Текст книги "Твердь небесная"

Таня даже вздрогнула, настолько неожиданно для нее прозвучал этот вопрос. Лишь когда Мартимьян Васильевич спросил ее о родителях, Таня поняла, какой намек содержали его предшествующие слова.

– При чем здесь мои родители? – проговорила Таня, чувствуя, что ей изменяет голос.

– А вот при чем, голубица. Вы неспроста появились с подружками именно теперь. Сдается мне, что этот ваш старший – провор, каких свет не видывал, – прочит кого-то из вас батюшке в новые фаворитки.

– Какая нелепая инсинуация! – Таня встала с канапе, давая понять, что не намерена больше слушать эти оскорбительные речи. – Я, к вашему сведению, и не состою вовсе в кружке. Мы были один раз на собрании, но это ничего еще не значит.

– Они вас затянут, не увидите как. Раз были, другой придете, а там и захлопнется дверца. Устроят так, что сами будете им служить. За страх ли, за совесть – все равно. Если уже не служите, – добавил Мартимьян Васильевич с еще большею желчью в голосе. – Вы по-французски знаете? – спросил он как будто невпопад.

– Да, – ответила Таня, опять не поняв сразу, к чему клонит собеседник.

– Очень хорошо. Они не велели вам еще поступить сюда в службу учительницей? Ну, может быть, намекали? Вам или вашим подругам?

– Позвольте мне оставить вас! Я теперь занята! – в гневе воскликнула Таня.

– Вот то-то. Ступайте. Я вас не задерживаю больше. И передайте там вашим, чтобы поостереглись сюда ходить впредь. Вы дурачите батюшку, но меня вам не провести! Имейте в виду, я найду способ, как избавить дом от этого езуитского подспудного грабежа. У меня достанет средств. К совести вашего брата взывать, я знаю, пустое дело. К помощи полиции прибегнуть я также лишен возможности. Потому что у самого в семье революционер завелся. Но нанять человека, чтобы он подкараулил вас однажды в темном переулке, я могу. Это дело верное. Берегитесь тогда!

Выслушав угрозу, Таня смерила Мартимьяна Васильевича полным презрения взглядом и, не проронив ни слова, вышла. Угроз его она, разумеется, не испугалась. Еще и потому не испугалась, что уже раньше решила никогда здесь больше не появляться. И не только здесь, а вообще в кружке, где бы он ни собирался. Но ей было нестерпимо стыдно слушать речи этого упыря в чистой рубахе, не допускающего и мысли, что перед ним может находиться человек, связанный каким-то образом с кружком, но не способный при этом даже на самую малую подлость.

Очутившись снова на улице, Таня не сразу еще и вспомнила, что она шла из гимназии к Епанечниковым расспросить что-нибудь о Лене, настолько велико было ее впечатление от этой непредвиденной беседы. Если в его словах есть хоть доля правды, размышляла она по пути к Мерзляковскому, то с ними и поздороваться-то при случае будет зазорно. А правда, похоже, есть. Потому что и папа говорит, по сути, то же самое. А когда свидетельства разных людей совпадают, то дело можно считать доказанным. А что же тогда Володя? Он не знает ни о чем? Не разглядел их? А может, и разглядел, и знает все, да поздно ему уже порывать с ними. Захлопнулась клетка, как сказал сейчас этот ревнитель отцовского состояния.

Обуреваемая тяжелыми раздумьями и сомнениями, Таня не заметила, как оказалась у Леночкиного дома. Дверь ей отворила девушка-прислужница, неплохо знавшая Таню. Она попросила гостью подождать и пошла сказать барыне о ней. Но вернулась она очень не скоро. Тане успело уже наскучить разглядывать художественные достопримечательности передней Епанечниковых, когда снова появилась девушка и пригласила ее пройти в будуар.

В комнате, куда допустили Таню, сидела в белом, с высокою спинкой кресле, в роскошном, неутреннем туалете, как царица, Наталья Кирилловна. Весь ее торжественный вид, и туалет, и самое кресло, несомненно, предназначались произвести впечатление на очевидца. Кланяться бы, по совести, полагалось, представая перед светлыми ее очами. Таня догадалась, отчего ее так долго держали в передней: Наталья Кирилловна даже в такой несчастный день не упустила случая явиться гостям во славе. А чтобы только облачиться в это роскошное одеяние требуется немало времени, подумала Таня.

