Текст книги "Святой Грааль"

Глава 6

В домике маленькой женщины было чисто, опрятно. В большой печи горел огонь, аппетитно булькало в горшках. Чачар уже ставила на стол большие миски, ее щеки раскраснелись, глаза влажно блестели. Молодая, налитая соком, глаза радостно вытаращены, а спелая грудь вот-вот выпрыгнет из глубокого выреза. Да и само платье настолько легкое – юг, жара! – что не скрывало греховную, по христианской вере, плоть, а маняще вырисовывало.

Олег, язычник, с удовольствием посматривал на молодую женщину, а Томас начал чувствовать неудобство, дважды поперхнулся крохотными кусочками мяса, а Чачар все подкладывала ему, поливала соусами, сыпала травку, специи, красный и черный перец, все заглядывала в глаза, подавалась всем телом, только что не скулила и не махала хвостиком. Полные, как спелые вишни, губы приоткрылись, показывая жемчужные зубки – острые, как у ребенка, всем существом ловила каждое желание мужественного рыцаря.

Олег ел неторопливо, к разговору не прислушивался. Перед мысленным взором восстановил всю схватку, одобрил хмуро. Жажды убивать не ощущал, воинского восторга не было, лишь досада и глухая печаль. Значит, лук и стрелы могут остаться, с пути не собьют, поиски Истины не заслонят.

В доме было две комнаты, во второй лежал раненый. Стонать боялся: услышат – прибьют. Чачар отнесла ему еду, вернулась встревоженная.

– У него жар… Что делать?

Томас раздраженно отмахнулся, но Олег ответил первым, опережая рыцаря:

– Я пойду спать в ту комнату. Заодно прослежу.

Он поднялся, Чачар торопливо сказала:

– Может быть, посидите за столом? Мужчины любят сидеть пировать! У меня в подвале сохранилась пара кувшинов старого вина.

– У нас был очень тяжелый день, – ответил Олег. Он повернулся на пороге, кивнул на Томаса. – Впрочем, сэр рыцарь знает немало занимательных историй. Он освобождал Святую землю, брал приступом Иерусалим…

И закрыл за собой дверь, повалился на ложе из грубо сколоченных досок. Раненый затаил дыхание в другом углу. Олег закинул руки за голову, провалился в глубокий сон.

Но он успел потрогать обереги, потому сны были тревожные, кровавые.

Рано утром он проснулся от веселых голосов за окном. Томас, обнаженный до пояса, умывался возле бочки с водой, а смеющаяся Чачар сливала ему на руки, норовила плеснуть на белую, как у женщины, спину, но в рельефных мышцах, где под лопаткой темнели два сизых шрама. Все же рыцарь трусливо взвизгивал, отпрыгивал: ледяная вода из подземного ключа.

Олег отошел от окна на цыпочках. Доспехи рыцаря громоздились на широкой лавке – вымытые, блестящие, начищенные явно не рукой Томаса. Огромный меч висел на стене, зацепленный на двух железных крючках. Перчатки рыцаря, покрытые стальными пластинами, – на подоконнике, рядом – цветы. А только вчера вечером женщине грозила жуткая участь, а рыцаря сутки назад распинали, жгли железом, пытали… Великие силы жизни боги вложили в человека! Видать, трудную судьбу уготовили.

Хлопнула дверь, Томас вошел улыбающийся, взъерошенный.

Крупные капли воды блестели на его белой коже, не тронутой южным солнцем. Темное лицо выглядело словно украденное от другого тела – полоска загара резко обрывалась на горле.

– Как спалось, сэр калика?

– Спасибо, хорошо, – ответил Олег. Он внимательно смотрел на рыцаря. – У тебя круги под глазами. Впрочем, ты можешь остаться, отдохнешь.

– А ты?

– Поеду после завтрака, – ответил Олег лаконично.

Томас смотрел смущенно, торопливо оделся, бесцельно прошелся взад-вперед по комнате.

