Текст книги "Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты"

Говоря о принципе соборности, необходимо разделять историко-правовое и теологическое видение этого вопроса. В теологическом отношении, например, Вселенским Собором является такое собрание, которое вырабатывает решения действием Святого Духа. Именно такое понимание очевидно в правилах III Вселенского Собора: «не будет позволено никому произносити, или писати, или слагати иную веру, кроме определенныя от святых отец, в Никеи граде, со Святым Духом собравшихся»[110]110
  Правила святого Вселенского третьего собора ефесского // Правое правоведение… С. 127.


[Закрыть]. Этот элемент может закономерно выдвигаться на первый план, в результате чего Собор будет рассматриваться как «орган Св. Духа, живущего в Церкви»[111]111
  Болотов В. В. Лекции по истории древней Церкви. Т. III. СПб., 1913. С. 320–323.


[Закрыть]. Именно через этот элемент подчеркивалось принципиальное отличие «соборного» собрания от любого другого светского собрания, – церковный Собор, при всех разногласиях его членов, проявляемых в прениях, a priori обладает внутренним единством, обеспечиваемым причастностью всех его членов Святому Духу. С другой стороны, идея единства общества верующих, стоящая за принципом соборности, находит свое отражение в представлении, что все верующие через своих представителей-епископов «безмолвно» соглашаются с соборным решением, принимая его (для обоснования указывается на признание вселенских соборных решений «всею Церковью», якобы массами клириков и мирян)[112]112
  Сойко Б., прот. Православное учение о Соборах… С. 241; Малинов– ский Н., прот. Православное догматическое богословие. Т. III. Сергиев Посад, 1909. С. 560.


[Закрыть]. Таким образом, предполагается, что соборное решение принимается «всею Церковью» в полном составе.

И здесь возникает искушение провести прямую аналогию между двумя принципами, заявив, что принцип соборности предполагает принцип публичности, с учетом специфики церковной организации.

Тем не менее, следует признать, что чем больше накапливалось соборных решений, тем больше возникало противоречий между ними и с ними. Принцип соборности, отчасти представленный в рассматриваемый период XI–XIV веков в церковных судах, призван сохранить представление об единстве общины, которое раньше могло на практике реализовываться через принцип публичности. С другой стороны, это единство носит идеальный характер и не выражается в реальной жизни христианских общин; принятие соборных решений осуществляется уже не самим обществом непосредственно, а его «лучшими» представителями. Как правило, речь идет о епископах, которые занимали особое положение в качестве «лучших» представителей общин верующих 1) как представители состоятельной верхушки общины, 2) как носители благодати.

Впрочем, говоря о представительстве, нельзя рассматривать его в формально-юридическом ключе. В теологической литературе подчеркивается, что голос Вселенского Собора есть голос всей Церкви[113]113
  Лапин П. Д. Собор, как высший орган церковной власти: Историко– канонический очерк. Казань, 1909. С. 48; Павлов А. С. Курс церковного права. Сергиев Посад, 1902. С. 279; Певцов В., прот. Лекции по церковному праву. СПб., 1914. С. 31.


[Закрыть], поэтому вопрос полноты представительства не может быть поставлен, независимо от того, сколько прибыло епископов.

В то же время, разграничивая теологический и юридический аспекты, приходится признать, что важны и формальные аспекты осуществления церковно-судебной власти: особенности формирования и степень представительности Собора, всех вообще верующих он представляет или конкретную (к примеру, монастырскую) общину, выражают согласие с соборным решением не присутствовавшие на Соборе верующие или воспринимают его как директивное указание, не подлежащее обсуждению.

Рассматривая конкретные примеры реализации церковной власти и случаев церковного суда, можно увидеть значительное количество расхождений между идеальным представлением о принципе соборности и реальными соборными решениями. Систематизированные сведения о судах в Древней Руси над епископами показывают преобладание принципа единоличного мнения судьи[114]114
  См. главу 1 настоящей монографии.


[Закрыть], хотя как раз в таких ситуациях, при организации суда над архиереем, канонические правила требуют соборного рассмотрения дела.