– Танечка, дорогая! – воскликнула Наталья Кирилловна, всплеснув руками и пытаясь изображать удивление, будто ей не доложили сейчас, что пришла Таня Казаринова – Леночкина подруга.

Она подошла к Тане, обняла за плечи и прижалась щекой к ее щеке. Нежность эта была неожиданною и неестественною, разве только оправданною обоюдным их горем, потому что с подругами своей дочери Наталья Кирилловна, по известной причине, почти не имела отношений. Таню она не видела уже где-то около полугода. И до этого их встречи носили характер мимолетных свиданий, безо всякого дружелюбного сближения.

– Ах, Таня, какое у нас несчастье! – сказала Наталья Кирилловна, не убирая рук с Таниных плеч. – Я совершенно убита горем. Лену забрали в полицию. Вы знаете об этом?

– Ее не было сегодня в гимназии. Вот я пришла узнать, что случилось.

Таня не стала открываться, чтобы не навлекать нежелательных расспросов со стороны Натальи Кирилловны. Новости, которыми она располагала, не могли принести Наталье Кирилловне ни пользы, ни утешения, а вот Леночке они навредили бы наверно, если бы каким-то образом дошли до сведения заинтересованных лиц. А то, что Наталья Кирилловна была ненадежною хранительницей важных сведений, Таня, за время дружбы с Леной, смогла понять, даже при столь ограниченном с ней общении. Таня вообще уже пожалела, что пришла сюда. В крайнем случае, можно было спросить о Лене у служанки и сразу уходить. Как теперь вести разговор с Натальей Кирилловной? Та непременно будет задавать ей какие-нибудь относящиеся к делу вопросы. Значит, придется увиливать, выкручиваться каким-то образом. А то и обманывать. Как это неприятно!

– Пойдемте присядем, Таня, – сказала Наталья Кирилловна. – У меня нет мочи держаться на ногах. Вчера у меня был дурной сон, – начала свой рассказ Наталья Кирилловна, поудобнее усевшись и заботливо оправляя складочки и оборки на платье. – Мне приснилось, будто мой покойный батюшка, царство ему небесное, а он был дворянин, – для чего-то уточнила Наталья Кирилловна, – закладывает тройку. И вдруг кони у него разбежались по двору. Здоровенные такие вороные. А я, маленькая еще, стою на крылечке и смеюсь. Батюшка бегает, коней ловит, а я надрываюсь, смеюсь. Остановиться не могу. Вот и насмеялась. Верно говорят: от смеха до плача недалеко. Не к добру так смеяться. А мне еще Сергей Константинович утром говорит: что ты так смеялась ночью? А мне сон приснился – кони у батюшки разбежались, он давай их ловить…

– Наталья Кирилловна, – Таня вынуждена была прервать ее, – а что сказали полицейские?

– Полицейские?.. Ах, полицейские! Они сказали… Сказали… Я не помню, что они сказали! Они ничего не говорили. Всё искали какие-то бумаги. Но ничего не нашли. А потом забрали Лену с собой в участок. Бедную мою девочку. – Наталья Кирилловна хотела было прослезиться, но поспешила захлопать подступившие слезы глазами, чтобы не потек грим.

– Но вы что-нибудь предпринимаете? Вы узнали, за что ее забрали в полицию? Неужели они так даже и не сказали, за что забирают?

– Сказали. Они сказали: за участие в этой… в организации. Таня, я вам даю честное слово, мы не знали, что Лена участвует в организации. Она нам ничего не рассказывала.

– А где Сергей Константинович?

– А он ушел в полицию. Утром пораньше. Я еще спала.

Тане здесь было делать больше нечего. Подтвердилось лишь то, что она уже знала. Ничего нового для себя она не услышала. Правда, Сергей Константинович мог бы еще чего-нибудь рассказать. Но неизвестно, когда он возвратится. А Наталья Кирилловна в любой момент могла перейти к вопросам. И тогда Тане не поздоровится. Что она будет отвечать? Только что обманывать.