– Сэр калика… Мы оба едем на север. Может быть, доедем вместе хотя бы до Константинополя? Тебе его не миновать, как и мне. Все дороги из Азии ведут через этот второй Рим – лишь там смыкаются Европа и Азия!

– Зачем это тебе?

– Сэр калика, буду откровенен. Дело в этой женщине.

Олег пристально посматривал на молодого рыцаря.

– Что ты хочешь с нею делать? Продать? Мы отогнали насильников, но не можем остаться, сторожить ее невинность.

Томас сказал несчастным голосом:

– Она… вверила себя нам. Ее муж или покровитель – я не разобрался, а допытываться не стал, – убит неделю назад. Коней увели, она застряла в этом доме. Умоляет увезти из этого страшного места.

Олег подошел к окну, посмотрел поверх двора и Чачар на зеленую долину, оливковую рощу, кудрявый кустарник, синее безжалостное небо без намека на дождь, пожал плечами:

– Меня не умоляла.

Томас выглядел несчастным, он и был несчастным.

– Сэр калика… мне достает хлопот с чашей. Может быть, ты?

Олег принес из второй комнаты колчан, быстро проверил стрелы, забросил за спину. Томас с отчаянием на лице смотрел, как этот странный паломник очень профессионально поправил перевязь, вытащил из-под лавки двуручный меч.

– Ты как хошь, – ответил Олег, – а мне не до женщин.

– Она не женщина! Жертва. А мы просто обязаны помочь. Разве твои боги не велят помогать слабым?

Олег бросил острый взгляд на рыцаря:

– Но ведь у язычников все плохо?

– Не настолько же!

– Сэр Томас, я ищу спасения для всех людей на свете.

– И даешь погибать им по отдельности?

Олег помолчал, спросил отрывисто:

– Что хочет твоя женщина?

– Моя?.. Сэр калика!

– Ладно, не твоя, но она думает иначе. Чего ждет от тебя?

– Просит довезти до любого большого города.

Олег подумал, нехотя двинул тяжелыми, как валуны, плечами.

– Два дня пути… Завтра к вечеру будем там. Потерплю. Потом отдам тебе коня – с твоим железом нужен заводной. Запасной то есть.

– А ты?

– По старинке, пешком.

Томас не понял, как можно идти пешком, когда есть на чем ехать, но смолчал, не желая сердить соратника.

После обильного завтрака – Чачар вывалила на стол все, что было в запасах, – Олег пошел к лошадям. От мародеров осталось шесть лошадок, трех оседлал в запасные, самую красивую подготовил для Чачар, женщины благородного происхождения – так очень хотелось считать Томасу.

Когда Томас облачился в доспехи – с помощью Чачар, надо думать, – и, тяжело ступая, вышел на крыльцо, трое оседланных коней нетерпеливо перебирали ногами под окном. Еще трое были под мешками, узлами, вьюками. Калика обыскивал убитых, собирал монеты, кольца, выворачивал карманы. На запасных коней привязал захваченные дротики, кривые арабские мечи, по бурдюку с водой.

– Сэр калика, – сказал Томас удивленно, – разве идти через пустыню?

– Если напрямик, то там нет колодцев. Пришлось бы давать крюк с гаком…

– С гаком? Крюк?

– Это по-росски. Со своей водой сократим дорогу.

На лице Томаса проступило колебание, словно он еще не решил: хорошо ли сократить дорогу. Кто сокращает, тот дома не ночует, а кто ездит по прямой – вовсе попадает к черту в лапы. Он повернул голову, позвал Чачар. Из дома донесся звонкий голосок, слышался звон посуды. Томас виновато улыбнулся, исчез.

Чачар вышла одетая по-мужски, в дорожном плаще. Она задержалась на крыльце, внимательно глядя на калику, словно впервые увидела. Остановился и Томас, не сводя глаз с сотоварища по каменоломне.

