Текст книги "Стоунхендж"

Глава 2

Впереди вырастал лес, дорога нырнула под сень могучих деревьев. Лесные великаны стояли друг от друга поодаль, они не мелочь, чтобы держаться стадом или стайками. Каждый из них сам по себе кое-что значит, остальные деревья это знают. Как и всякие там коротко живущие люди, звери и птицы.

Яркие лучи пронизывали редкую листву огненными стрелами. На земле двигались солнечные пятна, едва успевая за ветками, которыми, как щенок тряпкой, играл ветер.

Когда деревья раздвинулись, они невольно придержали коней. Поляна была с небольшое поле, трава вытоптана, а посредине гордо стоял исполинский дуб. Такие дубы вовсе высятся на просторе или же делают вокруг себя поляны, ветвям нужен простор, но этот дуб был особый…

Томас выругался, лошадь под Ярой тревожно заржала. Вокруг дуба кучками лежали кости: человечьи и лошажьи, дотлевала конская сбруя, на каждой кучке белел череп. На последнюю не хватило черепа людского, неизвестный шутник водрузил конский.

– Дракон? – предположил Томас.

Он привстал в стременах, пальцы щупали рукоять меча. Яра сказала дрожащим голосом:

– Скорее Баба Яга…

Олег чувствовал на себе вопрошающие взгляды:

– Не знаю… Драконы в лесу не водятся, им крылья растопыривать ветки не дадут. Баба Яга вообще мяса не ест. Она все травами, дурью мается. Жизнь продлевает, мафусаилистка чертова…

Кони, нервно фыркая, продвигались через поляну, под копытами хрустели, рассыпаясь в прах, кости. Путники были в десятке шагов от дуба, когда Яра вскрикнула, указала наверх.

Все верхние ветви были увешаны оружием. На самой маковке поблескивал легкий длинный кинжал с узким лезвием. Томас с замиранием сердца признал мизерикордию, ниже висели легкие половецкие сабли, короткие акинаки из бронзы и плохого железа, а ниже располагался ряд длинных мечей викингов. Еще ниже на ветках покрепче висели тяжелые мечи русичей и огромные двуручные рыцарские спаты.

Щиты были прикреплены вперемешку с мечами. Круглые, квадратные, иные даже в рост человека, а были и размером разве что с блюдце. Одни – плетенные из ивовых прутьев, другие из доски, обтянутой кожей, но три щита были из настоящего железа, к тому же украшенные медными полосами, один даже с гербом.

За зелеными ветками Томас узрел почти целый рыцарский доспех, на шлеме еще трепалось по ветру помятое перо диковинной птицы. Доспех был в рыжих потеках: то ли покрылся ржавчиной, то ли его вывозили в глине.

– Сэр калика, – проговорил Томас с трудом. – Поистине Русь – страна чудес! У нас такие деревья не растут.

– Это ж дуб, – удивился калика.

– С такими плодами…

Сверху зашуршало, зеленые ветки раздвинулись. На них злобно глядело красное перекошенное лицо. Грубый голос проревел:

– А, гости… Давно не захаживали! Соскучился.

Томас сказал вежливо:

– Я слыхивал, что на Руси гостя сразу в баньку, накормят, напоят, спинку почешут. А потом уже беседы…

Человек на дереве зло хохотнул:

– Будет тебе банька!.. Не только спинку и ниже спинки почешу… у меня есть чем почесать, но и шею намылю. Тебе баньку по-черному аль иначе?

Томас хотел было ответить с достоинством, что он-де не черная кость, а благородный рыцарь, но среди ветвей уже затрещало, посыпались сучья, куски коры. Задев нижнюю ветку, на смятую траву упал грузный человек поперек себя шире, весь как медведь, с короткими кривыми ногами, цепкий и увертливый. В громадном теле чувствовались и громадная сила, и звериная ловкость. Он был в лаптях, красной рубахе и серых портках с мокрым пятном сзади.

– Старый знакомый, – сказал Олег равнодушно. – Ты гляди, даже на воле можно такую харю отъесть, что щеки из-за спины видны. Значит, назад в клетку не восхочется…

Томас ахнул:

– Свистун?

– Соловей отныне мое имя, – сказал мужик зловеще. – Ну-ка, дурачье неотесанное… сымайте одежку, складывайте сбрую. Монеты в кучку справа, доспехи и ножи слева.

