Текст книги "Железные игрушки – магнитный потолок"

Контрольный человек

Школа похожа на трехпалубный корабль, думала Лена. Преодолевая шторма, корабль взбирается на гребни волн… Корпус снизу доверху вибрирует от топота ног суматошных матросов, шум и гам, пыль до потолка.

Лена шла по школьному коридору, и ее слегка покачивало. К груди она прижимала тяжелую стопку тетрадей, что вскоре станет еще тяжелее от поставленных в них двоек. Навстречу ей попался Полянский (Поль Янский, как он себя называл), физрук. От него пахло нагретыми солнцем гимнастическими матами. «Пойдем в тир, – предложил он. – Сегодня чоповцы тренируются. Можно пострелять, ты же хотела». Уже несколько раз заводил разговор об этом… Может, когда-то это ее заинтересовало? (Внизу, в подвале школы, тир; охранное предприятие арендует его раз в месяц; охранники сдают зачеты по стрельбе.)

Они спустились в тир. Стояла кисловатая пороховая гарь, чоповцы уже ушли. Инструктор, который проводил стрельбы, кивнул физруку: «Ну, давай, только быстрее». Полянский встал эдаким фертом в своем белом адидасовском костюме, играя на Лену. Суровый мужчина в черной форме, инструктор, быстрыми и точными движениями собирал на железном столе разъятые части пистолета, колдуя, как будто хирург над внутренностями какого-то странного механического существа. Физрук красиво подбоченивался то так, то эдак… (Когда еще только устроилась в школу, физрук зазвал ее к себе в спортзал: традиция, что ли, такая? Но, что Поль, что Янский… показались ей такими скучными. Ничего у нее с ним никогда не было; и вот теперь он злится.) Лене показалось, что сейчас с таким же холодным прищуром профессионала, который исподволь бросил инструктор, – он разберет, разнимет на части этого «школьного стрелка» своими твердыми сильными пальцами. Она взяла пистолет. Он был тяжел и… как будто это рыба-пистолет, выловленная здесь, в подземных темных водах. Положила обратно. Мужчины уже спорили о чем-то. Она, незамеченная, вышла.

Поднялась из тира, накинула пальто в раздевалке. Запястья чуть пахли порохом и чем-то тревожным… Оружием. Войной.

Она бежала по улице: добраться до кафе, где часто бывала, посидеть там. У розового, отреставрированного (и похожего на кремовый торт) банка – пересекла автостоянку, уворачиваясь от крокодилообразных чудовищ, так и норовящих окатить грязью. Рядом, через сквер, обшпарапанное здание института. Кафе расположено в цокольном этаже, вход в него почти незаметен. Когда-то это была обыкновенная институтская столовая, затем ее переделали в гриль-бар, а еще позже в корчму, и далее в таверну… Остановились все же на кафе. Стершиеся еще с тех институтско-столовских времен ступени вели вниз, в царство общепита. Котлетно-минтаевый дух пропитал здесь все, несмотря на видимые нововведения. Лена толкнула массивную дверь. Историю заведения она знала от официантки Кати (ее сын – известный правонарушитель в Лениной школе). Катя часто подсаживалась к ней, с ужасом ожидая новых известий о том, что же еще натворил ее сынок? И сейчас, увидев Катю в зале, она приветливо махнула рукой («да все нормально, мол, с твоим парнем, школу-то он пока не разнес по кирпичикам!»); прошла к своему полюбившемуся столику.

С этого места она видела то, что отражалось в зеркале, занимающем почти всю торцевую стену. Видела входную дверь, часть барной стойки, большую картину в китайском стиле (как раз над стойкой). Картина и зеркало – два изысканных дизайнерских акцента в этом длинном (и чем-то напоминающем вагон-ресторан) зале. В зыбком зеркальном мареве Лена любила рассматривать столь же зыбкие и дрожащие, казалось, силуэты дальних гор на картине, водопады, сосновые ветки на переднем плане и… следить за пробегающей, но остановившейся и задумавшейся о чем-то своем белочкой с шишкой в лапках (хотелось сказать, в руках). Иногда Лена думала, что она и есть эта белочка. Картина эта по разнообразию многозначительных смыслов удивительно подходила к тому, как быстро установив столы буквой «П» (поминки) – или «Т» (торжество) – зал бывал преображен как для скорбных мероприятий (по будням), так и для праздничных (в пятницу, субботу и воскресенье гремели юбилеи и свадьбы).

