всем моим начальникам и товарищам по работе было наплевать, получу ли я «новый» или «оригинальный» результат. Им нужен был от меня правильный результат, а его правильность определялась не в ходе «научных дискуссий», а на практике. Если я в ходе исследований нашел, что напряжение на печи должно быть 182 вольта, а мои товарищи тут же его установили и печь дала дополнительный металл, то я полезный человек на заводе, я настоящий ученый. Если дополнительного металла нет либо печь ухудшила работу, то никому мои умствования, мое «личное мнение» не требуется: у людей при деле нет времени слушать твои глупости, даже если ты называешь их «наукой».

Вот это настолько вошло в меня, что мне глубоко плевать на «научные» и любые другие авторитеты, в том числе и на мнение толпы («все это знают, это общеизвестно»). Предъявит этот ученый авторитет результат, значит, он ученый, нет – свободен! И мне плевать на то, как его зовут – Карл Маркс или Альберт Эйнштейн. Нет результата, значит, нет толку от твоих теорий.

Далее дело развивалось так. Я занялся исследованиями бюрократизма, открыл для себя законы поведения людей и законы, по которым людьми надо управлять, чтобы избавиться от бюрократии. Нужны были конкретные примеры, чтобы показать правильность моей теории. Я стал довольно большим начальником, но свои примеры – это свои примеры, а нужны и объективные. А их негде взять, кроме как в истории.

Так что ваш вопрос, как возникло желание заниматься историей, для меня равносилен вопросу, как возникло желание дышать, – да нет у меня такого желания, просто дышу я и дышу.

– Что вы считаете своей сильной стороной как историка?

– Полагаю, что способность представлять ситуацию образно, способность разобраться в подробностях любого дела, способность исследовать любое дело, понимание законов управления людьми и личный управленческий опыт. Этим я существенно отличаюсь от огромного большинства историков. Я, к примеру, никогда сам не был в архивах, хотя по моей просьбе и там проводился поиск фактов. Я просто читаю то, что насобирали в архивах «профессиональные историки», исследую собранные ими факты и делаю свой вывод, в ряде случаев резко расходящийся с выводом того историка, кто «открыл» эти новые факты. Это для историков, даже для умных, очень обидно. Поэтому их реакция на меня предсказуема. А если добавить, что я исследую добытые ими документы и могу определить, какие из них заведомо фальшивы, то их обида возрастает в геометрической прогрессии. Я, к примеру, очень уважаю одного нашего профессионального историка – специалиста по истории СССР. Именно поэтому фамилию его называть не буду. Недавно он выступал по радио в прямом эфире, и слушатели его спросили обо мне. А он начал рассуждать на тему, что настоящие историки глотают пыль в архивах, а вот есть некоторые пенкосниматели, которые…

Вот в этом мое преимущество перед другими историками. Когда речь идет о какой-то властной личности, то я ставлю себя на ее место (правда, это делают и остальные историки). Но смотрю не на то, как я удержался бы в конкретных обстоятельствах на месте этой конкретной личности у так любимой остальными историками «власти», а как решал бы конкретные задачи, стоявшие в тот момент передо мной и моей страной, государством. Ставлю себя на место Сталина, представляю себе задачи и возможности развития экономики СССР до уровня, необходимого в неминуемой войне чуть ли не со всем миром. И мне становится не до «борьбы за власть», не до расстрела конкурентов. К слову, Сталин до 1927 года трижды просил освободить его от должности генерального секретаря ЦК ВКП(б).

Для меня на месте Сталина становится жизненно важным каждый способный и деятельный министр, директор завода, генерал, секретарь обкома и т. д. У меня и мысли бы не пришло отдать их под суд, даже если бы они совершили какое-то преступление, которое можно было бы простить. Такой пример: ставший впоследствии маршалом Кирилл Мерецков, до войны бывший начальником Генштаба, по-моему, фактически предал Родину, заложив в мобилизационный план параметры, которые должны были привести к поражению СССР в войне с немцами. Но ведь его за это простили! Так что большинство из тех деятелей (ошибки, скорее всего, тоже были), которые были расстреляны, свое наказание заработали.

А профессиональный историк ставит себя на место Сталина: вспоминает, как сам он в своем институте писал доносы и интриговал, чтобы сместить с должности коллегу и занять его место (т. е. его кормушку). И начинает выдумывать, как бы он дрался за свою кормушку, если бы был на месте Сталина. А о том, что Сталину нужно было организовать великие и жизненно важные для СССР дела, такой историк и не думает – ведь он никогда не организовывал даже мелких, но общественно значимых и обязательных для исполнения дел. Поэтому в описании такого историка Сталин – прямо-таки вурдалак, который только и думал о том, какого еще невиновного гения расстрелять, – точь-в-точь как сам этот историк.