– А веревку свою брать аль ты дашь? – спросил Олег очень тихо.

– Каку таку веревку? – не понял разбойник.

– Да это так, к слову… Нам куды?

– Да там и стойте, – разрешил Соловей. Подумал, махнул рукой. – Чо вас, таких согласных, гонять туды-сюды, как клопов? Я вас там и прибью. Как жаб.

Томас побагровел, с лязгом опустил забрало. Его пальцы сжали рукоять меча. Олег поинтересовался:

– Голых?

– А чо не так? Бабы соромишься? Так я вас быстро.

Томас выругался, не стыдясь женщины, выдернул меч и пришпорил коня. Соловей-разбойник торопливо сунул четыре пальца в пасть, набрал в грудь побольше воздуха, раздулся, как сарай, и свистнул.

Конь задрожал и попятился. Томас ощутил, как зловещий свист пробирает до костей, даже до мозга костей. Пальцы ослабели, он едва не выронил отяжелевший меч. Конь отворачивал морду, приседал на круп, вперед не шел, несмотря на понукания и даже острые шпоры.

Олег прикрылся полой душегрейки, его конь отступал до тех пор, пока не оказался в укрытии за деревьями. Яра, бледная и с вытаращенными глазами, хваталась за руку Томаса. Тонкие пальцы дрожали, она вздрагивала и беспомощно смотрела на отважного рыцаря.

– Дорогой друг, – проговорил Томас с трудом, – мой боевой конь… Неужто мы отступим перед какой-то жабой…

Соловей-разбойник проговорил издевательски, не вынимая пальцев изо рта, так что изжеванные и обслюнявленные слова выползали в самом деле медленно и трудно, как жабы весной:

– Иде… виды… вал жаб на древе…

– У сарацин, – прохрипел Томас, потому что разбойник опять засвистел во всю мочь, – у халдеев… у македонцев…

– Счас ты увидишь халдеев, – пообещал разбойник. – Эт те не на каменные стены, как мартовский кот, лазить.

Томас в бессилии стискивал зубы, но его оттесняло к стене деревьев. Олег сказал свирепо:

– Ты какой-то новый гад, раньше таких на Руси… на земле не было. Но, как говорят здесь, не по росту сук рубишь, не поймавши соколов, а уже перья щиплешь!

Разбойник сузил в щелочки и без того узкие глаза.

– А чо ловить-то? Сами явились. Как и было обещано.

– Кто обещал? – насторожился Олег.

– Кто знает много.

Томас пробовал поднять меч, но тот весил целую гору. Оглянулся на шорох: Яра, укрывшись с конем за толстенным деревом, доставала лук. Одну стрелу зажала в зубах, вид у нее был лютый.

Стыдясь, он слез с коня и, выставив перед собой щит, вышел из-за деревьев. Свист хлестнул по ушам, но, странное дело, щит все-таки давал защиту. Томас навалился вперед, пошел, продавливая тугую волну свиста, будто ломился сквозь стену вязкой глины.

Он почти ничего не видел впереди, в щит уперся плечом, нажимал, а когда наклонился чуть ли не до земли, свист оборвался, будто ножом отрезали. Томас упал вперед как подкошенный, проклиная хитроумного противника. Свист тут же снова хлестнул по ушам, яростный и ломающий кости.

Волна ветра и раздирающего уши свиста покатила Томаса обратно как перекати-поле. Только и успел вцепиться в щит и не выронить меч. Ударило о дерево так, что в глазах потемнело, а во рту стало солено от крови. Затрещало, его вкатило в кусты, прямо перед глазами увидел торчащие шипы терновника. Тут проклятый свистун просчитался, на нем доспехи не зря. Но все равно в голове шумело, как сквозь толстое одеяло Томас услышал встревоженный голос Яры:

– Сэр Томас, ты жив?

– Спроси чего полегче, – огрызнулся он.

– Тогда помогай калике, – сказал голос требовательно.

