Текст книги "Жаклин Кеннеди"

Смерть отца стала для Жаклин наиболее тяжелым потрясением за всю прошедшую жизнь. В Нью-Йорк она прилетела с мужем, отправила его за гробом, а сама села писать некролог, который Джек лично отнес редактору «Нью-Йорк таймс». Со скорбным лицом, но без слез, она распоряжалась насчет похорон, назначенных на 6 августа – к этому сроку успевали прилететь из Италии Ли и Майкл.

На отпевание в собор Святого Патрика собралась лишь пара десятков человек – близкие родственники, немного бывших коллег с биржи и несколько прежних любовниц под черными вуалями, которые скромно заняли скамьи в последнем ряду. Друзей у покойного почти не осталось, а Дженет в этот момент находилась на борту «Королевы Елизаветы II», направляясь в Европу с мужем и сыном. Вместо мрачных венков с искусственными цветами Джеки велела расставить в церкви белые плетеные корзины с гирляндами маргариток. «Я хочу, – сказала она, – чтобы это походило на летний сад, на Ласату в августе». Перед тем как гроб накрыли крышкой, она сняла с руки браслет, который отец подарил ее в день окончания колледжа, и вложила в его мертвую ладонь. А затем в последний раз поцеловала отца и только тогда залилась слезами. К горечи потери добавлялось сожаление о том, что ее любимый папочка так и не дожил до появления своего первого внука. «Он был бы так счастлив, – сквозь рыдания говорила она мужу. – Обещай мне, Джек, что мы назовем ребенка в честь Бувье».

Джона Бувье похоронили рядом с отцом, матерью и братом на семейном участке кладбища церкви Святой Филомены, где тридцатью годами ранее он обвенчался с Дженет. В наследство его дочерям досталось по 80 тысяч долларов, а из имущества для Жаклин самым ценным стали письма, которые он писал ей в школу и колледж.

Но это все было еще далеко впереди, а даром предвидения Жаклин, к счастью, не обладала. Любимый отец был жив, хоть и изрядно пьян, когда она вошла в церковь, украшенную розовыми гладиолусами и белыми хризантемами, и она в душе молилась за него. Молодоженов приветствовал архиепископ Кушинг. Вначале он зачитал персональное благословение Папы Римского Пия XII, после чего провел церемонию венчания. Известный тенор из Бостона Луиджи Вена спел «Аве Мария» под аккомпанемент органа. Да и вся свадьба дальше шла как по нотам. Если б еще не отсутствие любимого папочки, а кроме того…

Что для женщины является одним из главнейших свадебных атрибутов? Конечно, свадебное платье! Проблема была в том, что этот роскошный наряд, который позже был признан одним из самых знаменитых свадебных платьев в мире, невесте совершенно не нравился. Облачение из шелковой тафты цвета слоновой кости, украшенное переплетенными лентами и крошечными восковыми цветами, совершенно ее не красило: глубокий треугольный вырез и тесный лиф подчеркивали отсутствие груди, а огромное количество оборок на юбке делало Джеки неуклюжей. Она же после возвращения из Парижа хотела простое и элегантное платье с лаконичными линиями, которое бы подчеркивало ее высокую стройную фигуру, тогда как юбка, по ее мнению, выглядела «как абажур». Это был один из тех редких случаев, когда платье носило Джеки, а не наоборот.

Как этому одеянию было далеко до восхитительного платья от Диора, в котором выходила замуж Юнис Кеннеди! Но что поделать – и в этом она уступила матери, ведь именно миссис Ачинклосс заказала свадебный наряд дочери. В ее традиционном представлении о приличиях это платье должно было выглядеть именно так, того же мнения придерживались Джозеф и Роуз Кеннеди. Разумеется, Джеки была на примерках, но полностью наряд был готов буквально перед самым бракосочетанием. Дело в том, что Дженет заказала платье негритянской портнихе Энн Лоуи, которая обшивала половину высшего света за очень небольшие деньги. Но за пять дней до свадьбы ателье Лоуи затопило из проржавевшего водопровода, и почти готовые наряды невесты и платья ее подружек были полностью уничтожены. Портниха вынуждена была за свой счет заново купить материалы и восстанавливать заказ в рекордные сроки. При этом она потерпела значительные убытки, но никому о происшедшей катастрофе не сказала, боясь потерять клиентуру.