– А что вы об этом думаете, Таня? – начала спрашивать Наталья Кирилловна. – Она ни о чем таком вам не рассказывала? Знаете, девушки часто доверяют друг другу свои маленькие секретики.

– Нет, ни о чем таком она мне не рассказывала. Наталья Кирилловна, я, к сожалению, должна вас оставить. Я так спешу.

– Как?! Таня! Вы разве не позавтракаете со мной? Я велела сегодня приготовить паштет из дичи с кумберлендом. Прошу вас, останьтесь.

– Спасибо большое. Я и сама очень хотела бы задержаться, чтобы дождаться Сергея Константиновича, но, увы, не могу. Право же, очень спешу.

– Ах, как жаль! Но, пожалуйста, приходите. Мы будем вам очень рады. Отчего вы так давно у нас не были, Таня?

– Да все как-то не случалось. Я к вам непременно приду. Или завтра, или даже сегодня вечером. Может быть, что-нибудь к этому времени прояснится. Пожалуйста, не провожайте меня. Не трудитесь. Вам сейчас так тяжело. – Таня подошла к двери. – До свиданья, Наталья Кирилловна. Если б вы знали, как я переживаю. Но надеюсь, все будет хорошо.

– Танечка! я сама совершенно расстроена. Ко мне вот-вот должна прийти госпожа де Желаббо, моя портниха, и я боюсь, что мы не сможем даже с ней заниматься.

– До свиданья, – едва сдерживая гнев, сказала Таня.

Девушка проводила Таню к выходу. В передней, у самой двери, Таня спросила ее:

– Скажите, вы присутствовали при вчерашнем?..

– Да, барышня.

– Вы слышали, что говорили полицейские?

– Не все, конечно. Они сказали, что арестовывают барышню по подозрению в участии в антиправительственной организации.

– И больше ничего?

– А в конце, когда ее уже уводили, господин в статском – он здесь всем распоряжался, верно, начальник, – сказал барину, что поскольку Лена девушка несовершенных лет, то ее отпустят сегодня или завтра. Но прежде ей учинят допрос.

Как часто слуги лучше господ все знают и помнят, думала Таня, бредя бесцельно по улице, как часто они бывают благоразумнее, находчивее, дальновиднее. Таня не решила, куда ей теперь идти. Можно было подойти к половине четвертого к гимназии, чтобы вернуться домой под конвоем, как ей и определил быть Александр Иосифович. Но в неволю, хотя бы и в комфортную, ей не хотелось смертельно. Она отдавала себе отчет, что если Андрей вернется домой один, то папа применит к ней еще более жестокие меры. И все же к гимназии она не пошла. Последняя новость о Лене сильно ее возбудила. Окрылила. Ноги сами будто понесли куда-то. Она с утра ничего не ела. И теперь только поняла, как ей хочется есть – теленка, наверное, целиком проглотила бы! К счастью, повстречался разносчик, и Таня купила у него две сайки с изюмом. Ей нестерпимо хотелось простора. Шумных улиц. Побольше людей. Разных новых незнакомых лиц. Таню несло. Голова ее наконец-то была свободна от тяжелых дум. Она просто брела, куда глаза глядят. Ее влекла, манила, не выпускала из жарких объятий одуревшая от радости и счастья вечная буйная апрельская Москва.

Глава 7

Когда Таня, не сказав ни слова, выбежала из класса, Лиза почувствовала, как лицо ее обожгло огнем, будто она в печку заглянула. Случилось, по всему, нечто необыкновенное. Из ряда вон выходящее. Еще никогда Таня не была такою страшной. Ее леденящее душу молчание и последующий демонстративный исход, мало сказать, смутили – они очень напугали Лизу. И самым пугающим было осознание того, что она каким-то образом имеет к этому инциденту отношение. А поскольку Таня не пожелала даже объясниться, подумала Лиза, значит, она находится в сильнейшем, невиданном гневе на нее. Как испепеляюще все вокруг горели ее глаза! Да что же, в самом деле, случилось?! Лиза была близка к совершенному отчаянию.

