Текст книги "Жаклин Кеннеди"

Слова и образы

Еще во время учебы в университете Джорджа Вашингтона, трудясь над дипломом, Джеки приняла участие в ежегодном конкурсе журнала Vogue «Prix de Paris» – конкурсе для молодых литераторов с главным призом в виде годовой стажировки в должности младшего редактора. Шесть месяцев победителю предстояло работать в нью-йоркском офисе журнала, а остальные шесть – в Париже. Конкурс был очень строгим: требовалась оригинальная тема для целого номера, иллюстрации, статьи, верстка и дизайн, концепция рекламной кампании. Кроме того, нужно было предоставить несколько эссе, в том числе – с собственной характеристикой.

И здесь большую роль сыграла способность Джеки признавать свои сильные и слабые стороны. «Один из моих самых раздражающих недостатков – это то, что вначале я очень увлечена чем-то, а потом устаю от этого на полпути. Я пытаюсь бороться с этим, стараясь не увлекаться слишком многими вещами сразу». Это качество – знать, где она, скорее всего, преуспеет или потерпит неудачу, – осталось с ней на всю жизнь и стало одной из главных причин ее небывалого успеха.

В анкете Жаклин четко описала свое отношение к самой себе: «Что касается внешности, то я высокая, волосы каштановые, лицо квадратное, а глаза расставлены так широко, что очки приходится делать на заказ и на это уходит целых три недели. Фигура у меня не точеная, но я могу выглядеть худой, если правильно подберу одежду. Утешаю себя надеждой, что временами мне удается выйти из дома одетой как парижанка или хотя бы как бледная копия парижской модницы, но тут прибегает мама и сообщает, что у меня скособочен шов на чулке или пуговица держится на честном слове, а это, как я понимаю, смертный грех».

Поскольку бунтарка Джеки всегда стремилась противостоять рутинному мнению, в другом эссе конкурса – «Люди, которых я хотела бы знать» – она назвала писателя Оскара Уайльда, поэта Шарля Бодлера и русского балетного импресарио Сергея Дягилева – людей, известных своим нетрадиционным подходом к действительности и стремлением к разрушению буржуазного мировоззрения. О Бодлере и Уайльде она говорила так: «Оба они были поэты и идеалисты, умели красиво преподнести собственную греховность и все еще верили в некую высшую силу». Дягилев восхищал ее умением соединить в своем творчестве искусство и культуры Востока и Запада, а также выдающимся талантом создавать шедевры, выбирая лучших из лучших артистов. «Будь я главным художественным руководителем двадцатого века, – писала Джеки, – и наблюдай за всем из кресла, висящего в пространстве, я бы руководствовалась их теориями, на их стихи писались бы музыка и картины, ставились бы балеты».

Что же касается рекламы, здесь ее творческая натура проявила себя во всей красе. По мнению Джеки, страницы в журналах, посвященные мужской моде, на самом деле должны быть предназначены женщинам. «По-моему, любая женщина с удовольствием прочитает, как должен одеваться мужчина, поскольку ей хочется внести разнообразие в гардероб мужа, но она не знает, как это сделать, и не может придумать ничего, кроме светло-синего габардинового костюма и галстука ручной работы…» Сегодня даже не слишком глубоким специалистам маркетинга это кажется естественным, но в те времена подобный подход был просто революционным!

Отличилась Джеки и на ниве рекламы мужской парфюмерии. «Прошли те времена, когда парфюм воздействовал лишь на обонятельные рецепторы мужчин, – писала она. – Настала эра рекламы, насыщенной прилагательными. Почему бы не процитировать стихи? Ведь парфюм похож на вино. Обе жидкости, воздействуя на близко связанные органы вкуса и обоняния, пьянят нас, и в литературе вино всегда очень привлекательно». Она предложила разместить флаконы с рекламируемой парфюмерией в стойке для винных бутылок и снабдить их соответствующими по стилю этикетками. Причем изображение непременно должно было быть черно-белым, а яркие блики на хрустальных флаконах подчеркивались глубоко черными секциями стойки. В другой части рекламного разворота на таком же черном фоне блестит хрустальный бокал на тонкой ножке, стоящий среди россыпи цветочных лепестков, и в него из темноты льет струйку парфюма чуть-чуть освещенный силуэт утонченной женщины…

Неудивительно, что к подобным идеям «Вог» отнесся с энтузиазмом. Пятнадцатого мая 1951 года успешно сдавшая экзамены Джеки получила письмо от главного редактора с известием, что она завоевала первый приз, обойдя других 1279 конкурсанток из 225 колледжей США. «Поверить не могу, что выиграла, – телеграфирует в ответ радостная Джеки. – Буду в Нью-Йорке весь понедельник, можно ли встретиться? Позвоню утром».