Пышное свадебное платье невесты уравновешивало небольшое количество аксессуаров, каждый из которых был для нее особо ценен. Великолепная кружевная вуаль была задрапирована диадемой из кружева и цветов апельсина. Эта фата длиной до самой земли была фамильной реликвией: когда-то она принадлежала бабушке невесты, Маргарет Мерритт Ли, в ней же выходили замуж мама и обе тети Жаклин. Спустя четыре года Джеки передаст семейную ценность своей двоюродной сестре Мэри Ли Райан, когда та решит породниться с семейством Вандербильтов.

Шею невесты украшала еще одна фамильная драгоценность – жемчужное ожерелье в одну нить, а на левой руке сверкал бриллиантовый браслет, который жених преподнес ей в ночь перед свадьбой. Кроме того, на ней была бриллиантовая булавка от свекра, а под перчатками скрывалось кольцо с бриллиантом и изумрудом, подаренное Джеком на помолвку. Эти браслет, кольцо и булавка были первыми в ее жизни личными драгоценностями.

В качестве свадебного подарка Жаклин подарила мужу рукописную книжечку, в которой собрала афоризмы знаменитостей о сильных и ярких мужчинах – таких, как ее Джек. Последним шло высказывание Наполеона: «Великие мужчины – это метеоры, призванные сгореть, чтобы озарить свой век». Джеку оно очень понравилось. Ни он, ни она тогда даже представить себе не могли, что эта фраза станет пророческой…

Главными подружками невесты были Ли и Нини Ачинклосс, также одетые в розовую тафту. Пажами были младшие представители семьи Ачинклосс: маленькая Дженет во время венчания держала букет невесты из розовых и белых кустовых орхидей и розовых гардений, а шестилетний Джейми нес шлейф. В роли подружек выступили две сестры Боудон – Хелен и Эйлин, сестра Чарли Уайтхауса Сильвия, Джин и Этель Кеннеди, Марта Бартлетт, Шерли Оукс и Нэнси Таккерман. Шаферами жениха были младшие братья – Бобби (Роберт) и Тедди (Эдвард) Кеннеди, Сардж Шрайвер, а также Юша и Томми Ачинклосс, давние приятели – Торби Макдоналд, Лем Биллингс, Джордж Смазерс, Чак Сполдинг, Джеймс Рид, Бен Смит и Чарли Бартлетт, который и был зачинщиком этой любовной истории. Джеки раздала двенадцати подружкам свои портреты в серебряных рамках, на которых стояла дата свадьбы, а жених вручил друзьям черные шелковые зонтики с серебряными монограммами на ручках.

У входа в церковь молодоженов ожидала огромная толпа, возглавляемая фоторепортерами. Мистер Кеннеди демонстрировал знаменитую обаятельную улыбку, а Джеки, только что ставшая миссис Кеннеди, выглядела слегка смущенной. Их тут же осыпали дождем из лепестков бумажных роз, и шумный кортеж из известных журналистов, кинозвезд, бизнесменов, членов конгресса и многочисленных родственников проследовал на террасу поместья Хаммерсмит. Здесь их ожидал роскошный банкет: изысканное меню, свадебный торт высотой четыре фута и танцы. Оркестр Мейера Дэвиса, разместившийся под огромным балдахином, играл так чудесно, что Кеннеди о нем вспомнят через 7 лет и пригласят в Белый дом сыграть на Инаугурационном балу. Свадебный бал открыли, разумеется, молодожены, и если и был на свадьбе Джона и Жаклин по-настоящему романтичный и искренний момент, то это, безусловно, их танец под песню «Я женился на ангеле»[22]22
  «I Married an Angel» – американский музыкальный фильм 1942 года режиссера В. С. Ван Дайка, основанный на одноименной музыкальной комедии 1938 года Роджерса и Харта.