Надя, вернувшись в класс, ничего нового не рассказала. Таня и с ней не стала объясняться. И вообще обошлась очень бесцеремонно. До конца перемены подруги промолчали, смущаясь и теряясь в догадках.

Следующим уроком, после истории, у них было законоучение. Воспитанницы любили слушать своего законоучителя отца Петра еще больше, чем Негоряева. Потому что говорил отец Петр завораживающе мягко, а речь его, наполненная благозвучными архаизмами и риторическими приемами прошлого, была настоящим талантливым художественным произведением. Причем отец Петр часто изображал своих героев в лицах. И выходило у него бесподобно. Учениц это просто приводило в восторг. То он говорил вкрадчивым, обольстительным голоском фарисея. То он становился в позу и резал по-римски короткими и вескими фразами Пилата. Очень оригинально отец Петр преподносил образ самого Христа. В его изображении Христос проповедовал и с ненавязчивою деликатностью, и иногда как будто даже сомневаясь в собственном учении. Для тех, кто не был на этих уроках-представлениях отца Петра, такая его метода могла бы показаться самым возмутительным кощунством. Но это было совсем не так. По своей убедительности и проникновенности его уроки превосходили любую, самую мастерскую, церковную проповедь, по-настоящему трогали душу и результаты давали отменно положительные. В классе не было ни одной ученицы, да и во всей гимназии таковых почти не было, кто имел бы по Закону Божьему оценку ниже хорошей. А уж с каким прилежанием воспитанницы внимали своему законоучителю. Как радовались вместе с ним победам добра над злом и как переживали, если выходило иначе. Девочки однажды рыдали всем классом, когда отец Петр со словами «Или! Или! лама савахфани?» испустил дух возле кафедры. То есть он так передал им этот эпизод Евангелия, так им его продемонстрировал, что девицам потом казалось, будто они присутствовали в тот роковой день на самой Голгофе и воочию видели крестные муки Христа.

Но на этот раз, при всей любви к законоучению, Лиза не слушала отца Петра, точно так же, как Таня на предыдущем уроке не слушала Негоряева. Самым тягостным для Лизы было неведенье – в чем она виновата? в чем ее обвиняют? Лиза еще подумала, может, она и впрямь сделала что-то такое, что доставило Тане неприятности. Она стала вспоминать, какие ее поступки или слова могли так огорчить подругу, но ничего не припомнила. Что же тогда случилось, боже мой? – в третий раз уже сама себе задала отчаянный вопрос Лиза. Продолжать занятия она была не в состоянии. Ей срочно, как воздуху, требовалось определенности, ясности. Она решилась пойти за Таней и во что бы то ни стало добиться от нее объяснений. И лишь прозвонили конец урока, Лиза собрала книжки и ушла. Наде она сказала, что ей нездоровится сегодня. А когда та вызвалась проводить ее до дома, Лиза уговорила ее этого не делать, под предлогом, что всем им будет лучше, если хотя бы одна Надя останется сегодня в гимназии, а потом поможет остальным наверстать упущенное.

Лиза не повторила Танин маршрут. Она поехала к Староконюшенному на конке и совсем по другим улицам. Но если бы Лиза пошла по Малой Никитской, а это ей тоже было по пути, то не исключено, что она повстречала бы там Таню, потому что приблизительно в это самое время Таня выходила из дома Дрягалова.

Лиза была у Тани всего несколько раз. Вообще девочки больше всего любили собираться у Нади. Уютнее дома они не знали. Изредка у Лизы. И никогда у Лены. У Тани они, в общем-то, тоже не собирались. Во всяком случае, не проводили у нее напролет целые вечера, как у Нади, а только иногда заходили ненадолго по какой-нибудь надобности. Потому что Александр Иосифович и Екатерина Францевна завели во всем очень строгий этикет. И Танины подруги, бывая у нее, постоянно совестились не исполнить каких-то их домашних правил и уже не могли поболтать вволю о том о сем, а тем более похохотать, порезвиться. Одна только Лена стала задерживаться в последнее время у Тани довольно.

