Текст книги "Стоунхендж"

Глава 5

Пиры, объяснял Олег английскому рыцарю, длятся по неделе, а то и дольше. На них съезжаются бояре, посадники и старейшины, как свои, так и из других городов. И конечно же сходятся свои старшие дружинники и знатные люди. Знатные – значит, прославившиеся чем-то хорошим, а вовсе не по знатности предков. Для князя важнее иметь под рукой умного изгоя, которому можно довериться, чем дурака боярина, который талдычит о знатности рода да норовит занять место поближе к престолу.

Каждый двор был обязан поставлять на княжеский пир поросенка или окорок, хмельной мед, битую птицу.

Томас спросил озадаченно:

– А какой сегодня день?

– Пятница.

– Не может быть, – не поверил Томас. – Это я думаю, что пятница, но я считаю по-человечески, а по-росски должно быть все иначе.

– Почему?

– А по средам и пятницам нельзя есть скоромное.

– Что-что?

– Мясное, – объяснил Томас громко, как глухому. – Церковь запрещает!

– Почему?

Томас отмахнулся с досадой:

– Я откуда знаю? Запрещает и запрещает. Им наверху виднее.

Олег печально покачал головой:

– Приходит пора торжествующего невежества!.. Неужто люди так устали карабкаться наверх? Даже не задают вопросов. Мол, бог лучше знает, что кобыле делать… нет, эта вера не всем понравится. Многие все-таки хотят знать!.. А ты все посты соблюдаешь?

Томас ответил твердо:

– Все!.. В замке есть священник, он следит за всеми обрядами. А с кухни он и не вылезает. У церковного алтаря бывает реже, чем у котлов с супом.

Яра посмотрела на рыцаря с жалостью. Он шел бледный и суровый, со взором, устремленным вдаль, словно бы видел там царствие божие.

– А как же ты сегодня ел дикого гуся? – вдруг вспомнила она.

Томас небрежно отмахнулся:

– Так это ж в квесте!

– А в квесте ты другой веры?

– Наш Господь не последний дурак, – ответил Томас с достоинством, – тоже понимает, что квест – не церковь, не все можно блюсти в дальнем и трудном странствии!

Олег покачал головой:

– Лучше бы не понимал. Тогда бы его вера рухнула скорее. Так идем мы на пир к князю аль нет?

Томас удивился:

– Но мы ж в квесте?.. А последние три года в непрерывном.

– Человек всю жизнь в квесте, – согласился Олег. – Вся наша жизнь – квест. Яра, поворачиваем к двору князя!

Все князья на Руси, как понял Томас с пристрастием, закатывают языческие пиры, даже если те приходятся на церковные праздники. Мерзкое и поганое действо, хотя, впрочем, на пирах и в благословенной Британии решались государственные дела, так как именно там собирались все знатные люди. Что делать, люди таковы! На совет не всякого затащишь, а на пьянку… А раз пиры длятся по нескольку дней, то можно обсуждать без спешки, советоваться, спорить, обдумывать, перебирать варианты, а главное – за кубком вина, когда за столом все равны, – высказывать князю самое неприятное, самое болезненное, что не скажешь на трезвую голову и когда надменный правитель сидит с короной на голове на троне.

Огромный дворец напоминал полдюжины просторных теремов, неумело соединенных в одно целое. Сотни огромных комнат с разновысокими потолками бестолково соединялись в бесконечные анфилады, изогнутые и запутанные. Снаружи к ним подсоединялись темные комнаты, кладовки, пристройки непонятного назначения.

Во внутренний двор спускались беспорядочно лестницы. С деревянными полусгнившими ступенями, шаткими перилами. На перилах сушилось белье. Во дворе сильно пахло кислой овчиной, худые псы с поджатыми животами дрались за кости, бегали за рабочими кухонь, когда те выносили ведра с помоями.

Внизу в кухнях постоянно кипели котлы. Еду варили для слуг и собак, тех и других было не счесть, вряд ли сам управляющий помнил всех. Запах помоев смешивался с запахом горящих свечей, те расточительно горели во всех комнатах.