Эти расхождения не являются особенностью древнерусской церковной организации. Например, как отмечал А. В. Карташев, в Византии к середине XI в. уже существовало расхождение между формальным порядком поставления митрополитов и фактическим состоянием дел. По каноническим правилам, кандидата избирал окружной Собор епископов, после чего он поставлялся константинопольским патриархом. Однако к этому времени патриарх «успел создать себе обычное право», согласно которому избрание и поставление митрополитов находилось полностью в ведении патриаршего синода[115]115
  Карташев А. В. Собрание сочинений… Т. 1. С. 166.


[Закрыть]. Конечно, нельзя в использованном исследователем выражении видеть современное понимание термина «обычное право» – выдающийся историк Русской Церкви имел в виду сложившуюся практику.

Сложную проблему представляет собой прояснение вопроса о т. н. Переяславском Соборе 1309–1311 гг., на котором были предъявлены обвинения митр. Петру. Несмотря на множество неясностей, вполне уверенно можно говорить о том, что формально суд над митр. Петром носил соборный характер[116]116
  Гайденко П. И. Суд над митрополитом Петром в глазах современников и книжников XVI в.… С. 19–27.


[Закрыть]. Однако рассмотрение состава этого Собора приводит к противоречию с распространенным представлением о церковных Соборах – из высшего духовенства на нем присутствовали патриарший легат и ростовский еп. Семион, решающее значение в нем имели представители светской знати, а также «многочисленные игумены, монашествующие и священство»[117]117
  Там же. С. 22.


[Закрыть]. Возможно, состав Собора можно было бы объяснить действием 21 правила IV Вселенского Собора, однако при этом следует учитывать, что в тексте правила речь идет о выяснении общественного мнения на стадии возбуждения дела: «От клириков, или мирян, доносящих на епископов, или на клириков, не принимати доноса просто и без изследования: но предварительно изведывати общественное о них мнение»[118]118
  Правиласвятого Вселенского четвертого собора Халкидонского // Правое правоведение… С. 160.


[Закрыть]. В толковании также подчеркивается, что речь идет о рассмотрении самого обвинения и личности обвинителя до формального выдвижения обвинения и начала судебного процесса[119]119
  Там же. С. 161.


[Закрыть]. Поэтому участие светской знати нельзя однозначно объяснять 21 правилом IV Вселенского Собора, здесь нужно видеть отражение объективного значения, которое имели представители светской знати для формирования церковной иерархии и эволюции церковной жизни.

При этом в немногочисленных частных случаях, которые касаются жизни монастырских общин, можно увидеть и реализацию принципа соборности, и даже наличие сакрального элемента, дающего Собору дополнительную силу. Например, принцип соборности в рассказе о Никите затворнике, будущем новгородском епископе[120]120
  См. главу 4 настоящей монографии.


[Закрыть], включает сакральный элемент, поскольку монастырский суд, согласно сюжету, осуществляют «богоносцы» над «прельщенным дьяволом»: «Сии вси приидоша богоносци ко прелщеному, помолившеся Богу, отгнаша беса от него, и ктому не виде его»[121]121
  Древнерусские патерики. М., 1999. С. 38.


[Закрыть].

Как выше было указано на сосуществование двух противодействующих сил (принципа публичности и принципа единоличного мнения судьи), так и в данном случае нельзя игнорировать противоречие. С одной стороны, христианская Церковь принесла в древнерусские земли идею соборности, отражавшую идеальное представление о возможном единстве верующих, об отсутствии общественных противоречий и справедливом устройстве общины верующих. Сама эта идея складывалась в первые века существования христианства и во многом предопределила популярность и притягательность новой религии, предложившей вместо несправедливого общества целостное и непротиворечивое устройство.

В то же время, в последующем христианство оказалось востребовано правящим классом, и в нем появились элементы идеологии, обосновывающей и неравенство, и иерархические отношения в рамках церковной и светской сферы[122]122
  О выстраивании иерархических связей в рамках церковно-правовой идеологии см., например: Дергачева И. В., Мильков В. В., Милькова С. В. Лука Жидята: святитель, писатель, мыслитель… С. 61.


[Закрыть]. Для древнерусского общества, остро переживавшего процесс разрушения общинного уклада и становления классового общества, с одной стороны, очевидным очарованием обладала идея соборности, но, с другой стороны, вместе с христианством древнерусское общество сразу же узнало и уже хорошо сложившуюся церковную иерархию, порядок функционирования которой отрицал принцип соборности.