Томас со стоном попытался подняться. Успел подумать, что, к счастью, в Британии женщины не такие. Сидят и ждут. Рыцари за них дерутся, ломают копья и мечи, а они сидят и ждут, чтобы достаться победителю. Оно и верно, от победителя крепче дети бывают. А на Руси, как рассказывал сэр калика, они сами коня на скаку…

Он упал бы, но сильные руки поддержали. Томас тряхнул головой, очищая взор, от чего забрало с лязгом опустилось и стало совсем темно. Он сковырял пальцем грязь с решетки. Яра отпустила его, высматривала из-за дерева цель. Ветер трепал ее золотые, как спелая пшеница, волосы, взгляд лиловых глаз был хищным и нехорошим. В них была гроза, фиолетовые тучи и злые молнии.

– Я сейчас, – пообещал Томас. – Я сейчас…

Прячась за деревом, выждал момент. Разбойник свистел и свистел, не прекращая жуткий свист, откуда из него и лезло, напротив него качался под ударами невидимого ветра калика. Одной рукой он закрывал лицо, другой лапал то ножи на поясе, то пытался достать из-за плеча лук.

Томас, перебегая от дерева к дереву, начал заходить сбоку. Кони виднелись за стеной деревьев, они всхрапывали и пытались убежать, но Яра сумела набросить узду на сучья. Разбойник следил за рыцарем налитым кровью глазом. «Не потерять бы чашу, – подумал Томас с беспокойством. – Уже терял, вызволять труднее».

Другая мысль мелькнула в разгоряченной голове. Рядом с чашей подлое колдовство язычников теряет силу, в этом убедился еще в деревянной башне. А если попытаться и здесь?..

Он отступил, сорвал мешок с седла. Калика держался изо всех сил, ноги его пропахали в земле две борозды, но его отжимало все дальше к деревьям, не давая натянуть лук.

– Да черт с нею, – процедил Томас. – Что чаша, когда друг в беде…

Он начал подкрадываться ближе. Если швырнуть мешок так, чтобы если и не шарахнуть врага по башке, то хотя бы попасть поближе…

Сзади раздался треск ветвей. Раздвигая кусты орешника, на поляну выехал на огромном черном жеребце грузный воин. Тоже поперек себя шире, с окладистой бородой, в кольчуге из таких крупных булатных колец, что походила на рыбацкую сеть. Воин был в остроконечном шлеме, в богатырских рукавицах. На правом локте висела на ремне булава чудовищных размеров.

Разбойник резко повернулся к нему. Свист стал оглушительным. Всадник наклонил голову и прикрыл рукавицей лицо. Конь попятился. Всадник проревел люто:

– Куды, волчья сыть? Свиста не слыхивал?

Он угрожающе взмахнул плетью. Конь попробовал остановиться, еще четыре канавы вспороли землю. Всадник с бранью хлестнул коня плетью. Ремень с вплетенными полосками свинца распорол бок животного. Конь заржал от боли, прыгнул вперед.

Свист стал таким оглушительным, что Томас присел и зажал уши. Конь остановился после прыжка, свист толкнул его назад, конь опустился на круп. Богатырь, чувствуя, что вот-вот потерпит поражение, сорвал с руки булаву и с оглушительной бранью, перекрывшей свист, швырнул ее в разбойника.

Булава как огромный валун понеслась через поляну. Томас видел, как она начала замедлять движение, с трудом проламываясь сквозь стену свиста, может быть, не долетела бы и упала на землю, но Соловей-разбойник не выдержал, в последний момент метнулся в сторону. Свист на миг прервался.

Богатырь, опытный боец, знал, когда ковать железо. Сорвав с руки окованную стальными полосками рукавицу, швырнул ее с такой силой, что Томас услышал лишь шлепок, словно о стену ударило комом мокрой глины. Разбойник свалился как подкошенный, в воздухе мелькнули задранные лапти.

Богатырь соскочил тяжело, но проворно. Разбойник не успел подхватиться, как тяжелое, как скала, колено прижало к земле.

– Опять буслайничаешь, волчья сыть?

Разбойник захрипел, выдавил с трудом:

– Так я ж чо?.. Жисть такая, волчья, беспросветная…

– У всех беспросветная, – прорычал богатырь, – так в лес же не идут?

– Так они ж не живут, а так… Ты хоть маковки с церквей посшибал, потешился, отвел душу!

Богатырь прижал огромной ладонью шею так, что разбойник не то что свистеть, едва дышал.

– Ладно, отвезу в Киев. Довольно тебе буянить.