Поднимаясь на этаж к Казариновым, Лиза чувствовала, как усиливается ее беспокойство. Какая новая неприятность ждет ее за этой дверью? Какое еще потрясение? Не ходить разве?.. Никто не неволит ее сюда идти. Но деваться некуда – идти придется. Потому что тревожное неведенье давило уже совершенно невыносимо, и любая, даже дурная, новость была бы теперь для нее избавлением от этого гнетущего, томительного чувства страшной неизвестности. И Лиза решительно позвонила в дверь.

Открыли ей немедленно. В доме статского советника все делалось по-военному быстро и четко. И Поля, и Андрей, и повар Никита были вымуштрованы, как лейб-гвардия. Лиза по одному только выражению лица прислужницы поняла, что ее опасения узнать здесь дурные новости полностью подтвердились. И хорошо было хотя бы то, что это не стало для Лизы неожиданностью. Поля видела Лизу прежде и, вероятно, помнила ее. Но, всегда приветливая и предупредительная с подругами своей барышни, теперь она встречала одну из них с этаким виноватым лицом, очевидно, переживая, что вынуждена по указанию господ встречать некоторых гостей без обычного своего радушия. Но как ни тяготилась Поля этим странным поручением Александра Иосифовича, не исполнить его ей не могло и в голову прийти.

– Здравствуйте, Поля, – сказала Лиза, всем своим видом показывая, что она не собирается переступать порога.

– Здравствуйте, барышня, – ответила Поля очень тихо, чтобы никто, кроме Лизы, не услышал любезного «барышня».

– Я хотела бы увидеть Таню.

– А барышни теперь нету дома. Она же в гимназии.

– В гимназии… Скажите, а что вообще у вас случилось?

Поля растерялась, смутилась. Александр Иосифович велел ей не принимать Лизу, если та когда-нибудь придет к ним. Но теперь прямо так взять и сказать ей об этом Поля никак не могла найти в себе сил. Просящим у гостьи пощады голоском она ответила единственное:

– Барышня, сейчас никого из господ нету дома… пожалуйста…

Лиза поняла, что девушка ничего рассказывать не будет. И вообще, видимо, ей здесь теперь совсем не рады.

– Да, конечно… – произнесла она, безуспешно стараясь не выдать своего огорчения.

Визит в Староконюшенный ничего не прояснил. И тогда Лиза отправилась к Лене в Мерзляковский переулок. И снова у нее была возможность повстречать Таню. От Натальи Кирилловны Таня вышла всего за несколько минут до появления Лизы.

У Епанечниковых Лизу встречали совсем иначе. Бойкая и улыбчивая прислужница попросила ее подождать один момент, пока она доложит барыне. Но Лиза не удержалась отложить свои вопросы до высочайшего приема. Она тут же спросила девушку о Лене: что с ней? отчего не ходит в гимназию уже два дня?

– Как! Вы не знаете?! – удивилась девушка. Она, натурально, думала, что об этом должно уже быть известно всему свету. – За ней же вчера приходили полицейские. Ее арестовали! – Она с удовольствием наблюдала, какое впечатление производит эта новость на гостью. – За участие в антиправительственной организации. Да вы не печальтесь так сильно, – сказала девушка, увидев как побледнела Лиза. – Они обещались отпустить мадемуазель нынче же. Я и вашей подруге мадемуазель Тане сейчас об этом сказала. Она сию минуту ушла от нас. Вы ее едва не захватили.

Новость была слишком потрясающая. И при других обстоятельствах Лиза расчувствовалась бы до полной беспомощности. Но теперь некогда было предаваться чувствам. Хотелось скорее осознать случившееся. Всю энергию употребить именно на это. Осмыслить новость прежде, чем состоится свидание с Леночкиною мамой. Правда, к чему ей нужна Наталья Кирилловна, она не смогла бы объяснить. Не вызывало сомнений только то, что этот невероятный арест и остракизм, которому она – Лиза – подвергается со стороны семьи Казариновых, каким-то образом между собою связаны. Но каким? Это решительно не поддавалось ее пониманию.

Возвратилась девушка и пригласила Лизу пройти к барыне. Наталья Кирилловна встречала ее еще более церемонно, нежели Таню полчаса назад. Предшествующая репетиция, видимо, давала положительные результаты. Она царственно поднялась из кресла, выплыла ей навстречу, покровительственно положила на плечи девушке руки и прижалась щекой к ее нежной щечке.