Это противоречие, как представляется, находит свое отражение в целом ряде сюжетов древнерусской литературы, примеры которых представлены в рамках данной монографии. Очевидно противоречие между тенденцией к становлению и укреплению единоличной власти игумена, с одной стороны, и коллегиальным началом, которое в рамках монастырской общины можно трактовать как частный случай принципа соборности, с другой. Отражение этого противоречия ясно видно в конфликте между монастырской общиной и преп. Феодосием Печерским по поводу определения преемника[123]123
  См. главу 4 настоящей монографии.


[Закрыть].

Если учитывать, что преп. Феодосий обладал несомненным авторитетом среди братии, и если принять[124]124
  Данное мнение высказано П. И. Гайденко.


[Закрыть], что он являлся ктитором обители, то его обращение к членам монастырской общины с предложением избрать нового настоятеля[125]125
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 174.


[Закрыть] отражает весьма сильную идею соборности, по крайней мере, на том раннем этапе становления сферы древнерусского церковного права.

С другой стороны, в ответе братии очевидна парадигма внутрикорпоративных отношений, которая предполагает наличие стержня вертикали власти и тенденцию к его усилению: «ты еси отец нам всем, да его же изволиши сам, то нам будет отец игумен, и послушаем его, яко и тебе»[126]126
  Там же. Стб. 177–175.


[Закрыть]. Как выяснилось, члены монастырской общины рассчитывали, что Феодосий определит в преемники своего ученика Стефана и оказались совершенно не готовы принять указанного Феодосием Якова, даже несмотря на то, что Феодосий дополнительно сослался на божественное повеление: «не по своему изволению, но по Божию строенью»[127]127
  Там же. Стб. 175.


[Закрыть]. Невзирая на все осложнения, возобладало мнение монастырской общины, и Феодосий благословил Стефана.

Можно предположить, что само включение этого сюжета в летописное повествование было сделано в силу наличия множества аналогичных ситуаций, в которых происходило столкновение тенденции к сохранению соборности и тенденции к усилению принципа единоначалия.

Указание на столкновение двух разных подходов к поставлению нового игумена проявляется в другом известном акте – в духовной преп. Антония Римлянина. Преп. Антоний предлагает братии самим избрать игумена, но специально оговаривает возможность, что нового игумена поставят вопреки воле духовной корпорации «мздою или насильем», и это могут быть как представители светской власти («от князя»), так и церковной (епископ или кто-то из братии)[128]128
  Духовная Антония Римлянина // Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. № 103. С. 160.


[Закрыть].

Надо признать, что монастырская среда и осуществляемые в ней церковные суды требуют дополнительных специальных исследований. В этом отношении очевидны вопросы, которые требуют решения. Например, как единоличная (или стремящаяся к таковой) власть настоятеля соотносилась с присутствием среди братии выходцев из боярства и, в целом, из светской знати? Очевидно, что разрешение этого вопроса должно быть увязано с дифференциацией монастырских общин в зависимости от численности братии, от богатства монастыря; развитие конфликта с настоятелем должно было идти разными путями в зависимости от указанных факторов.

Обобщая наблюдения, сделанные относительно возможности выявления принципов публичности и соборности, можно сделать промежуточный вывод, что в период XI–XIV вв. древнерусский церковный суд функционировал на основе принципа единоличного мнения судьи как отражения преобладающей тенденции.

Принцип состязательности. Заимствованный из византийской правовой традиции церковный суд уже давно не предполагал состязательного характера – в нем преобладали элементы обвинительного процесса. На Руси, в силу все еще господствовавшего, хотя и уступавшего свои позиции, общинного уклада, можно было ожидать усиления элементов состязательности в местном, древнерусском варианте церковного суда.

С одной стороны, в сфере светского права, гораздо лучше известной нам по Русской Правде и более поздним памятникам права, отражающим эволюцию норм процессуального характера, мы видим ярко выраженную модель состязательного процесса. Эта модель является естественным продуктом общинного уклада и соответствующего правосознания. В рамках этой модели не разграничиваются роли «истец – ответчик», что уже предполагало бы неравноправие сторон, наличие претензии, от которой необходимо защищаться. Обе стороны являются истцами и представляют свое видение спорной ситуации, собирая для этого доказательства, позволяющие склонить решение публичного суда в их пользу. Важно заметить, что принцип состязательности тесно связан с принципом публичности: по мере становления государственности общинные начала вытесняются, принцип публичности ограничивается и, в то же время, происходит вытеснение элементов состязательности, на смену которым приходит обвинительный характер судопроизводства (стороны уже не именуются истцами, они делятся на истца и ответчика, ведущую роль в процессе играет представитель государственной власти, осуществляющий судебную власть, процесс возбуждается не по факту нарушения интереса, а в связи с нарушением установленной государством нормы, и т. п.).