– И… Илья, – прохрипел разбойник, – мы ж не первый раз схлестываемся… И в Киев ты меня уже… Только нет больше Владимира… Дерьмо там, а не князья… А мы с тобой еще помним настоящих…

Богатырь сказал упрямо, но уже с меньшей уверенностью в голосе:

– Разбойничать нельзя даже при плохих князьях…

– Илья!.. Если князю можно грабить народ, почему нельзя мне?

Томас нахмурился, оглянулся на звук шагов. Калика неспешно приблизился. Богатырь оглянулся. На Томаса внимания не обратил, мало ли их возвращается через Русь после похода на Восток, что они там назабывали, дурни меднолобые, но при виде калики глаза расширились.

– Ты?

– Какой ты невежа, – мягко укорил калика. – Это вместо здравствуй?

Илья ответил, нахмурившись:

– На заставе богатырской вежеству не учат. Я не просиживал задницу на пирах Владимира!

– И я не просиживал, – ответил Олег негромко.

Он поднял мешок, отряхнул:

– Ну, сэр Томас? Поехали дальше?

Затрещали кусты – Яра вела под уздцы коней. Лицо ее было надменное, без тени прежнего испуга.

Разбойник под коленом богатыря уже едва шевелил конечностями. Багровая рожа вот-вот лопнет, глаза вылезали на лоб.

– Эй… ты кто?.. Из настоящих? Замолвил бы словечко перед этим зверем. Он, когда трезвый, мил человек, но вчера, видать, ему два туза выпало…

– Замолчи, волчья сыть!

– Грубый ты, Илюша, – сказал разбойник печально. – И коня, и такого замечательного человека, как я, кличешь одинаково. У тебя других слов нету, да?

Томас ступил в стремя, зло покосился на русского богатыря. В самом деле, разве можно и подлого разбойника, и благородного коня звать одинаково?

Олег был уже в седле. Обернулся:

– Быстро ты из Царьграда. Как там?

– Долго ли умеючи, – буркнул Илья Муромец.

– Умеючи – долго, – возразил Олег с насмешкой.

Томас не понял, почему богатырь засопел и зыркнул зло, явно где-то попал впросак на глазах калики, но разбойник сказал с обидой:

– Ты иди себе, иди! Мы с Илюшей поссоримся, мы и помиримся!.. Правда, Илюшенька? А то ходют тут всякие, а потом вещи пропадают.

Внезапно глаза Олега изумленно расширились. Томас поспешно оглянулся. Из-за дерева появилась Яра в блестящем доспехе, в шлеме, с легкой саблей и кинжалом на поясе, за плечами виднелся лук в дорогом чехле. Еще и оглядывалась сожалеюще: на дереве оружия оставалось на добрую дружину.

Богатырь тяжело поднялся, вернулся к чудовищному жеребцу. Разбойник тащился следом, в чем-то убеждал. Богатырь огрызался коротко и зло. Увидев в просвете между ветками отъезжающих путников, разбойник заорал:

– Эй, калика!.. А ты хто?.. Ты, случаем, не из нашей породы? Не из старых?

«Сопляк, – подумал Олег брезгливо. – Увидел бы ты настоящих старых, портки бы пришлось менять».

Кони осторожно ступали через покрытые мхом валежины. Калика был по обыкновению задумчив, с женщиной Томас разговаривать не желал: курица не птица, сиди и сопи в тряпочку, куда конь с копытом, туда и рак с клешней, то да се, еще подумает, что они равны. Наконец не утерпел:

– Святой калика!

– Ну?

– Мне почему-то кажется, – сказал Томас осторожно, – что не в первый раз они схлестываются.

Олег усмехнулся, смолчал. Томас смотрел подозрительно:

– Что?

– Да случай вспомнил…

– Про Муромца?

– И его свистуна…

– Расскажи!

– Ну разве чтобы дорогу скрасить. Как-то идет Муромец по лесу, глядь – этот Соловей-разбойник распластался на дороге. Побитый весь, скула сворочена, сопли кровавые… Двух слов связать не может, губы, как оладьи, распухли. «Какой же Ирод тебя так!» – возопил Муромец жалостливо. Подобрал побыстрее, уложил в тени под деревом, перевязал ушибы, травы целебные приложил… Поесть принес. Пожелал выздоравливать, пошел себе. Глядь, раненый Змей лежит. Крыло сломано, челюсть сворочена, еле дышит. Заохал Муромец, подобрал Змея, отнес к дубу, где Соловей-разбойник. Перевязал раны и Змею, накормил, напоил… Когда ушел наконец, Змей и говорит Соловью со вздохом: «Добрый наш Илюшка, когда трезвый. А как выпьет, то сразу: не так свистишь, не так летаешь…»

Томас захохотал чисто и звонко. Даже слезы выступили. Олег смотрел с удовольствием. А Яра морщилась, сказала неприязненно:

– Чего зря зубы скалить?.. Дураку видно, разбойник не ждал просто проходящих. Его посадили прямо у нас на дороге.

