Текст книги "Трое из Леса"

– Разве не видишь, я не степняк? Вылезай, все равно теперь не укрыться.

Она вылезла, пошла за ним вслед, закрываясь ладонями от яркого света. Так обошли еще несколько подполов, наконец, когда Мрак поднял крышку предпоследнего, навстречу блеснуло лезвие секиры. Мрак отпрянул, крикнул сердито:

– Не балуй! Кто там? Вылезай!

В подполе стояла мертвая тишина. Девушка ступила вперед, тихо позвала:

– Дядька Степан!.. Это я, Зарина. Степняки ушли.

Из черноты подполья показалась взъерошенная голова в комьях спекшейся крови. Тощий мужик поднялся до пояса. Рубаха на нем была в крови, в руке секира странной выделки, серые глаза люто смотрели на Мрака.

– А это кто?

– Вылазь, дурень, – велел Мрак. Он не отрывал глаз от странной секиры. Ручка из дерева, поганого дерева, зато голова секиры… такого камня сроду не видел. – От твоей деревни один пепел. Не сумел защитить, иди хоронить павших.

Мужик, блестя глазами, выкарабкался, пинком захлопнул крышку. Секиру цепко держал в руке, недоверчиво смотрел то на Мрака, то на Зарину. Мрак плюнул ему под ноги, повернулся и пошел к изгоям.

До ночи Мрак с изгоями вырыли неглубокую, но широкую яму, захоронили мертвых. Таргитай с Олегом шатались от усталости, но Мрак велел рыть землянку. Всю ночь копали, укрепляли стены, а сверху заложили уцелевшими обгорелыми бревнами, засыпали землей. Землянка получилась просторная, надежно укрытая от непогоды и зверей.

Не дожидаясь рассвета, Зарина и Таргитай пошли обшаривать подвалы, принесли одежду, одеяла, собрали посуду и утварь, стащили в землянку уцелевшую еду, зерно.

Мрак держался настороженно, вздрагивал, часто оглядывался. Дождавшись, когда спасенные собрались в землянке, а Таргитай с девкой ушли на поиски еды, он поманил Олега в сторону, вытащил из-за пазухи странную узкую пластинку.

– Погляди. Ты волхв или не волхв?

Олег в затруднении вертел в пальцах странную вещь. Не дерево, не камень… блестит, твердое… Ощупывая, провел пальцем по острому лезвию, вскрикнул. Узкий край глубоко впился в плоть, брызнула кровь и резво побежала по ладони. Мрак выругался:

– Брось! Заклятая штука.

Олег побледнел, но пересилил себя, держал странную вещь на ладони. Кровь капала часто-часто, в слабом свете луны казалась черной.

– Мра-а-ак… Мне говорили, не верил!.. Это древнее волшебство, но оно уже перестало быть волшебством… Это же-ле-зо. Железный нож! Рукоять сгорела, видишь? Если ты вырежешь из дерева новую…

Мрак отшатнулся:

– Я с колдовством дел не имею!

– Это уже не колдовство. Мрак, этот нож в сто раз лучше, чем твои.

– Я те дам лучше!

– Не боись. Сам проверь.

Мрак колебался, Олег почти насильно вложил ему в ладонь странную пластинку. Пока Мрак с опаской вертел нож в руке, Олег подхватил с земли прутик, дал Мраку. Тот нерешительно чиркнул острым краем. Срезанный наискось прут тут же упал в темноту. Мрак натужно улыбнулся, хлопнул Олега по плечу:

– Беру! Пусть даже боги против.

Возвращаясь после не всегда тщетных поисков, Олег едва не прошел мимо новой землянки. Мрак упрятал вход искусно: можно стоять на крыше, не замечая дыма, – тот выходил сбоку, рассеивался через пучки травы, поглощался сырой землей.

Детишки спали, Таргитай и Зарина все еще обыскивали подполы выгоревшей дотла деревни. Степан и Снежана – так звали женщину – сидели на почерневшем бревне. У Снежаны было темное от солнца лицо, но волосы удивительно светлые, даже светлее, чем у Таргитая. Когда она умылась, почистилась, Мрак удивился, увидев совсем еще молодую бабу.

Мрак опустился возле наскоро сложенного очага, подбросил поленце. Степан и Снежана молчали, посматривали настороженно и боязливо: Мрак был огромен, дик, в нем ясно ощущалась угрюмая волчья мощь.