Верхний свет приглушен, полумрак и тихая музыка смягчают, скрадывают пространство. На столиках лампы с абажуром; и кофе варят с душой. В это время из посетителей – почти никого, кроме иногда забредающих и ищущих уединения влюбленных парочек (в основном из студентов, прогуливающих занятия). Позже спускаются пообедать финансовые воротилы с верхних этажей (многие помещения института сданы в аренду коммерсантам).

Раньше, как только Лена приехала в Москву, устроилась в школу – все ей казалось новым, заманчивым, многообещающим. С такими же девчонками (как и она, только что с институтской скамьи и принятыми в школу) – бегали посидеть в совсем другое кафе… Модное, разрекламированное. Одна стена выгибается в нем стеклянным полукругом, сидишь как в аквариуме. Зал наполнен таким чистым и прозрачным светом, будто его специально привозят, этот свет – и вставляют большим радужно-переливающимся кубом. (Привозят, разумеется, двое добродушных эльфов. Где-то у себя в Альпах, среди нагромождения белых прилетевших космических глыб и толстых древесных корней, сплетенных пальцами Бога, размышляющего, создавать ли этот мир дальше? – они аккуратно выпиливают льдисто-прозрачный воздух из плотной высокогорной сини. Пилы с хрустальным полотном жужжат по-пчелиному, работая на земляничном сиропе. Чуть огранив и подправив получившийся куб алмазными надфильками, грузят в фургон-рефрижератор. По ночным дорогам Европы мчится их автомобиль, пятна рекламных огней играют на ярко-красных бортах. Пограничники, таможня, полосатые шлагбаумы… Конечно, такой же природный, озерный и березовый свет можно привозить и откуда-нибудь поближе… например, из Великого Устюга. Но – несовершенство законов, загребущая чиновничья лапа, мздоимцы с полосатыми палочками на дорогах делают невозможным столь простое дело в России.)

Да… все так замечательно начиналось. Но довольно быстро компания от нее отделилась. Возможно, Лена оказалась не столь бойкой? Какая уж тут бойкость… Все дело в тетке, которая собственно и вызвала ее в Москву. Лена окончила пединститут в родном Новосибирске, учитель английского – и вдруг такие перспективы! Московская родственница писала, что все сделает для родной Леночки, слезно просила приехать. Вот и сделала! Как оказалось, тетка была неизлечимо больна и нуждалась в сиделке – безотказной помощнице при мучающей ее годами астме. Как все было красиво и блестяще обернуто! Москва, престижная школа, новая обстановка, знакомства. И что в итоге? Далекий район, одинокая комната, закатывающая по любому поводу истерики тетка.

Все было красиво и блестяще… Как обертка от «Сникерса»… Кажется ничего больше нет на свете, кроме этого «Сникерса». По дороге она покупала в ларьке шоколадный батончик. С одной-двумя чашками кофе посидеть в кафе выходило совсем недорого. Чашка кофе. «Сникерс». Еще чашка кофе. Две или три сигаретки. Иногда успевала проверить тетради. Порой к ней подсаживалась официантка Катя, они даже могли выпить с ней по рюмочке. И всегда это был «ну-коньячок-хорошенький-у-нас-сейчас-есть». Катя, таясь, прибегала с графинчиком.

А Лене хотелось настоящего портвейна.

Запомнилось, одна француженка в телепередаче – а дожила дама до ста с чем-то лет, самый почетный старожил Франции! – говорила, именно то способствовало ее долголетию, что каждый день она выпивала стакан портвейна и выкуривала четыре сигареты. Конечно, портвейн она выпивала самых изысканных сортов, а жила где-нибудь в уютной французской деревушке среди напоенных солнцем виноградников. Жила, надо сказать, на пожизненную ренту. «Ведь самый главный секрет долголетия, – добавила старушка, – это то, что всю жизнь я никогда не работала!»