Калика оставил плащ в доме, вышел в короткой душегрейке из волчьей шкуры мехом наружу. Звериная шкура распахнулась, открывая широкую, как гранитная плита, грудь. Голые плечи были массивные, как валуны, блестящие, а длинные руки словно кто вырезал из темного дуба – толстые, рельефные, с выпирающими мышцами и сухожилиями. В нем чувствовалась мощь, но лицо калики оставалось неподвижным, смиренным. Красные, как огонь, волосы он перевязал шелковым шнурком, пропустив чуть выше бровей, и Томас нашел это странно привлекательным.

Штаны калики были из выделанной кожи, сам калика опоясался толстым ремнем, железные бляхи перебрасывали по всему поясу россыпь солнечных зайчиков, на кольцах слева висели баклажка и узкий нож. Справа два кольца остались пустые – для короткого меча.

– Меч, топор, булава, – предложил Томас. – Не берешь?

Он сошел с крыльца, продолжая рассматривать преображенного калику. В каменоломне не зачах, напротив – набрал вес, оброс сухими мышцами, во всем его крупном теле ни капли жира, весь словно выкован из плотного слитка железа.

– Топор оставил на запасном, – ответил Олег безучастно. – Не люблю много железа.

Томас невольно провел ладонью по своим доспехам, подумал, что на таком, как калика, буйволе горные хребты перевозить, но лишь сказал иронически:

– Волчьи шкуры носили варвары, что осаждали Рим.

– И разрушили.

– И разрушили, – нехотя согласился Томас. – Но так ты уязвим!

Калика отогнул полу, на внутренней стороне блеснули рукояти двух ножей. Торчали рядышком, одинаковые, как зерна гороха в одном стручке.

– Ножи? – удивился Томас. – Зачем?

Калика наклонился, Томас осторожно потянул рукоять. Нож вышел из кожаного чехла нехотя, упираясь, не желая покидать гнездо, где в тепле оставался брат-близнец.

Чачар ходила вокруг лошадей, по-своему перекладывала седельные сумки, а Томас завороженно рассматривал лезвие, поворачивая нож, – вспомнил бросок, которым калика открыл дорогу в замке барона-оборотня. Острое как бритва лезвие всего в ладонь длиной, но тяжелое, утолщенное на конце. Острие идет с одной стороны, а с другой к прекрасному булату зачем-то приклепана полоска неблагородной меди. Блестящее лезвие сразу переходит в рукоять – прямую потертую кость, всю в мелких насечках. Чтобы не скользили пальцы, догадался Томас. Он однажды видел швыряльные ножи ассасинов, членов тайных сарацинских сект, но там деревянные рукояти, самые лучшие обтянуты акульей кожей, настолько шероховатой, что даже вспотевшие пальцы не соскользнут. Поскреб ногтем блестящее пятнышко дамасского булата на кончике рукояти: лезвие тянулось по всей длине ножа, там кончик загибался, плотно удерживая кость.

– Зачем полоска меди? – спросил он с неудовольствием. – Красоту губит!

– Красоту? – усмехнулся Олег. – Что красивого в убийствах?

– В убийствах нет красоты, – ответил Томас с достоинством, – но в поединке…

– Да, чем сложнее ритуалы, чем пышнее, тем само убийство меньше видно… Эта полоска защищает от ударов ножа.

Томас удивился:

– Фехтовать такими коротышками?

– Не убедился, что кроме Британии есть и другие страны?

Чачар наконец взобралась на коня, не дожидаясь, пока рыцарь подсадит. Томас спохватился, Чачар с седла послала ему очаровательную улыбку. Томас виновато поклонился, поспешно отдал нож калике и влез на своего огромного жеребца.

Олег пустил коня вперед, пусть рыцарь и юная женщина общаются без помехи. День чистый, солнечный, кровавая ночь осталась позади, как и домик, где в задней комнате лежит раненый. Если не считать переломанных костей, он уцелел, снова выйдет на грабеж и разбой, как только срастется переломанная нога.