– Как это стряслось? – спросил Мрак.

Степан переглянулся со Снежаной, буркнул недоумевающе:

– Как? Как всегда. Это же степняки!

– Степняки, – повторил Мрак. Он покосился на Олега, что тихонько сел в сторонке. – Ты сам степняк, судя по имечку. Аль это кличка?

– Имя…

– А почему они напали?

Степан пожал плечами, голос его стал едким:

– Напали, потому что увидели. Вы что, из Леса вышли? Налетели, пожгли. Мужиков порубили, а девок и женщин в полон увели… Все как всегда.

Мрак с недоверием оглянулся на Олега. Тот развел руками. Мрак покачал головой, сказал медленно:

– Такое не может быть. Ни с того ни с сего? Так не бывает.

Степан зло оскалил редкие желтые зубы:

– Нет, явно из Леса вылупились! Человек все может. А вот мы, поляне, самый мирный народ на всем белом свете! Пашем землю, растим хлебушек, помалу отвоевываем земельку у злого Леса…

Мрак дернулся, даже Олег нахмурился, ощутив волну неприязни к этому истощенному мужику с перевязанной головой. А тот, ничего не замечая, говорил:

– Дабы отвоевать землю под пашню, надо оттеснить Лес. Подрубаем кору на деревьях, сдираем – голое быстрее сохнет. И то два-три года уходит! Потом пущаем лесной пожар…

Мрак оборвал резко, в темных глазах сверкнула угроза:

– Из-за чего у вас спор со степняками? Может быть, не такое уж недоброе дело те совершили?

Степан вздрогнул, быстро завертел головой, отыскивая взглядом секиру. Снежана ахнула, прижала кулачки к сердцу.

– Степняки, – медленно сказал Степан, он смотрел на Мрака в упор, – это степной народ… Много лет надо, чтобы отвоевать у Леса пядь земли, но пустить дымом хозяйство можно враз… Нам, полянам, труднее всего на свете. С одного боку – лютый Лес, где человеку жить нельзя, с другого – Степь. Там дикие народы, которым только бы убивать и грабить!

Олег подал голос из угла:

– Древняя мудрость гласит, что нет народов-грабителей. Есть отдельные…

Степан оскалил в горькой усмешке желтые изъеденные зубы:

– Видел бы ты этих отдельных… во сто тысяч человек! Земля прогибается под копытами, хотя степняки не подковывают коней, как мы. А таких отрядов, по сто тысяч в каждом, у кагана сотни тысяч!

Олег видел по глазам Мрака, что тот ничего не понял, а что понял, не поверил. Да и сам Олег не мог поверить, что на всем белом свете наберется сто тысяч человек. Он не мог вообразить себе и сто человек в одном отряде.

Степан покосился на Снежану, спросил осторожно:

– За этой бедой мы так и не спросили… Откеля вы? Из Колупаевки? Борщовой? Или Даниловки?.. Но я слыхал, их пожгли еще прошлым летом.

– Мы вообще не поляне, – отрезал Мрак с отвращением. – Разве не видно?

Степан подскочил, стукнулся головой о балку, плюхнулся обратно, челюсть у него отвисла до пояса.

– Не по… не поляне? А разве на свете есть еще люди, кроме полян и степняков?

– Слава богам, есть, – ответил Мрак зло. – А то бы род людской вовсе пересекся. Поляне! Надо же так обозвать!

Степан весь подался вперед:

– Так откель вы? Из коих сказочных земель?

– Из Леса, вестимо, – бросил Мрак.

Степана отбросило, словно получил обухом между глаз. Снежана быстро подгребла к себе детей.

– Неужто правда? – прошептал Степан в страхе. Его глаза испуганно мерили могучую фигуру Мрака, задержались на его волчьей шкуре. – Никогда не видывал людей Леса. Сказывают про вас всякое…

Снежана ткнула его локтем, Степан поперхнулся, умолк. Мрак спросил подозрительно:

– Что болтают?

– Небылицы всякие, – ответил Степан нехотя. Он уронил взгляд. – Бабьи сказки. Надо же чем-то детей пужать. Вроде бы перекидываетесь в полнолуние. А волхвы вовсе лютых волков подзывают к домам…

Он бросил на Мрака пугливый взгляд. Снежана подгребла детей, девочки начали тереть кулачками глаза, подхныкивать.