Работа кипела во всех дворах замка. В ворота заезжали грубо сколоченные подводы с битыми оленями, лосями, козами, кабанами. Везли горы птицы, как дикой, так и домашней. Сладко пахло дымом, из коптилен доносился запах мяса – заготавливали на вишневых ветках, сливовых, грушевых.

Подвалы были забиты солониной, мешками с мукой и зерном, солью. Постоянно сквозь ветхую крышу кузни поднимался дым и проскакивали искры: оружие нужно не только чинить, но и ковать новое. Для себя, своих людей, союзников, а что останется – для продажи. На оружии можно заработать больше, чем на продаже мяса и хлеба.

Томас дивился, где же пир, калика молча провел через эти дворы, которые назвал задними, на другую сторону терема.

Столы и скамьи были выставлены во двор, за ворота на улицу и даже на близлежащую площадь. Томас хотел было пристроиться за одним столом, где кувшины с вином были редкой работы, будто подняли со дна моря затопленный торговый корабль Александра Македонского, но калика толкнул в бок.

– Воровать, так золотую гору, а… гм… Словом, проходи дальше, там дешевле.

– Зачем мне дешевле? – буркнул Томас подозрительно.

– Ну, дороже.

Если на улице пировал и веселился народ простой, то во дворе столы были уставлены куда богаче, но и пировал там народ степенный, осанистый, одетый богаче.

А перед самым входом в терем на невысоком помосте, сбитом для пира, стояли три длинных стола. За ним пировали грузные бородатые мужчины, некоторые в кольчугах. Томас заметил на поясах широкие ножи как для разделки рыбы.

Князь сидел во главе центрального стола, такой же грузный, медведистый, но в черных, как воронье крыло, волосах блестели серебряные пряди. Глаза его были острые, хищные, но на широком лице была ласковая усмешка. Несмотря на теплый день, он был в тяжелой дорогой шубе, которую калика называл не то охабнем, не то плохабнем, но шуба лишь лежала на широких плечах, а сильные руки князя покоились на столе, голые до локтей, с темными, как у медведя, волосами.

Томас привычно миновал столы, где пировал пусть не самый простой люд, но все же не благородные воины за отвоевание гроба Христова. Олег же ухватил за плечо:

– Постой, милок. Никак, к самому князю направился?

Томас выпятил грудь:

– А как иначе? Неужто доблестный рыцарь недостоин сидеть за одним столом с мелким языческим князьком?

– Каких пруд пруди, – согласился калика. – Но учти, знатность рода здесь мало бдят. Хотя если по чести, то во дворе, а не только за столом князя, есть и Рюриковичи, и Олеговичи, и Славеничи, и даже Скифичи… Есть и прямые потомки Вандала, Гота, Кия! Ну и что? Боги, потрудившись над героями, иной раз отдыхают на их детях. Потому князь прислушивается к самим героям, а не к их семени.

– За его столом герои?

– За его столом старшие дружинники. То есть бояре и начальники дружин. Кто своим умом, силой да отвагой выбился из серости в яркость. Стол у князя не круглый, иначе до середины не дотянуться, но все одно никто никому рта не затыкает. Как, готов?

Томас замедлил шаги, подумал. Тряхнул русыми кудрями:

– Почему нет?

Олег, посмеиваясь, кивнул Яре, вдвоем пошли за Томасом. Тот шагал надменный, гордо выпятив грудь и выдвинув челюсть. Синие глаза смотрели вызывающе. Шаг был широкий, но неспешный.

Разговоры за столом умолкли, глаза всех были на приближающемся рыцаре. Доспехи блестели, на поясе болтался длинный узкий кинжал. На левом плече металл блестел особенно ярко: отполировала перевязь с двуручным рыцарским мечом. Шпоры на сапогах легонько, но тоже вызывающе позвякивали. За ним волочился длинный белый плащ с огромным красным крестом.