Подписав контракт с «Вог», Джеки отправилась вместе с сестрой на лето в Европу. Это путешествие было подарком Ачинклоссов ее младшей сестре по случаю окончания школы. В то время Ли увлекалась итальянским Возрождением, переписывалась со знаменитым искусствоведом Бернардом Беренсоном и мечтала попасть во Флоренцию, чтобы встретиться с ним лично. Вояж в Европу сестры описали в путевых заметках под названием «Одно особенное лето», а Джеки иллюстрировала его собственными рисунками. Свою рукописную книгу они потом с благодарностью подарили Дженет и дяде Хьюди, который спонсировал поездку и обеспечил их рекомендациями.

Прибыв в Лондон, Жаклин и Ли посетили мамину подругу, Джейн дю Буле, которая снабдила их автомобилем «Хиллман Минкс». Далее они путешествовали уже на четырех колесах: сначала в Париж, а затем в Пуатье, где проходил военную службу Поль де Гане. Автомобиль с двумя красотками в сарафанах без бретелей, въехавший на армейский полигон, вызвал среди военных фурор. Командир части так и сказал Полю:

– Твои приятельницы просто супер. Ты помолвлен?

– Так точно, господин лейтенант, сразу с обеими, – отшутился Гане.

Навестив приятеля, вдохновленные рассказами Хемингуэя сестры направились в Памплону, чтобы побывать на празднике Святого Фермина, когда по улицам гонят на корриду быков. Оттуда Джеки и Ли отправились в Мадрид, где за ними ухаживали принцы Альфонсо и Кристиан Гогенлоэ. За Испанией последовали Прованс, Ривьера, Венеция, и наконец сестры Бувье прибыли во Флоренцию, где состоялась долгожданная встреча с Беренсоном. «Он говорил с нами о любви, – писала в отчете Ли, – наказал не идти на поводу у чувств и выйти замуж за того, в ком вы сможете черпать вдохновение, а он – в вас». Эти слова мэтра стали для них обеих магическим заклинанием на пути к замужеству.

Покатавшись всласть по Европе, Джеки и Ли вернулись домой. А 15 августа 1951 года журнал «Вог» опубликовал фото победительницы конкурса. С этого снимка на зрителя смотрел… Блэк Джек, одетый в платье и без усиков – настолько велико было сходство отца и его любимой дочери. Темный кардиган выгодно оттенял двойную нитку искусственного жемчуга, а золотые браслеты матово блестели над короткими белыми перчатками. Публикация этого портрета послужила к вящей славе Жаклин в свете, и от приглашений на светские мероприятия ей пришлось буквально отбиваться, тем более что пора было приступать к работе.

Первый рабочий день Джеки в Нью-Йорке был знаменательным. Вначале управляющий редактор «Вог» посоветовал ей вернуться в Вашингтон. Он якобы беспокоился о перспективах замужества Джеки: ей было 22 года, и в респектабельных социальных кругах она считалась уже слишком взрослой для незамужней. Затем ее усадили рядом со столом редактора отдела мод Беттины Баллард, чтобы новенькая могла лучше освоиться с работой в журнале. А вскоре в эту комнату танцующей походкой вошел один из редакторов – явный гей – и, подойдя к редакторскому столу, набросил на него зеленый бархат и заявил, рисуясь: «Беттина, дорогая, это ты!»

Как вспоминала другая практикантка, выигравшая в том же конкурсе второй приз: «Джеки сказала, что этого ей достаточно. Она собрала свои ручки и карандаши, упаковала сумку и, предупредив отдел кадров, ушла, решила, что это неподходящее место для расширения круга знакомств. Перед редакторами, которые выбрали ее, Джеки извинилась, сославшись на мамино требование немедленно вернуться домой». Однако более вероятно, что Дженет была ни при чем. Вот как вспоминает тот день сама дебютантка: «…в 1951 году для девушки, воспитанной строгой Дженет Ачинклосс, понять, что твоими коллегами будут в том числе люди с нетрадиционной ориентацией, оказалось потрясением. Все же я не принадлежала к богеме, а потому не была готова к столь радикальным переменам в своих взглядах на жизнь. Мысль о том, что мама может увидеть в редакции молодого человека с серьгой в ухе и украшениями на шее, повергала меня в ужас. И не только мама… Редакторство в “Вог” предлагалось на год, а испортить могло всю жизнь».