Лена же подрабатывала репетитором, даже когда училась. И теперь одна работа, никакого просвета. Покупает батончик, бежит в пальтеце, ветром подбитом, сидит с одной чашкой кофе, никак не может согреться. Но обиднее того… разворачивает хрустящую обертку… и раздается мерзкий щелчок всемирного механизма несправедливости! Звонкие гульдены весело скачут в копилочку настоящей голландской семьи Сникерсов, которые есть на самом деле (читала в «Аргументах и фактах»). А сколько щелчков-звоночков? – и с каждого купленного батончика им обламывается по ноль целых, тридцать три сотых гульдена!

А дочка Сникерсов, наследница шоколадно-батончиковой империи – толстая раздобревшая Сникерсиха (там и фото в газете), – нежится сейчас, наверное, где-нибудь в шезлонге под средиземноморским солнцем, на палубе своей яхты. Изумрудные волны плещут в белоснежный борт, покрикивают ленивые чайки. В зыбком мареве виднеется берег, постройки античного полиса горстью ракушечника рассыпаны в густой зелени склонов. Она тянет к себе трубку спутникового, набирает номер… Хелло?!

Амстердам пропитан сыростью, силуэты островерхих крыш расплываются в тумане, словно бы нарисованные акварелью на хорошо смоченной бумаге. Вдоль каналов торжественными раскатами плывет гул ста тридцати колоколен, тюльпаны никнут под дождем… Папочка-Сникерс спросонья хватает свой спутниковый. Сам в вязаном колпаке, в полотняной рубашке до пят садится среди пышных перин. «Да, доченька, слушаю!» – «А знаешь, папка… – Сникерсиха любуется радужно вспыхивающими облаками сквозь лед в запотевшем стакане мартини, переводит взгляд на загорелого бойфренда, на его цветастые, с пальмами и обезьянами, бермуды. Парень с удочкой на носу яхты преспокойно удит себе… ну что там? – минтай какой-нибудь. – Знаешь, папка! Ведь жить-то как хорошо, верно?» – «Ну, конечно, моя дорогая!»

– Ну, конечно, моя дорогая… – машинально пробормотала Лена. Получилось, она как бы ответила склонившейся и что-то спросившей у нее Кате. – Да вон, посмотри, ничего-так-себе-мужчина, глазами зыркает! – настойчиво повторила официантка. – Я его к тебе пересажу.

Что это, кого пересажу? О чем речь?

Оказывается, все вокруг переменилось. Свет включили ярче. Две женщины с кухни относили столы с противоположного ряда в середину. (И пока было неясно, составляют ли они их в виде буквы «Т» – или «П»?) Тем не менее намечается какое-то мероприятие.

– Да он спокойный, сейчас допьет. А нам расставить все надо.

– Свадьба, что ли? – спросила Лена. Она ведь начала проверять тетради…

– Да у нас тут… то свадьба, то поминки! Мы сейчас зал подготовим к вечеру, банкет будет. Ты сиди спокойно. Я к тебе только этого подсажу, ладно? Видишь, все столики заняты. А он… не знаю, первый раз у нас… Может в институт приехал? Но на командировочного не похож, при деньгах мужчина.

Лена посмотрела в его сторону. К столику, за которым сидел незнакомец (всем своим видом выражая недоумение), неумолимо приближались внушительные женщины в белых куртках. Подхватывали столы, с грохотом выстраивали в длинный ряд. Но что за мужчина? Некоторое нарастающее напряжение в сцене даже рассмешило Лену. «Ну веди сюда этого… Штирлица!» – она махнула рукой. Почему-то ей это напомнило историческую встречу киноразведчика с женой в «Элефанте».

Катя переставила его закуски, подошел и он. В одной руке держал серый обтекаемый кейс, в другой – графинчик с водкой (словно боялся, что его отберут). И серый костюм сидел на нем как-то… обтекаемо. В глазах сквозила явная растерянность (а глаза не то серые? или голубые?) Возраст его? Ну, ближе к сорока, наверное. Жесткий ежик коротко подстриженных волос. Невысокого роста, плотен, сбит. Крутым мачо его не назовешь (это даже не Поль, и уж тем более, не Янский). Весьма усредненный тип. Коммерсант средней руки, похоже.

– А это что, извините… домашнее задание? – кивнул на ее тетради через некоторое время, как устроился напротив.

