Текст книги "Трое в Песках"

– Если дурак Гольш вас чему-то учил, то я никогда никого не учу. У меня учеников не бывает. Я сам учусь всю жизнь. Век живи, век учись…

– И дураком помрешь, – закончил Мрак. – А мы спляшем на твоей могиле.

Мардух вскинул брови, рассматривал человека со свежими шрамами на обезображенном лице с живейшим интересом. Мрак покачивался от ран и усталости, но взгляд был острым, прицельным. Все еще ловил миг для нового броска.

– Даже жаль, что таких могучих дикарей придется пустить в распыл.

– Зато зачаровать нас нельзя, – заявил Мрак с угрюмым торжеством.

Мардух засмеялся. Зубы у него крупные, как у коня, желтые и ровные.

– Зачаровать? Откуда вы такие?.. Я никого не зачаровываю. У меня сотни верных слуг. Зачем тратить магические силы, когда есть чары земные: деньги, власть, бабы! Да мало ли что простым людям нужно? Я даю им почти все. Я даю все без обмана. В обмен требую совсем малое – верность. Я ее получаю, потому что могу дать то, что другие не дадут. Мне не жалко раздать земли, замки, богатства, короны царей, каганов, императоров. Мне эти детские забавки не нужны, но если простой люд их ценит – ради всех богов, берите!

Таргитай сказал неожиданно:

– Нам тоже не нужны эти… забавки. Теперь знаем им –цену.

– А что нужно вам, дикарям?

– Ты можешь смотреть глубже, – вмешался Олег. – Посмотри же в нас.

Мардух прищурился. Взгляд стал острее, в темных зрачках вспыхнули красные точки. Мгновение всматривался, даже пригнулся. Его отшатнуло, словно ударили в лоб.

– Дикари! Как можно такое желать? Ни человеку, ни магу… Даже богам такое не по зубам!

Мрак нахмурился, не сердился, когда что-то не понимал в мудрых речах Олега, но то свой. А когда умничает чужак, то дать бы в лоб, чтобы прыщи осыпались, – не издевайся, зараза.

– Зачем ты захватил чужую башню? – спросил Таргитай с негодованием. – Это нехорошо!

– Теперь башня моя, – ответил Мардух. – Как и все, что в ней. Камни, мебель, люди, тараканы… Мебель оставлю, тараканов спалю. Вы как раз между мебелью и тараканами. Решать вам, я могу вас кое в чем использовать.

– В чем?

– Вы не погибли вместе с остальными слугами и… тараканами. Но живучесть тараканов я знаю, а почему уцелели вы? Расчленения для познания тайн природы – не пытки, как думают невежды.

Таргитай ахнул негодующе:

– Ах ты, мразь! Ты не человек!

Мардух уже раскрыл рот для резкого ответа, нахмурился. Над головой с треском вспыхнул воздух, погас, оставив жар и запах гари. Но лишь вскинул брови, вгляделся в Таргитая, развел руками:

– Невероятно! Такого еще не встречал. Абсолютно чистое сердце, без единого пятнышка. Откуда вы, говорите? Из дремучего Леса? Где этот край непуганых дураков? Увидеть хоть бы одним глазом…

Трое стражей, повинуясь неслышимому неврам приказу, отделились от стены. Таргитай пытался оттолкнуть их, руки не слушались. У Мрака вытащили из сапога швыряльный нож, у Таргитая и Олега сняли пояса. Мардух с презрением вырвал из руки волхва жезл, оглядел, разломил о колено, обломки исчезли в развороченном окне.

– Бросьте в отдельные чуланы, – велел Мардух. Похоже, потерял интерес к странным людям, глаза уже стали отсутствующими, добавил: – Чтобы не перестукивались. Их ждет встреча со старым знакомым. Очень знакомым. А я отбываю в Горы.

