Текст книги "Самая страшная книга 2023"

Анна Елькова. Ася

Не все события являются вымышленными, а совпадения – случайными.

Qwed: всем доброй ночи!

DramaQwed: доброй.

Kukumber: как ты?

Svetlana: привет!

Серое окошко заполнялось всплывающими разноцветными облачками, отражаясь на сетчатке уставших глаз. Чат лениво двигался вверх, заползая под сонные ресницы.

Ася хлебнула остывший кофе и поморщилась. Подтянула ногу на стул и уперлась подбородком в колено.

Qwed: Kukumber, спасибо, солнце, я хорошо:3

Kukumber: Qwed, не надо меня так называть, пожалуйста.

Qwed: Kukumber, лол. Ну, я ж ничего такого. Просто для приятного общения.

Kukumber: Qwed, мне такое общение не приятно. Так бывает.

Qwed: Kukumber, ну, хорошо, как скажешь. Не поймешь вас, вроде хочешь как лучше, а получается хрень.

AngelaUvarova: Qwed, тебя просто попросили не называть ее «солнце», в чем проблема? Не всем нравится сюсюканье.

Ася протянула руку к клавиатуре. По подушечкам пальцев пробежали красные линии подсветки.

DramaQween: Qwed, кого это «нас» не поймешь?

Qwed: AngelaUvarova, да-да, ясно, расслабьтесь уже.

Qwed: DramaQween, вас – это девушек) То с лаской к вам надо, то на дружеское обращение агритесь. На кривой козе не подъедешь.

Ася хмыкнула.

DramaQween: Qwed, дружбанов своих «солнышками» зови. Что ты забыл в мейл-фри чате, ласковый наш?

Qwed: DramaQween, началооось) Вообще-то я в чат поддержки пострадавших от сталкинга заходил. Я не знал, что его феминистки присвоили)

DramaQween: Qwed, кто тебя преследует, солнце? Поллюции?

Qwed: DramaQween, хе-хе. Ты в курсе, что обесценивание – это плохо? Ты будешь отрицать, что мужчин тоже могут сталкерить? Девочки же такие одуванчики, да? Вы меня тут за слово «солнце» чуть не загрызли, страшно подумать, сколько в вас агрессии. На вас косо посмотришь – ножом еще пырнете. Сидят, жертв из себя строят. Довели пацанов своих, и чур мы в домике.

Клавиши мягко и упруго клацали под быстрыми пальцами. Это приятное ощущение всегда унимало дрожь, когда в чат с ноги залетал очередной сетевой упырь. Вскормленные одним или несколькими из бесчисленных женоненавистнических раковников, вдохновленные, голодные, они рано или поздно натыкались на Асин маленький чат в «Телеграме» и выпрашивали внимания. Некоторые мимикрировали под девушек, но опытные участницы даже без ее помощи достаточно быстро находили у шпионов тестикулы и подвергали коллективной порке. В какой-то степени Ася была им даже благодарна. Принимая на свои шкуры накопленную девочками агрессию, они поддерживали здоровый климат чата. Но этот был уж слишком душным.

DramaQween: Qwed, да, масенький, злые фенозепамки тебя обидели. Сходи поплакать в другой чат.

Ася взяла в руки мышку и выбрала функцию «заблокировать». Закинула голову назад, хрустнув шеей. Квакнуло личное сообщение. Она криво улыбнулась, уже зная его содержание.

«Привет, жирная сексистская мразота! Решила баном анально огородиться, иначе я бы тебя слил?)))»

«Да, очень боюсь тебя, мась. Ты меня раскрыл».

«Мне прям приятно, что тебя сталкерят, шкура. Ровный пацан, сто процентов. Желаю ему успехов в отпиливании твоей тупой башки)))»

«Красиво горишь, мась».

Заблокировать.

Ася прополоскала рот остатками кофе и вышла из «Телеграма». Завтра нужно не забыть заказать сахар. И, может, выпить что-нибудь. Как давно она уже не пила? Год? Кажется, да.

Она встала, чувствуя, как кровь устремилась в затекшие мышцы с неприятным покалыванием. Отнесла кружку на кухню и оставила в раковине. Умылась холодной водой. Стрелка на часах приближалась к двум.