– Контрольные, – коротко ответила она.

– М-да… И мне часто приходится на работе контрольные делать. Э-э… гм! То есть, я хотел сказать… – Он сбился с мысли, потерял слова.

– Контрольные… закупки, наверное? – подсказала Лена.

– Ну можно и так…

Переведя дух, он представился: «Март». (Марк? Макс? Марат? – даже не поняла сразу). И Лена назвала свое имя, чтобы не сидеть бука букой. Налив из графинчика полную рюмку, многозначительно глянул поверх водочной склени:

– Вот и сейчас считай на работе… Выпивать приходится!

– Своеобразная у вас работа, – заметила она.

Выпил одну – и следом (бросив взгляд на свои часы, отмечая какое-то время) вторую рюмку. Может, ждет кого? Или хочет, чтобы она обратила внимание на его фирменный золотой хронометр? Нет, выпил без какой-либо рисовки, внешнего шика. Сосредоточенно, будто выполнял некое, несомненно очень важное дело (за которое, видно, и платят неплохо). Перед ним блюдо с темной, лоснящейся жареной рыбиной. Он ловко разнимал ее на части, с какой-то особой хирургической точностью действуя ножом и вилкой. Почему-то Лене вспомнился инструктор по стрельбе, колдующий с рыбами-пистолетами.

– Да, выпиваю… – Март отправил кусочек в рот, прожевал. – Чтобы не терять ориентировку, контролировать себя. А то разные ситуации… Но это не важно. Сегодня у меня день рождения! Сегодня я пью за свой день рождения!

– Поздравляю! А разве у вас не в марте день рождения?

– В марте… гм! Можно и так сказать. Вообще-то Март – это от Марты, так звали овчарку. Она отыскала меня и согревала собой, пока подошли люди. На трассе произошла авария, меня выбросило через ветровое стекло, метров двадцать пролетел… Родители погибли. Потом, что да как? Назвать же надо. А, это его Марта нашла! Ну и назвали, Март. Я ведь в детдоме вырос. Потому у меня сегодня второе рождение. День, когда я родился во второй раз!

– Ну, поздравляю вдвойне, – не скрыла холодной иронии.

– Послушайте, Лена. Не можете же вы просто так взять и уйти. В такой день. Пусть это скромный праздник моей скромной персоны, но не откажите поднять со мной всего лишь бокал вина. Вы какое предпочитаете?

– Портвейн! – вдруг выпалила Лена неожиданно для себя. (Портвейн! Да кто бы держал здесь приличный портвейн? Сейчас Катя даст ему отповедь, как-то выкрутится?)

Но все разрешилось неожиданно. Март остановил спешащую мимо официантку, они о чем-то коротко переговорили, он сделал неуловимый пас… Катя даже ойкнула, быстро отвернулась и, как была уверена Лена, характерно прошуршала купюрами в кармашке передника. Кивнула заговорщицки: мол, все будет в лучшем виде! Поспешила к служебному выходу, на ходу отцепляя с пышной прически белый венчик наколки. («Сколько же ей гульденов обломится за услуги, что побежала, как девочка? Вернее, как мальчик на побегушках». Лена тихо изумилась.)

– Так вот, – продолжил как ни в чем не бывало. – Пока нам оформят заказ… расскажу одну занимательную историю. Если вам интересна история сегодняшнего дня. Моего второго рождения.

Да, ей интересно, в общем.

Где-то в глубинах его пиджака затренькал мобильник. – Ох, простите… – он обратился к Лене. – Да? Что? – поднес трубку к уху. – Что значит грипп? Что значит высокая температура?! – воскликнул зло и раздраженно. – Глаза слезятся… Какие еще глаза?! Ч-черт!! – Отключил телефон, едва не раздавил его в кулаке. – Ну надо же… Что за люди! Ничего доверить нельзя!!

Лена перелистала несколько своих тетрадок, отложила в сторону.

– Ситуация выходит из-под контроля? – поинтересовалась участливо.

– Что говорите… Выходит из-под контроля? – он был отстранен, задумавшись о своем.

– Вы же в контролирующих органах работаете? Встречаетесь, наверное, со многими интересными людьми?

– Да, бывает… Потом об этом часто пишут в газетах.