– Нас ждал, – согласился Олег. – Правда, мы сами перли, как в корчму.

Томас сказал с неудовольствием:

– Но кто?.. Разве мы не перебили хребет зверю? И как подоспел этот богатырь земли вашей? Не послал ли его кто-то помочь?

– Пресвятая Дева? – спросил Олег насмешливо.

– А разве он не христианин?

Олег пожал плечами:

– Если даже и крещен, то у нас знаешь что за христиане… Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. А и перекрестится, все одно не вспомнит, зачем это делает. Мол, так велит Покон.

Томас сказал сочувственно:

– То-то у вас гром даже без грозы грохочет.

Он чувствовал на себе вопрошающий взгляд Яры. Молча злился, даже калика вряд ли объяснил бы, почему на них кидается всякая собака. А рассказывать ей о чаше… Калика не зря помалкивает, он ничего не делает зазря. Видать, что-то чует. Женщины все предательницы, так учил его дядя. А он знает в них толк: из-за них потерял земли, деньги и честь. Даже собак потерял. Не говоря уже о друзьях. Теперь живет у отца, не вылезает из комнатки, которую превратил в библиотеку. Стал ну совсем грамотным…

Томас зябко передернул плечами, представив себе некогда могучего и красивого рыцаря за, подумать только, пыльными книгами!

Глава 3

Когда перед ними вырос берег малой, по русским размерам, речушки, а по европейским вполне приличной, Томас воскликнул с досадой:

– В Сарацинии лучше! Там дождь выпадает раз в сто лет. Если все мечети разом запросят. Да и то испаряется, не долетев до земли. А уж рек нет вовсе.

– Да уж, в этом доспехе ты поплывешь, как топор.

Томас поглядел гневно. Олег поспешил поправиться:

– Хороший боевой топор! Рыцарский.

Берег был пологий, заросший камышом, осокой. Томас приволок огромный раскорячистый пень. Олег решил было, что рыцарь сложит на него доспехи, а сам поплывет голым, даже высказал такое суждение вслух, кося хитрым глазом сразу на Томаса и Яру. Томас вспыхнул, Яра проявила сдержанную заинтересованность, но рыцарь решительно отмел такое нелепое предположение:

– А если водяные звери нападут?

– Ты и в воде умеешь драться? – удивился Олег. – Чему только не научишься в Сарацинии!

Томас хотел возразить, что до похода он уже был рыцарем, который в двух соседних королевствах выбивал из седла в турнирах любого рыцаря, а до третьего еще не добрался, но дыхания едва хватало тащить пень в воду, ломая заросли камыша, выдирая с корнями болотные травы, вспахивая берег, как сохой.

Они прошли почти половину реки вброд, затем поплыли рядом с конями, а Томас еще и пихая перед собой растопыренный пень. Но едва их ноги оторвались от дна, как снизу по течению с плеском понеслись к ним огромные рыбины. Олег видел только спинные плавники, подумал даже, на акул очень похоже, но откуда акулы в глухой лесной реке?

Он торопил коня, сам плыл изо всех сил, чувствуя полнейшую беспомощность. Яра вскрикнула, затем ее конь всхрапнул, взметнулся и ринулся к берегу уже по мелководью. Олег выдернул девушку вслед, за рукавом тащилась огромная щука, немигающие рыбьи глаза уставились на волхва злобно и осмысленно.

Олег шарахнул ее кулаком между глаз. Зубатая, как у крокодила, пасть не разжалась, но по крайней мере оглушенная хищница не пыталась схватить девушку за руку.

– Как там сэр Томас? – выдохнула она.

– Умен, – сказал Олег с невольным восхищением. – Теперь верю, что и в водных драках опыт есть.