[Закрыть].

Новобрачные провели два часа в окружении гостей и друзей, после чего Джеки бросила в толпу свой свадебный букет и поднялась наверх. Через несколько минут она вышла в сером дорожном платье, Джек поцеловал на прощанье мать, и они по традиции «сбежали» со своего торжества в свадебное путешествие. Вначале они отправились в Нью-Йорк, где провели свою первую брачную ночь. Правда, она была не слишком романтичной: Джек полночи принимал по телефону поздравления, а вернувшись в постель, жаловался жене на боли в спине. Наутро они отправились в Мексику. Их ожидали две волшебные недели, наполненные блаженством и надеждами на прекрасное будущее. «Наконец я понял, что такое блаженство, – писал Джек родителям из Акапулько. – Джеки навечно запечатлена в моем сердце». Что бы там ни говорили, молодая жена все же очаровала ветреного ирландца.

Изнанка золотого руна

Первые две недели медового месяца Жаклин вспоминала как сладкий сон. Джек принадлежал только ей одной, и Джеки казалось, что на них наконец-то снизошла романтика брачных отношений, о которой она так мечтала. В те дни она сочинила стихотворное посвящение любимому мужу, где он описан как порывистый ирландец «с сердцем горделивым», скрывающийся под гарвардским лоском, чье честолюбие неуклонно вело его к президентскому креслу. Искреннее чувство и надежда на грядущее семейное счастье сподвигли ее на строки: «Любовь найдет он, не найдя покоя, ведь суждено ему искать руно златое».

Подарок впечатлил Джека. Он даже хотел его опубликовать, но Джеки воспротивилась: письмо не предназначалось для чужих глаз. Позднее Кеннеди все же показал стихи родственникам и близким друзьям, а Роуз Кеннеди впоследствии их опубликовала в своей книге воспоминаний. Она признавалась, что Жаклин поначалу не пришлась по вкусу членам семьи Кеннеди, но эти замечательные стихи всем понравились безоговорочно.

Те чудесные дни на берегу Тихого океана в розовом домике продлились недолго. Романтический «рай в шалаше» быстро наскучил Джеку, и вскоре молодожены перебрались из Акапулько в Беверли-Хиллз. Из Города ангелов чета отправилась в Сан-Франциско – в гости к флотскому сослуживцу Джека, Полу Фэю и его жене Аните. Фэй, которого Джон обычно звал «Рэд» («Рыжий»), был одним из самых его близких друзей со времен войны. Вместе с ним он и проводил время, оставив молодую супругу на попечение Аниты.

Вернувшись из свадебного путешествия, они жили в доме Кеннеди в Хайаннис-Порте, откуда периодически выезжали в Бостон, ночуя в небольшой квартирке сенатора на Боудон-стрит или в отеле «Ритц-Карлтон». После месячного отсутствия у Джека накопилось немало дел в сенате, и он, пообещав навещать жену по уик-эндам, оставил ее в отчем доме. «Там у тебя будет время, чтобы писать письма своим друзьям, – объяснил он, – пока мы не купим свое жилье в Вашингтоне». Джеки утешалась частыми поездками к матери в Вирджинию и длительными конными прогулками. «Политика – мой главный враг, – часто говорила Джеки. – У нас нет никакой личной жизни». А бóльшую часть времени она проводила в самом средоточии клана Кеннеди, узнавая изнутри его «бурлящую, словно газировка» жизнь. И это знакомство было очень непростым. Ей пришлось воочию убедиться, что «Кеннеди – это национальность с собственным языком и традициями. Они приглашают к себе в гости, но сохраняют дистанцию», – так говорила ее свекровь.