Машинально (почти на «автопилоте») налил рюмку, опрокинул в себя, закусил листиком салата. Тут же посмотрел на часы: – Извините! – Было заметно: побледнел, на лбу выступила испарина. – Мне нужно выйти на минуту, на свежий воздух. – Подхватил кейс, быстро пошел к выходу.

Ну что же, трудное детство… Да еще пить в таком темпе! Посидев немного, Лена достала из сумочки пачку сигарет. Подцепляя язычок обертки повредила ноготь, пришлось подпилить. Увлеклась, не заметила отсутствия соседа. Он вернулся через какое-то время. На ходу оглядел себя, стряхнул с плеча приставший пожухлый лист из сквера. Чемоданчика у него не было. Вновь наполнил свою рюмку, кивнул Лене:

– Передать надо было кое-что, один человек подъехал. (Хотя она и не спрашивала.) Нет, все в порядке. Ну, не чокаясь.

(А чем бы ей с ним чокаться?) И он выпил.

– Так вот… о чем я?

– Об истории своего второго рождения, – напомнила она. Вынула из пачки сигарету, он взял ее зажигалку со стола, поднес огонек. От его запястий пахло пережженным порохом… чем-то тревожным, как в тире… Оружием. Войной.

– Да вы лучше закусывайте, – посоветовала Лена. – А то как же вы ее, горькую, пьете?

Прочертила в воздухе дымную загогулину… и не надо, мол, отвлекаться разговорами. Что ей до этого дурацкого знакомства за столиком? Вечно мчащийся вагон-ресторан. Пассажиры входят и выходят. Исчезают навсегда. Дымная загогулина извивалась серой удушающей «петлей времени», в которую ее затянет, когда будет пилить к себе на троллейбусе, в ужасе поглядывая на свои (дешевенькие, надо сказать) часики… Как бы не опоздать! Стоит задержаться на пять минут от жестко установленного теткой срока – и неделя мытарств ей обеспечена!

Вдруг перед ними – прибежавшая, раскрасневшаяся с улицы Катя:

– Вот! – затараторила она. – Самый дорогой! из винных погребов братьев-иезуитов! так мне сказали! – Выставила на стол почти черную, пузатую бутыль французского портвейна. – Ох, а там что… а там что делается… батюшки! – На лице, сменившись, пронесся вихрь невыразимых чувств. Она даже придержала ладонями свои щеки, словно они могли улететь, подобно ярким воздушным шарам. – Банкира застрелили! Только что, я обратно бежала. Он на машине подъехал… И в банк напротив. Бац! В затылок! И ткнулся в ступеньки! Из бесшумного пистолета, говорят! Кошмар, что творится! Накаркала я с поминками. Милиция понаехала, все оцепили. Наши девчонки тоже побежали смотреть.

– Да неужели… Что вы говорите! – На лице Марта (немного порозовевшем после прогулки) даже выступили красные пятна.

– Что я говорю… Своими глазами видела! – Из ее распахнутых глаз выплескивался неподдельный ужас.

– То есть, его… прямо-таки насмерть? И спасти невозможно? – выспрашивал он с непонятной настойчивостью.

– Нет! понарошку! – Катя едва ли не взвизгнула, нервно пытаясь водрузить на золотистые локоны и заколоть на них накрахмаленный венчик. – Его же белой простыней накрыли! «Скорая помощь»-реанимация приехала… Да они все там стоят в стороне, курят. Ничего уже сделать нельзя.

– М-да… – Он озабоченно потер переносицу. – Это ж надо так… Видно тот, кто стрелял, был парень не промах!

– Или выпил для храбрости, – предположила Лена.

Мужчина весьма натужно рассмеялся… А она уловила его короткий брошенный взгляд (и опять это напомнило инструктора в тире). Да… с таким холодным прищуром профессионала он пожалуй открутит ей голову, повыдергивает руки и ноги!

– Скажете тоже… Как же это пьяным? – Побагровел, отер вспотевшее лицо салфеткой, тут же скомкал ее, бросил.

– Вполне возможно. – Лена аккуратно придавила сигарету в пепельнице. – В восточных единоборствах есть даже такая техника: «пьяный кулак».