Ася сделала еще кофе. Сегодня была годовщина их знакомства. В этот день два года назад он подсел к ней в кофейне с муссовым пирожным и пристально следил за тем, как она его ест. Тогда это показалось ей романтичным. Он запомнил эту дату. И ее заставил запомнить.

Она остановилась в коридоре. В темноте. В такой поздний час можно было даже услышать собственное ровное дыхание. Ася стояла и свыкалась с мыслью, что в темноте никого нет. Убеждала себя, что из мрака не высунется рука, пальцы не сомкнутся на горле, не ткнут в глаз. Убеждала до тех пор, пока не поверила.

И тогда подъезд взорвался.

Кружка прыгнула в руке, подбрасывая кофе в воздух. Ася замерла, вытаращив глаза, и бросилась к двери, скользя по мокрому линолеуму. Отодвинула металлический кружок и поняла, что глазок залеплен чем-то с другой стороны. В подъезде шипело. Она ощутила, как паника стиснула череп и заставила колени подогнуться. Это газ? В само́м подъезде? Почему не слышно голосов? Почему никто не проснулся? Вдруг у соседей?

Ася прижалась лбом к двери и несколько раз выдохнула. Руки начали сражаться с замками, губы шептали проклятья. Грохот был такой, что она бы не удивилась, увидев за дверью развалины. Но в квартиру хлынул вонючий дым.

Она закашлялась и замахала рукой перед лицом. Лампочка на потолке не горела, но с лестницы верхнего этажа проникал слабый свет. Шипение стало громче. Нырнув носом в воротник футболки, Ася приоткрыла дверь шире и сквозь сизую завесу увидела на полу огонек, разбрасывающий тусклые искорки. Он словно взбирался по невидимой нити и громко шипел, медленно зарождая в ее голове узнавание. Она услышала, как этажом выше открылась дверь, выпуская на лестницу встревоженные голоса, и в тот же миг что-то оглушительно лопнуло. В последнюю секунду Ася потянула дверь на себя.

Сверху испуганно взвизгнул женский голос. Что-то напоминающее град хлестнуло по двери и обожгло живот. Ася ввалилась спиной в коридор и села на пол. В ушах стоял звон.

* * *

Самарин, зевая, заполнял протокол нечитабельными каракулями. Ася пила кофе через соломинку, пряча от него дрожащие руки под кухонным столом, изредка поглаживая пластырь на животе. Осколок бутылки, в которую была помещена петарда, она достала сама. Попади он не в живот, а в глаз, было бы сложнее, но Ася старалась об этом не думать. Она смотрела, как весенняя слякоть течет с ботинок участкового на пол, и кусала трубочку.

– Ну, спрашивать, кого вы подозреваете в содеянном, думаю, излишне, – вздохнул наконец Самарин и посмотрел на нее так, словно она смертельно его утомила.

– Правильно думаете, – проговорила Ася, не поднимая глаз.

– Он как-то предупреждал об этом? – он показал ручкой на лежащий между ними телефон.

– Нет.

– А когда писал в последний раз?

– Два месяца назад.

– Точно?

– Мне не нужно это уточнять, Федор Михайлович. Когда тебя преследуют, ты автоматически запоминаешь такие вещи.

Самарин кивнул, поджав губы.

– Я проведу с ним беседу, – сказал он так, словно делал одолжение.

– Уверена, на него подействует.

– Послушайте, – раздраженно наклонился к ней Федор, – я делаю, что могу. Не я эту кашу заварил.

– И не я, – выплюнула Ася. Голос опасно завибрировал. Она почувствовала нарастающее желание выбить из-под участкового табурет и вытереть натекшую мутно-коричневую лужу вечно недовольной мордой, на которой читалось, что Федор не согласен. Нет, он был уверен, что именно Ася заварила эту кашу, и если раньше страдала только она, то теперь еще и другие. Она повела себя неправильно, и потому у хорошего мальчика с положительной характеристикой поехала крыша. Она перебирает женихов, отнимая у Федора драгоценное время.

– Я поговорю, – твердо сказал он, поднимаясь. – Буду держать вас…

– До свидания, – обрубила его Ася, воткнув острый взгляд ему в лицо. Порез ныл все сильнее.