Для Жаклин, всегда любившей уединение, шумные Кеннеди были как будто с другой планеты. «Их интересовали лишь спорт и политика, – вспоминала Бетти Сполдинг. – Джеки испытала шок, столкнувшись с этими людьми, и не знала, что ей делать». Эта семья честолюбцев, постоянно конкурирующих друг с другом, была для нее совершенно чуждой. «Став Кеннеди номинально, я не стала таковой по существу, – признаётся Жаклин. – Вечное соперничество, немыслимая физическая активность и физические же соревнования, подкалывание друг друга, довольно грубые, а иногда и пошлые шуточки… все это не мое. Как и четкое следование правилам клана».

Но если мужская часть новой семьи поначалу просто недоуменно поглядывала на жену Джека, то женского общества избежать было невозможно. А сестры Кеннеди в свою очередь не упускали случая поиздеваться над Жаклин и постоянно передразнивали ее манеру говорить; ее интереса к французскому языку и культуре, к опере и антиквариату они попросту не понимали, как и братья, интересуясь лишь политикой и спортом. «Даже разговаривая, они соревнуются друг с другом, – говорила Джеки, – стараясь переговорить и перекричать одна другую».

Все же ей пришлось не только научиться играть по новым правилам, сохранив достоинство, но и утвердить собственную позицию. Во-первых, она, как прирожденная наездница с мускулистыми кривоватыми ногами и крупными руками, в физической подготовке ничуть не уступала сестрам Джека. А во-вторых, твердостью характера не только превосходила их, но и могла состязаться с мужчинами.

Независимый нрав невестки пришелся по вкусу старому Джо Кеннеди. Однажды, когда она молча взирала на очередную шумную семейную беседу, Джек повернулся к ней и сказал: «Дам пенни, если ты скажешь, о чем думаешь». Джеки мило улыбнулась мужу и негромко, но так, чтобы все услышали, ответила: «Я думаю о своем, Джек, и если я расскажу тебе о своих мыслях, то они перестанут быть моими». Шум моментально стих, и все с недоумением уставились на невестку, словно гадая: кем же надо быть, чтобы не хотеть делиться с ними своими мыслями? Молчание нарушил патриарх клана. Он громко рассмеялся, а потом заявил: «Честное слово, Джек, Джеки – девушка себе на уме, она в нашу породу». – «Держу пари, что так оно и есть», – пробормотал Джек, обрадованный тем, что отец разрядил напряжение.

То, что скромница Жаклин с ее утонченными манерами и тихим голосом, которую они дразнили «дебютанточкой», покорила двух главных мужчин клана – Джо и Джека, стало для сестер Кеннеди горькой пилюлей. На самом же деле в этом спортивно-политическом террариуме лишь Джо-старший мог по-настоящему оценить тихую и застенчивую Жаклин. Да и то не сразу, уж больно контрастно выглядело ее поведение на фоне его энергичных дочерей. Но постепенно он проникся к ней уважением и приучил к тому же членов семьи. И Джеки отвечала ему взаимностью, постоянно обращаясь к свекру за помощью и советом. Он стал для нее настолько близким человеком, что Джеки однажды заметила: «После мужа и отца я больше всех на свете люблю Джо Кеннеди».

Долго обременять многоголосую семью новых родственников своим присутствием Джеки не собиралась и все время подыскивала подходящее жилье. Хайаннис-Порт ей нравился, спустя несколько лет они даже купили там собственный летний дом[23]23
  После того как Джона Кеннеди избрали президентом, этот красивый летний коттедж на берегу океана стал известен как «летний Белый дом».


[Закрыть]. Но сейчас основным критерием была близость политического центра страны, чтобы Джону не приходилось тратить много времени на дорогу в конгресс, и главное – обратно, домой. Свой первый совместный дом они сняли в Джорджтауне – пригороде Вашингтона. Здесь Джеки начала привыкать к роли замужней дамы и хозяйки дома.

Сразу после свадьбы Жаклин поняла, что ее брак не будет таким спокойным и размеренным, как уверяли преподаватели колледжа. Вскоре ей открылась еще одна сторона семейных отношений. Несмотря на значительную разницу в возрасте, они оба оказались незрелыми эмоционально и с трудом привыкали к ролям мужа и жены. И Джек, и Джеки были эгоистами и не умели толком общаться друг с другом. Им предстояло научиться всем сложностям совместной жизни, и это касалось не только секса, который, по большому счету, для Джеки никогда не занимал ведущего места в жизни.