ГЛАВА 6

Мардуха, похоже, мелочи обыденной жизни в самом деле не интересовали. На кухне насиловали кухарок, старого повара затолкали в котел, с хохотом разожгли огонь. Чужаки разбивали топорами двери, выволакивали вещи.

Массивную ляду сдвинули, снизу пахнуло холодом и сыростью. Двери отливали бронзой, засовы толщиной в руку. Надо расспросить Гольша, если доживут, зачем такие запоры. Разве что за дверями зачем-то ждут своего часа чудища, созданные магией?

Мрака и Таргитая затолкнули поочередно в каморки, Олега отвели в самый конец, там опустились еще ниже, ступеньки уже не из камня – из глины. В самой глубине виднелась дверь из тяжелой старой бронзы. Три засова, три замка в петлях.

Его ударили в спину, сзади тут же грюкнуло. Олег в полной темноте ударился лицом о стену, замер, ожидая, пока глаза обвыкнутся. Тесно, стены из непрочной глины, под ногами холодная жижа по щиколотку. Света нет, разве что узкая полоска под дверью; в коридоре пылает, не сгорая, смоляной факел.

Ноги дрожали, Олег обессиленно прислонился к стене. Уже не сдерживаясь, опустился в холодную жидкую грязь.

Таргитая заперли первым. Голые стены, сырая глина под ногами да зарешеченное окошко под самым потолком, откуда врывается пляшущий красноватый свет. Мрак сразу бы сказал, сколько лет сосне, из которой факел, на каких песках росла. Олег начал бы ломать голову, как это полыхает, но не сгорает, однако Таргитай не чувствовал себя ни сильным, как Мрак, ни мудрым, как Олег. Знал, что не любит работать, не утруждает голову трудными мыслями. Поесть вволю, поспать всласть, тискать девок, дружить со всеми людьми – разве не так жаждет жить простой, и даже очень простой?

Пальцы привычно отыскали дудочку. Звук в тесной каморке был глухой, печальный. Таргитай едва не сунул ее обратно, но к такой мелодии пришли и слова – грустные, печальные. Начал соединять осторожненько одно с другим, подравнивать, обтесывать края, переставлять, не забывая вплетать в мелодию.

Уже осип, но что еще делать, как не дудеть, послышался слабый голос:

– Играет!.. Да еще про коров и цветочки!

Дудочка выпала из пальцев. Таргитай завопил:

– Олег!.. Олег, как ты до меня докричался?

Он дико оглянулся, голос прозвучал еще слабее:

– Я в своей темнице. Мрак уже разбил голову и кулаки о две стены. К счастью, что двери – что голова и кулаки… Но бьется, а ты – на дуде!

Таргитай счастливо завопил:

– Олег, ты лучший из волхвов! Ты что-нибудь придумаешь!

Голос Олега донесся еще тише, медленно истончаясь:

– Я как раз придумал, но Мрак боится именно того, что я придумал. Ты пока что не бейся головой о стену, она у тебя мягкая. Голова, не стена. Я пока с Мраком…

Голос истончился до комариного писка, пропал. Таргитай в недоумении огляделся, будто Олег должен сидеть рядом. В темном углу шуршало, скреблось. Таргитай всматривался до рези в глазах, но подойти и пощупать стену не решился.

Олег напряженно метался мыслью – только мыслью! – по каменному мешку, искал щелочку. Спина затекла от неподвижности, не двигал даже глазами: отвлекало все, что напоминало о теле.

Неприятно загремел засов. Пронзительно заскрипела тяжелая дверь, появилась яркая щель. Блеснули обнаженные мечи, на пороге встала в сопровождении двух рослых воинов рыжеволосая женщина. Лиска – так она назвалась. Рядом с воинами выглядела игрушечной.