Самарин закатил глаза и ушел, пачкая пол. Хлопнула побитая осколками дверь. Стук пульса в висках начал напоминать барабанный бой. Телефон квакнул, включив экран блокировки, и показал текст полученного сообщения с неизвестного номера: «Если ты это читаешь, значит, все еще жива J».

* * *

Утро началось с будильника и мыслей о вчерашнем происшествии. Ася окуклилась в одеяле, впуская в голову воспоминания, задающие хмурое настроение на весь день.

– Проведу беседу, – буркнула она, мысленно казнив участкового через повешенье. – Беседу, бл…

Она прекрасно знала, чем это закончится. Саша отыграет удивление и оскорбленную невинность, и Самарин уйдет с чувством выполненного долга. Как десятки раз до этого и еще сотни – после, если экс-кавалер не угробит ее раньше.

Ася села. К руке прицепился хвостик зеленой пряжи из шарфа, длина которого стремилась к бесконечности: вязание часто помогало заснуть. Она убрала клубок и спицы в сторону и заметила, что футболка красным пятном прилипла к животу.

Год назад заявление не приняли, потому что от нее пахло вином. Согнувшаяся над бумагой, с трудом державшая ручку, с синеющей шеей и почти выдавленным глазом, Ася пахла вином, выглядела развратно благодаря подаренному им на годовщину нижнему белью и не вызывала доверия. А словесный салат про ролевые игры и легкий БДСМ, приправленный мужской солидарностью и доверительным «ну женщины, вы же знаете» – вызывал.

Она поморщилась, аккуратно отлепляя засохшую корку. Втянула воздух сквозь зубы от боли и бросила это занятие.

Последующие заявления тоже ничего ей не дали, хотя алкоголем от Аси не пахло. Может, Самарина смущало, что она не плакала. Не нравилось ее синее пальто или рыжие волосы, то, как требовательно она смотрела на него, ожидая, когда он начнет делать свою работу. Не нравились ее регулярные визиты по ничтожному поводу. Ну, пишет какой-то дурачок гадости в Интернете, ну, хулиганит по мелочам. Любит же парень! Радоваться надо! Пусть приходит, когда убьют. А до тех пор она оставалась для Самарина пьяной бабой, закатившей истерику после пары невинных шлепков по заднице. Мягче быть надо, а не заявления строчить.

Ее передернуло. Есть не хотелось, как и во все предыдущие дни после Сашиного «возвращения», но нужно было встать и запихнуть в желудок хоть что-то. И переодеться.

Футболка оторвалась от кожи вместе с пластырем. Ася выругалась, сняла ее и швырнула в стиральную машину. Порез тут же наполнился кровью. Тяжелая капля поползла вниз и затекла в пупок. Смочив ватный диск перекисью, она провела по животу снизу вверх, вытирая липкую дорожку и бурые корки, прилипшие за ночь. Выбросила диск в унитаз, смочила новый и прижала к порезу. Чистым он как будто выглядел длиннее, чем ночью. Ей казалось, осколок оставил разрез около полутора сантиметров, а сейчас словно увеличился до двух. Впрочем, разве можно быть уверенной, когда прикидываешь на глаз?

Ася наклеила пластырь и надела толстовку. Разблокировав телефон, внесла номер, с которого пришло последнее сообщение, в черный список. Потянула плашку, проверяя уведомления. Кошке Сашке и еще пяти пользователям понравился ваш комментарий. У Авдеев Игорь сегодня день рождения, не забудьте его поздравить. Андрей Иванов и Max Surkov ожидают вашего ответа. С Андреем она дружила со школы, а у Макса отсутствовала аватарка. Покусав губу, Ася развернула сообщение.

Щеки вспыхнули, словно кто-то дал ей пару оплеух. На прикрепленном фото соблазнительно изгибалась полуобнаженная девушка на фоне плаката Nine Inch Nails. Она озорно улыбалась, закусив кончик языка, и сжимала ладонями грудь с бледной россыпью веснушек. У девушки были ее веснушки. Ее татуировки, ее белье винного цвета. Но отсутствовала верхняя часть головы.

«А мама знает?» – гласило сообщение под фотографией.

Асе показалось, что легкие сжались до размера грецкого ореха. Это же послание было продублировано в «Телеграме» и «Ватсапе» от таких же ноунеймов, но с другими фото. Впивающиеся в кожу гартеры, призывно раскинутые ноги, ягодицы и грудь, расчерченные на квадраты черной капроновой сеткой, замелькали перед глазами в мутной пелене.

