Текст книги "Великий маг"

Глава 11

На самом деле меня, конечно, трясло. И хотя умом понимаю, что смысла убивать меня нет, но ум – это то, что приписываем машинам близкого будущего, а не свойство человеков, которыми движет все, что угодно, но только не ум или даже разум. Этот неведомый босс может оскорбиться, что я не ухватил подачку в виде счета в швейцарском банке. Одно слово человеку на крыше, а тот лишь слегка согнет указательный палец на спусковом крючке…

Черт, а что же камеры фэйс-контроля? Они стоят на всех перекрестках, на входах в метро, на стадионы, в кинотеатры, во все учреждения. Даже на окраинах ставят так, чтобы невозможно проскользнуть под стеночкой. На площадях, где собираются митинги, вэбкамеры сканируют лица всех участников, передают по Инету в банк данных, где за секунды сверяются с портретами разыскиваемых преступников.

Сейчас, в век Инета, нарушителю схорониться почти невозможно, разве что уйти в леса, или же в Харьков, где вэбкамеры поставили только на входе стадиона, но в моем случае эти вездесущие камеры, увы, не помогут. Я не могу дать описание внешности, хотя, конечно, разговор записан, эта функция современных телефонов пашет во всю, это дефолтно, а искать в инструкции, как отключить – в лом. Правда, даже я могу пропустить свою речь через модулятор, никакие аналитики не отыщут первичный тембр. Хотя можно искать по другим параметрам, ведь клиент наговорил очень много. То ли лох, что маловероятно, то ли чересчур уверен в своем могуществе.

Остаток ночи спал хреново, хоть и не кисейная барышня, мерещилась какая-то хрень, горят города, в небе сталкиваются огромные самолеты, потом на горизонте медленно поднялся оранжевый гриб в наростах, похожих на гнойные нарывы. Я смотрел в ужасе, не мог отвести глаза, хотя понимал, смотреть нельзя, ослепну, надо прятаться, сейчас меня пронижет поток смертоносной радиации…

Проснулся, весь дрожа, перед глазами тускнеет и размывается этот зловещий гриб, сердце колотится, как у бегуна на последних метрах дистанции. Барбос дрыхнет возле дивана, не собирается менять привычек, хотя я спросонья периодически наступаю то на лапу, то на ухо.

– Кофе, – сказал я хрипло. На кухне тихо, что значит, даже мой голос электроника не распознала, я повторил громче: – Кофе! А то прибью!

Зажужжало, послышался треск размалываемых зерен, щелкнул, включаясь, тостер, а я пробрался в ванную. Горячая и холодная вода попеременно согнала остатки сна, однако я чувствовал, что даже крепкий кофе вряд ли взбодрит настолько, чтобы прогнать тревожное настроение.

Звякнул телефон, голос Кристины произнес, даже не произнес, а прощебетал игриво-весело:

– Владимир Юрьевич! Везу договоры!.. Я никого не выгоню из вашей постели?

– А вы рассчитываете сразу в постель? – отпарировал я. – С договорами?

– Да некоторые женщины стесняются, когда вот так врывается другая… даже пугаются некоторые.

– Везите, – ответил я. – Договоры.

Она явилась через полчаса, веселая и загорелая еще больше, тут же юркнула в душевую освежиться, а я опустился за стол с целой пачкой типовых договоров, из них пара – на эксклюзив. Не знаю, как при нынешней тотальной системе подслушивания и подсматривания что-то можно утаить, но, говорят, утаивают довольно приличные суммы.

Впрочем, подумал я цинично, покажи мне любую отпечатанную на лазерном принтере бумагу с солидными реквизитами, я что, отличу от фальшивой? Возможно, Кристина просто старается поразить меня своими возможностями, а договор написала сама.

Кристина выпорхнула из душевой, излучая свежесть, каким-то образом ощутила, что сейчас лучше быть одетой, и села со мной за стол уже в маечке и розовых шортах. Я тупо смотрел на листки, она принялась объяснять тем же щебечущим голосом, потом вдруг умолкла, ее ясные глаза посмотрели на меня с особым вниманием.