«Я думаю, Джеку после женитьбы было очень трудно найти общий язык с Джеки, – говорит Бетти Сполдинг. – Оба они были глубоко в себе. Она была так же закомплексована, как и он. Поначалу они часто ссорились, так как их психосексуальный опыт не соответствовал возрасту. Джек часто жаловался мне, что ему трудно жить с одной женщиной. Он не мог общаться с ней с той же легкостью, с какой общался с другими женщинами. По-своему они любили друг друга, но духовного родства между ними не существовало. Он очень робел перед ней».

Окунувшись с головой в очередную предвыборную борьбу, Джек почти ежедневно возвращался домой в компании политиков, продолжая обсуждать политические игры под семейным кровом. Поначалу Джеки даже не представляла, чем их угостить и как принять в своем доме. Со временем она привыкла постоянно держать под рукой все, что нужно для перекуса на скорую руку: пиво с закусками, сладости, сигареты, кофе. В редкие дни, когда они оставались наедине, Жаклин готовила мужу любимый коктейль, и они болтали о всяких пустяках и общих знакомых. Но стоило завести речь о театре или поэзии, как Джек начинал откровенно зевать и отправлялся спать. Общие друзья удивлялись: Джека начинает тошнить от разговоров об искусстве, а Джеки – от политики, он любит пиво с хорошо прожаренным бифштексом, а она за ужином выпивает бокал вина с кусочком сыра… На это Джек отвечал, что именно из-за их несхожести Джеки для него всегда остается загадкой, и поэтому его так тянет к ней. А Чак Сполдинг и вовсе был убежден, что это был союз любящих сердец, по крайней мере – в самом начале: «Джек ценил ее… Он прямо-таки начинал светиться при ее появлении. Это было видно по его глазам; он ходил за ней по комнате, желая знать, что она будет делать дальше. Джеки его интересовала – в отличие от многих других женщин».

Однажды Джека спросили, каким одним-единственным словом он бы мог охарактеризовать свою жену? После минутного размышления он улыбнулся и сказал: «Фея». Джеки потом призналась, что это для нее было высшей похвалой в устах мужа.

Первый год для любого брака сопряжен с большим количеством компромиссов. Но для Джеки все было особенно сложно, поскольку она, будучи, по сути, интровертом, оказалась вовлечена в бурную и очень публичную жизнь энергичного молодого сенатора Соединенных Штатов. Обычно она говорила: «История и политика Соединенных Штатов – мужское дело», хотя благодаря безупречной памяти знала предмет не хуже Джека. Пытаясь завоевать уважение мужа, она даже старалась перещеголять его в знании исторических фактов, а в январе 1954 года посетила открытие второй сессии конгресса 83-го созыва. Тем не менее Жаклин еще ни разу не голосовала на выборах, политиков считала скучными людьми и предпочитала общество интеллектуалов, артистов и писателей. «Я этого не понимаю, – говорил Джек. – Она дышит политическими парами, которые витают вокруг нас, но они почему-то не попадают ей в легкие».

Став женой сенатора, Жаклин вынуждена была чаще появляться в обществе политиков, переводила для мужа статьи из иностранной прессы, сопровождала его в утомительных поездках по стране. Она исподволь заинтересовывала мужа искусством, а он, в свою очередь, старался немного увлечь ее политикой. Джеки следила за тем, как питается ее муж, заставляла его есть три раза в день и вновь посылала горячие завтраки в его сенатский кабинет, заставляла принимать необходимые лекарства и даже сама училась готовить (хотя эта область искусства ей давалась с трудом). «Я внесла порядок в его жизнь, – хвастала она своими успехами. – Теперь он хорошо питается, а ведь до свадьбы всегда перекусывал на бегу. Его костюмы всегда отглажены, а ботинки начищены». Правда, по мнению Джона все было наоборот: дескать, его спокойный характер уравновешивал эмоциональную и взбалмошную Джеки.