Боль вонзилась в живот раскаленным лезвием, пробралась глубоко внутрь и заворочалась в кишках. Ася согнулась пополам, изо рта вырвался сдавленный хрип. Мысли заметались, наскакивая друг на друга. На несколько секунд она словно перенеслась во времени на год назад. Пол под ногами вздрогнул. Стены затряслись, будто по квартире ходил великан, начали сближаться, намереваясь ее раздавить. Эхом от них отразился звон бьющейся посуды. Ей пришлось опустить глаза вниз, чтобы убедиться, что кровавое пятно, расплывающееся на брюках, которое она чувствовала кожей, лишь плод ее воображения.

Ася задохнулась. Боль выжигала в ней дыру, точно кто-то ковырялся внутри раскаленным прутом. Паника высосала из груди весь воздух. Ася зажмурилась и начала медленно считать от десяти до одного, пытаясь вернуть контроль над телом.

Телефон в руке загудел. Перед глазами поплыли цифры незнакомого абонента.

Восемь… семь…

Ася села на пол, опершись спиной на кровать, обняв себя поперек живота. Телефон замолк, дав ей пару секунд передышки, и загудел снова, высветив уже другой номер.

Шесть…

Она сбросила звонок. И следующий. И еще один.

Пять…

«Возьми трубку», – высветилось сообщение на экране.

Гудение буравило мозг. Ей казалось, телефон засунули прямо в черепную коробку.

«Возьми трубку. Возьми трубку. Возьми. Трубку».

– За щеку возьми! – вскрикнула Ася и зажала уши руками, уронив телефон на пол. Десять… девять…

«У меня есть еще фото. Гораздо больше шлюшьих фото. Хочешь, чтобы твои мама и папа ходили и отклеивали их со столбов?»

Семь… шесть…

Ася не могла думать. Не могла даже убрать телефон подальше, спрятать под одеяло. Он гипнотизировал, как авария на дороге. Она боялась отвести глаза, будто, пока она не смотрела, могло случиться что-то плохое. Гораздо хуже того, что уже было и что происходит сейчас.

«Хочешь, чтобы их отправили твоим работодателям? Выложили во всех городских группах? Раздать их бойцам из МГ? Мне бы не хотелось. Тебе бы этого не хотелось. Возьми трубку, Ася. Ответь на звонок».

Четыре… три…

«Серьезно? Даже в наш день ты не хочешь угомониться? Неблагодарная сука. Вот кто ты. Сука, возьми сраную трубку!!!»

Огненный шар подпрыгнул к пищеводу. Ася упала на четвереньки и поползла, а потом побежала в ванную, где ее вывернуло.

* * *

Ася высморкалась и бросила бумажный платочек в урну. К вечеру рвотные позывы улеглись и в желудке образовалась сосущая пустота. Уведомления на телефоне были выключены во всех мессенджерах. Важные люди могут позвонить. Неважные – подождут. Последнее, что она сделала перед этим – написала маме, чтобы не удивлялась разного рода фотографиям, которые могут посыпаться на ее несчастный аккаунт в «Одноклассниках». И, несмотря на то, что Маргарита Павловна знала о том, что ее дочь уже взрослая и у нее есть половая жизнь, которую никто не вправе осуждать, Ася несколько минут тупила над курсором, подбирая правильные слова и тихонько плавясь от накрывающего стыда. Как на такое отреагируют ее друзья и все, до кого этот поехавший мерзавец сумеет дотянуться, она даже думать не хотела, поскольку каждая подобная мысль вызывала болезненный спазм в желудке.

Хотелось забраться в какой-нибудь угол, куда никогда не проникает солнечный свет, и тихонечко там умереть, чтобы никто не заметил. За неимением такового Ася погрузилась в работу и за восемь часов встала из-за компьютера всего четыре раза: чтобы сходить в туалет и открыть курьеру. Она не теряла надежды, что потерянный аппетит найдется.