Томас остановился у стола, сделал легкий небрежный поклон князю. Тот медленно обозревал блистающие доспехи иноземца, широкий рот сомкнул, как капкан на волка. Молчание затягивалось. Все смотрели то на рыцаря, то на князя, ждали.

Олег вздохнул, робко потрогал одного по плечу, спрятанному под кольчугой:

– Мужик, а мужик!.. Будь добр, подвинься!

Теперь все взоры повернулись к нему. Пирующий медленно повернул голову – зрелище было устрашающее, будто Олег взглянул в глаза вылезшего из берлоги медведя. Да не простого, а матерого, знающего, как бить всадника вместе с конем. Ярость медленно начала проступать на лице: его только что прилюдно обозвали мужиком!

Олег вздохнул скорбно, незаметно сжал плечо. Кольчуга собралась в комок, заскрипели кольца. Но Олег защемил и кожу, гость князя побледнел, попытался вскочить. Олег, все так же смиренно улыбаясь, отодвинул чуть, втиснулся, переступив через лавку, сел. На конце длинной лавки рухнул на пол крайний.

Среди гостей пошли невольные смешки. Олег с тем же смиренным видом уперся в соседа слева, подвинул его, а с ним с десяток гостей, на вытянутую руку. На пол упали с руганью еще двое. Яра кивнула надменно, так она поблагодарила, переступила через лавку, высоко задирая ноги.

Томас понял, что теряет лицо, стоя, как плохо срубленный пень, отстранил еще одного и сел. Правда, было свободное место рядом с Ярославой, но предпочел обидеть еще одного, сел рядом с каликой.

За столом нарастал грозный гомон. Князь молчал. Зорко и тяжело глянул на троих незваных гостей, они ощутили себя как на сквозняке. Князь еще плотнее стиснул капкан рта, но молчал. Рядом с ним поднялся дородный боярин, красный и налитый драчливой силой, взревел гулко и страшно:

– Эт што за бродяги незваные?.. Аль некому вытряхнуть их за ворота?

Томас сидел с надменным лицом. Что-то происходило, калика лучше знает, как реагировать. При всем своем смирении, странноватом, правда, все же не даст вытирать о себя ноги.

Калика придвинул к себе жареного гуся, обеими руками начал рвать крылья, лапы. Боярин взвизгнул от ярости. С другой стороны князя поднялся широкий в плечах хмурый воин. Лицо в шрамах, взгляд прицельный.

– Странник, – сказал он негромко, но услышали все, – зачем же руками? Возьми нож!

С этими словами он молниеносно выхватил что-то из-за пояса и метнул в калику. Томас не успел рта открыть, как калика еще быстрее отодвинулся, а в его руке блеснул схваченный на лету нож – длинный, чуть скошенный, явно тяжелый.

– Неплохой нож, – одобрил калика, – но тупой… И ржавый. Пошто гуся позорить?

Он взвесил нож в ладони. За столом была мертвая тишина. Калика держал воина на прицеле зеленых глаз, лезвие в его руке хищно поблескивало. Кровь отхлынула от лица воина. Томас видел, как все потрясенно смотрят на странного гостя. Никто из них не поймал бы нож, брошенный с такой силой и явно умелой рукой.

Калика быстро и без размаха швырнул нож. Он пронесся мимо и выше – на стене жалобно звякнуло. Один из тяжелых щитов, круглый и обтянутый красной кожей, подпрыгнул, соскочив с колышка, но не упал – нож пригвоздил к бревенчатой стене.

– Я по старинке, – объяснил калика с набитым ртом. Он рвал гуся, совал в пасть истекающие соком белые ломти. – Странникам да каликам грешно привередничать.

В мертвой тишине гости начали двигаться. В глазах князя Томас уловил одобрение. Что ж, любой владетельный барон жаждет, чтобы за его столом собирались необычные люди, происходили странные вещи, чтобы о них долго рассказывали, чтобы те слухи обрастали новыми, пусть придуманными, подробностями.