Однако оставаться без работы она не собиралась, поскольку всегда была стеснена в средствах, а ежемесячное пособие от отца для амбициозной девушки из высшего общества было весьма скудным. Джеки с детства мечтала стать писательницей, и журналистика казалась ей наиболее коротким путем к этой цели. Но все же уверенности в своих силах было маловато. По счастью, Хьюди, хотя и оплачивал лишь немногие из ее повседневных расходов, был щедр на хорошие связи. Он и направил Джеки к своему хорошему знакомому – шефу вашингтонского офиса «Нью-Йорк Таймс» Артуру Кроку, а тот позвонил редактору «Вашингтон Таймс Геральд» Фрэнку Уолдропу. Эта газета имела репутацию довольно дерзкого издания и в те годы продавалась лучше, чем солидные «Вашингтон Пост» и «Ивнинг Стар». К тому же там охотно принимали на работу привлекательных девушек со скромным опытом.

«Ты все еще нанимаешь девочек? – спросил Крок. – Тогда у меня есть для тебя чудесная кандидатура. У нее большие глаза, она умна и хочет заниматься журналистикой». Уолдроп был не против соискательницы, чье фото недавно украшало обложку «Вог», но все же спросил: «Ты хочешь работать журналистом или ищешь занятие, пока не найдешь мужа?» – «Я хочу сделать карьеру репортера», – ответила Джеки. Для начала Уолдроп нанял ее на полставки в качестве секретаря и на прощание добавил: «Только не приходи ко мне через полгода и не говори, что помолвлена». – «Конечно нет», – решительно заявила Джеки.

Уже через неделю непоседливая Джеки попросилась на другую, более интересную работу. Тогда Уолдроп направил ее к редактору городских новостей Сидни Эпштейну. «Я помню ее очень привлекательной, симпатичной девушкой, – вспоминал последний в 1994 году в интервью журналу “Вашингтониан”. – Все парни в редакции положили на нее глаз». Но как репортер она была совершенно неопытна, и это стало камнем преткновения. «Мне в штат нужны только люди с опытом», – сказал Эпштейн. Джеки пожала плечами: «Ну, я снимала “Лейкой”[5]5
  Leica – первая и самая популярная в те времена модель малоформатного пленочного фотоаппарата немецкой компании Leica Camera AG. Полная копия камеры Leica II выпускалась в СССР с 1934 года харьковским заводом ФЭД.


[Закрыть] в Сорбонне». Эпштейн рассмеялся: «Детка, мы тут такими игрушками не балуемся. Тебе придется пользоваться “Спид-графиком”[6]6
  Крупноформатная фотокамера «Графлекс Спид-график» выпускалась в США подразделением Graflex знаменитой Eastman Kodak Company с 1912 по 1973 год как камера, специально предназначенная для фотожурналистики.


[Закрыть]. Если к завтрашнему дню научишься с ним обращаться, я тебя беру». Джеки тут же договорилась со штатным фотографом издания и провела несколько часов интенсивных тренировок с незнакомой техникой. На следующий день ее приняли на работу в качестве фотографа-репортера с оплатой 25 долларов в неделю начиная с января 1952 года. «Работа приносила просто гроши, – вспоминала позже Жаклин, – она и была рассчитана на таких, как я, которых могут содержать их семьи, а заработок нужен лишь на карманные расходы. Немного подбрасывал на одежду папа, иногда давала мама».

Должность обязывала ее интервьюировать случайных прохожих и фотографировать их для публикации в газете вместе с их ответами. Первым ее интервью стала короткая беседа с Тришей (Патрицией) Никсон – шестилетней дочерью сенатора Ричарда Никсона, который за несколько дней до того был избран вице-президентом США. Вскоре ей удалось побеседовать и с самим вице-президентом и его женой. Быстро втянувшись в специфику репортерских будней, она работала с огоньком и с удовольствием колесила по улицам города на своем стареньком «Мустанге», заранее приготовив список возможных вопросов. Вскоре ее колонка стала одной из самых популярных рубрик газеты. Джеки приставала к сенаторам, конгрессменам, студентам и домохозяйкам и сама получала немалое удовольствие от того, что задавала самые неожиданные или спорные вопросы:

– Считаете ли вы купальные костюмы бикини аморальными?

– Что вы думаете о борьбе как о женском виде спорта?

– Наслаждаются ли богатые жизнью больше, чем бедные?