Перед сном Ася заглянула в чат. Долго ковыряла ногтем заусенец, то занося руку над клавиатурой, то убирая. От желания выговориться сводило челюсть, но она не могла выбраться из кокона отравляющего стыда и недоверия. Она была уверена, что за словами поддержки будут скрываться ехидные смешки. Да, дура. Слала фото мужику, зная, чем это может закончиться в случае неудачного разрыва отношений. Получай, что заслужила, и не ной. Самарин наверняка так бы и подумал. И что толку, если тебя поддерживало маленькое сообщество таких же пострадавших, когда в реальной жизни окружали люди вроде Самарина.

Они сидели даже в кабинетах психологов. Выслушивали пострадавших, делали пометки, плохо изображали сочувствие и вводили под кожу токсичные порции стыда и чувства вины, предлагали «поискать причины в себе» и «не беситься с жиру», ведь «в хосписах доживают онкобольные, вот им действительно плохо», и после мирно спали, пока их жертвы медленно умирали от отравления.

Ася решительно свернула окно мессенджера и открыла гугл. Пальцы быстро забегали по клавишам:

«Фантомные боли после выкидыша, боли при посттравматическом стрессовом расстройстве».

Разрез стал больше. Теперь Ася в этом не сомневалась, хоть и отказывалась верить. Однако утром намертво приклеенный пластырь уже не мог его скрыть. Порывшись в ящике стола, она приложила линейку к плоскому напряженному животу. Рана достигала трех сантиметров и трех миллиметров.

Ася выхватила из стакана ручку. Перемерила еще несколько раз, жмурясь, смаргивая утреннюю муть с глаз. Записала цифру в блокнот и, почувствовав, что ноги не держат, опустилась в рабочее кресло. Порез тут же раскрылся, и Ася рывком выпрямила спину, словно он мог прямо у нее на глазах поползти дальше, как стрелка на колготках, до самого лба. Потом склонила голову и очень медленно согнулась.

Края раны снова разошлись, как маленький безгубый рот. Она четко увидела границу слоев кожи, тонкого жирка и уходящей вглубь темно-красной плоти. Боли не было. Не было крови. Было тошнотворно жутко смотреть на себя внутри и не понимать, как могло не быть ни одного, ни другого.

Ася застонала от отвращения и быстро выпрямилась. «Рот» захлопнулся, чмокнув, и выдавил прозрачные вязкие капли, хотя только что, она могла поклясться в этом, был абсолютно сухим. Ася подцепила каплю и растерла пальцами. Она не была вязкой и не пахла неприятно. Уж воспалившуюся рану и выделения из нее она бы узнала. Такая рана болит, горит и сочится гноем. А это, скорее всего, сукровица. Значит, она затягивается. Нужно просто не трогать лишний раз.

Воспрянув духом, Ася повторила вчерашнюю процедуру обработки, заменив перекись на хлоргексидин, и наклеила уже два пластыря.

* * *

Ей снились похороны. Саша опускает маленький белый гробик в неглубокую яму, холодный ветер надувает его ветровку пузырем на спине. Каменное, серое лицо, раздраженные движения, будто его заставили закапывать картошку, а не мертвого ребенка. Его ребенка. Которого он сам же и убил.

Ася видит, как к лакированной коробочке будто тянется бельевая веревка, но шквальный ветер, бросающий волосы в лицо, мешает рассмотреть. Когда же, наконец, она фокусирует на ней взгляд, то понимает, что она скользкая, живая, смазана кровью и тянется к гробу из ее живота.

В голове проносится дикая мысль, что пуповину не обрезали в больнице и нужно срочно найти что-то острое, иначе она так и останется здесь, прикованная к могиле, когда все разойдутся. Ася кричит об этом Саше, но голос будто тонет в бушующем вокруг шторме. Неужели он сам не видит пуповину, зажатую крышкой, мечущуюся из стороны в сторону? Она осматривается, ища поддержки, и понимает, что кроме нее, Саши и ветра, на кладбище никого нет. Даже мамы с папой. Как случилось, что в эту тяжелую минуту она осталась один на один с утратой и виновником этой утраты?

Саша бросает последнюю горсть земли и поднимает на нее тяжелый обвиняющий взгляд. Ася пытается что-то сказать, указать на спиралевидную трубку, все еще соединяющую ее с похороненным эмбрионом, пытается извиниться за то, что не смогла, не сохранила, но не слышит звука своего голоса. Презрительный, разочарованный взгляд ползает по ней скользким червем. Кусок льда падает в желудок, когда Саша отводит глаза, и Ася перестает чувствовать что бы то ни было. Она вглядывается в безэмоциональное Сашино лицо, жадно выискивая хоть какую-то реакцию на ее, Асино, присутствие. Существование.