– Вы совсем меня не слушаете, – сказала она наконец, – Владимир Юрьевич, это у вас творческое состояние?.. Или что-то еще?.. Вы уверены, что вам не хочется меня изнасиловать? Даже как-нибудь по-особому?

– В смысле?

– Ну, как говорят, с особым цинизмом.

Я не стал спрашивать, как это, а то вдруг начнет объяснять, отмахнулся, ответил совершенно искренне:

– Нет-нет, успокойтесь. Совершенно не хочется.

Она вскинула брови и надула губы. Глаза стали обиженными.

– Что, неужели такая уродина?.. Все мужчины говорят, что я в постели хороша. Да и не только в постели… Можете меня попользовать хоть на столе, хоть на рояле…

– У меня нет рояля, – ответил я.

Она огляделась.

– Действительно… Ни кустов, ни белого рояля. Но не переживайте, Владимир Юрьевич, на нем все равно неудобно. Только так, для экзотики.

– Я не все, – ответил я отстраненно, – Нет, Кристина, дело не в вас. Я верю на слово, что вы… словом, в подобных делах профи куда выше, чем даже литагент, хотя, к моему удивлению, и литагент из вас превосходный. А от добра бобра не ищут. Давайте я вас буду использовать в области литагента, а не… в другие полости.

Она выслушала спокойно, с улыбкой, хотя из-за ночного звонка я все еще во взвинченном естестве и соскользнул на прямое оскорбление, но черт их, женщин, поймет: возможно, мою резкость расценила, как комплимент. Красивые женщины настолько привыкают к сыплющимся со всех сторон любезностям и восторгам, что все непонятное из-за синдрома эллочкинизма автоматически заносят в комплименты.

Я смотрел на типовые договоры, а по всему телу все еще прокатывались волны ледяного озноба. Мне наглядно продемонстрировали мощь звонивших. Ведь с тотальным Интернет-контролем за всеми очень трудно стало ввозить в страну оружие, наркотики, фальшивые деньги. Все более или менее значительные преступники выловлены, бандитские группировки исчезли, маньяков изымают еще на стадии поиска жертвы, а преступления остались только такие, которые трудно предусмотреть и пока невозможно предотвратить: муж с женой поругался и ткнул ножом, два собутыльника не разделили последний стакан…

…но и с этим уже есть прогресс: составлены группы наиболее склонных к неадекватным действиям, их стараются не допускать как к важным объектам, так и к важным лицам. В настоящее время преступление можно совершить только голыми руками или теми средствами, что отыщутся на месте, а эти рассматривают меня через оптические прицелы, преспокойно швыряют взрывчатку под джип…

Да, джип взорван, несколько машин сгорели… к счастью, я в состоянии платить за место в охраняемом шестиэтажном гараже, моей бээмвэшке такие случайности не грозят. Но все-таки эти совершили, как говорят в газетах, теракт не для того, чтобы кого-то убить, а просто для демонстрации.

Не думаю, что на меня в самых разных организациях нет увесистого файла с подробнейшими данными. Интернет позволяет осуществить абсолютнейший контроль над всеми людьми, полнейшую слежку, этому противопоставить нечего. Вовсе не обязательно ставить везде телекамеры, достаточно просто автоматизированной системы учета, Интернет-услуг, Интернет-шоппинга. К примеру, приехал какой-то хмырь на курорт в Сочи, пару недель ходил купаться и загорать, завтракал и обедал, мылся в ванной или под душем, сидел в туалете, и все это время компы бесстрастно отмечают самое, казалось бы, невиннейшее: что предпочитает на сладкое, что на крепкое, сколько минут занимает кабинку в туалете, храпит ли, пьет ли газировку, каким стилем плавает, ест ли рыбу…