Слева от Томаса хмурый мужик придвинул к нему пустое блюдо:

– Что ж, рыцарь, вот тебе посудина… Клади себе сам.

Томас с подозрением посмотрел на блюдо. Другие едят на серебре и золоте, а ему простое железное, будто псу. Пока размышлял, как поступить, руки сами свернули блюдо в трубочку, палец не засунешь, с грохотом покатил обратно.

– Спасибо. Мне не нравится цвет.

Он уловил улыбку князя. Дерзость везде приветствуется, если она чем-то подкреплена. Иначе каждый бродяга полезет за княжий стол, да еще и ноги на стол. Молодой отрок по знаку князя принес и поставил перед Томасом серебряное блюдо, богато украшенное насечками, фигурами зверей и птиц. Томас быстро оглядел стол. На золоте ели только сам князь и двое его паладинов.

Острые глаза князя остановились на Яре. Она сидела гордая, с прямой спиной, единственная женщина как-никак на мужском пиру, золотые волосы заплетены в толстую косу, которую перебросила через плечо на грудь.

– Как зовут тебя, красавица?

Она замялась, украдкой взглянула на Томаса, умоляюще на калику. Олег сказал с набитым ртом:

– Славный князь Доброслав… Ты многое уже понял, я вижу. Но нам троим пока что лучше не называть своих имен.

Томас важно кивнул, его глаза не отрывались от блюд, которые отрок перекладывал на его тарелку, а тарелка была размером с тазик.

– Мы в тяжелом квесте, ваше княжеское величество.

– За вами погоня? – поинтересовался князь.

– Засады еще хуже… – ответил Олег.

Теперь на них смотрели оценивающе-уважительно. Олег слышал, как у некоторых скрипит в голове от старания понять, кто же они. Не все богатыри сходятся даже к киевскому двору, а уж здесь и вовсе не каждый бывает даже проездом, но слыхали и здесь о многих знатных, сильномогучих, непобедимых, великих силой и удалью. Многие дают странные обеты, но нет странного в том, когда гость не хочет называть своего имени.

Глава 6

Яра постоянно ощущала на себе тяжелый жаркий взгляд мрачного гостя, что сидел на противоположном от князя краю стола. Вокруг него держались его люди, видно сразу. Человек этот явно богат и знатен, лицо человека, привыкшего повелевать, но глаза осторожные, прицельные. Такой умеет и выслушать, чтобы твои же слова обратить против тебя.

Куда бы она ни поворачивалась, Яра чувствовала, как его черные глаза следят за нею пристально и неотступно. Улучив момент, тихо спросила калику:

– Кто это?

Тот даже не переспросил, ответил так, будто уже расспросил гостей, гридней и дворовых девок:

– Шахрай. Владетельный князь рода Рюриковичей. Его земли лежат западнее. Богат и знатен хоть убей, а еще у него несметные табуны, что-то еще… запамятовал. Приглянулся?

Она зябко передернула плечами:

– Еще бы. Я просто чувствую, как его глаза ползают по всему моему телу!

– Ну, – сказал калика разочарованно. – Удивила… Кто на тебя смотрит иначе? Я знаю и такого, чьи не только глаза, но и губы поползали бы…

Она проследила за его взглядом – калика смотрел на бравого рыцаря, ощутила, как горячая кровь бросилась в лицо, а по всему телу побежали сладкие мурашки, ноги ослабели, а в низу живота стало жарко, словно на солнцепеке.

Теперь перед Томасом стоял прибор из тонкого черненого серебра, массивные серебряные ножи с богато украшенными рукоятями, а на блюде истекал соком жареный поросенок, выкормленный на молоке и орехах, на блюдах поменьше зазывно пахла севрюга, нарезанная тонкими пахучими ломтями. В маленьких чашах желтело свежее масло, высились горки земляники, клубники, морошки, черной смородины.