– Бабьи сказки, – отмахнулся Мрак. – Навыдумывают. Я, к примеру, могу перекидываться в любой день.

ГЛАВА 7

Его глаза горели ярко-красным светом, а черный зрачок был продолговатым, как у лесного зверя. Степан отшатнулся, в испуге сел мимо бревна на пол, задрав кверху лапти. Снежана завизжала, девочки заревели во весь голос, уткнулись мордашками в ее подол.

– Подумаешь, степняки вас бьют! – бросил Мрак яростно. Он быстро поднялся. – Тьфу! Робкого пса и петух бьет. Олег, пойдем отсюда. Если мы останемся, они обгадятся, а мы задохнемся от вони.

Утром, поднявшись с первыми лучами солнца, Мрак и Олег взялись ставить над ближайшим очагом крышу. Из обгорелых бревен и досок набрали годных, вкопали четыре крепких столба, соединили поперечными балками. Когда сколачивали крышу, из землянки выбрался, щурясь от солнца, Степан.

Поставив ладонь козырьком, он понаблюдал за неврами, осторожно, бочком, приблизился:

– Вы того… не серчайте. Мы боимся Леса, как и Степи.

Мрак сердито промолчал, а Олег спросил удивленно:

– Почему?

– Мы зажаты между Лесом и Степью. От Леса потихоньку отщипываем земельку, от Степи отбиваемся. Нам тяжко…

Он подхватил обломок доски, робко подал Мраку. Снежана выглянула из землянки, увидала работающих, быстро скрылась. Мрак сердито вертел головой, наконец с облегчением ругнулся, стукнул кулаком по бревну.

По пожарищу бежали, взявшись за руки, Таргитай и Зарина. Их щеки разрумянились, глаза блестели. В свободной руке Таргитая была сопилка, а Зарина прижимала к высокой груди букет цветов.

Степан покосился на них, сказал, колеблясь:

– Похоже, в эту ночь никто не спал… как следует. Но у каждого свои заботы.

Зарина вспыхнула, сказала горячо:

– Мы излазили все подполы! Зерна хватит и на помол, и на посевы. Так что отлучались недаром.

– Подол одерни, – посоветовал Степан. – Да и ты, молодец, застегнись… Зарина теперь сирота, обидеть ее нетрудно.

Зарина покраснела еще ярче:

– Дядя Степан!

– Я дядя Степан, Заринушка, уже тридцать лет.

– Дядя Степан, не знаете, так не говорите плохих слов. К нам пришли три могучих витязя, а вы их так привечаете!

Степан с сомнением окинул взглядом страшноватые фигуры невров. Таргитай с его румяным лицом и синими глазами выглядит наименее звероватым, но и он в своей волчьей шкуре больше походит на вставшего на дыбы медведя, чем на человека.

Степан разжег огонь в очаге, а Снежана изготовила первый настоящий, как она сказала, полянский обед. Невры сели за стол с опаской. Даже хлеб видели первый раз, а Снежана испекла два каравая: темный ржаной и нежно-белый пшеничный, а тут еще солености и копчености, колбасы, окорока, нашпигованное сало, перец красный и перец черный…

Зарина щебетала, что в тайных закромах сохранилось много зерна, гороха, гречки. Многое степняки нашли, забрали, многое сгорело, но немало и осталось. К тому ж поля давно засеяны. Теперь они, пятеро полян и трое невров, наследники всего огромного урожая, которого не дождались двести полян…

– Двести! – ахнул Таргитай.

Мрак нахмурился, зыркнул на Степана, Снежану. Наступила тяжелая пауза. Степан переводил обеспокоенный взгляд с одного на другого невра, не понимая, почему вдруг напряглись, подобрались, потемнели.

– Двести, – повторил он неуверенным голосом. – А что? В Колупаевке, это деревня за оврагами, было больше тыщи…

Мрак выпрямился, со стуком бросил ложку на стол. Олег быстро опустил ладошку на его огромный кулак:

– Погоди! А вдруг не врет?.. Где охотой прокормится один, то с одомашненным зверьем, как у степняков, можно кормить уже сто человек. Для пастбищ надо меньше земли, смекаешь? А если засеять зерном или пустить под огороды, то прокормится тысяча, а то и больше… Мрак, они расплодятся здорово!

– Поляне?

– Поляне. Если степняки не вырубят начисто.