И вот, к примеру, этот гад украл миллион и скрылся, сделал себе не только фальшивый паспорт, но и пластическую операцию морды и всего тела. Фигушки, этого было достаточно в двадцатом веке. Но не в нашем, двадцать первом. Форму носа изменить легче, чем привычки. Если ты в Сочи заказывал рыбу без соуса, то и в Майами закажешь. А комп все фиксирует. Если раньше по Интерполу отправляли всего лишь портрет и отпечатки пальцев, то сейчас еще двенадцать тысяч примет, которые ты и сам не замечаешь за собой. А комп замечает все. Он сравнивает всех и всюду. И едва хоть одна деталь совпадет, он получает сигнал проверить тебя еще по ста тысячам дополнительных признаков. И вот очень скоро перед твоей дверью появляются агенты Интерпола…

Но это, конечно, меня не касается. Вернее, это я приветствую, ибо преступность снизилась до долей процента. Всякий, совершая преступление, знает точно, что рано или поздно его поймают. И скорее рано, чем поздно. Хуже другой аспект тотальной слежки… Прогнозирование!

Да, на таком богатом собранном материале можно не только легко вычислять, кто куда спрятался, но и довольно точно прогнозировать развитие событий, предсказывать, когда тот или иной человек совершит преступление против собственности или против… государства. То есть против правящей системы.

Для тоталитарных режимов настал самый благоприятный период во всей истории человечества! Недовольных можно выявлять заранее. Задолго до того, как они что-то совершат, выступят, натворят, привлекут внимание. Лидеров оппозиционных партий можно еще при зарождении этих партий и движений либо брать под полнейший контроль, либо сразу порочить так, что от них с отвращением отвернутся собственные родители.

Я не знаю другого действенного метода против тоталитарных режимов, чем… понизить ценность самой человеческой жизни. Сейчас, когда мы все так цепляемся за жизнь, когда она провозглашена величайшей ценностью всех времен и народов, когда ради спасения жизни допустимо любое предательство – диктаторы на коне, скинуть их невозможно. Они, осуществляя тоталитарный контроль за всеми нами, могут угрожать нам, нашему богатству, уюту, благополучию, жизни – наконец. И ничего этому нельзя противопоставить, кроме презрения к материальным благам и великолепного пренебрежения самой жизнью! Таким образом любой тоталитарный режим лишается единственного рычага на всех нас…

У меня это инстинктивно, я просто ставлю духовные ценности выше, а тем самым вызываю подъем тамильского сепаратизма.

– Владимир Юрьевич, – донесся ясный и звонкий голос, что окатил меня как холодной водой. Кристина сидела напротив, ее серые глаза смотрели внимательно. – Владимир Юрьевич, вы совершенно меня не слышите… Где вы летаете?.. У вас такой вид, словно крылья вам подрезали. Или ткнули в них горящим факелом. Владимир Юрьевич, я не ваша женщина, которую вы должны оберегать от неприятностей. Я – сотрудник. Я получаю… намерена получать от ваших доходов двенадцать процентов, а это немало, и потому я очень заинтересована, чтобы вы были… на коне. Лучше, на белом. Что случилось?

Лицо у нее тоже было спокойное, деловое и странно красивое даже без эротики.

– Вы уверены, – буркнул я, – что женщин оберегают от неприятностей?

– Вы оберегаете, – ответила она ровным голосом. – В своих книгах. А, как известно, в своих героях отражается автор.

– Не ошибитесь, – сказал я недовольно. – Это распространенная ошибка.

– Но все же, Владимир Юрьевич?

Я заколебался, ибо сейчас сквозь нежную кожу этой двадцатипятилетней… или сколько ей там, женщины проглядывает даже не ум или образование, а гибкие мускулы стандартной киноамазонки, что в бесчисленных сериалах сносит острым мечом подлым мужчинам головы, отрубает им руки, жестоко бьет по причинным местам, что вызывает восторг у женской половины кинозала, протыкает мужчин копьем или просто острой палкой, что больнее и зрелищнее, рубит, бьет, расчленяет, а сама даже не поморщится…

– Кто вы, Кристина?

Светлая улыбка на миг стала грустной, но тут же губы растянулись и приподнялись уголками в классической форме веселого и безмятежного настроения, что должно обезоруживать собеседника и создавать нужный настрой.