– Ну, Лена… Вы просто боевиков с Джеки Чаном насмотрелись. Это я вам говорю как специалист!

– Я думала, вы специалист по контрольным…

– Ах, ну это… Делаю, конечно. Хотя для профессионала это необязательно. Лишние хлопоты. Но заказчик, бывает, требует. Ему это кажется как-то… более эффектно…

– Какой же вы профессионал! – грозно предупредила она. – Просто выпили лишнего! Болтаете, что не надо.

– Да, да… погорячился… Я ведь о другом хотел сказать. О том, что довели страну! Нигде не чувствуешь себя в безопасности. Ну да ладно: банкир! Сейчас в какую собаку ни кинь палкой, так в банкира и попадешь! А копни глубже – обыкновенный ларечник, «сникерсами» торговал в киоске. Наворовал денег. Упокой, Господи, его душу! А портвейн вполне ничего… (Тут же сменил тему.) Я думаю, пойдет. Ну что закажем к вину? – Он углубился в изучение меню.

В отражении зеркала Лена наблюдала странное явление трех мужчин. Они в чем-то сером, и похожи друг на друга: лица их серо-каменны. Только что вошли в зал, внимательно оглядывали все вокруг. Один держал у рта передатчик, как будто лакомился черным эскимо (к тому же перевернув его вверх палочкой-антеннкой). Катя уже вовсю тараторила перед ними, то и дело всплескивая руками. (Что за зловещая троица? Возможно, пришли договориться о проведении поминок?) Но вот мужчин осталось двое… кто-то направился в их сторону?

Март откинулся на стуле с самым беззаботным видом, закрыв лицо коричневой картонкой с тиснением «Меню».

Он шел – этот невидимый, приближающийся… Шел мерной поступью, опаляя своим дыханием наступающей зимы ее спину (затылок немел от холода, ледяным панцирем схватывало позвоночник)… И белочка на картине, казалось, заволновалась, зацокала, передала ей тревожной морзянкой: ЛЕНА ВОСКЛ ТЫ НА ЛИНИИ ОГНЯ ВОСКЛ. Замахнулась своей шишкой, чтобы кинуть в нее!

«Да он идиот, этот Март… Или кто бы он ни был, за кого бы себя ни выдавал… – с тоскливым предощущением надвигающейся катастрофы подумала Лена. – Думает скрыться за жалкой бумажкой меню?»

Ощущение катастрофы… Она бросила взгляд на свои часики… Через пять минут должна убегать! Тогда успеет к контрольному сроку. Но…

Вдруг в зал вбежали черные гибкие люди. Это было неожиданно… хотя, если разобраться – понятно: вездесущие телевизионщики! В черной коже, опутанные проводами, со слепящими лампами, мохнатыми коконами микрофонов на длинных удочках, громоздкими жуками видеокамер, вцепившимися в плечи… Топот ног, шум и гам, пыль до потолка. Большая перемена!

Лена оглянулась: серый сотрудник, что направлялся к ним – бросился назад, отталкивал настырную братию, прикрывал спиной своего шефа. В самом центре внимания охотников за жареными новостями оказалась Катя. Это был ее звездный миг! Она заламывала руки, прижимала их к груди (не без того, чтобы продемонстрировать свои аппетитные прелести). Операторы с удовольствием фиксировали яркую эмоциональную картинку. Ее голос «на камеру» перекрывал шум: «…я обратно бежала!.. в ступеньки ткнулся!.. из бесшумного пистолета!.. довели страну!.. нигде не чувствуешь себя в безопасности!»

«Мы ведем прямой репортаж из самой гущи событий! – Известный ведущий криминальных новостей оказался рядом с едва ли не светящейся от счастья Катей. – Кто он, этот оборотень, покусившийся на финансового гения, известного своими блестящими операциями? И кто следующий в черном списке? Какой ответ дадут на эти и другие вопросы правоохранительные органы? Оставайтесь с нами!»

– …рекламная пауза? – выдохнула Лена, словно освобождаясь от какого-то наваждения. Нужно срочно выпить! Согреться, избавиться от стылой изморози, от предчувствия неотвратимого. И никакого контрольного срока сегодня не будет. Решено!

– Ну так что же… Поднимем бокалы? За ваше второе рождение?