Мрак покачал головой, снова взял ложку.

– Лучше охота, – буркнул он. – Хоть бедно, зато нет резни… Ладно, нам возврата в Лес нет. Расскажи, Степан, о степняках. Нам жить здеся.

Степан горько усмехнулся, задержал ложку возле рта.

– Есть полянское правило: когда я ем – я глух и нем. Еще: когда я кушаю, я никого не слушаю. Но с другой стороны, крепкая большая семья только за обедом и собирается. Когда еще поговорить?.. Степняки землю не пашут, городов не строят. Сегодня стоят в одном месте, завтра в другом. Если где находят наше село, то сжигают, людей режут, как скот, а молодых уводят в полон.

– Что есть полон?

– И этого не ведаете? В самом деле, дикие люди… Не серчай. В полоне цепляют на шею обруч, велят работать. Заместо еды – побои. Девок наших тащат на поругание. Но работать заставляют тоже.

Мрак спросил глухим от ярости голосом:

– И вы терпите?

– Мы мирные… Землю пашем, хлебушек растим. В Лес не ходим, хворост с опаской собираем, и то на опушке. Там в Лесу за каждым деревом либо лютый зверь, либо что похуже… А степняки неодолимы. Кони махонькие, юркие. Даже не подкованы, чтобы шибче бегали. Мы пробовали оборону держать, да где там… Налетят невесть откуда, мечут запаленные стрелы на крыши, хватают, рубят… Пока наши уцелевшие богатыри на своих богатырских коней сядут, степняков и след простыл. То нелюди, разумеешь? Им нужна победа в драке, а не сама драка!

Мрак хмуро оскалил зубы. Олег опустил глаза. Таргитай наклонился над миской, не в силах смотреть на Степана. Заврался полянин, явно заврался. Такого просто не могло быть на земле.

– Не верите? – спросил Степан горько. – Вижу, не верите. Клянусь всеми богами. Им нужна победа любой ценой. Любой, понимаете? У них не бывает воскресных кулачных боев, не сходятся стенка на стенку, улица на улицу, деревня на деревню… Ни по светлым праздникам, ни на Масленицу, ни на Купалу. Они не знают боев ради удали! Им нужна только победа, будь они прокляты…

– Только победа? – переспросил Мрак. Он перестал хлебать борщ, отодвинул пустую миску. Рядом с Мраком ерзал Олег, отводил глаза, тоже не верил.

– Да поверьте же! – вскрикнул Степан. Голос его задрожал, повязка на голове начала темнеть, проступила свежая кровь. – Мы мирные, но при первых же набегах мы сели на коней, взяли секиры, выехали навстречь. Степняки испужались, кинулись наутек. Ну, нам все понятно, ведь мы покрепче, каждый из нас троих степняков стоит, хоть мы и мирные земледельцы… Придержали коней, негоже бить в спину. Глядь, они снова скачут на нас! Добро, думаем, померимся удалью… Ударили на них, но степняки в последний момент опять повернули наутек. Так трижды, пока наши не осерчали вконец. Дерись, мол, или удирай совсем! Погнались за ними, вот-вот догоним, секиры повесили за спины, негоже бить убегающих. Но в руки взяли плетки, надо же проучить?.. Вдруг откуда ни возьмись степняки! Закидали стрелами, ударили в спину, накинули арканы. Мы и пикнуть не успели, как всех повязали. Кто не погиб, конечно. Ты не поверишь, но нас били в спину, били лежащих, били раненых, разоруженных… Сам видел, как у моего кума из руки выскользнула секира, так степняк тут же разрубил ему голову!

Мрак громыхнул кулаком по столу, едва не проломив крышку:

– Не может такого быть!

– Сам бы не поверил. На моих глазах было, клянусь Родом. Я лежал рядом, конем придавленный, весь в крови, потому меня и не тронули. Не дал подобрать секиру, убил разоруженного. Еще и ухмыльнулся, злодей!

– Не может того быть, – повторил Мрак, но в его голосе не было убежденности. На него скорбно смотрели Снежана и Зарина, в их глазах блестели слезы.