– Склонны ли мужчины так же, как и девушки, попадаться на удочку?

– Как вы думаете, должна ли жена внушать мужу, что он умнее ее?

– Когда вы поняли, что женщины вовсе не слабый пол?

Одно из таких блиц-интервью оказалось довольно примечательным в свете ее дальнейшей судьбы. Одному из мужчин Джеки задала такой вопрос: «Если бы у вас было свидание с Мэрилин Монро, о чем бы вы с ней говорили?» Мужчина удивленно посмотрел на нее и спросил в ответ: «А зачем с ней разговаривать?» Остальное подразумевалось…

Двадцать шестого марта 1952 года под фотографиями впервые указали ее имя, а недельный заработок увеличили до 42,50 доллара. Некоторые интервью она стала иллюстрировать собственными зарисовками и шаржами, а вопросы постепенно скатывались в политическую плоскость и включали такие темы, как Советский Союз, война в Корее и влияние США на ситуацию в Юго-Восточной Азии. Она живо интересовалась жизнью Белого дома и расспрашивала коллег о том, что происходит в его стенах. А горожанам все чаще приходилось отвечать на такие ее вопросы, как:

– Хотели бы вы, чтобы ваш сын стал президентом?

– Должна ли жена кандидата вести предвыборную кампанию вместе с мужем?

А вот еще пара заданных ею вопросов, которые оказались пророческими:

– Какой первой леди вы бы больше всего хотели быть?

– Смерть какого выдающегося человека повлияла на вас больше всего?

Удивительно, какие кружева сплетает порой жизнь, настойчиво подталкивая людей навстречу собственной судьбе. Если не считать единственного утра в редакции «Вог», «Вашингтон Таймс Геральд» стал для Жаклин первым в жизни местом работы, которая тут же повлекла ее по направлению к Джону Кеннеди. Начнем с того, что Артур Крок, направивший ее в эту газету, был не только другом Ачинклоссов, но и представителем интересов Джозефа Кеннеди, постоянно улаживая его отношения с прессой.

По иронии судьбы ту же должность в «Геральд», в которой подвизалась Джеки, не так давно занимали любимая сестра Джона Кеннеди – Кэтлин по прозвищу Шустрик и его бывшая возлюбленная, датская журналистка Инга Арвад, одно время носившая титул «Мисс Дания». Эти девушки вместе снимали квартиру и часто ходили на свидания вчетвером: Джек Кеннеди с красавицей-датчанкой и его сестра с ведущим звездную колонку в «Геральд» эксцентричным и веселым Джоном Уайтом. Когда в газету пришла Жаклин Бувье, Уайт уже работал в Госдепе, но частенько помогал ей и сопровождал во время походов за уличными интервью. Это не было ухаживанием, скорее дружбой на основе взаимной симпатии. «Джеки нравилось говорить о людях и разбирать их мотивацию с психологической точки зрения, – вспоминал Уайт. – Даже тогда ее интерес к людям зависел от их влиятельности и способности удивлять… Когда Джеки выносила свое суждение о человеке, то власть и харизма перевешивали все прочие качества».

Карьера в «Вашингтон Таймс Геральд» складывалась довольно успешно, но это вовсе не отменяло матримониальных планов девушки из высшего общества. Конечно, сложностей на этом пути предстояло немало. Католическое воспитание понуждало ее искать мужа в лоне собственной церкви, но католики в протестантских США составляли меньшинство и не пользовались значительным политическим весом. Вдобавок высокий рост Джеки подходил далеко не каждому кавалеру, а высокий интеллект отталкивал от нее зеленых юнцов. Впрочем, последние ее никогда и не интересовали. Зато работа в газете стала неплохой площадкой в поисках подходящего жениха. Неудивительно, что во время уличных интервью она часто задавала вопросы вроде «Должны ли супруги критиковать друг друга?», «Отложите ли вы свадьбу, если придется жить с родителями?», «Приведите причину, по которой закоренелый холостяк решит связать себя узами брака», «Должны ли жених с невестой рассказывать о своем прошлом?».

В конце 1951 года Джеки познакомилась с нью-йоркским биржевым маклером Джоном Хастедом, и уже 21 января 1952 года светская колонка ее родного «Геральда», а вслед за ней и «Нью-Йорк Таймс» опубликовали сообщение о ее помолвке как об «очень интересном светском событии столицы». Но все было далеко не просто и вовсе не радужно…

Джон Гриннел Уэтмор Хастед – младший окончил Йельский университет и работал руководителем иностранного отдела нью-йоркской компании Dominick & Dominick LLC, зарабатывая 17 тысяч долларов в год. Семья Хастедов была внесена в Социальный реестр[7]7
  Социальный реестр – справочник членов высшего общества США. Впервые опубликован в 1880-х годах и с тех пор издавался раз в полгода. Длительное время принадлежал Малколму Форбсу, основателю журнала «Форбс».