– Вот видите, Лена! Буквально на ваших глазах…

– Да вам просто повезло! В рубашке родились!

– И заметьте, в Хьюго Босс!

Он указал на манжет с фирменной вышивкой. Распушил яркий павлиний хвост! И в голове у нее от выпитого портвейна расцвело радужное видение… Виноградники, напоенные солнцем… Таинственный замысел братьев-иезуитов… Они еще раз соприкоснулись хрустальными контактами (где-то в сердце) с легким мелодичным звоном. От портвейна хотелось шептать кому-то на ухо самое сокровенное и гладить, перебирать волосы, пахнущие пережженным порохом… Оружием. Войной.

Из кафе поехали в ресторан.

За ними приехал друг Марта, Артур. («Такого ресторана, – уверял Март, – вы еще, Лена, не видели!») Не видела – и не довелось увидеть… Остановились где-то на полпути… Был какой-то пруд с утками… Кормили их пирожными (Катя насовала им с собой полный пакет пирожных и яблок). Потом шли какими-то заросшими тропинками, оказались на задворках бывшего Дома пионеров. А там – настоящие морские шлюпки (закупленные, видно, для «Клуба юных моряков»). И вот они никому не нужны, выброшены жестокими штормами перемен среди пожухлой травы и зарослей. «Зачем они нам?» – смеялась она. «Сейчас нас будет штормить!» Едва могла удержаться, цепляясь за рассохшиеся борта. Он раскачивал лодку, и раскачивались звезды над ними. Разрезал яблоки пополам, вынимал сердцевину ножом, получались отличные яблочные чаши. У него полбутылки водки, у нее оставшийся портвейн. Яблочная чаша одновременно служила и закуской.

– Я же в детдоме вырос, там всякое бывало, – рассказывал он. – Убегал и жил на набережной, у старика-лодочника. Сарайчик у него на пирсе, прямо над водой. Лодочная станция. Лодки напрокат давали. Помогал собирать их, если где по берегам бросали. Рыбу ловили, костер жгли. Бандиты гужевались. Но все тихо-мирно, это как бы нейтральная полоса. И еще бывало… вот странно! Мужик, к примеру, поругается в семье, хлопнет дверью – и куда он идет? Да к нам, на лодочную станцию! Посидит, на лодки посмотрит, чаю у костра хлебнет – и легче на душе у человека. Сохранилась одна городская легенда: рассказывали, еще до революции гимназистка утопилась, бросилась с набережной. Ее до сих можно встретить, привидением бродит. Однажды была гроза… я ночевал в сарайчике… Вдруг дверь распахнулась! и – она на пороге! молнии, гром, ливень! В чем-то белом, облеплена вся. Волосы мокрые, струящиеся. Вокруг головы как бы голубоватое сияние. И говорит так… мне говорит… Дай, мол, хлеба!

Их ночь была выпита до дна.

Артур их ждал где-то, да уехал. У него почему-то остались ключи (не то от квартиры Марта, где временно жил Артур? не то от квартиры Артура, которую временно хотел занять Март?) В общем, непонятно. Приходилось созваниваться с ним, останавливать такси и частников, колесить по городу… Наконец выловили Артура. Он все же хоть на чью-то квартиру, да привез их. Дал ключи, слава богу.

Их ночь выпита до дна… Буквально доплыли, спаслись на плоту кровати, кружащейся среди восклицаний и смеха, потрескивания ее снимаемой блузки, скрипов и шорохов, охов и стонов, странных птичьих слов, плеска воды в ванной, сигареты на двоих под утро.

Этой же ночью у тетки случился приступ, ее увезли на «скорой».

Об этом она узнала утром – и все сразу обрушилось на нее. Квартира, тетка в больнице, работу не бросишь. В круговерти прошла неделя. Месяц. Он звонил ей раза два, но разговор как-то не складывался… Ни о том, ни о сем. У него дела. У нее проблемы. Утки в черном пруду уплыли, сквозь шлюпки проросла трава, особый сорт яблок-чаш нигде не встретишь. На какой магнитной ленте времени (сейчас выбившейся из бобины и свивающейся серыми удушающими кольцами) это записано?