Они стояли с тремя конями, смотрели, как медленно движется через реку раскоряченный пень. У Томаса выглядывала только голова, он фыркал и отплевывался. Вода вокруг него кипела, белые буруны поднимались выше пня, взмывались хвосты, зубатые пасти высовывались из воды и жутко щелкали.

Пень застрял на мелководье. Томас поднимался, падал, его сбивали крупные блестящие тела. Олег азартно свистел, улюлюкал. Яра смотрела сочувственно, но когда облепленный пеной, ряской и болотными травами рыцарь начал выкарабкиваться на берег, достаточно крутой, ее лицо стало холодноватым и отчужденным.

– Цирк увидели! – сказал Томас негодующе. Грудь его бурно вздымалась, пластины доспехов скрипели, наползая друг на друга, как чешуя огромного железного крокодила. – На кого ставили, сэр калика?

– На победителя, – ответил Олег дипломатично.

Томас смотрел подозрительно: рожа калики была чересчур хитрой. Такой мог поставить и на рыб, обереги когда-нибудь да соврут, это не христианские святыни.

– Что за порода?

– Щуки.

– Щуки? Щук я знаю.

– Я тоже думал, что знаю, – признался Олег. – Ты поступил отважно, сэр Томас. Остался в реке, нарочито отстал, чтобы своей железной зад… своим железным мужеством защитить нас, тонкокожих и жалобных.

Вода текла со всех дыр. Томас вылез на берег, с проклятиями стал сдирать шлем. Вдруг захохотал, начал дергаться. Олег пустил коней пастись, уже понял, а Яра, поглядывая то на калику, то на рыцаря, собирала хворост для костра.

Томас выловил наконец проклятую рыбешку, чуть не защекотала до смерти почище ундины, кое-как содрал доспехи. Нательное белье промокло, от него валил пар. Вокруг Томаса сразу образовалась широкая грязная лужа. Придонный ил набился, и сквозь щели некогда чистое белье было в подозрительных пятнах. Калика многозначительно хмыкал, смотрел намекающе.

Яра натыкала вокруг костра прутья, приглашая рыцаря развесить одежду. Томас не решился: христианам грех так обнажаться, сел у костра, как нахохленная мышь, сушил одежду на себе.

От реки несло свежестью, да и лето уже переходило в осень. Воздух был холодный, приходилось крутиться перед костром, больше сушился, чем грелся.

Дорога пошла вниз с холма, а в низине будто ударилась о другой холм, пошла обиженно обходить по крутой дуге. Да еще каменистая, коня вскачь не пустишь, справа стена могучих дубов как на подбор, а слева косогор.

– Хорошее место, – заметил Олег.

– Лучше не надо, – согласился Томас. – Сиди за деревьями и бей стрелами двух дураков на выбор.

– Трех? – спросил Олег полувопросительно.

– Двух, – не согласился Томас. Олег вскинул брови: впервые рыцарь признал Ярославу умной, но тот, видя, что его неверно истолковали, поспешил поправиться: – Женщин даже собаки не кусают. Так мир устроен.

– Красивых не кусают, – согласился Олег. – Мир несправедлив к… другим.

Чуть в стороне приветливо блестел зеленью мирный лужок. Если хорошенько разогнать коней, то можно проскочить по лугу… но только если заиметь крылья и утиное пузо. Этот лужок только выглядит таким, а на самом деле это добротное стареющее болото.

Томас с лязгом опустил забрало. Сквозь узкую прорезь синие глаза заблестели строго и холодно. Голос стал звучным, как боевой рог:

– Я прикрою вас своей широкой спиной. Старайтесь не высовываться. Держитесь сзади.

– Хорошо, – согласился Олег. – Если обгонишь, конечно.

Конь под ним сорвался с места, как брошенная тугой тетивой стрела. Яра чуяла, что ли, отстала всего на полкорпуса. Томас растерянно ругнулся, пустил своего жеребца в тяжелый галоп. Пока разгонишься в этой железной броне, то и драка закончится! А потом будешь останавливать до самого моря, натянутый как струна.

В какой-то миг в руках калики появился лук, полдюжины стрел сорвались с тетивы и пропали в зеленых кустах. Томас ожидал услышать крики, шум от падения тел, но на землю лишь посыпались листья, сорванные булатными наконечниками.