– Я та, – ответила она легко, – кто успел повидать многое, перепробовать многое. Но в жизни и людях не разочаровалась. На жизнь зарабатываю сама. Как вы могли заметить, могла бы зарабатывать больше в других… областях, или полостях, как вы говорите, но я делаю то, что мне нравится. Итак, что вас тревожит?

– Ладно, – сказал я. – Если уж вы такой оловянный солдатик, то… получайте по всей программе.

И пересказал ей ночной разговор. Даже рассказал о взорванном джипе. Кристина сперва явно не верила, на улице чисто, все убрано, а на месте взрыва уже другие машины, их владельцы рассудили, что снаряд дважды в одну воронку не падает. Я видел в ее глазах непонимание, недоверие, затем призадумалась, усомнилась, дважды ее рот в удивлении приоткрывался, а когда я закончил, она сказала медленно:

– Даже не знаю, что и сказать… Неужели вы, Владимир Юрьевич, настолько могущественны?

Я пожал плечами.

– Дело не в этом. Дело в том, что так считают они.

– Но они… неужели такие дураки? Нет, не думаю. Значит, вы в самом деле стоите намного больше. Не знаю, не прогадала ли я с этими двенадцатью процентами… Я вас считала всего лишь писателем, чьи книги почему-то набирают популярность!

Я буркнул:

– Спасибо за «почему-то».

Она сказала, защищаясь:

– Но, простите, ведь в литературных кругах считают вас полным ничтожеством!.. А ваших читателей – полными дебилами. Это не моя выдумка, я успела заглянуть на литературные сайты. Там либо холодное молчание, либо озлобленный вой. К тому же модератор критику оставляет, а если кто-то посмеет в вашу защиту – тут же стирает… Вы очень непопулярны, Владимир Юрьевич!..

– На это есть причины, – ответил я, меня покоробило от мысли, что и этой красотке надо объяснять, и сказал почти резко: – И хрен с ними! Я ориентируюсь на читателей, а не на устроителей сайтов, держателей серверов, критиков, собирателей съездов и прочего-прочего, что отношения к творчеству не имеет!..

Она торопливо кивнула.

– Да-да, верю на слово. Но вы… кто вы?

– Все мы, – сказал я с неохотой, – занимаемся не только тем, чем… хотели бы заниматься. Менделеев, к примеру, лучше всех корзины плел. Соседи считали его, уже академика, чемоданных дел мастером. Император Диалектиан выращивал лучшую в мире капусту. Я, к примеру, умею на ушах стоять. Как-нибудь покажу.

Она улыбнулась.

– Я тоже умею не только договоры. Как-нибудь покажу, если хотите…

– В другой раз, – ответил я чересчур поспешно.

– А вам не кажется, что не помешало бы расслабиться?

– Пусть расслабляются слабаки. А я еще не вышел из боя.

Ее серые глаза неотрывно провожали меня, а я, в самом деле собранный и тугой, как пружина, зашагал взад-вперед по комнате.

– Герой, – произнесла она со странной интонацией, – герой зачуял запах битвы…

Снизу позвонила консьержка, сообщила, что очередь по облагораживанию дошла и до нашего дома, через полчаса отключат свет на десять минут, а потом еще холодную и горячую воду на полчаса. В подъезде поставят цветы, добавила она поспешно, на стенах будут картины, но с жильцов ничего не возьмут.

Я в раздражении бросил трубку. Без воды полчаса – не замечу, но без электричества в эту жару, когда холодильник надрывается от натуги, кондишен стонет от перегрузки, не говоря уже о компе, без которого я как без рук…

Кристина поинтересовалась с сочувствующей усмешкой:

– Снова неприятности?

– Да, – огрызнулся я. – Под названием «благоустройство».

– Благоустройство – всегда хорошо, – рассудила она. – Нужно потерпеть самую малость, а потом десять тысяч лет счастья!