Сзади слышался счастливый смех женщины, мужественный голос рыцаря. Олег углубился в свои думы, привычно щупал обереги, и, нарушая чистые и возвышенные мысли о тайном смысле жизни и сокровенности бытия, в душу начал заползать неясный страх. Чересчур часто в пальцах застревал оберег с изображением мечей, стрел, лютых грифонов, огня с неба… Мир опасен, по дорогам рыщут лихие люди, в села врываются мародеры, путников подстерегают волчьи стаи, но обереги молчат о таких житейских пустяках, неурядицах, неудобствах. То простая жизнь, обыденная, однако сейчас опасности будто кто-то подманивает со всех сторон, тянет им навстречу!

Олег оглядел себя, покосился через плечо на рыцаря. Тот выпячивал грудь, похохатывал, вел речь о славных подвигах и битвах. Опасен этот рыцарь, которых хоть пруд пруди после вторжения европейских войск в захваченные арабами страны? Женщина?

Олег не заметил, когда женский смех оборвался, но сбоку вдруг прозвучало:

– Сэр калика, а чем хороша медь?

Олег вздрогнул, непонимающе посмотрел на рыцаря. Тот ехал стремя в стремя, на лице его было жадное внимание. Женщина ехала позади в обиженном молчании.

– Я интересуюсь оружием, – пояснил Томас. – Конечно, нож – не рыцарское оружие, но я при штурме Иерусалима командовал отрядом, научился использовать разное… Не для себя, я – благородный рыцарь из Гисленда, но для своих людей я должен был… Понимаете, сэр калика?

– Когда рубишься на мечах, – объяснил Олег досадливо, возвращаясь в обыденный мир, – то они, сшибаясь, скользят. Бой идет неуклюжий, плохо предсказуемый… А здесь, парировав удар, знаю точно, где лезвие врага. Медь мягкая, чужое лезвие не соскальзывает, останавливается.

Он вытащил нож, подал рыцарю. Томас повертел его в руке, перевел взгляд на огромные ладони калики:

– Не коротковата рукоять?

– Три пальца помещаются? Вот и ладно. И большому пальцу есть где взяться с другой стороны. Для броска достаточно. Чем короче рукоять, тем лучше. Хочешь попробовать? Ежели кинуть средне, то прокручивается в воздухе за семь шагов. Значит, можно воткнуть в того, кто стоит или бежит в трех шагах, десяти, тринадцати…

– А если враг окажется на расстоянии десяти шагов?

– Должен закрутить сильнее. Или замедлить. Только и всего.

Томас торопливо протянул нож калике:

– Нет-нет! Рыцарь – это не бродячий цыган.

– Гм… Рыцари тоже бывают бродячими.

– Странствующими! – поправил Томас негодующе. – Странствующие рыцари! Еще со времен короля Артура рыцари Круглого стола странствовали в поисках приключений.

– А цыгане разве не… Ладно-ладно. Кстати, нож можно швырять и по-рыцарски – прямо, как дротик. Не вращая! Для того утяжеляют концы лезвия, а рукояти делают из легкого дерева или кости. Попробуешь?

Томас помотал головой:

– Мы, англы из Британии, народ любознательный, но перемены не жалуем. Добрый меч и длинное копье – наше оружие на веки веков! Такими нас сотворил Господь, такими останемся.

Он придержал коня, и Олег снова поехал наедине со своими думами. Вскоре за спиной рассыпался серебристый смех, гулко хохотнул рыцарь, и Олег снова подивился их жизнелюбию и выносливости. Трудную судьбу уготовили боги для человека! Иначе не дали бы столько сил.