Томас осторожно поинтересовался:

– Ваше княжеское преосвященство, а почему у многих на лице мелкие ямочки? У вас часто бывает оспа? Я видел однажды в Сарацинии…

Князь отмахнулся:

– Лет пять тому пришла мода есть вилками. Ну вот этими рогульками. Ну понятно, это ж не стрелой подбить гуся в полете! Редко кому удается с первого раза попадать в рот.

Томас удивлялся странным причудам. Ложки, вилки, щипцы… Все дурь и вредное излишество, если можно брать гусиную лапу руками!

– А чего не откажутся?

– Если бы князь принуждал, уже б за мечи схватились. Головы бы положили, но вилками есть не стали. А так – мода! Это страшнее всего. Всяк подчиняется, да еще и других спешит опередить.

По другую сторону Томаса быстро захмелевший старик, расплескивая хмельное вино, рассказывал громко:

– Это была битва битв! На нее съехались сильнейшие богатыри, а князья одевали одежду простых ратников и вставали в первые ряды, дабы добыть себе славу, а дружине – честь. Кощунники сложили бессмертные кощуны, где князья напущаше… э-э-э… белых кречетов на серых утиц, кречеты – это наши, а поганые утки – не наши, где вскормленные с конца копья и вспоенные, как кони, из шолома, рубили и крушили, добываше себе честь, а князю славу… ага, это я говорил. Кровь лилась ручьями, реки от пролитой крови вышли из берегов и затопили поля, нанеся немалый ущерб сельскому хозяйству! Это был пир мечей, на котором гостей поили красным вином и поили досыта!.. От рева боевых труб падали вороны на лету, а кони глохли, от топота дрожала земля, от конского ржанья лопались уши, от их навоза… гм… Яростно и доблестно сражались обе стороны, смерть в бою была сладостна и почетна, а бегство позорно и обло…

Его никто не слушал. Похоже, он рассказывал уже не раз, да и описание битвы напомнило Томасу схватки на равнинах Британии с такой точностью, словно это рассказывал дядя.

Он с каликой и Ярой еще насыщались как опоздавшие, а за столом уже пошли беседы. Князь провозгласил негромко, но все услышали:

– Что нового слышно с границ, с дальних застав богатырских?

– Бдят, батюшка!

– Неусыпную службу правят!

Князь поморщился:

– Это слова. А что было сделано? Кому отворот дали, кому рога сбили, кто бивни сложил на границе нашей?

Переглядывались, пихали друг друга. Наконец один из старых богатырей заговорил неспешно:

– Проездом через заставу Тьмутараканскую я был свидетелем быстрого, но непростого боя… С края восточного и преподлейшего, откуда была взята наша вера христианская, – он небрежно махнул рукой вдоль груди, похоже, перекрестился, но Томас даже не понял, справа налево или слева направо, – явилось чудовище озорно, стозевно… ну вы знаете – о ком я. Взялось пожирать скот, задирать девок, что в лес за ягодами, и коров, что на опушках траву, рыбу воровало из сетей… Народ взвыл, взмолился: где же тот богатырь земли русской, что явится и спасет?

Князь крякнул:

– А что ж сами? Вышли бы с вилами да косами!.. Знаю, даже мечи и боевые луки есть в каждой третьей хате!

Старый богатырь с усмешкой развел дланями:

– Ты ж знаешь свой народ… Что можно переложить на плечи соседа, обязательно переложат. А тут еще по новой вере: все в руке бога, ни один волос не падет без его воли… Это лучше, чем тонешь, а к берегу греби, на богов надейся, а сам не плошай. Словом, молились и ждали. А зверь поел их скот, поел их собак, разорил огороды, по ночам начал срывать ставни и проламываться в хаты. Понятно, что утром находили только обглоданные кости…

– А что же соседи? – вскрикнул князь. На его лице было сильнейшее возмущение, Олег его понимал. Даже Томас хмурился и сжимал кулаки. Яра сердито сопела.