В сфере церковного права в период XI–XIV вв., учитывая уже выявленное преобладание принципа единоличного мнения судьи вместо принципа публичности, невозможно говорить о существовании принципа состязательности в полном объеме. Однако можно говорить об отдельных элементах состязательности. Например, в грамоте митр. Феогноста видно, что обе стороны собирают и представляют доказательства в поддержку своего видения спорной ситуации, так что митрополит, решив сперва дело в пользу одной стороны, вынужден был пересмотреть свое решение после представления дополнительных аргументов другой стороной[129]129
  Грамота митрополита Феогноста на Червленый Яр… С. 1–2.


[Закрыть].

Напротив, в «Сказании о житии» преп. Антония Римлянина хорошо отражено, что при осуществлении святительского суда сам судья (или его слуги) проводит проверку имеющихся сведений, в частности, опрашивая соседей[130]130
  Житие преподобного Антония Римлянина… С. 165–171.


[Закрыть]. Это уже не может рассматриваться как элемент состязательности; проводимый еще до начала суда непосредственно святителем опрос свидетелей в рамках установления обстоятельств указывает на активную роль судьи, больше характерную для обвинительного процесса. Точно так же процесс над митр. Петром (1309–1311 гг.), как бы фрагментарно он не был представлен в источниках, в основном свидетельствует об обвинительном характере судопроизводства.

С другой стороны, в связи с этим процессом возникает много вопросов[131]131
  Гайденко П. И. Суд над митрополитом Петром в глазах современников и книжников XVI в.… С. 22.


[Закрыть]. В частности, в источниках отсутствуют какие-либо сведения об осуждении митр. Петра и применении к нему каких-то мер воздействия. Однако при этом отсутствуют и сведения о том, что тверской епископ Андрей и свидетели стороны обвинения были подвергнуты наказанию как клеветники и лжесвидетели.

Более того, есть примеры, показывающие, как неподтвержденное судом обвинение обрушивалось наказанием на сторону обвинения. Если принять предположение, что дело новгородского еп. Луки было пересмотрено митр. Ефремом, то наказание, постигшее лиц, выдвинувших обвинение против новгородского владыки, объясняется именно этим обстоятельством – после пересмотра решения они автоматически превратились в клеветников, под этим именем они и фигурируют в летописных текстах[132]132
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 118.


[Закрыть].

Таким образом, «церковный собор», осуществлявший разбирательство дела митр. Петра, превратился фактически в третейский суд, завершивший дело примирением сторон. В этом третейском характере суда можно выделить элементы состязательности: стороны выбирают судей, которые будут рассматривать их дело, сам состав суда является своеобразным компромиссом спорящих сторон. Эта возможность отражена в некоторых нормах канонического права (107 правило Поместного Карфагенского Собора)[133]133
  Правила святого поместного Карфагенского собора… С. 590.


[Закрыть].

Итак, отдельные описания церковных судов позволяют увидеть некоторые элементы состязательности. При этом утверждать, что древнерусский церковный суд основывался на принципе состязательности, нельзя: наличие стороны обвинения и защиты указывает на изначально неравноправное положение сторон в процессе; судебный процесс начинался вследствие нарушения установленной нормы, а не вследствие выявленного нарушения интереса и необходимости его восстановления; в условиях преобладающей тенденции к установлению принципа единоначалия места для состязательности не оставалось.

Принципы справедливости и законности. Проблема справедливости, как в широком смысле, так и в смысле справедливого суда, является частой темой в средневековых текстах. Когда в 1169 г. произошло взятие Киева войсками князя Мстислава Андреевича, за чем последовало разграбление города, церквей и монастырей, в летописи главной причиной этой трагедии был назван несправедливый суд, совершенный митрополитом над печерским игуменом Поликарпом[134]134
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 354.


[Закрыть].