Но вскоре Джека снова стала донимать травмированная спина. Эвелин Линкольн вспоминала, что весной 1954-го он стал просить ее поднять что-либо, упавшее на пол, так как ему трудно было наклониться самому. Боли стали настолько невыносимыми, что ему пришлось ходить на костылях, правда, если только никто из посторонних этого не видел. К концу лета боли в спине усилились настолько, что он даже отменял запланированные встречи. Джек похудел на 35 килограммов, но не утратил природного оптимизма и чувства юмора. Когда его сестра Юнис сказала, что он совсем отощал, то услышала в ответ: «Не беспокойся, ничего серьезного. Это меня так кормит Джеки».

Наконец 20 августа сенатская сессия завершилась, и Джек с женой отправился в Хайаннис-Порт в надежде, что отдых принесет облегчение. Увы, вскоре стало понятно, что без операции не обойтись: пятый поясничный позвонок был почти полностью истерт. Врачи предупредили, что при его болезнях шансы выжить во время операции – 50 %. Джек, снедаемый постоянной болью, ответил, что лучше умереть, чем всю жизнь ходить на костылях. Двадцать первого октября берцовую кость Джона соединили металлической пластинкой с подвздошной костью и нижним поясничным позвонком. Но хотя врачи отлично справились со своей работой, в мочеточниках стремительно развилась стафилококковая инфекция – вмешалась та самая болезнь Аддисона, из-за которой у него был низкий иммунитет. Джон впал в кому, и к нему в больницу вызвали священника для соборования…

Джеки в вестибюле клиники курила сигарету за сигаретой, не отходя ни на шаг от Джо Кеннеди, в котором видела единственную поддержку. К счастью, Джек, наперекор судьбе, вновь выкарабкался, проявив такую же неимоверную волю и жизнелюбие, как в годы войны, когда почти без сознания добрался до берега.

«Настоящий подвиг Джека, когда он с улыбкой появлялся перед избирателями или посетителями Белого дома только после нескольких уколов обезболивающего, оставив костыли у дверей, не всегда мог сам встать из кресла и спуститься по лестнице, но при этом сутками работал во время кризисов, встречался с избирателями, совершал международные визиты… не был виден никому, – вспоминала позднее Жаклин. – Разве меньший подвиг в том, чтобы, превозмогая невыносимую боль, вести тяжелые переговоры, улыбаться лидерам других стран, пожимать руки, сажать деревья, ничем не выдавая своего состояния и не отличаясь от здоровых собеседников?» В те осенние дни она часами просиживала возле него, промокала лоб, кормила с ложечки, помогала встать и снова лечь, натягивала ему носки и надевала тапочки. Джеки делала все, чтобы отвлечь мужа от хронических болей, читала вслух и играла с ним в шахматы и шарады, а позже названивала его друзьям и приглашала их навещать больного как можно чаще.

В конце года Джека забрали из больницы и на носилках перевезли во Флориду. Семья надеялась, что мягкий теплый климат Палм-Бич его взбодрит. Фэй, которого вызвали из Калифорнии подбодрить друга, писал: «Домашние очень о нем тревожились и не знали, выживет он или нет. Доктора считали, что Джек теряет интерес к жизни и визит кого-либо, близко связанного со старыми добрыми временами, поможет вернуть привычный оптимизм и радость жизни». Приезд старого товарища настолько благотворно на него повлиял, что уже через два дня они отправились в кинотеатр.

А в феврале 1955 года у Джона развилось серьезное нагноение и его снова положили в больницу. На этот раз предстояла новая операция по удалению вшитой в спину металлической пластины. Эта процедура прошла удачнее, но на спине еще долго не закрывалась гнойная рана, и Джеки пришлось научиться делать перевязки. «Я была рядом – читала, переводила, что-то писала под его диктовку <…>. Даже обрабатывала и перевязывала рану, – вспоминала Жаклин. – Медсестра научила меня, как обращаться с этой дырой в спине. Никогда бы не подумала, что способна на такое, но любовь может заставить делать и не такие вещи…» Она окружила мужа всемерной заботой, что по достоинству (наконец-то) оценили домашние и друзья. «Я тогда понял, что недооценивал Джеки, – говорил Джордж Смазерс. – Если женщина могла изо дня в день смотреть на эту гнойную рану и мучения мужа, значит, у нее твердый характер».