– Бонжур, ма шер Лиз, – сказала Наталья Кирилловна. – Я только что проводила вашу Танечку. Мы с ней так мило побеседовали. Пойдемте присядем. – Она взяла Лизу под руку и повела к дивану. – Нет мочи держаться на ногах. У нас, Лиза, такое приключилось… Лену забрали в полицию.

– Да, мне сейчас сказала девушка. Какой ужас!

– А это все мой сон! Сон не обманет, он правду скажет.

– Какой сон?

– Мне вчера приснилось, будто мой покойный батюшка, царство ему небесное, закладывает тройку. А он же заводил все здоровенных таких донцов. Страсть, какой силы кони у него были. И вот стал он запрягать, а они возьми да и разбегись по двору. Незадача какая вышла, правда, Лиза?

Мысли у Лизы страшно путались. Она уже не помнила, по какому случаю Наталья Кирилловна стала ей рассказывать о лошадях. Как эта история соотносится с арестом Леночки? В каком месте она потеряла нить повествования? Но ведь зачем-то Наталья Кирилловна рассказывает о лошадях, разбежавшихся по двору. Лиза попыталась восстановить в памяти начало их разговора, чтобы определить, на какой стадии она перестала понимать собеседницу. Но справиться с царящим в голове хаосом не смогла. И дальше уже слушала Наталью Кирилловну безо всякой надежды что-либо понять в ее рассказе.

– Батюшка давай их ловить, – продолжала с радостью в голосе Наталья Кирилловна. – А я стою на крылечке и смеюсь-покатываюсь. Батюшка бегает, все за удила их поймать норовит, а я знай себе смеюсь как полоумная, не могу остановиться, и все тут. Прямо вот распирает смех, все бока распирает. Вот и насмеялась. Что впору плакать теперь.

– Отчего же плакать? – не поняла Лиза. Она совсем запуталась в этих лошадях, смехе и плаче Натальи Кирилловны и не догадывалась, что все это является иносказательным объяснением ареста Леночки.

– Ну как же?! – ведь Леночку забрали в участок. Каково это матери переживать!

Лиза чуть было не сказала вслух «ах, да!», но, к счастью, вовремя удержалась.

– А где этот участок, Наталья Кирилловна? – спросила она. – Я должна туда пойти немедленно.

– Я не помню… То есть я не знаю, где она теперь. Сергей Константинович поехал утром пораньше. Он все разузнает. А пока, Лиза, давайте завтракать. Я и Танечку уговаривала остаться, но она не согласилась ни в какую. Но уж вас-то я не отпущу просто так, – сказала Наталья Кирилловна с улыбкой.

– Послушайте, Наталья Кирилловна, тут вот какое дело… Видите ли, в том кружке мы с Леной были вместе.

– В котором кружке?

– Ну в этом – в социалистическом. Нас пригласили туда только полюбопытствовать, уверяю вас. Но ничего любопытного мы там не нашли и решили к ним больше не ходить. Никогда. Честное слово.

– Ах, Лиза! Зачем же вы пошли в этот ужасный кружок? Глупые девочки.

– Да. Но каяться в содеянном, как видите, поздно. Теперь уже приходится отвечать за собственную глупость. Поэтому мне и надо идти туда. Это разве справедливо, чтобы страдала одна только Лена, а мы все спокойно гуляли бы?

– Подождите, Лиза. Я ничего не понимаю. Что вы хотите делать? Куда идти?

– Я должна пойти в полицию и сказать, что тоже была в кружке. Вместе с Леной.

– Еще не лучше! Да вас же сразу арестуют! Нет, нет, Лиза, я не отпущу вас туда. Во всяком случае, давайте дождемся Сергея Константиновича, он скоро должен возвратиться, и посоветуемся с ним. Как же так можно? – сразу в полицию: нате, берите меня всю, я тоже была в кружке. – Эти весьма разумные слова Натальи Кирилловны были скорее следствием ее постоянного подсознательного стремления к добродетели, нежели плодом изощренного умозаключения.