Лиска была в дорогих доспехах, сапожках, начищенном шлеме. Кольчужная сетка ниспадала на плечи, оберегая их от острого меча. Олег хмуро подумал, что это в здешних жарких песках оберегает, здесь все мелкие, а от секиры Мрака ничто не спасет. Даже он, Олег, ежели хрястнет жезлом, перебьет, как молодой стебелек…

Кроме меча на поясе Лиски висел еще и кинжальчик – в украшенной драгоценными камнями перевязи. Крупные желтые глаза блистали торжеством, пухлые губы раздвинулись, зубы ровные и белые, как у молодого зверька. Широко расставленные глаза да еще улыбочка от уха до уха так растягивали ее противное рыло, что казалось почти нечеловеческим. Зато человеческим был крупный кровоподтек под правым глазом – Олег покосился на свой кулак, в душе сладостно запели небесные девы.

– Пришла насильничать? – прохрипел Олег, не дал раскрыть рот, заговорил нагло, ехидно: – Давай, изгаляйся… Мне самому портки снять аль ты желаешь поиметь и от этого удовольствие?

Рослые стражи переглянулись. На глупых рожах появилось подобие ухмылки. Лиска вспыхнула, щеки зацвели как алые маки.

– Грязное животное!.. Я пришла показать тебе настоящее положение. Я здесь, а ты – там. Я повелительница, а ты – раб!

– Как не понять? – ответил Олег тупым тягучим голосом. Глупо раскрыл рот, подражая Таргитаю, закивал так, что ударился подбородком в грудь. – Иметь будешь сейчас? Аль потешишься споначалу: яствами заморскими да напитками хмельными себя усладишь, да и меня заодно, чтобы, значитца, силы были?

Улыбки на рожах стражей стали шире. Уши выдвинулись из-под шлемов, глаза косились на Лиску. Воительница топнула ножкой, каблучок ушел в глину, дернула ногой, едва не упала, выволокла на подошве пуд желтой грязи.

– Я потешусь, – пообещала таким тихим голосом, что Олегу послышалось шуршание в углу. – Еще как потешусь!.. У нас кожу любят сдирать медленно, без спешки!

– Это хоть сейчас, – обрадовался Олег. Смотрел в ее крупные глаза, уже белые от бессильного бешенства. – Даже знаю, с какого места начнешь.

Воин справа от Лиски не выдержал, заржал как конь. Второй побагровел, раздулся как петух. Лиска метнула испепеляющий взор – хорошо, не магия, – повернулась к воинам:

– Приготовить для пытки!

Голос сорвался на поросячий визг. Пронеслась мимо стражей, как разъяренная кошка. Один подмигнул, мол, не спасешься, зато умрешь по-мужски. Олег прислушался, как звенят засовы, щелкают замки. Самолюбие заставит ее придумать самое злобное, изощренное, чтобы отплатить за удар по роже – синяк замазать не сумела, – за постыдный плен, за наглые шуточки.

Ощутил, что думает о близкой смерти и даже пытках без привычного страха. Не мог видеть крови на поцарапанном пальце, бледнел, если при нем разделывали оленя, но сейчас всего лишь тревожно. Или отупел настолько, что потерял ощущение опасности?

Снова загремел засов, грюкнуло. Дверь не успела открыться – отшвырнули. Через порог как буря перемахнул рослый воин – лик его был ужасен. Обгорелое лицо, выпирающая белая кость на месте левой скулы. Сизые и белые шрамы избороздили лицо. Вместо левой брови выжженная незаживающая рана. Черные глаза полыхали лиловыми искрами.

В коридоре появились стражи – потные, взмыленные, с раскрытыми ртами. Воин вперил страшный взгляд в Олега, шумно выдохнул, словно гора упала с плеч:

– Наконец-то…

Олег ахнул. Перед ним стоял ненавистный Фагимасад, сын киммерийского кагана, полководец и воин.

– Ты?.. Уцелел?

– Лесные твари! Наконец-то я догнал вас!

Олег почувствовал, что дрожит, ладони вспотели. Вспомнил Мрака, его насмешливую манеру разговоров, заставил себя глубоко вздохнуть и сказал обыденным голосом:

– Мы просто заманивали. А теперь ты сдуру сам влез в ловушку. А мы – р-р-р-раз! – и хватанем.