– А что соседи? Слушали. И знали, что завтра зверь проломится к ним. Но лишь молились, вместо того чтобы хотя бы на ночь подпереть двери и ставни. Пожранных зверем новый бог возьмет к себе, так сказано… Неправедно пострадавшие, смиренные. Не пойму, зачем Христу такие неумехи?.. Короче, во всем селе остались три уцелевшие семьи, когда мы ехали через это село. Про зверя мы не знали, потому дивились пустым разоренным избам. На ночь остановились у оставшихся. От них и узнали все. Те жалели нас, советовали ехать дальше. Мол, нам все одно помирать, а вам-то зачем?

– Ну-ну, – поторопил князь. – Ты живой, я вижу!

– Да разве это жизнь? – отмахнулся богатырь. – Считай, что зверь меня съел. Или ты съел.

– Но-но, не заговаривайся. Как зверя убили? Аль только отогнали?

– Мы точили мечи, готовились к ночи. На вечерней заре уже услышали его вой, смрадный запах. Зверь шел большой и сильный. Мы, охотники бывалые, знали по запаху многое. Он шел прямо на нас. Мы, понятно дело, изготовились с мечами да копьями. Кто крещен – молился, кто в старой вере – призвал богов взглянуть на славный бой, а кто ни сюды Мыкыта, ни туды Мыкыта, тот сопел да чесался, ждал. Зверь уже подошел к нашей избе и начал отдирать приколоченные ставни. Поверишь, князь, толстые доски он срывал, как листья лопуха! Мы уже видели его ужасную морду, когда послышался конский топот. Со стороны заходящего солнца скакал огромный всадник. Когда он подъехал к нашему дому, зверь кинулся на него. Клянусь, прямо от нашего дома он прыгнул саженей на пять прямо на грудь всадника! Конь едва устоял, а был огромный, как скала, жеребец, всадник же схватился со зверем.

– А вы сидели и смотрели?

– Обижаешь, княже! Мы высыпали на улицу, едва разобрали подпорки. Но страшный зверь уже лежал на земле бездыханный, а всадник утирал слюни с груди. Оказывается, он, не успев выхватить ни меч, ни даже нож, просто обхватил зверя и прижал к груди с такой силой, что у того сломались кости и обломками проткнули сердце и все внутренности.

– Храбрый и находчивый, – проворчал князь. Брови его сдвинулись. – И сильный, не возразишь. Кто это был?

– Увы, княже! Это был Михаил Урюпинец.

За столом повисло тяжелое молчание. Томас быстро осматривал лица. Некоторые хмурились, другие прятали усмешки. Все посматривали на князя.

– Цыц, дурни! – сказал князь раздраженно. – Это не слава, а беда Руси, что вместо того чтобы самим браться за топоры, сидят и ждут героя! Да раньше и герои, как гуси, стаями ходили, друг с другом дрались, ибо чужих враз зничтожали, а теперь только и остался, что Мишка Урюпинец.

Богатырь проворчал:

– Он не один. Просто говорят всегда о сильнейшем. А вообще-то с новой верой богатыри переводятся. Да и откуда им быть? Теперь подвижниками считают тех, кто дольше сопли не утирает, не моется, из дерьма не вылезает. Когда рождается богатырь, его смирению и послушанию, как овцу, учат… А еще придумали это… умерщвление плоти!.. Тьфу!.. Какая же сила будет без могучей плоти?

Князь встал, ибо пир стал тяжеловат, лица бояр и приближенных мрачнели.

– А что скажут о своем странствии наши гости?

Снова все взгляды были на них. Яра постоянно чувствовала тяжелый взгляд высокого мужчины в богатой одежде, что сидел среди своих людей справа от князя. Он был хищно красив, лицо в шрамах, в волосах поблескивали серебряные нити. Она видела, как он запоминает каждое ее движение, старается услышать каждое слово.

Калика встал, с кубком в руке поклонился князю:

– Да ничто не происходит нового на земле… Мы просто странники. Идем, никого не трогаем.