Дорога поднялась на вершину горы, и Олег сумел, прежде чем спуститься, окинуть одним взглядом окрестности: зеленые холмы, долину с ровными квадратами полей, мелкие селения, а далеко впереди – высокий замок, окруженный стеной. Отсюда не разглядеть деталей, замок кажется игрушечным, но дорога тянется к нему, и по этой дороге скачут всадники, ползут тяжело груженные подводы…

Нахмурившись, он медленно пустил коня вниз. Дорога шла утоптанная, спускалась полого, обрамленная с боков старыми оливами, с их раздутыми стволами, изогнутыми, словно в муках, корявыми ветками. Жара перешла в палящий зной, синее небо стало голубым, а потом вовсе белесым, как пепел, о сухой воздух можно было поцарапаться. На обочине в густой траве, в пшеничных полях трещали перепела, шмыгали зайцы.

Томас ехал все так же стойко в доспехах, лишь шлем повесил на крюк у седла, ветер трепал льняные волосы, срывал капли с красного распаренного лица. Чачар пыталась напевать, смеялась и все время заглядывала рыцарю в глаза – синие, удивительные, непривычные в краю кареглазых.

В полдень Олег заметил издали сочную зелень, свернул, там обнаружился небольшой ручеек. Устроили привал, напоили коней, Чачар разложила на скатерти еду, пряности. Олег разделся, ополоснулся ледяной водой – пробилась наверх, к солнцу, из бог знает каких глубин! Томас смотрел завистливо, наконец не утерпел, разделся донага, влез в ручей, что не доставал и до колен, поднял тучу сверкающих на солнце брызг, визжал, счастливо хохотал. Одежду намочил, побил камнями, разложил на траве для просушки.

Когда Олег отвязал от конских морд сумки с овсом, Томас все еще сидел у ручья, с наслаждением драл белую кожу крепкими, как копыта, ногтями. Лицо его перекосилось в гримасе необычайного наслаждения.

– Мухи… – простонал он сквозь стиснутые зубы. – Сам Сатана породил их на свет, дабы истязали христианских рыцарей, забираясь к ним под доспехи, где даже сарацинские сабли не достанут…

– Мухи?

– Ну, такие белые отвратительные черви! Из них получаются мухи, да будет тебе известно, сэр калика.

– Мне-то известно, – пробормотал Олег, – но что такое известно доблестному рыцарю, это в диковинку!

Томас мотнул головой, продолжая остервенело чесаться.

– Не поверишь, какими глупостями нам забивают голову в детстве! Чтобы именовали рыцарями, надо выучить тривиум и квадривиум, уметь петь и слагать стихи, знать грамоту… Но я, честно говоря, больше занимался рыцарскими упражнениями!

– Догадываюсь, – пробормотал Олег. – Если даже европейские короли не умеют читать, а вместо подписи ставят крестик.

– Нет беды, – отмахнулся Томас беспечно. – Как только гонец привозит королю грамоту, тот велит быстро изловить какого-нибудь жида – те все грамотные, им религия велит быть грамотными. Жид читает королю донесение, король диктует ответ, жид быстро записывает, потом грамоту скрепляют печатью и с гонцом отправляют обратно! Только и всего. А тот король, которому послан ответ, тоже велит поймать любого жида, чтобы прочел послание.

– Очень удобно, – согласился Олег.

Томас не уловил сарказма, застонал от наслаждения, дотянувшись до зудящего места между лопаток.

Олег предложил:

– Позови Чачар, у нее ногти – как у кошки.

Томас в нерешительности оглянулся на женщину, она сидела вполоборота в нескольких шагах, прислушивалась, щека ее горела, как и розовое ушко, руки ходили невпопад, роняя мясо, яйца, луковицы.

– Неловко, – сказал Томас наконец. – Все-таки женщина благородного происхождения! Не могу же заставлять выполнять такую простую работу…

– Конечно, простолюдинка почесала бы лучше, но где ее взять!