Он обходит могилу и удаляется, так и не взглянув, не сказав ни слова, миновав ее словно пустое место. Не слышит криков, слез, просто уходит, оставляя ее совсем одну посреди бури. Ася падает на колени и начинает разрывать свежую землю руками, чтобы достать, вернуть себе зародыш, поместить обратно, зажать рану руками, чтобы он не выскользнул. Тогда стихнет ветер, вернется Саша, тогда все будет хорошо, все снова будет хорошо…

* * *

Пробуждение было похоже на разряд тока, пропущенный по позвоночнику. Ася чувствовала под ногтями могильную землю, слипшиеся в корки слезы на ресницах. Мысль о расползающемся порезе вошла в мозг нагретой добела спицей. Сердце заколотилось в груди, словно рыба в предсмертной агонии. Бежать. За линейкой, в ванную. Измерять, записывать, обрабатывать. За ночь она могла увеличиться, загноиться, закровоточить, за…

Ася заскулила, поняв, что не может двинуться. Даже шевеление пальцем посылало тревожные сигналы, словно и его было достаточно, чтобы случилось что-то ужасное. Непоправимое, смертельное. Вдох, и она разойдется по шву, как ветхая одежда. Выдох, и рассыплется на тысячу кусков. Тело, сухое, ломкое, не хотело слушаться. Скрутилось в панической судороге, как осенний лист.

Ася замерла в мягкой ямке под одеялом, прислушиваясь к каждому ощущению. Нужно быть начеку, обратиться внутрь себя, чтобы вовремя отследить начало катастрофы, заметить раскол, остановить ползущую трещину, не дать себе распасться.

Она прекрасно понимала: на порез такого размера уже следует накладывать швы. Заклеивать его похоже на нелепую попытку залепить дырку в зубе хлебными мякишем. Она делала так в детстве, чтобы избежать похода к стоматологу, но ей уже давно не семь. Она знала, что само не рассосется. Что игнорирование проблемы ее не решает. Ей нужно в больницу, нужна консультация хирурга, нужен кетгут[1]1
  Кетгут – саморассасывающийся хирургический шовный материал.


[Закрыть].

А еще очень нужно в туалет. Игнорирование мочевого пузыря не предохраняет от его разрыва. Впрочем, если ее опасения насчет пореза подтвердятся, Асю даже не придется резать, чтобы его заштопать.

Грубыми мысленными командами она заставила ноги высунуться из-под одеяла и понести тело в ванную. Снаружи его тут же начал колотить озноб. Пятно на футболке было мокрым, холодным и ничем не пахло. Пластырь сполз от легкого касания и отделился от кожи, поблескивая паутинкой пропитанного слизью клея. Несмотря на ее обилие, порез не затягивался. Нисколько. Он был таким же, как вчера: ровным, мокрым и странным. Стоило убрать пластырь, как он хищно приоткрылся, будто…

Асе было знакомо это сравнение, но сегодня она не решилась произнести его даже мысленно. Ассоциация прозвенела в ухе тревожным колокольчиком, поднимая дыбом волоски вдоль позвоночника.

Едва касаясь, она провела кончиками пальцев по тонким краям, разгоняя мурашки по животу. Чувствительность не пропала, но боли не было. Осмелев, она чуть надавила с обеих сторон, готовая к неприятным ощущениям, даже кровотечению, но ничего не произошло. И это пугало больше, чем гной или кровопотеря. Рана должна болеть. Даже если в ней нет инфекции, рана такой глубины и размера должна болеть!

Ася сглотнула. Шея начала звенеть от напряжения в наклоне. Она развернула к себе небольшое зеркало на стиральной машине и поймала в нем нужный ракурс. Сухой язык прошелся по губам и ткнулся в стиснутые зубы.

Палец осторожно скользнул по смазке в рану, ощупав подушечкой гладкую внутреннюю стенку и не ощущая никаких волокнистых неровностей. Будто трогал слизистую ткань, а не рассеченное мясо. Он погрузился на полфаланги, не встретив никакой преграды, словно плоть там, внутри, расступалась.