Вожак побледнел, дернулся. Олегу показалось, что свирепый воин едва удержался, чтобы не отступить на шаг. Воины за его спиной обнажили оружие.

– На этот раз вам не уйти, лесные твари, – сказал сдавленным от ярости голосом. – Вы умрете сейчас!

Олег невольно улыбнулся, мучивший его вопрос разрешился сам собой. У него не было ощущения гибели от руки Лиски, потому что ее опередит этот шрамолицый. Значит, все в порядке, не потерял способности предугадывать!

Опять не успел додумать, не дают, осталось чувство, что какую-то мелочь все же упустил. Но Фагимасад опять побледнел, все-таки попятился, не так понял его ликующую усмешку. Воины устрашились, схоронились за щитами, глаза выставили, как раки. Мечи в руках дрожат так, что звякают.

Тцаревич крепче сжал рукоять меча.

– Ты умрешь, раб!

– Сам ты раб, – ответил Олег непривычно мирно. Подумал, добавил: – И степная тварь. Противная. У тебя больше нет тцарства, Фагимасад. Ты – тварь на побегушках.

Изуродованное лицо дергалось. В уголке рта выступила пена.

– Узнай же напоследок, что за это время я кое-что узнал и о магии!

Неведомая сила подняла Олега на ноги. Стегнула боль, охнул. Невидимые руки не давали упасть, изуродованный враг стоял с мечом наготове. Тысячи острых жал впились в тело. Олег раскрыл рот для крика, но губы не слушались.

– Ну как, лесная тварь? – спросил противник почти ласково. – Сейчас ты умрешь, но будешь чувствовать свою смерть…

Боль стала такой острой, что перед глазами заплясали огненные мухи. Незримые руки сжимали даже челюсти, иначе постыдно выл бы и стонал. Жизненная мощь быстро таяла. Огненные искры погасли, пошел черный снег.

Сквозь грохот крови в ушах Олег слышал настойчивый голос, все более удаляющийся:

– Ты уже мрешь, тварь… Уже издыхаешь… Ящер тянет к тебе лапы…

Ему показалось, что доносятся другие голоса. Шум в ушах стал тише, просветлело. Олег обнаружил, что лежит на полу, у самого лица беспокойно постукивает каблучком сафьяновый сапожок. Раздраженные голоса раздавались сверху. Олег заставил себя слышать, хотя шелохнуться не мог, боль гнездилась в каждой клетке тела.

– Это мой пленник… Я должна его пытать… Оскорбил грязно… Нет, сперва я…

Олег повернул голову, вскрикнул от острейшей боли. Бывший тцаревич и Лиска, встав друг перед другом, злые, красные, готовы вцепиться друг в друга. За их спинами нерешительно переступали с ноги на ногу воины, по трое за каждым. Двоих Олег узнал, приходили с Лиской. В глазах уловил сочувствие, значит, ему в самом деле досталось на всю длину меча.

– Варваров захватил я, – раздраженно заявил изуродованный тцаревич. – Я, и никто другой! И, напоминаю, я вытащил тебя из каменного мешка, куда бросил тебя этот…

– Агимас, ты дурак! Захват башни поручили мне. К тому же за мной должок, я верну все, да еще и добавлю!

Он опустил руку на рукоять меча.

– Нет. За мной должок поболе. Видишь мое лицо? Когда-то я был сыном киммерийского владыки. Наше тцарство простиралось на весь мир… почти. Наша мощь не знала пределов. Я водил армии, где воинов больше, чем песка в этих пустынях, чем капель во всех морях. Меня обожали самые красивые женщины мира, я готовился принять от отца трон. Понимаешь? Но в мою степную страну ворвались трое диких людей из Леса. Они не только разнесли дворец, убили отца и знатнейших мужей, но и разрушили тцарство! Как смутный сон вспоминаю свою одежду тцаревича, толпы нарядных людей, смех, веселье… Во дворце во время той резни, которую устроили эти трое, уцелел я один. Теперь знаю, почему боги спасли! Знаю и то, почему позволили… поцарапать меня, мое лицо. Жажда мщения не дала мне забыть свое имя, хотя теперь его произносят иначе! Жажда отомстить помогла овладеть началами магии. Я должен отомстить! Только месть отличает зверя от человека!