Высокий мужчина, что следил за Ярой, князь называл его Шахраем, неприятно улыбнулся. Голос его был сильным, прорезал гомон, как нож масло:

– Рассказывают, что намедни через земли гобинцов пришли трое… Тамошний князь как раз тешился охотой, а эти ему спугнули дичь. Ну князь хотел в сердцах то ли затравить их псами, то ли просто выпороть… Словом, эти трое побили столько, что князь взмолился, чтобы те хоть на семя народу ему оставили.

Он оглядел заинтересованные лица. Нехорошо улыбнулся:

– Эти трое ушли, а с поля охоты… ха-ха… два дня вывозили раненых да покалеченных. Князю обидно особенно, что среди троих одна была… женщина!

– Поляница, – бросил кто-то слово, которое многим, но не Томасу, объяснило все.

– Да, – согласился Шахрай, – но с князем вместе с загонщиками были и его воеводы, лучшие из старшей дружины! Даже Твердил и Смарко, известные поединщики и бойцы. Их тоже вывезли на телегах.

Воевода справа наклонился к уху князя:

– Если это правда, то не напасть ли нам? Пока там то да се?

Князь отмахнулся сожалеюще:

– Сам так подумал. Но ежели бы сразу, а то успели собраться… Шахрай, ты указываешь на наших гостей?

Шахрай развел руками с самым невинным видом:

– Я ни на что не указываю пальцем. Но я, постарев и отойдя от битв…

Кто-то хохотнул:

– Этот старый козел постарел? Ха-ха! Отошел?..

– Сижу себе в своем кремле, – продолжал Шахрай, не обращая внимания на смешки, – читаю умные книги. У меня находят приют менестрели, кощунники, барды, минизгейстеры… слово-то какое, сказители. А в нашем мире слухи расходятся быстро. Например, уже пошел слух, что некий герой натворил нечто такое в Святой земле, ну, осквернил могилу Христа или снасильничал малолетних…

Томас с грохотом обрушил кулак на стол. Синие глаза метнули молнию, калика поспешно накрыл ладонью кулак рыцаря, удержал. В темных глазах Шахрая проскользнула тень тревоги, он продолжил чуть поспешнее:

– Словом, куда бы он ни шел, за ним прет темная туча! На него падают с неба камни, в него бьют молнии, из-под земли вылезают страшные звери, а ночью нападают скелеты…

– Вот врет, – прорычал Томас. – Какие скелеты?

Яра сказала негромко:

– Было. Ты спал.

– И не проснулся? – не поверил Томас.

– Ты ж на страже всегда спишь. Ничего, мы отбились.

Шахрай не отрывал от них насмешливого взгляда. Гости тоже смотрели на троих гостей, особенно на чужеземного рыцаря. На их лицах был жадный интерес, только князь нахмурился. Ежели камни с неба, молнии, звери, а по ночам скелеты, то пес с ними, бродячими героями, сегодня они здесь, завтра за тридевять земель, а в его владениях посевы потопчут. А то еще какие звери неперебитые останутся. Опять же народ отвлекать от работ, ловушки ставить, ловчими ямами поля портить… Сражения и подвиги хороши, когда у соседей, чтоб с высокой башни смотреть и улюлюкать, а у себя больно дороговато.

– Мир уже успокоился, – сказал князь громко. – Не осталось ни чудовищ, их перебили герои, ни самих героев – вымерли сами. А народец сам собой измельчал. Как греки.

Томас не понял:

– Какие греки?

– Те, которые эллины, – объяснил князь любезно. – У них тоже сперва были герои, которые дрались с самими богами. Титаны их звали. Мощь их была такова, что отличить от богов трудно: та же сила, то же бессмертие, те же красота, ум… Потом пришло среднее поколение героев. Этим с богами воевать кишка уже тонка, зато очистили земли от чудовищ. Это Персей, Геракл, Беллерофонт… Наконец пришло младшее поколение героев. Этим уже не по силам воевать ни с богами, ни с чудовищами. Дрались только друг с другом, так и перебили друг друга. Это всякие там Ахиллы, Аяксы, Одиссеи, Гекторы… На этом и перевелись герои на эллинской земле. Остались одни греки.