А вот Лиза, кроме того, что и она не в меньшей степени исповедовала добродетель, причем совершенно сознательно, еще и в состоянии была осмыслить реплику Натальи Кирилловны. Лиза подумала: а не доставит ли она Лене еще большую неприятность? Если прислужница верно сейчас сказала, что Лену нынче отпустят, то объявившийся новый участник дела может только помешать этому. Следствию прибавится тогда чем заняться. И твое благородство боком всем выйдет, подумала Лиза. К тому же это благородство выглядит несколько показным, притворным. В самом деле, нужно хотя бы дождаться Сергея Константиновича и разузнать у него все подробнее. А там уже видно будет, что делать.

Наталья Кирилловна решительно настояла, чтобы гостья откушала с ней, и Лизе пришлось подчиниться. Однако позавтракать у Епанечниковых Лизе не вышло. Едва Наталья Кирилловна распорядилась подавать завтрак, из передней послышалась нетерпеливая и будто бы с благовестными нотками трель колокольчика. Невозможно не узнать звонка, сулящего радость. У него особенный голос. Наталья Кирилловна и Лиза переглянулись и поспешили выйти на звонок.

В переднюю все вступили одновременно. Доктор Епанечников сиял, как награжденный. Мог ли он когда-нибудь предполагать, что самым счастливым днем в его жизни будет день вызволения дочери из-под ареста? А своей Леночкой он не просто дорожил и не просто любил ее. Он был влюблен в дочь. Его чувство к ней превосходило обычную отцовскую любовь. Сергей Константинович, не имея в лице супруги Е[атальи Кирилловны духовно близкой спутницы жизни, стал в последние годы, к совершенному своему удовлетворению, получать от дочери восполнение этого ущерба. И теперь считал себя счастливейшим из людей. И не согласился бы променять эту сладчайшую нежную духовную близость с дочерью ни на что другое. Хотя бы законная жена каким-то вдруг чудом сделалась первейшею разумницей. Он часто с Леночкой советовался по тому или иному вопросу, беседовал, что называется, по душам. Мнение ее ценил чрезвычайно. А суждения дочкины о чем-либо считал весьма авторитетными, хотя и небесспорными.

Наталья Кирилловна бросилась к Леночке, с силою прижала дочку к груди и стала покрывать поцелуями ее лицо. Сергей Константинович и прислужница с радостным умилением любовались счастьем матери. Девушке, помимо этого, полагалось бы еще и прослезиться. Но служанка Епанечниковых – Наташа, – по складу своего характера, не годилась для всякого рода сентиментальных сцен и даже своей барыне не собиралась подыгрывать. Наталья Кирилловна за это и за другое считала Наташу девушкой бесчувственною и недалекою. Оно и понятно – прислуга. Сергей же Константинович, тот, напротив, весьма Наташе симпатизировал. И не хотел бы иметь в услужении никого другого, кроме нее.

Для Лены присутствие Лизы в их доме стало совершенною неожиданностью. Нет, она не смутилась и не растерялась, и, тем более, не воспылала, как говорят, презрением при виде виновницы своих бед. У Лены промелькнуло: как же теперь тебе туго придется; что ты себе уготовила, несчастная?! ведь совесть покою не даст! Лиза, Лиза, что же ты натворила?! и о своей роли в происшествии, верно, еще не знаешь, иначе не улыбалась бы так приветливо, словно мы после каникул повстречались впервые; и какому же злодею только ты так неосторожно открылась?

Нацеловавшись с дочкою вдоволь, Наталья Кирилловна выпустила наконец ее из объятий. Леночка понимала, как родителям сейчас хочется быть с нею рядом, держать ее за ручки, не отрывать глаз – любоваться своею дорогою девочкой. Она и сама с удовольствием провела бы с ними ближайшее время. Потому что сильно по ним соскучилась за эти долгие ночь и день, проведенные вне дома. Посидела бы с мамой. Поговорила о многом с папой. Но прежде всего, необходимо уделить внимание Лизе. Объясниться. Успокоить ее, если потребуется. Она же, наверное, переживать будет очень сильно, когда узнает всю правду. И Лена, безжалостно оставив во всем покорных ей в эту минуту родителей, ушла с Лизой к себе. Наталья Кирилловна сейчас же отправилась делать новые распоряжения повару и Наташе. А Сергей Константинович удалился до обеда в кабинет и в радостном возбуждении заметался из угла в угол.