Она долго смотрела в его обезображенное лицо.

– Да, Агимас, ты имеешь на них больше прав. Я тоже жажду мщения, но твой долг древнее и больше.

Фагимасад, бывший тцаревич, а ныне наемный воин Агимас, кивнул своим людям. Мрачное лицо киммерийского тцаревича дергалось, обнажая выбитые зубы. Лиска поспешно подняла ладонь:

– Погоди. Их трое. Ты бери двоих, а с этим разделаюсь я сама.

Олег потряс головой, стараясь приглушить боль и очистить глаза. Огненные мухи погасли. Двое хищников над его еще теплым трупом рычат, вот-вот вцепятся друг другу в глотки. Помочь бы! Он бы даже зубы наточил обоим.

– Нет! – отрезал Агимас. – Все трое мои! Я живу для мести! У меня не осталось ни отца, ни тцарства, ни моего народа. Я могу умереть счастливым, когда убью последнего из этих троих.

Лиска перевела удивленный взор на распростертого Олега. Лесной волхв пытался подняться на расползающихся конечностях, падал вниз лицом. Портки мокрые, от них дурно пахло.

– И этот… дрался тоже?

– Если бы не этот, все трое не ускользнули бы, – ответил Агимас угрюмо. Прожег Олега обрекающим взглядом. – До самой последней схватки прикидывался святошей, он-де служитель мирного культа!

Лиска поправила красные, почти обжигающие огнем волосы, кивнула своим воинам. Все трое обнажили мечи.

– Вот мое последнее слово, – заявила она. – Ты получишь всех троих позже. Этот лесной человек оскорбил меня. Я возьму его на сутки, отплачу, затем верну. Клянусь, ты получишь его еще живым.

Агимас покачал головой:

– Живым – мало. Мне надо, чтобы он еще и чувствовал, что именно я сдираю с него кожу!

– Я верну целым, – сказала Лиска. – Почти целым.

Агимас поколебался, оглянулся. Воины отводили взгляды. Всего лишь наемник без роду без племени! Если дойдет дело до стычки, все шестеро выполнят волю женщины с рыжими волосами.

Агимас скрипнул зубами. Губы посинели, сказал сдавленно с запоздалым сожалением:

– Их надо убивать сразу. Почему я растягивал сладкий миг?

Сильные руки подхватили Олега. Его тащили вверх, поворачивали, снова тащили. Стражи взмокли, дышали тяжело. Олег почти пришел в себя, боль затихла. К мышцам вернулась прежняя мощь, но висел в руках стражей вялый, как мокрая шкура.

– Здоровый, как бугай, – сказал один наконец с сердцем. – Говорят, он у них служитель культа?

– Ты ж слышал, – возразил второй, тяжело дыша, – прикидывался. С такой разбойничьей рожей да мышцами как у медведя – служитель?

«Это у меня-то мышцы как у медведя?» – подумал Олег с удивлением. Правда, Мрак гонял их жестоко, отрастишь хоть крылья, хоть хвост или клыки. Да и помельче народ в Степи или этих Песках, помельче. Видать, на холоде люди и звери растут лучше.

Его уронили, сверху обрушилась холодная вода. Олег тряхнул головой, огляделся. Лежал в луже перед дверью, за которой еще не бывал. Воин отшвырнул ведро.

– Повелительница, а не пришиб его наемник Агимас?

Олег медленно поднялся, посмотрел в глаза женщине с волосами, как красные осенние листья.