Напротив, суд над еп. Лукой Жидятой оценивается как редкий пример справедливого суда[135]135
  См. главу 1 настоящей монографии.


[Закрыть]. Действительно, если принять летописные оценки этих событий как отражение мнения значительной части новгородского общества, и если принять трактовку В. В. Мильковым граффити из Софийского собора как выражающих сочувствие новгородскому владыке во время судебного разбирательства, то можно предположить, что разрешение этого дела было воспринято значительной частью древнерусского общества, следившего за ходом процесса, как торжество справедливости.

Наконец, говоря о восприятии суда и идее справедливости, не следует рассматривать суд периода XI–XIV вв. как процесс, имеющий целью выяснение истины или установление справедливости. Очень часто суд являлся инструментом в политической борьбе, способом давления на политического оппонента или его устранения[136]136
  Галицко-Волынская летопись: Текст. Комментарий. Исследование / Сост. Н. Ф. Котляр, В. Ю. Франчук, А. Г. Плахонин; под ред. Н. Ф. Котляра. СПб., 2005. С. 22.


[Закрыть]. Обобщая сведения о митрополичьих и архиерейских судах, можно сделать вывод, что почти все они представлены как проявления «неправды»[137]137
  См. главу 1 настоящей монографии.


[Закрыть], т. е. в глазах современников эти виды церковных судов не реализовывали в своей деятельности принцип справедливости.

Однако при этом следует различать справедливое решение и принцип справедливости, определяющий особенности судебного процесса.

Принцип справедливости находится в явном противоречии с принципом законности. На раннем этапе становления государственности и преобладания общинных порядков принцип справедливости является господствующим, отражая особенности общинного правосознания с его идеей о восстановлении баланса как главной функции судебного разбирательства. По мере укрепления протогосударственных структур и закрепления установленных государственной властью норм принцип законности все больше ограничивает принцип справедливости. Церковное право пришло на древнерусские земли из уже сформировавшегося государственного образования, неся заложенный в себе принцип законности. Именно поэтому церковно-правовые тексты оперировали понятиями «закон», «преступление», «наказание», хотя светская обычноправовая традиция не могла освоить эти категории еще долго, вплоть до XVI в. Очевидно, что церковный суд, имея такие правовые основания, должен был прежде всего основываться на принципе законности.

Однако здесь возникало противоречие с правосознанием абсолютного большинства населения, которому была совершенно чужда и непонятна идея законности, а регулирование в рамках обычноправовой традиции строилось на принципе справедливости.

Дело митр. Петра является ярким свидетельством конфликта принципов законности и справедливости (это дело рассматривается как церковный суд, хотя в литературе представлена и другая точка зрения: например, С. Ю. Тарабрин, вслед за П. П. Соколовым, считает, что Переяславский Собор проводил дознание, а не полноценное судебное разбирательство)[138]138
  Тарабрин С. Ю. Митрополит Петр и Переяславский Собор // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: История. Международные отношения. 2017. Т. 17. № 3. С. 294; Соколов П. П. Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV века. Киев, 1913. С. 230.


[Закрыть].

Очевидно, обвинения в адрес митр. Петра имели основания[139]139
  Гайденко П. И. Суд над митрополитом Петром в глазах современников и книжников XVI в.… С. 21.


[Закрыть]. С точки зрения канонического права виновное в симонии лицо должно было понести наказание, т. е. должен был восторжествовать принцип законности. Более того, последовавшие события в полной мере соответствовали византийским каноническим нормам[140]140
  Там же. С. 22.


[Закрыть]. Однако в общественном сознании, точнее, в его отражении в агиографических известиях, осуждению подверглась сторона обвинения – с точки зрения представлений о справедливости (по крайней мере, существующих в среде образованных и причастных к церковной жизни лиц) митр. Петр не заслуживал осуждения и наказания.

Таким образом, в период XI – первой трети XIV вв. в древнерусских землях наблюдается острый конфликт между принципом законности, заложенным в систему церковного права (как она была принесена на Русь), и принципом справедливости, базовым для обычноправовой древнерусской традиции, а, соответственно, и для правосознания абсолютного большинства населения.

Другие принципы (письменный характер, принцип гласности, принцип равенства).