После обеда, немного отдохнув, они снова пустились в дорогу, вскоре проехали в сотне шагов от странного древнего здания. Оно располагалось в ровной долине, вокруг колыхалась высокая густая трава, вход в здание зарос кустарником, а по стенам, цепляясь за расщелины, вверх ползли зеленые веревки с блестящими, как воск, листьями. Само здание было огромно, мрачно, состояло из чудовищных глыб серого камня. Заброшенное века назад, изрезанное ветрами, зноем, оно безмолвно напоминало о древних империях, исчезнувших народах.

Олег ощутил, как тоска вгрызлась в сердце. Понятно, что Чернобог не позволит человеку карабкаться из дикости и невежества к сверкающим вершинам, где обитают Светлые Боги, мешает, строит козни, но ведь помогают же человеку его творцы, Светлые Боги? Однако все еще больше потерь, чем удач на тернистом пути. Едва удается создать очаг культуры, как дикие орды варваров, посланные Чернобогом, разрушают цветущие города, жгут библиотеки, рушат дамбы и каналы… Снова поднимают из руин – и снова появляются люди-звери: жгут, рушат, убивают. И так без конца, без конца… Слишком много потерь, крови, страданий. Конечно, человечество движется к сверкающей вершине: после каждой катастрофы хоть и скатывается почти к подножию, взбирается чуть выше, чем в предыдущий раз. Вот и сейчас при всем невежестве и жестокости дикарей молодые европейские королевства сердцем человечнее древних империй, оставивших развалины исполинских цирков, где сражались живые люди – гладиаторы, а также строивших пирамиды, маяки и святилища, где в жертву приносили тысячи людей… В новой же варварской вере была принесена лишь одна человеческая жертва, последняя, самая великая: умертвил себя основатель веры – Христос. На нем людские жертвы прекратились, даже бои гладиаторов заменили бегами на колесницах…

День склонился к вечеру, они ехали прямо в багровую половину неба, словно покрытую застывающей коркой крови: коричневой, темнеющей, лишь в разломах выпускающей яркие пурпурные капли. Солнце до половины погрузилось за край земли, по вечерней земле пролегли длинные красноватые тени.

Дорога повела к замку, теперь он мрачно вырисовывался на багровом небе, с каждым шагом разрастался в размерах. Олег косился мрачно, понукал коня, стремясь до темноты проехать мимо. Вокруг замка словно страшный ураган пронесся: сломано, истоптано, изгажено, вместо рощи блестят широкие пни – деревья пилили у самой земли, а посреди истоптанного поля вздымался замок – свежевыстроенный, еще без крыш над сторожевыми башнями, без пристроек, лишь огромное четырехугольное здание в три поверха, конюшня и высокая каменная стена, отгораживающая широкий участок грубо взрыхленной земли вокруг замка. В доме вместо окон зияют дыры, кое-где уже блестят свежевыкованные решетки, а над воротами замка гордо реет прапор с орлами, драконами и разъяренными медведями.

Томас громко со знанием дела объяснял Чачар, что кустарник и лес вырубили, а траву сожгли, дабы не подобрался незамеченным лихой враг – страна сарацинская, христианскому воинству надо срочно закрепиться на отвоеванных землях, а потом уже распространять свою благородную власть на прочие народы-язычники…

Они миновали замок, когда ворота распахнулись, на полном скаку выметнулись два всадника. Оба звонко кричали, размахивали руками. Томас остановил коня, медленно развернулся. Копье в его руке угрожающе нацелилось на приближающихся незнакомцев. Олег отъехал в сторонку, снял лук и быстро натянул тетиву. Чачар укрылась за спиной блистательного рыцаря.

К ним приблизились, неспешно остановились в трех шагах два невооруженных, если не считать кинжалов на поясах, молодых, очень пестро одетых парня. Один поднял руку ладонью кверху, сказал звонким чистым голосом:

– Я оруженосец благородного рыцаря сэра Горвеля. Мой хозяин просит усталых путников оказать ему честь! У нас можно отдохнуть, коней накормят отборным зерном, а утром вас разбудят… если вы не захотите остаться еще на несколько дней.