[Закрыть] и дружила как с Джоном Верну Бувье III, так и с Хью Д. Ачинклоссом, а обе сестры Джона учились в школе мисс Портер вместе с Жаклин Бувье. Высокий, красивый стопроцентный американец безупречного происхождения с аристократическими манерами и вдобавок великолепный танцор – казалось бы, что еще нужно? Еще до помолвки Джеки радостно писала родственникам, что счастлива, поскольку Джон Хастед вовсе не такой, как те слащавые юнцы, каких мать прочила ей в женихи, и называла его «любовью всей своей жизни».

Дженет Ачинклосс поначалу все устраивало. Но, выяснив, что причитающееся возможному зятю наследство невелико, равно как и его доходы, стала активно противиться намечавшемуся браку. «Да, Хастеды – хорошая семья, однако не выдающаяся, а Дженет эта проблема очень занимала, – вспоминала одна из кузин Хьюди. – Она хотела, чтобы дочь оказалась на самой вершине. Думаю, она сердилась еще и потому, что было очевидно – Джеки не любит этого парня».

Мужская часть родственников Жаклин вела себя более лояльно. Когда Хастед познакомился с отцом Джеки и попросил у него ее руки, Блэк Джек сказал, что он не возражает. Правда, без объяснения причин тут же заявил, что, по его мнению, из этой затеи ничего не получится. Кому действительно нравился Хастед, так это отчиму Джеки. «Хью был хорошим парнем, – вспоминал Джон. – Он дружил с моим отцом, любил меня и хотел, чтобы я женился на Джеки. Но Дженет не желала этого. Все вышло так, как хотела она».

А у самой героини этого романа почти сразу же после помолвки появились серьезные сомнения. Прежде всего сработала старая школьная клятва насчет домохозяйки: она вовсе не хотела жизни обычной нью-йоркской матроны, пусть даже и жены бизнесмена с Уолл-стрит, но вполне заурядного. К тому же Жаклин исподволь ощущала, что ее чувства к Хастеду не были искренними. Очередная влюбленность, безусловно, была, но всерьез выходить за него замуж она не желала – слишком мало у них было общего. Ей нужен был необыкновенный мужчина, без которого она действительно не могла жить, в ком, по завету Беренсона, она могла бы черпать вдохновение. Даже то, что ее будущий избранник может ей изменять, вполне вписывалось в картину семейного мироустройства. Бурное детство обострило ее самосознание, а инстинкт выживания побудил создать свой собственный мир, где интуиция вела ее по нехоженым тропкам, лишь бы не идти по пути родителей.

Но, пожалуй, главную роль в разрыве этих отношений все-таки сыграла мать. Мало того что она не считала финансовое состояние Хастеда достойным ее кровинки. Еще в начале 1951 года, во время традиционного чаепития с дочерьми, Дженет поведала им, в чем, по ее мнению, состоит главный залог успешного брака. «Знаете главный секрет, стоящий за фразой “и жили они долго и счастливо”?», – спросила она девушек. И, не дожидаясь ответа, отчеканила: «Деньги и власть». Эта материнская установка накрепко врезалась в умы сестер. Да и за примером далеко ходить было не нужно: сама Дженет весьма успешно применила эту максиму, когда развелась с Джоном Бувье и вышла замуж за Хьюди.

В общем, не прошло и четырех месяцев «любви всей жизни», как помолвка была расторгнута. В очередной раз встретив жениха в аэропорту, Джеки молча вернула ему обручальное кольцо. Дженет ликовала. Она немедленно возвратила жениху все остальные его подарки и позаботилась, чтобы о расторжении помолвки сообщили газеты. А Джеки вычеркнула Хастеда из своей жизни и увлеченно крутила новый роман, влюбившись в молодого политика, который уже признался ей, что собирается стать президентом.

«Все сомнения разрешила встреча с молодым обаятельным сенатором Джоном Фицджералдом Кеннеди, – пишет Жаклин. – Против его обаяния не мог устоять никто и никогда, а потому я очертя голову бросилась в омут, называемый влюбленностью. Стать женой Джека – теперь это было заветной мечтой и целью».