Через полчаса по ту сторону двери послышался стук, грюк, лязг. Крепкого вида ребята сняли кожух с металлического ящика на стене, что-то меняли целыми блоками. Один позвонил в дверь, я открыл с опаской, но он очень вежливо сообщил, что в связи с общей программой благоустройства моя квартира поставлена на сигнализацию. Они должны поставить еще одну коробочку у меня в квартире, укажите удобное место, запомните код, это включать, это выключать, а это вот вам на браслет к часам, чтобы могли вызвать милицию с любого места…

Последнее мне показалось чуточку лишним, но сейчас какие только прибамбасы не выпускают.

Кристина наблюдала с интересом, прокомментировала:

– А мой дом в очереди на реконструкцию уже семь лет стоит. Хоть бы лифт заменили, раз в неделю застревает… Или застряёт?

– Застреваниет, – буркнул я. – Все равно какая-то подозрительная активность… Если не ошибаюсь, в коридоре устанавливают и вэбкамеру. А еще одну – возле лифта… Раньше такие ставили только в достаточно крупных центрах.

– Раньше их вообще не было, – сказала она рассудительно. – Как и компов. А теперь компы в часах, в пряжках, в портсигарах… Не берите в голову.

– Может быть, это из-за взрыва?

Она подумала, наморщила нос.

– У нас все возможно. Нет, чтобы в местах будущих взрывов, так они…

– Ладно, у нас идиотов хватает не только в милиции.

Она поправляла и перепечатывала на своем пальмтопе текст договора, внося мои исправления, а я вернулся к своему ноутбуку. Некоторое время за спиной слышался легкий стук по клавишам, потом донесся вздох, то ли Барбос вздохнул, то ли Кристина, стук прервался.

Послышались шаги. Я чувствовал, как затылок мой начал нагреваться, это ее сиськи совсем близко. Осторожно скосил глаза, не поворачивая головы. Кристина смотрела на экран монитора, я видел по легкому подрагиванию ее глазных яблок, с какой скоростью хватает текст. Целыми блоками захватывает, уже через пару секунд протянула разочарованно:

– Разговоры, разговоры… Когда же у вас там до дела дойдет?

– До тела?

Она оживилась.

– Точно!.. Когда ваш герой, это же вы, верно?.. ухватит там меня за сиськи?.. Как вы написали, «вызывающе торчащие»?.. Ну так примите вызов!

Я ответил наставительно:

– Не все принимать нужно. У меня нет комплекса кавказца, которые считают, что женщины сочтут их никчемами, если не будут постоянно приставать к ним с сексуальными домогательствами. Я достаточно раскомплексован, так что не трясите передо мной ни сиськами, ни ягодицами… Нет-нет, трясите и дальше, но я хочу сказать, что это автоматом не спровоцирует меня на хватание!..

– …заваливание на постель, – продолжила она мечтательно, – срывание остатков одежды, грубое насилие… Эх, что делать, раз нельзя, то нельзя. Будем работать. Много, как говорят, вы работаете.

Будем работать, сказал и я мысленно. Работать, пробивая стену непонимания, тупости, нежелания включить в дело мозги, видеть в книге не только entertaintment, но и духовную пищу. Ведь я ее и так еще подготовил для усвоения: не сырую же даю, а порезал, поджарил, посыпал солью и перчиком, капнул соусом, чем же еще? Разве что пережевать?

Сколько раз было, что я описывал мир, который придет на смену нынешнему, который уже приходит, ростки проросли, только не вымахали в дерево и не зацвели, это вопрос времени, но читающие хохотали и говорили друг другу: вот прикололся, да? Вот забабахал сатиру на будущее!.. Вот высмеял, га-га!.. Это ж классная антиутопия!

Какая антиутопия, думал я хмуро, но помалкивал. Что сказать? Если мир будущего не нравится нынешнему человечку, то это, ясен пень, антиутопия. Даже если он в сто тысяч раз лучше, все равно антиутопия. А мир будущего – это когда машин больше и они крупнее, самолеты тоже больше и крупнее, телевизор ловит сто мильонов программ, да все с голограхвией, чтоб можно было и пощщупать, бабы еще доступнее и податливее… и все такое.