Калика соскочил с коня сразу через кусты, словно намеревался кого-то догнать. Томас орал и потрясал мечом, дабы отвлечь на себя, буде там враги. Обидно, но даже Яра оказалась у опасного места раньше, чем его взмыленный от нежданной скачки конь.

– Где калика?

– Собирает стрелы, – ответила Яра.

– Попал в кого?

– Никого не было. – Она кивнула на землю. – Взгляни.

По ту сторону кустов он нашел примятую траву, содранные железными панцирями чешуйки коры, вмятины в сырой земле. Томас хмурился: вмятины не от лука – от арбалета. А железная стрела арбалета пробивает рыцарский панцирь, как яичную скорлупу. И с такого расстояния – навылет.

– У вас вроде бы не пользуются арбалетами?

Яра наморщила нос:

– Самострелами? Пользуются, но без охотки. И мало. Лук проще и надежнее.

– Значит, скорее всего, в засаде ждали чужие.

Из зарослей появился Олег. В широкой пятерне сжимал все пять стрел. Лицо было хмурое. В любом краю разбойников как чертополоха вдоль дорог, но разбойники не носят одинаковые панцири, дорогие сапоги, а если и сидят в засаде, то не с дорогими арбалетами.

В маленькой веси им объяснили, что этот лес еще не лес, а так, лесок, а настоящий как раз только начинается. А вон за теми холмами не то что кони, даже белки едва протискиваются, оставляя клочья шкуры на сучках да шипах.

Калика плюнул и, не обращая внимания на протесты Томаса, отпустил чудесных коней на свободу. Хладнокровно заявил, что тем самым спасает богобоязненную душу рыцаря. Иначе, мол, гореть ему в геенне огненной, лизать сковороду, висеть на крюке, плавать в дерьме… Томас раздраженно прервал, видя, что калика будет перечислять с большой охотой, да и частое напоминание, что он кого-то боится, все-таки задевало.

Пешком через лес можно продраться за трое суток, а там выйдут на пробитые дороги, где можно и на конях. Если же на конях желают прямо сейчас, то надо либо чистить и мостить себе дорогу, а на это уйдет лет десять, либо объехать лес по широкой дуге, что займет чуть больше месяца.

– Три дня через лес, – хмыкнул калика. – Да нам это в прогулку!.. А ежели с доблестным рыцарем, – только поглядите, каков в своей скорлупе, – то и вовсе к вечеру выйдем. Ну не к сегодняшнему, конечно…

Томас отобрал вещи, которые взять необходимо, остальные связал в тюк и оставил. Раз уж продать некому, то пусть кому-то достанется даром. Богобоязненный поступок, на небесах зачтется. Там, наверху, скрупулезно ведут подсчет добрых и недобрых дел. Необходимые в пути вещи он распределил между собой и каликой, малую часть выделил Яре.

Она возмутилась:

– Я могу нести почти столько же, сколько и вы!

Калика пыхтел, взваливал тюк на плечи, а Томас просто посмотрел на нее как на пустое место, да еще заросшее чертополохом с гусеницами, улитками, тлями и мокрицами.

– К тому же я ем втрое меньше вас!

Взгляд Томаса скользнул по ее развитой фигуре. В глазах рыцаря она прочла сильнейшее сомнение. Всем своим видом он говорил, что она жрет, как корова, да еще и ночью перетирает жвачку.

В этот день они прошли не меньше чем верст сорок. Калика и Томас двигались впереди, проламывая кусты, Яра тащилась сзади, мечтая умереть, чтобы не двигаться дальше. Только когда начало темнеть, а под ногами корни стали неотличимы от мха, мужчины сбросили мешки, остановились перевести дух.

Когда Яра, пошатываясь, добралась до них, Томас легко снял с нее поклажу. Сказал одобрительно:

– Хорошо… Я слышу знакомые звуки и знакомый запах, которые люблю.

– Какие? – спросила она подозрительно.

– Мой конь так же топал, когда на него садились втроем… и так же от него несло, когда возвращался в замок, проскакав мили две-три… Только пены у него бывало поменьше.

Яра вспыхнула, но ответить не успела, калика указал ей за спину. Сзади медленно догоняла сизо-черная туча. Края от внутреннего жара были лиловыми, с окалиной, словно только что из кузнечного горна.

Томас не оглядывался, он, как и Олег, чувствовал ее приближение в резких порывах ветра, в глухом грохоте, а затем и слабых сполохах молний. На землю пала густая тень.