Воздух шумно вышел из лопающихся от долгой задержки дыхания легких. Порез в зеркале проглотил вторую фалангу, словно естественное анатомическое отверстие. Будто оно так было задумано и находилось на своем месте.

Мокрый чавкающий звук замер в остановившемся для Аси времени и остался в ушах, хоть по громкости не превосходил вздох соседки за стеной. Следом она ощутила легкое давление стенок, и палец вошел целиком в горячую, пульсирующую мякоть. Провалился в мокрую сосущую темноту, которой не хватало только зубов, чтобы его перекусить.

И время пошло. Побежало, понеслось в ритме колотящегося сердца. Испуганный вопль разжал зубы. Ася выдернула палец, пока он не коснулся «дна», хотя уже сейчас была уверена, что никакого дна у дыры нет, ведь иначе она давно бы уже пощупала свой желудок. Страх накатил рвотным позывом. Проглатывая один жгучий ком за другим, Ася шлепнула на живот сразу пять пластырей, криво наслоив их друг на друга, выбежала из ванной и забилась под одеяло.

* * *

Из липкой душной полудремы ее вырвал телефонный звонок. Дернувшись всем телом, Ася со страхом посмотрела на экран и выдохнула.

– Да, Кость, привет, – хрипло сказала она, стараясь усмирить бухающее молотом сердце.

Вместе с ответным приветом в комнату ворвались звуки внешнего мира.

– Что, как дела у тебя? – громко спрашивал Костя, стараясь перекричать едущие рядом автомобили.

– Как сажа.

– Всегда любил тебя за жизнерадостность!

– Кость, у меня нет настроения на хиханьки.

– Понял. И принял. Тебя весь день онлайн не было. Да и вчера, впрочем. Вот я и…

– Забеспокоился, успеешь ли трахнуть мой труп, пока не остыл?

– Да я не мерзлявый, чего уж. Настроения у нее нет.

– Слухи о моей смерти сильно преувеличены, верни презики в аптеку.

– Не примут, я уже надел. Ась?

– Ну?

– Это мурло мне писало сегодня.

Ася почувствовала, как задеревенели сухожилия.

– И?

– И я так понял, не только мне. Оно фотки твои рассылает. Тебе друзья писали наверняка, и я писал, но, повторюсь, ты не онлайн.

Капля крови расцвела на кончике языка.

– И как? Подрочил? – хихикнула она сквозь жеваную губу.

– Не успел. Короче. Не лезь сейчас в ВК. Никуда вообще не лезь. Руки на стол. Я буду у тебя через пятнадцать минут.

Пластырь медленно отошел от кожи.

– Ася, я не шучу. Убери телефон подальше.

Костя повесил трубку, и на дисплее повисли уведомления, как позорные плакаты. Более десятка сочащихся похотью сообщений в Ватсапе. Сальные дифирамбы, предложения встреч на материальной основе. Не менее двенадцати кавалеров ожидали ответа в Телеграме.

ВК вылил на нее ушат помоев в виде насмешек и угроз. Среди них обеспокоенные сообщения друзей смотрелись, как блуждающие огоньки над смрадной болотной жижей. «Сдохни, шлюха!», «Ходи и оглядывайся!», «Сколько в жопу принимаешь?» – произносили в ее воображении вонючие слюнявые рты. «Поговори со мной, Ася», – прочла она Его спокойным голосом, прежде чем сообщение поплыло в мареве набежавших слез. Голосом врача-психиатра, успокаивающего буйнопомешанного, которого сам же довел до приступа.

По коже словно ползали тараканы. Хотелось содрать ее с себя и сжечь, только тогда можно очиститься. С губы продолжал течь металлический ручеек.

Послышался звук, с которым рвется старая тряпка. Ася согнулась пополам, обхватив живот, роняя изо рта смешанную с кровью слюну. Боль расстелила перед глазами звездное небо.

Она попыталась выпутаться из одеяла, свесилась с кровати вниз головой и упала на ковер, по-прежнему обхватив себя рукой. Безумная мысль, что если отпустить, то внутренности немедленно вывалятся, казалась все менее безумной с каждой накатывающей волной. В воспаленном воображении Ася ползла по полу, чтобы открыть Косте, оставляя за собой пустой мешок желудка, крупные фасолины почек, кольца кишечника…

«…твою бесполезную матку», – услужливо шепнул на ухо Саша.