А если подумать, так ли уж люди прошлого или позапрошлого века рвались бы в наше время? Ну как бы дворяне посмотрели на то, что нельзя крепостных сечь на конюшнях, а девок таскать в постель по праву брачной ночи? А как бы сами крепостные приняли эту свободу от всего, когда не барин решает и отвечает за все, а надо отвечать самому? Наше время, лишенное сословных различий, показалось бы жуткой антиутопией и свободолюбивым декабристам, и деспотам-царям, и богобоязненному народцу.

Да и вообще… любой народ принимает только свое время, а любое будущее рассматривает лишь как продолжение настоящего, но без некоторых досадных мелочей настоящего: меньше болезней, легче работа, больше свободы, жратвы, власти, баб…

Лишь одиночки могут заглянуть дальше, но и они обычно шарахаются того, что видят.

Я стиснул челюсти. Нет, я не шарахаюсь. Я пройду через эти непроходимые чащи, через горы. И проломлю дорогу шириной с Окружную дорогу.

Глава 12

Телефон звякнул как-то вкрадчиво, осторожно. Я покосился на Кристину, взял трубку.

– Алло?

– Владимир Юрьевич, – прозвучал в мембране голос, сильный, уверенный, в то же время достаточно интеллигентный, чтобы я сразу представил на той стороны беспроводного провода подтянутого мужчину с посеребренными висками, представительного и даже воплощающего в себе какое-то очень важное ведомство. – Владимир Юрьевич, у нас к вам большая просьба… Я говорю по поручению главы ФСБ генерала Терентьева. Меня зовут…

Но еще раньше, чем он назвался, я уже вспомнил этот голос. И понял, почему сразу представил себе именно подтянутого с седеющими висками. Полковник Кричевский, начальник службы пресс-центра ФСБ, уполномоченный по связям с прессой и общественностью, он часто выступает по телевидению, объясняя действия наших спецслужб, постоянно оправдываясь, доказывая, опровергая, отрицая, снова оправдываясь…

Он выглядел именно подтянутым, спортивным, все еще моложавым, с красивыми седыми висками и благородным удлиненным лицом аристократа, но мне становилось его жалко, когда он мямлил, пытаясь объяснить действия своего начальства, явно нелепые даже для него самого.

– Слушаю вас, – ответил я как можно более небрежным голосом, хотя внутри все затряслось, как при землетрясении. – Я видел вас по жвачнику…

– По жвачнику?.. Ах да… Тогда мне легче объяснить проблему. Но очень хотелось бы сделать это с глазу на глаз. Назовите любое удобное для вас время. И место.

Начал хорошо, подумал я угрюмо. Это не прямое напористое: съезд такого-то числа, пришлем за вами машину. Здесь создают иллюзию, лестную для моего самомнения, для моей гордости, якобы от меня что-то зависит. Впрочем, не зря же именно он назначен руководить этим отделом. Хотя, признаться, руководит из рук вон плохо. С другой стороны, он – первый. До него вообще никто и никогда не смел разговаривать с прессой. С нею, как и с общественностью, разговаривали только в застенках Лубянки.

– Простите, – сказал я, – но ваши проблемы – это ваши проблемы. На фиг они мне?

Он сказал мягко:

– Мы живем в таком тесном мире, что скоро проблемы какой-нибудь Буркина-Фасо будут проблемами каждого россиянина. Уверяю, наши проблемы… вас тоже касаются. Я говорю с вами также, как и ваш читатель. Это правда!.. Кто-то из сотрудников принес одну вашу книгу, едва ли не силой заставил одолеть… а потом пошло, покатило… Теперь едва не деремся за каждый ваш роман.

– Спасибо, – сказал я.

– Честное слово!

– Спасибо, – снова сказал я. – Даже если у вас это чисто профессиональный интерес, все равно спасибо.

В трубке послышался короткий смешок.

– Как насчет бара напротив вашего дома? Вам стоит только выйти из подъезда, и уже через десяток шагов сядете за столик. Там у вас прохладно. Сразу и поговорим. Я могу приехать хоть через час. Как раз вторая половина бара будет в тени…

– Вы так хорошо знаете географию?