– Не пришиб, – ответил сипло, словно на морозе выпил холодной воды.

Она кивнула воинам. Голос был ледяным, как вода, которой окатили.

– Отведите раба. Там мое ложе, прикуйте его к ножке. Но сперва наденьте ошейник!

Олег кивнул понимающе:

– Решила все-таки жмакать до смерти. Стыда у тебя нету. Лучше отдай Агимасу, пусть живьем кожу сдирает.

Угрюмый ржанул, поспешно отступил за спину друга. Другой выпучил глаза, как исполинская сова, сдерживая смех, раздулся. Женщина метнула огненный взгляд:

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним!

– Я бы рад последним, – пробормотал Олег, – да разве удержишься?

Его втащили в комнату, большую и с камином, где полыхали обломки саксаула. Олег сразу заметил ложе на резных ножках, гору мягких шкур, расшитые подушечки – большие и малые. Перед ложем на низком столике лежали виноградные гроздья, диковинные фрукты, блестел золотыми боками кувшин.

Стражи приковали пленника не к ложу, а к стене, оттуда торчало толстое кольцо. Олега пригнули, на шею надели две толстые пластины из бронзы. Ощутил жар, тяжелые удары едва не вывернули шею. Кожу прижгло, над ухом довольный голос произнес:

– Готово. Мы не сделали больно, воин. А дальше… гм… как знаешь.

Наковальню вытащили, Олег обнаружил себя прикованным к стене, но массивная цепь позволяла отходить на три шага. До ложа не дотягивался всего на шаг. Как и до столика с фруктами.

Шаги затихли, он остался один. Без сил опустился, от прогретого камня шло живое тепло. Олег дышал глубоко, ровно, прочищал мысли. В битве с грифонами пользовался магией, но Лиска и Агимас пока что не догадываются, что сегодня может больше, чем вчера. Правда, может только против тех, кто магией не владеет. Перед Агимасом нельзя себя выказывать, тот сильнее, сомнет. Ненависть и жажда мести способны, оказывается, сделать из человека мага быстрее, чем желание очистить мир от Зла. Гольш верно говорил, что личные мотивы всегда мощнее, чем общелюдские.

Застучали сапожки, женщина спешила насладиться мщением. То, что не надругался над нею, ничего не меняет: таракану ясно, сделал хуже – надругался вволю над ее честью.

С открытыми до плеч руками, тонкая и гибкая, как лоза, быстро прошла к ложу, косясь желтым хищным глазом на пленника, села. Спина ее надменно выпрямилась, огненно-красные волосы стояли дыбом, обрамляя веснушчатое лицо со вздернутым носиком. Пухлые губы плотно сжаты.

Олег громко и с завыванием зевнул, шумно поскреб грудь. Присмотрелся к ногтям, присвистнул удивленно, звучно щелкнул. Для этого пришлось лишь зацепить краями ногтей, но звук получился такой, словно раздавил вошь размером с майского жука.

Женщина возлегла было, но тут же подскочила как ужаленная. Глаза метали молнии, щечки побледнели.

– Раб!.. Ты должен молить о быстрой смерти, а не…

– Молю, – сказал Олег вяло. – Хоть убей, хоть насади на кол, хоть кожу с живого, только не тащи в постель. Я служитель культа, мне нельзя.

Румянец вернулся на ее щеки, в глазах загорелось подозрение. Сказала ядовито:

– Размечтался!

– А что? Я давал обет…

– Так я тебе и поверила. Наверняка всех девок обесчестил в киммерийском – так его назвал Агимас? – царстве.

Олег возвел глаза к своду, пошевелил губами, подвигал кожей на лбу, наконец ответил с неуверенностью в голосе:

– Не. Не усех.

Дверь отворилась, угрюмый страж явился с подносом. Олег понял ноздрями: в середке ножками кверху жареные птички, на краю ломоть мяса. Воин молча оставил поднос на столике, удалился. Щелкнул засов.