И все же тяжелая болезнь стала серьезным испытанием для их брака – постоянные боли часто становились причиной вспышек гнева Джека, который делался все более беспокойным и раздражительным. Однажды Чак Сполдинг с женой Бетти, приехавшие в Палм-Бич навестить больного, застали неприятную сцену. «Они с Джеки тогда повздорили, мы сидели у бассейна, играла музыка. Джеки просто встала и ушла, в одиночестве, на другую сторону бассейна. Я пошла следом, хотела поговорить с нею в надежде, что сумею смягчить ситуацию. Это вообще был единственный раз, когда я видела Джеки расстроенной. С Джеком было трудно общаться, в самом деле очень трудно, он боялся подпустить к себе кого-нибудь слишком близко. Думаю, и Джеки тоже».

Но чувство долга и любовь не позволили Жаклин оставить мужа наедине с болезнью. Эвелин Линкольн писала: «Пока Джон шел на поправку, Джеки делала все возможное, чтобы поддержать мужа и отвлечь от грустных мыслей. Она приносила целые охапки журналов и газет… и в конце концов Джон решил, что не может просто лежать и ждать, когда время излечит его…» В те дни он мог заснуть всего лишь часа на два, лежа на твердой кушетке без подушки. Тогда Джеки уговорила мужа вспомнить журналистский опыт и использовать вынужденную бессонницу для занятий литературной деятельностью.

Джек рьяно взялся за дело. Он решил воспеть тех политических деятелей США, которые выказали особую политическую храбрость и мужественно отстаивали свои убеждения. Из библиотеки конгресса в Палм-Бич стали приходить журналы и газеты, из сената он выписал более двухсот книг, и целый штат помощников во главе с его советником Теодором Соренсеном работал над черновиками. В книге «Профили мужества», вышедшей 1 января 1956 года с посвящением «Моей жене», Джон благодарит их за помощь, особо выделяя Джеки: «Эта книга была бы невозможна без воодушевления, помощи и критики, высказываемой с самого начала моей женой Жаклин, чью поддержку на протяжении всех дней моего излечения я никогда не смогу оценить в полной мере».

Книга мгновенно стала бестселлером и на следующий год удостоилась престижной Пулитцеровской премии[24]24
  Пулитцеровская премия присуждается в США за выдающиеся достижения в области литературы, журналистики, музыки и театра. Учреждена в 1903 году газетным магнатом Джозефом Пулитцером с фондом в размере 2 миллиона долларов. Размер премии составлял 10 тысяч, а c 2017 года – 15 тысяч долларов.


[Закрыть] в жанре биографии. Но главное, «работа над книгой спасла ему жизнь, – говорила Жаклин. – Она давала выход его энергии и отвлекала от болей». А сама Джеки не только изо всех сил помогала мужу работать над книгой, но и занималась ответами на письма избирателей, переводами статей с французского и испанского, подготовкой партийного проекта по поддержке на очередных выборах Эдлая Стивенсона[25]25
  Эдлай Эвинг Стивенсон II (1900–1965) – политический деятель США, представитель либерального крыла Демократической партии. Юрист. Кандидат Демократической партии на пост президента в 1952 и 1956 годах.


[Закрыть]… Ее жизнь стала неотъемлемой частью выживания Джона.