Да. И ее.

Череп будто наполнился горячей водой. Ася сплюнула набежавшую в рот желчь и подтянула себя к зеркальной дверце шкафа. Не с первой попытки встала на колени, упершись свободной рукой в пол. Отражение набросилось на нее, как бугимен из темноты. Оно дернулось, распахнув большие выцветшие глаза: боль и ужас хлынули из них, вымывая краску. Ася смотрела, как это серое исхудавшее существо взялось за край футболки и резко задрало ее до самого подбородка, с трудом понимая, что оно повторяло ее движения.

Она все больше напоминала выпотрошенную рыбу. Разрез крался вверх между проступающими ребрами, рассекая натянутую фарфоровую кожу, отчего походил на жуткий боди-арт. Края чуть просвечивали розовым, наливались красным, ныряя вглубь, и обрывались в непроглядную тьму. Ася всматривалась в нее, чувствуя, как рассудок тонет в густой черноте. Слезы щипали солью на краешках губ. Интересно, она все еще дышит обычным путем? Можно ли дышать дырой в животе? Через нее будет вываливаться еда? Пора ли вызывать скорую?

Ледяная крошка набилась под кожу при мысли, что ЭТО придется показать врачам. Как она объяснит? Что расскажет? Что маленькая ранка раскрылась, будто в нее вставили молнию? Ася уже сейчас слышала свое неуверенное блеяние, видела, как практикантов водят к ней в палату для изучения такого интересного, почти мистического случая. И тогда одному из них покажутся знакомыми Асины татуировки и веснушки, он задумчиво проверит закладки в телефоне и расплывется в радостной ухмылке: «О, а я тебя знаю! Ты мне так и не ответила, сколько в жопу принимаешь?»

И в этот момент в темноте что-то зашевелилось. Не зрением, но осязанием Ася ощутила, как ее распирает изнутри, наполняет, грозя переполнить. Раскаленный гнев набухал в глотке чудовищного рта, выламывая наружу ребра, иссушил слезы, подбросил тело на ноги.

Ася метнулась к рабочему столу, дернула ящик, едва не вырвав его, и схватила моток синей изоленты.

* * *

– Ты в курсе, что у тебя вся дверь порепана?

Костя ввалился через порог, объятый свежей весенней сыростью и запахом мятных леденцов, оттесняя Асю в коридор холодной дутой курткой. Поставил на пол какую-то ношу, прикрытую фланелевой пеленкой, и посмотрел на нее сверху вниз внимательным цепким взглядом.

– Где?

– Что? – Она моргнула и отступила на шаг, словно он мог ее съесть.

– Телефон твой. – Он оглядел Асю с головы до пальцев босых ног. – Тебе плохо? Ты зачем в соцсети выходила? Я же предупреждал. Давай сюда его.

Трубка легла в большую сухую ладонь. Ася убрала руку в карман черного «кенгуру» так же, как прятала от Самарина, надеясь, что объемистая кофта хорошо скрывает болезненную худобу, и пошла в кухню варить кофе.

Костя расположился у стола, шмыгая потекшим на улице носом, и перебирал пальцами по экрану, хмуря брови. Ася прочла по скривившимся носогубным складкам плохо сдерживаемое омерзение и быстро отвернулась к плите. Уши вспыхнули, все слова, все мысли куда-то испарились. Зачем, почему она обрекает себя и его на это? Позволяет ему пачкаться в этой грязи, к которой он не имеет никакого отношения. А потом насыпала две ложки сахара в его чашку и поняла. Уже два года прошло с тех пор, как они в последний раз сидели вот так, сменяя тему за темой, а руки до сих пор помнят его порцию сахара и молока. Сколько раз она, забываясь, готовила кофе Саше по вкусам Кости, уже после того, как тот исчез из ее жизни…

Ася почувствовала, как ошпарило грудь и живот, как пропитывается кофта, и съежилась от гавкающих в ушах слов: «Сама пей это говно!» Словно призрак прогремел цепью за спиной, вонзая ледяные пальцы ей в горло. Застарелый страх прокрался под кожу, высушил слюну. Сейчас швырнет на пол, крикнет прямо в ухо, намотает волосы на кулак, чтобы смотреть и пожирать взглядом ужас с ее лица.