Олег понимающе наклонил голову:

– Все-таки накормишь, а снасильничаешь потом?

Она выпрыгнула, как дикий зверек, в кулаке блеснул кинжальчик. Люто прошипела:

– Еще одно такое слово – вырву язык!

Ее глаза сузились, как щелки, рука дрожала, а костяшки пальцев побелели. В молчании вернулась, возлегла, судорожно схватила самое румяное яблоко. Олег наблюдал, как грызла, сок брызгал, она не замечала. Раздраженно швырнула в него огрызком, цапнула другое, отшвырнула. В руке появился хлыст, снова спрыгнула с ложа.

– Встань на колени, раб.

Олег не двигался, молчал, смотрел в ее желтые глаза. Губы ее задергались, коротко взмахнула плетью. Олег зажмурился, охраняя глаза. Спину ожгло как огнем, сцепил зубы. Как это маги могут не чувствовать боли, ежели возжелают?

Открыл глаза. Женщина стояла над ним, закусив губу. Глаза ее были жестокие, дикие. Олег отвел глаза, ощутил страх. Зверь, встречал таких в Лесу, среди Степей, даже в Горах.

– На колени, раб!

Новый удар опалил жестче, а следующий пришелся на рану. Олег дернулся, наклонил голову. Плеть рассекла кожу, кровь капала на пол. Воздух свистел, тело обжигало болью.

Что-то ударило ему под колени. Рухнул, как подрубленный дуб. Удары прекратились. Поднял глаза, сбросил капли крови, что затекали из рассеченной брови.

Женщина стояла над ним – яростная, злая, белая как мел. Рука с плетью дрожала, желтые глаза распахнулись во всю ширь. Он медленно поднялся.

– На колени, раб!

Голос ее хриплый, странно изменившийся. Олег вслушался, перевернулся на бок, скривился. Ее сапожки были на уровне его лица. Медленно поднялся на колени, на мгновение задержался, переводя дух, услышал ее вздох облегчения, так же медленно встал во весь рост.

Она отступила на шаг. Олег возвышался на голову. Ее украшенный бляшками пояс мог бы надеть на бицепсы. Она невольно отступила, не в страхе – это написано на ее лице, – а чтобы посмотреть ему в глаза. Все равно приходилось задирать голову и едва не подпрыгивать.

– Так-то лучше, раб!

Ощутил неуверенность в ее голосе, смолчал. Женщина надменно возлегла, хлыст переложила в левую руку. Острые зубки снова вонзились в яблоко. Часто отводила взгляд, словно брезговала видеть обезображенное ударом хлыста лицо, но тут же снова поднимала глаза, не в силах оторваться от странных зеленых глаз, явно колдовских, потому что нет на свете людей с зеленоватыми глазами, она это твердо знала.

– Ответствуй мне, раб. Откуда и зачем вы явились?

Олег молчал, со злым сочувствием рассматривал ее, такую маленькую, худую. В детстве, видать, кормили плохо. Может быть, даже болит у нее что-нибудь. У баб всегда болит то одно, то другое. А раз в месяц особенно злые. Видать, попал как раз в такой день.

– Ну?

Голос ее был угрожающим. Олег вздохнул так, что едва не сдвинул ее ложе, сказал вялым, сиплым голосом:

– В Лесу родился, пням молился… Потом вышел в Степь, это такое голое место, что впрямь стыдно – одна трава, побывал в Горах, теперь примчался в Пески. А спешил для того, чтобы ты изломала о меня хлыст и поимела до жуткой насильственной смерти.

Она отшвырнула яблоко. Глаза снова стали дикими, как у разъяренного зверя.

– Тебе мало? Я попортила тебе кожу, но кроме плети у меня есть и меч.

– Где? – спросил Олег тупо.

Она похлопала себя по крутому бедру. Лежать с мечом явно неловко, но Лиска лежала, даже возлежала, хотя возлежать при оружии еще неудобнее.