Лена провела контрольную. И кто-то вызвал ее: просили спуститься. Внизу ждал незнакомый мужчина… Незнакомый? Да она узнала, это же Артур! Его лицо было мрачным, и словно выражало какую-то необходимость… Необходимость выполняемого долга. Деревянно взял ее под руку, отвел в сторону. В его голосе лязгнул металл: – Лена? Даже не знаю с чего начать… У меня было очень мало времени. И потом, всего несколько слов. Он назвал ваше имя и как вас найти.

– Кто он? О чем вы говорите? – Ее заморозило холодом.

– К сожалению… Сделали все, что возможно. Март вспоминал вас перед тем… Одним словом… Если мы очень поторопимся – и то, я боюсь, успеем лишь к захоронению. Да, на кладбище. Его последняя воля. Я должен исполнить.

Хотела она или нет… взорваться, пресечь, остановить безумие! Но эта «последняя воля», каменно напрягшиеся мускулы Артура (его рука капканом сомкнула локоть) – смяли сопротивление. Он повел ее к машине. Рванули с места. Оказались за городом. Артур подъехал к кладбищу не с центрального входа, а по какой-то окольной дороге через рощу, пустырь… Наиболее короткий путь? Быстро повел ее обходным тропинкам, ориентировался хорошо. (Видно, бывать ему здесь доводилось не впервой.) Там, куда они пришли, вырыта могила… (И так странно, что все это разрыто, нарушена связь… Ну пусть комьев глины, корешков и жилок, построек, ходов и коммуникаций – другого, земляного народа.) Стояли молчаливые мужчины. Они расступились, хмуро отдавая ей право быть в центре группы… боевых товарищей? Как будто не хватало только ее цыплячьего желтого пальтеца среди кожаных покатых плеч, каменных спин, мощных затылков.

«Он был надежным другом. Хороший биатлонист. Метко стрелял», – сказал кто-то.

Ей стало плохо, подкосились ноги. Зачем это, что за дикое наваждение? Невольно повисла на руке Артура, пришедшего за ней… откуда пришедшего? Из какой другой жизни, про которую она ничего не знала и знать не хотела. Пусть все это исчезнет сейчас же, рассыплется, сгинет! Далекие суматошные матросы школьного корабля – ее быстроногие ученики-шалопаи – показались такими милыми, забавными, прелестными детьми!

Гроб уже закрыт. Самый расторопный из мужчин, распорядитель (не зная, что ли, чем себя занять?) взял молоток и, словно прислушавшись, получив приказ откуда-то свыше, – заколотил по гвоздю в один торец, в другой. Бац, бац! – невольно отсчитала Лена. (Наверное, «по контрольному», отметила про себя.) Господи, зачем это ей?! Она брызнула пригоршней воды, розовой пеной в этого человека, когда плескалась в ванной. И теперь с сухим стуком кинет на крышку ком земли? Разве он услышит, что это именно ее последний привет? Кто-то сунул ей в руку пластмассовый стаканчик, черный поминальный хлеб. Машинально глотнула… водка! Обожгло горло. Пошла прочь с этим хлебом, ото всех подальше, зачем она здесь? Ах… ну может даже неплохо выбраться за город, подышать воздухом поздней осени? Навстречу по тропинке между надгробиями шла странная девушка в старомодных одеждах. И фигура ее… почему-то мокрая… Стекает вода, вся облеплена одеждой. Волосы вздыблены, наэлектризованы, источают голубоватое сияние. «Дай хлеба!» – каркнула незнакомка, протянула костлявую руку.

Призрак! Гимназистка!! Утопленница!!!

Если бы не Артур, в два прыжка догнавший Лену, подхвативший на руки…

Ночные дороги Европы. Пограничники. Таможня. Полосатые шлагбаумы.

Среди нагромождения прилетевших космических глыб и толстых древесных корней слышалось хрустальное жужжание, будто пчела залетела в бокал с дурманящим портвейном на донышке.

Рокот медных колоколов торжественно катил вдоль каналов. Тюльпаны мокли под дождем. За окном все пропитано сыростью, островерхие крыши словно прорисованы по мокрой бумаге серого неба. Лена пришла в себя, открыла глаза. Она лежала среди белых простыней, на белой кровати, среди белых-белых стен. Рядом на стуле сидел Артур.