Степан повернулся снова к Мраку, протянул к нему через стол жилистые руки:

– Мы разные! У нас боги разные, они нам дали разные заповеди. Мы ценим добрый удар, молодецкую схватку. Нам не так важна победа, нам важнее доброе имя, честь, слава!.. А для них победа – все. Ради победы на любую гнусность решатся, в любой грязи изваляются, любую низость сотворят, даже на подлый удар ниже пояса пойдут…

Он покачнулся, медленно сполз на пол. Мрак перегнулся через стол, но перехватить не успел. Женщины с плачем принялись разматывать набухшие от крови тряпицы.

Два дня невры помогали уцелевшим подниматься на ноги. В землянку сносили домашние колбасы, которые так понравились Таргитаю, Олег больше интересовался перцем, огородными травами, пытаясь приспособить для волхвования.

Мрак заново перерыл пепелище, побывал в погребах, подвалах, переворошил засеки. К концу третьего дня в углу землянки скопилась куча все еще непонятного неврам железа. Два ножа, выщербленная секира, груда странных железяк – Степан назвал их подковами, – пригоршня ржавой мелочи, именуемой гвоздями.

– Секиру можно наточить, – сказал Степан задумчиво, – хотя лезвие маловато… А вот остальное железо пока ни к чему. Коня нет, подковывать кого? Тебя разве? Да и гвоздями что сколачивать… Была бы кузня в порядке, отковал бы добрую секиру…

Олег насторожился, спросил быстро:

– Кузня?.. Отковать? Ты не волхв случаем?

Степан устало отмахнулся:

– Нет. То в старое время кузнецы были чародеями. Тогда их звали ковалями. А теперь умеют все.

– Даже ты?

– А что хитрого? Был подмастерьем, мехи качал. Два года молотом стучал. Приходилось и первого замещать… Если хочешь, помоги поднять кузню, а я за службу… да и за все-все…

– За что это «все-все»?

– Да не появись вы трое… словом, такую секиру скую из этого железа… какой ты, лесной человек, в жисть не видывал!

Мрак отстранил волхва, бросил сурово:

– По секирам я – главный волхв. Пойдем, помогу сам.

Кузня, на удивление Мрака, сохранилась почти в целости. Сгорела крыша, стены, но наковальня стояла на месте. В пепле Степан отыскал два тяжелых валуна из этого странного камня, вытесал и вставил в дыры новенькие ручки, расклинил, бросил в воду, чтобы разбухли. Иначе соскочит, убьет мастера.

– Что собака из кузни сопрет? – сказал Степан. – А железа у степняков и своего хватает. Они умеют ковать и топоры, и акинаки, и клевцы… Не знаешь, что это? Чистейшие души живут в Лесу, как погляжу.

Помогали и Таргитай с Олегом, но наскоками. Каждый шарил в развалинах, искал свое. Таргитай отыскал три свирели, две уже раздавленные сапогами Мрака, Олег наконец-то наткнулся на остатки жилища местного волхва…

Весь день Степан с Мраком готовили мехи, таскали дрова, железо. Потом Степан разжег огонь, велел Мраку дергать за деревянные ручки, что торчали из мешка, сшитого из воловьей шкуры.

Мрак подергал, воздух подул в печь, пламя заревело. Железная мелочь начала нагреваться, краснеть. Когда стала цвета поспевающей малины, Степан выхватил длинными железными клещами, бросил на плоскую наковальню, ударил тяжелым молотком.

Не веря глазам, Мрак наблюдал за послушным железом, которое только что было тверже камня. А Степан деловито сковал подковы и гвозди вместе, снова бросил на горящие угли, разогрел, вытащил, сплющил снова. Когда получился толстый прут, Степан свернул его винтом, снова расплющил, затем только начал бить осторожно, с оттяжкой, делая один край тонким, острым.

Мрак посматривал на Степана с растущим уважением. Мужичонка худой, заморенный, руки и шея тонкие, а какие чудеса творит. Не зря в старое время ковалей за чародеев почитали. Да и сейчас, наверное, не всякий сумеет такому обучиться. А Степан, бесхитростная душа, не таит секреты, выкладывает. Мол, огонь не гаснет, даже не уменьшится, если от него зажгутся другие огни!

Потом Степан проделал дыру для деревянной рукояти, швырнул раскаленный обух в бочку с водой. Страшно зашипело, взвилось облако пара. Мрак отпрянул в испуге.

– Пусть закалится, – пояснил Степан. – Остынет, будет добрая секира.