Оставшись наедине, девочки не сразу разговорились. Каждая из них как будто стеснялась начать первою. И это притом, что прежде их отношения были совершенно сестринские. Лена мучительно подбирала слова, чтобы насколько возможно в меньшей степени огорошить подругу известием. А Лиза инстинктивно желала хоть на миг оттянуть разговор, потому что предчувствовала услышать сейчас некое горькое откровение.

– Лиза, ты не видела сегодня Таню? – сказала наконец Лена, не подозревая, что начала с одного из тяжелейших для Лизы вопросов.

– Да. В гимназии утром, – вымолвила Лиза.

– И она ничего тебе не рассказывала, если не ошибаюсь? Так?

– Да, Лена, – почти шепотом ответила Лиза. Она поняла, что бессмысленно оттягивать развязку, какою бы для нее дурною она ни была. – Таня сегодня едва не опоздала на урок. А на первой перемене ушла, не сказав нам ни слова. Мне показалось… То есть я отчетливо видела, как из нее готов был вырваться какой-то упрек. Но она не стала ничего говорить и прямо-таки убежала из класса. Потом я пошла к ней домой, но их прислужница хотя и ничего такого мне не сказала, но вполне дала понять, что я у них теперь визитерша нежелательная… Но отчего так? – непонятно… Лена! скажи хоть ты мне, что произошло, – взмолилась Лиза.

– Прежде всего, не волнуйся, прошу тебя. А произошло еще не самое скверное, как я теперь знаю. Лиза, скажи мне, пожалуйста, ты рассказывала кому-нибудь о том, что мы были тогда в кружке?

– Вовсе нет. Ни единому человеку, – не понимая еще, к чему клонит подруга, ответила Лиза.

– Ты это верно помнишь? – Лена, готовая уже приласкать раскаявшуюся, даже смутилась чуточку, оттого что Лиза не созналась сразу, как она ожидала.

– Помню лия? Ну разумеется! А в чем дело, Лена?! – Только теперь Лизе стало открываться, что Лена и свой арест, и эпатирующее поведение Тани связывает с ее возможным рассказом кому-нибудь об их участии в кружке. – Что вы подумали?! – И не то что лицо, у Лизы руки порозовели от стыда и гнева.

– Послушай, Лиза. Третьего дня арестовали Мещерина и его приятеля Самородова Алешу. Тебе известно это?

Лиза ничего не ответила, настолько она была подавлена обидными подозрениями подруг. Но Лена поняла, что об остальных арестах Лизе еще не известно.

– А вчера Таня мне рассказала, – продолжала Лена, – будто Александр Иосифович узнал от какого-то там своего знакомого из полиции, что сведения о кружке к ним поступили от тебя. Разумеется, мы и мысли не допустили, что ты могла это сделать умышленно, в отместку нам за что-нибудь. – Лена попыталась пошутить, улыбнуться даже, но тотчас посерьезнела, так страшно Лиза сверкнула глазами. – Но, может быть, ты в разговоре с кем-то упомянула об этом злосчастном похождении в кружок?

– Ты хочешь, чтобы я тебе ответила: да, дорогая Лена, я, по недоразумению, разболтала обо всем, не предвидя худого, а теперь винюсь-убиваюсь? Ты этого хочешь от меня?

– Я, прежде всего, хочу, чтобы ты была спокойна…

– Довольно! Я решительно тебе объявляю, и Тане можешь передать: я никому не говорила о кружке ни полслова! В том, что с вами случилось, нет моей вины! Ну вот, я же вижу, ты мне не веришь! Лена, это какой-то ужасный подлог! Кому и зачем это понадобилось?! – не знаю! Но я не виновата, честное слово, Леночка! Я не рассказывала никому!.. – Лиза больше не выдержала, она закрыла лицо ладошками и расплакалась. Кипящая влага заструилась из-под ее пальчиков и блестящими извилинками побежала в рукав.