– И русы измельчали? – поинтересовался Томас.

– Все измельчали, русы – тоже. У них были три поколения богатырей. Старшие тягались с самими богами, средние истребляли чудищ, а младшие перебили друг друга. На Руси тоже перевелись богатыри.

– Вы тоже стали греками? – полюбопытствовал Томас.

– Кем только не станешь… Особенно сейчас, когда память коротка: младших еще помним, про средних что-то слышали, а про старших даже кощунники не знают…

Томас просиял:

– Я знаю! Сам встречал одного. Он наверняка старший. Здоровый такой, как сарай у бабки. Ильей его зовут. Родом из Мурома.

Князь покачал головой:

– Он сильнейший из младших. Но даже со средними ему тягаться кишка тонка. Это у греков поколения героев не соприкасались, а у нас такое бывало… Калики перехожие, которые наделили Муромца силой нечеловеческой, предрекали: «Будешь ты великий богатырь, и смерть тебе на роду не писана», тем не менее предостерегали, чтобы он не сталкивался с богатырями предыдущего поколения:

 
Только не выходи драться
со Святогором-богатырем:
через силу его земля носит.
Не ходи драться с Самсоном-богатырем:
у него на голове семь власов чудесных.
Не бейся и с родом Микуловым:
его любит матушка – сыра земля.
Не ходи еще на Вольгу Святославовича:
он не силой возьмет,
так хитростью-мудростью.
 

Понял, рыцарь? Любой из богатырей старшего поколения сильнее самого сильного из младших богатырей. И еще. С каждым поколением у богатырей падает не только сила, но и способность творить чудеса. Младшие богатыри уже только люди с большой силой, но уже не могут, подобно Вольге, оборачиваться любым зверем, птицей или рыбой, не носят на плече всю тяжесть земли, как Микула, не творят чудеса и не видят грядущее, как Вещий Олег…

Томас насторожился, бросил украдкой взгляд на скромнягу калику:

– Он в самом деле из средних богатырей, не из младших? А то я видел, как ваш Илья Муромец разговаривал с ним непочтительно, сам хотел нахалу дать по роже.

Князь оживился, но в глазах было недоверие.

– Где ты мог его видеть? Сказывают, что он не умер от змеи, а все еще ходит среди людей, но я не очень-то верю в сказки. С чего бы он стал скрываться?

– Ну, – промямлил Томас уклончиво, – сказывают, что, когда мир был молод, сами боги ходили среди людей.

– Боги?.. Никто не знает, из средних он богатырей или старших. О нем даже не говорят. Нечего! Знают только князя Олега, но разве он князь? Ну побыл зачем-то князем. Так он и королем мог бы стать, если бы захотел.

Томас задержал дыхание, глаза сами скашивались в сторону калики. Тот неторопливо насыщался, таскал то из одного блюда, то из другого, пробовал мясо в жареных орехах, рыбу в голубичных ягодах, соловьиные язычки в муравьиной кислоте. Он был просто мужиком, любителем поесть, полежать, поглядеть на людей, послушать рассказы. Уже и следа не осталось от того изнуренного отшельника, который встретился ему в жарких землях Сарацинии!

– А по слухам, – спросил он осторожно, – что он умел?

– Говорят, он может в зверя и птицу перекидываться. Даже без колдовства. Но странный он, если не вовсе помешанный… Какое-то горе ему большое выпало, вот умом и тронулся. Ходит по дорогам в тряпках, бормочет что-то… А их, бродяг, сколько вон по дорогам, разве среди них его заметишь… А зачем тебе Вещий?

Томас подобрался, ибо тон князя уже был другим, настороженным. Томас махнул рукой, стараясь держать голос беспечным:

– Да просто так… Теперь я думаю, что тот вовсе не Вещий Олег был. Тот был высокий, голос как труба, взгляд гордый и властный, а за ним ехало двадцать слуг и оруженосцев.

Князь сразу потерял к нему интерес.