Мрак жадно ходил возле бочки, как кот вокруг кувшина с молоком. Наконец вытащил, обжигаясь, перебросил с ладони на ладонь тяжелый, но уже оформленный брусок железа. На обухе Степан загнул крюк, а лезвие оттянул по краям. Если насадить на длинную рукоять, то можно рубить сплеча, можно пырнуть, как копьем, можно зацепить крюком…

Едва Степан насадил оружие на рукоять, Мрак почти силой выдернул из рук полянина теперь уже свою секиру. По телу пробежала непонятная дрожь – странно-ликующая. В мышцы словно бы влилась неведомая мощь, а вместо крови заструился кипящий отвар волхвов. Сердце бухало часто, ликующе.

Он стиснул рукоять, медленно поднял секиру. Неведомая сила распирала грудь. Едва удержался, чтобы не подпрыгнуть, как дурной Таргитай, не сечь чародейским оружием во все стороны. Даже сожалеюще поискал глазами: ни упырей, ни леших, а бера развалил бы пополам с одного замаха!

Еще два дня растаскивали развалины, убирали обгорелые бревна. Мрак насобирал бронзовых наконечников для стрел, два длинных для копий, сломанный у рукояти кривой меч. У крайнего дома отыскал под обрушившейся печью длинную и тяжелую полосу железа, остро заточенную с двух сторон.

Степан сказал, что это меч, пообещал сделать резную рукоять, меч будет как новый. Такой не стыдно вручить самому лучшему воину. Даже вожаку полян.

Мрак подержал меч, потрогал острый край, но отнес в кузню. С дальнего конца сгоревшего села донесся вопль. Мрак насторожился, положил ладонь на рукоять своей новой, остро заточенной секиры. Теперь он чувствовал себя почти богом.

Между развалин спешил растрепанный Олег. Вымазавшийся в копоти, он обеими руками прижимал к груди что-то завернутое в тряпку.

Мрак бросил зло:

– Чего орешь, будто режут? Где Тарх?

– Тарх? – удивился Олег. – С Зариной, вестимо, где еще? На дуде играет, цветочки, то да се, ты ж знаешь… Мрак, лучше глянь, что я отыскал!

В тряпках была книга, как это назвал Олег. Листы ее были в переплете из тонких металлических пластинок. Страниц сотни, все в каракулях, с непонятными значками, странными рисунками. Мрак метнул огненный взгляд на волхва. Олег заторопился, заговорил, глотая слова:

– Мрак, ты только послушай!.. Мрак, мы с полянами – одного корня!.. Оказывается, поляне – это потомки невров-изгоев. Одичавшие, правда. Я только первую страницу одолел, дальше трудно, много непонятного. Это книга ихнего главного волхва. Он задохнулся в дыму!.. Я взял книгу, корешки… Мрак, это богатство!

Мрак свирепо сплюнул ему под ноги. Богатство! Богатство – это железо. Такой секирой любое дерево срубишь в два-три взмаха, а если стрелу пустить с бронзовым наконечником, то страшно подумать, как далеко полетит и как страшно ударит!

– Придешь в кузню, – велел он. – Я попробую сам отковать еще одну секиру. Из этого дурацкого меча. Будешь раздувать мехи! Для волхва это полезно, понял?

– Как скажешь, Мрак, – ответил Олег упавшим голосом. – Но в этой книге такая мудрость…

– Ежели он такой мудрый, пошто задохся?

Вечером ужинали вместе. Куховарила Снежана, Степан взял ее детей под свои тощие крыльца. Зарину кликал дочкой, та бежала на зов, повиновалась как отцу. Две девочки, Оксанка и Любаня, возлюбили Мрака, постоянно лезли к нему на колени.

Мрак ночевал только под открытым небом, в землянке ему было тесно и душно. Спал он на голой земле, не укрываясь, положив секиру возле правой руки. Однажды Таргитай, у которого девки менялись, а любовь к Мраку оставалась неизменной, напросился ночевать рядом. Готовясь к мученичеству, он подложил под голову круглый камень, но Мрак пинком вышиб, сказал строго: «Не разнеживайся!», после чего Таргитай махнул рукой на попытки стать настоящим мужчиной, перебрался в землянку.