Как только муж поправился настолько, что выбросил костыли, они вернулись в Вашингтон. Правда, срок аренды съемного жилья уже истек, и им пришлось жить в Мерривуде. Там же Джеки захотела построить и собственный дом. Дженет Ачинклосс вспоминала: «Джеки хотела одноэтажный дом с палисадником, на холме у реки. Получалось весьма дорого и сложно, учитывая прокладку водопровода и отопления». Но вскоре до них донеслись слухи, что на берегу Потомака всего в двух милях от Мерривуда продается большой дом в георгианском стиле с лесистым участком в шесть акров. Кеннеди буквально влюбились в эту белоснежную усадьбу под названием «Хикори-Хилл». Сенатору понравилось историческое прошлое[26]26
  Во времена Гражданской войны США на этом участке находилась ставка генерала Джорджа Мак-Клеллана. В 1982 году усадьба «Хикори-Хилл» была включена в Национальный реестр исторических мест как объект, вносящий вклад в исторический район Лэнгли-Форк.


[Закрыть] этого места, но особенно радовалась Джеки – там были конюшни, где она могла бы держать лошадей. Правда, переехать туда им удалось далеко не сразу…

Жаклин очень любила мужа, но в обоюдном желании иметь детей ее постоянно преследовали неудачи. Джон говорил, что меньше чем на пять детей он не согласен. Джеки тоже мечтала о ребенке, но первая беременность на очень раннем сроке закончилась выкидышем. Это случилось вскоре после свадьбы, и молодожены постарались скрыть прискорбное происшествие. В первый год брака Джеки так и не смогла забеременеть, тогда как жены остальных Кеннеди рожали одного ребенка за другим.

Джеки тогда еще не знала, что во время учебы в Гарварде ее муж подцепил хламидиоз. Его лечили антибиотиками, болезненным массажем и сидячими ваннами, но в конце 1951 года симптомы вернулись. Джек всю жизнь страдал расстройствами мочеиспускания и очень беспокоился, что Джеки не сможет выносить ребенка по его вине, но не рассказывал жене о своих проблемах со здоровьем, хотя она-то должна была узнать об этом первой. В результате Джеки заразилась от него, что и стало причиной многих проблем. Да и моральный климат в молодой семье был нездоровым, так что Джеки не раз ловила себя на мысли об ошибочном решении выйти замуж за Кеннеди.

К лету 1955 года отношения четы Кеннеди обострились настолько, что супруги решили немного отдохнуть друг от друга. Измученная беспрестанным уходом за тяжелобольным мужем и негативным отношением его родственников, Джеки воспользовалась тем, что Джек практически оправился, и отправилась в Англию к сестре. Ли и Майкл Кэнфилды обосновались в фешенебельном районе Белгрейвия[27]27
  Белгрейвия (Белгравия) – район Вестминстера к юго-западу от Букингемского дворца. Назван Ричардом Гросвенором, вторым маркизом Вестминстера в честь фамильной деревушки Белгрейв. Белгрейвия считается одним из самых фешенебельных и дорогих районов Лондона.


[Закрыть] и пользовались популярностью в британском свете. Служба у Майкла была натуральной синекурой – он числился личным помощником американского посла Уинтропа Олдрича (эту должность для него исхлопотала Ли). В ту пору Джеки и Ли особенно сблизились. У Джеки никогда не было много приятельниц, которые бы пользовались ее доверием, а у Ли подруг и вовсе не было. К тому же обе сестры считали свои браки неудачными и стремились отвлечься от семейных неурядиц. Чаще других компанию Джеки составлял Хью Фрейзер, молодой аристократ, член парламента от консерваторов и близкий друг Джона Кеннеди, который в 1945 году принимал активное участие в его предвыборной кампании. «Пока Джеки разъезжала по Европе, ее всюду сопровождал Хью», – рассказывала одна из подруг Джеки. «Хью ухаживал за ней, когда Кеннеди был еще сенатором, Ли и Майкл Кэнфилд находились здесь, и брак Джеки переживал трудности», – добавлял один из друзей.

В честь приезда Джеки Кэнфилды устроили вечеринку. За ней последовали бесконечные светские рауты, коктейли и званые ужины. К концу месяца их компания отправилась в Париж, а затем к теплому морю на юг Франции. Тем временем по другую сторону Атлантики стали расползаться слухи, что брак сенатора Кеннеди трещит по швам.