Сравнивая светскую и церковную сферы, нельзя не заметить еще одного очевидного различия. Светский суд, известный нам по нормам Русской Правды, носил устный характер и только в XIV–XV вв. заметны свидетельства изменения его характера на письменный. Напротив, церковный суд, уже пройдя такую же эволюцию в рамках римско-византийской правовой традиции, пришел в древнерусские земли уже с письменным характером. Наиболее очевидно это проявляется в выдаче грамот, оформлявших определенные судебные решения: «и по того же игумена послушьству, дал есмь был грамоту владыце Сарайскому Афонасию», «дал есми владыце Рязаньскому Кирилу грамоту правую…»[141]141
  Грамота митрополита Феогноста на Червленый Яр… № 1. С. 1.


[Закрыть]. К сожалению, не сохранились судебные протоколы, но наличие записей соборных решений[142]142
  Определения владимирского собора, изложенные в грамоте митрополита Кирилла II… Стб. 83–102.


[Закрыть] убедительно свидетельствует, что и судебные заседания могли сопровождаться составление протокола. В целом же можно достаточно уверенно говорить, что древнерусский церковный суд, несмотря на противоположную местную обычноправовую традицию, сохранил письменный характер.

В церковной литературе распространено суждение, что церковный суд (независимо от конкретно-исторической стадии его эволюции) имеет двоякую природу[143]143
  Барсов Т. В. Речь, читанная в торжественном собрании санкт-петербургской духовной академии 17 февр. 1863 г. «О духовном суде в виду предположения духовно-судебной реформы» // Христианское чтение. 1873. № 3. С. 456; Певцов В., прот. Лекции по церковному праву… С. 207.


[Закрыть]. С одной стороны, это «суд совести» – чисто духовный суд, имеющий нравственный характер, который реализуется при таинстве покаяния; осуществляет его духовник, который и налагает при необходимости духовное наказание (епитимью). С другой стороны, суд носит церковно-общественный характер, обличающий поступки, который влечет за собой не только духовные, но и другие меры воздействия против правонарушителя. В разграничении этих сторон церковного суда наиболее отчетливо проступает разграничение тайного, закрытого характера и открытого, т. е. принципа гласности.

Отмечаемые церковными авторами два вида суда (нравственный и юридический), с одной стороны, отражают сложный характер церковного суда, который предполагал и наставление, в широком смысле – воспитательную работу, и административное воздействие, и собственно суд в случаях нарушения норм юридического характера. С другой стороны, этот сложный характер церковного суда есть проявление его универсального характера, стремления охватить все сферы жизни человека.

Насколько эти начала проявляются в известиях о древнерусском церковном суде периода XI – первой трети XIV вв.? Церковный суд на основе покаяния и духовного наказания хорошо известен по ряду памятников. Замечательным источником в этом отношении являются ответы еп. Нифонта[144]144
  Вопросы Кирика, Саввы и Ильи, с ответами Нифонта, епископа Новгородского, и других иерархических лиц // Русская историческая библиотека… Т. 6. Ч. 1. Стб. 21–62.


[Закрыть]. Однако уже на примере этой группы источников видно, что стройная идейная концепция о существовании двух видов судов не подтверждается практикой.

Предположение о том, что «суд совести», нравственный суд, который предполагает покаяние, осуществляется на основе тайного характера, верно лишь отчасти. Этот суд, под которым мы имеем в виду некоторую часть сложного состава церковно-судебных полномочий, постепенно переходил в открытый, поскольку отдельные меры, предписываемые в качестве церковно-духовного наказания, выделяли правонарушителя из массы других верующих: нарушившие определенные запреты лишались возможности причащаться; для них, согласно каноническим правилам, предполагался длительный путь исправления, постепенно возвращавший их в общину верующих. Ярко этот длительный путь представлен в 58–59 правилах св. Василия Великого («четыре лета да будет он плачущим, пять слушающим Писания, четыре припадающим, два да стоит с верными без приобщения», «два лета да плачет, два да слушает, два да припадает, и едино лето да стоит токмо с верными, в осмое допущен будет до святаго причастия»), однако в комментариях патр. Ф. Вальсамон отмечает, что они «на деле крайне неудобоисполнимы» и что «никто не врачуется согласно с их содержанием»[145]145
  Правила св. Василия Великого // Правое правоведение… С. 765.