Самым счастливым человеком чувствовал себя Олег. За неделю он узнал больше, чем за всю жизнь в Лесу. Оказывается, невры – сердце мира, жили в дремучем Лесу, не менялись тысячелетиями, хранили заветы пращуров, но по этим же заветам постоянно выбрасывали из племени всех слабых, ленивых, трусов. Эти изгои, выйдя из Леса, дали начало великому множеству племен и народов. Среди них были и воинственные, и мирные, и кочевые, и осевшие на землю, и прямодушные, и коварные… Одни селились на равнинах, другие ушли в горы, третьи перебрались на дальние острова среди холодных морей, а некоторые забрались и в теплые страны… Степан не подозревал, что среди потомков невров находились племена, которые своей жестокостью заставили бы упасть в обморок степняков. Все это было в книге старого волхва, которую Олег в конце концов сумел прочесть почти до половины. Он был счастлив, что Боромир все же заставил его выучить непонятные знаки, черты и резы, ибо теперь с ним говорили давно умершие мудрецы!

А Таргитай снова играл, слагал новые песни. Зарина смотрела влюбленными глазами.

На третью ночь Зарина поднялась, стараясь не разбудить Степана и Снежану, неслышно выскользнула из землянки. Ночь была тихая, звездная. Громко стрекотали кузнечики. На самом краю развалин негромко играла свирель.

Ноги сами понесли, едва касаясь земли, но Таргитай услышал, мгновенно обернулся, подхватил на руки:

– Ладушка моя!

– Тарх, – выдохнула она, прижимаясь к его широкой и твердой, как камень, груди, – какой ты чуткий… Никак не застану врасплох!

Он засмеялся:

– Я чуткий? Услышал бы это Мрак!

Она села рядом, Таргитай сбросил душегрейку, набросил девушке на плечи. Зарина зябко повела плечами. Шкура была волчья, а шерсть густая и длинная. От нее все еще пахло страшным таинственным Лесом.

– Без вас мы погибли бы, – сказала она вдруг. – Тарх, а что теперь? Вы останетесь?

Таргитай от неожиданности поперхнулся. Он не думал о завтрашнем дне. За него думали Мрак и Олег. Если бы он хоть минуту думал сам, давно бы упыри растащили его косточки.

– Не знаю, – ответил он наконец. – Я нашел тебя, моя светлая… Но Мрак, Олег? Сейчас они заняты, о завтрашнем дне не думают, но мужчина не может жить без женщины. Боги проклянут.

Зарина невесело улыбнулась:

– Есть Оксанка и Любаня, но твоим друзьям ждать их долго. Ты прав, они захотят уйти. А ты?

Таргитай обнял ее за плечи, она покорно положила голову ему на грудь. Они слушали тихую перекличку кузнечиков, потом Зарина предложила:

– Я расскажу тебе наши кощуны. Мой дедушка был волхвом-кощунником, я многое слышала с детства… А ты сложишь красивые песни. Вы, невры, не знаете наших богов, они новые для вас. Мы чтим и Велеса, но он не главный, а только старый бог. Следит за скотиной. Мы не охотимся, как вы, но скот держим. Степняки увели, а то были коровы, овцы, козы, свиньи, гуси, утки…

– А кто ваши боги?

– Главная – Апия, матушка сыра земля. Еще Дана, богиня самой могучей реки, что течет далеко-далеко на востоке. Молодняк чтит Ярилу…

– Ярилу у нас тоже чтят!

– Молодого бога с человеческим черепом на поясе? У нас одни боги, мы ведь один народ… У вас есть кощуна о великом герое, побившем трехголового злодея?

– Есть. Его Трита побил.

– Трита… Значит, ваше племя осталось в Лесу сразу после возвращения ариев из Индии. Слава великого боя не меркла, но имя стерлось в памяти, люди живут не так долго, как боги… Через века героя стали звать по-разному. В Индии, где осталось много ариев, – Трита, у парфян – Траетона, у эллинов – Таргелий, а когда пелазгов сменили ахейцы, то имя вовсе забылось, стали называть по росту и силе – Горакл, а трехголового Горыныча нарекли трехголовым великаном Герионом…

– Откуда ты все знаешь? – ахнул Таргитай.

– У нас большое племя, – напомнила Зарина. – И много кощунников. Одни заносят на бересту чертами и резами, другие пишут на телячьей коже, третьи передают по памяти… Оставайся с нами! Я расскажу про великана Пурушу, первого человека на свете. Он был так огромен, что головой доставал до седьмого неба, а самые высокие горы были ему по щиколотку. Он был первым смертным, но его мать, богиня, выпросила у Рода особую милость для сына. Его не могли убить или ранить ни боги, ни упыри, ни чугайстыри, ни исчезники, ни полканы, ни дивы, ни звери, ни птицы… Она обошла весь белый свет, упросила каждый стебелек, чтоб не обидел ее ребенка…

– Но как же тогда?..