Олег уже набрал в грудь воздуха, намереваясь решительно отказаться, но Томас радостно заорал:

– Горвель?.. Мы с ним вместе, как две злые обезьяны, взобрались на стену Иерусалима!.. Вокруг свищут стрелы, летят камни, а мы вдвоем, спина к спине… Это его замок? Он теперь владетельный сеньор?

– Король пожаловал ему земли, – ответил оруженосец с такой гордостью, словно сам получил этот дар. – Нас всего семеро, остальные – сарацины, наемники, бродячий люд… но место прекрасное: перекресток караванных путей!

Томас властно махнул рукой, подзывая Олега, пустил коня по дороге к замку. Чачар бросила на калику, слишком похожего на дикого зверя, победоносный взгляд, живо догнала блистательного рыцаря и молодых оруженосцев. Олег спрятал стрелу, поехал без особой охоты следом.

У ворот оруженосцы покричали стражам, один даже потрубил в рог, хотя со стен их видели издали, почтительно пропустили гостей вперед, включая и варварски одетого Олега. Тот невольно поежился: не любил чужаков за спиной, особенно когда душа ежится в неясном предчувствии беды.

Ворота распахнулись. Посреди дороги, загораживая проезд, стоял громадный рыжебородый воин в латах. Шлем держал на локте правой руки, ветер слегка ерошил длинные огненно-красные волосы, ниспадающие на плечи.

Томас грузно соскочил с коня, звякнул железом, а рыжебородый двинулся вперед. Они обнялись с таким грохотом, словно сшиблись две наковальни, брошенные рукой великана, а когда хлопали друг друга по плечам и радостно орали – стоял грохот, будто тараном выбивали железные ворота и брызгали искры.

– Сэр Томас!

– Сэр Горвель!

Оруженосцы и малая кучка стражей в безмолвном почтении стояли редкой цепочкой по кругу, взирали на могучих воинов, кто-то осмелился наконец поднять меч, прокричать славу крестоносному воинству.

Один из оруженосцев взял коня Олега под уздцы, сказал важно:

– Я отведу в конюшню, а ты иди в челядную. Поужинаешь со слугами.

Олег кивнул, спрыгнул, присел, разминая ноги. Топоры оставил на седле, а лук сунул рядом с колчаном в сумку, что висела за плечом. Меч взял с собой. Чачар соскочила, как мотылек, грациозно бросила поводья второму оруженосцу. Томас высвободился из объятий рыжебородого хозяина, поспешно крикнул вслед Олегу:

– Сэр калика, погоди!.. Да остановись же, глухой черт!.. Сэр Горвель, это не слуга мне, а доблестный сотоварищ, собоец. Соратник по-ихнему, по-росски.

Горвель дружески опустил Олегу на плечи руки в перчатках из тонких булатных колец:

– Приветствую, сэр… калика. Мой замок – твой замок. Располагайся, как дома! Это у англов: мой дом – моя крепость, а у нас все настежь, а сердце на рукаве.

Его загорелое, испещренное шрамами лицо выразило изумление – ладони в булатных перчатках словно бы лежали на круглых гранитных валунах.

– Нам много не надо, – ответил Олег сумрачно. – Охапка сена для коней, угол для сна, ломоть хлеба на ужин.

Горвель огорченно хлопнул ладонями по железным бедрам:

– Чего нет, того нет! Придется бедным коням жрать отборный овес, гостям – довольствоваться перинами в спальнях, а на ужин вместо хлеба подадут только пироги, сладкие лепешки и сандвичи. А чтобы сухое пролезло в горло, найдется чем запить!

Томас внимательно посмотрел на Горвеля, засмеялся:

– Если ты тот же, то, пожалуйста, не подавай к столу вино в бочках! Несколько кувшинов вполне достаточно.

– Конечно-конечно, – успокоил Горвель. – Этого достаточно! Для начала.