[Закрыть]. Учитывая, что в ответах Иоанна II и еп. Нифонта тоже нет указаний на подобную практику, видимо, в практической жизни столь подробно регламентированное отстранение и постепенно возвращение правонарушителя в жизнь общины не применялось. Однако сам принцип выделения правонарушителя из среды верующих даже в случае т. н. «нравственного» суда прослеживается и в канонических нормах, и в древнерусском церковном праве.

В целом же пока недостает аргументов, чтобы уверенно делать вывод о том, какой характер носил древнерусский церковный суд – тайный или открытый. В рамках данного исследования больше свидетельств в пользу того, что церковное судопроизводство не имело тайного характера, хотя осуществление судебных функций святителями – непосредственно в покоях епископа или митрополита – предполагало ограничение принципа гласности. Например, Новгородская Судная грамота прямо указывает на ограничение гласности, определяя узкий круг допущенных на судебное заседание лиц и запрещая присутствие остальных: «А докладу быти во владычне комнате, а у докладу быть из конца по боярину да по житьему да кои люди в суде сидели, да и приставом, а иному никому же у доклада не быть»[146]146
  Новгородская Судная грамота // Российское законодательство X–XX веков: в 9 т. Т. 1: Законодательство Древней Руси. М., 1984. С. 306.


[Закрыть].

В древнерусских текстах подчеркивается в качестве добродетели равное отношение облеченных властью лиц ко всем, независимо от их положения[147]147
  Грамота митрополита Феогноста на Червленый Яр… № 1. С. 1; Новгородская Судная грамота… С. 304.


[Закрыть], что заставляет поставить вопрос о степени проявления принципа равенства в церковном суде. На практике, конечно, невозможно было ожидать соблюдение этого принципа в условиях стремительно идущего процесса имущественной дифференциации, в условиях имущественного неравенства и порождаемой им общественной несправедливости.

Таким образом, говоря о принципах и характерных чертах церковного суда, трудно уверенно предполагать, на какой стадии эволюции находится та или иная черта – если в «нормальных» условиях они соответствуют развитию других общественных отношений, отражая изменения, происходящие в базисе, то в случае с подсистемой церковного суда ситуация гораздо сложнее: здесь смешаны элементы ранних и поздних стадий феодального, рабовладельческого и родоплеменного общества, и в процессе формирования и реализации церковного суда участвовали все эти элементы, но в разной степени.

Для древнерусского церковного суда периода XI–XIV вв. не характерно наличие принципа публичности. В это время не удается обнаружить такие элементы публичности как 1) прямое участие общества (в данном случае, общины верующих или хотя бы всех членов церковной корпорации) в осуществлении судебной власти, 2) избрание судьи из среды членов общины, 3) окончательный характер решения и невозможность его пересмотра.

Вместо принципа публичности основанием святительского и монастырского судов являлся принцип единоличного мнения судьи, а в некоторых случаях – принцип коллегиального принятия решения (на основе выделения избранной части общества, допускаемой до реализации судебной власти).

Своеобразной заменой принципа публичности, который действительно был представлен в деятельности раннехристианских общин, являлся принцип соборности. Однако этот принцип, призванный сохранить представление о единстве общины, в реальности не предполагал участия широких слоев общества в осуществлении судебной власти.

На фоне ограничения принципа публичности не могло быть и речи об опоре древнерусского церковного суда на принцип состязательности. Отдельные его элементы можно увидеть в конкретных делах, но в целом в период XI–XIV вв. стороны изначально находятся в неравноправном положении, будучи определены как стороны обвинения и защиты. Ведущую роль в судопроизводстве играет судья, судебный процесс начинается вследствие выявленного нарушения установленной нормы. Поэтому можно уверенно говорить, что церковный суд в это время носит обвинительный характер, что подчеркивает все летописные известия о случаях церковных судов.

Одним из наиболее острых противоречий являлся конфликт между принципом законности и принципом справедливости. Правосознание большинства населения Древней Руси во многом основывалось на принципе справедливости, в то время как церковное судопроизводство являлось ответом на нарушение норм церковного права, и в целом выстраивалось строго на основе принципа законности.

Древнерусский церковный суд в период XI–XIV вв. сохранил свой письменный характер; он имел ограниченно открытый характер с постепенным дальнейшим ограничением принципа гласности. Равное отношение судей ко всем лицам отмечалось в качестве добродетели, но нет оснований полагать, что оно имело место в реальности.