– Оставайся, все расскажу. Про далекий Экзампей – столичный град страшных степняков. Там правит могучий каган – это он имеет орды. Расскажу про витязей, богатырей… Про великого царя, который подчинил себе самого могучего чугайстыря. Велел построить несокрушимую стену вокруг терема, чтобы никто не смог проникнуть. Ни человек, ни зверь, ни упырь, ни бог. Чугайстырь построил. Довольный царь долго осматривал стены, нигде не отыскал слабого места. Но когда захотел выйти…

Она замолчала. Таргитай легонько потормошил ее:

– А дальше?

Она засмеялась легким серебристым смехом. В темноте блеснули, как звездочки, ее хитренькие глаза.

– Оставайся! Я буду целый год рассказывать тебе кощуны, которых ты никогда не слыхивал. А потом отыщем кощунников из других сел. Не все же погибли?

Она прижималась к нему все теснее, ее губы приоткрылись. Таргитай заглянул в ее глаза, что вдруг стали темными, бездонными, отыскал своими губами ее губы, нежно опустил девушку спиной на землю. Она вздрогнула, закрыла глаза. Ее тонкие белые руки обвились вокруг его шеи.

– Я останусь, – сказал он медленно. – Я останусь, Зарина…

Слабый рассвет падал на ее похудевшее лицо. Она лежала навзничь, не отводя от него взгляда и не пытаясь закрыть свою наготу. Таргитай, наклонившись над ней, с нежностью смотрел на ее худенькое тело, на невысокую грудь с ярко-красными столбиками сосков, измочаленных его поцелуями.

– А твои друзья?

– Если они решат уйти, я все равно останусь. Я уже нашел то, что искал.

Она медленно одевалась, ее руки дрожали. Над головами торопливо пронеслась уродливая тень: летучая мышь торопилась вернуться в нору. В светлеющем небе медленно проступали белые облачка.

– Мы отстроим деревню, – сказал он убежденно.

– Деревню? – повторила она. – Ах да, от слова «дерево». Мы говорим: весь… Да, снова заселим. Олег говорил, что вы, невры, оставляете только самых здоровых детей, самых крепких, а мы, поляне, каждому ребенку рады. Нет, Тарх, не потому, что вы злые, а мы добрые! Просто землепашцы могут прокормить всех, Олег вчера говорил правду. У нас с тобой будет двадцать детей, и все двадцать будут жить, играть, помогать нам в хозяйстве…

Он даже зажмурился от счастья, представив себе множество маленьких таргитаев. Зарина поднялась с земли, глаза ее сияли. Рука об руку они пошли обратно к далекой землянке.

– Эти степняки пришли недавно, – сказала она. – До них были торки. Те налетали малыми отрядами, пользуясь, что мужики в поле… Пока мужики хватают секиры, бегут со всех ног к селу – торки уже выскакивают из хат, на лошадей да ходу!.. А бабы уже наловчились: едва торки врываются в село, они бьют горшки, распарывают подушки, чтобы перья по всей хате, а сами прячутся… Заскочит торк, видит: кто-то успел раньше, пограбил! Выскакивает, бежит в другую хату.

– О боги, – вздохнул он, пораженный не столько жестокостью жизни, сколько покорностью полян, привыкаемостью.

– В позапрошлом году мои мама и братишка сгинули, – продолжала она безнадежным голосом. – Мамка и горшок разбила, и перья пустила, а сама залезла под лавку. Ивашика еще раньше сунула в подпол. Торк забежал в хату, глядь: опять раньше его поспели! Ругнулся, уже повернулся уходить, как увидел на столе луковицу. Схватил, откусил, голодный был. Скривился, слезы из глаз! Говорит: «Какой кислый пастернак! Какой дурень такой ест?» Шасть на порог, а маманя не утерпела, крикнула: «Сам ты дурень! То не пастернак, а цыбуля!» Ну, торк и выволок ее. Она в слезы: «Ой, Ивашка, из-за моего дурного языка и ты сгинешь в подполье!» Так торк и увел обоих…