Когда они после короткой передышки взобрались на невысокий холм, сзади уже встала стена пыли от тяжелых капель крупного дождя. Но смотрели не назад, Яра едва не завизжала от радости: спереди блистал, все еще освещенный солнцем, город.

Казалось, он возник внезапно. С вершины холма открылся вид на широкий холм, перед которым первый казался кротовой кучкой. Этот настоящий холм был плотно заставлен домами. Основание холма опоясывал ряд высоких каменных стен, а на самой вершине стоял белый кремль из множества сторожевых башен, стен с бойницами и крытым внутренним двором. Между кремлем и городской стеной дома знатных и хибары бедноты перемешивались в беспорядке, отсюда трудно было сказать, какая часть города богаче.

Ветер нес запахи от города, и Томас улыбнулся. Теперь мог сказать, в какой части расположены кожевники, в какой – хлебные ряды, а где… Ну а деньги не пахнут, если не толпятся в загонах в ожидании бойни.

Впереди воздух был по-утреннему чист, несмотря на приближение грозы, прозрачен, словно гроза уже прошла. Томас мог различить каждый кирпичик в городской стене. Засмеялся, склоны чернели от муравьишек: люди носились, суетились, что-то деловито таскали, еще больше напоминая развороченный муравейник. Впрочем, перед грозой муравьи всегда суетятся, прячут добычу, закрывают входы-выходы.

– Придется пробежаться, – сказал Томас и с сомнением посмотрел на Яру. Впрочем, сомнение было другого рода. Похоже, не удивился бы, обгони она их обоих на крыльях. Или на метле.

– Не успеваем, – пробурчал калика.

Томас сам видел сожалеюще, что гроза настигает чересчур быстро. Олег наметанным глазом вычленил что-то подозрительное среди груды камней.

– Влево и за мной!

– Что там? – насторожился Томас.

– Пещера. До города все равно не успеем.

Томас фыркнул:

– Вот уж не думал, что побуду отшельником!

– Конем или ослом был, – ответил калика равнодушно, – почему не побыть и отшельником?

– Когда это я был конем? – оскорбился Томас.

– Я сам видел, как ты однажды в Киеве нес конскую попону. И даже седло.

Томас подошел к Яре:

– Снимай сапоги.

Она посмотрела с вызовом:

– Мне кажется, тебе не подойдут.

Он нахмурился:

– Я не шучу.

Она нехотя села, попыталась стянуть сапог. Он покачал головой, умело снял, другой рукой придерживая ее под коленом. На правой пятке вздувалась большая красная водянка. Томас покачал головой, осмотрел ногу тщательнее. Ее ступня была узкая и с нежной кожей. В его широкой ладони она выглядела маленькой и нежной, ему пришлось напомнить себе, что Яра совсем не крохотная и беспомощная женщина, это его ладони похожи на весла.

Он держал ее ступню, ощупывал растертые места. От ее розовой ступни в его ладонь шел мощный поток странного тепла. Томас разогрелся, даже сердце застучало чаще. Он чувствовал, как горячая кровь прилила к щекам, а шея раскалилась докрасна.

– Каждый солдат должен уметь наматывать портянки, – строго заметил он. Его голос прозвучал хрипло.

– Я не солдат, – огрызнулась она. Ее голос тоже изменился, звучал ниже, с хрипотцой.

– Если в походе, – возразил он, – солдат. А командую я. А ты должна подчиняться… Сейчас приказ таков: смени портянку… Нет, дай я сам намотаю.

– Я сама, – возразила она слабо.

– Ни черта ты не умеешь. Собьешь ноги, а мне тащить калеку?

Она фыркнула, а он принялся наматывать ей чистую тряпицу. Делал он это умело, бережно, прикасаясь так осторожно, словно держал только что вылезшего из яйца птенчика.

Калика посматривал нетерпеливо: гроза была чересчур близко. Двигается медленно, слишком много несет, тем более лучше под нее не попадать.

– Скоро там?

– Готово, – ответил Томас.

Он выпустил ее ногу, поднялся – высокий, собранный, снова полный сил, с синими глазами на загорелом лице. Покровительственно похлопал ее по плечу, как молодого солдата, допустившего оплошность, не совсем безнадежного, вскинул мешок и быстро пошел, почти побежал с холма в сторону пещеры.