– Нет, просто смотрю на монитор. Сейчас солнце поднимается по ступенькам, но потом пойдет наискось. В баре, как я вижу, абсолютно пусто. Как я понимаю, народ придет только вечером, но заведение уже открылось…

Я заметил, что Кристина словно бы прислушивается к разговору. Нет, она далеко, глаза бегают по тексту, но меня охватило ощущение, что слышит все или почти все, о чем говорим.

– Хорошо, – ответил я неожиданно даже для себя. – Я приду через час.

– Спасибо, – ответил Кричевский. – В самом деле, большое спасибо!

– Пока не за что, – буркнул я.

Но передумать и отказаться не успел, генерал по связям как чувствовал мое желание передумать, еще раз коротко поблагодарил и повесил трубку.

Кристина подняла голову, глаза отсутствующие, будто прислушивается к чему-то, повернулась ко мне, взгляд все еще затуманенный, но губы раздвинулись в улыбке:

– Что-то случилось, Владимир Юрьевич?

– Что могло случиться? – ответил я.

– Не знаю… Но у вас такое лицо…

Я провел ладонью по щеке.

– Небритое?

– С этим все в порядке, – заверила она. – У вас красивая мужественная щетина.

– Тогда действительно все в порядке, – сказал я.

Она наклонила голову, глаза взглянули пытливо, но в моем голосе не было необходимой строгости, Кристина сказала:

– У вас лицо взволнованного человека. Взволнованного, но не желающего это выказать.

– Ничего, – ответил я легко, – у меня другого нет, так что стерплю это.

Она улыбнулась.

– Что ж вы так? У всех по три-четыре, а у вас только одно? Теперь даже двуличность кажется добродетелью. Если не секрет, вы через час уходите?

– В кафе напротив, – объяснил я. – На встречу.

Она бросила быстрый взгляд на свои бумаги.

– Ладно, тогда закончим завтра-послезавтра.

– Вы можете подождать меня здесь, – предложил я. – Не думаю, что мы проговорим долго.

Она сделала большие глаза.

– Вы оставляете меня в своей квартире? Одну?

– Без мужчин, ессно, – подтвердил я.

– Нет, я имею в виду… Не боитесь, что загляну в ваш комп?

– Можете попытаться, – ответил я как можно безмятежнее, хотя чувствовал себя все еще гадко и тревожно. – Он донесет мне о попытках взлома. И о несанкционированном доступе. Не говоря уже о том, что у меня пароль абсолютной защиты.

Она покосилась на комп с отвращением.

– Какой противный!

Мысли носятся в черепе, как вспугнутые тараканы, не могу сосредоточиться, все время вспоминаю этот зловещий голос и взорванный джип. Кристина ушла на кухню, что-то готовит, я включил жвачник, поискал новости. В местной подборке показывают новую, очень серьезную проблему мегаполиса. Сперва операторы долго снимали со всех сторон, как тысячи грузовых мусороуборочных машин подцепляют контейнеры с книгами и увозят на мусороперерабатывающий комбинат. Но, сообщил телекомментатор захлебывающимся от ликования голосом, так как резко увеличилось количество выбрасываемых книг, комбинат захлебнулся, а колонны груженных машин у ворот – видите, видите? – вытянулись на километры.

Я вспомнил, что город в последнее время в самом деле начал задыхаться от неубранного мусора: жители продолжают выбрасывать, сваливая уже поверх куч, на дне которых прячутся переполненные контейнеры. Ветер подхватывает и разносит бумагу, полиэтиленовые пакеты, раскатывает пустые пластиковые бутылки. Смрад и вонь быстро распространились по городу, врачи заговорили о приближающейся эпидемии.

В домах перестали открывать окна, резко вырос спрос на кондиционеры и дезодоранты. Мэр города срочно издал распоряжение мобилизовать добавочные грузовики помимо мусоровозов и немедленно вывозить книги за город. Там только что убрали технику из огромного котлована, откуда набирали для строительста щебень, в земной коре образовалась яма с отвесными краями, куда поместился бы весь Седьмой флот с приданными ему авианосцами, да и тот покоился бы глубоко-глубоко на дне.