– Видел? Ты раб, которому я могу отрезать уши, вырвать язык, выколоть глаза.

– Во злобная, – ответил Олег равнодушно. – Как у тебя с почками, не побаливают? Я волхв, знаю, почему собаки к весне бесятся. Скотину даже лечить могу. Диких лечил! Тоже твари, иные даже очень твари. Я их люблю, они счастливее нас, людей.

Лиска насторожилась, вскинула брови:

– Что ты мелешь?

– Звери в самом деле счастливее. Живут счастливо, просто живут, о завтрашнем дне не думают. Ты вон знаешь, что завтра тебя будет мучить совесть, хорошо бы заела насмерть, а звери разве мучаются? Возьми лису, которая хитрейшая из зверей, или ту же змею, что навроде мудрейшая из тварей! Разве заглядывают в день завтрашний? Или хотя бы на час вперед? Жизнь их стала бы черной как сажа. Лиса взвыла бы от тоски и утопла, а змея повесилась бы, хотя, как змее повеситься, не могу себе представить… А ты? Тебе должно быть виднее.

Она странно смотрела на него. Рот приоткрылся, почти не дышала. Наконец опомнилась:

– Ты в самом деле… волхв. Ни от кого еще не слыхивала таких умных… и непонятных речей. Ты зришь в самую суть.

Олег, сам сбитый с толку, на всякий случай кивнул:

– А чо? Работа такая. Кто что умеет. Ты – кожу портить да ранить, а я и лечить. Ежели что надо, только скажи. Я добрый, правда. Полечу. На людей кидаться перестанешь. И от людей тебе соответственно появится хоть какое-то, но все-таки уваженьице. Глядишь, и замуж возьмут. Не прынцы, правда, но и калеки тоже люди, верно?

Она подпрыгнула, разметав шкуры, снова стала прежней – злой, взъерошенной, со сверкающими глазами.

– Раб! Чтобы только поцеловать мне сапог, бились насмерть знатные мужи!

Рухнула на ложе, грудь ее часто вздымалась. Олег сказал успокаивающе:

– Это ничо… Бывает. Один козу целовал, Таргитай кота за домового принял, сутки заикался. Зато не пел, правда. А тут по этой чертовой жаре… В здравом уме кто станет на человека кидаться с плетью?

Она отшвырнула плеть, но взамен вытащила меч. Красные блики из пылающего камина пробежали по лезвию. Ее улыбка была такой же острой и холодной.

– Поможет ли твоя отвага, если с перебитыми костями тебя бросят голодным псам?

Олег вздрогнул. В чем его не обвиняли, но в отваге даже не заподозрили. Чудно, что все еще не упал, оцепенев от ужаса. Отупел от удара дубиной?

– Только не насильничай, – повторил. Плечи зябко передернулись. – Стыдно признаться, но я в самом деле еще голой женщины не видывал. То учеба, то скитания, то интересное что-то, а в жизни ведь все интереснее, чем эти бабы, верно? Вот ты не баба, меня поймешь. Ты зверюка лютая, воин бесстрашный! В тебе нет ничего женского, вон какая отважная и злая!

Она скрипнула зубами, хлопнула в ладони. В дверь просунулась голова угрюмого стража. Лиска повелительным жестом отправила обратно, повернулась к пленнику:

– Я вижу, чего ты добиваешься! Грязное животное! Даже в смертный час… нет, в последние смертные минуты думаешь о грязных утехах!

– Какие ж это утехи? – возразил Олег. – Как погляжу, как другие цветы им рвут, ни за что заморских птах бьют, все за-ради перьев, дурные песни для них слагают… Я уж лучше бы с козой. Громобой после женитьбы даже пел: кабы знал, кабы знал – на козе б женился! Утром встал, пое… гм… поцеловал, молока б напился! Но в нашем селе коз нету. А в вашем?

– В нашем тоже нет, – процедила она. – Наши мужчины коз только доят! Доят и ничего больше!