– Как вы относитесь к критике в ваш адрес?

– А я уже почти 20 лет постоянно веду с кем-нибудь споры. И боюсь, что если меня перестанут критиковать, то я быстро отупею и стану как журналисты нынешних СМИ. Поэтому критику я слышу постоянно и сам на нее напрашиваюсь. Критика – это благо, она не только делает тебя умнее, но и делает более знающим, так как критики поставляют тебе ранее неизвестную информацию точно по теме. Полезные люди эти критики, и я им благодарен.

Правда, не все критики одинаковы, бывают и такие, у которых вместо ума одни амбиции и претензии. Они обычно покритикуют меня, а потом жалуются, что я неинтеллигентный грубиян. Бывает.

– Кстати, как вы относитесь к такому сегодняшнему явлению, как «альтернативная» история?

– Считаю этот термин неудачным и даже вредным. Что значит в истории альтернатива? Другая история? Такого не бывает! Скажем, Иванов женился. Задача историков: выяснить, на ком? И вариант, когда один историк утверждает, что на Гале, а второй, что на Свете, и при этом оба («как интеллигентные люди») соглашаются с таким «альтернативным» положением, – это глупость. А причиной такой глупости является непонимание этими историками того, как все это было на самом деле, – ни один из них на самом деле не уверен, на ком же был женат Иванов. Поэтому альтернативной истории быть не может – история одна. И либо ты согласись со мною, либо я соглашусь с твоими доводами, а серединка на половинку – это не история.

К сожалению, рынок исторической литературы забит книжным мусором, в котором любителю истории невозможно разобраться, и вызвано это низкой квалификацией издательств и их желанием заработать. Ради этого заработка они штампуют и штампуют все новые книги бесчисленных «историков», которые поражены стукнувшей им в голову идеей и спешат изложить ее в виде книги. По сути, это страшный мусор, из-за которого читатель не может пробиться к произведению действительно стоящему. Это издатели выдумали термин «альтернативная история», чтобы оправдать издаваемую ими глупость.

Но сегодня не знаешь, что и предложить. По уму, этот поток мусора должны были бы пресечь редакторы издательств, но у них самих такая низкая культура, что страшно им это предлагать – они «зарубят» и действительно стоящих историков. Приходится терпеть эту «альтернативную историю» в надежде, что читатель по мере приобретения опыта научится сам отбирать себе книги для чтения.

– Получается, что вы, приехав в Москву, в очередной раз сменили профессию?

– Мне как-то рассказывали историю приезда в СССР известного физика Нильса Бора. В то время в СССР физику окружал ореол романтики, быть физиком считалось очень престижно, кипели споры между «физиками» и «лириками» с явным преимуществом «физиков». Бора пригласили на встречу со студентами МГУ, и глупцы с физического факультета при выходе Бора начали скандировать речевку: «Физики – соль, химики – ноль!» Бор попросил перевести ему, а поняв, что именно студенты кричат, развернулся и ушел со словами: «Я всегда считал себя химиком!»

Так вот, я всю жизнь считал себя инженером-исследователем. Думаю, что я им и остаюсь.

– Но главный редактор общеполитической газеты – это далеко не инженер.

– Формально – да, а по сути – не очень сильно. Дело в том, что я и по своей прежней профессии много писал – и отчеты о научно-исследовательских работах, и статьи в научно-технические журналы. Кроме того, напомню, что в середине 1980-х годов я заинтересовался вопросом основ бюрократизма и через несколько лет исследований пришел к открытию объективности законов поведения людей. Надо было популяризировать открытие, потому я уже публиковался в «Правде», «Огоньке», журнале «ЭКО». А в 1990-х годах уже вышли мои книги по этой теме: «Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно» (1993 г.) и «Наука управления людьми в изложении для каждого» (1995 г.). Тогда же я между делом написал небольшую книгу «Катынский детектив», где разоблачил так называемое «Катынское дело» – геббельсовско-горбачевскую фальшивку. Так что организация производства газеты поначалу мне была незнакома, но я к тому времени уже столько организовал производств, что никакой «трудности» я просто не заметил, а в публицистике у меня уже был опыт.