На экране жвачника видно, как самосвалы подъезжают к краю, приподнимают кузовы, и книги сыплются на дно. Незабываемое зрелище, когда по краям гигантской впадины, размером с Аризонский кратер, стоят крохотные самосвалы, а из их металлических кузовов струятся серебристые ручьи, похожие на живую рыбу, из тысяч книг. На смену отъезжающим тут же подъезжают другие: несмотря на размеры котлована, отданного под новую городскую свалку, грузовиков город сумел выделить с запасом.

Появился улыбающийся советник мэра, сообщил, что проблема решается, вот-вот исчезнет, к тому же некоторые умельцы предложили вроде бы спасительное решение: сжигать книги в котельных. Правда, вскоре выяснилось, что нерентабельно.

Комментатор объяснил с издевкой, что когда книгами заполнили котлован на две трети, спохватились, в городе одних только книгохранилищ еще на два таких котлована, если не больше. Это не считая домашних библиотек, надо что-то предпринять еще, и вот тогда отцы города приняли решение – сжечь. Прислали бригаду доморощенных умельцев, те почти неделю возились, пробуя поджигать, наивные… Почему-то многим кажется, что книги, раз уж из бумаги, должны очень хорошо гореть. А вот хрен вам, ответили книги, и не пожелали загораться вовсе.

Пошли кадры, как пригнали первую машину, вылили пару бочек мазута, бросили факел. Пламя взметнулось жаркое, красное и с черной бахромой, траурное, коптящее. Рабочие стояли на краю котлована и радовались, что наконец-то конец их мучениям, вон какое пламя… но огонь вскоре начал опускаться, прижался к обугленным книгам, а затем погас вовсе.

Оказалось, что остальные книги загораться отказались. Страницы прекрасно горят поодиночке, или когда каждую смять в ком, но когда плотно стиснуты, то язычкам самого жаркого пламени никак не подобраться. Единственное, что могут – погрызть чуточку углы, попортить переплет, но проблему это не решает: книг в котловане не уменьшается!

Еще через трое суток пригнали цистерну с бензином, вылили в гигантскую яму, бросили факел. Пламя взметнулось жарче, чем если бы загорелась нефтяная скважина. Но когда огонь погас, подозрительно быстро погас, выяснилось, что книги на том же месте. Правда, верхний слой почернел и обуглился, а то и просто закоптился, но когда энтузиасты спустились в котлован и принялись ворошить сгоревшее, оказалось, что под первым тонким слоем лежат на десятки метров в глубину целехонькие, непотревоженные книги.

Еще неделю к котловану подгоняли машины и лили мазут, дизельное топливо, бензин и керосин. Костры полыхали такие, что спутники-шпионы то и дело подавали панические сигналы, принимая точку возгорания за термоядерные взрывы.

Наконец отцы города убедились, что сделать ничего не удастся. Верхний слой книг сгорает, но своими жизнями спасает остальные, а чтобы суметь поджечь их тоже, пришлось бы поднять на поверхность, растрепать, а то и порвать страницы.

По жвачнику промелькнуло интервью с замом мэра, сообщил, что принимается решение построить для уничтожения книг особый крематорий. Там будет сжигаться столько-то книг в час, огромное количество, а этот котлован с книгами придется просто засыпать землей, тем самым похоронив книги «по-человечески».

Я взглянул на часы, вздохнул. Пора. Сердце колотится, до чего же в неуютном мире живем. Уже не только из дома выходить страшно, но и в самом доме, в собственной квартире, трудно отыскать безопасный угол.

В пустом зале кафе в дальнем углу сидят двое. Один, в котором я сразу узнал Кричевского, трудится над огромным бутербродом, изредка прихлебывая из стакана. В стакане было нечто темное, коричневое, вроде кока-колы. Второй выглядит несколько проще, не столь аристократичен, но зато по-хозяйски раскинулся в легком плетеном кресле, на Кричевского посматривает снисходительно, как на младшего коллегу. Кричевский выглядит старше, чем на экране, и не столь импозантен.

– Здравствуйте, – сказал я.

Он рывком поднялся, протянул руку: